И весь ее джаз… Гольман Иосиф

17. Москва. Сокольники. У Краснова есть проблемы. У Булатова — нет

Я даже не представлял, как мне будет без нее плохо.

Есть не хотелось, вообще ничего не хотелось.

Может, лишь нажраться, как это всегда в тоске делал раньше. Или, еще надежнее, найти травки. Но даже если б мне сейчас налили стакан или свернули косяк, я б отказался. Потому что еще не все сделал для Наргиз. А значит — пока ничего не могу делать для себя.

Утром договорился с Амиром о встрече. Он снова прилетел в Москву. Наверное, разводиться с Полеем. Но, поскольку разводиться всегда выгоднее с мертвым партнером — сначала назначил встречу со мной. Место указал странноватое: в Сокольниках, прямо в парке. Указал точные координаты по GPS. Наверное, сам в тот момент там стоял и нажал на кнопку. Интересно, зачем тратил время, лично изучая местность? Боится меня?

Или сам решил там меня пришить?

Но тогда кто будет разбираться с Полеем?

Нет, вряд ли. Времена, когда Амирчик мог сам решать скользкие вопросы, остались в далеких девяностых. Впрочем, он и тогда не гнушался пользоваться моими услугами.

Поскольку номером «два» в моем списке стоял Полей, то позвонил ему.

Друг детства был груб.

Посоветовал забыть номер телефона.

— Я ведь тебе ничего не должен? — спросил он.

— Ничего, — ответил я. По понятиям оно так и выходило. Я ведь сам оценил каждый год своей первой ходки в десятку баксов. Маловато, конечно, но слово сказано.

И убью я его вовсе не за деньги. И даже не за восемь вычеркнутых лет. А за одну вычеркнутую жизнь.

Полей сказал, что через два дня уедет из Москвы. И хотел бы, чтобы все было сделано в его отсутствие.

Но как я могу грохнуть его в его отсутствие?

Так что сегодня надо рассчитываться с Амирчиком, а назавтра оставлять Лешечку. Я уже придумал, как добиться встречи с Полеем. Скажу, что перед смертью Амир кое-что мне сообщил. Что будет стоить дополнительных денег. Потому что, если Грязный не попросит у Полея денег, тот сразу все просечет. А возможности у него большие.

Загранпаспорта — мой и Наргиз — заказаны у надежного человека. Это вовсе не специалист по фальшивопечатанию. Думаю, он и печатной машины в глаза не видел.

Потому что он — специалист «по заносам». Не таким, что бывают с автомобилями. И не тем, которые — со снегом. А тем, что составляют основу старательно выстроенной вертикали власти. Лично мне эта вертикаль очень по нраву. Да здравствует коррупция, если она позволяет мне и моей любимой начать новую жизнь! И желательно — вдалеке от старой. Чтоб старая не догоняла.

Короче, гражданин занесет деньги нужному человеку из паспортной системы. Только в этом случае загранники будут действительно настоящими, разве что без биометрии. С другой стороны, нужна мне эта биометрия? Да и десять лет использовать паспорта я не собираюсь. Придуманная Береславским схема проста и эффективна. После того, как доберемся до его королевского высочества, мы примем подданство его невеликой державы. И возьмем местные имена. Или, как советует мой партнер-профессор, какие-нибудь англоязычные — их используют на всех континентах. Скажем, я стану мистером Джонатаном Смитом. А Наргиз, соответственно, миссис Анной Смит. Ей нравится это имя — Анна, и я подарю ей его.

Документы тоже будут местные, и — уже во втором «поколении» — подлинные. После чего останется, выучив язык, принять решение о месте окончательной натурализации. Точнее, наоборот. Приняв решение, где жить, учить язык — английский или испанский.

Ясно, что жить придется не в Европе и не в Штатах. Но есть десятки более-менее цивилизованных стран, где прошлое обычных маленьких людей не станут проверять под микроскопом.

Я-то в принципе и нелегалки не боюсь. Привык.

