Братья по крови Робертс Нора

Глава 23

Сидя в седле, префект молча оглядывал людей, подобранных в конный авангард. Их было пятьдесят, стоящих возле лошадей в ожидании слов своего командира. Их оснастку Катон приказал перенести в обоз, чтобы они ехали налегке, готовые ответить на любую угрозу. Большинство составляли фракийцы, не раз ходившие под его началом в бой. За их дисциплину поручились командиры турм. Кое-кто пришел из пополнения батавов, доказавших свою надежность.

– Люди, вроде, хорошие, – вполголоса сказал Катон стоящему рядом декуриону Мирону.

– Да, господин префект. Лучшие из наших. Для той своры на холме более чем годны.

Оба, не сговариваясь, посмотрели наверх, где на гребне, меньше чем в миле отсюда, растянулась тонкая цепочка конников. За ночь они сменили позицию и теперь растягивались, перегородив тропу, по которой колонне предстояло восходить после снятия с лагеря. Работа по сворачиванию шла уже давно. Деревянный палисад был снят, а колья уложены на тлеги. Сейчас заканчивали срывать последний участок вала: землю быстро скидывали в ров, и лишь небольшой отвал грунта обозначал контуры стоявших ночью укреплений. Поверх седельных сумм мулов приторачивались последние из свернутых палаток. Тягловый скот был запряжен в повозки и телеги, которые погонщики заканчивали выставлять в линию. Спереди и сзади строилась пехота с походными торбами на плечах. Кавалерия когорты Горация и остаток Кровавых Воронов распределились по флангам и тылу колонны, не более чем в двадцати шагах от пехоты. Дорожная повозка Поппеи Сабины переместилась в середину короткого обоза вместе с отделением легионеров, назначенным ее охранять.

– Будем надеяться, что до испытания нас на прочность дело не дойдет, – ответил своему подчиненному Катон и, прокашлявшись, перешел на командирский тон. – Благодарю, декурион. Можете воссоединяться с остальной колонной.

– Это как же? – удивленно обернулся Мирон.

– Здесь командование возьму я. А вы будете командовать остальной алой, до дальнейших распоряжений.

Этот момент Катон предугадал. Он уже принял для себя решение исключить декуриона из авангарда. Накануне норов Мирона выдал его непригодность для намеченной задачи. Префекту были нужны люди, на невозмутимость которых при испытании можно положиться. Но говорить об этом декуриону он не хотел. И уж тем более упрекать. Пусть Мирону и не хватало темперамента, пригодного для командования или даже для предстоящей задачи, офицером он был достаточно компетентным и не заслуживал обиды. До своего потолка в звании парень уже дорос, и теперь до конца срока службы ему так и предстояло оставаться декурионом. Ценность его для Катона состояла как раз в ней – исправной службе в данном качестве.

Мирон замешкался, а Катон сдержанно улыбнулся.

– Мне нужен надежный человек, который примет командование, если со мной что-нибудь случится. Понимаешь?

Декурион кивнул и отсалютовал:

– Да, господин префект. На меня вы можете положиться.

– Вот и хорошо.

Отсалютовал и Катон, после чего Мирон развернул лошадь и живым аллюром поехал туда, где ждала отправки остальная колонна.

Между тем командир вернулся вниманием к своему авангарду:

– Вам всем известно, отчего вы были выбраны на выполнение этой задачи! Вы – лучшие люди во всей але. И это выделяет вас из любого другого конного подразделения армии. Нет алы грознее, чем Вторая Фракийская. Вы зоветесь Кровавыми Воронами. Но эта честь дается непростой ценой. Репутация наша созидалась теми годами, что ала воевала в Британии. Но как со всякой репутацией, то, что подчас создается годами, может рухнуть в один-единственный миг позора. – Катон сурово оглядел своих всадников. – И именно этого я не допущу. Сегодня мы можем столкнуться с жесточайшим испытанием на самодисциплину, выносливость и отвагу. И мне нужно, чтобы каждый из вас понимал то, чего я от него требую. А требую я абсолютного повиновения. Что бы нынче ни происходило, как бы вас ни подстрекали, задирали и провоцировали, вы должны это снести. И никак не реагировать. Ни-как, если только я не отдам четкого приказа. Мне нет дела, даже если какой-нибудь вонючий волосатый пастух из бригантов запрыгнет к кому-нибудь из вас в седло и начнет наяривать в задницу. Если такое случится, то – терпеть и не морщиться. А кто только посмеет поморщиться – тому заступ в зубы, и весь остаток службы лопатить дерьмо в латринах когорты центуриона Макрона!

Последняя фраза вызвала нестройный смех, и Катон мысленно благословил соперничество между двумя подразделениями, что вместе служили почти весь этот год. Пусть он представил это в виде шутки, но было хорошо известно, насколько она способна настропалить людей, которых пуще смерти страшит одно: осрамиться перед лицом своих товарищей, которые к тому же являются и соперниками.

– Ну, Кровавые Вороны, – посуровел он лицом, – по коням!

