Девочка моя, или Одна кровь на двоих Алюшина Татьяна

– Да и к черту! – взорвался он.

Что за день такой?! Ты что, Победный, сбрендил?! Какие любови?!

На самом деле сбрендил! В его лексиконе и слова-то такого нет! Зачем сорокалетнему жесткому, удачливому, благополучному хозяину жизни думать об этой лабуде? И, запивая горечь коньяком, печалиться о том, что чего-то не было и не состоялось в его жизни?

Просто день сегодня такой – сплошная засада!

Да, не задался сегодня день у Дмитрия Федоровича Победного. С самого утра не задался!

Мария Владимировна Ковальская, открыв дверь, вошла в прихожую, с облегчением шлепнув на пол две увесистые дорожные сумки.

– Слава тебе господи! Добралась! Дом родной! – порадовалась она вслух.

– Пупсик, ты что, вернулся? – прозвенел нежный девичий голосок из спальни.

Вслед за голоском, завязывая на ходу поясок на коротеньком шелковом пеньюарчике, из комнаты выпорхнула «нимфетка» небесной красоты и свежести.

– Что та-акое? Что здесь происходит? Вы кто такая? – затребовало объяснений прелестное создание, сменив переливчатость в голосе на нахрапистые тона базарной торговки.

– Кхм! – кашлянул за спиной у Марии Владимировны таксист, согласившийся за отдельную плату поднести два неподъемных чемодана в квартиру.

– Очевидно, я не пупсик? – предположила Мария Владимировна.

Порывшись в своей дамской сумочке, нашла кошелек, достала из него купюры и протянула водителю.

– Поставьте сюда, пожалуйста, – вежливо попросила она.

– Да что такое?! – крепчая требовательностью тона, возмутилось нежное создание. – Вы совсем обалдели?! Я сейчас милицию вызову!

Поставив чемоданы, таксист принял купюры и быстро шмыгнул за дверь подальше от чужого скандала.

– Милиция – это хорошо, – согласилась с предложением Мария Владимировна спокойно и устало.

Все ясно и понятно – «жена вернулась из командировки». Правда, в народном анекдотичном эпосе это, как правило, муж.

С кем не бывает. Бывает. Вот с ней, например, случилось.

Она сбросила туфли, закрыла распахнутую дверь и пошла в кухню, отодвинув по дороге примолкшую барышню, до которой, очевидно, начал доходить смысл происходящего.

– Я… вы… – заблеяло создание.

– Да, – отозвалась из кухни Мария Владимировна, – я и вы. Кофе хотите?

– Не-ет, нет. Я пойду, мне надо… пора, – пятилась в спальню «нимфеточная» красотка.

– Как угодно, – холодно разрешила Мария Владимировна.

Она устала ужасно! Многочасовой перелет с пересадкой, смещение всех часовых поясов, утренняя головная боль и несбывшаяся надежда попасть из жары в нормальный температурный режим средней полосы. Первые дни июня, а в Шереметьеве ее встретила африканская жара, усилив головную боль.

Она плохо ориентировалась в своей кухне – забыла за полгода, но кофе нашла и турку тоже.

Надо срочно выпить кофе!

– Я пойду, до свидания, – прошелестела от входной двери барышенька.

Открылась и закрылась дверь.

Маша вовремя подхватила турку с грозящей перелиться через край пенной шапкой закипевшего кофе, налила в чашку, сделала обжигающий глоток и зажмурилась от удовольствия.

С чашкой в руке, делая мелкие глоточки, она обошла свою квартиру, заглянув и в ванную, и в туалет.

Итак. Что мы имеем?

Затренькал незатейливой мелодийкой ее сотовый. Догадываясь, кто звонит, и потому не особо поторапливаясь, она поковырялась в сумке, откопав в залежах содержимого трубку.

– Да.

– Ты приехала, – констатировал событие муж, забыв поздороваться.

– Да. Здравствуй.

Он помолчал, ожидая высказываний – сообщение о прибытии жены, как Машка понимала, было принесено выпорхнувшим из квартиры нежным созданием, с подробным описанием трагичности их встречи.

Скорее комичности.

– Как долетела? – поинтересовался «заботливый» муж.

– До места назначения, что самое главное. Ты когда будешь?

– После семи, как обычно, – насторожился муж, заподозрив обещание пошлого скандала.

– Вот и отлично! Я ужин приготовлю! Сколько не виделись! – бодренько сообщила Машка о своих намерениях.

