В ожидании дождя Лихэйн Деннис

— Ага, — подтвердил Оскар. — Пацан отправляется жить к отцу на базу, в восемнадцать лет записывается в спецвойска, а потом с почестями увольняется в запас. После…

— С какими почестями?

— С хорошей аттестацией и сохранением всех привилегий, — сказал Оскар. — После участия в панамской операции восемьдесят девятого года, длившейся минут пять. И это меня заинтересовало.

— Почему?

— Ну, — начал Оскар, — эти парни из спецвойск… Армия для них — это карьера. Они не просто тянут лямку пару лет, как какая-нибудь пехота. Они метят в Лэнгли или в Пентагон. К тому же после Панамы у Пирса все козыри были на руках. Он получил реальный боевой опыт. Только дурак стал бы увольняться в таких обстоятельствах.

— Но? — спросила Энджи.

— Но он уволился, — сказал Оскар. — Тогда я позвонил еще одному своему приятелю… — Он покосился на Девина. — Тот покопался и выяснил, что этого вашего Пирса попросту выперли.

— За что?

— Отряд под командованием лейтенанта Пирса крупно облажался. Поразил не ту цель. Он чуть под трибунал не попал. Приказ-то отдавал он. Но у него были связи в высшем командовании, и Пирса вместе с его подчиненными просто уволили. Они все получили то, что на гражданке мы бы назвали выходным пособием. Им дали уйти в отставку со всеми полагающимися почестями. Но — никакого Лэнгли и никакого Пентагона.

— А что это была за цель? — спросила Энджи.

— Они должны были накрыть здание, в котором, по некоторым сведениям, скрывались агенты тайной полиции. Но они ошиблись адресом.

— И?

— В шесть утра они ворвались в бордель и замочили всех, кто там находился. Двух клиентов — оба панамцы — и пятерых проституток. А потом, как говорили, ваш приятель прошелся по помещениям и пырнул штык-ножом каждую женщину. После чего они подожгли здание. Имейте в виду, что это просто слухи, но мой контакт утверждает, что все было именно так.

— А военные, — сказала Энджи, — спустили дело на тормозах.

Оскар посмотрел на нее как на ненормальную:

— Это было в Панаме. Ты хоть помнишь, что там творилось? Мирного населения положили в девять раз больше, чем военных. И все только ради того, чтобы захватить наркоторговца, когда-то работавшего на ЦРУ. И все это — при президенте, который раньше сам возглавлял ЦРУ. Мути там и без того хватало. И никому не хотелось привлекать внимание к отдельным ошибкам. В бою правила простые. Если есть доказательства — фотографии, свидетельства журналистов, — дело одно. Как в магазине: сломал вещь, покупай. А если все шито-крыто, то можешь замочить хоть целую деревню… — Он пожал плечами. — Чего в жизни не бывает? Сожги все дотла, уничтожь следы и маршируй дальше.

— Пять женщин, — сказала Энджи.

— Не он один их убивал, — сказал Оскар. — Они ворвались туда всем отрядом и открыли стрельбу. Девять человек. И каждый производит десять выстрелов в секунду.

— Ну да, не он лично их убил, — сказала Энджи. — Он просто удостоверился, что никто не выжил.

— При помощи штык-ножа, — сказал я.

— Ладно, — сказал Девин и прикурил сигарету. — Если бы мир был населен только хорошими людьми, мы бы остались без работы. Короче, Скотт Пирс увольняется в запас, возвращается в Штаты, пару лет живет с отцом, пока тот не умирает от сердечного приступа, а еще через несколько месяцев Скотт выигрывает в лотерею.

— В каком смысле?

— В смысле Канзасской государственной лотереи.

— Врешь.

Он помотал головой и поднял ладонь:

— Мамой клянусь. Хорошая новость заключалась в том, что он угадал шесть выигрышных номеров. Джекпот составлял миллион двести. А плохая — в том, что эти же шесть номеров угадали еще восемь человек. Он получил выигрыш, заплатил с него налог, и у него на руках осталось примерно восемьдесят восемь тысяч. Купил черный «Шелби GT-500» шестьдесят восьмого года выпуска, летом девяносто второго года появился в Бостоне и поступил на работу в почтовое ведомство. С этого момента, насколько нам известно, он вел себя как образцовый гражданин.

Оскар посмотрел на свою опустевшую кружку и такую же пустую стопку.