Всадники заученно повернулись к своим седлам, отсчитали про себя от одного до трех и, так же дружно махнув в седла, придержали под собой загарцевавших лошадей. Выждав, когда строй выровняется, Катон повернул коня в голову колонны и выставил перед собой руку:

– В колонну по четыре, за мной!

Они миновали пехотинцев Горация и поехали мимо когорты Макрона, которая в случае столкновения должна была их подпирать. Во главе первой центурии стоял Макрон, с приближением друга отсалютовавший:

– Удачи, господин префект!

– И тебе, центурион.

Казалось бы, дежурные разменные реплики, но оба чувствовали меж собою глубинную связь. Сколько раз за годы доводилось им, двум неразлучным друзьям, проходить через такие моменты? Однако на этот раз все ощущалось по-иному. Иная храбрость требовалась для сдерживания всех своих навыков, требующих разить врага первым. Навыков боевой выучки и инстинкта самосохранения, дарованного самой жизнью.

– Если что-то не сложится, я хочу, чтобы Юлии все рассказал именно ты.

– Гони ее в тую, эту мыслишку.

– Ну и словеса ты находишь, – улыбнулся Катон и, подбодрив коня, выехал на тропу впереди авангарда, за которым в десятке шагов держалась когорта Макрона. – Кровавые Вороны, стой!

Всадники натянули поводья, и лошади встали, прядая ушами и нетерпеливо, с глухим стуком перебирая копытами по утрамбованной земле. Сейчас колонне оставалось лишь ждать команды выдвигаться. Солнце уже взошло и овеивало окрестности своим ласковым теплом. Этот же свет омывал и ждущих впереди варваров, которые на его фоне отчего-то казались крупнее своих естественных размеров – наверное, причиной тому было внутреннее сосущее напряжение, от которого Катон никак не мог отделаться. Даже несмотря на то, что в душе он не верил, что Белмат со своей горсткой людей действительно пожертвует собой ради затравки войны. В этой ситуации было что-то до невозможности странное – настолько, что никак не удавалось унять своего сомнения.

Наконец, после короткой заминки, в колонну оказался встроен последний недостающий фрагмент (какая-то телега), и утренний воздух огласил звук трубы – чистой крылатой нотой, отлетевшей эхом от склонов ближних холмов.

Катон, глубоко вдохнув, воззвал через плечо:

– Кровавые Вороны, вперед!

Чуть наддав пятками, он тронул с места коня, не спуская глаз с варваров, перегородивших дорогу не более чем в полумиле отсюда. Воздух наводнило постукивание копыт, приглушенный топот тяжелых подошв и громыхание обоза. А сверху в лазурном небе сновали стаи мелких пичуг, в поисках утренней кормежки ныряя в кусты и длинные травы среди россыпей желтых и белых полевых цветов. Впрочем, сейчас было не до любования красотами: взгляд Катона был направлен туда, где на гребне пологого холма дожидался Белмат со своими людьми.

Его уже можно было различить – он восседал на своем кауром прямо посредине тропы, в той заносчиво-высокомерной позе, которая вполне характерна для племенных вождей этого острова. На секунду мелькнуло сожаление, что рядом нет Веллоката: перевел бы обмен словами, что ли… Но переводчику указано ехать в крытой повозке Поппеи, подальше от глаз. Оно и правильно. Вид сородича, едущего с римлянами, мог всколыхнуть у варваров страсти, а они разгорятся в насилие, о котором потом всем придется сожалеть. Да перевод, собственно, и не нужен. Слова излишни: что делать, известно и без них. К тому же при таком раскладе они могут быть даже опасны. В сущности, желание, чтобы кто-то ехал рядом, было вызвано некомфортностью держаться впереди колонны одному. Уязвимость со всех сторон. Сердце билось птицей, толкая по жилам жаркую от волнения кровь. Лишь отчаянным, крайним усилием воли пресекая смятение, Катон заставлял себя твердо смотреть вперед.

И вот, когда до вершины оставалось не больше сотни шагов, воздух заполонил многоголосый безумный рев, от которого ввысь всполошенно взвились птицы. Травы за небольшим конным отрядом вдруг словно взбухли, и оттуда на поддержку конникам устремились еще и пешие воины, числом больше сотни. Сердце льдистой иглой кольнул страх, но Катон, верный приказу, упрямо поджал челюсть и продолжал движение. Мельком оглянувшись, он с гордостью отметил, что ни один из его людей не дрогнул, а только изготовил копья и поднял для прикрытия щиты. То же самое сделал и Катон, переложив поводья в правую руку, чтобы не было соблазна опустить ее на рукоять меча.

Двигаться вперед варвары не пытались, а лишь стояли и оскаленно орали, потрясая в воздухе кулаками и оружием. Вдруг перед Катоном выскочил какой-то худой недоросток и, развернувшись к римлянам спиной, задрал полы своей рубахи, скабрезно выставив худой зад специально в сторону Катона. Убогость этой жалкой картины вызывала лишь ухмылку, и префект сделал вид, что ничего не замечает. В сторону юный похабник отскочил лишь в последний момент, оставляя римлянина лицом к лицу с Белматом.

