В ожидании дождя Лихэйн Деннис

27

Все сведения, которые нам удалось собрать об Уэсли, — или о человеке, называвшем себя Уэсли, — были под стать персонажу: появлялись малыми порциями, вспыхивали и тут же исчезали. Три дня подряд мы работали — то в моем офисе на колокольне церкви, то в моей квартире, — снова и снова анализировали факты, просматривали фотографии и изучали информацию, полученную от других людей, чтобы найти ответ на один-единственный вопрос: кто же он такой. Воспользовавшись связями в отделе транспортных средств, полицейском управлении Бостона и даже ФБР и Министерстве юстиции — через агентов, с которыми мне когда-то приходилось сотрудничать, — мы прогнали фотографии Уэсли через все базы данных, включая Интерпол, и в результате получили ноль.

— Кто бы он ни был, — сказал мне Нил Райерсон из Министерства юстиции, — он законспирировался лучше, чем Д. Б. Купер.[17]

Тот же Райерсон добыл для нас список владельцев «Шелби-мустангов GT-500» с открытым верхом 1968 года выпуска, зарегистрированных на территории Соединенных Штатов. Трое из них проживали в Массачусетсе. Одна женщина и двое мужчин. Энджи посетила всех троих, представившись корреспонденткой автомобильного журнала. Ни один из них не был Уэсли.

Черт, да даже сам Уэсли не был Уэсли.

Я вспомнил слова Стиви Замбуки о том, что за Уэсли поручился кто-то из Канзас-Сити, но по данным нашего списка во всем Канзас-Сити не числилось ни одного владельца «шелби» 1968 года.

— Что тут, по-твоему, самое непонятное? — спросила Энджи в пятницу утром, окинув рукой гору бумаг на моем обеденном столе. — Во всей этой истории? Что больше всего бросается в глаза?

— Ну, не знаю, — протянул я. — Лично мне все непонятно.

Энджи скривилась и отпила из пластикового стаканчика кофе. Она извлекла из груды бумаг список адресов, на которые Доу, насколько он помнил, дважды в месяц отправлял деньги.

— Не нравится мне это, — сказала она.

Я кивнул. Мне это тоже не нравилось.

— Может, нам пока отложить поиски Уэсли и попробовать проследить, куда уходили эти деньги?

— Хорошо. Но я уверен, что адреса липовые. Спорить готов, что это какие-нибудь особняки, в которых днем никого не бывает дома, поэтому почтальон просто оставляет посылку на крыльце. Уэсли ждет, пока он уйдет, и спокойно забирает посылку.

— Возможно, — сказала она. — Но если хотя бы один адрес принадлежит человеку, знакомому с Уэсли, — или кто он там на самом деле…

— Тогда стоит попытаться. Ты права.

Она положила список перед собой.

— Большинство адресов местные. Один в Бруклине, два — в Ньютоне, один — в Норвелле… Свомпскотт, Манчестер…

Зазвонил телефон, и я поднял трубку:

— Алло!

— Патрик, — раздался голос Ванессы Мур.

— Привет, Ванесса.

Энджи оторвалась от списка и закатила глаза.

— Думаю, ты был прав, — сказала Ванесса.

— Насчет чего?

— Насчет того мужика из кафе.

— А что такое?

— Мне кажется, он хочет сжить меня со свету.

У нее был сломан нос, а под левым глазом красовался желтовато-коричневый синяк. Волосы были растрепаны, кожа, обычно цвета слоновой кости, посерела и словно увяла. Под здоровым глазом налился мешок почти того же оттенка, что и синяк. Она курила одну сигарету за другой, хотя сама когда-то говорила мне, что бросила пять лет назад и ни разу о том не пожалела.

— Что у нас сегодня? — спросила она. — Пятница?

— Ага.

— Одна неделя, — сказала она. — Вся моя жизнь пошла прахом всего за одну неделю.

— Что у тебя с лицом, Ванесса?

Она на ходу повернулась ко мне:

— Хороша, да? — Она покачала головой, и спутанные волосы упали ей на глаза. — Я его не видела. Того, кто на меня напал. Не смогла рассмотреть. — Она дернула поводок: — Ко мне, Кларенс. Не отставай.

