Из морга в дурдом и обратно (сборник) Шляхов Андрей

Глава пятая

Некондиционныи труп

Теория неразрывно связана с практикой. Но все равно удивительно, когда вопрос, разобранный поутру с преподавателем, вечером приходится решать самому.

– Никогда не поступайтесь своими немногочисленными привилегиями! – внушал ординаторам ассистент Ерофеев. – Раз уж вы пошли в патологоанатомы, не имейте дела с разложившимися трупами. Не отбивайте у коллег-судмедэкспертов их законный кусок хлеба.

Ординаторам нравились занятия, которые проводил Ерофеев. Это был живой, увлекательный обмен мнениями, во время которого преподаватель ненавязчиво подавал информацию, а ординаторы незаметно ее усваивали. Лекции доцента Боженко были куда более скучными: Анна Павловна излагала материал и следила, чтобы студенты его конспектировали, не более того. Пошутить во время лекции или рассказать нечто отвлеченное было для нее невозможно. Подобный шаг нарушил бы таинство лекции.

– Дмитрий Алексеевич, а исключения из этого правила бывают? – сразу же спросила дотошная Алена.

– Да вы не вскакивайте, пожалуйста, всякий раз, мы же не в школе. Бывают, но очень редко. Например, у вас сломается в жару холодильник, и трупы начнут портиться… Тогда уж – возитесь с ними сами. А так – запомните, что вы должны работать только со свежими трупами.

Даже если вам привезут вздувшийся труп вместе с милицейским протоколом, в котором говорится об отсутствии насильственных следов, не принимайте. Пусть везут в судебно-медицинский морг. Потому что патологоанатом с гнилостно измененными трупами не работает. Каждый такой труп заведомо подозрителен в отношении насильственной причины смерти. А то иногда возникает такая интересная, можно сказать, патовая ситуация. Милиция отпишется, что на трупе, пролежавшем неделю летом в квартире, нет следов насильственной смерти, а поликлиника откажется выдавать свидетельство о смерти – труп-то с изменениями, и попытается отправить его на патологоанатомическое вскрытие… Ирина Николаевна, разве я сказал что-то смешное?

– Извините, Дмитрий Алексеевич, – смутилась Ирина. – Я просто вспомнила один рассказ Шукшина, в котором спорили, кто должен делать в магазине прилавок – плотники или столяры.

– Хорошая ассоциация, – одобрил Ерофеев. – Тоже жизненная. В каждой профессии существуют свои профессиональные заморочки. Кстати, а почему вы все выбрали патанатомию, а не судебную медицину?

– Чтобы не вскрывать разложившиеся трупы, – сразу же ответил Денис.

– Очень веская причина, – Ерофеев притворился, что принял ответ за чистую монету. – Остальные думают так же?

– Нет, – Алена все не могла расстаться с привычкой непременно вставать во время ответа, – меня патологическая анатомия привлекает как исследователя.

– Но терапия или, скажем, урология – это ведь тоже вечный поиск диагноза, выбор правильного лечения, наблюдение за пациентом, – возразил ассистент. – Почему именно патологическая анатомия?

Алена молча пожала плечами.

– Всегда лучше быть тем, кто ставит оценки, чем тем, кому их ставят! – вырвалось у Данилова.

Алена посмотрела на него с такой ненавистью, что он тут же пожалел о своих словах. Ни одна шутка не стоила того, чтобы наживать себе врагов из-за нее.

– Это ваша мотивация? – улыбнулся Ерофеев.

– Отчасти – да, – легко соврал Данилов. – Но логический поиск привлекает меня в первую очередь.

– Хорошо, а что скажете вы? – Ерофеев посмотрел на Илью.

– Не люблю я клиническую работу, – серьезно ответил тот. – Жалобы, суета, вечные дрязги… А здесь – спокойно занимаешься своим делом.

– Ну, буду вынужден вас разочаровать, – Ерофеев вздохнул, словно подчеркивая, как ему не хочется кого-то разочаровывать. – Дрязг и у нас хватает. Вместе с суетой.

– Почему? – не поверил Илья.

– А вы никогда не задумывались, как строятся отношения патологоанатома с коллегами-клиницистами и администрацией клиники? – Ерофеев отложил карандаш, который уже полчаса вертел в руках, снял очки и начал протирать стекла полой халата. – Вы представляете себе сложность вашего положения?

