Из морга в дурдом и обратно (сборник) Шляхов Андрей
– Хорошо, – столь же тихо ответила соседка. – Я расскажу только маме…
– Маме можно, – разрешил Данилов.
– Я рад поздравить всех собравшихся с началом нового учебного года… – На собеседовании Мусинский говорил тихо, но сейчас его голос звучал громко и раскатисто. – Для начала познакомимся с новичками, а затем перейдем к делам.
Кроме Данилова и Ирины на кафедру пришли еще трое ординаторов. Алену Харченко, невысокую блондинку в очках, Данилов внутри себя окрестил Отличницей, и, как показало будущее, не ошибся. Высокий, весь какой-то прилизанный Денис Абанин получил прозвище Красавчик, а худой и взъерошенный Илья Цуркан был назван Воробьем. Ирине, фамилии которой Данилов не расслышал, прозвище как-то не подобралось.
После ординаторов настал черед аспирантов, на которых знакомство с новичками и закончилось. Мусинский представил новичкам профессора Каштанову, заведующую учебной частью, а с остальными сотрудниками предложил знакомиться по ходу дела.
Каштанова тут же попросила слова, поздравила новеньких с приходом на «самую замечательную кафедру на свете» и попросила ординаторов задержаться после собрания. Данилову она понравилась еще на собеседовании: полная, улыбчивая, доброжелательная; казалось, что с такой женщиной легко работать, да и жить, пожалуй, тоже.
Дальше стало неинтересно – сотрудники кафедры по очереди говорили о своих проблемах, не понятных Данилову. Он переглянулся с соседкой и, увидев, что той тоже скучно, возобновил беседу.
Для начала обменялись базовой информацией: рассказали друг другу, кто, когда и какой вуз окончил. Ирина оказалась обладательницей красного диплома, избравшей для себя научную стезю. Ее жизненный план был построен вокруг карьеры: до тридцати непременно защитить кандидатскую диссертацию и сразу же браться за докторскую, чтобы к тридцати пяти годам стать профессором, а к сорока получить свою кафедру. Планами Ирина делилась с доверчивостью вчерашней студентки. Данилов вспомнил, что у Полянского на шестом курсе была точно же такая программа, и с трудом сдержал улыбку. Кандидатом наук Игорь стал, хоть и с некоторым опозданием, но вот о заведовании кафедрой он уже, кажется, и не мечтал. Во всяком случае – давно уже не заводил разговоров на эту тему. Теперь защита докторской с обретением профессорского поста была венцом его карьерных планов.
Затем перешли к семейному положению. Данилов узнал, что его собеседница продолжает врачебную династию и попутно узнал ее фамилию – Захарьина.
– Правда, к тому самому профессору Захарьину наша семья никакого отношения не имеет, – сразу же уточнила Ирина. – Прадед родом из забайкальских казаков.
Жила Ирина с матерью, главным врачом детской поликлиники. Об отце упомянула лишь вскользь, сказав, что он, несмотря на возраст, продолжает оперировать.
Данилов в ответ сообщил, что женат и воспитывает сына, который навряд ли продолжит врачебную династию, так как колеблется в выборе профессии между адвокатом, программистом или банкиром.
– Что, так вот сразу, и банкиром? – не поверила Ирина.
– Да, так и сразу, – подтвердил Данилов. – Очень серьезный молодой человек. Но не исключено, что в итоге остановится на программировании, это же ведь так здорово – сутки напролет просиживать за компом, да еще и деньги за это получать…
После окончания собрания ординаторы первого года пересели в первый ряд, поближе к Каштановой.
– У всех есть с собой карандаши и альбом? – первым делом поинтересовалась она.
Карандашей и альбома не оказалось только у Данилова. Он хорошо помнил, что вся учеба на кафедрах гистологии и патологической анатомии связана с рисованием – зарисовкой препаратов с целью лучшего запоминания, – но не думал, что карандаши понадобятся уже в первый день.
