О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий

Ушел! Молодчага!

Прямо на аэродроме среди аэропланов шла панихида по Павлу Павловичу Казаринову. Собравшиеся в скорбном молчании слушали слово епископа Михаила.

– Один за другим гибнут идеалисты-мечтатели, настоящие подвижники знания. Царство воздуха не хочет вторжения сынов тверди земной в его тайные неизвестные сферы и мстит, жестоко мстит…

В траурном собрании мы видим много знакомых лиц, собственно говоря, почти всех героев этой повести.

Вот Валерий Брутень, склонив голову, он еле слышно твердит самому себе:

– Я ни в чем не виноват, я ни в чем не виноват…

В глубине возле зеленого забора примостились техники «Дедала». Юра Четверкин вытаскивает из-за пазухи и передает Мише свой чертежик, еле слышно шепчет:

– Вот причина катастрофы. Не хватило тяги, аппарат дал крен почти на восемьдесят градусов, бензин прекратил поступать в карбюратор, мотор стал…

– Вместе с Казариновым рухнула вся наша идея, – печально прошептал Яков.

Юра вытянулся на цыпочки, увидел в цветах строгий восковой профиль Казаринова, окаменевшие лица русских и иностранных пилотов, фигуру обер-мастера Задорова, шляпу Лидии…

Словно почувствовав его взгляд, девушка чуть обернулась.

– Клянусь продолжать дело Павла Павловича и завершить его с успехом, – горячо прошептал Юра.

– Вечная память Павлу Казаринову и вместе с ним всем мученикам авиации! – долетел голос с импровизированного амвона.

Запел хор.

Под навесом ангара тихо распоряжался полковник Отсебятников.

– Как только процессия пройдет – в наручники Пирамиду!

Юра пробрался к Лидии.

– Лидия, мне нужно поговорить с вами по вопросу чрезвычайной важности.

Лицо Четверкина было очень серьезным. Лидия молча кивнула.

Скорбно пел хор.

– Прощай, Павел, – тихо и просто сказал Брутень, но, заметив вблизи репортера, добавил погромче с трагическим нажимчиком: – Прощай, авось ненадолго…

Лидия и Юра в хвосте процессии вышли с аэродрома. За воротами стояла густая толпа. Вдруг в толпе произошло какое-то странное движение, хлопнуло несколько выстрелов, началась свалка.

Мимо Лидии и Юры пулей пролетел полковник Отсебятников в узком клетчатом пальто.

– Пропустили, мерзавцы!

– Ушел! – восторженно прошептал Юра.

Лидия, сжав руки на груди, стояла в толпе. Вокруг слышались возбужденные голоса:

– Это Пирамида!.. Он опасный революционер!.. Он боевик!.. Убил восемь «гороховых», трижды ранен, мчится на аэродром!.. Молодчага!

Мокрые листья летели вдоль аллей Елагина острова. Лидия и Юра медленно шли по кленовым следам осени.

– Лидия Дмитриевна, я вызвал вас для очень серьезного разговора, – волнуясь, проговорил Юра.

Девушка ласково притронулась к его рукаву.

– Юрочка, сейчас мне не до сантиментов.

Юра мучительно покраснел.

– Вы меня неправильно поняли.

– Ах, так?! – с некоторым разочарованием протянула она.

Мимо них независимой тяжелой трусцой пробежал черный дог.

На горизонте в волнах Финского залива качались паруса яхт.

– Лидия, мы должны вновь построить аэроплан Казаринова и перелететь без посадки в Москву! – горячо заговорил юноша и вытащил из-за пазухи кипу чертежей на кальке. – Я все рассчитал. Вот смотрите, нам нужен новый мотор мощностью не меньше ста сорока сил! Это будет сильная двухместная машина!

– Почему двухместная, Юрочка?

– Мы полетим вдвоем! Вы и я! – выпалил Юра и осекся. – Если, конечно…

– Юрочка, для новой машины нужно не меньше пяти тысяч рублей, – улыбнулась Лидия.

Юра потупился.

