Новый рассвет Браун Сандра

Грейди побледнел – и не только от потери крови, потрясения и боли. Он понял, что попался в ловушку и выдал себя. Он скользнул глазами по лицу Бэннер, побелевшему как полотно, по Россу, который стал мрачнее самого дьявола.

– Ну… я… я имею в виду…

Росс кинулся к нему, ухватился за лацканы, приподнял. Теперь они смотрели в глаза друг другу.

– У тебя были шашни с этой потаскухой после помолвки! – заревел Росс.

Быстрый, как ртуть, Джейк был уже рядом. Грейди стонал от боли и лепетал бессвязные оправдания. Джейк нагнулся и поднял пистолет. Бернс промолчал, не попытался помешать ему. По рядам пронесся ропот возмущения. Теперь все как один смотрели с презрением уже не на Бернсов, а на Шелдона.

Джейк взвел курок и ткнул Грейди под подбородок смертоносным дулом.

– Ну, мистер, мы ждем.

Грейди бросил на своих палачей ненавидящий взгляд.

– Может, я и был с этой девицей несколько раз.

Суставы пальцев Росса, сжимавшего лацканы темного пиджака Грейди, побледнели. Дикий рев вырвался из его груди.

– П-почти каждый в этом городишке спал с ней. Любой мог быть на моем месте, – заикался Грейди.

– Но не каждый в этом городишке женится на моей дочери, – прорычал Росс. Он так резко выпустил парня, что тот чуть не упал снова.

– Как ты мог? – спросила Бэннер в наступившей тишине, полной скрытого напряжения.

Грейди с трудом сглотнул и нерешительно потянулся к ней.

– Бэннер, – умоляюще сказал он.

– Не трогай меня, – отшатнулась она. – Не смей трогать меня теми же руками… – Она повернулась и взглянула на Ванду Бернс.

Та стояла, упершись рукой в бок, и злорадно усмехалась.

Бэннер повернулась на каблуках и пошла по проходу прочь из церкви. Неприступная, надменная, гордая. Лидия вышла следом за дочерью со столь же неустрашимым видом. За ней потянулись Лэнгстоны. Ковбои Излучины вереницей выбрались на церковный двор и окружили хозяев, пока те запрягали лошадей и рассаживались по коляскам.

Росс все еще стоял у алтаря. От ярости у него подкашивались ноги. Глаза сверкали гневом. Перед горожанами, перед священником и всеми прочими, кто мог слышать, он предупредил:

– Если ты посмеешь снова крутиться возле моей дочери, я убью тебя. Понял? Но прежде чем я сделаю это, ты сам будешь умолять прикончить тебя.

Он повернулся и, гордо выпрямившись, направился к выходу. Джейк сверлил Грейди холодным взглядом. Тому казалось, это длится вечность. В конце концов Джейк опустил пистолет и вложил его в кобуру со словами:

– Я бы убил тебя прямо сейчас.

Когда он шел по проходу, его шпоры позвякивали в абсолютной тишине.

Бэннер уже сидела в коляске, в надежных объятиях матери, и душераздирающе рыдала. Выдержка покинула ее. Окружавшие ее люди избегали смотреть друг на друга.

Джейк вскочил на нанятую утром лошадь. Росс был занят исключительно дочерью, и распоряжаться пришлось ему.

– Мика, Ли – назад. Если кто увяжется за нами, дайте мне знать. Остальным рассыпаться веером. Смотрите в оба.

Его приказы исполнялись беспрекословно. Ковбои готовы были, как верные вассалы, защищать Коулмэнов.

Джейк тронул лошадь, подъехал к первой коляске. Росс, с окаменевшим лицом, держал вожжи. Бэннер с Лидией, прижавшись друг к другу, тихо плакали. Росс взглянул на Джейка.

– Спасибо.

Джейк выразительно кивнул. Все было ясно и без слов.

Ранчо Излучина приготовилось к свадебному приему, которому не суждено было состояться. Первый удар поджидал Бэннер на дорожке, ведущей от реки к дому. Каждый кол в изгороди был заново побелен и украшен цветами и лентами. Когда же она взглянула на дом, страдания ее стали невыносимыми. Гирлянды цветущей жимолости украшали перила парадного крыльца. Повсюду стояли горшочки с вьющимися побегами желтой форзиции. Во дворе, чтобы разместить предназначенные для множества гостей яства и напитки, были установлены длинные столы. Но гостям не суждено было веселиться за ними. Сцена походила на детскую, любовно приготовленную к появлению на свет долгожданного ребеночка. Но младенец родился мертвым.