– Карандаши с альбомом должны быть у всех и всегда! – предупредила Каштанова. – Наш заведующий, Георгий Владимирович, в любой момент может показать вам нечто интересное, и он будет крайне расстроен, если вы это тотчас же не зарисуете. Вы можете оставить принадлежности на кафедре, чтобы каждый день не носить с собой. Но – чтобы были у всех. Это первое. Второе – ординаторы первого года должны посещать лекции для студентов и исправно их конспектировать. Советую заранее ознакомиться с тематическим планом и накануне лекции прочитать соответствующую главу в учебнике.
Так будет больше пользы. Лекции читаются не у нас, а в конференц-зале главного корпуса. Не опаздывайте, пожалуйста. И упаси вас бог сказать Георгию Владимировичу или, того хуже – Анне Павловне, что вы знаете все, о чем говорится на лекциях и потому не видите смысла в их посещении. За пять минут вам докажут, что вы не знаете ровным счетом ничего. Со всеми вытекающими.
Вопросы есть?
– Есть, Светлана Сергеевна, – сказал Красавчик. – А разве Анна Павловна читает лекции?
– Да, когда Георгий Владимирович занят. Теперь третье, и, наверное, самое главное. Вы пришли сюда учиться, а не валять дурака. Институт уже позади, то, что вы упустите сейчас, вам уже не удастся узнать. И забудьте про студенческую привычку полгода валять дурака, а потом устраивать мозговой штурм. Таким путем устойчивых знаний не получить. Только ежедневный труд позволит вам овладеть избранной специальностью в полном объеме. Все меня поняли?
– Да, – хором ответили ординаторы.
– Во время тестирования и собеседования на кафедре сложилось хорошее мнение обо всех из вас, – улыбнулась Каштанова. – Надеюсь, что мы не разочаруемся.
На Данилова ощутимо повеяло школой. «Вольдемар, Вы же сами этого хотели», – напомнил он себе.
Сердито жужжа, в стекло билась крупная муха, которой наскучило летать по залу. Ей было невдомек, что существуют ситуации, в которых настойчивость не помогает, а только отнимает силы.
– В час двадцать первая лекция, – сообщила Каштанова. – Теперь можете отдохнуть минут десять, а затем возвращайтесь сюда. Сегодня с вами будет заниматься Дмитрий Алексеевич Ерофеев, ассистент кафедры. Все свободны!
Перерыв был как нельзя кстати: Данилов из последних сил боролся с внезапно накатившей дремотой.
Глава вторая
Первая секция
– Пойдемте в малую секционную, там вас ждет сюрприз, – сказал ассистент Ерофеев ординаторам, ждавшим его в коридоре.
Никто не стал уточнять, какой именно. В секционном зале, то есть в зале для вскрытия трупов, их мог ждать только мертвец.
За два дня ординаторы успели познакомиться с кафедрой, прослушать одну лекцию, побывать на парочке практических занятиях и получить «научное задание». Им нужно было подготовить материалы для научных статей.
Сами статьи писали аспиранты и ассистенты, а профессора с доцентами подписывали их и «продвигали» в журналы – так обеспечивалась преемственность в работе кафедры. В перечне авторов указывались все – от профессора до ординатора; а каждая опубликованная статья подтверждала авторитет написавшего, будучи хоть и небольшой, но научной работой.
Ассистент Ерофеев был человек-ртуть. Он ни секунды не стоял спокойно, без дела: если руки его внезапно оказывались свободны, но начинал дергать себя за бороду или протирать стекла очков. Передвигался он так быстро, что ординаторы едва за ним поспевали.
Сюрпризом оказался труп мужчины, на вид лет шестидесяти – шестидесяти пяти.
– Вот вам задание на сегодняшний день! – сказал Ерофеев, перебирая фартуки, висевшие на стене. – Так… перчатки тоже есть… Все есть! Можете облачаться и приступать. Ваша задача – установить причину смерти и при этом не изуродовать труп. Когда закончите – позовете.
