Одна минута и вся жизнь Полянская Алла
Красивый кабинет в голубых тонах. Круглый стол, дорогая мебель, цветы, мягкий ковер. Шелковая обивка кресел и бархатные шторы. Виталий разливает напитки. Томатный сок.
— Данка, ты совсем ничего не ешь. — В его голосе тревога. — Девочка моя, ну хоть что-нибудь! Смотри, все вкусное, специально для тебя готовили, сами.
— И правда, съешь паштет. Тебе такой всегда нравился. Помнишь, мы учили тебя готовить?
«Таня еще не поняла. Никто из них не понял. Я умерла. Зачем мертвой еда?»
Томатный сок. Дана делает глоток. Миллион долларов. Подпись в документах. Куча денег. Но он подавится ими. Он кровью своей захлебнется, как томатным соком!
— Виталик, посмотри: она не видит и не слышит нас. — Таня тихо плачет. — Виталька, сделай что-нибудь. Я боюсь за нее, я ее такой никогда не видела!
«Я умерла, умерла. Почему же так больно?»
— Я сам боюсь. Я тоже не знал ее такой.
«Ты меня совсем не знал, дорогой».
— Надо что-то делать! Не зря тетя Катя беспокоилась. Данка, очнись!
«Я умерла, умерла… Томатный сок… Аннушка…»
— Она совсем скисла.
— Что ты понимаешь! Вот так ребенка потерять! Бедная моя Данка, о боже, милая, опомнись, слышишь? — Таня заглядывает в бледное лицо подруги.
«Меня нет, но боль еще этого не знает… Нет».
— Я слышу.
«Лаковые туфельки, розовое атласное платьице…»
— Даночка, так нельзя. Давай, мы отвезем тебя к доктору.
«Этого еще не хватало. Отвечать на вопросы… Не больно только молчать. Аннушка…»
— Я в порядке.
— Мы отвезем тебя домой.
— Нет. Мне там тяжело. Виталик, отвези меня обратно на Остров.
— Ага, это ты отлично придумала! Нет, дорогая, и не мечтай. Поедем ко мне домой, а матери я позвоню, предупрежу. Таня тоже поедет. Идет?
Дана молча кивает. Пусть. Только не домой, чтобы не видеть страдающих, обеспокоенных родителей. Ей нечем их утешить.
Машина едет долго. Дом Виталия находится в поселке Солнечном, где когда-то селилась партийная номенклатура, а с начала девяностых обосновались «новые». Это элитный район, вполне спокойный и ухоженный. И у Виталия красивый особняк в виде замка.
— Не плачь, Танька.
— Это я вместо тебя. Тебе самой надо поплакать. Нельзя так, ты сходишь с ума.
«Я умерла. Зачем мертвой плакать?»
Машина останавливается напротив белого замка, увитого плющом. Он стоит посреди небольшого парка, кругом — розы. Белые, желтые, красные. Дверь открывает слуга. Виталий приглашает Дану внутрь, ведет ее вверх по лестнице.
Уютная комната. Розовая шелковая обивка. Цветы. Туалетный столик. На нем — нераспечатанный флакон духов «Соня Рикель». Последние семь лет Дана пользовалась именно этими духами, Виталий купил их еще утром. Как и белье, аккуратно уложенное в ящики комода. Как и остальные мелочи, которые отправил домой, приказав приготовить спальню.
— Эта комната ждала тебя со дня постройки дома. — Виталий не знает, слышит ли его Дана. — Я надеялся, что она тебя дождется, но не думал, что это будет… при таких обстоятельствах. Располагайся, пожалуйста.
— Спасибо.
Дана опускается в кресло и замирает. Звонит телефон, Виталий берет трубку.
— Да, не беспокойтесь. — Он протягивает трубку Дане. — Это тебя.
— Дана, ты в порядке? — спрашивает мать.
— Да.
— Ты гуляй с друзьями, сколько хочешь, ни о чем не думай.
— Где Лека?
— Дедушка катает его на пони.
Дана кладет трубку. Лека. Маленький ангелочек, веселый голубоглазый человечек. Дана понимает, что не может быть с ним — такая. Поэтому им обоим придется подождать.
«Когда все закончится, мы опять будем вместе — ты и я. Подожди, малыш, у мамы есть дела».
Дана идет в душ, потом надевает шелковый халат, висящий в ванной. Она садится в кресло и смотрит в окно. Где-то там живут люди. Пусть.
