Двойная тень Грановский Антон
Ник прищурился:
– Регенерант? Отличная способность. Сколько их у тебя еще?
– Только две. Управлять электроэнергией и заживлять свои раны. Вторая способность вытекает из первой.
– Ты заживляешь свои раны с помощью электричества?
– В основе нашей нервной системы лежит передача электрических импульсов по цепочкам нейронов. Я просто приказываю ранам заживать. И они выполняют мой приказ.
– Отличная способность, – повторил Ник.
Он переключил передачу, и бронированный автолет рванулся вперед, набрал скорость и оторвался от земли.
В заднюю часть автолету ударил плазменный заряд – судя по дребезжанию, в номерной знак. Ник оглянулся, и на лбу его выступили капли пота. По дороге за автолетом бежала безголовая фигура. В поднятой правой руке она держала армейский пистолет.
Еще один заряд обжег заднее стекло, но вреда не причинил. Автолет набрал высоту и стал недосягаем для плазменных зарядов.
Безголовая фигура опустила тяжелый армейский пистолет. Несколько секунд она стояла неподвижно, затем повернулась и не совсем уверенно зашагала к бассейну.
Пройдя по лужайке, фигура остановилась у кромки бассейна, рядом с обугленной головой, и оцепенела, словно у дройда внезапно закончился заряд.
Какое-то время все было тихо, а затем послышались тяжелые шаги, и на асфальтовой дорожке появился высокий человек в длинном черном пальто и широкополой шляпе.
Мужчина подошел к дройду и остановился. Несколько секунд он, чуть склонив голову набок, с любопытством разглядывал безголового спецназовца. Затем вынул правую руку из кармана, перевернул ее ладонью вверх и разжал длинные пальцы. На ладони у мужчины лежала горстка серой пыли. Мужчина дунул на пыль. Серое облачко взметнулось с ладони, повисело несколько секунд в воздухе, клубясь, подобно крошечной туче, а затем устремилось к дройду и втекло в обнаженные сосуды, торчащие из его шеи.
Мужчина развернулся и неторопливо двинулся прочь. Вскоре его долговязая фигура исчезла за черной изгородью деревьев.
Прошло еще несколько секунд, и внезапно обезглавленная фигура дройда пришла в движение. Она сунула пистолет в кобуру, нагнулась, подняла голову и аккуратно насадила ее на шею. Раздался легкий щелкающий звук – голова пристала к шее.
Получив обратно свою голову, командир Первый-А-Эс-Двадцать Пятый повертел ею из стороны в сторону, проверяя сцепление. Белки глаз командира «ниндзей» были затянуты серой пеленой, словно на них налип песок. Он несколько раз моргнул, и серый налет втянулся под веки.
Ник гнал автолет на предельной скорости, и ум его лихорадочно работал.
«Мы скрылись от преследователей, – подумал он. – Что дальше?»
Ник не знал, почему он поступил именно так, как поступил, а не иначе. Интуиция подсказала ему действия, которые он считал правильными. Иногда человек просто знает правильные ходы, не понимая толком, к чему они приведут. Ник чувствовал, что в голове его уже созрел план действий, и план этот был вполне обоснованным, однако без помощи медитации Ник не мог выудить его из глубины своего подсознания.
– Так что ты там натворил, парень? – спросил он притихшего на соседнем сиденье чистильщика.
– Разогрел банку кошачьих консервов, – ответил тот.
Ник покосился на Геру недоверчивым взглядом.
– С каких пор это стало преступлением в нашем городе?
– Я сделал это с помощью псионического воздействия, – объяснил Гера.
Ник снова посмотрел на дорогу.
– Ясно. И как такая тупость пришла тебе в голову?
– Сам не знаю. Все вышло само собой.
– Твою клиентку увезли в больницу с ожогами. По-твоему, это нормально?
– Если бы она не позвонила в надзорную полицию, ничего бы не случилось, – пробурчал Гера.
Ник нахмурился. Черт бы побрал эту ночь!