При поступлении все вы показали себя людьми сведущими, пора посмотреть, как вы умеете применять знания на практике.
– Дмитрий Алексеевич, а где история болезни? – спросила Ирина.
– А зачем вам история болезни? – Ерофеев изобразил крайнее удивление. – Только зря время терять. Мало ли, что там написали лечащие врачи? Может быть, они дилетанты и профаны, которые пытаются навязать вам свое мнение? Привыкайте рассчитывать только на себя.
– Но мы хотя бы должны представлять, где и что нам искать… – сказала «отличница» Алена, но Ерофеев не дал ей договорить.
– Разумеется – должны! Непременно – должны! Значит так, на вопрос «где?» отвечаю «здесь!», – ассистент указал правой рукой на труп. – А на вопрос «что?» отвечаю «причину смерти!». Еще вопросы будут?
Ординаторы молчали.
– Тогда – нож в руки и вперед! – подбодрил их Ерофеев. – Хотите – с песнями, хотите – без. А мне пора.
– Такой молодой и уже такой вредный! – высказалась Ирина, когда Ерофеев ушел.
– Одно от другого не зависит, – заметил Денис. – Ты что, вредных детей не видела?
– Давайте займемся делом! – ответственная Алена уже надевала фартук.
Спустя пять минут ординаторы стояли вокруг стола.
Как-то само собой вышло так, что скальпелями вооружились Алена и Данилов. Резать не спешили – обменивались мнениями.
– Скорее всего – онкология, – предположил Денис. – Истощение налицо.
Покойник и впрямь был из тех, про кого говорят «кожа да кости». Рот слегка приоткрыт, глаза закрыты, губы синие, правое плечо немного ниже левого. Вот и все данные внешнего осмотра.
– Давайте-ка перевернем его, – предложил Данилов.
Илья и Денис помогли ему перевернуть труп на живот, но осмотр тыла ничего не дал.
– Почему обязательно онкология? – возразила Ирина. – Почему, например, не туберкулез?
– Туберкулез можно исключить, – сказал Данилов. – Сразу.
– На каком основании? – Ирине явно хотелось поспорить. – Или ты ясновидящий экстрасенс? Тогда, может, скажешь сразу диагноз?
– Действительно, а почему не туберкулез? – заинтересовалась Алена.
– Потому что туберкулезные трупы сюда не попадают, – объяснил Данилов. – Для них есть свой морг, при седьмой туберкулезной больнице.
– Знаем такую тут неподалеку, – сказал Денис.
– Меня вообще Сокольники как район не впечатляют, – отвлеклась от темы Ирина. – Туберкулезная больница, городской противотуберкулезный диспансер, кожно-венерологический диспансер и тюрьма!
– Поверь, нефтезавод гораздо хуже всего перечисленного, – сказал Илья, снимавший квартиру в Капотне.
– Но ведь здесь городской патологоанатомический центр, – возразила Алена. – И труп могли по каким-то соображениям привезти сюда.
– Навряд ли, – покачал головой Данилов.
– А где подушка? – вспомнил Денис.
Твердая «подушка» в клеенчатой наволочке лежала под столом. Данилов поднял ее и положил под шею трупа с таким расчетом, чтобы было удобнее вскрывать черепную коробку.
– Предлагаю работать не всем сразу, а в обычном порядке, – сказал Данилов. – Желающие поработать с головой есть?
– Начинай, а я буду ассистировать, – предложил Илья.
Покойник был лыс, что облегчало задачу. Стараясь вести скальпель плавно, Данилов сделал на голове трупа длинный разрез – от правого уха к левому. Вышло неплохо. Пока Данилов осматривал взятую со стола с инструментами рамочную пилу, похожую на обычную ножовку, Илья подготовил поле: натянул кожу на лицо и затылок.
Данилов зафиксировал голову трупа левой рукой, а правой стал пилить – очень осторожно, даже почтительно, стараясь не повредить мозг. Слишком ретивый пильщик мог сорвать крышку черепа вместе с содержимым.
