Прощай, детка, прощай Лихэйн Деннис

5

Черный «форд-таурус» остановился всего в полуметре от входа в бар. Младший из двоих полицейских, крупный мужчина, сидевший за рулем, с детской улыбкой высунулся из окна и выключил сирену.

Его напарник тоже с улыбкой, но более осмысленной уселся, скрестив ноги, на капот и, изображая вой сирены, завел:

— У-у-у. — Поднял указательный палец и покрутил кистью. — У-у-у.

— Я уже испугался, — сказал я.

— Правда? — Он деловито хлопнул в ладоши и стал сползать с капота, пока не уперся ногами в бампер.

— Вы, должно быть, Пат Кензи. — Он выбросил вперед руку, которая остановилась на уровне моей груди.

— Патрик, — сказал я и пожал ее.

Он дважды энергично сдавил мою.

— Детектив сержант Ник Рафтопулос. Зовите меня Пул. Меня все так. — Его умное озорное лицо обратилось к Энджи. — А вы, должно быть, Энджела.

— Энджи. — Она пожала ему руку.

— Рад познакомиться, Энджи. Вам уже говорили, у вас глаза отцовские?

Энджи потерла бровь.

— Вы знали отца?

Пул положил ладони на колени.

— Немного. Он играл в команде противника. Мне он нравился, мисс. Классно играл. Сказать по правде, очень жаль, что он… ушел, если можно так сказать. Редкий был человек.

Энджи мягко улыбнулась:

— Спасибо за добрые слова.

Дверь бара за ними открылась, снова повеяло застоявшимся запахом виски.

Полицейский, сидевший в машине, посмотрел на того, кто вышел из бара и сейчас стоял у нас за спиной:

— Назад, шестерка. Ордер на тебя уже заготовлен, и я знаю, у кого он.

Дверь бара закрылась, и запах виски исчез.

Пул указал большим пальцем себе за спину.

— Этот положительный молодой человек в машине — мой напарник, детектив Реми Бруссард.

Мы кивнули Бруссарду, он ответил тем же. При ближайшем рассмотрении Реми оказался не таким уж и молодым. Ему было года сорок три — сорок четыре, хотя, едва выйдя из бара, из-за невинного, как у Тома Сойера, выражения лица и этой мальчишеской ухмылки я принял его за своего ровесника. Но «гусиные лапки» возле глаз, морщины, избороздившие запавшие щеки, и оловянная проседь в курчавых, почти белокурых волосах, если присмотреться, заставляли добавить ему лишний десяток. Он явно был завсегдатаем тренажерного зала. Мускульную массу скрадывал двубортный итальянский оливкового цвета пиджак, под которым была сорочка в тонкую полоску с верхней расстегнутой пуговицей и слегка распущенным голубым с золотом галстуком от Билла Бласса.

Модник, решил я, видя, как он стирает пыль с носка левого ботинка от Флоршейма. Небось у каждой витрины на себя любуется. Он рассматривал нас, опираясь на открытую дверцу машины, судя по взгляду, это был человек умный и расчетливый. Витрины витринами, но взгляд цепкий, такой ничего не упустит.

— Наш дорогой лейтенант Джек-одержимый-Дойл велел поддерживать с вами связь, — сказал Пул. — Вот мы и приехали.

— Вот вы и приехали, — повторил я.

— Едем по проспекту в сторону вашей конторы, — продолжил он, — видим, выбегает из проезда Рей Ликански. Его папаша был известный стукачок, мы с ним старые знакомые. Детективу Бруссарду что Рей, что «Шуга Рей»[8] — все едино. Ну, я говорю, мол, останови колесницу, Реми. Это торопыжка Рей Ликански собственной персоной, и он явно чем-то расстроен. — Пул улыбнулся и забарабанил пальцами по коленям. — Рей верещал, будто бы в этом почтенном заведении кто-то пушкой размахивает. — Он лукаво приподнял бровь.

— Пушкой? — удивился я. — В мужском клубе вроде «Филмо Тэп»? Помилуйте, да я бы никогда!

Бруссард стоял, сложив руки на дверце машины и навалившись на нее грудью. При этих словах он пожал плечами, как бы говоря «Ну, что вы хотите, это — мой напарник!».

Пул, желая привлечь мое внимание, забарабанил по капоту. На его морщинистом лице эльфа появилась улыбка. Ему, вероятно, было чуть меньше шестидесяти. Коренастый, коротко стриженные пепельные волосы. Он поскреб щетину на голове и прищурился, глядя на дома вдали, освещенные ярким послеполуденным солнцем.

— Кольт «коммандер», который я вижу у вас за ремнем справа, мистер Кензи, — не вышеупомянутая ли пушка?

