Рай Сатаны Точинов Виктор

5. След человека

Десять минут спустя после выхода с места ночевки Багиров поднялся на водораздел между двумя болотцами – не холм даже, а лишь слабый-слабый намек на пригорок, – и выругался. Совсем чуть-чуть вчера не дошел, вот ведь незадача…

Впереди – градусах в двадцати от выбранного сержантом курса и достаточно далеко – виднелось нечто угловатое, явно не природного происхождения, явно сделанное руками человека.

Первый признак цивилизации, первый след людей в здешних Аллахом позабытых местах.

Что можно ждать от этих людей? Ничего хорошего, скорее всего. Сомнительно, что местные жители, даже не принадлежащие к ярым сепаратистам, примут сержанта федеральных войск с распростертыми объятьями. Но позади бродила неведомая тварь, где-то рядом бродил призрак вполне реального голода… И сержант Багиров решительно изменил курс – двинулся в сторону людей и цивилизации.

Пара минут быстрой ходьбы – и он понял, что именно видит. Вездеход, застывший посреди тундры колесный вездеход. Не армейский, «Старатель» или нечто однотипное… Сепаратисты? Но они, как представляется, должны сейчас драпать от Печоры, не жалея горючки… А может, и драпали, а как закончилось топливо – бросили свою драндулетку и двинули пешком. На всякий случай сержант вставил в подствольник кумулятивную гранату – лоханка эта не бронированная и одним выстрелом можно вскрыть ее, как консервную банку.

Двигался теперь сержант значительно медленнее, готовый в любой момент залечь и открыть огонь.

А потом понял, что никакой опасности со стороны вездехода не грозит. Но и помощи он никакой здесь не получит. Вездеход стоял здесь очень долго, много лет…

Вскоре он оказался возле «Старателя» – характерная форма топливных баков свидетельствовала, что вездеход именно этой модели, некогда весьма популярной у геологов и прочего экспедиционного люда.

Громадные колеса вездехода наполовину увязли во мху, а то, что издали казалось камуфляжной раскраской, оказалось пятнами ржавчины, густо усеявшими корпус.

Сержант медленно обошел машину, осматривал внимательно… Хотя осматривай, не осматривай, – ясно, что никогда и никуда «Старатель» уже не поедет, своим ходом, по крайней мере… Отстарался.

Причем над приведением вездехода в полную непригодность поработали не только время и непогода, – люди тоже приложили руки, и весьма трудолюбиво. Кожух двигателя был поднят, многих узлов и деталей не хватало…

Аккумулятор найти Багиров не рассчитывал, да и сдох бы любой аккумулятор за такой срок. А вот генератор, да еще не заржавевший, – в нынешних обстоятельствах настоящий клад. В комплектацию «Рыси» входят несколько адаптеров, позволяющих заряжать аппаратуру от самых разных источников тока… Уж сладил бы сержант какой-нибудь ручной привод к генератору, чтобы хоть самую малость подзарядить батареи – много ли энергии надо, чтобы выйти на связь на минуту-другую?

Увы, генератор тоже был свинчен.

Ну это как раз понятно, запчасти вещь нужная. Но кто и зачем старательно продырявил топливные баки, буквально изрешетил их каким-то оружием или инструментом, треугольным в сечении? Кто содрал защитный кожух с гребного винта («Старатель» был амфибией), а затем искурочил лопасти? Машину целенаправленно приводили в негодность.

В кабину Багиров забрался, мало рассчитывая на какие-либо ценные находки. Все ценное тут давным-давно нашли… Так и оказалось: приборная панель зияла несколькими отверстиями от демонтированных приборов, остальные были старательно разбиты – тем же самым треугольным в сечении инструментом. Некоторое время сержант разглядывал датчик давления в пневмосистеме, избегнувший общей участи по неведомой прихоти разрушителя. Датчик как датчик, стрелка, разумеется, на нуле…

С сидений срезана обивка, наполнитель из чего-то мягкого в труху сгнил, ржавые пружины торчали во все стороны… Даже не посидеть толком.

Забираться в грузопассажирский отсек нет ни причины, ни желания – наверняка та же картина: разгром, раздрай и бессмысленный вандализм… Или осмысленный, что общего итога не меняет.

Баг еще раз оглядел кабину – и увидел-таки кое-что любопытное. Абсолютно бесполезное, но любопытное. В крыше, почти над дверцей водителя, красовалось отверстие, оставленное пулей солидного калибра. Причем ударила пуля изнутри, пробила крышу насквозь и улетела в неведомую даль. Обрамлявшие отверстие ржавые зубчики металла позволяли хорошо представить траекторию пули – она была направлена довольно круто вверх, что исключало вариант с выстрелом издалека, угодившим в отсутствующее ныне стекло пассажирской дверцы и прошившим вездеход насквозь.