Остальные ординаторы молча ждали, пока Данилов закончит.
Распил получился ровным, почти образцовым. Отложив пилу, Данилов взял долото, вставил его в распил и покачал. Раздался негромкий хруст. Илья подал молоток.
Данилов переместил долото туда, где щель была уже, и коротко, но сильно стукнул по нему молотком. Снова захрустело.
Молоток был не простой, а анатомический. Небольшой, цельнометаллический, хромированный. Внизу рукоять заканчивалась крючком, предназначенным для окончательного вскрытия черепной коробки. Как только Данилов вставил крюк в щель, Илья взял труп за руки и налег на него всем телом, чтобы покойник не свалился со стола. Данилов нажал на молоток. На сей раз раздался не хруст, а громкий звук, прозвучавший в тишине, словно выстрел. Свод черепа упал на стол, сверху вывалился мозг.
Данилов взял в правую руку «мозговой» нож – обоюдоострый, с длинным плоским и закругленным на конце лезвием, – затем схватил мозг левой рукой, потянул его и перерезал черепные нервы.
С мозгом и ножом в руках Данилов перешел к малому столу, предназначенному для работы с органами. Положив мозг на стол, Данилов перерезал ножом мозолистое тело, соединяющее оба полушария, и мозг распался на две половины.
– Чувствую я, что здесь мы что-то найдем! – сказал Данилов и принялся нарезать мозг тонкими пластинками. Каждый срез внимательно осматривался всей компанией до тех пор, пока в левой височной доле не обнаружились признаки кровоизлияния. Обширного, явно ставшего причиной смерти.
– Быстро мы управились! – обрадовался Денис.
– Какое там – управились, – осадил его Данилов. – Мы только начали. Или ты уверен, что наш друг больше ничем не болел?
– Да нет, не уверен, – Денис пожал плечами.
– Тогда пойдем дальше! – сказал Данилов, возвращаясь к столу.
Илья приподнял труп за плечи, давая Данилову возможность переложить «подушку» под спину, так, чтобы покойник расправил плечи и слегка выгнулся вперед.
В таком положении удобнее делать вскрытие и извлекать органы.
Данилов снова взял в руки скальпель и разрезал кожу от кадыка до лобка. На пару с Ильей они завернули кожу книзу – на профессиональном жаргоне это называлось «снять куртку». Настал черед другой, ножевой, пилы. Данилов аккуратно пилил ребра, вырезая грудину, а закончив, уступил место Илье. Тот довольно быстро извлек внутренние органы и выложил их на столе рядом с мозгом.
– А теперь предлагаю разделиться! – распорядилась Алена. – Так будет быстро и не скучно. Я возьму себе печень. Нет возражений?
Возражений не было. Данилову, как уже много сделавшему, достался желудок – пустой, практически без содержимого, с небольшим рубцом на слизистой оболочке.
– Язвенная болезнь желудка, ремиссия, – сообщил коллегам Данилов.
– А тут метастазов ку-у-уча, – протянула Ирина. – Ищите источник…
К часу дня секция была закончена. Дениса отправили за Ерофеевым. Тот пришел, долго копался в органах, долго рассматривал в микроскоп препараты, которые приготовили Алена с Ириной, и наконец, сказал:
– Вроде как все верно! Молодцы!
– А теперь-то покажете нам историю? – спросила Ирина.
– Конечно, – рассмеялся Ерофеев. – Вам же секцию оформлять, как же тут без истории болезни… Сейчас принесу. А вы пока посмотрите вот это. Интересно – сумеете опознать?
Он достал из кармана стеклышко с каким-то препаратом и положил его предметный столик микроскопа под зажимы.
– Возможно, что ваши мнения разделятся, – улыбнулся Ерофеев и скрылся за дверью.
– Какой-то день загадок, – поморщился Денис. – До экзаменов, кажется, еще далеко…
– Чувствую я, что вся ординатура будет одним сплошным экзаменом, – сказал Данилов. – И не могу сказать, что мне это не нравится. Так интереснее.