– Я тоже соскучился, – сообщил «любимый», успокоившись.

Маша еще раз обошла владения. Закончив обзорную экскурсию в центре гостиной, посмотрела в чашку на черную кучку подсыхающего осадка.

Надо выпить еще кофе. И, собственно, за дело!

Она не стала разбирать чемоданы, сумки и пакеты с подарками, так и оставив их стоять сиротливо в прихожей, – это потом, достала только свой ноутбук, пристроила на кухонном столе, включила и вошла в Интернет. Сварила себе еще кофе и, чтобы не ждать, пока он остынет, бросила в чашку пару кусочков льда.

Очень хотелось в душ и переодеться наконец, но и это потом, сначала более насущные дела!

Пошарившись в Сети, она нашла ближайшую к ее дому фирму, оказывающую услуги по ведению домашнего хозяйства, созвонилась и заказала срочную генеральную уборку. А заодно и слесаря.

Они приехали очень быстро, за полчаса. Маша, предполагавшая, что прибудет парочка дивчин с синими паспортинами, имеющими штампы о постоянной дислокации на обширной братской территории самостийной Украины, подивилась, распахнув дверь.

Их ввалилось семь человек, молодых, улыбчивых, интернациональных, упакованных в желтые майки и обрезанные бейсболки с логотипом их фирмы, притащивших с собой тележки с инвентарем, пылесосами в количестве двух штук и целой непонятной кучей средств чистяще-моющего предназначения.

– Здравствуйте! – по-пионерски весело и задорно поздоровались хором.

Вперед вышел мальчонка лет двадцати двух-трех, командир чистящего десанта, и предложил Марии Владимировне показать квартиру, обсудить объем работ и ее хозяйские пожелания.

Ее пожелания были весьма просты – мыть и отчищать все! Вплоть до мытья окон, размораживания холодильника и отдраивания всех закоулков. Мальчонка ходил за ней с листочком, перечислял наименования работ и их стоимости и ставил галочки напротив запрашиваемой услуги.

– Стирка требуется? Загрузить машину?

– Нет, – отказалась Мария Владимировна.

Все ее вещи, кроме того, что на ней надето, были выстираны и с особым удовлетворением и тщанием сложены в чемоданах и сумках, а чистота мужниного барахла ее уже не интересовала.

– А постельное белье? – переспросил юноша, окинув взором разгромленную кровать в спальне.

– Это снимите и выкиньте, – распорядилась Мария Владимировна. – Да, и будьте любезны, пропылесосьте матрац и обработайте каким-нибудь антисептиком, что ли. У вас есть?

– У нас есть. Я понял.

Отдав все распоряжения, Маша устроилась вполне комфортно, если не считать так и не принятого душа и не скинутых одежек, которые ее раздражали – все ей казалось, что они грязные, помятые, потные.

«Потерпи немного! – попросила она саму себя. – Значится, что у нас следующим пунктом?»

Следующим пунктом прибыл слесарь той же фирмы.

Приземистый мужичок с большим пивным животиком, растягивавшим буквы логотипа на желтом полотне майки, прикрывающим это мужское достояние. Маша заказала смену обоих замков в двери. Мужичок оценил масштаб работ, обсудил с хозяйкой желаемое качество запирающих устройств, предложил имеющиеся у него в наличии в большом чемодане, который принес с собой, озвучил стоимость работ и приступил к делу.

Мария Владимировна вернулась на свою застекленную лоджию к ноутбуку, остывшей третьей чашке кофе и следующим пунктам плана.

В дверь высунулась голова десантного предводителя:

– Извините, что отвлекаю. Холодильник разморожен и отмыт. Продукты загружать назад?

– Нет! – улыбнулась Машка.

Ей вдруг стало весело! И головная боль прошла от раздухарившейся Машкиной вольницы.

– Если есть что скоропортящееся – выбросить! Остальное сложить по пакетам!

– Понял! – улыбнулся в ответ командир.

Непонятно было, что он там понял, но ей почему-то стало приятно.

Вот, собственно, и следующий пункт плана!

Она порылась в Интернете, нашла удовлетворяющий ее пожелания ближайший супермаркет, позвонила в отдел доставки, сделала заказ, обговорив все формальности.

Так. Что следующее?

– Молодой человек! – позвала Машка, не вставая со стула.