Интересно, интересно…

Сержант выпрыгнул из вездехода, прикинул: может быть, кто-то стрелял в водителя снаружи, стоя рядом с машиной, через распахнутую пассажирскую дверь?

Нет, не получится, сиденье помешает. Разве что росту в стрелке было метра два с половиной или он поднял оружие над головой на вытянутых руках. Но это едва ли…

Выстрел произвел человек, стоявший на подножке или сидевший на пассажирском месте. Стрелял в водителя, больше не в кого. Попал или нет – не понять, пуля с сердечником запросто могла прошить и человека, и нетолстый металл крыши… А если стрелок промахнулся, вполне мог тотчас же сделать второй выстрел, не оставивший следов на вездеходе…

Внезапно Баг разозлился сам на себя. Ну чего ради он застрял у этой кучи металлолома и пытается разгадать детективную загадку пятилетней, а то и десятилетней давности? Заняться больше нечем?

Ладно, хоть один толк от бессмысленной находки будет, раз уж она самая высокая точка в окружающем плоском рельефе… Цепляясь за ржавые скобы, сержант взобрался на крышу «Старателя», осторожно попробовал ногой – выдержит ли вес здоровенного мужчины в полном десантном снаряжении? Перспектива обрушиться вниз вроде бы не грозила. Багиров встал в полный рост, огляделся. Вокруг простиралась все та же плоская равнина. Затянутая туманом лощина давно осталась позади, скрытая едва заметными складками местности.

На западе что-то темнело, но Баг никак не мог разглядеть, то ли это грозовой фронт, то ли там виднеются приличной высоты холмы, а то и настоящие горы… Делу мог бы помочь бинокль – самый обычный, оптический, но он остался под руинами «консерватории».

Тучи, решил Багиров, просто тучи… Потому что никаких гор к западу от Печоры не было и быть не могло. Горы есть восточнее – предгорья Приполярного Урала.

Он решил соскочить с вездехода лихим прыжком, но тотчас же передумал. Нельзя рисковать, подвернутая лодыжка – смертный приговор без отсрочки исполнения и без права на апелляцию. И Баг собрался было чинно спуститься по лесенке из скоб, словно самый нестроевой из всех штатских ботаников, в жизни не нюхавший военной службы.

Собрался – и не успел. Полетел на землю, сброшенный с вездехода страшным толчком. Успел сгруппироваться, вжался в мох, ожидая, что сейчас докатится грохот взрыва.

Взрыв не прогремел. Но тундра снова содрогнулась, скорчилась в безмолвной судороге.

Сверху раздался скрежет, Баг взглянул на его источник – поднятый кожух двигателя медленно-медленно опускался, приржавевшие петли издавали тягучий гнусный звук… Наполовину опустился и замер на полпути.

Землетрясение… Все никак не успокоится матушка-земля после Катаклизма, то и дело трясет и корежит ее в местах, где раньше никогда на людской памяти подземных толчков не случалось.

Третьего удара – оказался он значительно слабее двух предыдущих – пришлось ждать почти две минуты. Сержант провел их с пользой – вспомнил и применил к себе все известные эпитеты, касающиеся людской тупости, глупости и скудоумия.

Случается, что падения с высоты помогают вспомнить что-то забытое и важное, есть версия, что причиной тому служит воздействие краткого мига невесомости на человеческий мозг. Помог недолгий полет и сержанту – кое-что вспомнить и кое-что сообразить.

А именно тот факт, что все «Старатели» (кроме самых древних, вовсе уж ископаемых моделей) оснащались ллейтоновской батареей как запасным источником энергии. Для хоть сколько-нибудь долгих путешествий по пересеченной местности батарея, разумеется, не годится. Но дотянуть на ней до базы, если вышел из строя основной двигатель или закончилась горючка в баках, порой возможно. А если невозможно, то батарея не позволит замерзнуть экипажу застрявшего в буране вездехода, обеспечит бесперебойную работу средств связи и т. д. и т. п.

Стит батарея Ллейтона недешево, а в здешних местах и по нынешним временам – вообще настоящее сокровище. Люди, решившие оставить в тундре неисправный вездеход, сняли бы ее в первую очередь, и сержант даже не задумался о том, что батарея еще здесь – слишком нелепое предположение.

