Братья по крови Робертс Нора
– Ну, что думаешь, мой герой?
– А то и думаю, что выбора у нас нет, – скупо улыбнулся Катон. – Ни туда, ни сюда. Похоже, Нарцисс втянул нас в очередную переделку… Скажи мне, Септимий, и скажи без утайки: он знал, на что посылает нас, когда мы получили назначение в Британию? Это изначально было частью его замысла?
– Нет. Слово даю. Отец понимал, что его влияние на императора постепенно идет на убыль. И вас он сюда послал для вашей же безопасности.
– Тогда я так и подумал. Однако теперь, уж извини, уверенность моя не столь крепка. Уж слишком много совпадений.
– Вот-вот, и я так думаю, – поддакнул Макрон.
– Думайте, что хотите, – парировал Септимий, – но это правда.
В палатке нависло молчание: все трое взвешивали положение. Спустя какое-то время Катон зашевелился и скрестил на груди руки.
– Вопрос в том, что нам делать теперь? У тебя наверняка есть какой-то план. Не с пустыми же руками ты сюда шел…
– Да, есть кое-что. – Септимий слегка откинулся и провел пятерней по волосам. – Я подкупил одного знатного воина бригантов, чтобы тот присматривал за Венуцием, супругом правительницы Картимандуи. Похоже, это он увещевает ее сойтись с Каратаком. Она же пока проявляет осторожность. У нее союз с Римом, что дает ей постоянный приток серебра и обещание военной поддержки в случае необходимости. Но вместе с тем она и для Каратака дверь не закрывает. Женщина, безусловно, умная, но в шатком положении. Если она двинется на Каратака, то добрая половина ее людей перейдет в стан врага вместе с тем же Венуцием. Если же двинется на нас, то войско бригантов возглавит ее муж, а по окончании затребует себе всю власть. Куда ни кинь, везде проигрыш. А потому все зависит от удержания расклада таким, какой он есть. Если мы лишимся поддержки бригантов, то потеряем провинцию, а значит, и всё остальное. В случае везения мой соглядатай при дворе правительницы предупредит меня загодя, и тогда можно будет известить об опасности полководца Остория.
– Откуда у тебя уверенность, что верховному можно доверять? – спросил Катон.
– Осторий старомоден. Он ищет славы своему роду. Его устремление – одержать великую победу и, вернувшись в Рим, повесить свой меч на стену. То же самое можно сказать и о некоторых других офицерах, за которыми я прислеживаю.
– Вот как? И кто же? Может, легат Квинтат?
– Экий ты въедливый, префект… Да, Квинтат – один из них. Его семейство – сторонники Агриппины. Есть еще старшие офицеры – их немного, – кто прибыл в Британию недавно. Ты уже, я знаю, знаком с трибуном Отоном и префектом Горацием. Кстати, какого ты о них мнения?
Катон подумал, прежде чем ответить.
– Гораций – офицер, вроде как надежный. Повышен из рядов, служил вдали от Рима…
– Не так уж далеко. Как раз во время восшествия Клавдия он был центурионом преторианской гвардии. Один из немногих поддержал призыв сената о переходе обратно к республике. Он тебе об этом обмолвился?
– Нет. Зачем ему?
– Тогда от тебя, видно, укрылось и то, что его потом вскорости переназначили в Одиннадцатый легион.
– К этим жополизам? – ухмыльнулся Макрон. – Все как один были готовы подняться на нового императора, пока не объявился твой папаша с мешком золота и не откупился от них… Какой он им там присвоил новый титул? – Секунду-другую центурион припоминал и наконец щелкнул пальцами: – Верный империи Одиннадцатый легион Клавдия. Пока их не перекупит кто-нибудь другой. А зачем было посылать туда Горация, если его верность под вопросом?
– Как зачем? Чтобы удерживать всех потенциальных смутьянов в одной куче.
– А-а, намек ясен, – поджал губы Макрон.
– Я не уверен, что он наш человек, – подытожил Септимий. – Но присматривать за ним стоит. Более интересным персонажем считаю трибуна Отона. Его отец был продвинут в сенат Клавдием – и оправдал доверие. Однако его сын сошелся с наследником Нероном. Они, можно сказать, близкие друзья.
– Значит, похоже, наш человек, – рассудил Макрон.
– А ты не забыл, что это я в свое время спас Нерону жизнь? – кашлянув, напомнил другу Катон. – И он сказал, что когда-нибудь этот должок отплатит. Так что, возможно, я не в такой уж опасности, какую ты прочишь, Септимий.
– Так это было еще в то время, когда ты служил в преторианской гвардии. Нерон тогда понятия не имел, что ты собираешь сведения для Нарцисса. Он тебя вряд ли уже и помнит. Кроме того, Нерон фигура сугубо декоративная. А Паллас опасен по-настоящему. Сомневаюсь, что столь мелкое обязательство со стороны наследника воспрепятствует его намерению тебя убить.
В палатке Катона послышался шорох: возвратился с хворостом Тракс и сейчас возился с разжиганием жаровни. Септимий встал.
– Ну, что ж, мне пора. Отцу я напишу отчет. Дам знать, что ознакомил вас с положением дел. И что вы готовы содействовать мне в расстройстве планов Палласа.
– Нет-нет, постой! – вскинулся Макрон, но Катон его перебил.
– Септимий прав, – сказал он. – Нам надо на это пойти, ради нашего же блага.
Ветеран открыл было рот, но лишь молча махнул рукой.
– Если вам нужно будет со мною связаться, – тихо сказал Септимий, – спросите виноторговца Гиппарха. С армией я пробуду еще несколько дней – и отправлю в Рим известие о поражении Каратака. Если он будет пленен или убит, то козням Палласа будет нанесен тяжкий урон.
– Смотри не ошибись с сообщением, – остерег Катон. – А то еще неизвестно, кто кого разгромит: мы Каратака или он нас.
– Буду молить богов о нашей победе, – просто сказал Септимий. Он вдруг щелкнул пальцами, как будто что-то случайно вспомнил: – Кстати, хотел спросить напоследок. Сенатор Веспасиан – вы хорошо его знаете?