Однако для Наргиз хочу спокойной оседлой жизни. С небольшим домиком, садиком и подстриженной лужайкой. С постоянными улыбчивыми соседями и дружескими ужинами по воскресеньям.

С утра же по воскресеньям я буду ходить в церковь.

Поскольку ничего в своей жизни исправить уже нельзя, можно хотя бы попросить Бога, чтоб он не карал за мои грехи моих близких.

Меня пусть карает, если это необходимо. Но тоже — чуть позже, когда я буду уверен, что Наргиз справится в одиночку.

Ну, вроде пора идти.

Я проверил оружие. Дослал патрон в патронник, чтобы не терять время в бою.

— Куда ты собрался? — Наргиз принесла мне чай из ромашки, следит за моим здоровьем.

— Будешь много спрашивать — отправлю обратно на корабль, — неудачно пошутил я.

Она замолчала.

Наргиз вообще никогда не обижалась и не предъявляла претензий. Она просто освобождала от себя место действия.

— Не обижайся, малышка. — Я обнял ее двумя руками и поцеловал в пахнущую детским мылом и свежестью макушку. Она вздохнула, обнимая меня.

Обычно в такой ситуации она негромко, но радостно смеется.

— Потерпи чуть-чуть, — прошу я ее. — Еще денек-другой — и мы уедем куда-нибудь в глушь. Там будем жить одни.

— Долго терпеть? — с надеждой спрашивает моя жена.

— Две-три недели. Потом получим паспорта и уедем насовсем. В ту страну, какая тебе понравится. И я больше не буду уходить из дома без объяснений.

Вот теперь Наргиз рассмеялась, как обычно. Негромко и радостно.

Однако быстро умолкла.

Я забрал ее от Береславских вчера ночью. Ясно было, что Джама не успокоится. А убивать его мне все-таки не хотелось. Нельзя начинать новую жизнь с убийства братана, даже если он бешеный мент.

— Пока меня не будет — носа на улицу не высовывай, — приказал я малышке. — День, два — неважно.

В ее глазах — невысказанный вопрос: «А если неделя?» Или что-то вроде того.

— Если очень долго не будет — позвонишь Береславскому. Он поможет.

В глазах Наргиз появились слезы.

— Я не хочу звонить Береславскому.

— Что он тебе плохого сделал? — пытаюсь отвлечь ее от печальных мыслей.

— Ничего. Но он мне не муж.

— Еще б не хватало, — ухмыльнулся я. Он, конечно, хороший партнер, но только бы попробовал к ней прикоснуться. — Я обязательно вернусь, — сказал я, приняв непростое решение.

Если надо будет выбрать между жизнью и выполнением своей задачи, я выберу жизнь. Хотя совсем недавно я в ней не особо нуждался.

Вот что делают с большими мужиками маленькие девушки.

— Мы будем ждать, — сказала она.

Я сначала не понял.

— Кто — мы?

— Не знаю пока, — улыбнулась моя жена. — Мне кажется — девочка.

Я взял ее аккуратно причесанную головку в свои руки и прижался губами к ее щеке.

— Не сомневайся. Я вернусь обязательно. — И вышел в коридор, потому что боялся расплакаться при ней.

Потом шел по улице, сначала ничего не видя вокруг.

Лишь через некоторое время пришел в себя.

Мелькнула даже мысль отказаться от дальнейших встреч с друзьями детства. То, что сказала мне Наргиз, было несравнимо важнее. Амир с Полеем были из старой, поганой, просранной жизни. Наргиз — из новой и прекрасной. И еще третья жизнь должна была появиться.

Я бы так и поступил, если б не Туровы. Наплевал бы и на Амира, и на Полея.

Однако толстая перепуганная туровская жена вновь появилась перед глазами.

Ну почему эта дура побежала в дом? Почему не прыгнула в лодку? Она ж все умела не хуже мужа. А мой обрез был разряжен.

Я б не стал ее преследовать — убивать Джаму мне уже тогда не сильно хотелось. Или стал бы?