Но пулевое отверстие в крыше кабины наводило на мысль, что хозяева расстались с вездеходом не по своей воле. Возможно, при этом распрощаться им пришлось не только со «Старателем», но и с жизнью…

А уж потом тут, подобно стае обезьян, порезвились новые владельцы. Знали они о небольшом аккумуляторном отсеке, укрытом под полом кабины?

Допустим, знали. Допустим, первым делом наложили руку на батарею… А вот дальнейшее допустить трудно: никак не представить, как это они аккуратно возвращают на место крышку отсека, аккуратно привинчивают на место сиденье, – чтобы тут же варварски содрать с него обшивку. А это значит…

Ничего не значит. Батареи Ллейтона очень живучие по сравнению с другими типами аккумуляторов. Держат заряд и несколько месяцев, и год… Держат и дольше, но уже с потерями.

Но пять лет? Как минимум пять – сержант готов был присягнуть, что меньше «Старатель» здесь не ржавеет, а вот дольше – вполне возможно. О таких сроках хранения заряженных батарей Багиров не слышал. Глупо будет потратить еще уйму сил и времени, чтобы в результате трудов обнаружить абсолютно бесполезную разряженную батарею. Но не попытаться использовать крохотный шанс еще глупее…

…Полтора часа работы. Испорченный нож – кончик его пришлось обломить, поскольку ничего хоть относительно похожего на отвертку в «Старателе» не нашлось, отыскался заржавленный универсальный ключ – и на том спасибо.

Батарея оказалась на своем законном месте, на вид новенькая и свеженькая – отсек герметичный, ни капли влаги внутрь не попало.

Он достал адаптер, размотал два проводка, прицепил один «крокодил» на минус батареи.

Оставалось прицепить второй на плюс, но Багиров медлил… Очень уж не хотелось расставаться с надеждой и получать взамен очередное разочарование.

Медленно-медленно протянул руку, коснулся «крокодилом» клеммы… В момент касания проскочила крохотная искра. Багиров с трудом удержался от радостного, на всю тундру, вопля. Жива курилка, дышит… Значит, и мы поживем еще, повоюем.

6. Последняя ночь

Отбой в Центральном Военном Госпитале происходил так: в палатах гас свет, вырубались визоры, на окнах задергивались плотные шторы, поскольку ночи стояли белые. Пациенты, дабы соблюдали режим и не колобродили по ночам, получали усыпляющие инъекции. Впрочем, кое-кто из выздоравливающих, люди молодые и предприимчивые, от инъекций умудрялись отвертеться. И все равно колобродили…

Я сегодня инъекцию не получил. Вообще. Кибердоктор из моей палаты исчез, пока я общался с профессорами на консилиуме, а живая процедурная сестра перед отбоем не пришла. Обычная для военной структуры путаница и неразбериха, ничуть не удивляющая тех, кому довелось послужить в рядах ОКР.

В общем, я не спал. Но и не колобродил, не отправился на поиски незамысловатых больничных приключений. Сидел, продолжая тупо пялиться на погасший визор, смутно видимый в свете теплящегося ночника. Настроение и без того было не очень, а тут еще этот стереобоевичок, словно в насмешку прокрученный вечером по центральному каналу…

В боевичке рассказывалось о доблестном полицейском из Европола, гонявшемся за деятелями Ассоциации поставщиков биоресурсов. За нелегальными торговцами человеческими органами, проще говоря. Доблесть доблестью, но разок европоловец дал маху и угодил в лапы своих врагов. И те живо разобрали парня на запчасти. Вернее, начали процесс разборки, и даже далеко в нем продвинулись, но завершить не успели, – нагрянула подмога.

Короче говоря, главного героя заново собрали, но уже из механических запчастей. Получился громоздкий киборг, сверкающий хромом и никелем, – снимался боевичок давненько, до появления биомеханических протезов, неотличимых на вид от нормальных конечностей. На службе киборга оставили (повезло, не напоролся на стукача мозговеда).

И железный истукан принялся мстить – обидевшим его дилерам, разумеется. Мстил незамысловато, но эффектно, демонстрируя при этом чудеса подвижности: догонял, например, на своих железных ходулях бешено мчащийся мобиль…

Не фильм, а сплошная издевка, и я ничуть не расстроился, когда визор погас на самом кульминационном эпизоде – до мести главному негодяю оставалось всего чуть.