– Может быть… вы помните… весной… на празднике… Иван Пирамида набрал призов на пять тысяч…

– Пирамида, конечно, бы дал, – вздохнула девушка, – но он, наверное, за границей.

– Пока что нет, – быстро сказал Юра, спрятался за дерево и тут же вышел из-за него уже Иваном Пирамидой.

– Ах, Лидия, я погряз в демимонде… – с глухим трагизмом проговорил он.

Движение руки – и вновь перед нами простодушный вьюнош Юра Четверкин.

Ничего не оставалось девушке, как только весело расхохотаться. Печальна участь людей, не имеющих чувства юмора. Лидия была не из их числа.

За зеркальным стеклом респектабельного банка сидел знаменитый авиатор Валериан Брутень. Перед ним в почтительной позе стоял старший служащий. Служащие помельче выглядывали из-за своих конторок и перешептывались: не каждый день приходилось так близко видеть кумира толпы.

– У вас депонированы призовые деньги моего друга Ивана Витальевича Пирамиды, – надменно говорил Брутень.

Старший служащий незаметно щелкнул пальцами, и тут же за его спиной появился младший служащий с соответствующими бумагами.

– Пирамида по некоторым причинам не может явиться за деньгами сам, – продолжал Брутень.

Старший служащий тут же глазами, бровями, носом выразил полнейшее понимание, некое отдаленное сочувствие и немедленную готовность соответствовать. Новый щелчок пальцами, и тут же рядом закрутился арифмометр.

– Вот его записка в банк, – проговорил Брутень, – однако без нотариальных печатей.

– Лучшая печать для нас – ваша рука, господин Брутень, – просиял старший служащий. – Извольте, пять тысяч сто четыре рубля ноль восемь копеек для господина Пирамиды с комплиментом от банка «Олимпия».

– У вас прямо как в Америке, – сказал Брутень, вставая.

– Лучше, Валерьян Кузьмич, – говорил старший, провожая его. – Быстрее, точнее, надежней.

Брутень пересек улицу и сел в свой «паккард», закрытый на этот раз кожаной крышей. Автомобиль тут же тронулся.

В темноте на заднем сиденье ждали Иван Пирамида и Лидия Задорова.

Брутень передал Пирамиде конверт.

– Вот тебе деньги, Иван, и уезжай за границу немедленно…

Он сердито отвернулся и закурил длинную сигару.

– Я не сторонник абсолютизма, но и не радикал, господа. Я спортсмен, господа, и считаю…

Он обернулся к заднему сиденью, и… сигара выпала из его рта прямо в ладонь Тихоныча.

Он увидел сияющие счастливые глаза Лидии, увидел, как ее рука снимает усы с Ивана Пирамиды, как ее губы тихо целуют розовую юношескую щеку неизвестного молодого господина.

– А все-таки мне немного печально расставаться с Иваном Пирамидой, – сказала она.

– Но ведь это все осталось… – смущенно пробормотал Юра. – Джек Лондон… деньги… любовь… страсть…

Интермеццо

Автомобиль сделал круг вокруг помпезного императорского монумента, и площадь под закатным небом опустела. Ощущение огромной пустоты лишь усиливалось контурами куполов, крестов и двуглавых орлов и стрекотом авиационного мотора где-то в вышине. Снижаясь вместе с невидимым аэропланом, можно было заметить в разных местах застывших, словно восковые фигуры, героев нашей повести и поднятые к небу лица, но площадь была так огромна, что их маленькие фигурки лишь подчеркивали ее пустынность.

Затем возникла тревожная музыка, тема юности и любви и вместе с ней на площадь выбежали, держась за руки, Юра и Лида, он в своей потрепанной уже кожанке, она в пальто из грубого сукна, похожем на шинель. Они бежали мимо наших застывших героев, как бы не замечая их, и смотрели в небо.

– Юра, мы летим?

– Разве ты не видишь? Мы летим вдвоем!

Пустынный закат разгорелся на полнеба, и в нем зазвучал голос Поэта:

Закат погас, и на площади зажглись фонари.