Тупая баба отомстила мне самым неприятным образом, все последнее время появляясь перед глазами. Что ж будет дальше, когда Наргиз, округлившись, начнет походить на нее?

Нет, с Полеем и Амиром необходимо сквитаться. В конце концов, это Полей отправил меня в мою гнусную жизнь. А Амир — на тот волжский островок. Значит, они и виноваты. И, может, когда они сдохнут, жена Турова перестанет мне сниться.

А еще все чаще думаю про ту свадьбу в Волжанке.

Все, хватит!

Съехавший с катушек муж точно не способен помочь Наргиз и ее девочке.

Нашей девочке.

Что сделано — то сделано. Доживем до домика с лужайкой — пойду на исповедь к ихнему батюшке. Или устроюсь добровольным санитаром, говно за паралитиками выносить. А пока — не думать об этом.

Подъехав на моторе к парку, включил GPS.

Короче всего было подойти от метро через центральный вход — карту и план парка я заранее тщательно изучил. Но короткие пути — не для таких, как я. Волков ноги кормят. Поэтому пошел с заднего входа, через выставку.

В парке было пусто. Это, в общем-то и не парк, а лес. Кое-где — густой. Желтая листва вовсю летала в воздухе. Начинался мелкий холодный дождь.

Точнее, он с утра и не прекращался. Поэтому, кроме меня, гуляющих больше не было.

Я шел по навигатору, заходя к месту встречи с тыла. С предполагаемого тыла, потому что нормальный человек шел бы по короткой дороге. Что-то мне подсказывало, что так же с тыла пробирается и мой друг детства.

Я был очень внимателен.

Что не мешало мне размышлять о прочих делах.

Деньги Береславский помог перевести. Человек, на которого он меня вывел, забрал свои два с половиной процента и выдал мне несколько хитрых бумажек, одна из которых называлась по имени писателя — Свифт. Нал он предварительно забрал у Береславского плюс я еще добавил. Банковские счета были оформлены на мой загранпаспорт — латинское написание фамилии — Zernin — мне сообщили заранее. А звали меня Igor. Точнее, будут звать, когда изготовят документ. Счета тоже стоили денег, но — терпимых.

Партнер, кстати, себе с переводов бабки брать не стал, хотя я не был бы против. Сказал, что делает это для Наргиз. Он не сильно скрывал свою не большую любовь лично ко мне.

Это никак меня не задевало. Я тоже не сильно люблю себя. И тоже очень тепло отношусь к Наргиз.

Так что, в порядке ответного порыва, я бесплатно снабдил его координатами мастера по паспортам. Вообще-то это большой секрет. Только для очень нужных людей. Так что подарок делал от души.

Профессор, минутку поразмышляв, телефончик взял. Вместе с условным словом. Правильно поступил. В этой стране до тюрьмы и сумы гораздо ближе, чем в какой-нибудь другой. Причем — из любого стартового положения.

Еще один момент я сначала прошляпил. Если мне не повезет, жена должна иметь право распоряжаться деньгами.

Береславский разозлился на мою забывчивость, но, перезвонив своему знакомому, снова отправил меня к нему. Правда, за эти дни у знакомого сменился телефон. Похоже, их бизнес мало отличался от моего. По крайней мере, по необходимости избегать внимания некоторых неприятных органов.

Я думал о своем. А мои глаза и уши работали самостоятельно.

Поэтому обнаружил Амира первым.

Даже не самого Амира, а некое уплотнение желто-зелено-коричневого цвета — Амир прятался за большим кустом с остатками листвы.

Остановившись, я понял, что друг детства смотрит на дорожку со скамейкой. Скамейка, наверное, и находилась на переданном мне пересечении координат.

Сначала я подумал, что он хочет меня грохнуть на подходе. Но руки Амирчика были пусты, и более того — в кожаных перчатках.

Непохоже на засаду.

Скорее — мужчина хочет убедиться в том, что засада не приготовлена ему.