— Все может быть. — Я пожал плечами.

Пул окинул взглядом фасад бара.

— А как там наш Большой Дейв Стрэнд? Цел и невредим?

— Во время последней проверки был цел, — кивнул я.

— Может, арестовать вас за нападение? — Бруссард вытащил из упаковки палочку жевательной резинки «ригли» и сунул себе в рот.

— Это если он подаст в суд.

— Думаете, не подаст? — сказал Пул.

— Почти уверены, что нет, — сказала Энджи.

Пул взглянул на нас, поднял брови, посмотрел на напарника. Бруссард пожал плечами, и оба широко улыбнулись.

— Замечательно! — сказал Пул.

— Неужели Большой Дейв не попробовал вас очаровать? — спросил Бруссард.

— Пробовал, совсем почти очаровал, — буркнула Энджи.

Бруссард пожевал жвачку, выпрямился, не отрывая глаз от Энджи, будто оценивая ее возможности.

— А теперь серьезно, — сказал Пул, хотя, судя по голосу, можно было подумать, что он по-прежнему шутит. — Кто-нибудь из вас стрелял в баре?

— Нет, — сказал я.

Пул выставил руку и щелкнул пальцами.

Я вынул из-за ремня пистолет и отдал ему.

Он вынул из рукоятки обойму, отодвинул затвор, заглянул в патронник, убедился, что там ничего нет, понюхал отверстие ствола, удовлетворенно кивнул и вложил обойму мне в левую руку, а пистолет в правую.

Я убрал оружие в кобуру, а обойму сунул в карман пиджака.

— А разрешения у вас есть? — спросил Бруссард.

— В бумажниках, непросроченные, — сказала Энджи.

Пул и Бруссард ухмыльнулись, глядя друг на друга, потом уставились на нас. Мы достали разрешения и положили на капот. Пул мельком взглянул на них и вернул.

— Постоянных клиентов опрашивать будем, Пул?

Пул посмотрел на Бруссарда:

— Есть хочется.

— Я бы тоже поел, — кивнул тот.

Пул вопросительно взглянул на нас:

— Проголодались?

— Да не особенно.

— Ничего. Там, куда мы собрались, — сказал Пул, аккуратно беря меня под локоть, — жратва все равно омерзительная. Зато вода изумительная. Лучшая во всей округе. Прямо из-под крана.

«У Виктории» в Роксбери кормили просто превосходно. Ник Рафтопулос заказал свиные отбивные, Реми Бруссард — клубный сэндвич. Мы попросили кофе.

— Так вы ни к чему и не пришли? — спросила Энджи.

Пул обмакнул свинину в яблочный соус.

— По правде говоря, ни к чему.

Бруссард утер рот салфеткой.

— Нам не приходилось работать с делами, которые бы так долго оставались у всех на виду и при этом не закончились бы плохо.

— Думаете, Хелен не имеет отношения к делу? — спросил я.

— Сначала думали, имеет, — сказал Пул. — Была у меня гипотеза, что она продала ребенка или что наркодилер, которому она задолжала, похитил девочку.

— И что вас заставило отказаться от этой гипотезы?

Пул пожевал и подтолкнул локтем Бруссарда, прося ответить.

— Полиграф. Она прошла испытание. Кроме того, посмотрите на этого детектива, уплетающего свиные отбивные, посмотрите на меня. Нас нелегко обмануть, если мы работаем над кем-то вместе. Хелен врет, но, не поймите меня неправильно, не по поводу исчезновения дочери. Она действительно не знает, что случилось.

— А как насчет места, где она находилась в ночь исчезновения Аманды?

Сэндвич застыл в воздухе на полпути ко рту Реми.

— А что?

— Вы верите тому, что она рассказала журналистам? — спросила Энджи.

— А что, есть основания не верить? — спросил Пул и запустил вилку в яблочный соус.

— Большой Дейв рассказал совсем другую историю.

Пул откинулся на спинку стула и стряхнул с рук крошки.

— И какую же?

— Так вы поверили тому, что рассказала Хелен, или не поверили? — спросила Энджи.

— Поверили, но не совсем, — сказал Бруссард. — Полиграф показал, что она была с Дотти, но, возможно, не в ее квартире. Проверяли несколько раз, результат один и тот же.

— А где она была? — спросил Пул.

— По словам Дейва, в «Филмо».

Они переглянулись и снова посмотрели на нас.

— Итак, — медленно произнес Бруссард, — она нам лапши навешала.

— Не хотела испортить себе пятнадцать секунд, — сказал Пул.

— Что за пятнадцать секунд? — не понял я.