— Еще по одной? — обращаясь к Девину, спросил он.

Девин яростно закивал:

— Они угощают.

— Отлично! — Оскар махнул бармену и рукой обвел стол.

Бармен радостно кивнул. И не без причины. Когда по счету платил я, Оскар с Девином заказывали только самое лучшее. И лакали выпивку как воду. И заказывали еще. И еще.

К тому времени, когда мне принесли счет, я уже начал задумываться, не переплатил ли я за информацию. И не окажется ли этот удар фатальным для моей кредитки. И почему у меня нет нормальных друзей, которые предпочитают пить чай.

— Хотите знать, что делает почтовая служба США, когда письма не доходят до адресата? — спросила Ванесса Мур.

— Просвети нас, — сказала Энджи.

Мы сидели на втором этаже склада, служившего Буббе жильем. Примерно треть пола была у него заминирована, потому что Бубба… Ну, Бубба — больной на всю голову. Но он как-то ухитрился разминировать территорию, во всяком случае, на то время, пока Ванесса обреталась у него.

Ванесса попивала кофе, сидя за барной стойкой, которая тянулась от пинбольной машины до баскетбольного кольца. Она только что вышла из душа, и волосы у нее еще не успели высохнуть. На ней была черная шелковая рубашка и драные джинсы. Она была босиком. Медленно поворачиваясь из стороны в сторону на барном стуле, пальцами она теребила висевшую у нее на шее серебряную цепочку.

— На жалобы почта реагирует. Вам терпеливо объясняют, что письма иногда пропадают. Как будто мы сами этого не знаем. Когда я сказала, что отправила одиннадцать писем на одиннадцать разных адресов и ни одно из них не дошло, они посоветовали мне связаться с инспектором в головном офисе, хотя сами сомневались, что из этого выйдет толк. В офисе мне пообещали направить следователя, который опросит моих соседей. А вдруг это их рук дело? Я сказала: «Письма в ящик я опускала сама». На это они ответили, что, если я предоставлю им список адресатов, они пошлют сотрудника поговорить с этими людьми.

— Да ну? Неужели? — спросила Энджи.

Ванесса вытаращила глаза и закивала головой:

— Говорю вам, это был чистый Кафка. Я спросила: «Почему вы не хотите проверить почтальона или водителя фургона, который обслуживает этот участок?» Они ответили: «Сначала мы должны убедиться, что в этом не замешан никто со стороны…» Тогда я сказала: «Если я вас правильно поняла, когда пропадает почта, вы готовы заподозрить любого человека, кроме того, кто занимается доставкой?»

— Расскажи, что они тебе ответили, — произнес Бубба, выныривая откуда-то из глубины помещения.

Она улыбнулась ему и снова повернулась к нам:

— Они спросили: «Так вы предоставите нам список своих соседей, мэм?»

Бубба подошел к холодильнику, открыл морозилку и достал бутылку водки. Я заметил, что волосы у него на макушке были влажными.

— Чертова почта, — сказала Ванесса и допила кофе. — И они еще удивляются, что все переходят на электронную почту, посылки отправляют «Федэксом», а счета оплачивают через Интернет.

— Зато всего тридцать три цента за марку, — сказала Энджи.

Ванесса развернулась на стуле. Бубба шел к ней с бутылкой в руке.

— Где-то там должны быть стаканы, — сказал он.

Ванесса наклонилась и принялась рыться под стойкой.

Бубба уставился на мокрые пряди, прилипшие к ее шее. Бутылку он так и держал на весу. Перевел взгляд на меня. Затем — на барную стойку. Поставил бутылку. Ванесса тем временем достала четыре стопки.

Я посмотрел на Энджи. Она наблюдала за ними, слегка приоткрыв рот. В глазах ее росло недоумение.

— Мочкану-ка я этого козла, всего-то и делов, — сказал Бубба, пока Ванесса разливала ледяную водку по стопкам.

— Чего? — не понял я.

— Нет, — сказала Ванесса. — Мы уже об этом говорили.

— Да? — Бубба опрокинул стопку, поставил ее на стойку, и Ванесса снова ее наполнила.

— Да, — медленно произнесла Ванесса. — Если я знаю, что планируется преступление, я обязана сообщить об этом в полицию.

— А, точно. — Бубба опрокинул вторую стопку. — Я забыл.