Друзья переглянулись.
– Мы под ним служили, – сказал Катон.
– Офицер что надо, – с чувством добавил Макрон. – Один из лучших легатов, какие только есть.
– Это понятно, – улыбнулся Септимий. – В его воинских качествах никто не сомневается. Меня больше интересует размах его амбиций. Он перед вами никогда не заговаривал о своих планах на будущее?
– Нет, – твердо ответил Катон. – О планах твердить – глупцом быть. А что?
Имперский соглядатай поджал губы.
– А чтобы не упускать из поля зрения самых многообещающих военачальников. А иногда и членов их семей… Например, его жену Флавию.
– А что с ней? – насторожился Макрон.
– Да ничего. Ваши пути, кажется, с ней однажды пересекались. – Септимий повернулся к Катону. – Вот ты наверняка знал ее в юности: встречал во дворце и еще сталкивался с ней, поступив в легион Веспасиана в Германии.
Катон кивнул:
– Было дело.
– И… какое у тебя о ней впечатление?
– Да я и не задумывался никогда. Она была женой легата, только и всего. А что?
Септимий, окинув Катона цепким взглядом, пожал плечами:
– Да так, ничего. Просто поинтересовался… Всё, оставляю вас с миром.
Чуть склонив голову, он попятился к клапану палатки, громко при этом восклицая:
– Тысяча извинений, префект! О, как я заблуждался! Мне ни за что не следовало обвинять вашего честного слугу! Чтобы как-то загладить это недоразумение, я завтра же пошлю вам кувшин своего наилучшего вина. Желаю вам приятной ночи, и да сопутствует вам удача в завтрашнем сражении!
Спиною вперед он вытеснился наружу и исчез.
Макрон с отчаянием в глазах поглядел на друга.
– Ты шутишь? Снова связываться с…
– Чш-ш! – осек его Катон.
Секунду спустя зашуршала перегородка, и в штабной отдел палатки просунул голову Тракс:
– Префект, огонь зажжен.
– Благодарю.
Денщик, не убирая головы, осторожно прокашлялся.
– Чего еще? – спросил слугу Катон.
– Я, это… заслышал невзначай, как уходит тот купец. Вы с ним, как я понимаю… уладили?
– Уладил. Так, простое недоразумение. Твои монеты он спутал с чьими-то чужими, не из нашего лагеря. А тебе, Тракс, беспокоиться не о чем.
Слуга облегченно вздохнул, а затем спросил:
– Не подать ли вам еды или чего-нибудь выпить?
– Не надо. Сейчас укладываемся. Завтра я надену свою новую кольчугу. Приготовь ее вместе с остальными моими доспехами.
– Будет сделано.
– Тогда всё, свободен.
Тракс кивнул и скрылся. Переждав с полминуты, Макрон вполголоса снова загорячился:
– Еще раз говорю: это безумие – позволять снова втягивать себя в работу на Нарцисса.
– Макрон, наш выбор очень ограничен. И то, что мы не хотим вовлекаться в борьбу между Нарциссом и Палласом, еще не значит, что они не вовлекут нас. Похоже, именно это теперь и произошло. Если Паллас для нас угроза, то мы не можем вот так запросто махнуть на нее рукой. И если Септимий говорит нам правду о столь масштабном характере событий, то это значит, что мы в еще большей опасности; и мы, и вся армия, что здесь воюет вместе с нами.
– Это если он говорит правду.
– А мы можем позволить себе роскошь сомневаться?
Центурион скрипнул зубами.
– Черт бы побрал этого Нарцисса… Вот же подонок… липнет, как триппер к херу! Ну никак мы от него не отделаемся, правда? – добавил он несчастно. – Как, похоже, и этот бедолага Веспасиан со своей женою… Вот зачем он пытал насчет Флавии?
– Понятия не имею, – пожал плечами Катон. – А ты не унывай. Может, мы уже завтра отделаемся от Нарцисса раз и навсегда – в зависимости от того, как все обернется.
– Прекрасно… Спасибо за жизнерадостные речи, засранец ты эдакий, – проворчал Макрон, поворачиваясь к выходу из палатки. – То, что нужно на сон грядущий.
Катон проводил друга взглядом, а затем встал, закрыл глаза и, утомленно потянувшись, повел плечами. Макрон прав: здесь есть о чем подумать. Одни тревоги. Но сначала предстоит битва, от которой столь многое зависит…
Глава 9
– Понеслась, – буркнул Макрон в тот момент, когда со стороны штаба захрипели буцины и загудели рога, мрачным эхом отлетая от утесов на другом берегу реки.
Не успел угаснуть трубный отзвук, как налегла на стопорные рычаги торсионов обслуга баллист, и к вражеским укреплениям по невысокой дуге рванулись смертоносные тяжелые стрелы. За баллистами возвышался ряд катапульт, метающих округлые камни по гораздо более высокой траектории. Все эти орудия располагались на сооруженной за ночь платформе, на высоте, которая не допускала случайных попаданий в ряды легионеров, выстроенных вблизи реки.
Свой самый сильный Двадцатый легион полководец Осторий поместил впереди. Вторую линию составлял Четырнадцатый и подразделение Девятого. Построенные к битве легионы Катон видел впервые с того дня, как остаток гарнизона Брукциума примкнул к армии Скапулы. Сейчас было видно, что во многих когортах наблюдается явный недобор, кое-где людей насчитывается меньше половины. Всего в построение входило тысяч семь, не больше. Чего не сказать о силах врага: с первого взгляда становилось ясно, что легионеры в меньшинстве. Но что еще хуже, враг располагал несравненным преимуществом при обороне возвышенности. К тому же легионерам было приказано оставить в лагере свои копья, которые, как известно, малоэффективны в бою на крутых склонах. Верховный решил при взятии холма полагаться на мечи. Из кавалерии, помимо Кровавых Воронов, у римлян имелась лишь одна турма ауксилариев; остальные рассредоточились вокруг противоположной стороны холма с целью пресечь отступление войска Каратака.