Вожак бригантов каменно стоял на своем месте, и Катон скрытно потянул поводья вправо, чтобы объехать его сбоку. Все происходило без слов, столкнулись лишь их глаза – сталистый шорох клинка о клинок, от которого сыплются искры. И Катон, разминувшись, бок о бок проехал мимо. Вокруг горласто бесновалась толпа варваров, и префект сейчас шагом пробирался через нее, отрешенно глядя поверх голов. Конь под ним, как и все боевые лошади, давно был привычен к крикам и шуму боя, реву труб и лязгу оружия. Но животное все же нервничало: всхрапывая, косило глазом и дергало шеей, задирая голову.

Нога Катона задела чье-то плечо, но он сидел, стараясь не шевелиться. Остановить коня или сдернуть его с седла никто не пытался. В какой-то момент справа что-то мелькнуло, и о нагрудник Катону шлепнул кусок дерьма, обдав ошметками подбородок. В ноздри шибанула вонь, но Катон не шелохнулся, даже не пытаясь его смахнуть. Через какое-то время орава варваров миновала, и он невредимым выехал из нее на вершину холма. Перед глазами предстала пустая извилистая дорога, уходящая дальше в холмы Бригантии. Проехав небольшое расстояние, Катон оглянулся и увидел, что его люди по-прежнему соблюдают дисциплину, стойко снося глумливые приставания и всякую пакость, которую варвары щедро швыряли в них. Затем он поймал взглядом Белмата, отъехавшего в сторону от тропы. Вожак бригантов невзначай обернулся, и на его лице можно было разобрать тяжелую удрученность.

Всякое напряжение с Катона будто схлынуло, сменившись вдруг желанием расхохотаться: он понял, что Белмату и его людям дано точно такое же указание, что и ему самому. Им тоже велено не наносить удар первыми, но если получится, то спровоцировать римлян на насилие. И теперь, когда блеф был разгадан, становилось ясно: кровопролития не будет. Можно было вздохнуть с облегчением.

Колонна с медленным упорством тянулась через лай толпы, но ни одного обмена ударами не последовало: ни один из римлян не обернулся, не выкрикнул бригантам ни одного оскорбления, и довольно скоро авангард уже оставил свору Белмата позади. На верхушке соседнего холма Катон обернулся и увидел, как вожак сердито взмахнул рукой, и вся его стая разом остыла и смолкла, глядя вслед римским солдатам, уходящим туда, где звонкие, точно перевитые струйки птичьего щебета доносились из безмятежного разнотравья. Катон вынул флягу и старательно смыл с себя прилипшее дерьмо. В следующий раз так легко отделаться, может, и не получится. Наверняка прилетит что-нибудь посерьезней: стрела, дротик или камень из пращи.

Колонна продолжила путь среди холмов, тянущихся по обе стороны в лиловатую даль до самого горизонта. Однако не отставали и варвары, на расстоянии сопровождая римлян по обоим флангам. Попыток встать на пути больше не было, и к сумеркам обе силы остановились на ночлег менее чем в миле друг от друга. Хаотично разбросанные костры стоянки охряным светом освещали лица бригантов, которые сидели вокруг огня и оживленно переговаривались по-кельтски. В недвижном вечернем воздухе их голоса доносились до ровных валов и стен римского лагеря, над которыми молча возвышались фигуры часовых. Те, что мерно вышагивали в патрулях, время от времени останавливались и настороженно приглядывались к своим беспокойным соседям, вслед за чем возобновляли обход, пристально вглядываясь в сумрак: нет ли там опасности. Среди ночи варвары вдруг распелись. Поначалу песни были шумными, удалыми, но постепенно удаль в них пошла на убыль, и сделались они мягче и задушевней. Катону, стоящему на отведенном его людям участку укреплений, даже показалось, что поют они с какой-то грустью.

Обычно обход часовых – обязанность дежурного опциона. Это он проверяет, все ли начеку, но Катону сегодня не спалось. Накинув плащ, он отправился по настилу для часовых от поста к посту, всякий раз называя пароль, когда его спрашивали. Так он дошел до одной из угловых платформ, где на более светлом фоне пейзажа, едва освещенного тонким и кривым рогом полумесяца, напоминающего смертельные кинжалы, какие он видел в Иудее, темнела баллиста. Здесь он услышал чей-то приглушенный диалог. Думая отругать часовых за халатность, он вдруг неожиданно узнал голос Макрона:

– Красивая, однако, мелодия, а? О чем они, интересно, поют?

Второй голос откликнулся после изрядной паузы:

– Эта – страдательная, вроде плача. О жене воина, ждущей мужа домой с битвы. Она того не знает, но он пал. Смертью героя. А она стоит в воротах своей деревни с женщинами и ищет лицо своего любимого среди тех, кто вернулся. И вот они уже все прошли, а его все нет. И тут она узнаёт…

Катон узнал голос Веллоката. Переводчика перебил насмешливый возглас Макрона:

– Что-то уж больно невеселая. Но сама песня неплоха, очень неплоха. Ты меня ей как-нибудь обучи…

Почувствовав стороннее присутствие, он обернулся и узнал своего друга.