Стульчик был премиленький, Машке страшно нравился этот гарнитурчик – два кованых ажурных стульчика и столик, она любила попить здесь кофейку, когда оставалась в доме одна. Это дизайнер придумала уголок на лоджии специально для Маши.

Юноша прибыл на зов через полминуты.

– Вы меня звали?

– Простите бога ради, – извинилась Машка. – Вы мне представились, а я забыла. Как вас зовут?

Настроение ее совсем расчудесилось!

Надо почаще начинать новую жизнь! Оказывается, это так… так… Освежает? Нет, не дезодорант все-таки. Бодрит, молодит? Нет, не это!

Освобождает! Вот! И заставляет почувствовать себя живой! Настоящей! Жизнь почувствовать!

– Василий, – вернул ее в действительность командир чистящего отряда.

А что она от него хотела? Ах да!

– Васечка, – преподавательским тоном, которым просила своих студентов вымыть доску перед лекцией, обратилась к нему Мария Владимировна. – Будьте любезны, там, в коридоре на тумбочке, моя сумка, принесите, пожалуйста!

Командующий Вася скрылся за балконной дверью и вернулся через пару минут с Машиной сумкой.

– Мария Владимировна, – протягивая ей сумку, почти по-родственному спросил, – а лоджию-то мыть?

– Мыть, Васечка! – делилась задором Машка. – Все мыть, что только можно!

Он улыбнулся, без подобострастия, открыто, совсем по-мальчишески.

– Тогда минут через двадцать вы могли бы перейти в гостиную, мы там почти закончили.

– А как же! Освобожу помещения для труда! – пообещала Машка.

Шорох генеральной чистки и уборки ее квартиры стоял не детский, и Маше пришлось кричать, что только добавляло веселья ее настроению.

Она достала из сумки сотовый, пристроила его на столике рядом с трубкой домашнего телефона, порывшись, выудила сигареты и зажигалку.

Курильщица она была из разряда тех, кто никогда не имел тяги к этому развлечению, так, иногда разрешала себе от непомерной усталости, когда один кофе не помогал уже бороться со сном или в моменты особо острых переживаний, словом, изредка.

Или вот в разгулявшемся настроении ее новой жизни!

Что там у нее следующее по плану?

Добраться до душа, разобраться с вещами?

Нет.

Подобрать хороший ресторан, заказать ужин на дом, а дальше посмотрим!

«Совсем я обамериканилась! – радостно подумала Машка. – Интернет, доставка на дом, все, что пожелаешь!»

Улыбаясь, Машка потянулась, сложив ладони в замок, выгнувшись на стуле.

Хорошо! Все хорошо!

Спасибо тебе, Америка – свободная страна свободных граждан!

Надоумила!

Но не Америка ее надоумила, просто Мария Владимировна перевела дыхание, отдохнула и пригляделась к своей жизни.

Через два месяца после того, как она, сдав, защитив, отстояв, издав и напечатав все, что только можно и требовалось, получила профессорское звание, Мария Владимировна укатила в Америку. В Калифорнийский университет, куда ее давно звали прочитать курс лекций по древнерусской истории, что было почти ее темой – она занималась еще более древней историей Руси, вернее того, что еще не было Русью как таковой.

Юрик сразу сказал: «Езжай!» Ему для престижа это подходило необычайно – жена профессор, преподает в американском университете.

А то! Это вам не бахчи окучивать, при случае можно ввернуть коллегам и начальству: «Трудно, конечно, одному, скучаю, а куда деваться, жена преподает в Америке, она же специалист международного уровня! Перезваниваемся каждый день, но все равно очень тяжело – она там, я здесь! Вот стараюсь подольше на работе задерживаться, дома без нее неуютно». Или что-то в этом духе. Лучшей рекламы своей значимости и состоятельности не найти чиновнику.

Университет снял для Машки премиленькую квартирку, из окон которой был виден океан, величаво накатывающий волны на песчаный пляж и пальмы.

Когда ее встретили, привезли из аэропорта, разместили, вручили расписание лекций и объяснили, что у нее два дня для отдыха, адаптации, акклиматизации и бытового устройства, после которых она должна прийти на кафедру познакомиться с коллективом, представиться начальству, решить все организационные вопросы, Мария Владимировна не поверила!

Как это «два дня отдыха»? Совсем-совсем отдыха?

Так не бывает?!

И не стала она адаптироваться, акклиматизироваться и налаживать быт, а уточнив несколько раз, что действительно два дня на отдых, рухнула на огромную кровать и проспала пятнадцать часов подряд.