Росс выбрался из коляски и помог сойти Лидии. Джейк спешился, протянул руку Бэннер. Но она находилась в таком оцепенении, в таком унынии, что не замечала Джейка, пока он не тронул ее, не позвал нежно по имени. Посмотрев вниз и увидев его сочувствующее лицо, Бэннер тускло улыбнулась, подала ему одну руку, а другой оперлась о его плечо. Джейк подхватил девушку и опустил на землю.

Ковбои поскакали дальше, к флигелю. Их обычно веселая, шумная ватага притихла, помрачнела. Кто-то из детей Анабет захныкал, попросил пить. Самый маленький разревелся на руках у отца. Гектор тут же отшлепал его, даже слишком сильно. В полном молчании, как будто несли гроб, семейство вступило в дом.

Тут Бэннер поджидало новое испытание. Лидия украсила парадную гостиную корзинами с цветами. Один из покрытых кружевными скатертями столов занимали доставленные, но не распакованные еще свадебные подарки.

Бэннер зашлась в слезах. Росс подошел к ней сзади, положил руки на плечи.

– Принцесса, я…

– Пожалуйста, папа, – пробормотала Бэннер. Ей было неловко плакать при людях. – Мне нужно побыть одной.

Она подобрала подол юбки – жест этот до боли остро напомнил родителям, каким сорванцом-девчонкой была их дочь еще недавно, – и пошла по лестнице наверх. Через несколько секунд дверь в ее спальне захлопнулась.

– Сукин сын, – тихо выругался Росс. Он сбросил пиджак и теперь возился с галстуком. – Я должен был задушить ублюдка голыми руками.

Лидия не стала выговаривать мужу за грубость, а, уткнувшись ему в плечо, расплакалась:

– Просто не могу поверить, не могу поверить, что он… О Росс, это разобьет девочке сердце!

Росс повел ее в гостиную.

Ма считала, что слезами горю не поможешь, а значит, нужно действовать.

– Анабет, отведи малышей на кухню и отрежь им по куску того славного пирога, что принес вчера пекарь, – распорядилась она. – Не пропадать же добру. Ли и Мика, отнесите потом пирог ребятам во флигель, пусть разделаются с ним. Мэринелл, разливай пунш. Думаю, никто не откажется подкрепиться. А ты, Гектор, жутко потеешь. Я таких потливых людей в жизни не встречала. Снимай скорей пиджак и галстук, а то растаешь.

Свадьба Бэннер послужила Лэнгстонам поводом собраться всем вместе. Семья переехала из Теннесси в Техас с Россом и Лидией. Дружба Коулмэнов и Лэнгстонов не боялась ни времени, ни расстояний.

Ма Лэнгстон была бабушкой и Ли, и Бэннер. Эту замечательную женщину, все еще полную и крепкую, Господь наделил духовной и телесной силой, а вдобавок – нежной душой. Она могла крепко выбранить провинившегося, но за бранчливостью ее скрывалась любовь.

Зик Лэнгстон умер очень давно. Бэннер даже не помнила его. Несколько лет после смерти мужа Ма пыталась обрабатывать оставшуюся после него ферму в горной местности к западу от Остина. Двоих ее детей, Атланту и Сэмюэля, унесла эпидемия скарлатины.

К счастью, Анабет, старшая дочь Лэнгстонов, вышла замуж за их соседа Гектора Драммонда, землевладельца и скотовода, вдовца с двумя маленькими дочками на руках. Потом у Анабет родилось два собственных сына. Гектор взялся управлять фермой Лэнгстонов. Он разводил коров и надеялся увеличить стадо.

Мэринелл была чем-то вроде синего чулка. Она уехала из дому в Остин учиться в школе и, чтобы платить за учебу, работала официанткой в гостиницах и в ресторане железнодорожной станции Санта-Фе. Она стала учительницей, замуж не выходила и уверяла, что и не собирается.

Когда Драммонд взял на себя заботу о ферме Лэнгстонов, Росс и Лидия начали уговаривать Ма переехать к ним в Излучину.

Ма согласилась, но на определенных условиях. Милостыни ей не нужно. Она будет работать. И Мика тоже. Мика, младший из Лэнгстонов, был ковбоем.

Росс построил Ма хижину. За хижиной она сама расчистила и обработала поле. На этом поле выращивались все овощи, подававшиеся к столу в Излучине. Ма также обшивала семью Коулмэнов и их работников: Лидия шила куда хуже.

Лэнгстоны и Коулмэны были все равно что родные. Когда требовали обстоятельства, Ма не сомневаясь брала бразды правления в свои руки. И сейчас никому в голову не пришло оспаривать ее приказания, напротив, все бросились выполнять их.

