1942: Реквием по заградотряду Золотько Александр

А глаза его…

Врач почувствовал, как у него холодеют руки.

– Это… – пробормотал врач. – Я…

– Я вам задал вопрос, Артем Сергеевич. Могу повторить. Повторить?

– Нет… То есть что за глупость?.. Так ставить вопрос…

– Если бы от этого зависела ваша жизнь, вы смогли бы провести операцию? Успешно провести?

По лицу врача вдруг потек пот, а короткие крепкие пальцы задрожали. Артем Сергеевич поверил. Поверил сразу. Стало трудно дышать.

– Вы меня не поняли… Не поняли… – Артем Сергеевич захрипел, откашлялся, потянулся к бутылке с шампанским, но, спохватившись, пить не стал. – Я ведь не один оперирую… Если я даже… Если даже возьмусь, то… Анестезиолог, его нужно вызывать. Операционная бригада, медикаменты, оборудование… Кровь. Вы знаете, что нужно перед операцией подготовить кровь для переливания? Сдать, принести справку, что… Или купить кровь, привезти…

– Сколько все это будет стоить? – медленно, четко отделяя слово от слова, спросил Севка. – Просто скажите. И начинайте готовиться к операции. Сколько нужно денег – я привезу.

– Понимаете, вначале обычно… В таких случаях… – слова застряли в глотке у Артема Сергеевича, и он замолчал.

– Я вам даю слово, что деньги будут. После операции, – Севка встал с кресла. – Я уже еду за ними. А вы… Вы начинаете звонить кому нужно, собирать лекарства, кровь, инструменты… Вы меня поняли?

– Да, конечно… – врач стер с лица пот рукавом. – Естественно… Тут нельзя терять ни минуты. Я… Я вызову, кого нужно… Я вам верю…

Врач вскочил с дивана, попытался проскользнуть мимо странного и опасного парня к выходу, но Севка его остановил. Наклонился к самому его уху и прошептал:

– Деньги получите после операции. Вы сказали – десять тысяч?

– Да. То есть… В общем, да.

– Договорились. И договорились, что если он умрет, то вы…

– Я что?..

– Вы тоже умрете, – спокойно сказал Севка. – И не нужно никому ничего говорить. Даже милиции. Они вам просто не поверят, согласны? Разве так бывает, чтобы прохожий ради спасения жизни неизвестного был готов не только раскошелиться, но даже убить? Вы о таком слышали?

– Н-нет… – пробормотал врач.

– Вот и менты не слышали. А когда я вас убью – будет поздно. Согласны?

– С-согласен…

– Приступайте, доктор…

– Х-хорошо… Только… Только деньги – вперед. Если вы мне угрожаете, то деньги – вперед. И мне наплевать, что вы там для себя вообразили… Наплевать! – выкрикнул врач Севке в лицо. – Да, вы можете убить, я по глазам вижу, что можете, но… Я просто так рисковать не стану. Не стану!

Севка молча смотрел в глаза Артему Сергеевичу. Тот оскалил зубы, словно зверь, словно собирался вцепиться Севке в горло. И отступать не собирался.

– Сколько вам нужно времени на подготовку операции? Минимум.

– Два часа, – не задумываясь, ответил врач.

– Через два часа деньги будут. Но если…

– Не старайтесь, молодой человек. Сильнее, чем вы меня напугали, напугать не получится. И отступать я не буду. В конце концов, у меня тоже есть гордость и честь…

– Ну да, – сказал Севка. – И клятва Гиппократа.

Лицо врача дернулось.

– Если через два часа я не привезу деньги…

– Я не стану проводить операцию, – закончил за Севку врач. – И никто меня не заставит ее проводить. А ваши угрозы…

– Если я не привезу деньги – вы не оперируете, а если вы не оперируете – я вас убиваю. Такая формулировка вас устраивает?

– Я… вы… – врач задохнулся. – Я…

– Вы можете попытаться выжить, господин доктор. Тут все по-честному. – Севка пошел к двери, остановился и вернулся. – Десять тысяч долларов – это сумма вместе с послеоперационным восстановлением, я надеюсь?

– Да.

– Время пошло.

И Севка вышел.

Он красиво вышел, с высоко поднятой головой. Прошел по коридору отделения, не обращая внимания на удивленный взгляд медсестры. Он даже не остановился возле Кости, бросил быстрый взгляд и вышел к лифтам.

Два часа, сказал себе Севка. Два часа.

Врача он убьет, это понятно. Но это не спасет жизнь Косте. Нужно решать вопрос с деньгами. За два часа.

Севка зашел в приемное отделение, забрал паспорт и телефон.

– Что ты так убиваешься? – спросил дежурный врач. – Ты с Синельниковым пытался об операции договориться? Договорился?

– Да.

– Правда? – дежурный врач от удивления даже встал из-за стола. – И за сколько?

Севка надел куртку и пошел к выходу.

А вот на улице ему стало плохо.

Он дотащил Костю до медсанбата. Дотащил и дальше что?

Севка посмотрел на свой мобильник. Одолжить у кого-нибудь денег? У кого? Нищие не имеют богатых друзей. Сотню-две зеленых можно было бы перехватить у Богдана. Сотню или две. А остальные?

Ветер ударил Севку по лицу, хлестко, наотмашь. Будто пытался привести его в чувство. Вернуть к реальности.

Ты сделал все, что мог, крикнул ветер Севке в самое ухо. Все, что мог. Ты притащил Костю в свое время, в прекрасное, цивилизованное и мирное время. Тут есть антибиотики, компьютеры, аппараты МРТ, УЗИ и масса других полезных штук. Людей вытаскивают с того света… буквально с того света.

Только Костю никто тащить не станет. И Севку бы не стали, между прочим, если бы тогда, год назад – целый год! – его встретили на улице не ребята господина Орлова, а настоящие гопники. Вот точно так же положили бы его в коридоре с ножевым ранением или с проломленным черепом, и ждали бы – выживет или нет бедняга…

Можешь идти домой, крикнул ветер. Приди, прими душ. Смой с себя пороховую копоть, тебя могут завтра… уже сегодня потащить на допрос. Откуда ты взял раненого, не ты ли его подстрелил? Иди домой.

Только не забудь, что дома у тебя из еды осталось три сосиски. Ты ведь за хлебом вышел из дома. Но так и не дошел до магазина.

Сейчас зайди и купи. Тебе ведь нужно поесть. Правда, Сева?

Ты честно хотел спасти друга. Сделал все, что от тебя зависело. Но судьбу ведь не переломишь. Врач тебе достался гордый. Жадный, но гордый. Ведь поверил, что ты его убьешь… попытаешься убить, но оперировать без денег не будет. Не станет оперировать. Он уже иначе не может. Он уже не может бесплатно и без приказа.

Севка ударил кулаком по заледенелому стволу дерева.

Все. Злись или не злись, но… Теперь от тебя кое-как зависит только дальнейшая судьба Артема Сергеевича. А судьба Кости от тебя больше не зависит.

Севка вышел с территории больницы. Огляделся.

Фонари уже были выключены, автобусы не ходили. Иди домой, Сева, посоветовал ветер. Быстрым шагом часа за полтора дойдешь. Или даже быстрее, тут недалеко. И забудь. Забудь обо всем. Твои угрозы – глупость. Ты чудом вырвался из кровавой каши той войны, ты вернулся домой… Все – радуйся.

Сотни людей погибли у тебя на глазах. Сотни и сотни.

Когда бомбардировщики накрыли четыре эшелона на Узловой и стали с восторженным ревом их уничтожать, засыпать бомбами и расстреливать из пулеметов – гибли люди. Гибли бойцы и командиры. И ты мог погибнуть. И Костя.

Пули и осколки рвали тела людей, с которыми ты был знаком, с которыми ты всю ночь проговорил о приказе двести двадцать семь. Военврача третьего ранга, симпатичную Клавдию Степановну, за которой ухаживали все командиры, ночевавшие в здании вокзала, перерубило пулеметной очередью прямо перед тобой, даже брызги крови попали тебе в лицо.

Огонь, свинец, сталь, рев сирен на «юнкерсах», крики, грохот рушащихся стен и смерти-смерти-смерти вокруг тебя. А когда казалось, что уже страшнее ничего быть не может, на станцию ворвались немецкие танки.

Ты побежал прочь, Севка, даже не пытаясь защищаться. Ты бежал, не оглядываясь, не рассуждая, даже не думая сделать хоть что-то… И тебе было наплевать, бежал ли рядом с тобой Костя или он отстал и помогает раненому капитану-артиллеристу развернуть тридцатисемимиллиметровую зенитку… Или уже погиб. Или поднял руки перед танком – перед консервной банкой производства Чехословакии, украшенной немецкими крестами. Тебе ведь было все равно, Севка Залесский. Абсолютно все равно.

Ты хотел жить. Ты бежал. Ты шарахался от разрывов, падал, когда рядом свистели пули, вскакивал, падал и снова вскакивал, и снова падал…полз… полз-бежал-полз…

Представь себе, что Костя остался там, на Узловой. Даже не погиб – пропал без вести.

Или умер у того оврага, пуля не остановилась возле сердца, а прошила его насквозь…

И все.

На перекрестке Севка остановился.

Домой – налево. Дорога ныряет в овраг, потом выбирается наверх и выходит к Сумской. А там – еще раз налево. Там уже до дома – рукой подать. Даже толком замерзнуть не успеешь, Севка. Можешь пробежаться.

Это если повернуть налево. Но у перекрестка направлений много.

Назад в больницу? Нет, нечего там делать без денег. Нечего.

Прямо?

А что там у нас прямо? А…

Севка достал из кармана мобильник, нажал кнопку. Исходящие звонки. Один – в «скорую». Второй, на полтора часа раньше – помечен «Миша С.». И «С» – не сокращение фамилии, а «сволочь».

С этой сволочью Севка разговаривал год назад… полтора часа назад, если не принимать во внимание всякие путешествия во времени.

Миша должен денег.

– Миша должен денег, – повторил Севка вслух. Еще за сентябрь. И за октябрь, ноябрь и декабрь. По пятьсот баксов за месяц.

Объявление в газете, которое попалось Севке в августе, выглядело очень привлекательно. Издательство, должность главного редактора, свободный график. И даже во время переговоров все показалось более чем приличным и внушающим доверие.

Скромный кабинет, благожелательная улыбка на загорелом лице владельца издательства, уверенный тон, сильное рукопожатие.

Я ищу единомышленников, сказал Миша. И я готов платить, сказал Миша. Пятьсот баксов – безумные деньги для студента-филолога. Я согласен, сказал Севка.

И он работал. Нужно было – сидел ночами. Оказалось, что в редакции нет корректора – и Севка стал еще и корректором. И кем только не стал…

Через неделю – зарплата, сказал Михаил. Через две – точно. Ну, в крайнем случае, через месяц. Ну, кризис же, сам понимаешь! Кризис.

В октябре работодатель объяснял и обещал, а к январю – уже просто ставил в известность.

Я должен им денег, сказал как-то Михаил о ком-то из своих работников, и они для меня все что угодно сделают. Севке такая логика показалась тогда странной, но потом он понял, что ошибался. Он тоже был готов сделать все, что угодно, лишь бы ему заплатили зарплату. Или хотя бы пообещали.

Бросаться в драку? Попытаться бить Михаилу Альбертовичу морду? Так уважаемый Михаил Альбертович вместе с женой слыли чуть ли не мастерами карате. А еще Михаил любил рассказывать, какие пацаны вложились бабками в его бизнес. Так что в драку на него никто не бросался.

Себе дороже.

Себе – дороже.

Севка остановился.

Ноги сами принесли его к дому Михаила Альбертовича. С жильем работодателю тоже повезло, успел в начале девяностых урвать себе участок в районе одноэтажной застройки в самом центре города. И домик построил неплохой. Забор каменный, по верху, насколько знал Севка, заботливо установлены осколки стекла.

Труднопреодолимое препятствие, как говаривали инструктора, гонявшие Севку в сентябре сорок первого по самым разным видам оград.

Севка перемахнул забор.

Пересек двор, подошел к двери.

Миша может дверь не открыть. Спит сейчас в мускулистых объятиях жены, отдыхает после двух напряженных недель в Таиланде.

Севка ударил кулаком в дверь. Получилось глухо и несерьезно.

Севка пнул дверь ногой. Достал из кармана мобильник, посмотрел, сколько времени осталось. Час. Остался всего час.

Севка спустился с крыльца и постучал в окно, просунув пальцы сквозь решетку. Повторил процедуру.

– Кто? – послышалось изнутри.

– Михаил Альбертович! – позвал Севка. – Это я, Залесский.

Голос дрожал то ли о холода, то ли от злости. Но не от страха – точно. В конце концов, кого тут бояться? Мишу? Его жену? Их черные пояса по карате? Или ротвейлера по кличке Крешер?

– Что тебе нужно?

Это не сам Миша спросил, это Инесса Феликсовна, его супруга. Миша все еще нежится в постели.

– Тут проблемы у Михаила Альбертовича, – сказал Севка. – Мне позвонили, сказали, что он попал на бабки. На много бабок.

– Охренел, что ли? – Инесса отошла от окна.

Севка перешел к входной двери.

За дверью что-то лязгнуло, потом щелкнул замок. И еще один. Дверь открылась бесшумно, Севке в лицо пахнуло теплом и запахом комнатного ароматизатора. И еще пахло дорогим коньяком. От Михаила Альбертовича, который стоял на пороге.

– Что стряслось? – спросил Михаил Альбертович. – Кто звонил? Какие бабки?

– Десять тысяч долларов, – по слогам произнес Севка. И повторил еще раз, словно боялся, что Михаил Альбертович не поймет. Будто повтор увеличивал шансы на получение требуемой суммы. – Десять тысяч баксов.

– Кому?

– Мне.

– Охренел? – спросил Михаил Альбертович.

Он еще что-то хотел сказать. Продолжить, так сказать, тему личностных качеств припершегося посреди ночи студента. Хотел, но не успел, влетел спиной вперед в свой дом, опрокинув по пути супругу.

– Мне нужны деньги, – сказал Севка, шагнул в дом и прикрыл за собой дверь.

Михаил Альбертович должен был умереть. И его жена должна была умереть. И пес, придурастый и злобный Крешер.

Должны были умереть, без вариантов. Зачем свидетели? Зачем оставлять в живых бабу, способную в кровь избить девчонку только по подозрению в краже? Зачем жить уроду, забавы ради избивавшему бомжей на улице?

Ведь все было так просто…

В предбаннике стояла лопата – отличная, добротная вещь, с острым лезвием. Рукоять удобная, легла в ладонь.

Михаил Альбертович матерился, пытаясь встать, его жена тоже что-то пыталась кричать, то ли на Севку, то ли на мужа, который всей своей тушей придавил ее к полу. Круглый, коротко остриженный затылок Михаила Альбертовича и напряженное горло Инессы Феликсовны – великолепная мишень. Два удара – и все. Два удара.

Севка замахнулся лопатой.

Из глубины квартиры на него бросился Крешер, без звука, как его учил хозяин. Прыжок – Севка сделал полшага, уходя с линии прыжка, зацепил пса за стальной ошейник и врезал ротвейлером о стену.

Крешер взвыл, отлетел в сторону, снова вскочил на лапы, но Севка не дал ему опомниться.

«С сукой этот номер не пройдет, – говорил инструктор. – Суку придется убивать. А вот кобель имеет стоп-кран. Только нужно действовать четко и без волнения. Уход в сторону, захват за горло и хват за яйца. И сдавить».

Рык внезапно перешел в вой. Здоровенный пес завизжал, как обиженный щенок, рухнул на пол и замер. Ему было больно, настолько больно, что он даже не пытался встать или вырваться. Просто выл, потом сорвался на скулеж.

Севка разжал пальцы правой руки, повернулся к встающему на ноги Михаилу Альбертовичу и ударил ногой по ребрам. Не сдерживаясь.

Михаил Альбертович захрипел и упал.

Его жена снова закричала – ей было тяжело и больно. И страшно – она рассмотрела, наконец, выражение лица Севки. Увидела его глаза.

– Нет! – закричала Инесса Феликсовна. – Не нужно! Я прошу тебя, не нужно!

Севка медленно наклонился и поднял с пола брошенную во время драки с псом лопату.

– Ты… ты что?! – прохрипел Михаил Альбертович, белея от ужаса. – Ты зачем?.. Какого…

Он должен был умереть. Один удар лопатой. А потом – еще один, для супруги. И все…

Вместо этого Севка с силой воткнул лезвие лопаты в паркет возле самой щеки хозяина дома.

– Деньги… – чуть задыхаясь, как после марш-броска, сказал Севка. – Мне нужны деньги.

– Деньги? – переспросил Михаил Альбертович. – Так нету… Ты же знаешь, что кризис… и мы только что вернулись… Я понимаю, что уже давно пора тебе заплатить… Сколько там я тебе должен? С сентября? По пятьсот?.. Это… Сентябрь, октябрь, декабрь, январь… А январь еще не закончился, за январь я тебе в феврале…

Михаил Альбертович встал на четвереньки, по-собачьи, снизу вверх, посмотрел Севке в лицо.

– Я тебе полторы штуки зеленых должен… Полторы… Я через пару дней… Или даже завтра… Завтра, точно! Завтра зайди в офис, и я… Я ведь понимаю, извини, что так вышло… но…

– Козел… – простонала Инесса Феликсовна.

– Ты что, Инна? – Михаил Альбертович испуганно посмотрел на жену. – Разве так можно? Ты, Всеволод, не обижайся, это она по глупости так сказала… Конечно, она не может так думать о тебе…

– Ты – козел! – выкрикнула Инесса Феликсовна. – Какие полторы штуки? Он же сказал – десять! И какие завтра, ты что, не видишь? Не понимаешь?

Женщина вскочила на ноги и изо всей силы пнула мужа в бок. Хорошо ударила, четко. У Севки лучше не получилось бы. Свободно могла сломать благоверному ребро. Или даже два.

Муж хрюкнул и упал на бок.

– Мне нужны деньги, – сказал Севка. – Быстро. Десять тысяч…

– Конечно, – кивнула Инесса Феликсовна.

Пеньюар сполз с плеча, открывая грудь, но ни она сама, ни Севка на это внимания не обратили.

– Я сейчас, – сказала Инесса Феликсовна. – Я – сейчас…

Боком, не спуская взгляда с Севки, она подошла к картине на стене. Протянула руку.

– Что там с сигнализацией? – спросил Севка спокойно. – Все в этой комнате понимают, что прежде чем сюда войдут менты, я успею…

– Какие менты? – искренне удивилась Инесса Феликсовна. – Никаких ментов, что я – дура?.. Тоже придумал…

Женщина провела рукой по краю рамы, что-то легонько щелкнуло, рама отошла в сторону. За ней оказалась дверца сейфа.

– Не нужно… – сказал Михаил Альбертович, попытался встать, получил от Севки пинка и снова упал. – Там же… Не нужно…

Заскулил ротвейлер. Бедняга стал, наконец, на лапы и, неуверенно ступая, вышел в другую комнату. Михаил Альбертович посмотрел на него, на супругу, перевел взгляд на Севку и сообразил, что оказался самым глупым в компании. Остальные уже поняли, что вопрос не в деньгах. Вопрос в том, оставит ли этот мальчишка, наивный и работящий студент, неспособный даже свое потребовать – оставит ли он им жизнь или…

Михаил Альбертович гулко сглотнул.

Дверца сейфа открылась бесшумно.

– Вот, – сказала Инесса Феликсовна и отошла в сторону, прижалась спиной к стене. – Бери, сколько нужно…

– Там же… – простонал Михаил Альбертович.

– Заткнись! – оборвала его жена. – Сюда иди…

Инесса Феликсовна хлопнула ладонью по стене возле себя, словно отдавая команду псу, и муж послушно стал на указанное место.

– Забирай все… – сказала Инесса Феликсовна. – Деньги, драгоценности… Мы… Мы никому не скажем, честное слово… Никому… Если этот урод дернется… – Инесса Феликсовна бросила быстрый взгляд на мужа. – Если он только дернется, сегодня или завтра, я его… я его сама, своими руками искалечу… Ты понял?

– Инночка, ты что? – плаксивым тоном простонал Михаил Альбертович. – Я же… Я понимаю… в самом деле понимаю. Я должен… виноват, можно сказать… Ну, глупость вышла… у меня, конечно, вышла… всякий бы на месте Всеволода… э-э… Александровича мог не сдержаться… Правда… Я не в обиде… Сколько там я должен? Полторы?..

Удар обратной стороной ладони наотмашь по лицу, брызги крови полетели в сторону, на обои, две тонких алых струйки потекли от носа Михаила Альбертовича к подбородку.

Инесса Феликсовна брезгливо тряхнула рукой.

– …да-да-да, – затряс головой Михаил Альбертович. – Извини… те… Конечно. Сколько сочтете нужным… хоть все… Только там не только мои, правда, лапушка? Там еще чужие, в отдельном пакете… Их не трогайте, я же потом не расплачусь… Но… но если вы решите, что… берите, конечно… берите…

Севка подошел к сейфу.

Денег было много. Даже на глаз было понятно, что в стопке, лежащей на верхней полке, было куда больше, чем десять тысяч.