Алена уже сидела за микроскопом и рассматривала препарат. Через пару минут она поднялась и уступила место Ирине.
– Узнала? – спросил Илья.
– Пусть все посмотрят, а потом обсудим, – ответила Алена.
– Можно сделать иначе – пусть каждый запишет свой вариант ответа, а потом сравним, – предложил Данилов.
Идея всем понравилась.
Вернувшийся с историей болезни Ерофеев тоже не имел ничего против. Собрав все пять листочков, он бегло просмотрел их, скомкал и швырнул в урну.
– Сначала порадовали, а потом немного разочаровали! – Ерофеев погрозил ординаторам пальцем. – Все пятеро написали полную чушь, причем каждый – свою.
Что ж, закономерно. Это правда бывает одна, а глупость вариабельна и многогранна. Предлагаю посмотреть препарат еще раз. Обратите внимание на крупные полигональные клетки с эозинофильной цитоплазмой.
– Саркома! – Алена в расстройстве хлопнула себя по лбу. – Какая же я дура! Это же саркома!
– Да, это саркома мягких тканей, – подтвердил Ерофеев. – Ладно, как оформите секцию, так можете разбегаться. Сейчас пришлю санитара.
Согласно правилам, каждый труп после вскрытия должен быть соответствующим образом подготовлен к выдаче для захоронения. Хлопотное это дело – подготовка трупа. Трудоемкое.
Первым делом, для того чтобы труп не «потек», чтобы из него не вылились никакие жидкости, нужно было тщательно высушить все полости. Затем следовало зашить задний проход, а у женщин еще и влагалище.
Ненужные патологоанатомам органы, не взятые для учебных или научных целей, следовало положить внутрь тела. Никто не заботился о соответствии естественному расположению – незачем; селезенка могла оказаться в черепной коробке, а мозг – в брюшной полости. Оставшиеся пустоты следовало заполнить гигроскопичным материалом – ватой, опилками или хотя бы газетами.
Отвисающую нижнюю челюсть нужно было подпереть чем-нибудь со стороны шеи. Можно было сделать и лучше – сшить губы вместе незаметным швом.
Шить вообще приходилось много: надо было ушить все разрезы. Шили не хирургической, а обычной большой иглой; некоторые патанатомы предпочитали изогнутую. И все шили хирургическим шелком, дешевым и прочным.
Спиленную черепную крышку закрепляли гвоздиками, после чего возвращали на место кожу и зашивали разрез. Недостающие кости или суставы заменяли деревянными вставками или гипсовыми муляжами согласно правилу, гласящему, что твердое должно быть твердым, а мягкое – мягким.
Собранный и зашитый труп обмывали под проточной водой с мылом, обтирали и «штукатурили»: брили, причесывали, гримировали. Тут были очень кстати прижизненные фотографии покойника. В конце труп одевали и укладывали в гроб – и тогда только отдавали родственникам покойного.
С сегодняшнего дня Данилов начинал работать. Накануне он звонил Юрию Юрьевичу, и тот сказал, что все равно проторчит на работе до вечера, поэтому сам представит Данилова коллективу и введет в курс дела. После занятий Данилов наскоро перекусил в «Макдоналдсе» и спустился в метро. Ехать было удобно – без пересадок.
И время хорошее – до часа пик еще далеко. Можно было почитать или подумать.
Данилов был очень удивлен тем, как его мать отреагировала на крутой профессиональный вираж. Против ожидаемого Светлана Викторовна не ужаснулась и не бросилась отговаривать сына. Наоборот – выдержала паузу и сказала:
– Что ж, может быть так и надо.
– Вот уж не думал, что ты со мной согласишься, – признался Данилов.