— В лучах славы, — сказал Пул. — Раньше это время измеряли минутами, теперь секундами. — Он вздохнул. — Играет на телевидении роль безутешной матери в красивом голубом платье. Помните бразильянку в Олстоне, у которой мальчик пропал восемь месяцев назад?

— Так и не нашли, — кивнула Энджи.

— Верно. Штука в том, что та мать была темнокожая, одевалась плохо, цепенела перед камерами. Через некоторое время публике стало решительно наплевать на ее пропавшего сына, так мамаша всех достала.

— Но Хелен Маккриди, — сказал Бруссард, — белая. Ухоженная, хорошо смотрится на экране. Может, и не звезда первой величины, но женщина миловидная.

— Ничего подобного, — сказала Энджи.

— Живьем? — Бруссард покачал головой. — Живьем она миловидна, как лобковая вошь. Но на экране, в интервью на пятнадцать секунд… Ее охотно снимают, и публика ее любит. Она оставила ребенка одного почти на четыре часа, это вызывает определенное возмущение, но люди говорят: «Проявите же снисходительность, каждый может совершить ошибку».

— Ее, наверное, никогда в жизни так не любили, — сказал Пул. — Как только Аманда найдется или, скажем, произойдет еще что-нибудь, что вытеснит это дело с первых полос газет, Хелен снова станет прежней, такой, какой была. Но сейчас, говорю вам, она упивается своими пятнадцатью секундами славы.

— Думаете, это и все, ради чего она водит всех за нос с тем, где находилась в ту ночь?

— Возможно, — ответил Бруссард. Он утер рот салфеткой и отодвинул тарелку. — Не поймите нас неправильно. Через несколько минут мы будем у ее брата, мы ей за эту ложь вклеим — мало не покажется. А если и еще в чем-то наврала, все выясним. — Он резко вытянул руку в нашу сторону. — Спасибо вам.

— Сколько вы занимаетесь этим делом? — спросил Пул.

Энджи взглянула на часы.

— Начали вчера поздно вечером.

— И сразу заметили наше упущение? — ухмыльнулся Пул. — Вы, видно, действительно такие способные, как о вас говорят.

Энджи хлопнула ресницами. Бруссард улыбнулся:

— Иногда встречаемся с Оскаром Ли. Когда-то давным-давно мы охраняли порядок в жилых кварталах. После того как Джерри Глинна уложили на той площадке пару лет назад, я спросил его о вас. Знаете, что он сказал?

Я пожал плечами:

— Если я правильно представляю себе Оскара, гадость, наверное, какую-нибудь?

Бруссард кивнул:

— Сказал, что оба вы раздолбаи почти во всех отношениях.

— Похоже на него, — заметила Энджи.

— Еще он сказал, что, если вам взбредет в голову раскрыть преступление, вам сам Господь Бог не помешает.

— Ну, Оскар! — восхитился я. — Красавец!

— Итак, вы сейчас занимаетесь тем же делом, что и мы. — Пул положил на тарелку аккуратно сложенную салфетку.

— Вас это смущает? — спросила Энджи.

Пул и Бруссард переглянулись. Бруссард пожал плечами.

— Тогда, — сказал он, — надо соблюдать определенные правила.

— Например?

— Например… — Пул достал пачку «Кэмела», снял с нее целлофан, развернул фольгу и вытащил сигарету без фильтра. Глубоко вдохнул, поднес ее к носу, закинул голову и закрыл глаза. Потом наклонился и стал тыкать незажженной сигаретой в пепельницу, как бы гася ее, пока она не разломилась пополам. После этого убрал пачку в карман.

— Прошу прощения. Я бросил.

— Когда? — заинтересовалась Энджи.

— Два года назад. Но мне по-прежнему нужен этот ритуал. — Он улыбнулся. — Ритуалы надо соблюдать.

Энджи запустила руку в сумочку:

— Я покурю, не возражаете?

— Да ради бога!

Он проследил, как Энджи зажигала сигарету. Мы встретились взглядами, и мне показалось, что он читает мои мысли.

— Основные правила, — сказал он. — Нельзя допускать утечки в СМИ. Вы дружите с Ричи Колганом из «Триб».

Я кивнул.

— Колган полиции — не друг, — сказал Бруссард.

— А он и не обязан быть другом. Он писать обязан. Работа у него такая.

— Не спорю, — сказал Пул. — Но нельзя, чтобы журналисты узнали об этом расследовании что-то такое, чего мы не хотели бы разглашать. Согласны?

Я взглянул на Энджи. Она рассматривала Пула через сигаретный дым. Наконец она кивнула:

— Согласны.

— Чудесно! — сказал Пул с шотландским акцентом.

— Где вы раздобыли такого? — спросила Энджи Бруссарда.

— Работая его напарником, получаю лишнюю сотню в неделю. За риск.