В гостиной Джейк налил в стакан виски и молча протянул Россу. Тот взглядом поблагодарил его. Лидия немного успокоилась, подняла голову с плеча мужа.

– Мне надо бы пойти поговорить с ней. Но я не знаю, что сказать.

– Черт меня побери, если я знаю, – проворчал Росс и залпом осушил стакан.

Лидия встала, оправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, подошла к Джейку и погладила его по щеке.

– На тебя мы всегда можем положиться.

Джейк накрыл ее руку своей, сжал.

– Всегда, – кивнул он со значением.

Платье Бэннер было испачкано кровью. И это соответствовало ее состоянию. Она чувствовала, что сердце ее тоже истекает кровью. Бэннер вглядывалась в свое отражение в зеркале, и ей не верилось, что всего несколько часов назад она смотрелась в него – счастливая, ничего не подозревающая, наивная.

Она не могла ни минуты больше оставаться в этой пародии на свадебное платье. Ей казалось, если она не избавится от него, то завопит в голос. У Бэннер не было сил звать кого-нибудь на помощь, и она сама расстегивала крючки на спине, обрывая их, если дрожащие пальцы не справлялись с застежкой достаточно быстро.

Наконец она отшвырнула наряд в сторону. Белье тоже было в пятнах крови. Бэннер содрала его, оставшись совсем голой, а затем принялась безжалостно отскребать себя над тазом. Но не успела она вымыться, как опять, заливая щеки, хлынули слезы. Бэннер накинула халат и, рыдая, бросилась на кровать.

Как мог он так поступить с ней? Узнать, что у Грейди была другая женщина, оказалось убийственно больно. Но дело не только в этом. Как мог он ходить к дрянной женщине, когда она призналась ему в любви? Вот что самое жестокое, самое унизительное, вот в чем настоящее предательство. Грейди изливал свою страсть ей, а утолял ее с Вандой Бернс.

Бэннер представила их вместе, и ее затошнило.

Она услышала, как тихо скрипнула дверь, и повернулась на этот звук. Лидия подошла к постели, присела на край и молча прижала дочь к груди.

Они долго сидели, обнявшись и покачиваясь. Наконец слезы Бэннер иссякли. Она зарылась головой в колени Лидии. Та перебирала пальцами волосы дочери, темные, как у Росса, но пушистые, как у нее. Непокорные кудри упорно ложились по-своему, не желая покоряться гребням и шпилькам.

– Мы с папой… Ох, лучше бы больно было нам, а не тебе. Мы все отдали бы…

– Знаю, мама.

– И мы все, все что угодно сделаем, лишь бы помочь тебе справиться с этим.

– И это знаю. – Бэннер шмыгнула носом, вытерла его тыльной стороной ладони. – Почему он сделал это? Как мог он сделать мне так больно?

– Он не хотел причинить тебе боль. Но он мужчина и…

– Значит, он поступил правильно?

– Нет, но…

– Я вовсе не думаю, что жених должен быть целомудренным, как невеста. Я не настолько наивна. Но он объяснился в любви, он просил девушку выйти за него замуж – разве это ни к чему не обязывает, разве не означает обета верности?

– Думаю, да. И большинство женщин согласны со мной. Но мужчины? Полагаю, большинство – нет.

– Он должен был сдерживать себя. Или я недостаточно хороша и меня не стоит ждать?

– У него в мыслях не было ставить тебя на одну доску с той девушкой.

– Мне тоже этого хотелось. Я хотела выйти замуж и для этого тоже! Я говорила ему! – воскликнула Бэннер.

Многие матери на месте Лидии упали бы в обморок, доведись им услышать подобное признание. Но Лидия не дрогнула. Она понимала, что такое чувственность, ценила ее и надеялась, что дочь тоже будет получать удовольствие от сугубо интимной стороны жизни. Она не видела в плотской любви ничего постыдного, ничего такого, о чем нельзя говорить вслух.

– А если бы я побежала к другому мужчине? Как это понравилось бы Грейди? Простил бы он меня, заслуживала бы я прощения?

– Нет. – Лидия вздохнула. – Но так уж устроен мир. Считается, что у мужчины должны быть… приключения. Но Грейди попался. И поплатился за это. Но вместе с ним расплачиваться пришлось и тебе. Вот что плохо. – Она потрепала Бэннер по щеке.

– Может, я чересчур обидчива? Нетерпима? Может, простить его? А тебе приходилось прощать папе «приключения»? – Бэннер приподнялась, посмотрела прямо в глаза матери. – У папы были другие женщины после встречи с тобой?