Вечер гасит свет. Дана не хочет вставать. Мерцает экран телевизора, включенного Таней. Идет какая-то передача об Азии. Вот охотники выгоняют из логова тигра. Что-то говорит диктор. Вдруг перед охотниками появляется тигренок. Маленький, потешный тигренок выскочил прямо под выстрелы. Нет. Только не это. Дана судорожно всхлипывает. Тигренок падает. Значит, вот как. Ворвались в дом тигрицы, убили ее малыша — и это им сойдет с рук?
Но тигрица так не думает. Раненная, она врывается в ряд охотников. Летят кровавые куски. Этого, похоже, не ожидал оператор. Что-то скорбно крякает за кадром диктор, но Дану наполняет злобная радость. Так вам и надо, ублюдки. Чтобы знали, каково это — отнять детеныша у матери. Они привыкли к слезам беззащитных антилоп, но тигрица — другое дело. В аду будете гореть за это!
Виталий не знает, как ему пробиться сквозь эту стену. Неподвижный взгляд Даны пугает его. Он понимает, что в эти самые минуты он теряет ее и может потерять навсегда.
Когда погиб Стас, он не посмел приехать к Дане, чтобы она не сочла его навязчивым. От Вадима он знал, как тяжело переживала она смерть мужа. Он почти все знал о ней. Но он совсем не знает женщину, сидящую сейчас в розовой комнате. Он не понимает, что делать.
— Пойди к ней. — Таня берет его ладонь. — Пойди, поговори с ней.
— Но как? Ты видела ее. Что с ней?
— Я не знаю. Но надо что-то делать, иначе мы потом сами себе не простим. Виталька, пойди к ней и делай что хочешь, но выведи ее из ступора. Кстати, звонила Яна.
— Гони ее в шею.
— Я пыталась, но она не послушалась. Смотри, вон ее машина.
Яна — очередная любовница Виталия, молодая красивая блондинка с потрясающей фигурой. Он вышел встретить ее, отметил, что она сейчас, пожалуй, красивее, чем обычно, а женщина, сидящая в розовой комнате… Перед глазами встало потухшее лицо Даны, и сердце сжалось в предчувствии беды. Надо прогнать эту вульгарную потаскуху, пока Дана не узнала.
— Любимый, что с тобой? — Яна уверена в своих чарах.
— Уезжай. Между нами все кончено. Таня тебе не ясно объяснила?
— Но почему?
— Потому что я так хочу.
— Кто она?
— Извини, так вышло.
Виталий запер дверь, Яна осталась снаружи, с трудом осознавая, что ее только что бросили самым грубым образом. Ни тебе прощального подарка, ни нежных слов!
Виталий вернулся наверх. Сумерки сгустились. Таня сидела у окна и смотрела на него с мольбой.
— Пойди к ней.
— Хорошо.
Он идет по коридору. Много раз он отпирал эту комнату, чтобы что-то добавить, улучшить. Никто не входил сюда, кроме него, теперь эта комната дождалась свою хозяйку. Виталий зажигает маленький ночник, разбирает постель. Дана сидит молча, глядя в пустоту.
Виталий вынимает ее из кресла и несет на кровать. Дана совсем легкая, он чувствует ее косточки и понимает, что она много дней ничего не ела. Ему становится страшно. Он боится, что она умрет у него на руках, вот в эту самую минуту. Ему страшно снова потерять ее.
Он укладывает ее в постель, укрывает одеялом. Она смотрит, словно сквозь него, ее пальцы холодные и слабые. Виталий прижимает Дану к себе. Он мечтал об этом долгие годы. Он вспоминал каждую секунду их единственной ночи, вспоминал вкус ее губ. Но эта женщина — не та Дана.
— Даночка, ты слышишь меня?
— Да. — Ее голос похож на шелест листьев.
— Расскажи мне.
— Я не знаю, что рассказывать.
Запах ее волос сводит его с ума. Как долго он ждал ее!
— Кто он, ты знаешь? — спрашивает он.
— Нет. Но я узнаю.
— И что тогда?
Дана протягивает ему ладонь. Рубец еще совсем свежий. Виталий вздрогнул. На его ладони тоже есть рубец, но он старый, а этот…
— Ты не сможешь. Тебя убьют.
— А я уже мертвая, Виталик. Разве ты не видишь?
— Нет.
Он больше не может сдерживаться. Он всегда верил, что она вернется к нему. Часто он представлял, как это будет, но так… Нет. Он больше не может сдерживать себя. Он целует Дану, целует ее тело, вдыхая знакомый запах, он так любит ее, эту сломленную, измученную женщину!
— Виталик, не надо…
— Я люблю тебя, Данка! Я люблю тебя…
Как долго у нее не было мужчины! Со дня смерти Стаса. Это сон. Им по семнадцать лет. Все остальное ей приснилось.