– Что же с нами будет теперь? Никто не знает? – спросил в тишине Юра.

Навстречу им по гулким торцам, заложив руки в карманы и улыбаясь, шел Иван Задоров.

– Спокойствие, – сказал он. – Впереди вся жизнь.

Моноплан для двоих

На летном поле завода «Дедал» стоял новый аппарат весьма внушительного, надежного, почти современного вида. Лишь очень внимательный взгляд узнал бы в нем прежний «Киев-град», отремонтированный и усовершенствованный. В кабине его возился с отверткой Юра Четверкин, а его верный друг Яша подкрашивал надпись на борту

«ИНЖЕНЕР ПАВЕЛ КАЗАРИНОВ»

– Если мне удастся держать среднюю скорость 90 верст, я буду в Москве скорее, чем курьерский поезд, – говорит Юра.

– Мы будем, – поправляет его голос Лидии.

– Виноват! Мы, конечно, мы!

Юра спрыгивает на землю и подходит к Лидии, которая углубленно занимается картами, изучает маршрут.

– Главное, не сбиться с пути, – говорит она. – Де Кампо-Сципио и Уточкин в 11-м году не успели изучить маршрут.

– Пилот-рулевой Юрий Четверкин не повторит этой ошибки, – высокопарно произносит Юра, вытаскивает из кармана новенькое пилотское свидетельство и любуется им. – Я прилечу в Москву…

– Мы прилетим! – притворно сердится Лидия.

– Пардон, конечно, мы! Рулевой Четверкин и его штурман мадмуазель Задорова.

– Между прочим, мой пилотский диплом гораздо старше вашего, господин хвастунишка!

– Но зато я прошел школу знаменитого Ивана Пирамиды!

– Где он сейчас, наш легендарный летун? – вздыхает Лидия.

– В газетах пишут, что он вместе с поэтом-декадентом Царевококшайским воюет в Африке на стороне племени мау-мау…

Говоря все это, молодые люди шли по аэродрому к заводской конторе.

– Лида, минуточку! – кричит сзади Яша.

Лидия отстает, а Юра поднимается на крыльцо и видит через окно, как в пышном своем кабинете журчит в телефон, словно сытый кот, глава фирмы Ветчинкин.

– Да, ваше превосходительство, вылет завтра на зорьке, чтоб засветло в Белокаменную… Так точно, ваше превосходительство, аппарат весьма надежный… конечно, моего собственного изобретения… До тридцати пудов полезного груза… Взрывательные снаряды? Конечно, мог бы, ваше превосходительство!

Заметив в окне Юру, Ветчинкин слегка законфузился, потом прикрыл трубку ладонью и округлил глаза.

– Генерал Браульбарс на проводе!

– Предательство, – со свойственной ему «театральностью» прошептал Юра и шагнул к окну.

– Истинно так, ваше превосходительство… мудро! государственно!.. – продолжал сочиться елеем Ветчинкин. – …натюрлих… военное министерство… так точно… ваш покорный… – он повесил трубку и рявкнул: – Слуга!

Юра рванулся.

– Ведь вы же обещали, что никого не будет, кроме спортивных комиссаров! Вы не дали ни копейки ни Казаринову, ни нам, а теперь хотите сорвать куш в военном министерстве!

Зазвонил телефон.

– С кулебяки начинали? – судебно спросил Юра.

– С кулебяки-с… – пробормотал хозяин.

– Кулебякой и закончите!

Ветчинкин снял трубку.

– «Ведомости»? «Таймс»? «Фигаро»? Да, господа, летит… горячая летит… да-да… с зайчатиной… летит… кулебяка летит… адью! – диковато захохотал.

Юра, бормоча проклятья в адрес заводчика, вылетел из-за угла и столкнулся со своим штурманом.

– Юрочка, вы знаете… – Лидия была очень озабочена. – Боюсь, что Ивану Пирамиде придется на сегодняшний вечер вернуться из Африки.

Демон ночей моих

Волшебным весенним вечером полковник Отсебятников сидел на открытой веранде ресторана возле аэродрома и изучал винную карту.