— Амир! — издали окликнул я, чтоб не испугать. Такие люди, пугаясь, могут много чего натворить. И тоже вынул руки из карманов.

— Ты как партизан, — рассмеялся он, разворачиваясь навстречу. Но как-то не очень весело.

— Наша служба и опасна, и трудна, — ответил я. — Пойдем на скамейку?

— Она мокрая, — не принял предложения Булатов. Да и я тоже передумал: люди в пустынном парке привлекают внимание, если все-таки по дорожке кто-нибудь пойдет. Например, патруль полиции.

Мы закурили. Так получалось теплее.

— Почему не выполняешь заказ? — спросил Амир. — Он скоро уезжает.

— Когда? — спросил я, хотя знал когда.

— Через пару дней. На кого-то охотиться, — хохотнул он. — В этом мире все на кого-то охотятся, — похоже, друга детства тянуло пофилософствовать. — Твоя задача упрощается, — перебил он сам себя.

— Что так?

— Во-первых, не надо возиться с Джамой.

— Почему? — Я и не собирался с ним больше возиться. Но не понимал, почему Амир пришел к тому же мнению.

— Неохота быть кровником с его семейкой, — неожиданно честно ответил Булатов. — Тем более он теперь не помеха.

— Не понял. — Я действительно не понял, почему упертый мент более не помеха Амиру.

— Он женится. Значит, из-за Лейлы обид не будет. А по бизнесу — вряд ли он продолжит служить — их и так нет.

— Джама пойдет в бизнес? — не поверил я.

— Ему ж надо будет семью кормить. Так что подождем.

— Хорошо. Что во-вторых? — Я точно услышал, что он сказал — во-первых.

— Во-вторых, я нашел тебе безопасный подход к Полею.

— Очень хорошо. — А как еще должен отреагировать киллер, получивший заказ.

— Завтра он будет в одном закрытом местечке. Случайно получил данные. — Амир протянул мне узкий конверт. — Там адрес и пригласительный. Охраны почти не будет, только на входе. Мероприятие не плановое, Полей пока даже не в курсе.

— А если он не пойдет? Может, у него уже другие планы?

— Пойдет, — усмехнулся Амир. — Это его главный донор. А Полей лезет в большое дело, очень большое. — В его голосе промелькнула обида.

Вон оно что, обидели Амирчика, не взяли в доляху. Вот такие они, друзья детства.

— Без тебя лезет? — Теперь уже смешно было мне. Господи, какие же они убогие!

— Не твое дело, — скривился Амир.

Зря я влез, действительно, не мое дело. Он же псих. А Булатов уже недоверчиво смотрел на меня. Просчитывал какие-то неведомые варианты. Наконец вроде успокоился.

— Раз ты его так получаешь, — на блюдечке, можно сказать, — вторую половину платить не буду, — сказал добрый друг детства.

— Мы так не договаривались. — Я сделал очень неприятное лицо. Денег мне было не надо. Я и не рассчитывал получить с мертвого Амира деньги. Но если б не разозлился — Амир бы мгновенно меня раскусил.

— Но, согласись, я тебе его тепленьким выставил. Это тоже стоило денег.

— Вот и грохни его сам, — сказал я, типа собираясь уходить.

— Ладно, черт с тобой, — принял решение явно успокоенный Булатов.

Собственно, теперь мне только и оставалось сделать то, зачем пришел.

Успокоенный Булатов — это нужная доля секунды, чтобы вытащить длинный, с глушаком, ТТ. После чего один-два крякающих звука — и, прощай, мое детство.

Однако я медлил.

Почему — сам не понимал.

Хотя ясно было, что завтрашнее приглашение — это приглашение не только на смерть Полея. Но и на мою собственную. Амир наверняка будет там. Не обязательно лично. Но обязательно меня пришьют после убийства Полея.

Надо доставать ТТ и очищать мир от негодяя.

Вместо это я спросил:

— У тебя все?

— Все, — сказал Булатов.

Я повернулся к нему спиной и сделал шаг.

Точнее — собрался сделать шаг. Боковым зрением увидел, как Амир полез за пистолетом.