– Нет, – признался Илья. – Никакой особой сложности я не вижу.

Данилов, благодаря своему врачебному опыту, сразу же понял, к чему клонит Ерофеев, но предпочел промолчать. Вопрос ассистента был скорее риторическим.

– Должно быть, вы видите себя такими умными экспертами, призванными находить чужие ошибки и с важным видом поучать коллег? Ну, это я, конечно, утрирую, но тем не менее… Администрация ценит вас как классного эксперта, коллеги уважают за ум и знания, и вообще – когда вы входите в темную комнату, в ней сразу же становится светло!

Очки вернулись на место, а карандаш снова очутился в руках Ерофеева.

– На самом же деле, – продолжил он, – администрации от вас нужно только одно – чтобы вы не создавали лишних проблем. Главное – что? Не выносить сор из избы! Поэтому если вы начнете рьяно искать во время секции то, чего не нашли лечащие врачи, и завалите больницу расхождениями диагнозов, то я вам не завидую.

Вылетите из больницы как пробка из бутылки. Не уйдете сами – администрация вам поможет. У нее обычно получается.

– Лучше со всеми ладить, – вставил Денис.

Выражение его лица свидетельствовало о том, что уж он-то знает, как надо себя вести, чтобы не нажить неприятностей с первого дня самостоятельной работы.

– Не спорю, – кивнул Ерофеев. – Но имейте, пожалуйста, в виду, что всем в больнице от вас нужно только одно: совпадение клинического и патологоанатомического диагнозов. Так вот, предположим, что пациента усердно лечили от язвенной болезни желудка, а на вскрытии вы нашли инфаркт миокарда примерно недельной давности. Третья категория расхождения диагнозов налицо! Заведующий отделением вместе с лечащим врачом пытаются всяко вас ублажить, заместитель по лечебной работе напоминает, что процент расхождений и без того превышен, главный врач прямо заявляет, что мертвых уже не вернуть, а надо думать о живых, то есть о нем и о прочих сотрудниках. Вы уступаете, ведь у вас доброе сердце и покладистый характер. И потом – мертвых действительно не вернуть, и вообще – они же не нарочно его угробили. Так уступаете или нет?

Ординаторы молчали, и только Данилов отрицательно покачал головой.

– Предположим, что вы пошли на нарушение и подтвердили клинический диагноз. А родственники умершего взяли да и написали жалобу в департамент. По горячим следам. И потребовали повторной экспертизы, отказавшись забирать труп для похорон. Такое случается не так уж и редко. Поднялся шум, покойника тут же привезли к нам, в городской центр, и сам Георгий Владимирович провел повторное исследование… Кто получит по шапке больше всего? Вы! И хорошо, если только за халатность, а не за заведомо ложное заключение. А все те, кто подбивал вас на это, будут усиленно делать вид, что они здесь ни при чем. Вот и делайте выводы.

– И какой же выход? – спросила Ирина.

– Выход, как и вывод, такой: можно не утруждать себя поиском сопутствующих заболеваний, не выявленных при жизни. Можно усложнить или облегчить диагноз в интересах родного стационара. Можно многое, но никогда нельзя притворяться совершенно слепым, потому что всякое расхождение третьей категории – это потенциальный конфликт. И не надо по своей воле становиться в нем крайним.

Не ссорьтесь с лечащими врачами и администрацией по пустякам, но и не идите у них на поводу в главном! Держите баланс, если можно так выразиться. Вы меня поняли?

Возражений не последовало.

– Простите, что разбил ваши иллюзии, – Ерофеев повернулся к Илье, – но, как говорится, чем раньше, тем лучше. А теперь мне хотелось бы узнать, – взгляд ассистента перешел на Ирину, – почему вы избрали для себя нашу специальность.

– Потому что она мне нравится, – не задумываясь, ответила Ирина. – А что определило ваш выбор, Дмитрий Алексеевич?

– Честно говоря, сам не знаю, – Ерофеев наконец-то сломал карандаш и потянулся за следующим. – Вообще-то меня больше всего привлекала клиническая фармакология, но на шестом курсе я взял да и решил подавать документы сюда, к Георгию Владимировичу. Наверное, поначалу мне больше нравилась сама кафедра, нежели ее профиль. Здесь, за редким исключением, очень приятный коллектив… Точного ответа на этот вопрос я не знаю, наверное, поэтому так люблю задавать его ординаторам.