«Я уже не твоя жена, Стасик. Я снова — Данка с Третьего участка».
Руки у Виталия такие умелые. Он долго ждал этого момента и теперь старается не причинить боль хрупкому исхудавшему телу. Он всегда знал, что для него не существует никого, кроме нее. Нет и не будет. Судьба, наверное.
Горячая волна уносит их, еще миг, толчок, как момент истины. Они взрываются страстью, и что-то колючее бьет Дану в самое сердце. Тишина такая громкая и осязаемая. И нежные прикосновения рук.
Дана вдруг начинает плакать. Все громче и громче, в ней нарастает отчаянный крик: Аннушка!..
Она плакала несколько часов. Потом уснула. Туго натянутая струна в ее голове с треском лопнула, и она спала без сновидений. Просто утонула в темном омуте.
5
Когда Дана открыла глаза, солнце стояло высоко и освещало розовые обои с крупными розами, шелковую обивку кресла и пуфов, смеялось в зеркале. Дана обвела комнату взглядом. На туалетном столике заметила духи. Желтые розы в большой вазе. Если уж розы, то желтые. Виталий знает это. Он многое знает о ней.
Дана хочет подняться, и с четвертой попытки ей это удается, но тело почти не слушается. Она бредет в ванную, потом возвращается назад. Ей хочется пить. Она почти не помнит, как оказалась в этой комнате, только обрывки каких-то картинок: Остров, теплые камни, Виталька. И заплаканное Танькино лицо. И потешный тигренок, маленький и беззащитный.
Дана всхлипывает. У нее ощущение, будто она вынырнула из воды. Ей хочется пить, и она снова пытается подняться. Дана замечает, что на ней шелковая рубашечка, кремовая, украшенная кружевом. Она совершенно не помнит, кто и когда надел это на нее.
— С возвращением.
Таня входит в комнату и катит перед собой сервировочный столик. Таня очень красива и полна жизни, ее удлиненные темные глаза смеются, и Дана чувствует облегчение. Таня — это Таня. С ней не нужно притворяться живой.
— Привет.
Таня садится на пуфик рядом с кроватью. Они смотрят друг на друга, потом Таня отводит взгляд.
— Который теперь час? — Дану тяготит молчание и игра в гляделки.
— Час? — Таня усмехается. — А ты не хочешь спросить, какой сегодня день?
— Я не понимаю.
— Объясняю. Ты проспала двое суток. Сегодня третий день, как ты лежишь здесь, принцесса. — Таня хмурится. — Ты хоть понимаешь, что из-за своего дурацкого упрямства едва не спятила?
— Я хочу пить.
Таня наливает в стакан сока. Ей безумно жаль Дану, но она давит в себе это чувство. Она многое собирается ей сказать и не хочет, чтобы жалость помешала им понять друг друга. Дана пьет, а Таня смотрит на ее прозрачные руки. Никогда она не видела ее такой.
— Спасибо. — Дана протягивает ей стакан. — Но я ничего не понимаю… Почему — третий день?
— Я объясню. Виталька пошел к тебе. Через какое-то время я услышала твои рыдания. Я пришла сюда… Ты хоть помнишь, что было-то?
Дана краснеет. Она помнит. Виталькины поцелуи, его осторожные ласки и колючку, которая взорвалась в ее груди. Боже! Значит, ей не приснилось…
— Ты так забавно краснеешь! — Таня откровенно потешается. — Надо же, ты до сих пор смущаешься.
— Я ничего не понимаю.
— А здесь, собственно, и понимать нечего. Когда ты уснула и мы не могли тебя добудиться, Виталька чуть не застрелился. Он решил, что навредил тебе тем, что занялся с тобой любовью. Хорошо, что я была тут, позвонила доктору. В общем, он сказал, что еще пара дней такого ступора — и твои мозги сгорели бы напрочь. Врач сказал, что это из-за того, что несколько последних лет ты находилась в состоянии глубокого стресса, а из-за своего упрямства и нежелания делиться болью ты могла превратиться в ходячий овощ. Виталька вывел тебя из этого состояния единственным возможным способом. Господи, как смешно! Ты опять краснеешь!
— Значит, он… из сострадания?
— Дура ты, Данка, скажу тебе по дружбе. «Из сострадания»! Вот так и пнула бы тебя, да боюсь, рассыплешься. Какое, на хрен, сострадание? Видишь эту комнату? Она создана для тебя. Розы в парке — тоже. Он все спрашивал меня, понравится ли тебе этот дом. Идиотка ты, он же всю жизнь тебя любит. — Таня запнулась. — Я, конечно, виновата перед вами обоими. Но еще не поздно…
— Не надо об этом.