– Приветствую, господин префект.

– Привет тебе, центурион.

Взгляд Катона скользнул на переводчика-бриганта, черты которого в скудном свете месяца были едва различимы. Хотя по тому, как он вглядывался в отдаленные огни костров, было видно, что человек тоскует.

– Есть ли что-нибудь?

– Да пока ничего. Белмат со своими ведет себя просто молодцом. Даже вон веселят нас за бесплатно.

– Хотелось бы надеяться, что так будет и дальше. – Катон подступил ближе к палисаду и выглянул наружу, в окружающую темень. – Хорошо, если бы они вели себя так до самого Изуриума.

– Если ты про песни, то я всей душой «за». Ну, а если захотят помериться с нами силами, то им же хуже.

– Ну да. Если только они не получат подкрепления. Учти, чем дальше мы углубляемся в их земли, тем длиннее путь отступления. Если этим обернется…

– Ух ты, – якобы удивился Макрон. – А до меня только сейчас дошло.

Катон мысленно упрекнул себя за то, что сморозил глупость. Значит, нервы все-таки не в порядке.

– Извини, – виновато улыбнулся он.

Все трое умолкли, слушая тихое пение, плывущее в ночи. Тут префект уловил, что Веллокат негромко подпевает мелодии. Катон понял, что переводчик сейчас гораздо охотнее находился бы среди своих соплеменников, чем на римском валу.

– А зачем здесь ты, Веллокат? – кашлянув, обратился он.

– В смысле? – резко обернулся бригант.

– Я имею в виду, почему ты с нами, а не с ними? – Он жестом указал на отдаленные фигуры вокруг костров.

Веллокат проницательно поглядел на римского офицера.

– Ты хочешь знать, почему я помогаю вам, а не моим соплеменникам?

– Да.

– Я здесь по приказу моей королевы.

– А почему она выбрала именно тебя?

– Потому что я говорю на вашем языке. Потому что она мне доверяет. Этих причин, думаю, достаточно. Кроме того, она мне приказала. У меня в этом деле нет выбора.

– Выбор есть у каждого. Ты мог избрать сторону тех, кто предпочел бы не отдавать нам Каратака. Ты мог присоединиться к Венуцию. Но ты этого не сделал. Любопытно знать, почему.

Веллокат неторопливо почесал в затылке.

– По правде говоря, я щитоносец у Венуция. В некотором роде это честь для людей нашего племени. Не скрою, я был горд, что он выбрал меня. Венуций – великий воин, столь же храбрый, сколь и сильный. Наш народ души в нем не чает. Вот почему его изначально заметила Картимандуя. И почему сделала своим консортом, то есть супругом королевы. С Венуцием подле себя она имела целью укрепить свое владычество над нашим народом и объединить его. – Веллокат невесело усмехнулся. – Однако единство – это качество, которым большинство племен на этом острове откровенно пренебрегает, что вы, римляне, вероятно, уже заметили. Если б мы ценили свое единство в борьбе против вас, то ваши хваленые легионы давно уже были бы отогнаны за море.

– Ты так думаешь? – вмешался Макрон. – А вот мне кажется, наша решимость доводить дело до конца не в пример крепче этого вашего единства.

– Как ни славны ваши легионы, но и они не смогли бы выстоять против объединенной мощи наших племен. И если бриганты пойдут войной против Рима, то перспектива вашего поражения достаточно велика.

– Я думаю, ты преувеличиваешь, молодой человек.

– Веллокат, – снова вступил в разговор Катон. – Если то, что ты говоришь, правда, то тогда почему за Венуция в вашем племени не идут все поголовно?

Переводчик чуть помедлил с ответом.

– Бригантов можно разделить на две основные фракции: западные племена и те, что к востоку. Сам Венуций из западных племен, и там есть многие, кто так или иначе связан с ордовиками. Их симпатии на стороне Каратака и его союзников. Так что есть такие, кто пошел бы биться с Римом с большой охотой. Вот почему королева избрала консортом Венуция: так она рассчитывала удержать свой народ в единении. Мы с ней происходим из восточных земель. У нас причин ненавидеть Рим гораздо меньше. Кроме того, всегда существует риск поражения, и королева проявляет осторожность, не желая подвергать свой народ такой участи. И я с ней согласен.

– Слова истинного воина, – кольнул Макрон.

Веллокат напрягся.

– Даже щитоносец такого героя, как Венуций, способен понимать, что война – не ответ всему на свете, центурион. Я видел и вижу, что в своей осмотрительности королева права. Устойчивый мир с Римом лучше, чем риск поражения и сокрушение моего народа под вашей железной пятой. У меня нет желания разделить участь катувеллаунов или дуротригов. И так в моем племени считают многие. Королева это знает и разделяет нашу озабоченность.

– Похоже, ты знаешь мысли королевы достаточно хорошо, – как бы невзначай заметил Катон. – Во всяком случае, неплохо для того, кто служит щитоносцем у Венуция.