Последняя ночь… Последняя ночь в рядах ОКР. Наверное, надо было вспомнить все хорошее, что случалось со мной за годы службы – много времени эти воспоминания не заняли бы. Но помогли бы понять, как глупо с моей стороны рваться обратно под наши знамена – истрепанные и пропитанные кровью. Еще, наверное, стоило вспомнить всех ребят – сгоревших в «вертушках», погибших на земле, не довезенных до госпиталя… Всех поименно, начиная с мясорубки у Станции и заканчивая мясорубкой в Печоре. Эти воспоминания грозили затянуться до утра, но помогли бы понять то же самое: не валяй дурака, Мангуст, хватай свою майорскую пенсию, пока дают, и попробуй интереса ради пожить мирной жизнью – а вдруг понравится?

Ничем похожим мои мысли заняты не были… А занимался я простой арифметикой: пытался поделить число из блокнота мозговеда на пресловутую майорскую пенсию, мысленно плюсуя к ней всевозможные надбавки… Результат деления удручал: пробежаться трусцой мне не удастся даже в глубокой старости. Всю жизнь проведу на «подпорках».

В дверь палаты постучали – деликатно так, осторожненько. Я удивился: что за ночные визиты? – но негромко откликнулся:

– Не заперто.

Дверь отворилась еще до того, как я закончил говорить. Горевшие в коридоре лампы высветили на полу прямоугольник с неправильными пропорциями. Тут же в этот освещенный прямоугольник вкатился небольшой больничный столик на колесиках. Следом вошла Милена.

– Больной Дашкевич, вы забыли принять лекарство. И вечернюю инъекцию вам тоже не сделали.

Слова были самыми официальными, но тон, которым она их произнесла… Черт возьми, многие здешние пациенты отдали бы правую руку, чтобы к ним ночью пришла Милена и обратилась таким вот тоном. Хотя я уже отдал… Так что все справедливо.

Прежде чем дверь закрылась и освещенный прямоугольник исчез, я успел оценить сервировку столика. Среди медицинских баночек-скляночек на нем выделялась своими размерами колба, почти доверху залитая чем-то прозрачным. Понятно… Не иначе – универсальное больничное лекарство-антидепрессант, в просторечии – медицинский спирт. Но рядом с колбой поблескивал знакомый футляр пистолета-инъектора, – может, и вправду госпитальное начальство вспомнило, что больной Дашкевич не облагодетельствован порцией здорового сна?

– Пациент Дашкевич к инъекции готов, – отрапортовал я. – Штаны снимать?

– Позже… Сначала лекарство.

Свет она так и не включила. Чуть постояла, привыкая к полумраку, затем подкатила столик к кровати. Протянула руку.

– Держи. Чтобы всё, как полагается…

Наши пальцы встретились, и на ладонь мне перекочевало нечто маленькое, угловатое. Майорская звездочка.

– Извини, всего одна… И ту с кителя майора Гуссейнова тайком отшпилила.

Все правильно. Традиции – вещь святая. Не важно, на одну ночь стал майором или на десять лет, – звание надо обмыть. Но на меня за день столько новостей свалилось, что я как-то позабыл про непременный ритуал. А вотМилена не забыла.

– Я думал, твое дежурство уже закончилось.

– Оно и закончилось… Я присяду рядом?

– С левой стороны, пожалуйста, – попросил я на всякий случай.

Звездочка тихонько звякнула о дно стакана, – лабораторного, с делениями, что воинским традициям в общем-то не противоречило: случалось и в алюминиевых кружках звездочки обмывать, слитым с «вертушек» техническим спиртом, имевшим мерзкий привкус резины… Всякое бывало.

В колбе, вопреки моим предположениям, оказался отнюдь не разведенный медицинской спирт. И не чистый медицинский… Водка, причем хорошей очистки.

– «Смирновская», – подтвердила Милена. – Но не могла же я ее в родной бутылке по коридору катить… Перелила.

Стаканы она наполнила до краев… Выпили. Я до дна, как положено, – и ухватил зубами звездочку. Думал, Милена лишь пригубит, но и она выпила правильно, до дна. Хотя, конечно, лабораторные эти емкости стаканами были лишь по названию, а по объему – как большие стопки.

Вообще-то у майорской звезды, коли уж она красуется на погоне в одиночестве, принято обмывать каждый лучик. Но я решил подсократить программу, традиция соблюдена, и ладно. Надо сделать скидку, все же не в компании десантуры обмываю.

– Тебя ведь ровно девять месяцев назад к нам привезли, день в день… – задумчиво произнесла Милена. – Прямо-таки срок беременности… И вот – можно сказать, родился сегодня заново.

Она коснулась моего колена, жест я разглядел, но прикосновения не почувствовал.