В кармане у него завибрировал видеофон. Достав трубку из кармана и увидев на экране лицо майора Шатрова, Ник ничуть не удивился.
– Ник, это правда? – выпалил майор.
– Что именно? – уточнил Бойцов.
– Ты вступил в конфликт с представителями Военного Совета?
– Мне пришлось, шеф.
– Ты знаешь, что они теперь с тобой сделают? После внутриведомственных разборок тебя разжалуют и уволят!
– Я давно мечтаю о пенсии.
На секунду лицо майора на экране дрогнуло и покрылось рябью, но затем снова обрело четкость.
– Ник, ты что, в самом деле, не понимаешь, что натворил?
– Они хотели расправиться с псиоником – без суда и следствия.
– Они имеют на это право.
– Что за чушь?
– Дума приняла законопроект преподобного Ватанабэ. Его поддержал сенатор Громов.
– Ничего не понимаю. Громов был яростным противником законопроекта.
– Теперь он его самый яростный сторонник.
Ник нахмурился:
– Законы не принимаются так быстро. Я знаю, как Система устроена.
– Правда? Тогда считай, что сегодня Система дала сбой. Законопроект уже вступил в силу. Для псиоников все кончено. Их сгонят в резервации и подвергнут принудительной регрессии. Теперь это лишь вопрос времени.
– Что-то тут нечисто, – задумчиво проговорил Ник.
– Что? О чем ты?
– Что-то готовится, шеф. Что-то странное и… враждебное. Военный Совет натравливает на людей дройдов. Это не лезет ни в какие ворота. Да и дройды ведут себя необычно.
Майор дернул щекой и проговорил с плохо скрываемым раздражением:
– Ник, я знаю, что среди твоих осведомителей и агентов много псиоников.
– Не у меня одного, – сказал Ник.
– Верно. Но сейчас не самое лучшее время водить дружбу с генетическими уродами.
– Это вы о ком?
– О псиониках.
– Спасибо, что пояснили.
Лицо шефа на экране потемнело.
– Не нарывайся, Ник, – с угрозой проговорил он.
– Я и не думал. Но…
– Привези парня в полицейский участок, – оборвал майор Шатров. – А скандал я замну.
– Не уверен, что это хорошая идея, шеф.
– Сделай, как я говорю. Это твой единственный шанс избежать позорного увольнения.
Майор отключил связь.
Ник сунул видеофон в карман пиджака и снова уставился на дорогу. Некоторое время ехали молча.
– О чем задумался, чистильщик? – прервал молчание Ник.
– Я убил копов, – тихо проговорил Гера.
– С технической точки зрения это нельзя назвать убийством, поскольку они были дройдами.
– Но когда я их убивал, я этого не знал.
Как Ник и ожидал, здание полицейского участка было оцеплено солдатами подразделений «ниндзя» и «мангуст». Бойцы, одетые в черные униформы, выводили из здания участка задержанных псиоников и грубо тащили их к своим фургонам.
Ник затушил фары автолета и мягко остановил его в отдалении от участка.
– Если я доставлю тебя в полицейский участок, тебя подвергнут регрессии и швырнут в одиночную камеру, – сказал он Гере. – На твоем месте я бы переждал эти события в тихом месте.
– У меня нет такого тихого места, господин детектив, – уныло отозвался чистильщик. – Никто не согласится прятать псионика.
– Никто, – согласился Ник. – Кроме другого псионика.
Он взглянул на неоновую рекламу, плясавшую в воздухе, на высоте трех метров от земли.
ПОСЕТИТЕ ШОУ ВЕЛИКОГОИЛЛЮЗИОНИСТА ИЛЬИ СПЕКТОРСКОГО!ИЛЬЯ СПЕКТОРСКИЙ —ЧЕЛОВЕК, ОТМЕНЯЮЩИЙ ЗАКОНЫ!
Ник на секунду задумался, затем усмехнулся и спросил:
– Скажи-ка, Гера, ты любишь цирк?