Почему он так поступил?

Уже потом, размышляя, понял, что он заподозрил плохое, когда я промедлил в конце. Чутье у него всегда было волчьим. Ошибся Амирчик лишь в одном: мое бездействие расценил, как страх ответного выстрела. Вот и решил поменять планы: черт с ним, с Полеем, лишь бы потом не ожидать пулю каждую секунду от Грязного.

Если б дело было лет десять назад — лежать бы мне в Сокольниках до весны, через недельку начнется снег, и привет.

Но Булатов был уже не столь ловок. Зачем ему тренинг, у него же Грязный в подручных.

И хотя он успел выстрелить раньше, но попал мне в плечо.

Я попал ему в голову.

Оглушенный произошедшим, не сразу понял, что не слышал звука выстрелов. Вглядевшись, увидел в руке Амира какой-то большой незнакомый пистолет, с глушителем еще серьезней, чем у меня.

Я не стал забирать у него оружие. Если найдут до снега, пусть знают, что этот человек — бандит. Почему-то мне это было важно.

За все время по дорожке рядом с нами никто не прошел. Поэтому я, не торопясь, перевязал платком руку. Кость была цела, да и рука левая. Не худший результат дуэли с Амиром Булатовым, тем более когда его выстрел — первый.

Но вот обычного после победы радостного возбуждения не испытал.

Превозмогая боль — рука сильно болела, — поспешил домой. К Наргиз. Она очень обрадуется моему быстрому возвращению.

Пусть хоть ей будет хорошо.

И еще одна мысль плотно засела в мою голову. Какие бы планы Грязный ни строил — в конце концов он все равно убивает.

Единственное оправдание моей никчемной жизни — Наргиз.

И та, которая в ней.

18. Москва. Лужнецкая набережная, джаз-арт-кораблик!

Время как будто повернулось вспять.

На пристани все те же действующие лица: Мария Ежкова, ее родители, Женюля, которая опять куда-то торопилась, и Электровеник, состоящий, как известно, из двух наэлектризованных частей — Электры и Вениамина. Впрочем, они и в этом нарушали все известные законы физики, потому что взаимоотталкивались и взаимопритягивались одновременно, перманентно и очень громко.

Все попытки родителей и Женюли успокоить близнецов имели лишь кратковременный эффект — от двух до десяти секунд, в зависимости от грозности предупреждения.

Впрочем, встречающих — по сравнению с июлем — добавилось: присутствовали также профессор Береславский с женой Натальей, Верочка Евлагина с папой и Джама Курмангалеев.

Время же вспять вовсе не поворачивалось — снежные мухи так и летали по воздуху, поэтому всем, кроме близнецов, было не жарко.

Тем же почти всегда было жарко, потому что при движении выделяется тепло, а близнецы и были живым воплощением движения. А также смеха, воплей, слез, бескорыстной братской дружбы и ежесекундной жесткой конкуренции.

— Вон он плывет! — вскрикнул Ефим Аркадьевич, первым увидевший вожделенные контуры. Профессор вовсе не был зорким соколом. Зато был профессором. И единственный из собравшихся прихватил с собой монокуляр — половинку здоровенного бинокля. — Я даже Михалыча вижу! — добавил он громко через пару минут.

Впрочем, все и так понимали, что появившийся на горизонте катер и есть долгожданный джаз-арт-кораблик. Потому что все остальные катера их нормальные капитаны уже поуводили по близлежащим затонам на долгую зимовку. Река была совершенно пустынна, зимой по ней ходили только прогулочные суда «Редиссон». И то, по слухам, циркулировавшим среди капитанского состава, имитировал судоходное движение лишь один теплоход, исключительно для поддержания имиджа. Лед на Москве-реке хоть и не арктический, но дело свое знает. Даже плавая по каналу, пробитому ледокольным буксиром, рискуешь к лету попасть на судоремонтную верфь, обновлять металлический корпус. В то время как летом по реке плавают все основные деньги.