Во всяком случае, оставалось на это надеяться: донесений о том, что подразделения за холмом заняли исходный рубеж, пока так и не поступало; армия вышла на позицию, не дожидаясь их. Ну, а в самом лагере оставалось лишь сопровождение обоза, которое, выстроившись по периметру палисада, наблюдало за тем, как их товарищи готовятся к битве. Чистое небо, что приветствовало людей с рассвета, постепенно затягивалось сизыми тучами, что сползались под переменчивыми порывами ветра. На холмике по соседству с лагерем, откуда открывался вид на место предстоящей переправы легионов, в немалом количестве скопилась обозная публика. Кое-кто запасся едой и вином, чтобы тешиться не только зрелищем, но и кое-чем посущественней.
– Ишь, гульнуть собрались, – заметил Катон.
По покатому склону шмыгала ребятня, играла в какие-то игры. Атмосфера мало чем отличалась от обычных гладиаторских боев. Разница была лишь в неизмеримо большем масштабе. Но и не только в нем. Если битва обернется против римлян, то зрители окажутся на линии боя наряду с самими легионерами. Катон еще раз поглядел на детей. Из них многие были детьми солдат; неизвестно, сколько из этих веселых непосед к исходу дня сделаются сиротами.
Клацанье и треск катапульт привлекли внимание Катона обратно к реке. Видно было, как каменные заряды, взлетая по дуге, на миг словно зависают в воздухе, а затем обрушиваются вниз на укрепления врага. Оценить степень урона варваров было затруднительно: едва лишь заработали римские метательные орудия, как враги залегли на земле. А до этого стояли на укреплениях плотной стеной и орали легионам что-то оскорбительное, потрясая кулаками и оружием; некоторые казали и голые зады – нате-ка, мол, отведайте. Но едва первые стрелы метнулись над рекой, как вражье воинство пало наземь, и вершина крутого склона, только что кишевшая кичливыми косматыми воинами, внезапно как будто обезлюдела, став тихой и пустынной. Те из варваров, что стояли за второй линией обороны, быстро смекнув, что камни и стрелы до них пока не долетают, медленно показались вновь и стали оглядывать картину внизу. Железные наконечники стрел цокали по камням заграждений и впивались в почву склона. От камней, пущенных из катапульт, урон был в сущности небольшой. Вблизи за заграждения, где укрывался враг, их попало немного, и можно было легко представить себе их разрушительное действие: черепа и туловища, размолотые в кровавую кашу.
Впрочем, основной целью обстрела был не разгром вражеских укреплений – для этого бы потребовался целый обоз осадных орудий. Нужно было удерживать врага головой к земле, пока легионы пересекают реку и поднимаются к заслонам. Как только они приблизятся к первой линии обороны, бомбардировка прекратится и настанет черед смертельного ближнего боя. Подняв взгляд, Катон увидел, как над второй линией обороны реет стяг Каратака, а рядом на округлом валуне, властно упершись руками в бедра, стоит высокий воин, у которого из-под шлема свисают и колышутся на ветру длинные светлые волосы и борода.
– Жаль, что мы не дотягиваемся до него – указал Катон. – А то всего один удачный выстрел, и все могло бы кончиться.
– Ты так думаешь? – с сомнением спросил Макрон. – Большинство варваров на этом острове ненавидят нас всеми фибрами души. Убить одним из них больше, одним меньше – разницы это не сделает.
– Этот бритт – именно тот человек, что воюет с нами почти все это десятилетие. Своим делом он вдохновил десятки тысяч последователей, хотя время от времени мы одерживали над ним победы и загоняли обратно в эти горы. Но и здесь он добился, чтобы силуры и ордовики заключили союз, во главе которого встал он. Не было бы Каратака, глядишь, и невзгоды наши давно бы уже закончились.
Макрон обернулся к Катону:
– А ведь были времена, когда ты им восторгался.
– Было когда-то и такое. Еще до того, как он вклинился между мной и моей женой, а теперь и ребенком, которого она вынашивает. Теперь я хочу одного: когда все это закончится, поскорей возвратиться в Рим. К первому дому, который я могу назвать своим.
– Ты будешь тосковать по армии. Мирный гражданин из тебя никудышный.
– Ты же когда-то говорил и то, что приличным солдатом мне никогда не стать.
– В самом деле?
Катон кивнул.
– Гм, – кашлянул Макрон. – Могу же я насчет чего-нибудь заблуждаться.
Раздалась пронзительная нота, и сигнал подхватили рога Двадцатого легиона. Катон с Макроном машинально подались чуть вперед, глядя на золотистый поток шлемов и доспехов передних рядов, хлынувший к стремительным водам брода. Над остриями колыхался гордый орел – символ империи. Это всегда было волнующим зрелищем для Катона, хотя сейчас он никак не мог отделаться от растущего чувства тревоги, сомневаясь в разумности лобовой атаки.
Внимание отвлек легкий шлепающий шум, и ветер внезапно усилился. Катон поднял голову и моргнул от первых дождинок, упавших на лицо и отскочивших от шлема и кольчуги. Наползшие с востока тучи теперь висели над холмом и теснились к римскому лагерю, затеняя солнце. На лагерь нашла большая тень, накрыв Катона с Макроном, которые стояли сейчас на воротной башне. Дождь набирал силу.
– Просто диву даюсь, как этот гнусный островок до сих пор на плаву, – проворчал центурион, плотнее закутываясь в плащ, – никак не потонет.
Катон не отозвался, пристально наблюдая, как первая волна римлян переходит реку вброд. Тяжеловооруженные легионеры, подняв над водой щиты, с трудом продвигались вперед, сильно замедлив темп наступления. С того берега различалось, как варвары выглядывают из-за своих баррикад, наблюдая за продвижением римлян. Все это время метательные орудия продолжали обрушивать на врага камни и стрелы, пригвождая его к земле. Поверхность реки клокотала белой пеной, в то время как легионеры неуклонно пробирались к противоположному берегу. Наконец они достигли ряда вбитых кольев и замедлились еще больше, пытаясь пробраться сквозь препятствия.
