1942: Реквием по заградотряду Золотько Александр

– Жа-аль… – протянул Севка. – Так кто-то из них вдруг уйдет…

– А давай, ты по основной группе, а этими займусь я, – предложил Костя, поудобнее прилаживая свою «СВТ» на бруствере. – Давай?

– Давай, – сказал Севка и нажал на спуск.

«МГ» на сошках был неустойчив, особенно на длинных очередях, а кроме того, они с Костей позорно забыли запасные стволы в бронеавтомобиле. Коробки с патронами забрали, ленты на себя, как революционные матросы, намотали, а стволы – забыли. Так что нужно беречь единственный ствол. И стрелять только короткими очередями.

Но точными.

Первая очередь вышибла из седла конника в мундире, наверное, румына. Две следующие пули ударили в грудь вороному коню, опрокинув его вместе со всадником.

«СВТ» Кости трижды грохнула, и три всадника – два румына и калмык упали на землю. Кони понеслись прочь, один румын ногой застрял в стремени, и его волокло за конем, поднимая клубы пыли.

Севка выпустил еще две очереди по неподвижным всадникам, а третью – вдогонку и достал одного… двух уцелевших.

Бойцы в окопах несколько раз выстрелили, крича победно то ли «ура!», то ли что-то матерное.

– Действие первое, – сказал Костя. – Все умерли.

– А сейчас будет действие второе – те же и… – Севка привстал над бруствером, – …и кавалерия.

Пыль немного осела, и стала видна колонна всадников.

– А если они в конном строю в атаку пойдут, – мечтательно прошептал Костя, – то мы их умоем. Снизу вверх на холм, конники в плотном строю, с шашками наголо – это ж мечта пулеметчика… Мы их в два «максима» всех уложим… Давай, пусть они в конном строю атакуют! А, Севка?

– Давай, – согласился Севка. – Помолимся господу, чтобы лишил он ума командира этого воинского формирования…

Не лишил господь. Может, не успел, а может, не стал обращать внимания на мечты безбожников.

Конники быстро спешились, коней увели на рысях за ближайший холм, а люди растянулись цепочками повзводно, двинулись в сторону холма.

– Там еще упряжки были, – сказал Костя. – Как бы не пушки…

Спешенные кавалеристы приближались быстро, шли, не пригибаясь, чуть пригнувшись, в готовности упасть на землю сразу же после первого выстрела.

– Их сотни четыре, – сосчитал Костя. – А у нас есть шанс, Сева…

– Ага, – снова легко согласился Севка. – Только вот там, за теми высотками, что-то еще пылит… Еще человек пятьсот? А может, танки или упряжки с артиллерией? Нет?

– Грубый ты, немелодичный человек, – покачал головой Костя. – Нет, чтобы сказать, что да, что молодец, Костя, правильно придумал. Вот сейчас мы перестреляем живенько конников, ну, пусть не всех, пусть половину, остальные откатятся к высоткам, да и уйдут подобру-поздорову…

– Не уйдут. Румыны – не уйдут. Ты не слышал разве, что немцы их не снабжают, что румыны на подножном корме живут? Что найдут, то их. А тут, спасибо братьям-калмыкам, стало известно про уйму мяса… Жратва для дивизии, если не больше. Румыны такого не упустят… – Севка покачал головой. – И смотри, как хорошо идут. Я при всем желании одной очередью захвачу не больше двоих. Вот, смотри…

Удалось зацепить только одного. Дальше очередь ушла в сторону, бессильно хлестнула по земле, поднимая пыль.

Ударили оба «максима», но почти сразу замолчали – конники залегли, и нужно было менять прицел.

Пехота открыла огонь из винтовок, кавалеристы отвечали.

Снова ударили «максимы». И с десяток румын выронили карабины и замерли в пыли.

Пулеметы перенесли огонь на следующий взвод. И там прибили человек десять или пятнадцать. Игорешин толково поставил пулеметы и сейчас неплохо руководил их стрельбой.

Одно было плохо – после каждого выстрела перед стрелком взлетало облако легкой пыли, а пулеметы просто тонули в ней, пулеметчики слепли, и пришлось прекратить огонь.

– Пока неплохо, – Севка сплюнул черный комок. – Жарко, зараза.

Костя молча протянул открытую флягу.

– Родниковая? – спросил Севка, отхлебнув.

– Из озера. Из дальнего, – пояснил Костя. – Глубокое, метров шесть в середине. И холодное. Вот там, говорят, родники бьют.