Мы были в Кеймбридже и шли вдоль берега реки Чарльз. Ванесса два раза в неделю читала лекции по праву в колледже Рэдклифф. Когда ее пригласили преподавать, мы еще часто виделись, и я, помнится, удивился, что она согласилась. Платили ей там меньше, чем она в год тратила на химчистку, да и от нехватки работы она не страдала. Тем не менее она ухватилась за это предложение. При всей ее нагрузке эти несколько часов в неделю, проведенные со студентами, значили для нее очень много, даже если она сама была не в состоянии объяснить почему; кроме того, ей разрешили брать Кларенса в аудиторию, снисходительно извиняя чудачество блестящего юриста.

От здания колледжа мы спустились по Брэттл-стрит, по мосту перешли реку и отпустили Кларенса побегать по травке. Ванесса долго молчала, сосредоточенно дымя очередной сигаретой.

Лишь когда мы повернули на запад и ступили на тропинку для джоггеров, она наконец заговорила. Шли мы медленно, потому что Кларенс останавливался обнюхать каждое дерево, погрызть каждую упавшую ветку и облизать каждый стаканчик из-под кофе или банку из-под газировки. Нахальные белки, видя, что он на поводке, дразнили его, подбегая к нему гораздо ближе, чем осмеливаются обычно, и я готов поклясться, что одна из них улыбнулась, когда Кларенс рванулся к ней, но под бдительным оком дернувшей за поводок Ванессы шлепнулся на спину и закрыл лапами глаза, словно от стыда.

Вскоре белки остались позади, но Кларенс по-прежнему не торопился идти за нами и постоянно застывал на месте, жуя, как теленок, траву, что жутко раздражало Ванессу.

— Кларенс! — рявкнула она. — Ко мне!

Кларенс посмотрел на нее, вроде как понимая команду, и тут же двинулся в другую сторону.

Ванесса сжала поводок в кулаке. Еще чуть-чуть, показалось мне, и она дернет за него с такой силой, что оторвет бедному идиоту башку.

— Кларенс, — спокойно, но твердо сказал я. Я много раз слышал, как точно таким же тоном разговаривал со своими собаками Бубба. Затем я свистнул: — Иди сюда! Хорош дурака валять.

Кларенс подбежал к нам и послушно затрусил в паре шагов перед Ванессой, виляя задницей, как парижская шлюха в день взятия Бастилии.

— Почему он тебя слушается? — спросила Ванесса.

— Он слышит в твоем голосе напряжение. И от этого нервничает.

— Ну да, только у меня есть причины напрягаться. А ему-то что нервничать? Он собака. Поесть да поспать, всего-то и забот.

Я протянул ладонь и пальцами начал массировать ей шею. Мышцы и связки у нее были как деревянные.

Ванесса издала глубокий вздох:

— Спасибо.

Я еще немного поразминал ей шею, пока не почувствовал, что она понемногу расслабляется.

— Хватит?

— Нет, продолжай. Чем дольше, тем лучше.

— Не проблема.

Она еле заметно улыбнулась:

— Ты мог бы стать мне настоящим другом, Патрик. Как думаешь?

— Я и есть твой друг, — ответил я, совсем не уверенный, что говорю правду. С другой стороны, иногда достаточно просто произнести слово, чтобы потом из него, как из семечка, выросла правда.

— Это хорошо, — сказала она. — Мне нужен друг.

— Так что насчет этого мужика?

Мышцы шеи у нее снова закаменели.

— Я шла в кофейню. Судя по всему, он поджидал меня за дверью. Двери там из дымчатого стекла. Изнутри он видел все, что происходит снаружи. А я снаружи не видела ничего, что внутри. Я потянулась к двери, и он распахнул ее прямо мне в лицо. Я упала на тротуар. Он перепрыгнул через меня и ушел.

— Свидетели?

— Ага. В кофейне сидели два человека. Они вспомнили, что видели высокого стройного мужчину в бейсболке и солнечных очках «RayBan». Он стоял возле двери и листал буклет. Насчет его возраста их мнения разделились. Зато оба заметили фирменные очки.

— Что-нибудь еще они сообщили?

— А как же. На нем были водительские перчатки. Черные. В середине лета. И ни у кого не возникло никаких подозрений. Идиоты.

Она остановилась прикурить третью сигарету. Кларенс воспринял это как сигнал, разрешающий ему сойти с тропинки и обнюхать кучу дерьма, оставленную другой собакой. Наверное, эта их милая привычка и стала главной причиной того, что я не завел собаку. Дай Кларенсу еще полминуты, и он попытался бы ее сожрать.

Я щелкнул пальцами. Он посмотрел на меня одновременно смущенно и виновато, как обычно смотрят на вас все представители собачьего племени.