Первый раз за десять лет!!!

Проснулась и ни черта не смогла сообразить: где она, что с ней, в каком измерении, ночь или утро на дворе?

А сообразив, пошла на улицу бродить, смотреть на океан и ни о чем не думать.

Целый месяц Машка почти не выходила из дома – на работу, в магазин за продуктами, в прачечную, в кафешку за углом – и спать, спать, спать!

Какой пляж! Какие пальмы и песок?!

Обнаружилось, что ей не надо ничего защищать-отстаивать, печатать-сдавать, готовиться-изучать, а также: мыть, стирать-убирать, таскать пудовые сумки с продуктами, готовить еду, выслушивать снисходительные нравоучения мужа и улыбаться, пропуская их мимо сознания от нечеловеческой усталости и неспособности осмыслить какую-либо еще информацию, кроме научной, и прочая, прочая…

Мария Владимировна обожала свою работу, она читала лекции с таким увлекающим, искрометным энтузиазмом, сама получая удовольствие от того, что рассказывала, что американские студенты заслушивались и в аудитории стояла всегда звенящая тишина. Звенящая от Машиного голоса!

Впрочем, русские студенты в Москве слушали ее так же.

Она загоралась интересом, всегда погружаясь с головой в статьи или научные работы, которые писала, а здесь, в Америке, нечаянной радостью обнаружилось, что можно не торопиться, делая неспешно свою работу, и почитывать статьи в научных журналах не бегом и скопом, запоминая материал на ходу, а размеренно, без спешки, откладывая, если захотелось, на свободное время, которого оказалось целый океан, такой же, как виднеющийся из ее окон.

И спала, спала, спала!

Десять лет! Вот ей-богу – десять! Она спала по два-три часа в сутки, если повезет – четыре.

Она жила, только когда работала, и какой-то защитный механизм внутри ее отключил эмоции, осознание всего, что было не работой, не наукой. Отупела она, что ли, от перегрузок?

Месяц она приходила домой из университета, печатала немного в удовольствие, и в удовольствие же читала, и спала часов по десять-двенадцать. Вот прямо в восемь вечера ложилась и спала до утра!

А когда выспалась, наконец наверстав годы недосыпа, начала соображать.

И пошла на пляж, и плавала в океане, и поближе познакомилась с коллегами, пригласив их в уютный барчик, и повинилась – уж извините, что не сразу. Но последние годы так много работала, что высыпалась!

Да, да! Кивали они понимающе, отсвечивая белозубыми американскими улыбками.

Еще бы!

Тридцать четыре года – профессор, мировое имя, изданные книги, не счесть сколько статей, лекции, преподавание, семинары, конференции, археологические экспедиции, заслуженный авторитет, и муж, и семья, и тонкая-звонкая, как девушка.

– Вы на диете? Такая стройная и так молодо выглядите!

Да, кивала Машка, ничего не поясняя. А что им объяснишь?

– Вы занимаетесь спортом? Когда вы время находите? Как вам это удается?

Да запросто! Ни спать, ни жрать, забывая, когда ела последний раз: сегодня или уже вчера? Вечно недовольный, поучающий муж, летний «отдых» на полевых раскопках, с туалетом в степи и водой, которая скрипит песком на зубах. А для большего стимула интриги коллег, недовольных таким быстрым продвижением «выскочки», и сплетни, и завалы на защите, необоснованные, глупые, и провокации, и…

Что им объяснишь? Ну а как же – на диете! С элементами любимой вашей развлекухи – спортом, бегом за вечной молодостью!

О, мы понимаем! И прощаем задержку дружеской вечеринки по мере американской широты души.

Однажды Машка проснулась утром и осознала, что счастлива, и никак не могла понять почему, откуда это переполняющее чувство грянуло?

Крутила его, смаковала и так и эдак, ходила с ним весь день и заснула с ним, проснулась на следующий день, и пристраивала звенящую радость к своему сознанию, и улыбалась несколько дней подряд, и во сне живя с этим чувством.

А через пару дней доперла! Прочухала, слава тебе господи!

Она. Была. Сво-бод-на!!!

Давным-давно не была, с незапамятных времен, а тут вдруг стала!

Она дня три проносила это чувство в себе, смакуя, наслаждаясь, не позволяя по своей профессорской наукообразной привычке подвергать все анализу, препарируя до атомов, внедряться в это чувство и новое мироощущение себя. А когда свыклась, обжилась с ним, тогда позволила мозгам поработать.