– Хорошая вода, вкусная, – одобрил Севка и хотел вернуть флягу Косте, но тот помотал головой.

– У нас еще есть, я много запас, а эту ты перед окопом вылей. Забыл, как на огневой подготовке нас учили? Снайпер должен…

– Должен, – согласился Севка и обильно смочил пыль перед окопом. – Так будет лучше…

Возле холмов что-то грохнуло.

– Твою мать… – с обидой прошептал Севка. – Так ведь нечестно…

Снаряд взорвался на вершине холма, метрах в двадцати от их окопа. Взметнулся куст огня, дыма и земли, кто-то закричал, кто-то слева выскочил из окопа, Севка дернулся к винтовке, но боец не убегал, он бежал к разбитому окопу. К раненому, который продолжал кричать, протяжно и тоскливо.

Румынские артиллеристы не торопились.

После первого взрыва прошла почти минута, прежде чем пушка выстрелила снова.

Снаряд упал чуть ниже по склону холма. Взорвался между окопами, никого не зацепив, но было понятно, что артиллерия нащупывает пулеметы. И рано или поздно нащупает.

– Нужно менять позицию, – пробормотал Костя, но тут от высоток ударили сразу штук пять пулеметов, трассерами. Воздух разом заполнился свистом, огненными пунктирами и щелчками пуль о спекшуюся от жары землю.

– Как же, поменяешь тут позицию, – Севка сел на дно окопа и стащил за собой Костю. – А ты говоришь – танки. На хрена танки при грамотном командире? Они сейчас подойдут поближе под прикрытием своих пулеметов, позволят пушкам выбить наши пулеметы, а потом… Слушай, а какого беса в кино в атаку все идут в полный рост, закатав рукава, прут на пулемет и так красиво падают-падают-падают?.. Это нам такие умные достались, а всем остальным… И ладно, если бы какие-нибудь эсэсовцы, а то ведь румыны. Мамалыжники…

– Ага, – сказал Костя. – А румыны, понятное дело, воевать не умеют. Наши – умеют, немцы – тоже умеют, хуже, чем наши, но лучше, чем всякие там итальянцы с венграми… И как только они до Сталинграда все дошли? И Одессу, между прочим, румыны взяли, и в Севастополе, а так – да, не умеют воевать…

Несколько пуль ударили по брустверу, засыпали дно окопа комками сухой земли.

– А ведь мог сидеть у тебя дома, смотреть телевизор и жрать окорочка… – мечтательно произнес Костя, стряхивая землю с сапог. – Понесла меня нелегкая обратно на войну…

– Рот закрой, дошутишься сейчас… – Севка встал на колени и попытался выглянуть из окопа, но пуля, свистнув над самой головой, предупредила, что не стоит делать глупости. – Вот ведь… И что будем делать?

Снаряды начали рваться чаще, по четыре снаряда с двухсекундным интервалом.

– У них там батарея! – крикнул Костя, пытаясь перекричать взрывы. – Калибр около семидесяти пяти, но надолго их таким темпом не хватит. Сколько там они с собой в упряжках возят?

Рвануло над самым окопом, Костя пригнулся и замолчал.

– Они огонь переносят или мне кажется? – прислушался Костя. – Пули только свистят, я не слышу ударов. И рвануло на вершине…

Севка выглянул из окопа, схватил свой «МГ» и поставил его на бруствер. Поправил ленту и нажал на спуск.

Цепь румын приблизилась к высоте метров на пятьдесят. Или даже ближе. Спешенные кавалеристы теперь не шли – бежали, пригнувшись, чтобы поспеть за огненным валом. Молча бежали и не стреляя.

Очередь из «МГ» подсекла троих.

– Огонь! – заорал Севка, и, опередив его крик на долю секунды, ударили «максимы».

В два ствола, крест-накрест, на уровне груди. Румыны не успели лечь. И поэтому начали падать. Каким-то образом Игорешин перетащил-таки под обстрелом пулеметы на фланги, и теперь «максимы» заливали атакующих фланкирующим огнем.

Севка бил короткими очередями, пытаясь достать тех, кто был без винтовок и кто махал руками, призывая румын не ложиться, а броском преодолеть оставшееся расстояние до окопов. Двух или трех офицеров он срезал. Одного, похоже, только ранил, двое солдат подхватили его за руки и за ноги и понесли в тыл.

– А знаешь, что по поводу «максима» сказано в наставлении? – крикнул Костя.

– Что?

– А то, что станковый пулемет в открытом бою недоступен для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулеметчик.

– Значит, у нас это ненадолго…

Атака захлебнулась, румыны побежали к высоткам, Севка, надсаживаясь, прокричал, чтобы прекратили огонь, чтобы экономили патроны, и тут пушки снова накрыли окопы.

Взрыв-взрыв-взрыв-взрыв…

Один снаряд ударил точно в один из окопов, взметнулся огонь, смешанный с землей, потом вылетел язык пламени, накрывший окоп по соседству. С криком из него выскочил горящий человек, бросился вверх по склону, но далеко убежать не смог – его срезала пулеметная очередь. Красноармеец упал метрах в десяти от окопа, в котором сидели Севка и Костя.

Лежал и горел, пока следующий снаряд не смешал его с землей.

– Мать-мать-мать… – Севка сорвался в крик, закашлялся и замолчал, виновато оглянувшись на Костю. – А жить-то хочется…

– Что?

– Старая шутка… – Взрыв, свист осколков, крик. – А жить-то хочется, а ножки тонкие…

– Тонкие, – кивнул Костя. – И дрожат. Мы тут с тобой под обстрелом… – Костя посмотрел на часы. – Еще и часа нету, а уже хочется маму звать и, того и гляди, исподнее менять придется. А кто-то год в боях. И не в таком, как этот, а в настоящем. С танками и самолетами… Черт, напророчил, кажется…

Пушки замолчали, продолжали молотить пулеметы, но они не мешали слышать рев двигателей. Много двигателей, сильный рев…

Севка ощупал бутылки, стоявшие на дне окопа. Поправил тряпки, торчавшие из горлышек.

– У тебя спички есть? – спросил он у Кости.

– Газовая, одноразовая, – сказал Костя. – Не удержался, захватил…

– Вот удивятся поисковики, когда твою могилу раскопают, – пробурчал Севка.

– И тебе всего хорошего, – засмеялся Костя. – Сейчас наши орлы ка-ак побегут…

Танков было всего шесть штук. Покрашенные в три цвета, по немецкой методике, они напоминали ожившие кучи земли.

Ехали танки не торопясь, растягиваясь в цепь.

«Как там у классиков? – попытался вспомнить Севка. – Разворачивались в боевой веер?»

Имперские бронеходы, блин…

– Это бэтэшки! – крикнул Севке в ухо Костя. – Седьмые бэтэшки… Трофейные. Наши, мать их так…

Правофланговый танк выстрелил. Между окопов взметнулся султан взрыва. Потом выстрелил следующий танк. И через полминуты после него – следующий…

– Пристреливаются, суки… Друг другу чтобы не мешать… – Костя провел по лицу ладонью, размазывая грязь и копоть.

– И об этом тоже классик писал… – пробормотал Севка. – Кажется, «Хромая судьба»…

– Что? Какая судьба? – спросил Костя.

– Хромая.

– Хреновая! – крикнул Костя. – И у всех у нас одна-одинаковая… Понял? Нам бы хоть одно «ПТР»… Мы бы их отогнали… А так… И гранат нет, только бутылки… А с ними…

Кто-то выпрыгнул из первой линии окопов и, пригнувшись, побежал к танкам.

– Что ж он делает?.. – простонал Севка. – Почему не ползет?

– Может, не заметят? Надеется, что танкисты слишком увлечены стрельбой? – Костя взял «СВТ», прицелился. – Может, добежит? Если танкист высунется, то я…

Ближайший к бегущему бойцу танк повернул башню. Застрекотал спаренный пулемет, боец остановился на секунду и упал навзничь, выронив бутылку.

Танки продолжали пристрелку, не забывая время от времени задействовать пулеметы.

От высоток снова пошла цепочка румын.

– Сейчас подойдут поближе, и у нас будет потрясающий выбор – или открыть огонь и оказаться под танковыми пушками, или не стрелять и… и тоже погибнуть… – тихо сказал Костя. – Тебе как больше нравится?

– Мне больше понравится, если приедет сейчас какой-нибудь паршивый «Т-тридцать четыре» и разделает своих бывших старших товарищей…

Цепи поравнялись с танками, и те двинулись вперед, не прекращая пулеметного огня.

Один «максим» не выдержал, пулеметчик психанул, и длинная очередь хлестнула по танкам и по бегущим за ними солдатам. Без счета, не жалея патронов, понимая, что не успеет расстрелять всю ленту.

Упали несколько человек, танки выстрелили почти одновременно, и окоп с пулеметом исчез в разрывах. Пулемет замолчал.

– Не стрелять! – крикнул Игорешин. – Не стрелять! Приготовить бутылки! Приготовиться к атаке!

– Он что, с ума сошел? – спросил Севка.

– Нет, он молодец. Он… – Костя взял со дна окопа две бутылки, протянул Севке. – Вот, будешь нести – держись за мной. В драку не лезь… Я все сделаю за нас двоих, а потом, когда опрокинем пехоту…

– Кавалеристов.

– Когда всех опрокинем, на их плечах – к танкам. И вот тогда…

– Думаешь, танкисты стрелять по своим не станут?

– А другие предложения есть?

Когда румыны подошли к самым окопам, танки выбросили клубы дыма и медленно поползли следом за цепями.

– В атаку! – крикнул Игорешин. – В атаку!

И поднялся из окопа с автоматом в руках. Длинная очередь опрокинула трех румын. Бойцы из других окопов стали подниматься, не одновременно, как в кино, но вставали-вставали-вставали…

И Севка встал. Смог заставить себя вылезти из окопа под выстрелы. И не было никакого упоения боем или боевого азарта, нужно было заставлять свое тело двигаться, оно дрожало, не хотело умирать, но все равно подчинялось.

Севка держал четыре бутылки, по две штуки в каждой руке – за горлышко, как пиво для приятелей. И похоже, собирался сделать приятелям сюрприз – держал бутылки за спиной. Надеялся, что так их пули не разобьют? Не хотел гореть перед смертью?

– Не спать, Жуков! – крикнул Севка, проходя мимо окопа.

Капитан вылез, бледный, с залитым кровью лицом, видно, не уберегся от осколка.

– Веселее, капитан! – проорал Севка. – Вперед! На Берлин! Это тебе не тылы загораживать!..

Над передней линией окопов завязалась рукопашная.

Румыны не ожидали контратаки, а тут еще два десятка «ППШ» ударили в упор и одновременно. Первая цепь атакующих умерла, вторая не успела открыть огонь, а танки – танки замерли, не решаясь двигаться вперед, в месиво из людей, пыли и огня… В танках еще не поняли, что происходит.

А потом стало поздно.

Севка бежал за Костей, стараясь не отставать. Костя взял с собой в атаку трофейный «МП» и короткими очередями расчищал дорогу к танкам себе и Севке.

Слева полыхнуло – кто-то добрался-таки до «БТ». И разбил бутылку там, где нужно, на двигательной решетке танка. Загорелся второй танк. Третий.

Уцелевшие попятились, но пока они переключали коробки скоростей на задний ход, загорелся еще один танк.

Вот теперь танкисты испугались по-настоящему.

Пулеметы ударили, не разбирая, где свои, а где чужие. Врагом был каждый пехотинец, каждый, кто пытался приблизиться к танкам.

Красноармеец в длинном выпаде достал румына штыком, румын схватился за его винтовку, попытался вырвать из своего живота сталь, но тут очередь из танка прошила обоих, бросила на землю и, не прерываясь, перебежала к сержанту Сидорову, набегавшему сбоку.

Пуля разбила бутылку, огонь по руке хлынул на голову сержанта, охватил все его тело, но сержант все еще бежал, даже не пытаясь сбить огонь, навалился на орущего от страха и злости румына, тот вырвался, стал сдирать с себя загоревшуюся одежду, а Сидоров упал и замер.

– Бутылки! – крикнул Костя.

Севка метнулся вперед, протягивая фитили бутылок к огню зажигалки в левой руке Кости.

Зажигая фитили по очереди, Костя хватал бутылку и бросал ее в танк. Первая – мимо. Вторая – разбилась о борт, огонь потек по гусенице, не причиняя танку ни малейшего вреда. Третья упала, наконец, куда нужно, за башню.

Последнюю Костя метнул в дальний танк, но бутылка не долетела – какая-то шальная пуля разбила ее в воздухе.

– Назад! – крикнул Костя. – Отходим в окопы…

Севка вытащил из-за пояса револьвер.

Костя толкнул его локтем, продолжая стрелять из автомата и кричать, чтобы все отходили, что все, что теперь нужно, – вернуться в окопы… Кто-то слышал и начинал пятиться, кто-то продолжал драться и стрелять.

– Отходим! – закричал Севка. – Все – назад!