— Не смей! — сказал я, снова полагаясь на подслушанные у Буббы интонации.

Кларенс печально мотнул башкой, пару раз виновато вильнул хвостом и потрусил за нами.

День выдался типичный для августа — сырой и какой-то мутный, хотя и не особенно жаркий. Солнце пряталось за свинцовыми тучами; термометр показывал около 70 градусов.[18] Нас без конца обгоняли велосипедисты, джоггеры, любители спортивной ходьбы и люди на роликовых коньках — все они скользили мимо, словно на миг разрывая завесу окружавшего нас плотного марева.

Через каждые несколько десятков метров тропинка вдоль реки ныряла в небольшой туннель не больше 60 футов в длину и 15 в ширину, каждый из которых служил основанием пешеходному мостику, выходившему к развилке Солджерс-Филд-роуд и Сторроу-драйв. Вступая под своды очередного туннеля, я пригибал голову с ощущением, что иду по кукольному домику. Сам себе я казался неуклюжим великаном, забравшимся сюда непонятно зачем.

— У меня угнали машину, — сказала Ванесса.

— Когда?

— В воскресенье вечером. До сих пор не верится, что всего неделя прошла. Хочешь услышать хронику событий с понедельника по четверг?

— Безусловно.

— В понедельник вечером, — сказала она, — кто-то ухитрился пробраться мимо поста охраны и отключил главный рубильник в подвале. Минут на десять мы остались без электричества. Ничего страшного, разумеется, — если только ты не пользуешься электрическим будильником, который утром не прозвонит, в результате чего ты на час с четвертью опоздаешь к началу судебного процесса об убийстве. — Она судорожно вздохнула и провела по глазам тыльной стороной ладони. — Во вторник вечером, вернувшись домой, я обнаружила на автоответчике несколько похабных сообщений.

— Подозреваю, голос был мужской.

Она покачала головой:

— Нет. Звонивший поднес трубку к телевизору, по которому шла порнуха. Стоны, еще стоны, «получай, сука», «кончи мне на лицо» и прочее дерьмо в том же духе. — Она щелчком отбросила на мокрый песок рядом с тропинкой окурок. — В обычных обстоятельствах я не придала бы этому особого значения, но тут почему-то испугалась. И таких сообщений было двадцать штук.

— Двадцать, — повторил я.

— Именно. Двадцать разных фрагментов из порнофильмов. А в среду, — сказала она, тяжело вздохнув, — пока я обедала в кафе во дворе федерального суда, кто-то вытащил у меня из сумки кошелек. К счастью, часть кредитных карточек я оставила дома — они не помещались в кошелек. — Она похлопала по сумке, висевшей у нее через плечо. — Так что теперь у меня здесь вся моя наличность и кредитки.

Вдруг Кларенс остановился и задрал голову куда-то вверх и налево.

Ванесса замерла на месте, словно ей не хватало сил дернуть его за поводок. Я тоже встал.

— До того как ты заметила пропажу, с кредиток успели что-то снять?

Она кивнула:

— Одной из них кто-то расплатился в охотничьем магазине в Пибоди. Мужчина. Это продавцы запомнили. Только почему-то не заметили, что он предъявил кредитку, выписанную на женское имя. Он купил несколько мотков веревки и охотничий нож.

Из туннеля ярдах в ста пятидесяти впереди вынырнули трое подростков на роликовых коньках. Они ехали полусогнувшись, ритмично работая ногами и руками, и на ходу перебрасывались шуточками, подначивая друг друга.

— В четверг, — сказала Ванесса, — меня сшибли с ног дверью. Обратно в суд я пришла, прижимая к носу пакет со льдом, и попросила отложить слушание дела до понедельника.

Пакет со льдом, подумал я, и осторожно потрогал свою челюсть. Надо полагать, Уэсли в доле с продавцами, которые им торгуют.

— А сегодня утром, — сказала Ванесса, — мне начали звонить по поводу писем, которые я точно отправляла, но которые почему-то так и не дошли до адресатов.

Кларенс, по-прежнему глядя вверх, глухо зарычал и напрягся всем телом.

— Что ты сказала? — Я перевел взгляд с Кларенса на Ванессу. У меня начало покалывать кончики пальцев — кажется, я нащупал тот недостающий элемент, о котором мы с Энджи смутно догадывались.