Здесь Каратак и задействовал первую из своих ловушек. Склоны холма огласило мрачное гудение кельтского боевого рога, и из травяных зарослей вдоль берега реки выскочили фигуры – полуголые, без шлемов и щитов, на первый взгляд плохо вооруженные. Но вот один из них вскинул руку и неистово завращал ею у себя над головой.
– Пращники.
Расстояние между ними составляло не более тридцати шагов, а барахтающиеся среди кольев фигуры представляли собой превосходные мишени. Первые снаряды затарабанили с таким резким грохотом, что было слышно даже на воротной башне. Было видно, как в фонтанах брызг падают на мелководье первые сраженные. Те, кто лишился чувств, под весом своих доспехов уходили под воду, создавая новые препятствия для своих товарищей. Двадцатый легион выставил перед собой щиты, упорно двигаясь навстречу граду камней и кусков свинца.
– Неприятный сюрприз, – заметил Макрон. – Но надолго он парней не задержит. И уж тем более не остановит.
– Не остановит, но здорово их встряхнет. Так что, думаю, первая партия за Каратаком.
По мере того как римляне выкарабкивались из воды на берег, пращники начинали отступать, удерживая безопасную дистанцию и продолжая осыпать врага камнями и свинцом. Один из легионеров в ярости рванулся вперед, рьяно карабкаясь вверх по откосу. Центурион криком и жестами пытался остановить его, но было уже поздно. Щит обеспечивал защиту только спереди, и солдата мгновенно забросали с боков. Первый же выстрел угодил ему в колено, и он, споткнувшись, упал. Не успев подняться, получил еще один удар и без чувств распластался в траве.
– Дурила безмозглая, – процедил Макрон.
Центурионы и опционы методично выстраивали подразделения по мере того, как люди выбирались с утыканной кольями отмели; как только обрели форму три передовые когорты, началось восхождение по склону. Пращники впереди продолжали отход, удерживаясь на расстоянии. Внезапно один из них отлетел назад и грянулся оземь, пригвожденный мощной деревянной стрелой.
– Их оттеснили обратно в зону наших стрел и камнеметов, – понял Макрон. – А ну-ка, посмотрим, насколько гадам по вкусу их же уловки!
Многие пращники были сбиты теми выстрелами из катапульты, что не долетели до первой линии вражеских укреплений. Впечатление было такое, будто варваров сразил огромный невидимый кулак – воистину гнев великого Юпитера.
Однако такая атака не могла продолжаться долго из-за риска попадания в передние ряды Двадцатого, и вскоре прозвучал сигнал прекратить обстрел. Катапульты и баллисты жахнули по последнему выстрелу, и бойцы встали возле орудий в ожидании дальнейших приказаний. На том берегу пращники отбегали к укреплениям и проходили между рядами воинов, которые поднялись из укрытий, как только опасность со стороны римской артиллерии миновала. Приближающуюся стену из щитов варвары встретили вначале ругательствами, а затем градом камней и стрел, которые лучники Каратака пускали внавес, высоко поверх голов своих товарищей, так что стрелы сеялись на когорты, которые еще переправлялись через реку. При виде тел римлян, разбросанных по отмели и дальнему берегу реки, Катон почувствовал, как его сердце будто сковал ледяной холод. Те из раненых, что могли передвигаться, кое-как брели через течение обратно в надежде на врачебную помощь. Потери римлян составляли уже более сотни человек, а между тем бой за первую линию укреплений под тусклой пеленой дождя еще только завязывался.
Внезапно над холмами ослепительно полыхнула молния, и угольные тени, мелькнувшие в сияющей вспышке белого света, на миг придали картине вид монументального барельефа в штриховке дождевых струй. Но видение прошло, и взору предстали тысячи вовлеченных в схватку фигур: с врагом сомкнулся Двадцатый легион, и в сумраке непогоды, поблескивая, мелькали клинки и острия. Вслед за молнией грянул обвальный раскат грома, а за ним возобновил свое шипение ливень, стучащий по шлему так, что почти перекрыл собой шум битвы. Он же явно попортил зрелище зевакам, собравшимся на пригорке, которые сидели, укутавшись в плащи. Кое-кто, не выдержав, уже семенил вниз по склону обратно в лагерь, ища убежища от непогоды. Макрон что-то говорил, и Катон, тряхнув головой, подался ближе. Центурион поднес ко рту ладонь и прокричал:
– Верховный мог выбрать денек и поудачней! Ты как думаешь: он не отзовет людей назад, пока не уймется дождище?
– Какое там! Не такой он человек. Готов добиться своего во что бы то ни стало.
– Тогда нашим придется несладко!
– Еще как!
Они снова вернулись вниманием к схватке у ближних каменных укреплений, едва различимых за матово блестящей, перемежающейся завесой дождя. Враг держался упорно, легионерам прорваться не удавалось. Из реки обратно на берег вылезала безостановочная череда насквозь вымокших раненых – они пробирались меж когортами второй линии и притыкались на землю в ожидании догляда санитаров. В сторону раненых тревожно косился кое-кто из зеленых рекрутов, которых в свою очередь поносили опционы, чтобы они глядели вперед, а не по сторонам.
Спустя какое-то время ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и сквозь рваные прогалины в тучах прорвались лучи солнца, с пугающей ясностью обнажив страшную картину боя. Легионерам удалось пробиться в нескольких местах, и они удерживали это хрупкое преимущество, чтобы создать пространство для рывка своим товарищам. И тут в одной из точек, где враг, казалось, воздвиг укрепление выше обычного, баррикада вдруг пришла в движение. Катон вгляделся в противоположный берег и мгновенно уловил опасность, заметив людей, расшатывающих деревянные балки. Но отсюда он мог лишь беспомощно наблюдать, как вниз на легионеров покатились камни – точнее, здоровенные валуны. Этот небольшой горный обвал прокатился сквозь ряды, сшибая людей и унося их в слепой путанице тел, мелькающих конечностей, щитов, земли и грязи. На этом враг не остановился и пускал камнепад за камнепадом, пробивая в плотных построениях римлян обширные бреши. Затем вновь протрубили рога, и варвары, незамедлительно оставив свой первый рубеж обороны, начали взбираться ко второй линии укреплений.