Один танк все-таки уцелел. Пять костров полыхали перед окопами на склоне холма, но один танк медленно отползал, расстреливая всех, кто стоял на ногах. Румыны уже отступили, теперь танк бил не переставая, длинными очередями. Бил точно.

И было понятно, что теперь его не достать. Что теперь бой проигран, второй раз поймать румын на контратаке не получится и даже одного танка хватит, чтобы перемолоть защитников Трехозерья, как бы они ни пытались танк остановить.

Лейтенант Игорешин плакал от обиды, стрелял в танк из пистолета и плакал, а танк даже не обращал на него внимания, танк убивал бойцов, которых Игорешин поднял в атаку.

Уцелевшие румыны открыли огонь, прикрывая танк. Теперь они двинулись обратно, к холму. Их гнали вперед офицеры, размахивая пистолетами, и гнала злость, обида за свой испуг и бегство.

Пули рвали тела бойцов.

Краем глаза Севка заметил, как упал сержант Акопян, как скорчился, схватившись за грудь, пожилой сапер, который вообще не должен был находиться в окопах и тем более подниматься в атаку.

– Севка, прикрывай! – крикнул Костя, начиная стрелять из автомата. – Прикрывай!

Севка метнулся вперед, подхватил с земли винтовку.

И увидел, кого нужно прикрывать.

Капитан Жуков, пригнувшись к самой земле и опираясь о нее еще и левой рукой, двигался к последнему румынскому танку. Черный дым от горящих танков стелился над самой землей, и капитан вместе с его клубами двигался вперед.

В зубах – папироса. В правой руке – бутылка с горючим.

Севка выстрелил в румына, бросившегося наперерез капитану. Костя свалил второго. И еще одного. Потом – снова выстрелил Севка. Снова вскинул к плечу трехлинейку, но выстрела не последовало – закончились патроны.

Пуля сбила капитана на землю, и показалось, что он убит, но через секунду Жуков поднялся и сделал несколько шагов вперед, к танку, который все еще его не видел.

И еще одна пуля попала в Жукова. И еще…

Капитан продолжал идти. И даже не выпустил изо рта горящую папиросу. Остановился – и это позволило еще одной пуле настичь его. В руку. В левую.

Жуков поднес фитиль бутылки к папиросе, затянулся. Пропитанная бензином тряпка загорелась, капитан взмахнул рукой…

Его, наконец, заметили с танка и даже всадили в грудь несколько пуль. Только поздно. Бутылка описала плавную дугу и разбилась о моторную решетку. Вспышка.

Танкисты стали выпрыгивать из башни, но Костя сбил их одной очередью.

Румыны побежали.

– Давай в окоп, – сказал Костя. – Сейчас снова начнется…

Они успели вернуться в свой окоп до того, как орудия снова стали перемешивать людей с землей. Пушки, похоже, подтянули поближе, снаряды падали чаще и точнее. И пулеметы перепахивали склон холма, не переставая, и было очень трудно от них увернуться.

Очередной снаряд выворотил из земли последний «максим» и лейтенанта Игорешина. Тело застыло на изуродованном пулемете, как сломанная игрушка. От близкого разрыва снаряда Севка оглох, и теперь взрывы поднимались из земли совершенно бесшумно, и пули бесшумно поднимали фонтанчики у самого Севкиного лица, а Севка продолжал стрелять из пулемета, а когда закончились патроны, стал стрелять из «СВТ».

А когда закончились патроны к винтовке, стрелял из своего нагана.

Румыны подходили все ближе, окопы еще стреляли, но редко, очень редко. И спешенные кавалеристы уже не обращали внимания на этот огонь.

Щелкнул опустевший револьвер.

Севка поднялся из окопа.

Он не мог ждать, пока румыны подойдут и убьют его. Он не хотел умирать вот так просто, как на бойне.

Он медленно пятился на холм, и рядом с ним пятился Костя, сжимая в руке пустой револьвер. И отступали вместе с ними медленно оставшиеся в живых бойцы. С саперными лопатками в руках, направляя на приближающегося врага штыки пустых винтовок.

И румыны не стреляли, словно загипнотизированные безмолвным отступлением красноармейцев.

Перевалив вершину, Севка оглянулся – пусто. До самых озер, до самого прохода между озерами – никого нет.

Сколько их осталось? Сотня? Меньше?

– Отходим к озерам, – приказал Севка.

Они успели дойти до озер, когда первые румыны показались на вершине холма и двинулись вниз.

Все ниже и ниже.