– А я бы никогда не пошла бы в фармакологию, – шепнула Данилову Ирина. – Там же надо ставить опыты на животных.

– Клиническая фармакология ставит опыты только на людях, – слух у Ерофеева был острым.

– Извините, я не имела…

– Ничего страшного. Давайте прервемся на десять минут, а потом обсудим один случай, а вернее – посплетничаем на заданную тему…

Ерофеев вышел из кабинета. За ним потянулись курящие Денис и Илья. Алена достала из кармана халата коммуникатор и углубилась в чтение. По тому, как часто менялось выражение ее лица, Данилов подозревал, что Алена читает сентиментальные романы.

Он подумал, что надо бы сказать ей что-нибудь хорошее, чтобы сгладить впечатление от давешней шутки, но в голову ничего не приходило.

– Интересно, что он нам приготовил? – подумала вслух Ирина. – Сплетня на заданную тему…

– Я думаю, что последний случай в сто двадцатой больнице, – не отрываясь от экрана сказала Алена.

– А что там случилось? – заинтересовалась Ирина.

– Да все там оказались молодцы. И огребли все вместе, – разъяснять Алена не пожелала.

Она угадала. Речь действительно зашла о сто двадцатой больнице, одной из самых больших в Москве. Многопрофильная и скоропомощная, она тем не менее считалась далеко не самым лучшим столичным стационаром.

Естественно, в крупном стационаре, принимающем пациентов и планово, и экстренно, смертность была выше, чем в тихой больнице, насчитывающей четыре-пять отделений и принимающей несложных пациентов, причем только в плановом порядке. А раз смертность выше, то, значит, и больница хуже. Изначальную разницу в тяжести состояния поступающих пациентов народное мнение не учитывало.

К тому же сто двадцатая больница несколько лет назад прославилась не только на всю Москву, но и на всю страну. Однажды утром в приемный покой доставили в крайне тяжелом состоянии некого гражданина с закрытой черепно-мозговой травмой. Чуть позже врачи-реаниматологи клинического госпиталя ГУВД Москвы, прибывшие в сто двадцатую больницу вместе с сотрудниками милиции, обнаружили пациента за пределами реанимационного отделения, полностью подготовленного для забора у него почек. При этом у пациента было давление и билось сердце. Вместо того чтобы спасать его жизнь, врачи предпочли разжиться годными к пересадке почками, несмотря на то что закон разрешает забирать органы лишь после составления акта констатации биологической смерти. В итоге нескольким врачам пришлось сменить место работы в принудительном порядке и несколько последующих лет заниматься менее квалифицированным трудом.

– Мужчина сорока лет поступил в стационар по «скорой» с диагнозом сотрясение головного мозга под вопросом и в состоянии алкогольного опьянения около десяти часов вечера, – начал от двери Ерофеев, еще не успев сесть за стол. – До следующего утра его продержали в приемном отделении. Вроде как наблюдали, но вот в чем конкретно заключалось это самое наблюдение, неясно.

– Скорее всего – ни в чем, – Ерофеев уселся и продолжил вертеть карандаш. – Историю болезни на него завели только в семь утра, якобы он только что поступил с диагнозом «алкогольная кома». Сопроводительный талон «скорой» вложили в историю, хотя там было написано совсем другое. Подняли в реанимацию. Там дежурный реаниматолог заподозрил острое нарушение мозгового кровообращения и срочно дернул невропатолога. Невропатолог снял нарушение и подтвердил алкогольную кому. Нейрохирургам не показывали, хотя на сделанном рентгене черепа (кто его назначил – непонятно, история болезни об этом умалчивает) виден линейный перелом.

Назначения снимка нет, описание рентгенолога тоже отсутствует, но сам снимок есть. Пациента сутки усиленно «промывали», а потом он умер.

Небольшая пауза давала ординаторам возможность задать вопросы, но все молчали.

– На вскрытии нашли перелом костей свода и основания черепа, очаги кровоизлияния в головном мозге и еще кое-что по мелочам. Содержание алкоголя на вскрытии – по нулям. Кстати, при жизни у него кровь на алкоголь так и не взяли.

– Кранты! – емко высказался Илья.

– Вроде того, – кивнул Ерофеев. – Неправильная, несвоевременная и проведенная не в полном объеме диагностика помешала установить правильный диагноз и привела к смерти пациента. Стопроцентное расхождение диагнозов третьей категории. И как по-вашему, могли бы больничные патологоанатомы сделать вид, что не заметили перелома черепа?