– Тем не менее мы прорвались, – с мрачным удовлетворением заметил Макрон. – Остался последний рывок.
– Если он дастся так легко, – отозвался Катон. – Взгляни на склон. Наши ребята вымотаются подъемом. В полной оснастке, которая к тому же набрякла от дождя и переправы по реке. Да и земля превратилась в густую грязь. А это тоже скажется.
С воротной башни было видно, как их товарищи прорываются через проломы в укреплениях, частично разрушенных самим же врагом. При попытке одолеть набухшую влагой землю солдаты поминутно поскальзывались и шлепались; каждый шаг, с трудом сделанный по раскисшей глине, еще сильнее затруднял продвижение тем, кто лез следом. Легко вооруженные варвары без труда отрывались от неприятеля, а те, кто посмелее, еще и останавливались, чтобы схватить и метнуть вниз со склона камни, некоторые из которых попадали в преследующих римлян и оборачивались для них переломом челюсти, колена или лодыжки. Довольно скоро стало ясно, что люди Двадцатого уже выдохлись и слишком устали, чтобы вступать с врагом в полноценный бой. Не одолев и половину склона, солдаты стали замедляться и останавливаться – все как один перемазанные жирной грязью; некоторые, убрав мечи обратно в ножны, взбирались по откосу прямо на четвереньках, чтобы не скатиться вниз. Центурионы, которые угадывались по поперечному гребню на шлемах, по-прежнему вели людей, понукая и подгоняя. Сзади лезли опционы, хлеща своими длинными деревянными жезлами с целью взбодрить нерадивых, что барахтались в хвосте.
Медленный подъем стал еще опасней, когда защитники первой линии примкнули к своим товарищам, что обороняли верхний ярус. Теперь камни и прочие метательные снаряды градом сыпались на легионеров, нанося все новые раны и увечья и останавливая тех, кто пытался загородиться поднятым щитом, рискуя при ударе скатиться вниз.
– Еще неизвестно, чья возьмет, – негромко высказал предположение Катон.
Макрон, видя, как захлебывается натиск, пробурчал что-то невнятное.
Первые шесть когорт смешались в одну грязную массу, киша на склоне как черви; остальные четыре, начав подъем от линии берега, еще пытались держать строй. Добравшись до остатков первой оборонительной линии, благодаря стараниям офицеров они выстроились на противоположной стороне заново. А навстречу им где ковыляли, где кубарем скатывались вниз к реке пострадавшие – ослабевшие из-за ранений и изможденные тяжелой битвой за холм. Лишь когда четыре когорты выровнялись, старший офицер отдал приказ наступать. Но ни о каком активном наступлении, как обычно бывает на поле боя, речи не шло. Вместо этого передние ряды продвигались с черепашьей скоростью, чтобы укрепить сильно разреженные передовые подразделения. Каждый шаг осложняла липкая скользкая грязь.
Дело хоть и медленно, но все-таки продвигалось: расползшаяся масса первых шести когорт наконец стала приближаться к верхнему поясу укреплений. Склон внизу был усеян людьми, из которых раненые составляли, в общем-то, меньшинство. Многие просто сидели или лежали, отвалившись в грязь, чтоб хотя бы немного отдышаться и набраться сил перед дальнейшим восхождением. Вдруг перед ними на укреплении показалась фигура и вскинула руку, потрясая длинным мечом. В ту же секунду по всей протяженности холма взвыли боевые рога варваров, и сотни воинов хлынули через баррикаду, лавиной устремляясь вниз по склону и врубаясь в римлян, что находились немногим ниже. То тут, то там росчерками засверкали клинки и лезвия топоров, сметая нестройные ряды Двадцатого легиона, не успевшего изготовиться к столь неистовой атаке. А враг меж тем все летел набирающей стремительность лавиной, массой своей придавая броску силу и весомость. Невероятно, но легионеры под этим натиском как-то выстаивали. Впрочем, длилось это недолго, и они начали пятиться вниз по холму.
– Вот зараза, – рыкнул Макрон, сжимая деревянную загородку башни. – Гляди-ка, они нас ломят!
Катон молча кивнул. Каратак высчитал свой натиск отменно, дав неприятелю предельно вымотаться на подходе. Теперь у его воинов, находящихся на возвышенности, было явное преимущество, к тому же они были свежи после отдыха за верхним ярусом, и теперь со всей яростью кидались на облепленных грязью легионеров, рубя и разя их клинками, вырывая щиты и набрасываясь на неповоротливых от собственной тяжести римлян с волчьей лютостью. Передовые легионеры срубались или же их пихали назад на своих товарищей, отчего и те, и другие поскальзывались и падали в слякотное окровавленное месиво. Сдержать этот натиск было решительно нечем, и тем, кто стоял на противоположном берегу реки, оставалось лишь взирать со всевозрастающим ужасом на картину бедствия, что разворачивалась у них на глазах.
Однако худшее было еще впереди: четыре последние когорты смешивались с отступающими солдатами из первой волны. Постепенно скапливалось все больше растерянных, лишенных сил и сбитых с толку легионеров, пока весь легион не превратился в неповоротливое сборище вооруженных людей, бессмысленно возящихся в грязи. Враг наседал, доводил свое преимущество до логического завершения, сбрасывая римлян со склона и нещадно засекая любого легионера, который опрокидывался в слякоть.
Макрон выбросил руку в сторону полководца Остория с группой командования, что наблюдали за битвой из прибежища на ближнем берегу.
– О боги, почему же он не подает сигнал?
– Не знаю, – сокрушенно вздохнул Катон, – не знаю.
Всякая видимость сплоченности и слаженности действий исчезли. О том, чтобы выстроиться вокруг сигнумов или опционов, не могло идти и речи: враг немилосердно теснил легион назад. Наконец со стороны верховного и его свиты буцина прохрипел сигнал к отступлению. Легионеры Двадцатого тут же ускорили отход по склону к реке. При этом со стороны теснящего их воинства Каратака вырвался многоголосый победный рев. Разрозненные группки легионеров продолжали стоять лицом к врагу, пытаясь удержать некое подобие строя и в то же время прикрывая своих соратников.