– Родился, – подтвердил я. – И сразу майором, не у каждого так получается… За новорожденного?

Выпили по второй, на сей раз Милена плеснула себе немножко. Теперь можно было и закусить. Выяснилось, что в футляре лежал вовсе не инъектор, а ломтики чего-то (я толком не разглядел в полутьме, чего именно) мясного, подкопченного и очень вкусного. Настоящее мясо, не синтетика.

– Наши санитары даже поспорили про тебя: выкарабкается или нет? – ударилась в воспоминания Милена. – Белородов ящик пива проиграл…

Я поинтересовался:

– Врачи тоже спорили?

– Нет, конечно… Это ведь… ну как если бы ты десантироваться полетел и пари с вертолетчиками заключил: долетите или нет.

Логично… Но я бы не удивился, если бы выяснилось, что зловредный мозговед проспорил пару бутылок коньяка из-за моей живучести.

– Они не спорили… Просто изумлялись, – продолжала Милена. – Профессор Ковальчук всё басил: железный стержень у этого Дашкевича, и душа анкерными болтами к телу притянута…

Насчет стержня неведомый мне Ковальчук хватил лишку, несколько имплантированных позвонков из титанового сплава на железный стержень никак не тянули… Зато ортопедических анкеров в моем заново собранном организме хватало, некоторые даже из драгметаллов…

Дальнейшее шефство над колбой я взял на себя, накапал обоим по полстаканчика и произнес традиционный третий тост:

– За тех, кто не вернулся. За тех, кого к вам довезти не успели…

Милена добавила:

– И за тех, кого успели, но… Тут ведь тоже не боги работают, воскрешать не умеют…

Выпили, закусили, она заговорила с неожиданной тоской и злостью:

– Ты знаешь, каково это: лежит вот такой, как ты, молодой и красивый, лежит и умирает, и ничего не сделать, а он уж и говорить не может, только смотрит с надеждой… А рядом, за стеночкой, уже номерок выписывают.

– Какой номерок? – не понял я.

– Тот, что на ногу! На большой палец! – она почти кричала. – И вниз, в подвал, в морг, спецлифт номер два, на других этажах не останавливается…

Долго молчали. Каждый о своем… Я – о том, что спецлифт моей жизни тоже отчего-то на нормальных этажах до сих пор не останавливался. Лишь на тех, где кровь, грязь, стрельба, взрывы, трупы… Теперь вдруг кабина остановилась сама собой, дверцы распахнулись, – снаружи чисто, тихо, мирно… Спокойно… Но я боюсь сделать шаг в эту тишину и покой. Потому что привык не выходить, а выпрыгивать, расчищая себе путь длинной очередью и перекатом уходя с линии ответного огня. И начинать панихиду с танцами…

– Я дура, – произнесла вдруг Милена спокойно и тихо. – Тридцатилетняя рыжая дура… Человек родился заново, а меня понесло… не туда и не о том… Давай начнем всё с начала?

– Давай… Всё-все?

– Ага.

– С самого-самого?

– С самого. Да ты хоть помнишь, как все началось?

– Дословно, – похвастался я и процитировал самого себя шестимесячной давности:

– Девушка, а как вас зовут?

Ну да, каюсь, не самое оригинальное начало знакомства… Но большего трудно ожидать от человека, только-только выкарабкавшегося из комы.

– Кому девушка, а кому дежурная по блоку, – подхватила игру Милена.

– И все-таки? Не люблю, когда мне делают уколы незнакомки.

– Милена Станиславовна…

– А потом я хотел спросить: «Можно просто Мила?», но не успел, снова обрубился… И спросил в другой раз, при следующей встрече.

– Когда меня называют Милой, мне хочется царапаться… – продолжила цитировать Милена уже вторую нашу встречу.

– А Леной?

– Кусаться!

На том, помнится, фантазия у тогдашнего капитана Дашкевича иссякла… Или иссякли силы, и он снова провалился в беспамятство. У нынешнего майора Дашкевича и с фантазией, и с запасом сил дело обстояло значительно лучше. И он – в смысле я – отклонился от сценария давнишних диалогов:

– А как тебя звала мама? В детстве?

– Илькой…

– Если буду так тебя называть – начнешь кусаться или царапаться?

– Нет, я начну…

Закончила ответ она не словами, а действием. Ожидаемым и все же неожиданным… Надеюсь, мои соседи по отделению никогда ничего не узнают, не то смертность по третьей терапии резко повысится… И удивленный майор медицинской службы Гуссейнов изумленно начнет подписывать свидетельства с весьма неординарной записью в графе о причине смерти: «Умер от зависти».