4
Ник был бы рад не вспоминать о том, что сделал. Даже несмотря на то что виноватым он себя не считал. Иногда судьба сама вкладывает в твою руку пистолет и дает тебе абсолютно четкий выбор – либо ты, либо тебя. Рассуждать в таких ситуациях не приходится. А начнешь рассуждать – пострадаешь не только ты, но и те, кто находится рядом с тобой.
Для полицейского это аксиома. Но эта аксиома подвела под монастырь больше копов, чем пресловутое Положение о пресечении коррупции. Пару лет назад Положение это сильно проредило ряды всех восьмидесяти девяти полицейских участков Большого Града.
…Ник посмотрел на свои руки. Сколько человек эти руки отправили на тот свет? Пять, шесть?.. Кажется, шесть. «У каждого из нас за плечами свое кладбище», – сказал как-то шеф. Сентенция жутковатая, хоть и не лишенная (на первый взгляд) патологического профессионального апломба.
Коллеги Ника Бойцова, которым тоже приходилось убивать людей, тяжело переживали каждое убийство. Трупы приходили к ним во сне и высказывали свои претензии. С Ником ничего такого не происходило. Он не помнил ни одного имени со своего «кладбища», не ковырялся в их биографиях, ища себе оправдания, не высылал извинения родным и близким.
Смерть представлялась Нику гораздо предпочтительнее жизни, поскольку давала человеку шанс на пробуждение. Шанс вырваться из тягостного плена материи, обремененного кучей страстишек и никчемных желаний. Шанс освободиться от извечного проклятия человечества, которое церковь именовала «первородным грехом».
Бойцов не считал себя ни праведником, ни монахом, он любил жизнь во многих ее проявлениях, но знал этой жизни истинную цену, а потому никогда не заблуждался на ее счет. Он знал цену и себе самому, и цена эта была небольшая. Однако Ник чувствовал под своими ногами путь, следуя которому он мог прийти туда, куда звало его сердце и куда звал его ум.
Мир, погрязший во зле и жестокости, залитый кровью и слезами, не мог быть сотворен Богом. Ни при каких условиях. Следовательно – этот мир был всего лишь тенью, мрачным двойником настоящего мира, путь в который был открыт лишь избранным.
В данной точке зрения не было никакого снобизма или аристократизма (вернее, той его разновидности, которую принято называть «духовным аристократизмом»). Это было интуитивное знание, от которого Бойцов никогда не смог бы отвернуться.
…Кварталы Развлечений – один из самых густонаселенных районов Большого Града. Крики суетливых уличных торговцев становились громче, а солидные бизнесмены в верхних этажах холодных небоскребов, сделанных из стекла, бетона и стали, уже заканчивали серии традиционных жестов и коротких улыбок, сопровождающих сделки, призванные обогатить одних и разорить других.
– По желанию большинства горожан мы меняем метеозаставку «Свет в августе» на «Сумерки богов», – пропело радио. – Приятного вам времени суток!
В ту же секунду освещение в городе изменилось, золотистое свечение исчезло, и на смену ему пришел мрачный сумеречный свет.
Ник нахмурился. Он терпеть не мог сумерки, и в этом его желание не совпадало с желанием большинства горожан, жаждущих видеть Большой Град в этом неверном свете, делающим однообразную архитектуру столицы еще однообразнее, а лица – плоскими и невыразительными.
Когда они подлетели к зданию цирка, на башенных часах его каменного фасада пробило семь часов вечера.
Десять минут спустя Ник и псионик Гера Иванов сидели на балконе, предназначенном для «служебного пользования», и смотрели на овальную арену цирка. Конферансье, наряженный в красный фрак с желтыми блестками, стоял посреди этой арены и зычно кричал:
– Многоуважаемая публика! Мы рады представить вам звезду нашего шоу – знаменитого иллюзиониста Илью Спекторского! Ваши аплодисменты!
Публика взорвалась шквалом аплодисментов.