– Вова! – с укоризной сказала мать. – Во-первых, это твое собственное дело. Тебе решать, тебе жить. Во-вторых, не исключено, что это твое призвание. Может, ты наконец возьмешься за ум и по примеру Игоря сядешь за диссертацию. В-третьих, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда бес пинает его в ребро…
– Хватит, мам, – Данилов поднял обе руки в жесте безоговорочной капитуляции.
– Нет, я уж докончу, раз начала. В-четвертых, твоя работа на «скорой» мне никогда не нравилась! Бомжи, аварии, всякие опасности… Я каждый раз ждала тебя с дежурства, как с войны. Особенно после того, как тебя чуть ли не убил этот проклятый китаец! И анестезиология – не самый лучший выбор. Я же знаю, что все анестезиологи постоянно дышат газами, которые дают своим больным. А тут хоть тихая спокойная работа…
– Никаких дежурств.
– Да, именно – никаких дежурств. Да и ординатура тебе не помешает. В наше время врач без ординатуры – это и не врач вовсе.
– Тут ты не права, – возразил Данилов.
– Зато я права в главном – к середине жизни ты наконец взялся за ум!
Данилов не раз убеждался в том, что жизнь просто обожает устраивать сюрпризы. Уверен в чем-то? Получи совершенно противоположный результат! Ждешь одного?
Получай другое! Выстроил четкий план действий? Забудь о нем! Данилову казалось, что Елена согласится с ним, а мать будет против, но вышло наоборот. Или почти наоборот.
Елена была настроена критически. Патологоанатомия в ее представлении была скучным, унылым занятием – ни для ума, ни для сердца. Еще больше она не могла смириться с тем, что Данилов словно перечеркнул свой чуть ли не десятилетний опыт врачебной работы и начал карьеру с нуля, да еще и нашел сомнительную подработку на фельдшерской должности. Данилову несколько раз казалось, что вот сейчас Елена не выдержит и скажет что-то вроде: «Лучше бы ты в охранники или в дворники пошел!»
Елена говорила другое:
– Вовка! Вся твоя проблема, извини меня, конечно, не стоит и выеденного яйца! Тебе бы сходить к нормальному психологу, выговориться, снять стресс, проветрить мозги и продолжать работу. На фиг тебе сдалась ординатура по патологоанатомии? Ты же там от тоски подохнешь! Тебе же всегда нравилась живая работа с людьми!
– Да, нравилась, – в сотый, наверное, раз подтвердил Данилов. – А теперь не нравится. Так вот вышло. Ты еще некрофилом меня назови!
– Ты не некрофил, ты – подросток! Упрямый, не желающий прислушаться не только к добрым советам, но и к самому себе!
Хорошо хоть, что у обоих хватало ума окончить разговор, не доводя до ссоры. Всякий раз Данилов надеялся, что Елена не станет больше возвращаться к этой теме, но напрасно. Достаточно было маленькой искорки, чтобы тут же разгоралось пламя.
Юрий Юрьевич выдал Данилову халат и ключ от одного из шкафчиков в раздевалке, затем представил его коллективу в лице дежурного санитара Валеры, лысого флегматичного толстяка, а затем показал, где находятся нужные кабинеты. Их было немного – бумажный архив, где хранилась медицинская документация и чистые бланки; архив для микропрепаратов и биопсийного материала; лаборатория для приготовления препаратов; кладовка с реактивами и дезинфицирующими средствами.
– Вообще-то дезсредства положено хранить вместе с инвентарем для уборки, – зачем-то сказал заведующий, – но у нас повелось так.
Данилов не возражал, ему было все равно. Он думал, что заведующий некоторое время будет рядом контролировать процесс, но тот показал неотработанный материал и ушел к себе.
Данилов начал работать. На неделе он проштудировал литературу по специальности, освежил в памяти методы и пропорции и уже через пять минут почувствовал себя настоящим лаборантом-гистологом. Небольшая заминка вышла с бланками, но Данилов запорол всего два, после чего уже не ошибался с графами.
Разок в дверь заглянул Валера. Встретив взгляд Данилова, успокаивающе махнул рукой – мол, работай, не буду мешать. Данилов так и не понял, что это было – контроль или случайность.