— Как скажешь.
— Мне нужно подняться. Я пойду домой.
— Именно сейчас? Пойдешь? — Таня разозлилась. — Да ты на себя посмотри, от твоего вида трамваи шарахаться будут! Тебя же ноги не держат. Сейчас придет врач, как он скажет, так и будет.
— Кто придет?
— Доктор, который…
— И он придет?! Сюда?
— Ну да, чего ты завелась?
— Помоги мне встать. Три дня в кровати — ох, ни хрена себе личная гигиена!
Таня покорно помогает ей добраться до ванной. Струйки душа сбивают Дану с ног. Таня сама берется за дело и яростно намыливает тело подруги, ругаясь на чем свет стоит.
— Ты на себя взгляни — намыливать нечего! Раскисла, распустилась, ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела? И что мужики в тебе находят? Ни кожи, ни рожи, а теперь и вовсе одни косточки торчат. Домой она собралась! Ты до ванной сама не в состоянии доползти, чучело! Бедный Виталька, что он в тебе нашел?
— Ладно тебе…
— Ладно? — Таня заворачивает Дану в простыню. — Идем в комнату, задохлик. Ты хоть понимаешь, эгоистка чертова, что ты своего ребенка могла круглым сиротой оставить?
Это было именно то, что нужно. Ни слова сострадания. Таня не разговаривает с Даной как с тяжелобольной, а родители так не могут. А Дане от их жалости хуже.
«Лучше нам успокоиться поодиночке. Лека… Моя радость, мой птенчик. Потерпи немного, у мамы много дел».
Таня достает из комода чистую рубашку, на этот раз голубую в розовых цветах, и помогает Дане переодеться, потом берется за фен.
— Смотреть на тебя противно, распустилась. Сиди смирно, сооружу тебе какую-никакую прическу.
— Ты мне, по-моему, просто решила оторвать голову.
— Почему бы и нет? На кой черт она тебе сдалась? Все равно ты ею не пользуешься.
— Ну и как наши дела сегодня? — Дана видит высокого молодого человека с короткой каштановой стрижкой и светло-карими глазами на смуглом лице. — Думаю, что вы идете на поправку, если делаете прическу. Как самочувствие?
— Данка, это Андрей, наш доктор и добрый друг. Ладно, поговорите, а я пойду на кухню, пригляжу за обедом.
Таня выходит, доктор садится на освободившийся пуфик. Из-за высокого роста на пуфике ему не очень удобно. Дана замечает в его ухе золотую серьгу.
— Как мы себя чувствуем? — спрашивает он.
— Хорошо. — Дане совсем не хочется разговаривать.
Врач щупает пульс, меряет давление, температуру, смотрит зрачки. Дане хочется, чтобы он поскорее ушел. Она все для себя уже решила.
— У вас необычайно крепкая голова. — Доктор смотрит на Дану как на интересный опытный образец. — Почему вы не обратились к психоаналитику, когда сами не смогли выйти из стресса после смерти мужа?
— Мне это было не нужно.
— Еще как нужно! Но у вас, по счастью, от природы крепкая психика, поэтому все со временем наладится.
— Почему я так долго спала?
— Это просто. Человеческий организм — самовосстанавливающаяся система. Он сам регулирует многие процессы. И когда ваша психика была на грани срыва, произошел некий толчок, вы на секунду расслабились, потеряли контроль — и организм смог выполнить свою функцию и выставил защитный барьер. Сначала — слезы, потом — сон. Не будь этого толчка, этой секунды утраченного контроля — и сейчас вы бы пускали слюни в обитой войлоком палате. Вам просто повезло. Я понятно излагаю?
— Да.
— Отлично. Я предписываю вам постельный режим, недолгие прогулки и усиленное питание. Вот эти витамины надо пить обязательно. Как давно вы не жили половой жизнью?
— Почти три года.
— Это надругательство над собой. Я повторяю: вам просто сказочно повезло. В следующий раз может не повезти. До встречи. Завтра увидимся.
Он уходит, а Дана садится на постели. Надо идти. У нее есть дело. Но голова тяжелая, ей хочется спать. Она снова засыпает.
Проснулась она оттого, что почувствовала чей-то взгляд. Виталий сидит рядом и смотрит на нее. Он сидит так уже больше часа. За эти несколько дней он многое передумал, но одно оставалось неизменным — ощущение счастья, оттого что Дана вернулась. Израненная, полубезумная, не вполне живая и совсем незнакомая, она лежит в розовой спальне, и он может смотреть на нее.
— Привет. — Виталий не знает, что сказать этой незнакомке с глазами Даны. — Ты как?