Конферансье скользнул за занавес, несколько секунд арена пустовала, и вдруг прямо в ее центре медленно соткался из воздуха человек. Это был долговязый и очень худой мужчина в черном смокинге и белом галстуке. Узколицый, чернобровый, скуластый, с проседью в зализанных черных волосах и с черной полоской усов над верхней губой.
Великий иллюзионист Илья Спекторский вскинул руки в приветственном жесте. Публика зааплодировала. Он кивнул и сделал руками неторопливое изящное движение. Тотчас от его тела отделился двойник и встал рядом с иллюзионистом. Двойник Спекторского был копией его самого, но копией ухудшенной. Он был каким-то бесцветным, без той ауры артистизма и яркости, которая исходила от самого иллюзиониста. Двойник выглядел уставшим и осунувшимся. По его телу пробежала волна мерцания, а затем он вдруг стал быстро стареть.
Молодой Илья Спекторский повернулся к своему седовласому согбенному двойнику и громко спросил:
– Что нас ждет в будущем? Что ты видишь?
Старец разжал морщинистые губы и сипло произнес:
– Я вижу расцвет нашей цивилизации и процветание всего населения Соло-Рекса. Но на пути к этому не обойтись без катастроф и страданий.
Иллюзионист улыбнулся:
– Спасибо за то, что согласился прийти из будущего и побеседовать с нами!
– У меня не было выбора, – ответил двойник, уныло и мрачно глядя на иллюзиониста. – Ведь ты меня позвал.
По внешности двойника снова пробежала волна мерцания, седые волосы его снова стали черными, осанка выправилась, а с осунувшегося лица сошли морщины – он помолодел.
Иллюзионист сделал плавное движение рукой, и его двойник слился с ним в одно целое. Затем Спекторский вновь взглянул на публику и зычно возвестил:
– Законов природы нет! Все они существуют лишь в нашей голове! Законы природы – иллюзия, созданная нашим сознанием. Что-то вроде предохранительного клапана или ширмы, скрывающей хаос. Если бы мы увидели реальность такой, какая она есть, мы бы сошли с ума.
Публика молчала, ожидая, когда иллюзионист закончит, и не понимая, к чему он ведет. Спекторский продолжил:
– Физики утверждают, что в мире действует закон гравитации! Но я утверждаю: никакой гравитации нет!
Едва договорив эту фразу, иллюзионист медленно поднялся в воздух и завис над сценой на высоте полутора метров.
По залу пробежал взволнованный ропот.
– Законы – это всего лишь наши привычки! – снова заговорил Спекторский, и голос его прозвучал неожиданно громко и веско, перекрыв и заглушив ропот зала. – Привычки, которые передали нам по наследству наши отцы, деды, прадеды и далекие пращуры! Физики утверждают, что причина всегда предшествует следствию и время движется в одном направлении! Но я заявляю: никаких причинно-следственных связей не существует, а время обратимо!
Спекторский сделал едва уловимое движение рукой. Что-то вспорхнуло со сцены и перенеслось по воздуху к нему в руку. Публика увидела, что он держит в руке горелую спичку. Иллюзионист втянул губами воздух, и спичка зажглась ярким пламенем, затем он достал из кармана спичечный коробок и чиркнул об него горящей спичкой. Пламя потухло, и теперь в пальцах у Спекторского была зажата совершенно целая спичка с красной серной головкой.
– Физики говорят, что законы равно действуют на всех, – с усмешкой проговорил иллюзионист. – А я утверждаю: на вас они не действуют совершенно. Нет никакого закона гравитации!
Спекторский взмахнул руками, и по рядам пронесся громкий ропот, перемежаемый испуганными и изумленными вскриками – все без исключения зрители приподнялись над своими креслами и зависли в воздухе.
– Физики и биологи утверждают, что есть только один путь – от молодости к старости, от горячего к холодному, от жесткой структуры к энтропии. Я заявляю, что это обман! Во Вселенной обратим любой процесс!
Кто-то в зале закричал от ужаса. К нему добавились новые крики.