В двадцать четыре года Мария защитила кандидатскую диссертацию. И не заметила, как защитила. Не ела, не спала, не была – наткнулась на странность и сделала открытие, и так его обмусоливала, смаковала, перепроверяла сотни раз, стыковала в свете этого открытия ранние данные, доказывая себе самой, а по ходу и научному сообществу верность фактов, что, когда защищалась, улыбалась всю дорогу, рассылая серебристых зайчиков из глаз по аудитории, забыв, что это защита, так ей хотелось рассказать, поделиться открытием!

И защитилась с блеском, заимев кучу врагов, обозначивших ее на долгие годы как «малолетнюю выскочку», и одного союзника, недосягаемого для недоброжелателей, – академика Янсона Кирилла Павловича, восхитившегося ее работой и порадовавшегося за нее.

И Машка ринулась дальше! С головой ухнув в любимую работу, повизгивая внутри от творческой радости ученого!

Какие там есть-спать, любови-моркови, встречи-расставания, свидания и бытовые проблемы!

Потом все это!

А потом свалилась беда и пришло горе.

За четыре года ушли все!

Сначала бабушка Полина Андреевна в Севастополе, и они ездили хоронить ее всей семьей, а затем заболела мама. Через год.

Мамочка все прихварывала, и они ругали ее с папой, требовали, чтобы пошла к врачам, обследовалась, но она отмахивалась, пила какие-то обезболивающие таблетки – и так пройдет!

Какие врачи? У нее работа, семья!

А когда таблетки перестали помогать и папа сам отвел ее за руку в больницу, оказалось, что у нее рак.

Неоперабельный. Все!

И мама слегла.

Папа ухаживал за ней, как за ребенком, делал что только можно и сверх того, а Машка с перепугу и от нежелания примиряться с такой жуткой, неотвратимой реальностью закопалась в свою науку еще глубже.

Когда маму положили в больницу, Машка как опомнилась, включилась в их общую беду, и они дежурили с папой по очереди возле мамы, ни на секунду не оставляя ее одну.

Вот тогда Машка научилась всему.

Готовить самые лучшие блюда, накупила кучу кулинарных книг, чтобы хоть немногим порадовать и мамулю, и папочку, убирать, стирать, вести хозяйство, отвечая за все. Обслуживать и маму, и отца, не вылезающего из больницы, и умудрялась все это совмещать с работой, статьями, раскопками, на которые не могла не поехать.

Она разрывалась между полевыми работами под Новгородом, ночными поездами, домашним хозяйством, своими дежурствами в больнице, бесконечно мотаясь между городами. Тормозила на трассе дальнобойщиков, когда не успевала на нужный поезд до Москвы. И попадала пару раз, не без этого:

– Почем берешь? По обычной таксе? – полез к ней один из водил, когда машина, в которую она села, тронулась с места.

И не сбежать, не спрыгнуть. Машка по дурости сначала не поняла, о чем речь, и поспешила уверить в своей платежеспособности:

– У меня много нет, но я заплачу.

– Это мы тебе заплатим! – ржали мужики.

Она все им объяснила про работу и про маму и документы показала свои, но тряслась всю дорогу, до конца не поверив, что не полезут. Не полезли.

Потом, уже наученная этим опытом, распахивая дверцу кабины, сразу объясняла:

– Мне в Москву. У меня мама в больнице, мне срочно надо.

Дальнобойщики, дай бог им здоровья, по большей части были нормальные мужики, сочувствующие чужому горю, и выручали, иногда в нарушение гаишных правил, подвозя ее прямо к воротам больницы.

Господи! Она такое тогда прошла! Вспомнишь – сама себе не поверишь!

А чего не пройти – молодая, силы есть!

Через восемь месяцев мама умерла.

Машка смотрела на отца на похоронах и абсолютно четко понимала, что его больше ничего не держит в этой жизни и ничего ему не надо.

Мария была поздним ребенком. Она родилась, когда отцу было пятьдесят, а маме сорок. И они к тому моменту уже прожили вместе пятнадцать бездетных лет, и вдруг такая нежданная радость – Машка! Она была обцелованная, любимая, балуемая их драгоценность.

И все же, все же!

При всей непомерной, галактической любви родителей к Машке, в этом мире они существовали друг для друга. И были одним целым.