— Нормально.
Они снова молчат. Дана ловит себя на том, что ей приятно видеть Витальку. Он все такой же. Что теперь будет?
— Я очень испугался за тебя.
— Напрасно. Я в порядке.
— Тебе нравится эта комната?
— Да.
— Сейчас время ужина. Ты спустишься или принести сюда?
— Я не хочу есть.
— Ты должна.
— Где ты взял этого доктора?
— Он мой старый друг. О его квалификации слагают легенды. Я помогу тебе спуститься, там Таня и Вадик.
Дана поднимается. Виталий подает ей домашнее платье, но не уходит.
— Отвернись.
— Как скажешь.
Ему хочется прижать ее к себе и никогда не отпускать, но он покорно отворачивается.
— Идем.
Он берет ее за руку, но она слишком слаба. Тогда он поднимает Дану и прижимает к себе, словно невзначай коснувшись губами ее щеки. Его тело вспыхивает, и он кладет ее на кровать. Губы их встречаются.
— Не надо, Виталик…
— Почему?
— Не надо.
— Тебе плохо со мной?
— Не в этом дело.
Он целует Дану, но ее кулачок упирается ему в грудь.
— Как скажешь. Я подожду.
Он поднимает ее и несет по коридору. Он жалеет, что не построил этот коридор длиной в несколько километров. Вот так идти, прижимая к себе женщину, ради которой он готов на все. Идти долго-долго.
Но дверь в столовую — вот она.
— Привет.
Вадик смотрит на Дану и не узнает. Таких глаз не бывает у живых людей. Если бы мог, он убил бы ублюдка, который сделал это с ней, но он только сжимает кулаки. Цыба один из всех четко осознал, что именно произошло с Даной. Он понял, что ее, собственно, больше нет.
Виталий усаживает Дану на стул, горничная подает ужин. Дана медленно цедит томатный сок. Время идет. Болезнь очень некстати, ведь она, Дана, должна многое сделать.
— Данка, съешь консоме. — Таня хмурится. — Андрей сказал, что тебе нужно.
— Это и без Андрея ясно. — Вадик придвигает к Дане чашку. — Давай, кума, до дна.
Дана понимает, что долго она не выдержит. Так хочется побыть одной, но ей нужно поговорить с Вадиком. Только он поможет ей.
— Расскажите, как вы живете. Мы давно не виделись.
— Ну, Вадик тебе говорил, что у нас сын, ему полтора года, зовут его Виталик. — Таня рада, что молчание закончилось. — У нас общий бизнес, идет неплохо.
— А с кем сейчас ребенок?
— Мать к нам переехала. — Вадим обеспокоенно смотрит на Дану. — Моя мать. Ну, и няньку наняли. Татьяна в ресторане занята целый день, я поставщиками занимаюсь, а Виталька больше в клубе находится.
— Нравится вам?
— Вполне.
— А в Торинск не ездите?
— А чего туда ездить? — Таня машет безнадежно рукой. — Маленькие города сейчас на последнем издыхании. Вон, ездили забирать свекровь, посмотрела я — мама дорогая! Воды горячей нет уже несколько лет, в домах зимой самое большее градусов восемь, иногда отключают газ, чаще — свет. Работы нет, кругом наркоманы и нищие, безнадега такая, что словами не передать.
— И общагу нашу видели?
— Видели. — Вадим хмыкает. — Что ей сделается? Стоит. А тот садик, где наша «точка» была, закрылся, дети в нужном количестве больше не рождаются.
— А кого видели?
— Да никого. — Вадик взрывается. — Кого там можно видеть! Кто из знакомых остался, поспивались или скололись, из тюрем не вылезают. А если не это, так тоже несладко: предприятия стоят, денег нет, нищета страшная. Вон, теща моя — заходили мы. Вернее, я заходил, Таня не захотела…
— Да чего к ней идти? — Таня сверкнула глазами. — Какая из нее мать? Что я с ней видела, кроме грязи? Тетя Катя была мне матерью, а эта…
— Вот я и говорю.
Разговор затихает. Ужин подошел к концу, и Вадик с Таней стали прощаться. Таня виновато смотрит на Дану:
— Данка, слышишь, прости меня!
— За что?
— Сама знаешь.
— Это все в прошлом, Таня. Это не имеет значения.
— Нет. Все имеет значение. А прошлое — тем более.
Они ушли, а Дана с Виталием остались. Он отнес ее назад в спальню, они легли на кровать.
— Я скучал без тебя.
— Это все в прошлом. Виталик, скажи мне, ты в тот раз за кого сидел?
— Почему ты спрашиваешь?
Читать бесплатно другие книги:
