Боги богов Рубанов Андрей

Вот и причина. Он любил ее, она умерла. Теперь он окончательно обезумел.

Но и я тоже сошел с ума. Давно, уже два с лишним года. Еще неизвестно, кто из нас более безумен. Я тоже любил. А он задушил ту, которую я любил, одной рукой, деловито, между делом. Сдавливал пальцы, а думал о чем-то своем. О черных бананах с каплей желчи иглозубой лягушки. О носорогах, о рабах, о свадебном алтаре.

За спиной раздался тихий, на пороге слышимости, вздох. Не глядя, Марат выбросил руку назад, схватил, сжал, рванул.

— Владыка… — просипел Митрополит. — Не убивай…

Марат потащил его назад, в туннель, поднял в воздух, прижал к стене, посмотрел в глубокие прозрачные глаза, ничего не увидел там, даже страха не увидел, только готовность умереть, а она, как известно, не имеет со страхом ничего общего.

— Говори, — шепотом сказал Марат. — Говори всё, что знаешь.

Не имея возможности повернуть голову, дикарь скосил глаза вправо и влево, несколько раз моргнул, выдавил:

— Она… Пришла. Двадцать два дня назад.

— Кто?

— Мать Матерей.

Марат сильнее сжал пальцы.

— Кто??

— Мать Матерей. Она пришла и явила свой гнев. Ее никто не видел, но все знали, что она пришла. Она говорила с Великим Отцом. Потом она сделала так, что жрецы забыли молитвы. Я тоже забыл. Потом она осталась во дворце, и все ушли.

— Где она сейчас?

Митрополит опять попытался посмотреть по сторонам. Обильный пот стекал по его скулам, и горло стало выскальзывать из пальцев Марата.

— Везде, — беззвучно ответил он.

— Где Отец?

— В своих покоях. Он ждет тебя. Я тоже ждал тебя. Я знал, что ты придешь. Ты спасешь всех нас… И снова научишь священным словам…

Марат отшвырнул дикаря и бросился назад. Пробежал мимо трупа, с разгона — на ходу разворачиваясь боком — врезался в дверь; она была не только сделана из дерева зух, но и обтянута кожей тюленя и с внутренней стороны, как он помнил, удерживалась двумя медными засовами.

Дрогнули кривые стены.

Великий вор сидел на постели в обычном виде — нагишом — и плавными движениями зажатого в пальцах костяного гребня расчесывал волосы.

Он поднял глаза, нахмурился, но не бросил своего занятия.

— Идиот, — спокойно сказал он. — Какого черта? Мог же постучать!

Марат прыгнул на середину комнаты, огляделся. Не забыл про верхние углы, про мертвую зону над входом. Выбежал в свою спальню, проверил, вернулся, осмотрел замурованный вход в капсулу. Всё оказалось в порядке, и даже блюдо с недоеденными плодами черной пальмы стояло на том же месте, где оставил его Хозяин Огня в ночь перед уходом на равнину. Только бананы совсем сгнили, и над ними кружили мелкие мошки.

Меж тем великий убийца отложил гребень, подтянул к себе деревянную, покрытую искусной резьбой миску с маслом, опустил два пальца, стал аккуратно втирать в кожу на груди.

— Верни дверь! — сварливо велел он. — Воняет.

Марат переложил меч из правой руки в левую.

— Это Нири. Она умерла.

Жилец кивнул.

— Я знаю.

— Знаешь? — крикнул Марат. — А что еще ты знаешь?

— Эй, эй! — властно произнес Жилец. — Не дави на меня! Я знаю всё. Кое-что изменилось, но ситуация под контролем. Покойницу надо похоронить, конечно. Скажи Митрополиту, пусть организует. И вообще, расслабься, Марат.

Бывший пилот и арестант выронил меч.

— Что ты сказал? Как ты меня назвал?

Жилец поднял глаза, ухмыльнулся:

— По имени.

Марат шагнул к нему, склонился, всмотрелся в зрачки, ища признаки болезни или наркотического опьянения, — ведь ясно же, что Великий Отец одержим реактивным психозом (что вполне объяснимо) или придумал некое новое снадобье и не рассчитал дозировку (тоже объяснимо).

И когда его компаньон по завоеванию Золотой Планеты сощурился и окатил его обычным своим презрением, Марат догадался. Не психоз, не перебор с кайфом, причина — третья, особенная, самая главная.

На затылок мягко надавило, черно-зеленые мухи закружились перед лицом, а вокруг уже сгущались из воздуха огромные длиннорукие фигуры, и воздух потрескивал, и хлынули запахи, забытые за девять лет, а существо, имевшее внешность Жильца, безучастно продолжило втирать в кожу благовонный жир, добываемый из длинных водорослей чихли, растущих только на большой глубине и цветущих только в дни, когда ежегодный Большой шторм уходит, взбаламутив всю прибрежную зону; а делать из сока чихли масло, дающее коже мягкость, а нервам — отдохновение, умеют только дочери кальмара, и каждый бродяга знает, что в их становище просить для мены следует не мясо кальмаров, слишком пресное и малопитательное, а именно масло чихли; но на затылок давило всё сильнее, и не было сил удержаться в этом простом, радужном и чистом мире, где так славно менять масло на плоды или бить носорога копьем в шею, а по праздникам заходить в чувствилище и мечтать о том, чтобы сбылось твое предназначение.

Девочка тихо запела и подбросила дровишек в Небесный Огонь.

Часть пятая

1.

— …Но вы тоже убийцы, — возразил Марат, повысив голос, впрочем, несильно, чтобы не разозлить собеседника и самому не разозлиться. — Зачем вы приказали зарезать жрецов?

Дознаватель сузил красивые зеленые глаза.

Запах его туалетной воды раздражал Марата, невозможная, противоестественная горечь.

— Не нервничай, — сурово посоветовал дознаватель. — Мы ничего никому не приказывали. К сожалению, наш аналитик плохо просчитал варианты. Это была инициатива Митрополита. Мы не ожидали, что он проявит такую смелость… Видишь ли… — дознаватель сделался еще более суровым и дернул щекой, — он убил всех, чтобы остаться единственным хранителем Канона. Он верил в тебя, Марат. В нового бога. Три дня назад мы стерли память ему и еще семерым старшим священникам. Однажды Митрополит проснулся и понял, что не помнит ни строчки. Но не испугался, наоборот, решил, что это его шанс… Он ликвидировал всех конкурентов и стал ждать тебя. Он надеялся, что ты вернешься и снова вложишь в его голову тексты молитв…

Марат подумал, что должен, наверное, сейчас изобразить нечто вроде сожаления, но поскольку не чувствовал никакого сожаления, то не стал его изображать, тем более что в присутствии агента КЭР было совершенно бессмысленно кривить душой и актерствовать.

Хватит уже актерства. Девять лет. Хозяин Огня, Владыка, сын Великого Отца, живой бог — хватит, хватит. Хорошо, что всё кончилось.

— Мы можем ошибиться, — ровным баритоном продолжил чиновник, — но мы не можем инициировать физическую гибель аборигенов. Это незаконно… И пока всё идет более или менее по плану. Клон Великого Отца ведет себя осторожно. Паники нет, Праздник начала Большой рыбалки прошел без эксцессов…

— Охоты, — сказал Марат.

— Что?

— Не рыбалки, а охоты.

Дознаватель на секунду завис, потом неуверенно возразил:

— Но ведь они рыбаки?

— Это звучит как «илируиру», — объяснил Марат, испытывая странное удовольствие от того, что сложное горловое грассирование береговых дикарей дается ему без малейших усилий. — В буквальном переводе — «убить, чтобы съесть и жить дальше». Относится и к зверям, и к рыбам. Есть еше «трао», я сам изобрел это слово для обозначения жертвенной смерти… Используется только в молитвенных песнях…

— А кто придумывал тексты молитв?

— Я, — сказал Марат. — Главную Молитву, самую простую, сочинили вместе с Жильцом, а полный Канон — я один. Митрополит, кстати, тоже хотел… Намекал, что для него это честь: придумать свою молитву… Но Жилец отсоветовал. Сказал: пусть сочинит, но ты пока не включай в перечень… Пусть сначала помрет, потом мы его канонизируем и уже тогда…

— Вижу, вы развлекались, как могли.

— Это было не развлечение! — крикнул Марат.

— Неважно.

Дознаватель положил на стол белые руки ладонями вниз и смерил пойманного преступника спокойным оценивающим взглядом.

— Важно, что теперь ты должен нам помочь.

— Я понимаю, — пробормотал Марат. — Только…

— Что? — ровным голосом спросил его собеседник.

— Нас было двое. Я и… Жилец…

— А причем тут Жилец?

— Без него… — Марат тяжело вздохнул. — Он тоже… В общем, без него будет трудно.

Дознаватель чуть погрустнел, но не сделался менее уверенным и элегантным.

— Соломон Грин, которого ты называешь Жилец, нам не помощник. Мы его усыпили, изолировали, но пока не можем даже снять мнемограмму. В череп твоего друга имплантировано взрывное устройство. Ты должен знать это приспособление, раньше его называли «мизерикордия»… В честь древнего кинжала, которым добивали раненых рыцарей… Узкое лезвие просовывали сквозь щель в доспехах и вонзали, извиняюсь, в глаз… — зеленоглазый чиновник приосанился, гордый своей эрудицией. — Не только граната в голове — весь Грин собран, так сказать, из разрозненных деталей. Мы давно не сталкивались с такими занятными экземплярами и пока не знаем, что делать. Он может взорвать себя в любой момент. Небольшое усилие воли — и мозг превращается в кашу. Конечно, мы попробуем… Со всей осторожностью… Мы уже запустили в его подсознание небольшую программу — это новая разработка, она вступит в диалог с его «я», и скоро мы всё поймем. По крайней мере будет ясно, захочет ли он жить дальше, или…

Марат усмехнулся.

— Он не будет себя взрывать. По крайней мере не сразу. Он любит забавы. И жизнь… тоже любит. Может, он даже согласится на мнемографию.

Дознаватель погрустнел еще сильнее.

— Ты кое-чего не учитываешь, Марат. У Соломона Грина удалены ногти со всех пальцев. Я не видел такого уже пятьдесят лет. Это очень старый, ныне забытый знак принадлежности к элите преступного мира. У таких людей не принято сотрудничать со следствием.

Агент был статен и красив, но Марата раздражала не его глянцевая красота и даже не парфюмерный запах, а манера говорить: слишком книжная, длинные фразы, плавные модуляции. «Или, может быть, я отвык, — подумал бывший пилот, — слишком долго прожил в каменном веке и забыл, что такое настоящая человеческая речь?»

— Мы на дикой территории, — сказал он. — До ближайшей жилой планеты — миллиард парсек. Кто узнает?

— Сейчас никто, — ответил дознаватель. — И завтра тоже. КЭР не допускает утечек информации. Но над нами тоже есть начальники. Президентский контроль, например. И потом, существует такая банка с пауками, как Федеральный правоохранительный архив… Когда мы закончим расследование и сдадим материалы, начнется шевеление, и через два или три года файлы Грина появятся на черном рынке. Уголовное сообщество узнает, что Грин позволил нам копаться в его памяти. Если мы его пощадим и отправим на каторгу, его сразу ликвидируют. Но это не главное. Главное — преступные сообщества примут меры. Усовершенствуются. Чтобы обезопасить себя от повторения подобных случаев. Видишь ли, Марат… Чем хитрее мы пытаемся их прижать, тем умнее они становятся. Поэтому твоего приятеля мы пока не тронем… Пусть он видит сны и ждет своей участи. Для нас важнее — ты.

Чиновник снова кинул многозначительный взгляд.

Марат никогда не видел таких киборгов. Не просто неотличим от человека — лучше, чем человек. Обаятельнее, внушительнее, глаже. Мягкая улыбка. Добрые усталые глаза. Благородные седины.

Не видел он и таких кораблей. Судя по исходящим от стен и потолка нервным токам, биомашина имела колоссальную, почти непредставимую мощность. Я не смог бы угнать такую, подумал Марат. Сколько у нее позвоночников — пятьдесят? А сердец? Гипофизов? Умопомрачительная техника. Астрономический год на Золотой Планете значительно меньше стандартного земного, в обитаемых мирах я отсутствовал примерно семь с половиной лет, а они уже построили корабли нового поколения. А киборги? Этот — настоящее произведение искусства. Жесты, мимика — глаз не оторвать. Словно обучался в лучшей частной школе. Зачем они сделали его таким обаятельным? Впрочем, ясно зачем; он же полицейский функционер, расследующий преступление из списка «альфа», он обязан быть обаятельным, чтобы преступник верил ему и мгновенно, не вставая со стула, рвался строчить признательные показания…

Семь стандартных лет. А что будет дальше? Новые модели кораблей каждые полгода? Каждый месяц? Нет, я не хочу назад. Оставьте меня здесь. В моих владениях всё происходило без спешки. Вот вам гребень костяной, пусть женщины причесывают волосы, а я пока посмотрю, как изменится жизнь после внедрения столь революционной новинки. А если внедряем кинжал медный, тут действуем с сугубой осторожностью: одновременно внедряем и медный нагрудник. Даем и средство нападения, и средство адекватной защиты. Я тоже не дурак. Дурак не стал бы живым богом…

Марат посмотрел на слабо светящийся потолок. Дыхание корабля было мощным и медленным.

Впрочем, всё наоборот. В живые боги метят только дураки. Умный останется собой. Человеком.

— Я готов, — сказал он. — Снимайте мнемограмму.

Киборг благосклонно кивнул.

— Снимем, конечно. Но нам нужны комментарии. Информацию надо расшифровывать. Нам нужны мотивировки, Марат. Нам нужны культурные алгоритмы. Зачем, например, вы проложили ров для нечистот прямо через центр города?

Марат засмеялся.

— Это канава дураков. Она отделяла богатых от бедных.

— Но тем самым вы усилили межклассовые противоречия.

— Не усилили, а прояснили и установили рамки. Это просто. Меж богатыми и бедными не может быть любви. При помощи канавы дураков мы заставили аборигенов проявлять свое презрение простым и безопасным для общества способом. Пошел, наложил кучу — вроде полегчало…

— Понятно. А двуединое божество? Зачем такие сложности? Местное население едва способно к абстракциям. Примитивный культ светила. Никакой метафизики, прикладная мораль… Нравственно всё, что помогает выжить… Они совсем дети, Марат… И вдруг им навязывается двуединый бог…

— Это мы не планировали. Так вышло случайно. Жилец… То есть Грин — он предполагал оставаться в тени и получать удовольствия опосредованно, через меня. Но потом мы нашли Кабель, Грин вылечился и сказал: ты сверкай, а я буду заниматься своими делами. То есть на меня, Владыку, ложатся все хлопоты по управлению, а он, свободный от забот, будет получать Фцо…

Дознаватель удивленно поднял брови.

— Давно не слышал этого словечка.

— Это его слово, — объяснил Марат. — Жильца. Происходит от русского «всё».

Киборг благожелательно кивнул.

— Немного не так. Сначала действительно употребляли слово «всё», потом оно трансформировалось в аббревиатуру ФСО. Что это значит, помнят только лингвисты. В новейшее время ФСО превратилось во Фцо и уже давно имеет хождение только в уголовной среде…

— Понятно, — сказал Марат. — И что же означает…

— Послушай, — перебил дознаватель, — ты хоть понимаешь, что никто из вашей паствы так и не поверил в новое божество?

— Да. Понимаю. Но мы с Жильцом… то есть с Грином… мы уже догадались. Сами, без вас. Вера — это жертва. Кто верует, тот отрывает часть себя. Ты веришь только тогда, когда отдаешь.

Гладкая физиономия киборга сложилась в гримасу задумчивости, очень естественную.

— Когда… — Марат перевел дыхание, — когда я просил Кровь Космоса о помощи, я обещал ей измениться. Пожертвовать частью своих сил. Я отдавал деньги, я держал посты…

Зачем я об этом говорю, тут же спохватился он, за все годы я не держал ни одного поста, а молился считаные разы, я грешник, и Кровь Космоса давно ушла из моих вен… Поэтому я, рожденный пилотом, сижу сейчас в боксе для допросов, а не в капитанской рубке.

Дознаватель явно заметил замешательство подследственного, но вдруг выпрямил спину и негромко, официальным тоном произнес:

— Извини, Марат. Я машина. Нам нельзя беседовать с живыми людьми на эти темы. Первая поправка к трем законам… Робот не может говорить с человеком о Боге.

Марат кивнул и ощутил досаду.

Он имел власть над тысячами мыслящих существ. Он сам был богом. Его называли Владыкой и доверяли свои жизни. Может, и не верили в глубине души, но молились и падали лицами в пыль, и в храме стояла статуя с его, Марата, лицом, и рядом с ней всегда курились благовония. Теперь — вот. Сказать, что это позорный финал божественной карьеры — значит, не сказать ничего. Бывший бог не удостоен даже допроса с участием живого следователя.

Впрочем, чиновник был хоть и не живой, но очень внимательный, он мгновенно всё понял и мягко произнес:

— Тебе некомфортно, Марат. Я вижу. Ты недоволен, что с тобой работает машина. Но таковы правила. У нас всё строго. Мы не занимаемся всякими мелкими бандитами. Или, допустим, угонщиками кораблей. Нам всё равно, где и что ты угнал, все эти твои фокусы с поддельными паспортами и тайными финансовыми транзакциями… Нас интересуют только преступления из списка «альфа». В твоем случае — незаконный контакт. Пока мы его не расследуем и не примем меры к устранению последствий вмешательства, ты будешь нашей собственностью. Отдашь нам все свои силы, всё время, всю энергию. Сообщишь всю информацию. Будешь работать, пока…

И электронный механизм надавил на воздух ладонями, как бы подушку взбил.

— Я заглажу вину, — пробормотал Марат.

— Твое раскаяние похвально. Только вина тут ни при чем. Вину определит суд. Представь себе, например, картину великого художника. Какую-нибудь «Джоконду». Допустим, ты берешь карандаш и подрисовываешь ей усы. А потом говоришь: «Извините, виноват, бес попутал…» Что изменит твое раскаяние? Шедевр испорчен — вот главное. Ты кричишь: «Да я сейчас возьму тряпочку, всё сотру, ногтем подчищу…» А тебе отвечают: «Нет, любезный! Эта картина написана тысячу лет назад, не прикасайся, ты только портить умеешь, а исправлять будет специалист…»

— Понятно, — мрачно сказал Марат и чуть отодвинулся, от запаха парфюма заболела голова. — Говорите, что я должен делать.

Дознаватель встал.

— Пока — ничего. Для начала мы составим точную ноосферную модель, просчитаем ее хотя бы на пять поколений вперед, это займет время… Произошло осквернение отдельного уникального мира, у целой цивилизации украдена невинность… Мы и сами пока не знаем, что делать. В данный момент… — киборг помпезно выпятил грудь, — у тебя свидание с родственником. Пять минут. По специальному разрешению с самого верха… Это первое и последнее твое свидание. Завтра ты поступаешь в полное распоряжение нашей службы… Так что советую говорить кратко…

— С кем? — спросил Марат, вдруг испугавшись. — С кем говорить?

Но дверная перемычка за спиной искусственного чиновника лопнула, в комнату шагнул розоволицый юноша в старом пилотском комбинезоне, босой, красивый, длинноволосый, очень расслабленный, почти полусонный, улыбающийся тонко и умно; посмотрел на киборга, как люди смотрят на киборгов — вежливо, но с превосходством, — и чиновник, быстро развернувшись, удалился деревянной походкой, причем дверь не сразу его выпустила; биомы недолюбливали искусственных людей.

— Привет, — тихо сказал юноша, всмотрелся в лицо Марата, улыбнулся, потом улыбка сделалась широкой, потом перешла в смех, и спустя несколько мгновений Морт уже хохотал в полный голос.

— Хватит ржать, — сказал Марат, подождав несколько мгновений. — Как ты?

— Нормально, — ответил Морт, прервал веселье и уселся боком на стол. — Ты бы себя видел! Весь прокопченный! На Олимпии за такой загар девки платят миллионы.

— Пусть платят, — спокойно ответил Марат. — Ты тут пилотом, что ли?

Морт небрежно закинул ногу на ногу.

— Ага, — сказал он. — На сегодня это самая лучшая посудина в Федеральном флоте. Первая в серии.

— Сильная.

— Очень сильная, — кивнув, произнес Морт с особенной пилотской нежностью. — Двадцать четыре оппозитных сердца. Немного туповата, но ничего… Слушай, почему от тебя шоколадом воняет?

— Долго рассказывать.

— Я слышал, ты влип по полной программе.

— Да. Пожизненное с посмертной конфискацией органов…

— Сейчас органы не конфискуют, — перебил Морт и устроился еще удобнее: откинулся, облокотился на столешницу. — Эта тема устарела. Сейчас новые тела целиком собирают из свежего материала.

На кого-то он похож, подумал Марат. В общем, не изменился, такой же гордый и принципиально самодостаточный, но теперь этого стало на порядок больше. Босой, растрепанный, штаны протерты едва не до дыр. Да, пилоты всегда перемещаются по кораблю босыми, и лежать на столе, позевывая, им тоже не возбраняется, ибо корабль для пилота больше, чем дом, — интимное пространство, пилот по-настоящему жив только внутри корабля, некоторые и в трусах любят расхаживать (и даже не умываются неделями, если машине нравится запах пота своего повелителя) — таков старый обычай, с удовольствием поддерживаемый со времен появления первых биомеханических звездолетов, но теперь в старшем брате есть еще что-то, какая-то особенная шикарная легкомысленность. Он смахивает на сына богатого тюленебоя — вот. На парня, у которого решены все проблемы, которому всё прощают, которому везде рады.

— Как родители? — спросил Марат.

— Нормально. Только… — Морт щелкнул тонкими пальцами, — развелись… Три года назад… Я сегодня же позвоню матери. Скажу, что ты нашелся.

— А ты?

— Что я?

— Не женился?

Старший брат вытянул ноги и положил их на спинку ближайшего стула, весело улыбаясь, опять стал рассматривать младшего.

— Женился, — небрежно ответил он. — Потом развелся. Как у всех.

— Пилотская традиция.

— Слушай, прическа у тебя чумовая. Косы сам заплетал, что ли?

— Нет, конечно. Для этого есть специальные служанки. Были то есть… Старшая заплетальщица и две младших…

— Круто. А ноздрю зачем проколол?

— Последняя мода. Есть такое дерево фаюго, — отламываешь кусочек свежей веточки, совсем маленький… Суешь в ноздрю. Выделяется особая смола, ты вдыхаешь запах и кайфуешь.

— Очень круто, — оценил Морт. — И что? Сильно кайфуешь?

— Нет. Несильно. Здесь каменный век, особо не покайфуешь. Съедят.

Морт кивнул, потрогал одну из косиц Марата, испачкал пальцы ароматическим маслом, поднес к носу, понюхал, лизнул даже, не опасаясь отравиться инопланетными веществами. Внутри корабля ему ничего не страшно, подумал Марат. Пилоту такого сильного биома глупо бояться отравления; в крайнем случае ляжет в утробу, и машина высосет из тела все нежелательные субстанции до последнего миллиграмма.

— Короче говоря, ты тут обжился, — сказал старший брат.

— Еще как, — ответил Марат. — А ты где живешь? Дом купил?

— Нет. Еще успею. В прошлом году предлагали архипелаг на Атлантиде, сорок восемь островов, мой юрист уже и контракт составил, а потом оказалось, что риелтор — сволочь… Жена его сама ко мне в койку залезла, а потом шепнула, что острова эти ее муж всю жизнь продает и продать не может, потому что раз в десять лет на этих островах какой-то вулкан хитрый извергается, сроком ровно на три дня, и всё живое, вплоть до бактерий, сгорает к чертовой матери… Едва я на деньги не попал…

— Ты всегда был дурак, — сказал Марат. — Не от мира сего парень.

— Мне плевать, — ответил Морт. — У меня кораблики такие вещи вытворяют, что капитаны кровью блюют и сами себе языки откусывают. Я четыре года возил командующего Федеральным флотом. Получил полковника — ушел на дембель. Сейчас работаю только на самой новой технике… Тесты, испытания, всё такое… Год назад новый крейсер до инфаркта довел.

— Верю, — сказал Марат. — Ты всегда был крут. Тебе нет равных.

Морт зевнул, показав идеальные зубы, и упруго вскочил.

— Есть, — тихо сказал он.

Хлопнул брата по плечу — настоящей пилотской ладонью, мягкой и невесомой, привыкшей ласкать самые нежные и чувствительные жгуты корабельных нервов.

Потом улыбка слетела со свежего юного лица, Морт смежил веки и еле заметно кивнул, показав головой в сторону стены.

Ушел, насвистывая незнакомый Марату мотивчик.

Спустя полчаса мрачный атлет в куртке с нашивкой КЭР — разумеется, тоже киборг — привел Марата в тесный карман и ушел, не сказав ни слова. Почти сразу убрали свет. Марат на ощупь изучил стены — ничего интересного, лег на пол, решил подремать, но понял, что слишком возбужден. Кроме того, мешали запахи: во рту, в ноздрях пылала горечь, язык словно натерли перцем, спастись было невозможно, на привыкание требовалось время — то были родные, человеческие, индустриальные запахи, среди которых Марат вырос и прожил девятнадцать лет; когда-то он просто их не замечал, теперь сходил с ума.

Хотелось назад, на карамельно-ванильные равнины, на побережье, омываемое рафинадными волнами.

Ждать пришлось долго. Чтобы не мучить себя догадками насчет будущего, Марат сначала считал собственные вдохи и выдохи, потом зачем-то стал повторять в уме полный молитвенный Канон, однако уже на пятидесятом стихе сбился и далее отдался бессистемным воспоминаниям о способах проковки пластин для изготовления боевых шлемов. Так прошло несколько часов, и пойманный преступник уже решил было, что неверно понял брата, но уловил, наконец, ряд мгновенных вибраций и нечто вроде глубокого вздоха — на вахту заступила новая смена, корабль разбудили и протестировали; плавная, почти незаметная глазу волна прошла по потолку, мигнуло аварийное освещение, вентиляционные воронки сглотнули и кашлянули, выкинув несколько капель смазочной слизи, и снова всё успокоилось.

Спустя несколько минут одна из стен бесшумно лопнула, и тонкая фигура старшего брата показалась в овальном проеме, слабо подсвеченная со спины.

— Пошли, — прошептал Морт. — Только не нервничай. Вдруг он тебя неправильно поймет?

2.

Но корабль был очень чувствителен и всё понял правильно.

Более того, Марат уже догадался, что эта машина, сила и сложность которой превосходили все мыслимые пределы, полюбит его с первого касания.

Они прошли техническим каналом вдоль третьего позвоночника, протискиваясь между кабелей, артерий и лимфатических узлов, миновали жилую палубу, где предсказуемо пахло парфюмерией, пробили — сначала старший брат, за ним младший — толстую перепонку предохранительного заслона и оказались в рубке.

Здесь Морт вытащил из стены горсть капсул, одну сунул Марату. Старый добрый мультитоник на вкус тоже показался невыносимо горьким, но потом в голове загудело эхо маленьких приятных взрывов, и бывший Владыка Города-на-Берегу закинул за спину косы и сказал себе, что жизнь не так уж и плоха: при желании можно свыкнуться и со вкусом стимулятора, и с вонью квазиживой плоти, и со своим новым статусом негодяя, совершившего преступление из списка «альфа».

— Давай, — сказал Морт, усмехаясь, и кивнул в сторону утробы. — Попробуй. Ты такого никогда не видел.

Гений, вдруг понял Марат. Вот кем он стал теперь: обыкновенным гением. Тогда, в академии, он уже был гением, но начинающим, многообещающим, теперь будущее наступило, обещания выполнены и перевыполнены, карьера взмыла в зенит, и вот великий и ужасный Морт пожинает плоды успеха. Делает что хочет. Лечь на стол, задрать ноги выше головы — пожалуйста. Провести уголовного преступника в центр управления кораблем — нет проблем. Гении вне критики, они не умеют отвечать за свои проступки.

Марат перекинул ногу через край утробы, лег.

— Я даже руки не помыл…

— Ерунда, — хмыкнул старший брат. — Он не любит, когда ногти длинные, а остальное неважно.

Марат ввел ладонь между лобных долей центрального мозга. Закрыл глаза. Расслабиться сразу не получилось, но корабль вдруг стал ему помогать, замычал что-то на своем протоязыке, примитивнейшем и сложнейшем, и ментальная сфера биома сама раскрылась, наполнив сознание симфонией звона, бульканья, свиста, гула кишечных газов и хрипа альвеол.

Сочетание мощи мускулов и полной готовности к послушанию сначала испугало Марата, но он припомнил, как еще неделю назад повелевал двадцатью тремя племенами, как падали лицами в пыль пять тысяч гуманоидов, и понемногу успокоился.

Ввести код симпатии с первого раза не получилось, Морт предостерегающе прошептал что-то, но Марат быстро исправился и тут же задрожал от восторга. Продвинул ладонь дальше, потом понял, что ощущает незнакомые узлы, и остановил процедуру знакомства.

— Там отдельный пульт гормональных режимов, — тихо предупредил Морт. — Справа женские, слева мужские.

— А маленькое и твердое — это что?

— Джойстик гиперхода.

— А рядом?

— Среднее ухо.

— Неудобно сделано. Можно задеть мизинцем.

— Согласен. Конструктор недодумал. Я уже составил рекламацию.

— А вестибулярные системы?

— Под левой рукой.

— Умно… — Марат рассмеялся, чувствуя покалывание в районе запястья. — Слушай, он меня уже хочет.

— Я же говорил — немного глуповат. Доверчивый.

Марат погрузил вторую руку, провел безымянным вдоль узлов первой сигнальной системы.

— Жаль, мы не в пустоте, — прошептал Морт. — Клянусь, ты бы с ума сошел. Всё, на чем мы до сих пор летали, — это были телеги… Никакого сравнения… Он сам из режима в режим переходит и весь дрожит от счастья…

Младший брат открыл глаза, повернул голову, посмотрел в лицо старшего. Тот перехватил взгляд, почесал переносицу и произнес глухим голосом:

— Жаль, что ты влип.

— Расслабься, — ответил Марат. — Слушай, прогрев пошел…

— Он сам греется, если его разбудить. Сам делает глубокое дыхание, сам суставы разминает.

— Это я понял… А теперь дай-ка, мы познакомимся поближе…

— Конечно, — небрежно сказал Морт. — Делай. Я знал, что тебе понравится.

Марат послал набор первичных команд, получил ответы, поощрил биом небольшой порцией эндорфинов, снова закрыл глаза и отдался во власть давно забытых ощущений.