— Я говорю, что часть моих писем сгинула в неизвестном направлении. Само по себе это мелочь, но в довесок ко всему остальному…

Мы отступили в сторону, уступая дорогу приближавшимся подросткам на роликах, которые с характерным шуршанием скользили по асфальту. Я одним глазом поглядывал на Кларенса, зная за ним привычку сломя голову бросаться за любым быстро движущимся объектом.

— Твои письма, — сказал я, — не дошли до адресатов.

Кларенс залаял, но не на мальчишек. Он вытянул нос вверх и вдаль, куда-то в сторону туннеля.

— Не дошли.

— Откуда ты их отправляла?

— Бросила в почтовый ящик рядом с домом.

— Бэк-Бей, — сказал я, пораженный тем, как много времени мне понадобилось, чтобы уловить столь очевидную связь.

Первые двое роллеров пронеслись мимо нас. Я увидел, как третий приподнимает локоть. Я схватил Ванессу и резко дернул ее к себе. Пацан ухмыльнулся, уронил локоть и дернул из рук Ванессы ремешок сумки.

Сила рывка, скорость, с какой летел парень, неловкая поза полуразвернувшейся ко мне Ванессы — все это вместе взятое помешало мне вовремя отреагировать на нападение. Ремешок соскользнул с плеча Ванессы, и она инстинктивно потянулась за сумкой, выворачивая назад руку. Я хотел выставить ногу, чтобы подставить парню подножку, но за секунду до того, как я успел это сделать, Ванесса пошатнулась и стала валиться на меня, увлекая нас обоих к земле.

Пацан чуть подпрыгнул и пролетел над моей протянутой рукой, а Ванесса выпустила из рук поводок и шлепнулась на землю, животом прямо на мое согнутое колено. Она шумно выдохнула и тут же взвыла от боли, ударившись бедром об асфальт. Приземляясь, парень через плечо оглянулся на меня и заржал.

Ванесса скатилась с меня.

— Ты жива?

— Дышать нечем, — выдавила она из себя.

— В солнечное сплетение попало. Полежи тут. Я сейчас.

Она кивнула, ловя ртом воздух, а я рванул за пацаном.

Он уже успел догнать своих приятелей, и нас разделяло примерно двадцать ярдов. С каждыми десятью ярдами, которые я пробегал, они увеличивали разрыв еще на пять. Я мчался что было сил — бегун я хороший, — но отставал от них все больше. К тому же очень скоро они выбрались на прямой отрезок дороги, без поворотов и туннелей.

Не останавливаясь, я наклонился, поднял с земли камень, на бегу прицелился в спину пацану с сумкой Ванессы и швырнул его, вложив в бросок всю свою силу и на миг оторвавшись от земли, как умел это делать Рипкен, бросая мяч с третьей базы на первую.

Камень врезался парню между лопаток, и он согнулся, словно получил удар в живот. Его качнуло влево, и одним коньком он съехал с асфальта. Взмахнул руками — в левой по-прежнему сжимая сумку Ванессы, — и все-таки потерял равновесие. Его голова неуклонно приближалась к асфальту. Он попытался выставить вперед руки, но опоздал. Сумку он выпустил, и она улетела на траву, а он, трижды перекувырнувшись, рухнул на асфальт.

Его дружки, оглянувшись назад, прибавили ходу и скрылись за поворотом в тот самый миг, когда я подбежал к поверженному акробату.

Даже в наколенниках и налокотниках выглядел он так, словно вывалился из самолета. Руки, ноги и подбородок он изодрал в кровь. Он перекатился на спину, и я с облегчением убедился, что он старше, чем мне казалось, — лет двадцати, как минимум.

Я подобрал сумку Ванессы.

— Твою мать, сука, ты меня чуть не убил, — прошипел парень.

На траву из сумки выпали пудреница, связка ключей и упаковка мятных леденцов, но в остальном у Ванессы ничего не пропало. Все было на месте: купюры в серебряном зажиме для денег, кредитки, стянутые резинкой, сигареты, зажигалка и косметичка.

— Ты ранен? — спросил я. — Ой. Упс.

Парень попытался сесть, но отказался от этой идеи и рухнул обратно на землю.

У меня зазвонил мобильник.

— Это он, — надсадно дыша, сказал парень.

Несмотря на душную сырость, я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок.

— Что?

— Мужик, который заплатил нам сто баксов, чтобы мы тебя отвлекли. Он сказал, что позвонит. — Парень закрыл глаза и зашипел от боли.

Я сунул руку в карман джинсов и вытащил мобильник, бросив взгляд назад, туда, где оставил Ванессу. Хрен с ним, с этим парнем, подумал я. Он все равно ничего не знает.