Подумалось: «Сколько же я не целовался с женщинами?» Попытался припомнить – вспомнилась Артистка и крохотная каютка «Брунгильды», – давненько, в общем, не целовался. С тех самых пор, когда еще имел полный комплект родных конечностей.

– А как тебя называла в детстве мама? – спросила Милена, переведя дух.

Не самый удачный вопрос… Она не знала, что у меня не было детства. В обычном понимании этого слова, по крайней мере. И мамы не было… Она погибла на пятом месяце беременности и не вынашивала меня – «вылеживала», подключенная к аппаратам, искусственно поддерживающим подобие жизни в мертвом теле.

– Меня в детстве называли кадет Дашкевич, – сказал я, стараясь не сбиться с прежнего беззаботного тона. – В юности – курсант Дашкевич. А теперь будут называть старой отставной перечницей Дашкевичем.

– А если я назову тебя старой перечницей, что ты сделаешь?

Я не стал отвечать на этот глупый вопрос. Словами, по крайней мере. Ответил действиями.

7. Незнамо где, неведомо когда

Батарея и в самом деле еще «дышала», но дыхание ее было явно предсмертным. Процента два-три от номинальной емкости она как-то умудрилась сохранить, не более того. Однако на адаптере тускло светился диод, свидетельствуя: процесс зарядки хоть вяло, но продолжается. Затем диод начал подмигивать. Затем погас. Заряды батареи и блока питания «Рыси» уравнялись. Багиров включил на мгновение цифровой индикатор блока, оценил цифру. Кошкины слезы…

Сержант отсоединил «крокодилы», но провода сматывать не стал – потом, после сеанса связи, можно будет попытаться выдоить из батареи последние крохи энергии. Но, если все пройдет как надо, лишняя возня станет ни к чему…

Он нажал на блоке питания единственную клавишу: подал питание на рацию. Аптечка, навигатор и все прочие прибамбасы подождут.

Основной рабочий канал молчал. Понятное дело… Связь по нему шла узконаправленным лучом через переносной ретранслятор, таскаемый на спине одним из бойцов роты «Гамма-7»… А где тот боец и тот ретранслятор, непонятно. Но не в зоне приема, однозначно.

Багиров переключился на запасной канал, аварийный. Короткие кодовые сигналы уходили в эфир – ответа не было. Никакого. Даже подтверждения приема не было.

А вот это уже странно. Более чем. Аварийный канал работал через ретранслятор, подвешенный высоко над Печорой, на дирижабле «Дмитрий Донской» – поскольку с переносным ретранслятором в бою всякие поганые случайности происходят сплошь и рядом. Антенны «Донского» должны были уверенно принять сигнал с рации сержанта за пару сотен километров. А при благоприятных для связи условиях – за все триста.

И где этот хренов дирижабль?! Сбит, поврежден? Так в действие тут же вступил бы запасной командный пункт, автоматически приняв все функции обеспечения связи…

Интереса ради сержант пошарил по соседним диапазонам. Они сейчас должны были ломиться от кодированных приказов, донесений и распоряжений, – как всегда бывает не только при проведении крупных армейских операций (боевые действия за минувшую неделю могли закончиться), но и при любом большом скоплении войск на ограниченном пространстве… Естественно, декодер рации Багирова не смог бы расшифровать не предназначенные ему сообщения, но факт их наличия зафиксировал бы.

Не зафиксировал. Эфир был девственно чист. Это уже ни в какие ворота не лезло…

Разозленный Баг переключился на гражданские диапазоны. Включил только прием – призывать на помощь по незащищенным каналам устав запрещал категорически. Вертолет-то, может, и прилетит, но доставит прямиком в трибунал.

И здесь почти пусто… Две станции вели цифровые передачи откуда-то издалека, еле слышно, но декодер сержанта не предназначался для развлечений – шансон или новости не послушать…

Он переключился на аналоговый режим. В России последнее время плодились, как поганки после дождя, местные радиостанции, вещавшие на район или волость, – каждая самостийная власть уездного масштаба спешила обзавестись своим средством массовой информации. Примитивные, собранные из подручных материалов станции вещали в аналоговом режиме – для таких же примитивных аналоговых приемников, порой самодельных.

Вещали – но не здесь. Шумы, атмосферные помехи – вот и все. Здесь местная власть отсутствовала. Либо не желала общаться с подведомственным населением посредством радиоволн.

Взглянув на индикатор заряда, Багиров торопливо выключил приемник. Хватит в игрушки играться… В запасе есть еще один способ. Более сложный, но все же реальный.