Молодой человек открыл было рот для ответа, но смолчал и отвел взгляд. Префект понял, что ступил на неровную почву, где требуются большая осмотрительность и учтивость. Он сменил тактику:

– А как на осторожность твоей королевы смотрит консорт?

– Венуций – воин, по рождению и по жизни. Наше племя он водил в сражения множество раз. Но вести в бой – это одно, а быть правителем – несколько другое. Здесь наряду со смелостью требуется мудрость, что я усвоил, служа королеве. Его же более не устраивает быть при ней консортом, и он выдвигает притязания на ее место, с тем чтобы повести свой народ на войну с Римом, плечом к плечу с Каратаком.

– Каратак не из тех, кто стоит с кем-то плечом к плечу, – заметил Катон. – Его не устроит, что вашим народом командует Венуций. Это роль, которую он прочит себе. Плюс к этому войско, которым он будет противостоять нам. А с нами он готов воевать до последней капли крови последнего человека в Британии, которого он переманит на свою сторону. Лишь королева Картимандуя стоит у него на пути.

– Не только она, – жестко вскинулся Веллокат. – Из нас ей преданны многие. И мы не потерпим, чтобы трон оседлал Венуций.

– Получается, ты предан королеве, но не предан своему воителю? – пытливо вопросил Макрон.

– Долг мой – перед моим народом, моей королевой и только затем перед Венуцием.

– Гм. Достойно похвалы, – с некоторым сарказмом одобрил Макрон и спросил Катона: – Ты не находишь?

– Безусловно, – ответил тот и смолк в ожидании, что дальше скажет Веллокат. А бригант, глянув напоследок на дальний свет костров, повернулся к своим собеседникам и сказал:

– Что-то я за сегодня вымотался. С вашего позволения, пойду прилягу.

– Конечно, – меряя его пристальным взглядом, сказал Катон: – Доброй ночи.

Переводчик коротко кивнул и поспешил по деревянному пандусу вниз, откуда зашагал в направлении штабной палатки.

– Н-да, – вздохнул Макрон. – Похоже, парень попал меж двух огней. Хорошо, что он на нужной стороне. Во всяком случае, на нашей.

– Думаю, здесь кроется нечто большее, – с медленным кивком произнес Катон.

– В смысле?

– Что-то такое было в его голосе, когда он говорил о Картимандуе. Ты слышал?

– Слышал только то, что он говорил.

– Это не одно и то же.

Макрон нетерпеливо фыркнул:

– Да говори уж напрямую, без этих твоих штучек!

– Я и говорю: в этом кроется нечто большее, чем преданность королеве. Ее он чтит больше, чем человека, оказавшего ему честь, сделав своим щитоносцем.

Макрон, немного подумав, завороженно вдохнул:

– А-а-а… Ты думаешь, он тайком влюблен в нее?

– И не только это. Сдается мне, их симпатия взаимна.

– Откуда тебе знать?

– А вот ты сам посуди. Кого она к нам послала? Человека, которому может довериться, хотя тот является слугой союзника Каратака. А Венуций в их отношения не посвящен. Почему, спрашивается? Да потому, что королева и Веллокат действуют очень аккуратно, со всей возможной осторожностью. Ты же знаешь, как легко вскипают у кельтов страсти.

– О да, – с чувством и знанием дела кивнул Макрон.

– Так что женщина эта и впрямь умна и осмотрительна, – поскреб подбородок Катон, – а Веллокат нам, по-видимому, что-то недоговаривает. Но, во всяком случае, теперь мы знаем, что предан он прежде всего Картимандуе.

– А если ты ошибаешься? – на всякий случай усомнился Макрон. – Что, если он на самом деле наушничает для Венуция?

Катон, подумав, покачал головой.

– Я же сказал: что-то было в его голосе, когда он говорил о Картимандуе… Определенно было.

– Юпитер всеблагой, – устало повел плечами Макрон, – ох, и узел завязался там у них в Изуриуме. Подумать только: королева водит шашни с мальчиком против своего мужа… Стоит правде всплыть наружу, как их домашнему счастью конец. Бац – и вдребезги!

– Именно, – кивнул Катон. – Хотя можно подумать, нам и без того дел недоставало. Не хватало еще внутренней войны в Бригантии… Вот уж действительно, не одно, так другое. Не сойдутся муж с женой насчет выдачи нам Каратака – вот вам и искра, как кремень о кресало. Раскроется неверность королевы своему консорту – опять же готовый повод для Венуция устроить бучу. А тут еще об агенте в наших собственных рядах приходится переживать…

– Да уж. Куда ни ткни, везде они, – пробурчал Макрон. – Беда на беде. Скажи мне, друг мой Катон: что мы такое содеяли, отчего боги решили при всякой возможности кидать нас в чан с дерьмом? А? Вот скажи мне…

Пение вдали унялось – бриганты начали укладываться, обогреваясь от угольев в догорающих кострах.

Катон пожал плечами.

– У богов свои игры, Макрон, а у нас – свои. И похоже, единственный здесь выигрыш для нас – оставаться в живых. Только и всего.