— Вот и будь хорошим мальчиком, — сказала Ванесса.

— Ладно.

Энджи прищурилась и посмотрела на меня. Я подавил в себе желание спрыгнуть с барного стула и выбежать из комнаты, вопя во все горло.

— На ужин остаться не хотите? — спросила Ванесса.

Энджи кое-как сползла со стула, уронив на пол свою сумку.

— Нет, нет, мы… мы уже поужинали. Так что…

Встал и я:

— Так что мы… Э-э…

— Пойдете? — спросила Ванесса.

— Точно. — Энджи подобрала сумку. — Пойдем. Мы.

— Вы даже не выпили, — сказал Бубба.

— Сами допьете, — сказал я.

Энджи быстро, в пять-шесть шагов пересекла комнату и достигла двери.

— Клево. — Бубба опрокинул очередную стопку.

— У тебя лайма нет? — спросила его Ванесса. — Я бы не отказалась от глоточка текилы.

— Надо поискать.

Я дошел до двери и оглянулся на них через плечо. Бубба стоял возле холодильника, закрыв его своей массивной тушей. Ванесса, изогнувшись, тянулась к нему всем своим гибким телом.

— Пока, — сказала она, не отрывая взгляда от Буббы.

— Ага, — сказал я. — Пока. — И убрался оттуда к чертовой матери.

Энджи начала хохотать, едва мы выскочили на улицу. Она смеялась и не могла остановиться, как будто обкурилась травы. Сгибалась от смеха пополам и все еще хихикала, когда через дырку в ограде мы выбрались на детскую площадку.

Ей удалось взять себя в руки только тогда, когда она прислонилась спиной к детской горке и подняла глаза к окнам Буббы. Смахнула выступившие слезы и перевела дух:

— Мама родная… Твоя адвокатша и Бубба. Господи боже. Теперь я все в жизни повидала.

Я оперся о металлические ступеньки горки:

— Она не моя.

— Ну, теперь-то уж точно не твоя, — сказала она. — После него она на нормального мужика и не посмотрит.

— Он почти неандерталец, Эндж.

— Ну да. Но член у него до колена. — Она ухмыльнулась. — Как у коня.

— Информация из первых рук?

Она засмеялась:

— Разбежался.

— Тогда откуда ты это знаешь?

— Мужчина может определить, какого размера у женщины грудь, даже если на ней три свитера и пальто. Почему ты думаешь, что женщины лишены аналогичного таланта?

— А-а, — сказал я, мысленно возвращаясь к барной стойке: вот Ванесса медленно крутится вместе со стулом, а Бубба не спускает глаз с пряди волос у нее на шее.

— Бубба и Ванесса, — произнесла Энджи. — Тили-тили тесто.

— Господи, хватит уже, а?

Она уперлась затылком в металлическую перекладину горки и слегка повернула голову в мою сторону:

— Ревнуешь?

— Нет.

— Нисколечко?

— Ни капельки.

— Врешь.

Я развернулся вправо, и наши с Энджи носы едва не соприкоснулись. Какое-то время мы стояли молча, прижимаясь щеками к металлу перекладин и глядя друг другу в глаза. Спускалась ночная прохлада. Вдалеке, у Энджи за спиной, в темном небе медленно поднималась полная луна.

— Тебя очень бесит моя прическа? — прошептала Энджи.

— Нет. Просто… просто уж очень…

— …Короткая? — Она улыбнулась.

— Ну да. Я тебя не за прическу люблю.

Она шевельнулась, утопив плечо в дырке между перекладинами.

— За что же ты меня любишь?

Я усмехнулся:

— «Как я люблю? Давай перечислять»…[23]

Она не ответила и продолжала смотреть на меня.

— Я люблю тебя, Энджи, за то, что… Не знаю. Потому что всегда любил. Потому что мне с тобой весело. Очень. Потому что…

— Что?

Я повернулся, вслед за ней утопил плечо между перекладинами и положил руку ей на бедро:

— Потому что с тех пор, как ты ушла, мне все время снится, что ты рядом. Я просыпаюсь, чувствуя твой запах, и еще в полусне, сам того не сознавая, тянусь к тебе. Протягиваю руку к твоей подушке, но тебя там нет. И я лежу в пять утра и слушаю, как за окном просыпаются птицы, но тебя нет рядом, и твой запах растворяется в воздухе. Он тает, и у меня не остается ничего… — Я прочистил горло. — Ничего, кроме меня. И белых простыней. Белые простыни, и эти чертовы птицы, и боль… И все, что я могу сделать, — это закрыть глаза и ждать, пока боль утихнет.