Он достал из защитного футляра «балалайку», пристыковал к ней тоненький, почти прозрачный проводок. Зарядилась быстро, много ли «балалайке» надо…

Он опустил веки, подождал, пока исчезнут из глаз фантомные пятна, всмотрелся. «Сеть не обнаружена», – проинформировал наноэкран, имплантированный в сетчатку глаза.

Все правильно. Локальная сеть роты и не должна быть доступна, поскольку связывал в нее «балалайки» личного состава тот самый канувший ретранслятор. А что с глобальной?

Сержант понимал, что понятие «глобальная сеть» после Катаклизма несколько устарело. Но по привычке именно так называли ошметки и обрывки былой великой Сети, кое-как кое-где связанные между собой… Многие наземные ретрансляторы и кабельные линии разрушены, но все же не все. Многие спутники канули в День Станции – одни попадали, другие замолчали, кружат по орбитам мертвыми кусками металла… Однако некоторые все еще исправно функционируют.

Наземных ретрансляторов в здешних местах отродясь не было. А спутники… Багиров предпочел не вычислять, какова вероятность, что он окажется в зоне приема случайно пролетающего спутника. Он просто надеялся: этот шанс связаться со своими сработает. Потому что других не оставалось.

План был незамысловат: войти в сеть как гражданское лицо, под своим никнеймом, да и стукнуться в одно сообщество, где тусовались несколько сослуживцев (те тоже никак не выдавали свою принадлежность к ОКР). Ну и бросить ребятам весточку: мол, жив-здоров, да застрял в далеких краях… А начальство при желании вычислит, откуда пришел сигнал.

Вход в общедоступную сеть не обнаружился. Багиров повторил попытку. И еще раз повторил, и еще…

На пятой попытке произошло чудо. Случаются в жизни чудеса, что бы там ни твердили скептики. Вместо стандартного ответа «Сеть не обнаружена» экранчик предложил осуществить вход, введя логин и пароль.

Он вознес бы благодарственную молитву Аллаху, но нельзя было терять ни секунды…

А спустя недолгое время вместо несостоявшейся молитвы над тундрой разнеслось громовое проклятие. Причиной послужило сообщение: «Ваш пароль просрочен. Введите новый пароль».

Какого хрена просрочен?! До конца года должен действовать…

Он тщательно, стараясь не ошибиться, погонял курсор по виртуальной клавиатуре и ввел ту же последовательность букв и цифр. И получил тот же ответ. Третью попытку он совершил уже от отчаяния, ни на что не надеясь… Экранчик сообщил, что количество попыток входа исчерпано, – и погас.

Проклиная тупую технику и ее глупых создателей, Багиров вновь включил рацию – если повезет, если спутник военный и российский, сигнал на аварийной частоте должен принять… Заодно врубил навигатор – по беде надо получить с паршивой овцы, пролетающей над головой, хоть клок шерсти. В смысле, привязку к местности.

Вызов по «аварийке» ушел словно бы в никуда. Навигатор, однако, успешно обменялся со спутником информацией. И попросил через пять минут повторить сеанс для получения более точных координат.

Эти пять минут Баг потратил, чтобы еще раз подзарядить блок питания. Подзарядил, и ллейтоновская батарея стала окончательно мертвой.

Вновь включенный навигатор обиженно сообщил, что связи с объектами, пригодными для получения координат, не имеет. Баг для проверки вновь стукнулся в сеть – вход в нее исчез.

Спутник улетел. Лимит чудес на сегодняшний день исчерпан. А может, и на всю неделю. Или на всю жизнь, причем не исключено, что дольше недели она не затянется…

Придется довольствоваться малым – привязкой своего местоположения к карте. Плевать, что не получены уточненные, с точностью до пяти метров, координаты. Хватит и с точностью до десяти километров. Понять хоть приблизительно, где находится.

Встроенным в шлем экраном картплоттера сержант не воспользовался – жрет энергии непозволительно много для нынешних обстоятельств. Вывел карту на наноэкранчик.

В ближайших окрестностях Печоры местоположение сержанта Багирова не обнаружилось, что и следовало ожидать. Он увеличил масштаб вдвое. Карта теперь, соответственно, показывала вчетверо большую площадь – но и на ней не светилась алая точка, символически изображающая сержанта по прозвищу Баг.

Он еще несколько раз увеличивал масштаб – и наконец-таки увидел заветное алое пятнышко. Только карта к тому времени превратилась в крохотный квадратик в углу экрана, с совершенно неразличимыми деталями. И пятнышко по прозвищу Баг светилось далеко за пределами упомянутого квадратика. В непроглядной черноте.