Глава 24

К столице бригантов подошли спустя три дня, ближе к сумеркам. Изуриум когда-то был крепостью на возвышенности, и рвы там по-прежнему опоясывали вершину крутобокого холма, выходящего на речную долину. А над вершиной виднелись соломенные крыши множества хижин различной величины. И наконец, венчал все это огромный бревенчатый сруб, господствующий на самой высокой точке холма. Через рвы и палисады петляло узкое подобие дороги и вело вниз, где у подножия возвышенности располагалось большое поселение. В долине тут и там пятнышками пестрели мелкие хозяйства.

К той поре как римская колонна остановилась в полумиле от ведущей в Изуриум дороги, от предметов уже вытягивались предвечерние тени. Отряд бригантов, все это время неотлучно шедший следом, двинулся дальше в поселок, а конники взъехали на холм и скрылись из виду среди земляных укреплений, защищающих вход в крепость. Как только колонна остановилась, солдаты занялись привычным для себя делом. Со всех сторон были выставлены заслоны для обороны площадки, где люди уже сгрузили тюки и, достав заступы, стали копать ров и возводить вал, поверх которого ставился палисад.

По мере того как тени удлинялись, стены росли, а от поселения осторожно сходились десятк здешних обитателей – самые бесстрашные – поглядеть на невиданных прежде римлян, которые, по слухам, подмяли под себя все земли к югу. Держась на безопасном расстоянии, эти люди смотрели, как на их глазах словно из ниоткуда вырастает из земли лагерь. Еще не угас свет дня, когда на месте уже был возведен палисад, а сверху на каждом углу укрепления виднелось по баллисте.

– С утра чтобы были воротные башни, – распорядился трибун Отон, осматривая лагерь в компании старших офицеров. – Здесь мы, возможно, пробудем несколько дней. А то и дольше, если положение для нас как-то осложнится. – Он повернулся к центуриону Статиллу. – Оборонительные рубежи укрепить максимально. Заграждений от конницы у нас нет, так что придется обходиться кольями и чем-нибудь еще, что можно пустить в дело. Займитесь.

– Слушаюсь, господин трибун.

Они стояли на стене, ближней к Изуриуму, и перед ними мрачно вырисовался темный высокий холм. Огромный сруб на его верху был освещен жаровнями, стоящими на безопасной дистанции от соломенных крыш. В воспаленно-красном свете огней сооружение казалось еще более крупным, чем при естественном освещении. Все офицеры безмолвно смотрели в одну и ту же сторону. Префект Гораций, кашлянув, нарушил молчание:

– Когда они вообще собираются нас принять?

Со времени прибытия колонны встречать, а уж тем более приветствовать римлян не вышел никто – ни королева, ни кто-либо из ее доверенных лиц. Все это выглядело как минимум странно, если не сказать зловеще.

Гораций посмотрел на Веллоката:

– Это ведь твои сородичи. Отчего, по-твоему, королева никого не выслала нас поприветствовать?

– Не знаю, – откровенно признался Веллокат. – Но если вы отпустите меня туда, в город, я могу разузнать и доложиться вам.

Отон покачал головой.

– Нет уж. Ты нужен мне здесь, на случай если кто-нибудь прибудет в лагерь с посланием. Если к утру ничего не выяснится, я отправлю с тобой небольшой отряд, послать приветствие от полководца Остория. Тогда и оценим настрой королевы. И ее двора.

– Но я могу сделать это нынче же, господин трибун. Этим самым вечером, стоит вам только молвить слово.

Отон, немного подумав, снова покачал головой.

– Слишком темно. Покидать лагерь может оказаться опасным. Подождем до рассвета. Я бы не хотел подвергать тебя риску.

– Риску? – проницательно усмехнулся бригант. – Не проще ли сказать, что вы просто хотите удержать меня в заложниках?

Секунду-другую Катон был уверен, что трибун кинется возражать, но Отон как ни в чем не бывало кивнул:

– Разумеется. Ведь ты, возможно, ведешь нас в ловушку. Сам ты, может, того и не ведаешь, но это к делу не относится. Если твоя королева, или кто у вас там нынче верховодит, ценит твою жизнь, то мы сможем хоть как-то поторговаться. Если же нет, и бриганты нарушили наше доверие, то ты будешь первым из твоих сородичей, кто за это заплатит. А потому тебе лучше молить своих богов, чтобы обещание Картимандуи пропустить мою колонну осталось в силе. Так что пока ты остаешься при мне. А если попытаешься дать из лагеря деру, то я сочту это изменой и велю тебя казнить. Понял меня?

Свою угрозу Отон произнес с непоколебимой уверенностью, и бриганту оставалось только кивнуть. От такой беспощадности, открывшейся в молодом трибуне, Катон невольно приподнял брови.