Лидия вспомнила – как-то ночью Росс устроил пирушку для мадам Ларю, кажется, так ее звали, и ее девок в их повозке. Он оставался там допоздна, вернулся пьяным, и от него воняло духами этих шлюх. Тогда, да и позже, Росс клялся, что, хотя и был в повозке у мадам, тем дело и ограничилось, ничего у него ни с кем из них не было. Лидия верила ему.

– До меня у Росса было много женщин, но после нашей встречи – нет. Я понимаю, как тебе больно.

– Грейди, наверное, не любил меня так сильно, как папа любит тебя.

– Но кто-нибудь полюбит, дорогая.

– Нет, мама, нет. – Бэннер снова зарыдала.

Наконец Лидия ушла. Бэннер лежала на кровати и смотрела в потолок невидящими глазами. Ей надо было разобраться в своих чувствах. Какое из них острее – боль или гнев? Любила ли она еще Грейди, или любовь ее умерла, когда она узнала об измене? Злилась она, конечно, ужасно. Он опозорил не только ее, но и всю их семью. Ларсен надолго запомнит этот день. Людей ведь хлебом не корми, только дай потолковать о чужих несчастьях. И неважно, что винить будут не Коулмэнов. Все равно Грейди запятнал не только себя, но и их.

Бэннер злилась. И гнев был сильнее боли. Никогда, даже через миллион лет, не захочет она вернуть Грейди. Ее больше мучили страдания родителей, а не разлука с женихом. Пусть спит, где постелил. Никогда еще старая пословица не приходилась настолько к месту.

Но в таком случае, возможно, она не любила его вовсе. Только думала, что любит. И все же, если бы его обман сегодня не раскрылся, она не узнала бы, какой он слабохарактерный, осталась бы в блаженном неведении, вышла бы за него замуж и любила всю свою жизнь. В этом она была уверена. И это ослабляло ее гнев.

Так Бэннер лежала довольно долго, не замечая, как бежит время, пока в комнате не стемнело и она не поняла, что солнце зашло.

Бэннер вскочила с постели и поклялась, что не станет прятаться, как виноватая. Да будь она проклята, если позволит Грейди Шелдону и городским сплетницам взять над собой верх.

Она ополоснула лицо холодной водой, промыла опухшие глаза, надела простенькое клетчатое хлопчатобумажное платьице, поправила прическу и сошла вниз. Домочадцы сидели на кухне и ужинали. При появлении на пороге Бэннер разговор резко оборвался.

Все застыли, как на рождественской открытке, и почтительно уставились на девушку. Примолкли даже дети Анабет. Чего они ожидали? Что она удалится в свою комнату навеки? Навсегда останется инвалидом? Облачится в темные траурные одежды? Начнет хандрить, как засохшая старая дева?

– Я хочу есть, – объявила Бэннер. – Что-нибудь осталось?

Родные засуетились, освобождая ей место и наперебой пододвигая тарелку, серебряный столовый прибор, блюда с кушаньями. Снова заговорили – чересчур громко, заулыбались – чересчур широко. И глаза у них были чересчур ясные.

– Ты что-то говорил о быках, Гектор! – заорал Росс таким зычным голосом, что малыш Анабет расплакался.

– Ну да, ну, я…

Бедняжка Драммонд, подумала Бэннер, опуская глаза. Он и без того перенервничал, а его еще ставят в столь затруднительное положение. Ну не способен он сейчас поддерживать застольную беседу, не способен. Сама Бэннер говорила мало и не отрывала глаз от тарелки. На самом деле она вовсе не была голодна, но заставила себя съесть по крайней мере половину порции.

Праздничные украшения исчезли, кто-то, наверное Ма, позаботился, чтоб от подготовленного к свадьбе убранства не осталось и следа, разве что фруктовый пунш на столе. Лидия унесла запачканное свадебное платье из спальни дочери. Бэннер надеялась, что его сожгли. Корзины с цветами тоже вынесли. Двор убрали. Лидия заверила дочь, что об отсылке свадебных подарков волноваться не нужно: она возьмет на себя эту мучительную обязанность. Бэннер решила, что мама уже выполнила обещание, потому что коробок с подарками тоже видно не было.

Словом, если не обращать внимания на то, что за столом собралось слишком много народу, – это был обычный весенний вечер. Бэннер казалось, что она чувствует себя даже свободнее, чем остальные. Время от времени они взглядывали на нее, как будто она в любой момент могла начать рвать на себе волосы.