Ну и ну… Перед вылетом на операцию карту в навигатор Баг загрузил с запасом, мало ли что… Здоровенный кусок территории Русского Севера, четыреста на четыреста километров… С центром в Печоре, разумеется.

Или навигатор врал (что было маловероятно), или Баг на своих двоих за неделю бессистемных блужданий умудрился отмахать несколько сотен километров. Он прикинул масштаб – нет, пожалуй, счет идет на тысячи… Отмахал и находится не пойми где. В географии сержант был не силен и не очень представлял, что за земли скрывались за непроглядной чернотой экрана. Может, самый север самозваной Сибирской республики. Может, и того хуже – арктические провинции КНР. Дошагать туда и не заметить, как пересек здоровенную реку Печору, Уральские горы, реку Обь, тоже не маленькую, и, возможно, еще пару великих сибирских рек, – в такой вариант Баг наотрез отказывался верить.

Значит, врал навигатор.

Хотя… Теперь ведь заработала электронная оптика, а значит…

Он вновь вскарабкался на крышу вездехода, посмотрел на запад – но уже через линзы электронного бинокля. И чуть не свалился со «Старателя» еще раз, на сей раз без помощи землетрясения.

Горы. Самые натуральные горы. Не грозовой фронт. И не мираж, электронная оптика миражи опознает и отсекает. Горы начинались как-то резко. Местность в том направлении медленно повышалась, зеркала тундровых не то озер, не то луж на западе исчезали. Но здешние горы начинались почти без холмистых предгорий: несколько редких холмов – и вставали крутые склоны. На макушках гор белел снег, белые языки кое-где сползали вниз…

Потрясенный видом горного хребта, оказавшегося вовсе не там, где должен и мог находиться, Багиров не сразу оценил значение одной детали наблюдаемого пейзажа. А она того стоила – в той же стороне, но гораздо ближе к сержанту, поднималась полоска дыма и изгибалась от ветра в виде буквы «Г»… Потом оценил-таки и засек по компасу направление на дым.

Медленно, в глубокой задумчивости, он спустился на землю. Еще раз вывел на экранчик карту – нет никаких гор к западу от Печоры. И дальше к западу нет, сплошная равнина тянется до самых Хибинских гор, до Кольского полуострова.

Произошел сбой в навигаторе или нет, уже не важно. Без закачанной карты ценность этого прибора невелика, и даже дату он сейчас показывал какую-то невразумительную. В общем, оказался сержант незнамо где и неведомо когда. Но в местах, где теоретически никак не мог оказаться.

Однако, если практика противоречит теории, про теорию лучше забыть. Если шагать к теоретической Печоре, оставив за спиной вполне реальные горы, – никуда не дойдешь, так и сгинешь в болотистой тундре.

Другой цели для дальнейшего путешествия у Багирова не было. Значит, надо двигать к горам. Там по крайней мере сухо – не придется терять время, обходя болота, и спасаться от стай летучих кровососов. А то стихнет ветерок – и опять нос из шлема не высунуть.

Еще там, в том же направлении, были люди. Ничем иным дым не объяснить, в пожар от молнии поверить невозможно, слишком уж все сырое. Надо постараться этих людей разыскать, кем бы они ни были.

Не разыщет – тогда найти среди холмов сухое место, устроить укрытие – передохнуть денек, оглядеться. Прикинуть, что тут с охотой – не бывает мест совсем без зверья, это сейчас он за версту виден и все живое распугивает, а если залечь, затаиться, – наверняка что-нибудь живое из норок повылазит…

Короче говоря, необходим бивак, длительный отдых и жратва.

Поскольку сержант чувствовал – силы на пределе. Случается такое – и это вовсе не та привычная усталость, что подавляется усилием воли, а такая, что приляжешь или присядешь, – и не встать, и не сделать больше ни шагу… Хоть трибуналом грози, хоть расстреливай на месте, – не сделать. В роте «Гамма-7» подобное случалось с другими, и Багиров вытаскивал их на себе. Но это там, по сравнению с новобранцами-молокососами, он был железным Багом, здесь же выносливостью только с тундрой тягаться можно – а она любого одолеет…

Он поправил амуницию, обесточил все приборы, остатки энергии стоит приберечь. И приготовился двинуться прямиком в сторону замеченного дыма. Только закинул автомат за спину, – и тут опять завыло. Почти как накануне, но сейчас вой звучал гораздо сильнее. И источник его наверняка находился гораздо ближе.