Ник взглянул на публику. Люди в зале стремительно молодели – немощные старики избавлялись от морщин и превращались в сильных, крепких мужчин среднего возраста, лица пожилых дам свежели, кожа на них натягивалась… Подростки, исторгая крики ужаса, сжимались, уменьшаясь в размерах и приобретая детскую припухлость щек, одежда на их телах обвисла. Маленькие дети, превратившись в младенцев, громко кричали на руках изумленных, сбитых с толку, перепуганных мам.
– Нет законов! – крикнул иллюзионист громким, почти громовым голосом.
От его громового крика носовые платки выпорхнули из карманов мужчин, взлетели к куполу цирка и закружились там стаей испуганных птиц.
– Физиологи уверяют нас, что мир пронизан морфогенетическими полями, которые делают руку рукой, ногу ногой, а человека – человеком! Я говорю вам – ничего этого нет, и любое может стать любым!
В публике поднялась новая волна криков и истеричных воплей. Ник, смотревший на публику сверху, слегка побледнел, а Гера попятился и пятился, пока не наткнулся спиной на дверь. Внизу царил полный хаос – руки людей превращались в ступни, человеческие головы преображались в песьи и кошачьи морды, одежда на их телах испарялась, а сами тела покрывались густой шерстью.
– Нет живого и мертвого! – продолжал вещать Спекторский. – Живые люди – как бы живые! Мертвые – как бы мертвые! Ибо нет жизни и нет смерти! А есть только вечное Ничто!
Что-то изменилось в воздухе – словно он дрогнул от чьего-то жаркого дыхания, а затем раздался тихий звук – то ли трепещущие на ветру флаги, то ли шелест крыльев, а затем цирк стал наполняться тенями.
– Бабушка! – крикнул кто-то.
– Отец, ты жив!
И снова крики, вопли, возгласы, хохот на грани плача. Люди обнимали своих умерших родственников, которые восстали из могил силой искусства Спекторского, вынырнули из небытия, будто из глухого омута, чтобы прижать к своим холодным телам тех, кто еще шествовал по пути, ведущему к смерти.
…Шоу закончилось через полчаса. Зрители, бледные от страха или же раскрасневшиеся от волнения, сидели на своих местах, пораженные до глубины души, испытавшие небывалое, прошедшие через кошмар, превращения и смерть, чтобы снова возродиться к жизни. Это было то, что греки называли катарсисом.
Спекторский, уставший, бледный, но высокомерно и торжественно гордый, удалился со сцены за кулисы.
5
Когда Ник Бойцов и Гера отворили дверь гримерной, перед глазами у них повисло густое облако табачного дыма.
Иллюзионист сидел в кресле с дымящейся сигарой в руке. На его столе стояли бутылки саке и полупустой стакан. Темные круги от стакана были отпечатаны на афишах и программах, разложенных на столе.
Илья Спекторский взглянул на них сквозь густое облако дыма, прищурился и произнес насмешливым, самоуверенным голосом:
– Детектив Ник Бойцов. Вас по-прежнему называют Питбулем?
Ник посмотрел на иллюзиониста и спокойно ответил:
– В моей жизни ничего не изменилось, Илья.
– А в моей за последние пару дней произошли большие перемены. Вы о них, вероятно, уже слышали.
– Думаю, да.
Ник снял шляпу и швырнул ее на стол.
– Налить вам выпить? – осведомился Спекторский.
– Да, пожалуй.
– Садитесь на диван.
Ник и Гера уселись на пластиковый надувной диванчик, стоявший у стола – полную копию дивана времен Людовика Пятнадцатого. Иллюзионист – один за другим – выдернул из воздуха два новых стакана и поставил их на стол. Затем взялся за бутылку саке.
– То, что вы видели – мое последнее выступление, – сказал Спекторский, разливая напиток по стаканам. – Я уже получил уведомление от руководства цирка о расторжения договора со мной.
– Это глупо. Они лишатся публики.
– Видимо, для них это меньшее зло.
Ник покачал головой:
– Они не тронут вас.