Дети кончили есть, и Мэринелл вызвалась пойти погулять с ними. Ли и Мика тоже поспешили ретироваться, бормоча что-то о партии в покер во флигеле. Ма принялась убирать со стола.

– Сиди, – цыкнула она на Лидию, когда та поднялась, чтобы помочь ей. – Я мигом управлюсь.

Анабет захлопотала вместе с матерью. Гектор и Росс оживленно беседовали о скотоводстве.

Лидия не отрываясь глядела на мужа. Джейк, неторопливо прихлебывая кофе, – на Лидию.

Бэннер не обращала на это внимания: так было всегда.

– Выйду подышать на крыльцо, – заявила она, отодвигая стул.

– Пойдемте все, – поспешно сказала Лидия. – Проветримся. Джейк, Гектор, если не допили, берите кофе с собой.

Ма кончила возиться на кухне, и Мэринелл отвезла ее домой. Анабет и Гектор уехали вместе с ними: укладывать спать своих артачившихся отпрысков. Разговор перескакивал с одного на другое, Бэннер пропускала все мимо ушей и в конце концов сошла на крыльцо во двор.

– Куда ты?

– Просто пойду прогуляюсь, – бросила она через плечо, заметив беспокойные нотки в отцовском голосе.

Бэннер добрела до конца изгороди, шедшей по границе выгона. Кобыла с жеребенком гонялись друг за другом по молодой и сочной весенней травке.

– Похоже, резвый будет.

Девушка оглянулась и увидела направлявшихся к ней Ли и Мику.

– Будет, будет. Он от Спартанца?

– Да. Один из лучших. Правда, Мика?

– Конечно. Ручаюсь.

– Вы что, ушли о лошадиных статях поговорить? Я думала, вы в покер режетесь.

– Проигрался в пух, – ответил Мика и сделал движение, будто выворачивал карманы.

В лунном свете волосы у него были почти как у Джейка. Но не совсем.

Бэннер уперлась руками в бока.

– А кто на днях хвастался, что любого в карты побьет?

– А почему ты никогда ничего не забываешь?

Они подшучивали друг над другом, как обычно, пытаясь скрыть неловкость. Но после сцены в церкви трудно было вести непринужденную беседу.

– Зачем вы на самом деле пришли сюда? – спросила Бэннер.

Ли взглянул на Мику, тот ободряюще кивнул.

– Ну, мы… ну, мы хотели потолковать с тобой о том, что в церкви случилось.

Бэннер ухватилась за верхнюю жердь и вскарабкалась на изгородь.

– И что же вы хотели мне сообщить?

– Ну, Бэннер, ведь не один Грейди виноват…

– Ты о чем?

Ли запнулся и с мольбой посмотрел на Мику, который, казалось, был поглощен созерцанием резвившегося в загоне жеребенка, так что помощи от него ждать не приходилось.

– Ну, ты знаешь, у той шлюшки много парней было. Она просто наугад пальцем ткнула, могла и ошибиться.

– Да-да, – вдруг подхватил Мика. – Любой из пятидесяти парней в городе мог оказаться на месте Шелдона. Но он подходящая добыча – у него ведь лесопилка и все такое. Понимаешь?

– Пусть он спал с ней, это совсем не значит, что ребенок его. Вот мы о чем толкуем, – сбивчиво закончил Ли. – Может, тебе полегче будет, если узнаешь.

У Бэннер встал ком в горле.

– Мне полегче от того, что вы заботитесь обо мне.

Она крепко обняла Ли, потом Мику. Мика тоже обнял ее, но довольно неуверенно. Он, конечно, не был просто ковбоем, но и членом семьи тоже не был. Мика дразнил Бэннер с тех пор, как она подросла и начала заплетать волосы в косички, но в последнее время он стал замечать в ней кое-какие перемены, ускользавшие от ее брата. Мика не был нечувствителен к этим переменам, но у него хватало сообразительности и выдержки держаться на расстоянии. Ему бы и в голову не пришло волочиться за Бэннер и навлекать на себя гнев Ма, а тем паче Росса, и ставить под угрозу дружбу с ним.

Мика давным-давно усвоил, что для ковбоев, а значит, и для него, Бэннер недосягаема, и смиренно принял это как данность. На свете полно девчонок, может, и не таких хорошеньких, но ни одна женщина не стоит ни мужской дружбы, ни тем более жизни.

– Я ценю вашу попытку утешить меня, – мягко сказала Бэннер. – Может, не Грейди отец ребенка. Но все равно он виноват, потому что спал с ней, да он и сам признался. Как бы то ни было, он изменил мне.