– Тогда бы им пришлось и алкоголь обнаружить, – сказала Ирина.

– Разумеется, – согласился Ерофеев. – Сказав «а», говори и остальные буквы. Интересно, что заместитель главного врача по лечебной работе пыталась убедить весь департамент, что здесь налицо не третья, а вторая категория расхождения диагнозов. Да, постановка правильного диагноза в данном лечебном учреждении была возможна, но тем не менее диагностическая ошибка существенно не повлияла на исход заболевания. Все равно бы больного лечили чисто симптоматически и в итоге он бы умер. Как вам такая точка зрения?

– Не очень, – сказала Алена. – Утверждать, что он умер бы в многопрофильной клинике, имеющей свое нейрохирургическое отделение, просто-напросто глупо.

Особенно для начмеда. Получается, что уровень ее стационара ниже плинтуса.

– Но как попытка отвести от себя громы и молнии – вполне уместно, – возразил Денис. – Нельзя же сразу признавать себя виновной. Ну, не себя лично, а свою контору.

– Я думаю, что восьмичасовое пребывание больного с подозрением на сотрясение в приемном отделении, да еще и без оказания ему помощи, повлечет за собой худшие последствия, чем расхождение диагнозов, – сказал Данилов. – Так что ей нет особого смысла менять категории расхождения…

– Настоящий боец всегда сражается до конца, иначе он и не боец вовсе, – улыбка Ерофеева затерялась в бороде. – Но с приемным пусть разбираются другие. Мы говорим о диагнозе. Это очень хороший пример того самого шила, которое невозможно утаить в мешке…

Труп привезли в полночь, ровно через час после ухода Валеры. За это время Данилов успел поужинать крекерами с чаем. Спать не хотелось, возможно, чай был слишком крепким – два пакетика на обычную чашку, – но Данилов все равно разложил диван, застелил его новым (Валера не подвел) комплектом постельного белья с больничными печатями, взбил свалявшуюся подушку, найденную в ящике дивана вместе с одеялом казарменного образца, и улегся читать «Правильное оформление диагноза», одним из соавторов которой был профессор Мусинский. Книгу он взял в конце занятий у Ерофеева.

– Только не заиграйте, – строго сверкнул глазами из-под очков Дмитрий Алексеевич, – экземпляр мой личный, с автографом Георгия Владимировича.

«Дорогому ученику и прекрасному человеку на добрую память» – было написано на развороте размашистым почерком Мусинского. Профессор явно не был оригиналом дарственных надписей.

Чтение увлекло Владимира, правда, ему то и дело приходилось возвращаться на несколько страниц назад.

Дверной звонок вынудил доктора отложить книгу и отправиться в приемную.

Запах ударил в нос еще на подходе. В книжках трупную вонь почему-то называют «сладковатой» – и кому, интересно, первому пришло в голову такое сравнение?

Обычный запах разлагающегося мяса, ни сладковатого, ни горьковатого.

– Там придурок какой-то, – доложил Данилову охранник Саша, поджидавший его в коридоре.

Нижнюю часть лица охранник укутал несвежим носовым платком, отчего у него вышло: «Пыдугуг кокото».

– Ны успел я двей откыть, как они каталку фкатили…

– Разберемся, – Данилов вошел в приемную.

Возле каталки с трупом стоял молодой парень в синей форме. Мелированные волосы, длинная челка, серьга в ухе, стеклянный взгляд, глупая улыбка на лице.

– Вот привез вам огурца! – сказал он Данилову и рассмеялся.

– Документы! – потребовал Данилов, стараясь дышать редко и неглубоко.

– Вот! – парень протянул мятые листы и снова засмеялся.

Делать ему замечания было бы глупо – обкурившихся травы это только веселит.

Данилов быстро просмотрел документы. Ерофеев говорил как раз о таких случаях: семьдесят два года, умерла дома, милиция ничего подозрительного при осмотре не нашла, в поликлинике последние три года не наблюдалась. Направлена на патологоанатомическое вскрытие.

– В патологоанатомические морги разложившиеся трупы не берут, – медленно и четко, чуть ли не по слогам, произнес Данилов, глядя прямо в глаза парню. – Вези в судебный…

– Что я вам – почтальон? – возмутился тот. – Куда наряд дали, туда и привез!

– Так он же воняет! – Данилов повысил голос.