Я понесся обратно, на бегу прижимая к уху телефон:

— Уэсли.

Из трубки послышалось влажное чавканье и донесся приглушенный, как будто Уэсли находился в ванной, голос:

— Кто тут у нас хороший песик? Кушай-кушай. Вот умница.

— Уэсли.

— Тебя что, дома не кормят? — так же глухо спросил Уэсли, пока Кларенс продолжал громко чавкать.

Я миновал поворот и увидел Ванессу. Она поднималась на ноги, стоя спиной к туннелю, находившемуся в ста пятидесяти ярдах дальше. Посмотрев в ту сторону, я разглядел два силуэта: поменьше, собачий, и побольше, человеческий. Мужчина держал руку возле собачьей морды.

— Уэсли! — проорал я.

Мужчина распрямился. Ванесса развернулась к туннелю. Голос Уэсли в трубке произнес, на сей раз отчетливо и ясно:

— Отличная штука эти свистки для собак, Пат. Мы ни хрена не слышим, а шавки от них с ума сходят.

— Слышь, Уэсли, я…

— Никогда не знаешь, Пат, на чем именно сломается женщина. В эксперименте весь кайф.

Он прервал разговор. Мужчина в туннеле шагнул назад и исчез.

Я поравнялся с Ванессой и, не сбавляя шагу, кинул ей в испуганное лицо:

— Стой где стоишь. Ясно?

Она двинулась было за мной:

— Патрик?

Она схватилась за бедро, скривилась, но попыталась меня догнать.

— Стой где стоишь! — крикнул я, слыша нотки отчаяния в собственном голосе. Я продолжал бежать вперед, полуоборачиваясь к ней на бегу.

— Нет! Что ты…

— Стой, кому сказал, чтоб тебя! — Я швырнул на асфальт перед Ванессой сумку, из которой посыпалось все ее содержимое, в том числе зажим для денег. Ванесса наклонилась его поднять, а я развернулся всем корпусом и заставил себя ускорить бег.

На подступах к туннелю я сбавил скорость. Еще до того, как я увидел Кларенса, у меня в глотке возник и прочно застрял там тягучий едкий ком.

Кларенс, пошатываясь, вынырнул из темноты туннеля. Его обычно печальный собачий взгляд был полон страха и непонимания.

— Иди сюда, — сказал я мягко и упал на колени, чувствуя, как жгучая влага подступает к глазам.

Он сделал еще четыре шага на дрожащих ногах и сел. С трудом разлепляя веки, он все-таки смотрел на меня. Казалось, он пытается что-то у меня спросить.

— Ничего, дружище, ничего, — тихо сказал я. — Не бойся. Не бойся.

Я не позволил себе отвернуться и смотрел на его искаженную болью и недоумением морду.

Он медленно опустил голову, и его вырвало обильной черной жижей.

— О господи. — Хриплый шепот вырвался из моей груди.

Я подполз к нему и дотронулся до его пылающей жаром головы. Он упал на бок и шумно задышал. Я лег рядом с ним. Он не спускал с меня глаз, пока я гладил его ходившие ходуном ребра.

— Эй, Кларенс, — прошептал я, когда его глаза закатились. — Я с тобой, слышишь? Я с тобой.

У него широко раскрылась пасть, как будто он хотел зевнуть, и по его телу от задних лап до головы волной прокатилась судорога.

— Черт, — сказал я, когда он умер. — Черт.

28

— Я хочу сжечь его заживо, — сказал я Энджи по мобильному. — Хочу раздробить этому сраному психопату коленные чашечки.

— Успокойся.

Я сидел в приемной ветлечебницы, куда по требованию Ванессы мы отвезли Кларенса. Я внес обмякшее мертвое тело и положил его на холодный металлический стол. В глазах Ванессы я прочитал просьбу оставить ее одну и вышел в приемную.

— Я хочу оторвать ему башку и помочиться на его труп.

— Ты говоришь, как Бубба.

— Я и чувствую себя, как Бубба. Я хочу, чтобы он сдох, Эндж. Хочу, чтобы он исчез. Прямо сейчас и навсегда.

— Тогда думай, — сказала она. — Не веди себя как неандерталец. Думай. Где он. Как нам его найти. Я проверила дома из списка. Его нигде…

— Он почтальон, — сказал я.

— Что?

— Он почтальон, — повторил я. — Работает на почте в Бэк-Бей.

— Шутишь? — спросила она.