– Согласен, пусть так, – уступил Мика.

Одно он знал точно: если бы Бэннер Коулмэн досталась ему – у него хватило бы ума не рисковать, он бы уж не упустил ее, потерпел бы, авось не лопнула бы ширинка. Он встречал в жизни немало дурней, но с таким идиотом, как Грейди Шелдон, сталкиваться не доводилось.

Ли ковырял землю носком ботинка.

– Неловко, что парень вроде как отвечает за нас за всех… Ну, за многих из нас. Но морду я бы ему набил с удовольствием.

Бэннер взяла его за руку.

– Спасибо. Не стоит.

Ли поднял голову и улыбнулся сводной сестре.

– В Тайлере открылась новая галантерейная лавка. Говорят, это что-то! Мы с Микой собираемся скатать туда как-нибудь в субботу, вот только ожеребятся кобылы – сразу поедем. Не хочешь присоединиться?

Теперь Бэннер знала – они любят ее. Ведь раньше она бегала за ними, как нитка за иголкой, упрашивая взять ее с собой, а они безжалостно оставляли ее на дороге глотать пыль.

– Спасибо, я не против, – улыбнулась она друзьям.

Ли с Микой скрылись в темноте, но до Бэннер долго еще доносилось их негромкое бормотание. Потом все смолкло, сумерки поглотили пареньков. Легкими шагами она вернулась во двор, прислонилась к орешнику, постояла немного, созерцая открывшуюся перед ней мирную картину.

Контуры дома были едва различимы в темноте, но он казался теплым и приветливым; окна светились золотистым светом: внутри уже зажгли керосиновые лампы. Вьюнок только начал виться по колоннам – по три с каждой стороны крыльца. Летом он разрастется по-настоящему. Первые ростки циннии и дельфиниума зеленели на клумбах. Над кухней еще вился дымок. Обманчивая картина. Ничто не напоминало о случившейся драме.

Первое время после переезда Росс с Лидией перебивались кое-как в крытой повозке Мозеса. Для начала Росс соорудил на скорую руку домишко с кухней и жилым помещением, отделенным от спальни коридорчиком. Это было тесное и нелепое сооружение, но Лидия не возражала. Она понимала, что самое главное – наладить дело.

Бэннер родилась в том домишке, и только когда ей исполнилось десять лет, они перебрались в новый дом. Даже по городским стандартам он получился грандиозным. Наверху четыре спальни, хотя Ли часто ночевал с ковбоями. Внизу – парадная гостиная, маленькая гостиная, столовая, которой редко пользовались, предпочитая есть в просторной кухне. В задней части дома – кабинет Росса, из него через короткий коридор выход на заднее крыльцо.

Бэннер впитывала, втягивала в себя окружавшую тишину, это спокойствие застилало ей глаза, как и слезы. Без тени сомнения готовилась она покинуть родной дом, выйти замуж, потому что была уверена, что в их с Грейди доме будет еще больше любви. Но мечтам этим не сбыться никогда, и сердце Бэннер обливалось кровью.

Росс и Лидия сидели вместе на плетеном диванчике-качалке. Джейк стоял рядом, опираясь о колонну. В темноте светился красный кончик его сигары. До Бэннер доносился приятный запах дыма. Рядом с парой на диване Джейк казался неприкаянным.

Насколько Бэннер могла разглядеть, Росс погладил Лидию по щеке и положил ее руку себе на плечо. Другая ее рука спокойно лежала на бедре мужа. Он нагнулся, нежно поцеловал пробор в ее волосах.

Две слезинки выкатились из глаз Бэннер. Она страстно желала такой любви, мечтала о ней. О мирной и надежной любви. Прикосновения… Говорящие взгляды, понятные только двоим… Ей хотелось почувствовать такое единение с мужчиной. Именно поэтому разочарование было столь глубоким.

Отчаяние окутало ее как саван. Бэннер поспешно вышла из скрывавшей ее тени дерева, взбежала на крыльцо, не останавливаясь, пожелала всем спокойной ночи и поднялась к себе в комнату.

Она подошла к сундуку, в который уложили часть ее приданого, и достала ночную сорочку, специально сшитую для брачной ночи.

Она мучила себя, но чувствовала, что должна сделать это. Сорочка была из тонкого белого батиста с вырезом и длинными рукавами. Вырез украшен вышитыми розочками и узкой полоской кружев. Рукава стянуты на запястьях ленточками. Просто, элегантно и соблазнительно. Она натянула сорочку. Очертания тела просвечивали сквозь складки полупрозрачной ткани.