– С чего вы взяли?
– Вы – троюродный брат президента Токугавы. И у вас есть лицензия на пси-деятельность.
– А у вас есть лицензия на убийство. Однако это не помогло вам избежать судебного разбирательства.
Лицо Ника стало холодным и жестким. Он хотел что-то сказать, но в этот момент чистильщик Гера Иванов взволнованно произнес:
– Господин Спекторский, ваше представление – это… это… это настоящее чудо!
Иллюзионист взглянул на парня снисходительным взглядом и сказал:
– Чудес не существует, юноша.
– Да, я понимаю. Я знаю, что все, что вы показывали – это всего лишь иллюзия, но…
– Это не иллюзия, – спокойно возразил Спекторский. – Не обман зрения и не жульничество.
На лице парня появилось сомнение.
– Не хотите же вы сказать, что люди в самом деле парили в воздухе, а потом молодели, превращались в животных, умирали и воскресали снова?
Спекторский пожал плечами:
– Это обычный ход явлений. Я всего лишь внес в него кое-какие коррективы, исходя из своих способностей.
Гера сдвинул брови.
– Но если все это было реально, значит, вы Бог?
Иллюзионист улыбнулся и перевел взгляд на Ника Бойцова.
– Забавный экземпляр. Где ты его достал?
– Отбил у спецназовцев, – ответил Ник. – Он псионик.
– То, что он псионик, я вижу сам. Хотя он и похож на перепуганного кролика, за которым по пятам мчатся гончие псы. Что случилось?
– Он совершил глупость. И теперь ему грозит насильственная регрессия.
Ник несколько секунд молчал, пристально глядя на Спекторского, затем сказал:
– Ты мой должник, Илья.
– Я об этом помню, – тихо отозвался иллюзионист. – Чего ты от меня хочешь, Ник?
– Спрячь парня. На время. Так, чтобы его никто не смог найти.
Спекторский повернул голову и внимательно посмотрел на Геру, словно прикидывал в уме его шансы на выживание.
– Я могу кое-что сделать, Ник, – сказал он затем. – Но твоему другу это не понравится.
– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.
Иллюзионист посмотрел Гере Иванову в глаза.
– Я могу сделать так, что вас никто не найдет, – сказал он. – Но это будет немного больно.
– Что вы со мной сделаете? – поинтересовался Гера.
Спекторский усмехнулся тонкими губами:
– Разложу вас на молекулы.
– В каком смысле? – не понял Гера.
– В прямом.
Иллюзионист взял с тумбочки статуэтку, подбросил ее вверх и легонько на нее дунул. Статуэтка с легким хлопком взорвалась на миллион пылинок и исчезла.
Спекторский опустил руку и посмотрел на Геру.
– Это будет выглядеть примерно так, – сказал он.
– Я исчезну, как эта статуэтка? – уточнил парень, во все глаза глядя на Спекторского. – Меня больше не будет?
Иллюзионист покачал головой:
– Не совсем так. Молекулы, из которых ты состоишь, останутся в этой комнате. Станут частью антуража – горшком с цветами, узором на обоях…
– Я не статуэтка, я живой человек. Если вы проделаете этот фокус с моим телом, мой разум исчезнет. Я умру.
Спекторский посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг спросил:
– Куда девается телепередача после того, как ты выключаешь телевизор? Она исчезает?
Гера покачал головой:
– Нет. Телепередача – это волны, которыми пронизано пространство, а телевизор – всего лишь приемник этих волн.
– А куда девается твое отражение, когда зеркало раскалывается на мельчайшие осколки?
– Никуда. Отражение не принадлежит зеркалу.
– То же самое будет с твоим сознанием. Я сломаю «телевизор», а когда придет время – починю его. Но твое сознание не исчезнет.
– Оно будет существовать вне тела? – с сомнением уточнил Гера.
– Тебя это пугает? – приподнял черную бровь иллюзионист.
– Да, – признался Гера.
– Почему?
Читать бесплатно другие книги:
