1942: Реквием по заградотряду Золотько Александр

Севка посмотрел Чалому в лицо, глянул на петлицы – «шпалы», все верно. Хотя в таком возрасте уже нужно бы полковником быть. В авиации это быстро. Стариков нет. А этот…

Чалый взгляд выдержал с легкой усмешкой.

Севка кашлянул, присмотрелся к скрепкам на партбилете. С легкой ржавчиной, как положено, хотя эта примета уже не действовала. За год войны немцы сообразили ставить скрепки из обычной проволоки, а не из нержавеющей. И перестали надеяться на соблюдение конвенций в случае плена. Если с обычными солдатами вермахта еще кое-когда возились, в зависимости от обстановки, то пойманный на месте диверсант получал пулю в лоб без разговоров.

– Товарищ капитан, – начал Севка, – вы…

– Ты с утра не видел, как остатки моей эскадрильи героически украсили своими обломками бескрайние задонские степи? – Чалый сплюнул. – Красиво так, в едином порыве… И казалось бы, три бомбера на два «мессера», перестрелять стервятников да улететь… Так нет же, упали и сгорели.

– Я видел, – сказал Севка.

– Вот помнишь тот, что упал первым? Вот на нем я и летел. Я жив, а остальные… – улыбка капитана стала болезненной. – Больше ничего в моих документах высматривать не будешь, лейтенант?

– Нет, извините, – Севка протянул документы. – У вас случайно нет бинта? Тут у меня раненый…

Пакета не было. Капитан снял с себя куртку, стащил гимнастерку, потом белоснежную нательную рубаху. Порвал ее на полосы.

Костя поначалу бодрился, но когда Чалый безжалостно отодрал старую повязку от ран, вскрикнул и обмяк.

– Слышь, – сказал Чалый, наклоняясь над раненым, – ты бы пока бойцов к делу приставил. Там – часовым, дневальным… Как это у вас в пехоте положено. Я бы и сам, но, во-первых, ты их первым нашел, значит – твои, во-вторых, я с неба воевать обучен, а с винтовочкой, да врукопашную – извини, не мое. Старый я к тому же. Ну, и в-третьих, слышал небось – где начинается авиация, там заканчивается порядок… Так что я твоего приятеля перевяжу лучше. А ты там прикажи, чтобы патрон из моего «ТТ» нашли, который ты на землю уронил. Патроны, это, брат, сейчас самая важная вещь… Застрелиться там, или еще что…

Когда Севка вернулся к бойцам, те что-то оживленно обсуждали вполголоса. Увидев лейтенанта – разом замолчали.

Костылин зыркнул недобро и опустил глаза.

– Слушай приказ, – как можно увереннее произнес Севка. – Рядовой Костылин и рядовой…

Севка глянул на молодого парня, который собирался прорываться к Сталинграду.

– Боец Винивитинов, – выпалил парень.

– Костылин с Винивитиновым назначаются в дозор. Держаться парой, если что-то заметите – один остается на месте, а второй бежит ко мне. Следить за подступами к балке… – Севка указал пальцем себе за спину, туда, где, по его расчетам, был хутор. – И чтобы без глупостей… Старший – Винивитинов.

– Есть, – сказал парень, посмотрел на Костылина, шмыгнул носом и полез по склону балки наверх.

Костылин – за ним.

– Только не маячьте там, – бросил вдогонку Севка. – Все-таки степь… Далеко видно…

Севка задумчиво посмотрел на оставшихся в балке бойцов.

– Рядовой Чреватый, – напомнил жилистый.

– Рядовой Павлов, – доложил якут или бурят.

– Вы пока отдыхайте, – сказал Севка. – Проверьте, что у нас с патронами и продуктами и мне потом доложите…

– Есть, – ответил Чреватый.

– Ладно, – кивнул Севка. – Мы будем здесь, рядом…

Севка вернулся к Косте и капитану.

Чалый уже почти закончил перевязывать Костю. Завязывал узел, напевая вполголоса песню. «Ой кто-то с горочки спустился»… Женская песня, насколько помнил Севка, но у всех свои привычки.

– Как тут дела? – спросил Севка, усаживаясь на горячую землю.

– Твой приятель или просто вместе идете? – капитан надел гимнастерку, подпоясался, но куртку надевать не стал, бросил возле себя.

– Приятель, – сказал Севка.

– Хреново, – покачал головой Чалый и пригладил волосы. – Если к вечеру мы его на операционный стол не положим, то… У моего штурмана такая же рана была. Точь-в-точь. Приятель твой пулю давно словил?

– Утром.

– Понятно. У моего штурмана к вечеру жар поднялся, лихорадка… В общем, через четыре дня – схоронили. Заражение и все такое… – Чалый вздохнул. – Так что шансов у твоего приятеля…

По балке пронеслась тень самолета.

– «Мессер», – не поднимая головы, сказал капитан. – Еще одна причина, по которой шансов выжить у лейтенанта нет… Если бы даже санбат был в пяти километрах, хрен бы мы до него дошли. Такие дела.

– А где санбат? – на всякий случай спросил Севка.

– Хороший вопрос… – Чалый открыл планшет, достал карту и расстелил ее на земле. – Вот, смотри… Мы – вот тут. Линия фронта на севере – вот тут. Как раз между нами и Сталинградом. И что-то вроде линии фронта на юге – вот тут. Вы сюда откуда попали?

– С Узловой.

– Понял. Значит, повезло вам, в правильную сторону пошли. Сюда немцы пока не удосужились заглянуть. И если выходить, то двигать нужно во-от сюда, – Чалый провел указательным пальцем по карте. – Мне сверху видно все, ты так и знай… Правее Сталинграда, но не углубляясь к калмыкам в степи. Разное про калмыков говорил наш комиссар… Одна проблема у тебя, лейтенант. От этого места, где мы сейчас, до линии озер – полтораста километров. По степи. Если постараешься, то дней за пять пройдешь. Схоронишь приятеля и дойдешь…

Севка оглянулся на Костю.

– И так и так ты его похоронишь, – напомнил капитан. – И еще вопрос – пойдут ли за тобой красноармейцы. Ты их глаза видел? Мужикам надоела эта ерунда с войной. Они драться ехали, а их снова – в окружение. Устали люди.

– Ничего, пойдут, – сказал Севка.

– А… У тебя же револьвер… – кивнул Чалый. – Ты его ка-ак вытащишь, ка-ак выстрелишь… Согласно приказа номер двести двадцать семь. Я тебе только напомню, что их четверо. И если они бежать надумают в плен, то им лишний свидетель ни к чему… Совсем ни к чему… И ладно, если решат прибить командиров Красной армии, а то ведь и на Военно-воздушные силы могут покуситься… Ты патрон, кстати, приказал подобрать?

– Забыл, – спохватился Севка.

– Ладно, потом… – Чалый лег на спину, заложив руки за голову. – Ты пока подумай, лейтенант, что делать станешь… Может, и впрямь – в плен?

– Пошел ты… – пробормотал Севка.

– А… Патриот. Бывает… – сказал Чалый, закрывая глаза. – Я и сам такой… Умереть, но не отступить… У тебя выпить нету?

– Что?

– Спирта нет? Или водки? Я без еды могу, без курева… А вот без водки – не получается.

– А куда начальство смотрит?

– Куда смотрит? Туда же, куда и ты. На петлицы мои смотрит. Был подполковник, стал капитан. Смешно?

– Нет.

– И я думаю – не смешно. Посыпались с меня шпалы, как с насыпи во время железнодорожной аварии. В июне. Обидно… Ну, перебрал не вовремя, с кем не бывает? С каких это пор вообще стали в авиации с выпивкой бороться? До войны, слышал, даже споры у летунов были, кто скорее после полетов напьется. Перегоняют два истребителя, сели на аэродроме, один в буфет рванул, за выпивкой, а второй – прямо в кабине четвертушку оприходовал… Победил, значит.

Чалый вздохнул и стал насвистывать мелодию. Ту же самую женскую песню о том, что «кто-то с горочки».

Костя застонал, но не проснулся.

Севка встал, зачем-то отряхнулся.

Посмотрел на карту, которую Чалый так и не убрал в планшет. Полтораста километров по степи. Или в плен. Можно было бы попытаться отсидеться на каком-нибудь хуторе, но черт сейчас поймет, где казаки помогут, а где…

Гражданская война, блин…

– Товарищ лейтенант! – из-за куста выбежал Костылин. – Скорее!

– Что?

– Тут мы…

Дозорные отличились.

О чем там они разговаривали, о чем мечтали – непонятно, только мальчишку лет двенадцати заметили в самый последний момент. Мальчишка чуть не налетел на них, сбегая с холма, Винивитинов, скорее от неожиданности, чем от служебного рвения, бросился вперед, схватил мальчишку за шею, тот двинул бойца локтем в лицо, а коленом в живот и почти вырвался. Почти – потому что Костылин, не задумываясь, ударил шустрика прикладом.

Мальчишку связали и притащили на дно балки.

– Вот так, товарищ лейтенант, – сказал Костылин, а Винивитинов вытер ладонью разбитый нос, из которого все еще текла кровь. – И чего он драться стал?

– Сволочь красная… – прошептал пришедший в себя мальчишка, с ненавистью посмотрев на Севку. – Сбежал… И хлопцев наших убил…

– Похоже, он тебя знает, – весело сказал Чалый и хлопнул Севку по плечу.

– Наверное. – Севка вздохнул. – И что с ним теперь делать?

– Все равно вас поймают и порешат! – выкрикнул мальчишка. – Всех краснопузых…

– А ведь он прав, – посерьезнел Чалый. – Если вас ищут и разослали пацанов во все стороны, то его хватятся рано или поздно. Нужно уходить…

– Значит так… – Севка на секунду задумался. – Значит, сейчас нужно соорудить из винтовок носилки… Забираем Костю и идем… Туда, к озерам.

– Сто пятьдесят верст, – сказал Чалый.

– Сколько? – переспросил Костылин.

– Сколько нужно, – отрезал Севка. – Давайте живее. Веток нарежьте, у нас времени – в обрез…

Он направился к Косте. Чалый догнал Севку, потянул за рукав.

– Что?

– Решил идти – твоя воля, – тихо сказал Чалый. – Но ты понимаешь, что мальчишку скоро найдут, и он расскажет, куда мы пошли? Понимаешь?

Севка неуверенно кивнул.

– А еще ты подумал, что бойцы могут прикинуть и решить, что им-то почти двести километров по степи никак не пройти? И не хочется… Мальчишка для них, может, счастливый билет. Приведут его к папке с мамкой, глядишь, казаки и не станут кишки выпускать, – Чалый оглянулся через плечо на снова о чем-то тихо спорящих бойцов. – Смотри, как увлеклись дискуссией… Думаешь, собрание примет резолюцию в поддержку лейтенанта, как-там-тебя-фамилия?

– Что делать?

– Смотри сам, ты взрослый мальчик. И насколько я понял по твоему внимательному и цепкому взгляду, ты не столько из пехоты, сколько… Не так?

– Так, и что?

– Значит, у тебя горячее сердце и с руками все в порядке. Есть мальчишка – есть проблема. Нет мальчишки… Не так?

Он прав, подумал Севка. На сто пудов – прав. Но из этой его правоты следует, что сейчас Севка должен пойти и убить двенадцатилетнего пацана. Не приказать – такого приказа никто выполнять не станет, а убить своей рукой.

Убедить себя в том, что другого выхода нет, и убить.

В конце концов, не в первый раз лейтенант Залесский отправит человека, лично ему ничего плохого не сделавшего, на тот свет. Как там Костя сказал? В крови ковыряешься? Точно так. Ковыряюсь.

И отправлять к стенке приходилось, и в ликвидации участвовать тоже.

Севка не считал, скольких именно убил, но так, навскидку, получалось, что десятка два. Только детей среди них не было.

Не было.

Пока.

– Решай, лейтенант, – Чалый снова засвистел свою песню. – А то бойцы решат.

Севка положил руку на кобуру.

– Ой кто-то с горочки спустился… – пропел Чалый. – Наверно, милый мой идет. На нем – защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…

Севка медленно вынул наган, взвел курок.

Он ведь почти серьезно собирался заслужить себе жизнь, убивая пленных. И ничего, не стошнило от одной мысли об этом. Да, не согласился в последний момент, но какая разница? Ведь почти решил…

Севка сделал шаг, потом второй.

Под ногами была горячая земля. Он шел, как по раскаленной сковороде.

В аду, подумал Севка. На раскаленной сковороде в аду.

Сколько тут шагов мальчишке жить осталось? Десять? Двенадцать?

Севка не сразу сообразил, что дурацкая мелодия Чалого прицепилась и к нему.

Вначале он ее стал насвистывать. Потом…

– Ой кто-то с горочки спустился… – прошептал запекшимися губами Севка. – Наверно, милый мой идет…

Он никогда не учил слов этой песни. Слышал пару раз ее от подвыпивших стариков. По телевизору слышал… В кино каком-то о войне…

Там какой-то особист, примеряя втихомолку командирский кожаный плащ, напевал именно эти строчки.

Милый мой идет.

Уже почти пришел.

Револьвер тяжелый, будто кто-то тянет его к земле, пытается вырвать из ослабшей руки Севки Залесского, который убивал-убивал, но убийцей, похоже, так и не стал. Даже ради собственной жизни.

Не за Родину, не ради спасения Кости… Костю спасти не получится, Чалый все четко разъяснил, без вариантов. Да и сам Севка это прекрасно понимает. Так что ради спасения только своей бесценной жизни предстоит ему отнять чужую. Обменять.

– На нем защитна гимнастерка, – прошептал Севка, – она с ума меня сведет…

Точно. Тут можно сойти с ума. Однозначно.

Она с ума меня сведет…

Богдан почему-то здорово возмущался по поводу особиста в кино, певшего эту песню. Как, впрочем, обычно при просмотре фильмов о войне. То ему что-то в форме не нравится, то анахронизм какой-то заметит.

Она с ума меня сведет…

Вон, бойцы что-то почувствовали, смотрят на Севку почти испуганно, будто это их он собрался убивать, а не пацана… А казачонок тоже сообразил, побледнел, закусил губу, но смотрит без страха, с ненавистью смотрит.

Она с ума… Севка чуть не выругался. Заклинило его на этой строке. Как приковало, в самом деле.

Она с ума меня сведет… Там дальше слова… Дальше… Севка замер, похолодев.

Хорошо, подумал Севка. Просто отлично. Или это ему примерещилось? Вот сейчас начнет он действовать, а окажется, что ошибся. Ну, примерещилось. Или…

Или не примерещилось…

Чалый, когда по карте пальцем водил… Севка тогда понял, что цитата, но не сообразил – откуда. А сейчас вдруг дошло.

Вот вам и трактат о пользе фильмов для «попаданцев».

Севка спрятал наган в кобуру.

– Построиться, – вполголоса приказал он красноармейцам.

Почесал правую бровь, пытаясь собраться с мыслями и придумать правильную формулировку.

– Я так понял, – после паузы произнес Севка, – что вы пытаетесь решить для себя, как быть дальше, товарищи бойцы. Так?

Красноармейцы переглянулись.

– И как я понял, мысль о том, что нужно погибнуть, но не сдаться в плен вам… не нравится вам эта мысль? – Севка заставил себя улыбнуться.

Не стоит пугать бойцов. Они вон и так напряжены, дальше некуда. Еще сорвется кто-то и ткнет штыком.

– Капитан Чалый показывал мне на карте обстановку… Хреновая обстановка, если честно. Пытаться выйти через линию фронта – значит нарваться на пулю. Если идти на юг, то можно просто не дойти. Единственный выход, похоже, это двигаться на восток к Волге, но… Да, товарищ Костылин, это полторы сотни верст, – Севка развел руками. – Я пойду, у меня особого выбора нет… А вы… Вы сейчас решайте, что будете делать. Сейчас, сию минуту… На Кавказ или наоборот… Я неволить и принуждать не стану. Более того…

Севка посмотрел на казачонка.