В девятом часу Владимир закончил с последним препаратом, отнес отработанный материал в архив, подивился тому, что и здесь на дверки холодильников принято лепить разные сувенирные магнитики. В следующий заход принес в архив готовые микропрепараты и сложил их в отдельную ячейку вместе с бланками. Затем вернулся в лабораторию, убрал за собой, осмотрел для порядка микротом (прибор для получения срезов животных и растительных тканей, залитых в парафин), нашел, что тот работает исправно, и отправился в раздевалку.
В коридоре Данилов встретил Валеру.
– Уже отстрелялся? – спросил тот.
Данилов развернулся и пошел за Валерой. Дойдя до двери с пластиковой табличкой «Комната отдыха», Валера толкнул ее и отступил в сторону, одновременно сделав приглашающий жест рукой:
– Прошу!
– Спасибо, – поблагодарил Данилов и вошел внутрь.
Там было на удивление уютно. Удобный, не старый еще раскладной диван, стол, покрытый чистой клеенкой, три металлических винтовых стула, небольшой телевизор, подвешенный на кронштейне к потолку, тумбочка в углу, раковина у двери, небольшой кактус на подоконнике.
– Садись на диван, – распорядился Валера. – Выпьем по сто пятьдесят за знакомство, и пойдешь домой.
– А удобно ли? – как и положено новичку, усомнился Данилов.
– Более чем! – заверил Валера, доставая из тумбочки две стопки и полупочатую бутыль молдавского коньяка.
Следом за выпивкой на столе появилась закуска – плитка горького шоколада. Валера определенно знал толк в сочетании напитков и закусок. Данилов поймал себя на мысли о том, что санитару больше бы подошла бутылка водки и граненые стаканы вместо хрупких стопок.
– По чуть-чуть, чисто символически, ведь мы на работе, – сказал Валера, неверно истолковав улыбку Данилова.
Сев на один из стульев и разлив коньяк по рюмкам, санитар провозгласил традиционное:
– За знакомство!
Выпили, закусили шоколадом.
– Юю сказал, что ты раньше на «скорой» работал, а теперь в ординатуре учишься, так ведь?
– Так, – подтвердил Данилов, не любивший рассказывать в подробностях свою биографию.
– У нас хорошо, – сообщил Валера. – Сам не пойму, чего отсюда все сваливают. Можно подумать, что в других местах лучше.
– Хорошо там, где нас нет, – вставил Данилов, чтобы не показаться невежливым.
– Я здесь уже шестой год, – Валера отломил от плитки очередную дольку и, сунув ее в рот, зачмокал от удовольствия. – Люблю сладкое, по мне это видно.
Данилов почувствовал расположение к Валере. Причиной тому был не коньяк и не шоколад – ему всегда нравились люди, умеющие смеяться над собой.
– Я ведь тоже когда-то учился на врача, – поведал Валера, – в Саратове. Отчислили с третьего курса – завалил летнюю сессию. Пересдать тоже не удалось, пришлось идти служить. Вот так…
Валера разлил оставшийся коньяк.
– А после армии? – поинтересовался Данилов.
– А после армии женитьба, поиски хорошей работы, и как видишь! – Валера обвел рукой вокруг, словно демонстрируя свои достижения. – Вот такие пирожки. Ну, давай за все хорошее!
После того как коньяк был выпит, мужчины минут десять поговорили «за жизнь» – обо всем и ни о чем. Беседу прервал звонок.
– Привезли кого-то, – Валера не торопясь вымыл стопки, убрал их в тумбочку, отправил пустую бутылку и обертку от шоколада в корзину для мусора, стоявшую под раковиной, и только тогда пошел открывать.
По дороге из раздевалки Данилов заглянул в приемную. Валера разговаривал с незнакомым мужчиной в форме парамедика.
– Всего хорошего! – сказал он Данилову. – Будем считать, что знакомство состоялось.