Первые из отступающих, добравшись до берега, с трудом пробирались обратно под защиту через уцелевшие на отмели колья, даже не в силах удержать над водой свои щиты. Течение вырывало их из обессиленных рук, и щиты, крутясь по воде, быстро уносились прочь, то ныряя, то выныривая, словно прощаясь со своими хозяевами, и постепенно скрывались из виду. Люди выбредали на свой берег и валились на мокрую траву, судорожно и взахлеб дыша. Перейти реку раненым помогали товарищи и, едва дойдя до твердой земли, обессиленно валились с ними рядом. Берег постепенно заполнялся, обретая сходство с огромным эвакуационным пунктом, а люди всё прибывали, выходя из реки. На другом берегу варвары, вытеснив легионеров за нижний рубеж обороны, преследовали их до самой реки. Несколько групп римлян продолжали сражаться, сомкнув щиты, и так же в боевом порядке отступали в воду.
От внезапного треска баллист Катон невольно вздрогнул. Он был так поглощен происходящим, что не заметил, как орудийная прислуга приготовилась к возобновлению бомбардировки. Через реку, поверх голов отступающих по бурной воде разрозненных легионеров, прянули железные стрелы. Они падали среди воинов Каратака, пробивая их насквозь. К баллистам присоединились катапульты, мечущие по дуге смертоносные камни, которые усугубляли потери врага. Спустя минуту загудели рога, и вражье воинство стало откатываться, карабкаясь вверх по склону под защиту первой линии обороны. Там они спешно ложились, так что достаточно скоро движение на склоне холма замерло. Шевеление наблюдалось лишь среди раненых: они мучительно извивались среди жирно лоснящейся грязи, пучков травы и серых камней. Среди них кое-кто из римлян уцелел, каким-то образом избежав внимания вражеских воинов во время их дикого броска.
Сражение прекратилось, и остатки Двадцатого легиона сумели добраться до ближнего берега. Баллисты и катапульты еще какое-то время работали, но затем им был дан приказ остановиться. Над сценой побоища нависло жутковатое безмолвие – впечатление такое, будто оба воинства, словно два гигантских борца, обескровленные и согнутые усталостью, ненадолго расцепились, чтобы перевести дух. Вдалеке на том берегу показалась горстка фигур, которая хлопотливо рассеялась с целью подобрать своих раненых и перерезать глотки римлянам, которые были еще живы. Варваров было мало и находились они слишком далеко, чтобы можно было метко поразить их из баллист, так что с этим пришлось мириться.
Катон почувствовал, как нервное напряжение, сковывавшее его тело все время, пока длился приступ, истощило его силы, уступив место внезапной усталости, и обнаружил, что сильно вспотел. Он опустил голову и на мгновение закрыл глаза, почувствовав облегчение от того, что редкостно неудачная попытка взять холм лобовой атакой закончилась. Глубоко вздохнув, он открыл глаза и огляделся. Через реку перешли последние из солдат Двадцатого. Но передохнуть им не дали. Там вдоль берега уже скакал верхом штабной офицер, выкрикивая приказания и порывисто взмахивая рукой. Офицеры легиона принялись понукать своих людей встать на ноги и отводить их от переправы.
– Что там происходит? – тревожно спросил Макрон. – Надеюсь, не то, о чем я сейчас подумал?
Катон не ответил. Он угадал намерение верховного, но изо всех сил уповал на то, что ошибается. На глазах у всех изможденные солдаты отходили, оставляя открытую полосу земли перед объединенными когортами Четырнадцатого и Девятого легионов. Когда место перед ними было наконец расчищено, полководец Осторий поднял руку и застыл, указывая ею на холм. К метательным орудиям подскочила прислуга, и нависшая было тишина вновь нарушилась треском баллист и грохотом метательных лап катапульт.
Буцины воззвали к наступлению, и вперед двинулись стоящие у переправы ряды новых легионеров. В лучах внезапно вышедшего солнца они смотрелись празднично, как на параде.
– Что этот глупец затевает? – прошипел Макрон. – Что он, старый хрен, удумал?
– Безумие, – покачал головой Катон.
Когорта за когортой всходила по пологому склону к реке, а с того берега уже раздавался глумливый рев врага, еще яростней, чем прежде. Внезапно Катон отошел от поручней и порывисто зашагал к лестнице, ведущей с башни.
– Господин префект! – окликнув, поспешил следом Макрон. Друга он нагнал уже на ступенях и, глядя сверху, пытливо спросил: – Ты куда?
– Кто-то должен попытаться все это остановить, – твердо ответил Катон. – Пока Осторий не превратил поражение в окончательный разгром.
Глава 10
Не успел Макрон что-либо возразить, как Катон, проворно спустившись с лестницы, побежал трусцой туда, где держал его коня Тракс. Выхватив у слуги поводья, он запрыгнул в седло и, ударив пятками, пустил своего Ганнибала в галоп, направляясь к воротам лагеря. Копыта эхом простучали в деревянных недрах башни, и вот конь уже мчался по накидному мосту через ров и вниз по склону, к верховному с его штабистами. Катон был исполнен решимости сделать что угодно, лишь бы удержать Остория от повторения неудавшейся атаки, грозящей обернуться бессмысленной гибелью множества людей.
Передовые центурии Четырнадцатого легиона с Квинтатом во главе уже вступали в реку. Легат заехал на мелководье верхом и в фонтане брызг спрыгнул с седла. Передав поводья слуге, он принял от одного из легионеров щит и, вынув меч, двинулся рядом с сигниферами, несущими над собой штандарты легиона так, чтобы все видели. В арьергарде верхом на белом коне виднелся трибун Отон, машущий над головой мечом для ободрения своих солдат. Наступление проходило в насупленном молчании: все сознавали, что их ждет впереди. Благодаря спуску к реке и подъему на холм ни от кого из резерва не укрылось, как складывался предыдущий штурм. И вот теперь они сами шли по следам своих павших товарищей. Можно было лишь дивиться такой дисциплине среди солдат, повинующихся приказам беспрекословно, без малейших признаков колебаний или несогласия. Но теперь те самые качества, что делали легионы столь эффективными в бою, уподобляли их агнцам, идущим на заклание по команде их безрассудных военачальников.