Бэннер легла в постель. Одна. И с головой погрузилась в печальные размышления о своей потере, о том, чем эта ночь должна была стать. Такой чужой всем, ненужной она не чувствовала себя никогда прежде. Только она одинока этой ночью. Ма Лэнгстон окружена собравшимися под ее кровом детьми и внуками. У Росса, конечно, есть Лидия, а у Лидии – Росс, у Ли и Мики – их дружба, даже Мэринелл не одинока – наслаждается своими книгами.

Одинока только невеста.

Бэннер услыхала шаги: родители поднялись к себе, дверь за ними закрылась. У нее сильнее забилось сердце, опять накатила боль. Это нечестно! Ее обманули. Почему Грейди не любит ее так, как папа любит маму? Кто исключение из правил – Грейди или Росс с Лидией?

Тело тоскливо ныло. Всем своим существом она жаждала почувствовать рядом тепло другого тела. Мужского тела. Почувствовать мужские руки, обнимающие, нежно касающиеся ее. Руки мужчины, который любит. Сердце жаждало слиться с другим сердцем.

Бэннер беспокойно ворочалась некоторое время, потом откинула простыню и подошла к окну. Ветерок освежил щеки, но не мог задуть пылавший внутри огонь. Прекрасная ночь купалась в серебряном свете месяца. Мерцали звезды. Благоухал клевер на лугах. Каждой клеточкой Бэннер ощущала себя частью природы.

Во дворе она заметила какое-то движение. Красная точка, как светлячок, слетела с крыльца и пропала. Сигара Джейка. Секундой позже спустился и он сам. Его шпоры тихонько позвякивали. Джейк пересек двор и направился к самой старой конюшне на ранчо, где стояла его лошадь, повредившая ногу.

Джейк…

Не только она одинока. Джейк тоже. И тут ей пришло в голову – он ведь всегда одинок. Среди дружных Коулмэнов и Лэнгстонов он был сам по себе, отдельно. Он разговаривал, смеялся, но он был одинок.

Бэннер догадывалась почему. Безграничная жалость переполнила ее.

Джейк проскользнул в конюшню, и почти сразу Бэннер увидела тусклый свет фонаря в одном из пыльных окон.

Эта ночь должна была стать ее брачной ночью. Ее отвергли. Нельзя нанести женщине оскорбление более тяжкое. Невеста, стоявшая на пороге сияющего будущего, погрузилась в бездну отчаяния. Ее публично унизили.

Сегодня же ночью ей надо вновь почувствовать себя желанной, почувствовать себя женщиной. Иначе это может стать непоправимым. Ей отчаянно нужен кто-то, кто поддержал бы ее, сказал бы, что она красива, уверил бы, что она не менее привлекательна, чем Ванда Бернс. Ей нужна любовь. Не родительская любовь и не братская.

Любовь мужчины.

Бэннер трепетала. Голова закружилась от осенившей ее идеи. Как зерно прорастает в землю, идея эта проникала в мозг. Ее не удержать, как не удержать распускающуюся почку.

Бэннер кинулась к туалетному столику, глянула на себя в зеркало. Попыталась представить, какой покажется она мужчине, который этой ночью так же одинок, так же лишен любви. Не давая себе времени передумать, она схватила шаль, накинула на плечи. Затем неслышно спустилась по лестнице и прокралась к выходу.

3

В старой конюшне пахло сеном, кожей, лошадьми. Бэннер нравились эти знакомые запахи. Она проскользнула внутрь, вдохнула их полной грудью и бесшумно прикрыла за собой дверь. Тепло и духота окутали ее, словно одеялом. Было тихо, но все дышало скрытой жизнью. Жеребые кобылы отдыхали в стойлах. В углу трещал сверчок.

Бэннер не смущало, что она находится в конюшне в неурочный час и на ней только легкая сорочка. Ей не раз приходилось бодрствовать так всю ночь напролет, когда у кобылы случались трудные роды. Но непривычно было находиться в конюшне ночью наедине с мужчиной, пусть она и знала его всю жизнь.

Сомнения начали одолевать ее. Она поступала очень смело. Двадцать четыре часа назад ей это и в голову не пришло бы. Но двадцать четыре часа назад она не знала, что судьба может быть так жестока, давать такие крутые зигзаги, изменять будущее человека, вовсе не интересуясь, согласен ли он.

Решение принято. Она зашла слишком далеко, отступать поздно.

На цыпочках Бэннер направилась к кружку света в одном из дальних стойл. Соломинки покалывали босые ступни. Лошади привыкли к ее запаху, и ни одна не заржала, когда она кралась мимо них.