Это был корабль-мечта, экспериментальный образец новой, восьмой серии, самопрограммируемая биомашина с многоуровневыми рефлексами и неотключаемой функцией сознательной деятельности. Четырнадцать служебных мозговых центров управлялись с места пилота одним генеральным мозгом и еще двумя резервными, пребывающими в нирване, причем каждый автономно обслуживался своей кровеносной системой с отдельным сердцем и отдельными селезеночными фильтрами. Всю работу по расчету курсов, ускорений и напряжений силовых полей корабль делал сам, без участия человека, — пилоту отводились функции общего контроля, а главное — поощрения. Человек был нужен этой машине только для того, чтобы посылать сигналы любви. Повторять, что она самая лучшая и самая могучая. Как всякое чрезмерно сильное существо, биом был эгоцентриком и нуждался в постоянной похвале; почти минуту Марат потратил на интенсивную тактильную стимуляцию соответствующих нервных петель, снова и снова набирая код симпатии, и вот биом окончательно вышел из состояния покоя, и пространство ментального контакта окрасилось розовым цветом, означающим полную готовность к исполнению приказов.

Розовые пятна стали ярче, завертелись вихрями. «Ему нравится, — понял Марат. — И не просто нравится — он понимает, что я его люблю, и сам уже испытывает ответное чувство. Еще бы ему не нравилось. Скольких носорогов я объездил? Сколько горстей сладкой глины сунул в мокрые пасти? Сколько перечных водорослей скормил, оглаживая пупырчатые бронированные морды? Сколько ласковых слов прошептал, раздвигая складки ушных раковин, пахнувших медом?

Что вы знаете о любви, люди биотехнологической эпохи? Что вы знаете о полночных бдениях в чувствилищах посреди планеты, не знающей книг и электричества? Что вы знаете о способах приручения тварей, готовых перекусить тебя пополам за одно неверное движение?

Что вы знаете о способах проковки медных пластин для изготовления боевых шлемов, о кустарнике фаюго, о выделке тюленьих шкур, о поджаривании черепашьих животов? О губах, языках и чреслах местных самок, умеющих испарять влагу через кожу?

А ты, Морт, возлюбленный брат мой, что ты знаешь о тактильной стимуляции? Ты величайший судоводитель столетия — это крупно написано на твоем лбу. Ты один из лучших людей своего времени. Но что ты знаешь о любви к ближнему?»

Марат приказал биому доложить о местонахождении.

Оказалось, что корабль лежит на дне океана, в нескольких километрах от берега и в тридцати метрах от поверхности. Береговая линия была знакома: южный мыс, залив пятнистых кальмаров; когда-то здесь гремела самая ожесточенная битва за всю кампанию по завоеванию побережья, местное племя выставило против Марата две сотни взрослых мужчин, острия их багров были смазаны ядом, Марат потерял нескольких лучших бойцов и высадил почти тридцать разрывных пуль, прежде чем несчастные взмолились о пощаде; мать рода вместе с дочерью и тремя мужьями бежала в горы и сдалась только после длительных переговоров; спустя четыре года она умерла, род возглавила ее дочь, крупная и умная девушка. Великий Отец вырвал ей горло в первый же День гнева.

Выживет или нет, подумал Марат. Неизвестно. Пусть Кровь Космоса решает. Так будет даже правильнее.

Он нащупал большим пальцем панель контроля за грузом и пассажирами, нашел нужный карман. Разумеется, пленника держали в трюме, в стороне от жилой палубы. Перешел в главное меню, отыскал сторожевой код. Как и предполагалось, запрет на проникновение в карцер был наложен не пилотом и даже не капитаном, а чиновником, скорее всего — тем самым зеленоглазым дознавателем. То есть пассажиром. А пассажиров корабль не уважал и их команды запоминал без энтузиазма. Это легко понять. Биомашина слушает только пилота, его приказы — святыня, и вдруг на борту появляется чужак, пассажир, да еще неживой. Грубая кукла лезет к пультам и устанавливает какие-то запреты. Конечно, корабль подчинится, но только до того момента, когда пилот захочет отменить приказ. Корабль, как и носорог, любит только тех, кто любит его самого.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Могут ли русалки появиться в озере, на берегу которого развернулось строительство нового курорта? Мн...
Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затменияЖанне не везло с самого рождения. Девушка может пер...
Падающий камешек срывает громадную лавину. А пролетевший метеорит втягивает в свою орбиту менее круп...
Второй роман современного классика Дэвида Митчелла, дважды финалиста Букеровской премии – за «Сон № ...
Сэр Артур Конан Дойл – знаменитый английский писатель, автор многочисленных детективных, приключенче...
На сайте общественной организации появляется анонимный дневник молодой женщины, в котором она описыв...