У них была одна кровь на двоих, и вены-артерии, по которым эта кровь бежала, были одни на двоих, и сердце, и дыхание, и любовь, и боль.

Они с папой кое-как наладили жизнь после смерти мамы при всей кажущейся невозможности существования без нее.

Но однажды Машка оторвалась от статьи, которую писала ночью, и пошла в кухню, решив сварить себе кофе, а то глаза слипались совершенно, и заметила свет в приоткрытую дверь гостиной.

Папа сидел на диване и думал о чем-то своем.

И тогда, глядя на него, Машка вдруг просветленным откуда-то сверху сознанием поняла – он не будет, да и не хочет жить без мамы, ему неинтересно, и смысла нет.

И она осторожно, чтобы не потревожить его, закрыла дверь. И заплакала. Тихо, чтобы папа не услышал.

Через два месяца умерла вторая бабушка, московская, папина мама.

А через семь месяцев папа.

А Машка все работала, работала, работала и хоронила, и тащила в себе горе свое непомерное, прячась от него в работу и только там и спасаясь. В то время она вообще не спала, не могла – стоило заснуть, как вылезало, поднимало голову горе ее горькое и объявляло о всех потерях, и Машка просыпалась в холодном поту и бродила по тихой темной квартире.

За месяц до своей смерти папа взял ее руку в свои ладони, подержал, посмотрел Машке в глаза и сказал:

– Ты справишься.

И она поняла, что он прощается и ничего его не сможет остановить: ни ее мольбы, ни стенания-рыдания, ни уговоры и просьбы, ни ее дикий страх остаться совсем одной. Ничего!

Он умер во сне. У него остановилось сердце, та половина сердца, что осталась после смерти мамы. И он ушел к ней, своей любимой.

Он все подготовил к своему уходу, сделал земные дела, чтобы облегчить жизнь дочери, но об этом Машка узнала после. Папа оформил дарственную на бабушкину квартиру в Севастополе на дочь и поселил туда жильцов, которые переводили оплату на открытый им счет на Машино имя, и на квартиру московской бабушки он сделал дарственную и тоже сдал ее внаем, и эти люди переводили плату на тот же счет. Но и это не все – папа сделал третью дарственную на свою долю в квартире, где они жили.

Он сделал все важные дела, обезопасил дочь со всех сторон и ушел.

Оказалось, что не со всех.

Когда Машка выбралась из похорон, памятников, кладбищ, поминок, бумажно-чиновничьих оформлений наследования, вот тогда она в полной реальной мере осознала, прочувствовала свое вселенское одиночество.

И ей стало страшно! Жутко!

Она осталась совершенно одна в этом мире!

Ни родственников, ни дальних, ни близких, ни друзей, ни подруг… А те друзья семьи Ковальских, что были, давно потерялись где-то за время бурных и непростых перемен в стране.

И именно в этот момент нарисовалась в Машкиной жизни вроде как подруга – знакомая их семьи Владлена Александровна Корж. Вдова папиного однокурсника, с которым Владимир Ковальский когда-то работал вместе. Однокурсник давно почил, а жена осталась здравствовать и присутствовала на папиных похоронах, к тому же у нее обнаружился сын Юрий Всеволодович, который работал в министерстве. Чиновничал.

«Подруга» семьи, которую Машка отродясь не видела – да на похоронах она вообще никого и ничего не видела и не замечала, – держала Машку за ручку, сочувствовала, обещала «не оставить одну в беде», приезжала, навещала чуть ли не каждый день.

И как-то неожиданно стала Машкиной свекровью.

Лежа на раскаленном песке калифорнийского пляжа, Машка все пыталась вспомнить дату своей свадьбы и события самой свадьбы и не смогла.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Лариса и Богдан никогда не думали, что станут жертвами обмана. Приобретенный уютный коттедж в красив...
Рожденный врачевать не может умышленно причинять вред живым существам. Однако среди сентегов встреча...
Бродячие артисты. Шуты, юродивые. Самые вольные и самые уязвимые люди на земле. Они ни от кого не за...
Немецкая принцесса Элла любила анемоны, греческая Александра – иммортели. Принцессу Эллу любил и ее ...
От знаменитого автора «Мира глазами Гарпа» и «Отеля Нью-Гэмпшир», «Правил виноделов» и «Мужчин не ее...
Весна в Стирии означает войну…Девятнадцать лет длятся Кровавые Годы. Безжалостный великий герцог Орс...