– И тебе не кашлять!
На выходе Данилов попрощался с угрюмым усатым охранником и поспешил домой, предвкушая горячие бутерброды с кофе, душ и прочие радости жизни.
Глава третья
Если Бог даст…
Нет ничего зазорного или унизительного в том, что ординаторы сидят на лекциях и практических занятиях вместе со студентами. Повторение – мать учения. Вдобавок, отпустив студентов, преподаватели нередко просят ординаторов задержаться и поучаствовать в разборе каких-либо сложных или редких случаев по теме занятия.
У каждого своя манера преподавания – кто-то, подобно Ерофееву, любит загадки и каверзы, а кто-то просто делится своими знаниями.
Первые три недели Данилову казалось, что дураков на кафедре профессора Мусинского нет. Все преподаватели были умными, деловито-собранными, дружелюбными.
Не кафедра, а аристократический салон.
Ординаторы занимались решением клинико-морфологических задач по расстройствам кровообращения, когда из коридора послышались громкие крики. Можно было разобрать отдельные фразы:
– Что он себе позволяет?! Нашел дуру!.. Молчать не стану!
Ассистент Граблина, проводившая занятие, на посторонний шум никак не отреагировала, даже не выглянула в коридор.
– Что там такое, Надежда Алексеевна? – спросила Ирина, отрываясь от микроскопа.
– Ничего особенного, – поморщилась Граблина. – Доцент Стаканникова почтила нас своим присутствием.
– Доцент Стаканникова? – переспросила Алена. – Она с вашей кафедры?
– Наталья Анатольевна читает лекции стоматологам, – пояснила Граблина, – и руководит нашей базой в шестьдесят пятой больнице. Здесь она бывает редко.
К счастью.
Крики продолжались долго, минут десять, пока, наконец, после «А вот и Георгий Владимирович!» не наступила тишина.
– Давайте немного отдохнем, – предложила Граблина и, не дожидаясь ответа, встала и вышла из лаборатории.
– Стаканникова – это песня, – сразу же после ее ухода сказал Денис. – Неужели вам стоматологи про нее не рассказывали?
– Нет, – ответила за всех Ирина.
– У тети огромные амбиции, докторская степень и нет не то что заведования, но и профессорского звания, – продолжил Денис. – Плюс недостаток мужского внимания. В общем, редкая стерва.
– Знаешь что?! – сразу же вскинулась Ирина. – Не надо увязывать характер женщины с избытком или недостатком мужского внимания! Это по меньшей мере…
– Успокойся, пожалуйста, – попросил Денис. – Я просто хотел сказать, что у человека, ни разу не бывшего счастливым в любви, портится характер.
– Это одно и то же! – возразила Ирина. – Мы тебя прекрасно поняли.
– Давай лучше про Стаканникову, – попросил Илья.
– Что – заинтересовало? – съязвила Ирина.
– Нам в шестьдесят пятой придется провести два месяца. Ты что – план не видела? И я уже чувствую, что эти месяцы станут незабываемыми.
– Вы правы, коллега, – подтвердил Денис. – Там-то мы узнаем о себе всю правду, а точнее, что мы – безмозглые тупицы, лентяи и патанатомы из нас, как из печени кость!
– Из печени кость? – Данилов никогда не слышал подобного выражения.
– Ее любимая присказка. Она еще и не такое может выдать…
– Интересно, в чем причина сегодняшнего скандала? – спросила Алена.
– Причина всегда одна, – Денис махнул рукой. – Стаканникову опять обошли, обделили или обидели. Потерпи немного – скоро все узнаешь.
На два часа было назначено кафедральное совещание – конечно, с обязательной явкой ординаторов и аспирантов.
В худой, натянутой словно струна, брюнетке в строгом, без излишеств, сером костюме, вошедшей в зал вместе с Мусинским, нетрудно было опознать доцента Стаканникову. Ее можно было бы назвать красивой, если б не надменно-брезгливое выражение, искажавшее черты лица.