Ее лицо ничего не выражало, только глаза заблестели, словно подернутые тонкой стеклянной пленкой.

— Это нечестно. — Она промокнула глаза ладонями.

— А что честно? — сказал я. — Ты сказала, что у нас ничего не выйдет.

Она подняла ладонь.

— А с кем выйдет? — спросил я.

Она опустила подбородок на грудь и надолго замерла так, а потом чуть слышно прошептала:

— Ни с кем.

— Я знаю, — сказал я, и мой голос прозвучал хрипло.

Она усмехнулась, но ее усмешка больше походила на всхлип. Она снова провела по лицу ладонью.

— Патрик, я тоже ненавижу просыпаться в пять утра. — Она подняла голову и улыбнулась дрожащими губами. — Ужасно ненавижу.

— Да?

— Да. Тот парень, с которым я спала…

— Трей? — сказал я.

— Ты произносишь это как ругательство.

— Так что с ним?

— Я могла заниматься с ним сексом, но не хотела, чтобы после он меня обнимал. Понимаешь? Раньше, когда я поворачивалась к тебе спиной, ты просовывал одну руку мне под шею, а вторую клал мне на грудь. И мне противно, когда кто-то другой пытается делать то же.

Я сказал:

— Хорошо. — Больше мне ничего не приходило в голову.

— Мне тебя не хватало, — шепнула она.

— А мне тебя.

— Со мной нелегко, — сказала она. — Я человек настроения. И характер у меня паршивый. Стирать ненавижу. Готовить не люблю.

— Ага, — сказал я. — Все так и есть.

— Эй, — сказала она, — ты и сам не подарок.

— Зато я готовлю.

Она протянула руку и ладонью коснулась покрывавшей мои щеки щетины — последние три года я отказался от гладкого бритья, скрывая шрамы, оставленные опасной бритвой Джерри Глинна.

Она лениво провела большим пальцем по моей щеке и нежно коснулась омертвевших рубцов. Бывают шрамы и пострашнее, но эти-то красовались на моем собственном лице, а я всегда был неравнодушен к своей внешности.

— Можно я сегодня все это сбрею? — спросила она.

— Ты как-то говорила, что щетина мне идет.

Она улыбнулась:

— Идет. Но с ней ты на себя не похож.

Я задумался. Три года я носил на лице этот защитный покров. Три года прятал последствия худшей ночи в моей жизни. Три года скрывал от мира свои изъяны и свой стыд.

— Ты хочешь меня побрить? — сказал я наконец.

Она приблизила ко мне лицо и поцеловала меня:

— Помимо прочего.

30

Энджи разбудила меня в пять утра. Я почувствовал прикосновение ее теплых ладоней к моим свежевыбритым щекам. Ее губы искали мои губы. Одновременно она скинула одеяло и всем телом прижалась ко мне.

— Слышишь птиц? — спросила она.

— Нет, — улучив миг, ответил я.

— И я нет.

Позже, когда в рассветных лучах мы лежали, тесно переплетясь телами, я сказал:

— Он знает, что мы за ним следим.

— Скотт Пирс, — сказала она. — Да, у меня тоже такое ощущение. Мы неделю сидим у него на хвосте, а он не вылезает из своего грузовика, даже чтобы выпить чашку кофе. Если он и роется в чужой почте, то делает это явно не на работе. — Она шевельнулась в моих объятиях, и я ощутил, что меня словно пронзило молнией. — Он умен. Он нас измором возьмет.

Я снял с ее лица волосок.

— Твой? — спросила она.

— Мой. — Я разжал пальцы, выбрасывая волосок. — Он говорил, что все решает время. Именно поэтому он согласился встретиться со мной на крыше парковки. Хотел или купить меня, или запугать. Он сам признался, что ему сейчас не до меня. Что время его поджимает.

— Ну да, — сказала Энджи. — Но, возможно, он тогда считал, что его договор с Доу еще в силе. А сейчас, когда ситуация изменилась, с чего бы…

— Кто сказал, что она изменилась?

— Кристофер Доу. Господи, он уничтожил его дочь. Они больше не будут ему платить. А других козырей у него нет.