Плоская черная шляпа Джейка с широкими полями висела на гвозде, вбитом в деревянную подпорку, Бэннер потрогала эту войлочную шляпу и улыбнулась: поверхность оказалась такой пыльной, что от прикосновения на ней осталась темная полоса.

Стена, разделявшая стойла, доходила до плеча девушки. Она глянула поверх нее и увидела Джейка. Он возился с передней правой ногой коня – исследовал оставленную камнем вмятину, – оттянув ее назад и поставив копыто себе на колено.

Бэннер обрадовалась возможности рассмотреть его, оставаясь невидимой. Она помнила его с детства, но сейчас дело другое. Теперь он не просто ее защитник, верный друг ее родителей, кумир Ли и Мика, сын Ма. Она изучала Джейка, отказавшись от прежних представлений о нем, изучала как чужого мужчину.

И новый Джейк чрезвычайно ей понравился. Бэннер не сознавала, что нынешнее ее впечатление было предопределено: она любила его всю жизнь, пусть по-иному, но любила.

Фонарь ярко освещал его белокурую гриву, непокорную, под стать ему самому. Сейчас он наклонился, и Бэннер могла видеть непослушные, прихотливые и такие милые завитки на его макушке. Бэннер не могла представить себе волосы Джейка напомаженными. А Грейди иногда помадил свои каштановые кудри. Нет, Джейк никогда бы не позволил принудить к чему-либо даже частичку своего тела.

Он не подстригал волос, Бэннер не знала – нарочно или просто от небрежности, и они доходили до воротничка рубашки. Около ушей хорошей формы волосы вились немного меньше. Но бачки цвета спелой пшеницы, спускавшиеся на щеки, были совсем кудрявыми. Бэннер хотелось потрогать их, ощутить контраст между их жесткостью и бархатистой мягкостью мочек ушей. Брови Джейка, в данный момент напряженно нахмуренные, были точно того же непередаваемого светлого оттенка.

Она изучала знакомые с детства черты, вернее, то, что могла разглядеть: ведь Джейк склонился над поврежденным копытом. Она увидела, что у него глубоко посаженные глаза, слегка впалые щеки. Он казался бы изможденным, если б не бросавшаяся в глаза гибкая сила.

У него были мощные, очерченные резко, без тени мягкости, челюсти. Человек с такими челюстями готов ответить на любой, самый грозный вызов. Усы и борода у него тоже наверняка оказались бы светлыми, но Джейк брил лицо, и сейчас только отросшая за день щетина покрывала его подбородок.

Бэннер попробовала представить себе Джейка с усами, как у папы, но сразу же отказалась от этой мысли. От созерцания его рта, большого, с выдающейся нижней губой, у нее сладко заныло в животе. Конечно, закрыть такой замечательный рот усами – настоящее преступление, решила она.

Джейк, наверное, переоделся сразу после возвращения домой. На нем, как за ужином, были мягкая хлопчатобумажная рубашка неяркого синего цвета, грубые джинсы, старые, потертые сапоги. На шее – красный льняной платок. Ни кобуры с «кольтом», ни жилета, ни кожаных штанов, которые она видела на нем утром.

Рукава рубашки он закатал до локтей. Бэннер заметила переливающиеся при каждом движении мускулы и сильно загорелую кожу, покрытую волосками, такими светлыми, что при свете фонаря они казались белыми.

Джейк ловко и осторожно осматривал больную ногу лошади. Его тонкие, длинные и, по-видимому, очень сильные пальцы ощупывали копыто, то сжимая его, то ослабляя хватку. От наблюдения за их ритмической пляской у Бэннер опять как-то странно заболел живот.

Она даже не предполагала, что существует на свете такая абсолютная мужественность, зрелая, полная скрытой силы. А ведь она жила в окружении мужчин: Росса, Ли, Мика, работников на ранчо. Но она никогда не рассматривала их, как сейчас рассматривала Джейка. А если бы и рассмотрела – вряд ли была бы так потрясена.

Именно мужчины типа Джейка волновали Бэннер.

Она оробела перед этой неуправляемой, стихийной мужественностью.

Но удивительно, вместе с робостью в ней пробудилось и женское естество. Мужественность Джейка притягивала Бэннер, не позволяла выскользнуть незамеченной из конюшни, заставила заговорить. Еще минута, и она не выдержала бы, убежала, а потом всю жизнь гадала, что могло бы произойти, достань у нее храбрости довести дело до конца. Но если Бэннер и предстояло жалеть о чем-либо, то, во всяком случае, не о своей нерешительности.

– Как лошадь?