– Я разрешу вам забрать мальчишку. И отвести его на хутор. Думаю, там вас примут. Иначе придется его убить. Понимаете?

Чреватый посмотрел на стоявших рядом бойцов и кивнул.

– Такие дела, товарищи красноармейцы, – вздохнул Севка. – Если кому-то в голову придет идея сдать казачкам или немцам еще и лейтенанта с капитаном, не советую даже пробовать… Тоже понятно?

– Понятно, – сказал Чреватый.

– Совещаться будете? Или уже решено?

– Мы… – начал Костылин, но закончить не успел – капитан Чалый с пистолетом в руке вдруг оказался перед строем, поднял оружие на уровень глаз.

Костылин замолчал.

– Медленно, очень медленно вы все, товарищи красноармейцы, кладете свои винтовки на землю, – сказал Чалый. – Если вы в плен собрались, то винтовки вам не нужны. Я считаю до трех… Раз. Два.

Винтовки упали.

– Очень хорошо, – одобрил Чалый. – И вот теперь мы станем выяснять ваши дальнейшие планы. Значит, кто хочет идти к немцам? Ну или к казакам? Я бы советовал все-таки фрицев, некоторые казаки сейчас сильно возбуждены, могут сгоряча и прибить, несмотря на мальчишку. Итак, кто не хочет больше воевать? Отходим вправо. Даю слово коммуниста, что убивать не буду. Как лейтенант решил, так и поступим. Живыми отпустим, товарищ лейтенант?

– Да, – коротко ответил Севка. – Только мальчишку пусть в любом случае с собой берут.

Костылин медленно двинулся вправо. Голову втянул в плечи, будто ожидая, что сейчас кто-нибудь из командиров передумает и выстрелит.

За ним шагнул Чреватый. Винивитинов и Павлов пошли одновременно.

– Значит, единогласно, – подвел итог Чалый. – Прекрасно. Есть только одна просьба… Крохотная. Не сразу бросаться на хутор. Посидеть где-нибудь в тенечке, часика два, чтобы мы смогли отойти подальше. Договорились?

– Д-да… – прохрипел Костылин.

Он все еще не верил, что вот так просто командиры его отпустят в плен.

– Взяли мальчика и пошли во-он туда, по балочке. Она закончится, продолжайте движение еще километров пять. И вот там можете остановиться и посидеть эти самые два часа. Лады?

Бойцы молча поставили на ноги казачонка, который даже и не сопротивлялся, смотрел потрясенно то на Севку, то на летчика.

– Шагом марш, – скомандовал Чалый, и бойцы ушли.

– Вот так… – сказал капитан. – Таким вот образом… Теперь осталось закончить с твоим приятелем, и можно идти. Давно я не гулял пешком на большие расстояния… Мне…

Он хотел сказать, что летать ему нравится больше. Он хотел сказать, но не смог – Севка ударил его в солнечное сплетение. От всей души врезал. И не стал подхватывать падающего, только отобрал у него «ТТ».

И когда капитан упал, добавил еще ногой. Тоже в живот.

Потом присел перед капитаном на корточки и, глядя в глаза, сказал, чувствуя, как начинает дрожать голос:

– Тебе, дураку, не говорили, что после «с ума сведет» следует «на нем погоны золотые»? Сам сообразить не смог, что в сорок втором году при любом раскладе песенка будет звучать странно? И «мне сверху видно все» – это тоже из кино с погонами. Я, может быть, ни хрена не знаю истории, но я фильмы смотрел. И память у меня хорошая, – Севка покрутил в руке «ТТ» летчика, взвел курок и приставил пистолет к голове Чалого. – Если ты скажешь, что не «попаданец» и что мы встретились случайно, я выстрелю. Может, потом пожалею, но выстрелю… Итак?..

– Козел, – прохрипел Чалый. – Ну, можно же было просто спросить?.. Редкостный козел…