– Так, – Отон обернулся к остальным офицерам. – Очень хорошо. На каждую вахту выставлять по одной когорте. Половина людей дежурит на укреплении, половина отдыхает внизу на земле и в случае тревоги незамедлительно занимает палисад. – Чувствуя, что офицеры встречают такое распоряжение без энтузиазма, он пояснил свое решение: – Я знаю, люди устали. Но я лучше перестрахуюсь, чем стану жертвой собственной неосторожности и позволю застать нас врасплох. Напоминаю, господа: от границы мы ушли очень далеко и находимся в сердце вражеской территории. Хотя этот народ и считается нашим союзником, мы уже успели заметить, какой любовью к Риму пылают здешние воины, особенно некоторые из них. Так что на каждую вахту заступает полная когорта. Таково мое решение. Подлинное положение раскроется утром. К добру или к худу. Все свободны.

Все обменялись салютами, после чего Отон ушел вместе со штабистами, Веллокатом и своей личной стражей. Остальные дождались, когда начальство отдалится за пределы слышимости, и после этого негромко меж собой заговорили.

– Не нравится мне все это, – пробормотал центурион Ацер. – Если у нас с бригантами все еще мир, то почему они не вышли нас встречать?

– Причин сколько угодно, – заметил Катон.

– Это какие же? – обернулся Ацер.

– А вот какие, господин центурион, – чуть язвительно отозвался префект, напоминая о необходимости обращаться к себе по званию. Подождав, когда это отложится, он продолжил: – Возможно, королева хочет соблюсти формальности. Для долженствующего церемониала встречи мы прибыли слишком поздно. Если она собирается его устроить, то лучше сделать это средь бела дня, перед всем своим народом. В этом нет ничего зазорного и уж тем более зловещего.

– Будем исходить из того, что вы правы, господин префект.

– Ну, а если нет, то вскоре это выяснится, – «успокоил» Макрон.

Гонец прибыл на рассвете. У ворот лагеря загарцевал всадник с посланием от правительницы бригантов. Картимандуя просила явиться к себе предводителя римской колонны вместе с небольшим отрядом из офицеров и стражников, если гости чувствуют нужду в такой защите. В послании королева давала слово, что никакого вреда гостям из Рима, покуда те пользуются гостеприимством ее народа, нанесено не будет. Встречу своим гостям она назначила в полдень, в королевских покоях горной крепости. Едва заручившись согласием римского трибуна, гонец ускакал из лагеря.

– А стоит ли ей доверять, господа? – оглядел Отон офицеров в штабной палатке. – Может, настоять, чтобы она сама пришла сюда к нам?

– Лично мне все это не нравится, – поделился во всеуслышание Гораций. – Если подняться туда, а там окажется ловушка, то у них в руках окажутся заложники.

– Но у нас самих один уже есть, – указал Катон. – Веллокат.

– Что дает нам некоторое преимущество. А если они возьмут кого-нибудь из наших, то преимущество мы потеряем.

– Вот почему я считаю, что удерживать здесь Веллоката неосмотрительно, – кашлянув, вставил свое слово Катон. – Если бриганты сочтут, что мы удерживаем одного из их придворных против его воли, это может подтолкнуть их сделать при случае то же самое. Надо дать ему покинуть лагерь. Или, по крайней мере, взять его с собой, когда вы, господин трибун, отправитесь на встречу с Картимандуей.

– Если я отправлюсь, – приподнял бровь Отон.

– Очень хотелось бы, господин трибун, чтобы вы это сделали.

– А почему, префект?

– По двум причинам, – пояснил Катон. – Во-первых, бриганты пристально наблюдают за нами. Это первая военная колонна римлян, пришедшая походом в их цитадель. Хотим мы того или нет, но они наблюдают – и выносят нам оценку. Если вы отвергнете приглашение королевы, это вызовет у них недовольство и неприятие. Хуже того, это уронит ее авторитет перед собственным народом, что лишь сыграет на руку сторонникам Венуция и его друга Каратака. – Катон сделал паузу. – Но есть и еще один момент. Если заметят нашу нервозность – покидать или нет стены лагеря, входить или нет в столицу племени, – то Венуций может обвинить нас в трусости. И эту линию он непременно использует при попытке набрать перевес в поддержку войны с Римом.

Отон, взвешивая сказанное, задумчиво кивнул.

– В таком случае у меня, похоже, нет иного выбора.

– Выбор есть, господин трибун, – заерепенился Гораций. – Мы – римляне, и не подчиняемся приказам варваров. Это ей и надо сказать. Прикажите ей явиться к нам. Это покажет им, кто здесь главный. К тому же и наш риск сойдет на нет.

Отон тонко улыбнулся.

– Гораций, Гораций… Для дипломата ты слишком хороший солдат. И в этом твой изъян. Мы здесь для того, чтобы заполучить Каратака, причем по просьбе королевы Картимандуи, нашей союзницы. Нехорошо обращаться с союзниками столь неподобающим образом, даже если они, как ты говоришь, варвары. По этой причине я оставляю тебя здесь командовать лагерем, а сам пойду на встречу с Картимандуей. Даю тебе строгий приказ: до моего возвращения оставаться за этим частоколом.

Безусловно, задетый таким отпором, Гораций строптиво поджал губы, а затем промолвил:

– Если только вы оттуда вернетесь, господин трибун.