– А у меня, может, насморк, – осклабился укурок и снова заржал.

Живому человеку в приеме было куда труднее отказать, чем покойнику.

– Саша! – позвал Данилов. – Помоги-ка.

Вдвоем с охранником они вывезли каталку на улицу, к стоявшей там машине с красным крестом. Около машины, не обращая внимания на моросящий дождь, расхаживал, разминая ноги, водитель. Загорелый, скуластый – настоящий степной всадник. «Тебе бы табуны гонять, а не покойников возить», – сочувственно подумал Данилов. Увидев, что каталка возвращается с грузом, водитель быстро подошел к задним дверцам машины и распахнул их.

– Напарник у вас странный, – сказал Данилов водителю.

Тот понимающе кивнул.

– Вот документы, – Данилов протянул документы парню, но тот демонстративно спрятал руки за спину.

Владимиру пришлось положить их на труп, точнее – на черный пакет, в который он был упакован. – Мы пошли.

– А мы поехали! – сообщил парень, берясь за ручку передней правой дверцы. – Шариф, что ты встал там?

– Подожди! – Данилов схватил его за руку. – Куда это «поехали»? А труп?

– Труп ваш, каталка тоже ваша, – водитель залез в салон и повернул ключ зажигания, но охранник встал прямо перед машиной. – Моего тут ничего нет. Пустите!

Руку вырвать не удалось – Данилов держал крепко.

– Я ее по наряду привез! – стоял на своем укурок.

– Как привез, так и увезешь! – ответил Владимир.

Трижды обменявшись мнениями, Данилов почувствовал, что разговор зашел в тупик и ему надо действовать самому, пока окончательно не промок.

– Саша, помоги загрузить!

Отпустив парня, Данилов потянул каталку к задним дверцам, рывком распахнул их и, не обращая внимания на суетившегося рядом укурка, взялся за ноги трупа, собираясь загрузить его в единственную из четырех свободных секций. Охранник, отворачиваясь, чтобы дышать пореже, взял труп за плечи. Окоченевшие трупы грузить несложно, это не обмякшее тело коматозного больного.

– Подняли! – скомандовал Данилов.

Черный пакет разъехался посередине, явив взорам обнаженное тело – мужское, с однозначным первичным половым признаком.

– Погоди-ка, – Данилов опустил труп обратно на каталку и обернулся к укурку, который как раз собирал бумажки, разлетевшиеся по асфальту. – Так это же мужской труп.

Он забрал у парня промокшие документы и сличил данные с клеенчатой биркой, болтавшейся на правом запястье покойника.

Направление было выписано Тимошиной Агриппине Кондратьевне, семидесяти двух лет от роду, а на носилках, если верить бирке, лежал Палильский Михаил Александрович, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения.

– Ты трупы перепутал, мудила! – в сердцах высказался Данилов. – Давай быстрей сюда Тимошину и убирайся к чертовой матери!

Дождь усилился.

– Я сейчас найду, – водитель выключил зажигание, вылез и подошел к Данилову. – Разрешите.

Вначале он с помощью охранника перегрузил труп с каталки в машину, а затем потянул на себя другой, лежавший в соседней секции.

– Помогите, – попросил он Данилова и Сашу.

Укуренный фельдшер стоял сбоку и наблюдал за процессом. Правда, уже не улыбался – сказывалось отрезвляющее действие свежего воздуха и холодного дождя.

– А это точно наша? – ворчливо спросил Данилов. – Может, сверим сначала?

– Ваша, ваша, – заверил водитель. – Один женщин, другие три мужичины. Достанем и проверим.

Водитель дело говорил: невозможно было прочитать написанное на бирке, пока труп лежал в секции. Данилов помог переложить труп на каталку и развернул пакет.

Тело оказалось женским и каким нужно: на бирке восхитительным каллиграфическим почерком было выведено «Тимошина Агриппина Кондратьевна».

– Разобрались наконец, – констатировал Данилов. – Спасибо.

– Пожалуйста, не жалко, – ответил водитель, захлопывая дверцы.

Фельдшер молча уселся на переднее место.

– Вот урод! – покачал головой охранник, берясь за ручки каталки. – Это же надо так отличиться.

– Я тоже хорош, – улыбнулся Данилов. – Надо было сразу свериться. Обошлось бы без пререканий.

– Привыкнешь еще, – обнадежил охранник. – На автомате будешь все делать.