– Виски «Кинг Джордж», рейнское, «Шустовская рябиновка»… что ж, недурно… недурно…

Почтительно появился Панкратьев.

– Парк оцеплен, мусью. Станок и мерзавцы на даче.

– И Пирамида?

– Так точно, тама… ой, пардон, Пирамида тута…

В дверях стоял собственной персоной легендарный авиатор во всей роскоши своей растительности.

– Пирамида, демон ночей моих, – прошептал Отсебятников.

– Хэллоу, Теодор, – задушевно сказал злодей. – Все скучаешь?

– Рюмку шустовки, Ванюша? – предложил полковник.

– Не откажусь. – Пирамида присел к столу. – «Редереры» надоели, хочется своего, русского.

– Отлично сказано! – воскликнул Отсебятников и шепнул Панкратьеву: – Стянуть все силы, никого не жалеть, кроме меня.

В темном ночном небе мы видим Лидию. Она в корзине воздушного шара. Шар снижается. Свистит ветер. Девушка что-то кричит вниз.

– Итак, по восьмой, – сказал Отсебятников, кося глазами в разные углы. – Ты мой демон, Иван, а я твой ангел, Иван. Тебя, скорей всего, повесят, Иван.

– Твое здоровье, Отсебятников, – сказал Пирамида, смахивая рюмку на пол.

– Знаешь, Иван, я думал, те трое – одно лицо, а оказалось, ты один – это два лица. Типографию отдашь? – спросил полковник.

– Она твоя, – пообещал Пирамида.

– Я тебе верю, давай по девятой, – сказал полковник. – Мы мужчины, Иван. От ненависти до любви один шаг.

Влетел очумелый Панкратьев.

– Господин полковник, на воздушном шаре типографию уперли.

– Ловите, – спокойно сказал Отсебятников. – Таковы законы тайной войны, Панкратьев. Шары надо ловить.

Панкратьев выскочил. Пирамида вдруг ловким бесом вспрыгнул на перила.

– Не уходи, Иван. Мы тебя взяли живьем, а ты уходишь, – укоризненно покачал головой полковник.

Из темноты на голову полковнику падал балласт – тома Брокгауза и Ефрона.

– Нелогично, – сухо процедил Отсебятников.

Ярко освещенный угол делового Петербурга. Разговоры среди толпы.

– Смотрите, воздушный шар!

– Куда все бегут?

– На аэродром «Дедала».

– В чем дело, господа?

– Фабрикант Ветчинкин изобрел новый аппарат сильнее паровоза.

– Утром летит в Москву без посадки.

– Утка!

– Ох народ, ничему не верит!

– От жены бежит Ветчинкин со знакомой баронессой.

– Вздор! Нонсенс! Летит опять Иван Пирамида.

– Прямо из Шлиссельбурга… в кандалах полетит…

– Извозчик, целковый до «Дедала»!

В это время в поднебесной тишине, в свободном полете плыли трое.

Лидия отвернулась от Юры и печально смотрела вдаль, а Юра ерзал рядом, заглядывал ей в лицо, заглядывал в эту самую даль, «давайте, мол, вместе посмотрим» и даже один раз осмелился дотронуться до ее плеча. Задоров стоял к ним спиной и пел очень хорошим баритоном «На воздушном океане».

– Лидия, вы сердитесь на меня? – забормотал Юра. – Но ведь я один вне подозрения… Лидия, мы еще полетим вместе… когда-нибудь…

Она вздохнула.

– Какая нынче ночь! Давайте помолчим… до посадки.

Задоров оборвал пение и показал вниз.

– Отсебятников протрезвел. За нами кавалькада!

На городском углу у ворот Манежа группа гвардейских офицеров, шумно галдя, разглядывала новенький броневик «Мерседес».

– Внутри бархат и медь, господа!

– Пепельницы, плевательницы, все под рукой…

– Пулемет, писсуар, господа…

На площадь перед Манежем торжественно спускался шар.

Во всех подъездах целовались солдаты с горничными.