– Если я не вернусь к ночи или не пришлю известие, что со мною все в порядке, то для тебя это будет означать, что я и те, кто со мной, взяты в заложники. В таком случае в переговоры о нашей выдаче не вступать. А потребовать ее со всей строгостью. Если из этого ничего не выйдет, то тогда срочно отрядить гонца к легату Квинтату. Колонна должна оставаться здесь, пока не последует иных указаний. Понятно?

– Понятно, господин трибун, – с нарочитой неохотой отозвался Гораций.

– Вот и хорошо. – Отон оглядел свое небольшое собрание. – С собой я возьму префекта Катона – мне нужен человек с быстрой сметкой. А еще вас, центурион Макрон: на случай заварухи нам не помешает хороший мечник. Также Веллоката и пару моих телохранителей. А еще жену.

– Жену? – поднял брови Макрон. – Прошу прощения, господин трибун: вы думаете взять жену?

– Почему бы нет? Как указал префект Катон, нельзя показывать этим людям, что мы нервничаем. К тому же это создаст у местных благоприятное расположение духа. Сомневаюсь, чтобы даже варвар имел бесстыдство напасть на безоружную женщину.

– Но господин трибун, – упорствовал Макрон, – их ведь не зря зовут варварами.

– Вздор и чепуха! – отмахнулся Отон нетерпеливым взмахом руки. – Решение принято. Вам, префекту и моим стражам следует одеться как на смотр: хочу, чтобы первое впечатление этих людей о нас было самое приятное. Гораций?

– Господин трибун?

– Указания вам перед моим уходом будут поданы письменно. Исполнять буква в букву.

– Слушаю.

– Это всё, господа. Можно расходиться.

– Что он такое творит? – возмущался Макрон на обратном пути к палаткам. – Это просто безумие: тащить с собою жену… Как он додумался до такого? Это же ему не пирушка какая-нибудь, язви ее, на лоне природы в Тоскане!

– А по мне, так он прав, – возразил Катон. – Это показывает, что трибун доверяет Картимандуе. А если он заблуждается и что-нибудь произойдет, то вряд ли Поппее Сабине в лагере будет так уж безопасно. Перед общим скопищем бригантов колонна долго не продержится.

Макрон, глядя куда-то на сторону, указал другу:

– О, глянь. Кто-то уже успевает делать ноги, пока может.

Катон проследил взглядом за его рукой: невдалеке от ворот, выходящих на Изуриум, стояла повозка виноторговца, а рядом с нею – тележка, запряженная мышастым осликом. На нее сейчас взваливал большущую амфору Септимий. Управившись, он остановился, чтобы отдышаться и утереть пот со лба. При виде двоих офицеров на его лице мелькнуло беспокойство, но когда они приблизились, на них уже со всегдашним лукавым прищуром поглядывал виноторговец Гиппарх.

– Это еще что? – мрачно осведомился Макрон. – Никак, ты нас уже покидаешь?

– Не дождетесь, мой дорогой центурион, – беспечно парировал тот. – Таких хороших заказчиков я не покину ни за что. А вот поторговать с местными не мешало бы. Вино за меха, а еще лучше за серебро с золотишком…

Беглого взгляда на телегу оказалось достаточно, чтобы разглядеть там несколько пузатых амфор и с два десятка сосудов поменьше, каждый с названием сорта.

– Я вижу, ты им в основном дешевку везешь? – спросил Катон.

– Ну а как же! Где еще сбагрить дрянцу, на какую римлянин в здравом уме не польстится? – Септимий проворно огляделся: не подслушивает ли кто. – Я тут видел, в лагерь приезжал гонец… Что там деется?

Макрон еле заметно ткнул пальцем в сторону штаба:

– Их владычица послала за трибуном. Он собирается туда к полудню. Берет нас с Катоном, нескольких человек стражи и свою жену.

– Жену? – Септимий округлил глаза. – Однако…

– И не спрашивай, – досадливо махнул рукой Макрон. – Некоторые говорят, мысль хорошая.

– Ну, а ты что тут затеваешь? – осведомился Катон.

– Вы ведь знаете, какие отношения у кельтов с вином. Если что и развязывает им языки, так это оно, родимое, – он любовно пошлепал по округлому боку одной из амфор. – Испробую-ка я его на приближенных их владычицы. Если повезет, то глядишь, выведаю что-нибудь полезное, хотя бы крупицу… А то за тем лазутчиком след чего-то подостыл.

– Если что-нибудь услышишь, обязательно поделись с нами, – наказал Катон.

– То же самое и вас касается.

– Неужели ты нам не доверяешь? – притворно ужаснулся Макрон.

– Просто напоминаю, центурион, что мы с вами на одной стороне. Помнишь, ты же сам просил…

– Правда? Я уж в этих сторонах и запутался, которая где. Ты вон горбатишься на Нарцисса, лазутчик – на Палласа… А теперь добавляются еще и Каратак с Венуцием. Да еще Веллокат с его королевой. – Макрон театрально развел руками: – Столько сторон, что впору запутаться.