Оставалось лишь надеяться, что Осторий все-таки смягчится, отозвав свою армию до того, как случится непоправимое, и сделает это без вмешательства Катона. Но среди офицеров, собравшихся на холме вблизи реки, не было и намека на подобное решение. Тогда Катон, стиснув зубы, натянул поводья и, почти приблизившись к верховному и его штабу, перешел на рысь. Несколько лиц обернулось на приближающийся звук, но внимание самого Остория было сейчас сосредоточено на переходе легионов через реку. Передние ряды, теперь уже утратившие стройность, добрались до оставшихся кольев и начали подъем от воды к берегу.
Римские орудия, как и в предыдущий раз, прекратили обстрел, и вместе с тем, как грянулись оземь последние стрелы и камни, над заграждениями поднялись варвары и пустили град своих стрел и камней на приближающихся легионеров. Однако на этот раз римляне знали, чего ожидать, и офицеры тут же скомандовали переднему ряду выставить перед собой стену из щитов, а остальным поднять щиты над головой, так что все построение обросло своеобразным панцирем на пути у града из камней, стрел и зарядов пращей, тарабанящих по покатым поверхностям. Защита на сей раз была образована дружнее и лучше, но само построение на крутом склоне было громоздким, неуклюжим и не могло держаться долго, а между щитами образовывались неизбежные бреши по мере того, как там падали люди.
Катон, подъехав, остановил коня сбоку от верховного, и, стараясь успокоиться, сделал несколько глубоких вдохов.
– Командир?
Осторий обернулся, при этом на лице его мелькнуло удивление.
– Префект Катон, что вы здесь делаете? Ваше место в лагере, рядом с вашими людьми.
Катон эту фразу проигнорировал и, выпрямившись в седле, произнес:
– Командир, нам следует отозвать людей назад.
– Как? Что вы сказали?
– Cо всем должным почтением я бы рекомендовал вам отозвать силы Четырнадцатого и Девятого легионов.
Катон знал, что вокруг потрясенно переглядываются офицеры, а также что настроение верховного мрачнеет.
При глубоком вдохе ноздри Остория затрепетали.
– Вы забываетесь, префект. Вы смеете оспаривать мои приказы?
– Командир, я лишь призываю вас пересмотреть решение. Пока мы не потеряли понапрасну еще больше людей.
– Молодой глупец, разве ты не видишь, что мы уже на грани прорыва? Еще один натиск, и враг побежит. Он будет сломлен, сражен, и на этом все кончится. Победа была у нас уже почти в руках, если б не те олухи, – он сердито указал на людей Двадцатого, что сейчас медленно перестраивались, а сотни раненых получали помощь от медиков легиона. – Я был не прав единственно в том, что чересчур положился на этих слюнтяев. Но Квинтат и наша вторая волна сделаны из более прочного материала. Они не остановятся, пока не прорвутся сквозь ряды неприятеля и не возьмут холм.
– И все-таки они люди, а не титаны. А земля перед ними – сплошное болото. Они выбьются из сил задолго до того, как сумеют одолеть врага.
– Хватит, префект! Возвращайтесь на ваш пост. Вами я займусь позже.
– Господин…
– Немедленно убирайтесь прочь с глаз моих! – Осторий указал рукой в сторону лагеря.
Было ясно: возражать и спорить бессмысленно. Попытка не удалась. Люди из второй волны обречены повторить неудачу своих товарищей. Ну, а если армия каким-то чудом уцелеет и продержится, префекту Катону не избежать гнева верховного. Он усомнился в авторитете полководца, причем на людях, перед подчиненными. А потому кары не избежать.
Катон натянуто отсалютовал, вслед за чем развернул коня и галопом поскакал обратно в лагерь. К тому времени как он возвратился к Макрону, Четырнадцатый легион поравнялся с первой линией обороны, и там завязался бой. Макрон встретил друга встревоженным взглядом:
– Я так понимаю, верховный голосу рассудка не внял?
Катон покачал головой.
– Все равно надо было попытаться.
– Конечно надо, – грустно улыбнулся Макрон. – И ты его, понятное дело, разозлил.
– Безусловно.
Больше сказать было нечего, и оба вернулись вниманием к холму. Бой был жестоким; кое-кто из самых отчаянных варваров наскакивал на римские щиты в попытке пробить строй легионеров. Но те сохраняли дисциплину и неуклонно пробивались через бреши в укреплениях, созданные при первой атаке. Дюйм за дюймом они теснили воинство Каратака назад, пока по зову горнов враг, прекратив сопротивление, не устремился вверх ко второму ярусу укреплений.
– На этот раз дело продвигается лучше, – отметил Макрон.
– Погоди радоваться, – рассудил Катон. – Им еще нужно одолеть склон и пробраться по грязи. И к тому же погляди, – Катон указал в сторону вершины холма.
Солнечная интерлюдия, судя по всему, близилась к концу. С запада наползали лиловые тучи, грозящие возобновлением дождя. К тому времени как воины варваров добрались до второй линии баррикад, уже начало накрапывать. Катон увидел, что ряды противника заметно поредели, и вожди сейчас стягивают людей с флангов, чтобы воспрепятствовать продвижению римлян вверх по склону. Было видно, как с каменистых склонов и утесов, обступающих поле боя, стягиваются небольшие отряды варваров, призванные перекрыть единственный проходимый маршрут по холму.
В ту минуту, когда мрачные облака закрыли собою солнце, притупив блеск доспехов, передовые ряды Четырнадцатого осыпал свежий град камней и стрел. Тонкая взвесь дождя, сеясь по склону, укрыла врага, а момент спустя легионеры достигли того места на склоне, где терялась опора и начиналась вязкая грязь. Тем не менее солдаты упорно шли, пробираясь наверх к поджидающим их бриттам. Сомнений у Катона не было: эта атака провалится точно так же, как и предыдущая. Для безусловного обеспечения отпора Каратак собрал за баррикадой все свое воинство. При таком раскладе Остория ждало поражение, его изможденных людей – верная гибель, ну а когда весть о победе Каратака разнесется по провинции, каждый варвар, носящий в сердце ненависть к Риму, бурно возрадуется. Многих это подтолкнет взяться за оружие, а те из племен, что покуда держат нейтралитет, наконец сомкнутся с Каратаком узами союзничества. Последствия, что и говорить, удручающие.