Сотенные. Ему нужно сто купюр по сто долларов. Пересчитать?

Севка почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Он был противен сам себе.

Он ведь хотел взять десять тысяч. Всего десять тысяч. И все.

Остальное оставить? Но зачем они покойникам?

Севка посмотрел на хозяина дома и его жену. Михаил Альбертович жалко улыбнулся, даже не пытаясь стереть кровь с лица, Инесса Феликсовна прижалась затылком к стене и напряженно смотрела на Севку.

Севка взял из стопки на глаз, не примеряясь. Сунул в карман куртки. Заглянул в сейф автоматически, не пытаясь что-то высмотреть. Стопка денег, пакет из плотной бумаги – массивный, перетянутый скотчем. Если там деньги, то много. Очень много.

На нижней полке оказался пистолет.

Севка взял, посмотрел.

«Макаров». Боевой, не пневматика и не под резиновую пулю, штука совершенно незаконная. Даже со своими связями Миша не смог бы получить на него разрешение.

Севка вынул из пистолета магазин – полный. Восемь патронов. И еще два магазина в сейфе.

Оружие ухоженное, чистенькое. Миша небось каждый вечер его смазывал-вытирал. Затворная рама сдвинулась назад легко, курок с легким щелчком встал на боевой взвод.

– Не надо, Сева… – тихо-тихо попросил Михаил Альбертович. – Все бери, только не нужно…

Севка повернулся к нему, держа пистолет в опущенной руке. Так будет даже проще, сказал пистолет. Ты мне только помоги немного, сказал пистолет. Наведи и нажми на спуск. Тут толстые стены и тройные рамы – никто не услышит выстрелов. Никто.

Севка медленно поднял оружие.

– Нет, Севочка, пожалуйста… – забормотал Михаил Альбертович, прижимая руки к груди. – Я тебе все отдам… все, только не стреляй…

Свидетелей оставлять нельзя. Свидетели – опасны. Это сейчас они могут искренне верить в то, что никому ничего не скажут, а завтра… или даже через час… Им станет жалко денег… Или просто станет обидно, что они, серьезные, уважаемые люди, стояли вот так, в крови и соплях, перед двадцатидвухлетним мальчишкой и клянчили-клянчили-клянчили себе жизнь.

Два выстрела – два трупа.

Можно будет забрать деньги. Забрать пакет, а стопку долларов – оставить, чтобы не ограблением выглядело. Чтобы на личной почве.

Вытереть за собой следы и выйти.

Подумают на Севку? Он убил своего работодателя и его жену за полторы штуки баксов? Ерунда, Севка, если вдуматься, стоит в самом хвосте очереди из желающих разобраться с Михаилом Альбертовичем…

Палец лег на спусковой крючок.

Михаил Альбертович тихонько выл, стоя на коленях, а его жена молчала. Дышала часто-часто, на висках и над верхней губой выступили капли пота.

Свидетелей оставлять нельзя.

Севка нажал на защелку, вытащил магазин, вытер его о куртку и бросил на пол. Потом передернул затвор. Патрон вылетел в сторону, ударился об экран громадного телевизора, висевшего на стене, и отскочил под диван.

– Мне пора, – сказал Севка ровным голосом. – У меня мало времени…

Обтерев пистолет, Севка уронил оружие на пол. Мелькнула мысль отфутболить его вслед за патроном, под диван, но это значило бы, что он боится, опасается выстрела в спину.

– Мне пора, – повторил Севка и вышел из дома на крыльцо.

Сейчас они могут броситься к телефону и позвонить в милицию.

Севка открыл калитку, вышел на улицу.

Сейчас они, наверное, кричат в трубку, что на них напали, сообщают адрес нападавшего, имя, приметы… Менты бросятся за Севкой, но они не знают, что домой он не поедет. Ему нужно в больницу. И все. В больницу. У него осталось всего полчаса.

Севка достал мобильник, набрал номер такси.

Можно не прятаться.

Он успеет в больницу, отдаст деньги, потом выйдет и отправится домой. Там его возьмут менты, а он даже сопротивляться не станет. Его возьмут, но тот врач, упрямый и жадный, об этом не узнает и будет лечить Костю, сражаясь заодно и за свою жизнь.

Подъехала машина, Севка сел на заднее сиденье, сказал, куда ехать, и закрыл глаза.