— Даже Кристофер Доу понимает, что просто так он от них не отстанет. Возьмется за Кэрри. Попытается уничтожить ее так же, как он уничтожил Карен.

— А какая ему с того выгода?

— Тут дело не только в деньгах. Думаю, Кристофер Доу насчет этого не ошибался. Думаю, для Пирса это вопрос принципа. Деньги, которые он у них вымогает… Он уже сейчас считает, что они у него в кармане. И он от своего не отступится.

Энджи провела пальцами по моему животу и груди.

— И с какой стороны он может подкопаться под Кэрри Доу? Даже если она ходила к психотерапевту, сомневаюсь, что это был тот же самый, которого посещала ее дочь. То есть обращаться к Диане Борн Пирсу нет никакого смысла. Доу живут за чертой города, значит, их почта для него недоступна.

Я приподнялся на локте.

— Если судить по почерку Пирса, то он всегда внедряется через одного психиатра и одну почтовую точку. Допустим. Но это только самые очевидные из его ресурсов. Кнопки, которые у него прямо под руками. Не забывай: его отец сделал карьеру на том, чтобы канифолить другим мозги. А сынок служил в спецвойсках.

— И что?

— А то, что, как я думаю, он всегда наготове. И, что еще важнее, я думаю, что он всегда готов импровизировать. И всегда, всегда пользуется закрытой информацией. В этом заключается сущность и его самого, и всех его поступков. Он знал достаточно, чтобы заплатить нужным людям за информацию о нас. Выяснил, что Бубба мой друг, и сыграл на этом. Ты для него недосягаема — из-за твоего деда. Добраться до меня через Буббу у него не получилось, и тогда он переключился на Ванессу. Он ограничен в средствах, но очень умен.

— Не спорю. А все свои сведения о Доу он получил от Уэсли.

— Конечно, только эти сведения уже устарели. Даже если Уэсли все еще крутится где-то рядом с Пирсом и снабжает его деньгами, это ничего не меняет: вся его информация — десятилетней давности.

— Верно.

— Пирсу позарез нужен кто-нибудь, кто хорошо знает Доу, причем знает их сегодня. Близкий друг доктора. Лучшая подруга жены. Или…

Я посмотрел на нее. Она тоже приподнялась на локтях, и мы хором произнесли:

— Домработница.

Шивон Малруни подошла к парковке перед платформой электрички в Уэстоне в шесть вечера. Она двигалась быстрой походкой, низко опустив голову. Через плечо у нее висела сумка с вещами. Добравшись до «хонды» Энджи, она заметила меня — я сидел на капоте — и прибавила шагу.

— Привет, Шивон. — Я потер подбородок. — Как тебе мой новый вид?

Она посмотрела на меня через плечо и остановилась.

— Не узнала вас, мистер Кензи. — И показала на бледно-розовые рубцы вокруг моей челюсти. — У вас лицо в шрамах.

— Точно. — Я скользнул с капота. — Один парень оставил на память пару лет назад.

— За что?

При моем приближении она чуть дернула плечами, словно хотела бежать, но не могла решиться, в какую сторону.

— Я узнал, что он совсем не тот, за кого себя выдавал. Его это разозлило.

— И он попытался вас убить?

— Ага. Ее тоже. — Я кивнул на Энджи, которая стояла у Шивон за спиной, возле лестницы, ведущей на платформу.

Шивон посмотрела на Энджи и снова перевела взгляд на меня:

— Неприятный тип, надо думать.

— Откуда ты приехала, Шивон?

— Из Ирландии, ясное дело.

— Из Северной, да?

Она кивнула.

— Неспокойно у тебя на родине? — сказал я, изобразив ирландский акцент.

Она уронила голову.

— Об этом не шутят, мистер Кензи.

— Ты потеряла кого-то из близких?

Она взглянула на меня сощурившись. Ее маленькие глаза потемнели от гнева.

— Потеряла. И не одного.

Я улыбнулся.

— Я тоже потерял. Если не ошибаюсь, моего прапрапрадеда с отцовской стороны казнили в Донегале в 1798 году. Когда французы нас кинули. А моего деда с материнской стороны — маманькиного батю, значит, — сказал я и подмигнул, — нашли в его собственном сарае с разбитыми коленными чашечками, перерезанной глоткой и разрезанным надвое языком.

Страницы: «« « ... 2122232425262728 » »»