Севка огляделся по сторонам.

– Вот и все, – сказал он. – Вот и все…

За спиной у него вдруг загрохотало, и сотни огненных шмелей устремились к вершине холма, перемалывая замерших от неожиданности румын. Пули трех крупнокалиберных пулеметов рвали плоть, перерубали винтовки и автоматы, разносили в кровавые клочья людей…

Севка оглянулся и замер – посреди озера стоял корабль. Парусник, избитый, с измочаленной до щепок передней надстройкой, но самый настоящий, на таких, наверное, плавали конкистадоры и пираты.

Две мачты были сломаны, веревки и обломки рей свисали с бортов, но из проломов, из мешанины веревок и парусины били, не останавливаясь, три «ДШК». И еще два пулемета калибром поменьше вели огонь с кормовой надстройки.

Через две минуты на холме не осталось ни одного живого румына.

И пулеметы замолчали.

Севка побежал к холму, подхватил румынский карабин, небрежно стряхнул с его ложа что-то липкое и красное, щелкнул затвором.

Справа и слева от него шли бойцы. Они шли в атаку, поднимая чужое уцелевшее оружие. Шли плотной стеной, плечом к плечу. И казалось, готовы были, не останавливаясь, идти дальше, к высотам, занятым румынами, к их пушкам и пулеметам, сквозь разрывы и веер пуль.

Шли молча, добивая штыками румын, которые смогли спрятаться от пуль в воронках и окопах.

– Стой! – крикнул Севка у самой вершины холма.

Бойцы остановились.

Севка осторожно поднялся наверх. Румыны отступили. Кто, естественно, уцелел. Кто просто не успел пройти на обратный склон холма до появления корабля. Немного, десятка полтора серых фигурок бежали по степи, вдогонку за солнцем, которое уже до половины скрылось за высотками.

Даже румынские пулеметы молчали, словно потрясенные мгновенной гибелью двух или трех сотен солдат, которые только что скрылись за вершиной проклятого холма – и пропали. Сгинули все до единого.

Севка опустился на землю, положив рядом с собой винтовку. Рядом сел Костя.

– Нужно бы раненых посмотреть, – тихо, словно лишившись сил, сказал Костя.

– Нужно, – согласился Севка.

Он попытался встать, но не смог. Его бойцы сидели и лежали вокруг, тоже не в силах подняться.

– Нужно собрать раненых, – сказал Костя и встал. – Нужно помочь… Может, кто еще жив…

Бойцы начали подниматься. Многие из них были окровавлены, перевязаны почерневшими от крови обрывками гимнастерок.

От озер бежали бабы, с криками бросались к бойцам, что-то спрашивали, протягивали крынки с водой и молоком. Несколько побежали на холм, Севка хотел их остановить, но промолчал – они все равно бы его не послушали. Да и румыны, наверное, не станут стрелять. Им тоже не до того.

Сколько их легло сегодня возле холма? Пять сотен? Шесть? Десять? Ради чего? Ради скота? Ради еды для дивизии? Ну, так, значит, у румын сегодня все равно экономия… на столько ртов меньше.

Вдоль озера бежали какие-то люди. Это те, кого Игорешин отправил перед боем на фланги. Еще сорок человек.

Это хорошо, подумал Севка. Это значит, что завтра утром мы сможем встретить новую атаку, если наши задержатся.

И если румыны еще не напились собственной крови досыта.

А ведь шли они, мамалыжники, в огонь. На смерть шли, но не побежали. До последней минуты – не побежали. Что там говорил Богдан? Второй сорт? Ну, так попробовал бы этот второй сорт на вкус…

Если увидимся, пообещал Севка, я тебе расскажу, как оно бывает на самом деле… Если бы не Летучий Голландец, то…

– Севка, смотри, – сказал Костя и указал рукой на озеро.

Пальцы у него дрожали, но Костя этого не стеснялся.

– Смотри, – повторил Костя.

От озер к ним шел Орлов. И комиссар. И старший сержант Малышев, люди из Центра – инструктора и техники. Чалый. И еще кто-то, Севке незнакомый.

– Привет! – сказал Орлов, улыбаясь. – Вы хреново выглядите.

– Мы не нашли людей из твоего списка, – сказал Севка.

– И бог с ними, – отмахнулся Орлов. – Я рад, что вы живы…

– Так что, людей… никого не было? – спросил Севка.

– Как это не было? А четыре с лишним тысячи женщин и стариков – тебе мало?