Катон лихорадочно соображал, внимательно изучая место сражения. А затем он увидел едва заметную тропу слева, за обступающими поле боя каменными выступами. Префект почувствовал, как ускорился пульс, пока в голове складывался план. Скоропалительный, под стать обстоятельствам, он безусловно противоречил и здравому смыслу, и служебному долгу подчиняться приказам. Цена неудачи – неминуемая смерть. Если удастся уцелеть, то его, как префекта, скорее всего, разжалуют и с позором прогонят из армии. Впрочем, ни один из этих раскладов несравним со скорым поражением войск Остория. Если оно случится, то ни ему, ни его людям все равно не жить. Враг не пощадит.
Катон обернулся к Макрону и посмотрел на него взглядом, полным отважной решимости:
– Срочно строй людей за южными воротами лагеря. Мне нужны Кровавые Вороны в полном снаряжении.
Макрон уставился в замешательстве:
– Катон, ты что такое творишь?
– Сейчас – ничего. Ничего, что помешает разгрому, который вот-вот произойдет вон там. – Он ткнул большим пальцем в сторону холма. – Но мы можем сделать нечто, способное все изменить. Строй людей, говорю тебе! Это приказ.
– Ваш приказ, господин префект, – стеречь лагерь.
– Макрон, я распоряжаюсь от своего имени. Нельзя терять ни минуты. Доверься мне и делай то, что я говорю.
Ветеран, потерев свой щетинистый подбородок, кивнул.
– Ладно, дурила. О боги, берегите нас!
Он заспешил к лестнице, и через некоторое время Катон услышал командный рев, которым Макрон отдавал приказы офицерам, чтобы те строили своих солдат. Напоследок Катон еще раз оглянулся на холм. Четырнадцатый находился не более чем в полутора сотнях шагов от верхних укреплений. Ливень хлестал вовсю. На исход битвы еще можно было повлиять, но время шло на минуты. Отпустив перила, Катон помчался с башни, а оттуда, во весь дух, – к своему коню.
Две когорты сопровождения уже выстроились снаружи лагеря под шипящими дождевыми струями. На многих лицах читалось взволнованное любопытство. Солдат было всего двести с небольшим – в обрез, с учетом задуманной задачи, но все как один закаленные в битвах ветераны: уж если кто и способен изменить судьбу сражения, так это именно они.
Катон, набрав в грудь воздуха, прокричал через шум дождя:
– Времени на разъяснения нет! Мы выходим в бой, и нельзя терять ни минуты! Что от вас требуется, узнаете, когда мы выйдем на позицию! Прошу об одном: когда настанет время, сражайтесь как демоны! Вторая Фракийская, Четвертая когорта Четырнадцатого, в наступление!
Катон повернул коня и погнал его быстрым шагом, уводя людей от лагеря. По правую руку впереди возвышался холм, где все еще стояла кучка гражданских, в растерянности и отчаянии наблюдая за борьбой на противоположной стороне реки. Своих людей – конницу и две неполные центурии легионеров под началом Макрона – Катон быстро повел вокруг подножия холма и далее за негустой полосой деревьев, тянущейся вдоль речного берега. Сквозь древесные стволы различалось неспешное течение рябой от дождя воды. На этом участке река была существенно глубже; мелководьем, похоже, и не пахло. Катон помнил, что накануне битвы на совещании у Остория были отмечены несколько мест на реке, непригодных для массовой переправы. Оставалось уповать, что подступы к реке не охраняются, ведь от этого зависел успех замысла. Если бы неприятель не был созван в помощь к основным силам, направленным на отражение второй атаки римлян, то план Катона, безусловно, провалился бы. Даже при успешном одолении переправы потери оказались бы чрезмерными для воплощения этой отчаянной затеи. По ту сторону на некотором расстоянии от берега недобро возвышались серые скальные выступы.
Небольшая колонна спешным порядком миновала скалы, и вот за деревьями открылась узкая дорожка, ведущая к броду, который здесь все-таки был, – отмель с бурунами, пенящимися вокруг разбросанных по дну валунов. Катон, в предостережении подняв руку, перекинул ногу через луку седла и соскочил на землю.
– Ты чего? – поспевая к другу, спросил запыхавшийся Макрон.
– Нужно узнать, свободен ли путь. Все оставайтесь здесь. Как только я подам команду, вели людям переходить реку без промедлений.
Макрон отсалютовал, и Катон повернул к реке. Спустившись по тропе к воде, он остановился, глядя через узкий брод на противоположный берег. Никаких признаков движения там не наблюдалось. Примечательно, что отсюда не было видно ни поля боя, ни лагеря – как раз то, что надо. Катон, внутренне напрягшись, поступью тронулся через реку, не спуская глаз с каменных отрогов и склона по левую руку, где вверх по темным камням петляла крутая тропа. Присутствия врага не ощущалось. Студеная вода хлестала по голеням, но дно здесь было вполне сносное и пробираться удавалось без труда. На середине реки вода доходила максимум до бедер, и Катон, с плеском выйдя на отмель у противоположного берега, облегченно перевел дух. Здесь он незамедлительно обернулся и, не полагаясь на силу голоса поверх шума воды, несколько раз энергично махнул Макрону рукой – дескать, все сюда.
Почти тотчас на берег выехали первые из Кровавых Воронов и, сойдя с седел, в пешем ходу завели в реку своих коней, чтобы ненароком не повредить их или себя, оступившись на ненадежном речном дне. Вслед за кавалерией двинулись легионеры, по привычке держа щиты на весу, хотя, кроме дождя, на них сейчас ничего не падало. Дождавшись кавалерию, Катон жестом подозвал своего старшего декуриона и указал ему на тропу:
– Мирон, ступай туда. Остановишься перед тем, как выберешься на вершину.
Читать бесплатно другие книги:
