Некроманты (сборник) Кликин Михаил

– Чем ты провинился-то, Леха? – спросил Игорь, приникнув к прутьям решетки. А Лысов все ходил по камере из угла в угол, не приближаясь к другу.

– Отпусти, Игорь, – попросил Лысов тихо. – Я сам уйду. Только до снега меня проводи, а уж там – до Дворца рукой подать. – Алексей невесело усмехнулся. Вытянул вперед руки, и они тотчас превратились в собачьи лапы. – Отчего ты меня держишь?

«Не я…» – хотел сказать Одинцов, но Алексей не слушал – все мерил шагами камеру, обрастая светлой шерстью – уже на четвереньках.

– А если я отпущу, ты расскажешь, что там? – прошептал Одинцов. Лайка склонила голову набок, словно спрашивала: «Где – там?»

– В Ледяном Дворце? – уточнил Игорь. Мысль, что, отпустив Лешку, он сам окажется в такой же камере, не пугала. Разве ж свободен он был последние пятнадцать лет?

– Да я и так скажу, – прозвучал в голове голос Лешки. – Наклонись поближе.

Одинцов приблизился. Лысов положил на плечи друга собачьи лапы. Лизнул в лицо.

– Мужчина, вам плохо? – спросил встревоженный женский голос, и что-то холодное снова коснулось щеки Одинцова. Едва он открыл глаза, кондуктор, миловидная дама в форменной куртке, тотчас отдернула руку.

– У вас жар, – проговорила она с жалостью. – Давайте, я позвоню, мы вас у станции «Скорой помощи» высадим, а они подхватят. Укольчик сделают. Вы понимаете меня?

– Это не у меня жар, а у вас руки холодные, – пробурчал Одинцов, раздраженный тем, что снова заснул, и неуместным участием кондукторши. – До второй клинической долго?

– На следующей выйдете, – бросила дама и удалилась в другой конец салона.

В дверях палаты у Игоря на мгновение появилось какое-то смутное ощущение, что Лешка ждал его. Врачи каждый раз намекали Одинцову, что дешевле и этичнее будет отключить товарища от аппаратов и позволить уйти. Игорь продолжал платить и навещать. Проще было решить, что из чувства вины. Но виноватым он себя никогда не чувствовал. Всякое бывает на оперативной работе. Он удерживал Лысова на грани жизни по той самой бесчеловечной, но важной причине – асу посмертной криминалистики нужен был друг. Не такой, с которым ходишь в боулинг и в сауну по пятницам. То, что связывало их – было сильнее всех связей, возможных в мире живых. Зов Ледяного Дворца. Лысов ушел, не сумев преодолеть его. Одинцов остался, но с того самого мгновения чувствовал себя словно не совсем живым – сказочный мальчик Кай с льдинкой в сердце. Он ходил в лес и возвращался – не как обычный человек, переживший два-три воскрешения. Нет, Игорь воскресал ежедневно, иногда – три-четыре раза на дню, если погружение давалось легче или случалось много срочных потусторонних допросов. И каждая из этих тысяч смертей и возвращений словно забирала из его души частичку живого, заменяя гранулой розового льда. И чем холоднее становилось на сердце, тем сильнее было желание поднять голову и позволить Ледяному Дворцу притянуть его к себе, как огромный магнит тянет металлическую стружку. Чем дальше, тем сложнее было оставаться среди живых, говорить с ними, боясь, что тот же любопытный Мунин или внимательный Хугин догадаются: душа Игоря Одинцова умерла пятнадцать лет назад в лесу, ушла следом за лайкой Лысова, и остался только равнодушный «ходунок-эксперт» в мире да потрепанный ньюфаундленд в пустом гулком лесу, отдавший глаз за ненужное и страшное знание – каков он, зов Ледяного Дворца. Пугала не смерть – она давно была для Игоря работой. Страшила неизвестность. Где-то в глубине души Одинцов отлично понимал, как смешны такие его мысли, но где-то, еще глубже, все-таки надеялся, что бегущая по снегу лайка достигла цели, и Леха Лысов отыщет способ послать с той стороны хоть намек, что ждет под ледяными сводами.

Но иногда Игорю хотелось, чтобы Лысов просто остался жив. Чтобы был рядом крепкий и выносливый напарник для вылазок в снег. Остальные некроманты в городе – коллеги, вольные стрелки, стажеры – все выдерживали не дольше привычных одиннадцати минут. Ни с одним из них Игорь не рискнул бы отправиться в снежное поле, а сходить стоило. Если хаски и волк работают в паре, тот, кого они пытаются вытащить, скорее всего, лежал на приличном расстоянии от края леса, а так далеко уходят после смерти только некроманты или осужденные, которых загоняет свора. Мирный народ тратит силы и время в лесу – наплакавшись и накричавшись у закрывшегося дерева, они ложатся в снег совсем близко от леса. Если заказ у «возчика» на осужденного, то по месту раскопанной собакой лежки мертвеца можно определить, кого пытаются вынуть. Возвращаясь, спецы из своры всегда отмечают на картах места, где остался преступник.

– А что, если это была не просто репетиция, а, Лех? – спросил Игорь, откинувшись, насколько это было возможно, на жестком больничном стуле. – Что, если наш «волчок – серенький бочок» выбирает такие разные жертвы, чтобы мы не догадались, кого именно он наметил? Решил выдать захват тела за ошибку маньяка?

Если тот, кого заказали волку, умен, он попытается выдать себя за владельца оболочки. Полиция так обрадуется, что маньяк совершил прокол и жертва осталась жива, что будут искать зацепки и улики, а не сидеть у постели выздоравливающего «счастливчика», поджидая, не проколется ли тот, кто занял его тело.

– А ведь хорошая мысль, Леха, – усмехнулся Одинцов. – Молоток ты у меня еще, брат.

Он достал телефон и наскоро набросал письмо для ребят из других районов с просьбой извещать эксперта Октябрьского о нападении, пусть даже неудачном, на ВИП-персон, при которых жертве вводились судорожные яды. Он не сомневался, что информация о «статусной» жертве не заставит себя ждать – хаски уже вывезла клиента из снега, осталось подготовить нужное тело. На «мороженого», если оставить в лесу надолго, могут случайно наткнуться эксперты, вышедшие на лесной допрос. Отправить письмо Одинцов не успел – телефон зазвонил в его руке, напоминая, что рабочий день в разгаре.

– Господин Одинцов? – сообщил безразлично голос диспетчера. – Депутатское восстановление. Ваш район.

– Игорь Ярославич, – торопливо проговорил, вклиниваясь в разговор, Мунин. – Я понимаю, что вам восстановиться надо, но у нас проблема. В общем, наш маньяк, похоже, важного человека зацепил. Тварь неуемная. И жертву выбрал не из простых. Секретарша вызвала «Скорую», а те сообщили нам. Сумеете или…

Договорить смущенному Сашке Одинцов не позволил. Радость от того, что догадка оказалась верна, сменилась страхом – только бы не передали депутата другому некроманту. Могут. Ведь это не допрос уже – «оперативная работа в лесном секторе», шанс взять маньяка тепленьким. Логично послать не усталого эксперта, едва восстановившегося после перехода, а отдохнувшего спеца из тех, кто окажется поблизости. Но послать другого некроманта – подстава, а может и приговор. Только он, Одинцов, знает, что на той стороне будет не одна – две собаки, и депутат – не просто очередная жертва, а цель всей операции.

– Адрес, – буркнул Одинцов. – Сколько минут назад ушел?

Он постарался придать голосу побольше бодрости.

– Восемь, – протараторил Мунин. – Я адрес больницы вам на ящик кинул. Гляньте. Через пару минут доедем. Успеете? Медики тело уже к аппаратам подключили, дождется.

– Понятно, Саша, я рядом, встречу в приемнике. Сейчас нервная система активизируется, тело поднимется. Главное, не дайте важному человеку об стены покваситься, а то он потом на вас телегу накатает. Пусть медики его хоть к каталке привяжут…

Одинцов усмехнулся, услышав, как сдавленно чертыхнулся в трубку Сашка. Потом рванул через переходы и бесконечные коридоры к лифту, на бегу доставая из кармана идентификационную карточку. Медсестричка, привыкшая к тому, что скоростным лифтом пользуются только в экстренных случаях, пропустила его без единого вопроса. Через пятьдесят две секунды Игорь влетел в приемник, где ребята и заплаканная секретарша втроем прижимали к постели сотрясаемого судорогами «важного человека». Одинцов кивнул коллегам, сел прямо на пол, прислонившись спиной к ножке кушетки, не тратя времени на кобуру и «улыбку Одинцова», положил на колено стробоскоп и начал переход. Не понадобилось даже воспоминаний – после гонки по переходам нервы звенели струнами, удары сердца гулко отдавались в основании черепа, и нора открылась без особых усилий.

Обе собаки были тут, у дерева, к которому никак не мог пробиться перепуганный депутат, Игорь быстро настроился на их пласт загробной реальности. Овчарка – крупная, темной масти, и правда очень похожая на матерого волка, бросалась на ноги жертве. Хаски, аккуратная как игрушка, пушистая как ангорский кот, волокла по снегу к депутатской норе длинный – в рост человека – обледенелый кокон. Ей не хватало буквально десятка шагов, когда ньюфаундленд вылетел из распахнувшегося совсем рядом лаза и с громким лаем кинулся на воровку душ. Хаски от испуга выпустила сверток, но волк в несколько больших прыжков оказался у Одинцова за спиной и вцепился ему в заднюю лапу, надеясь перекусить сухожилие.

Не тут-то было. Игорь развернулся, стряхивая противника, и пошел на него. Незнакомый некромант двигался легко и смело, словно его не поджимали минуты.

Одинцов прикинул в уме: он должен быть в лесу уже больше десяти минут. Вероятно, не ожидал, что кто-то из экспертов отреагирует так быстро. Теперь преступнику оставалось одно – блефовать, демонстрируя пренебрежение ко времени, в надежде, что противник испугается. Сказками о некромантах, способных проводить в лесу столько, сколько захотят, кормили всех мальчишек на первом курсе Высшей школы полиции. Но как бы уверенно ни держался волк – Одинцов чуял: тот не протянет дольше трех минут к уже отмеренным десяти.

А еще Игорь внезапно подумал, что тело чужака должно сейчас лежать в блевоте и пене где-то очень недалеко от кабинета, в котором с депутатом случился приступ. Может, ребята додумаются обшарить здание и подходы, пока эксперт подержит преступника в лесу.

Одинцов изловчился и захватил овчарку пасть в пасть. Пользуясь превосходством в массе, начал подтаскивать к депутатской норе, стараясь перекрыть дорогу хаски с ее мерзлым свертком, но трусливая сучонка, видимо, решила, что на таких условиях исполнять контракт не станет. Бросив груз, она припустила вдаль по лесу, мелькая пушистыми шароварчиками.

Игорь прижал противника к земле, тот захрипел. Депутат какое-то время топтался, не решаясь подойти, но страх придал ему сил, и важный человек – опасливо, бочком – потрусил к дереву. Одинцов посторонился, и чиновный дядька нырнул головой вперед в уже начавший закрываться лаз.

Противник до последнего не терял надежды, что Игорь выдохнется раньше и даст деру. Но он держал. Начали дрожать мышцы. Он держал. Почти не чувствовал нижней челюсти, но продолжал сдавливать пастью пасть врага, наваливаясь все сильнее.

Наконец чужак не выдержал. Попытался оттолкнуть ньюфаундленда, одновременно расцепив челюсти, и бросился к своей норе. Одинцов нагнал его в паре шагов от дерева, собрав остатки сил, прихватил за холку и, мотнув головой, ударил противника о ствол. Овчар раз или два дернул лапами и замер. В то же мгновение закрылся и его лаз.

Одинцов оглянулся, ища глазами хаски. Девчонка должна была крутиться где-то около, ждать, пока он уйдет, чтобы нырнуть в свое тело. Он постоял возле ее норы, вслушиваясь в лесное безмолвие, добежал до обледенелого тела, заглянул в лицо, однако мертвец был, видно, из лежалых. Его смерзшаяся физиономия и человеческую-то напоминала не слишком. Почувствовав, что силы на исходе, Игорь прыгнул в нору. Мертвый волк так и остался лежать. На него с нижних ветвей сыпалась и сыпалась желтая хвоя.

На выходе ждала повеселевшая секретарша и встревоженные Сашки. Вокруг них кружили врачи. Ожившего депутата следовало поскорее перевести из заплеванного приемника в палату, чтобы пресса не пронюхала, что такого человека возвращали в столь неподобающих условиях.

Мунин рванул за врачами – допросить успокоившуюся секретаршу, Хугин сунулся было помочь эксперту подняться, но Одинцов махнул ему: «Иди, работай». И остался сидеть на полу, приходя в себя. Как бы там ни было – преступник уже получил по заслугам. А хаски, верно, из опаски упустила время и тоже навсегда осталась в лесу. Значит, и здесь их скоро найдут – «ходунками» или коматозниками. Технически – еще живыми. Но правда была в том, что несколько минут назад некромант Одинцов убил двоих.

Захотелось на подгибающихся ногах добраться до лифта, заползти как в укрытие в палату к Лешке и отлежаться там – хоть на полу, – потому что делу их – конец. Теперь можно было написать в отчете, что преступники планировали захват тела. Исполнители мертвы, а заказчиков вычислять будут уже не опера и эксперты, а совсем другие службы.

Игорь встал, отряхивая лацканы пиджака от слюны и жалея, что не потратил секунды на «улыбку Одинцова». Сапожник без сапог. А теперь еще и без пиджака.

– Игорь Ярославич, – радостно крикнул Мунин из двери, торжествующе потрясая телефоном. – Взяли маньяка, тепленьким. На «Скорой» в больницу везут.

– Не таким уж тепленьким, – пробормотал Одинцов. – Не придет в сознание ваш убийца. Он умер в лесу. Так что дождется «ходунком» или «овощем» суда, а потом на устранение пойдет.

Мунин заметно расстроился, и инициативу перехватил вошедший за напарником Хугин.

– Так что, закрываем дело, Иггорь Ярославич?

– Закрывай, Саша, – едва слышно проговорил Одинцов.

Облегчить работу полиции неизвестный некромант не торопился. По базам не проходил. Документов при нем не оказалось. Единственное, что удалось накопать – фрагмент стертого отпечатка большого пальца, оставленный подозреваемым в соседней области на месте подобного убийства при помощи стрихнина четыре года назад. Зато дедовский метод опроса любопытных бабулек дал вполне конкретный результат. Знавший все тонкости работы некроманта Одинцов очень четко – с точностью до двух кварталов – очертил район, где должна находиться «лежка». Полицейские обошли несколько дворов и отыскали-таки достаточно любопытную даму преклонных лет, которая указала нужную квартиру.

Естественно, снято жилье оказалось на вымышленное имя. Обстановка не отличалась богатством, но среди убогой мебели выделялись дорогой тренажер и большая упаковка пищевых добавок. Волк, видимо, следил за собой. Отыскались ампулы с ядами, запас шприцев, карты, разрисованные красным и черным карандашом, фотографии, даже копии медицинских карт – преступник тщательно готовился к встрече со своими жертвами.

Одинцов только мельком оглядел комнату. Все эти карты и снимки не рассказали ему ничего нового. Гораздо больше сказал длинный темный волос, прилипший к нижней части умывальника. Едва ощутимый цветочный аромат в ящике комода. А еще – дырочки от кнопок на пустой стене напротив «рабочей», увешанной копиями и картами района.

Стараясь скрыть смятение, Игорь склонился над столом, где были разложены найденные в квартире медикаменты, сделал вид, что выбирает скрининг-тест для определения состава веществ в ампулах.

Но в висках пульсировала только одна мысль: хаски жива. Она продержалась в лесу больше двадцати минут, дождалась, когда он выйдет, вернулась, после чего была в состоянии не только пускать пузыри и мычать – добралась до дома, уничтожила следы своего пребывания, взяла вещи и исчезла. Волос не в счет. Не знай Одинцов о хаски – не обратил бы на него внимания. Все-таки Волк был привлекательным мужчиной, у которого помимо преступной жизни могла быть и личная.

Но сейчас Одинцов мог поклясться – девушка-хаски, молоденькая некромантка, выдерживавшая в лесу дольше самых здоровых и талантливых мужчин, работала вместе с волком, жила с ним, но сбежала, как только запахло жареным. Тщательно просмотрев карты, он понял почему.

Она не была убийцей. В ее обязанности входило дотащить «мороженого» до норы и затолкнуть туда, пока напарник удерживает хозяина тела. Видимо, заказ находился далеко в снегах, поэтому волк и не выполнил его сам – боялся, что с ношей не успеет вернуться. А молоденькая хаски с такими способностями за пятнадцать минут добежит до…

Мысль оборвало адреналиновым вихрем, в висках застучало. Группа криминалистов собирала улики, снимала со стен карты и фото, аккуратно складывая их в коробки и пакеты. И то, что Одинцов увидел, заставило сердце молотом ударить в грудную клетку, так что даже дыхание перехватило.

На выцветших бежевых обоях синей ручкой был нарисован он. Ледяной Дворец. Единственного взгляда на него пятнадцать лет назад Игорю хватило, чтобы запомнить и его красоту, и ужасающую силу. Тогда дворец ослепил его, словно направленный прямо в глаза софит – вытравил из души краски и звуки. Сияющие кристаллы врезались в память слишком отчетливо – едва ли забудешь. Но на стене убогой квартирки Хрустальная ось загробного мира была нарисована иначе. Так, словно художник увидел ее не издали, а долго бродил под самыми стенами. Близко. Так близко, что можно увидеть сталактиты колонн, щетку кристаллов на перилах и перекрестьях рам.

Хаски была в Ледяном Дворце и вернулась! Это не укладывалось в голове. Про некроманта с таким даром должны были узнать раньше, еще во младенчестве. Видимо, она никак не проявляла себя и была очень осторожна в лесу, вот и не попалась ни разу ребятам из контроля посмертных перемещений. А вот волк как-то сумел сделать ее своей помощницей.

«В общем, вариантов два, – подумал Игорь, еще раз оглядывая убогую обстановку «логова», – любовь или деньги. В такой дыре с преступником может долго прожить только очень влюбленная или очень нуждающаяся в деньгах молодая женщина».

Одинцов осмотрел корзину для мусора, но она была пуста. Тогда он выскочил на улицу в надежде, что мусорные баки еще не чистили. Пиджак все равно был испорчен, и Игорь не стал его снимать – сунул руки по локоть в разноцветные пакеты. Она не разочаровала его, девочка-хаски, не стала рвать свои рисунки. Игорь вынул из некромантского саквояжа стерильный пакет и упаковал мешок с мусором.

Дома он осторожно вынимал листок за листком, пускал под горячий утюг, распрямляя, и тотчас пришпиливал на стену, стараясь попасть кнопкой в прежнее отверстие. Видимо тот, первый, рисунок на стене квартиры она сделала, когда впервые пошла за своим заказом. Пошла и едва не стала жертвой Дворца. В тех суетливых деталях и широких росчерках плескались отголоски пережитой паники. В рисунках, что Одинцов нашел в мусорном баке, уже не было страха. Художница подходила к ледяным чертогам смело, отыскивая лучшие ракурсы, запоминая их, словно разглядывая снежинку, пойманную на перчатку. Игорю встречался то фрагмент стрельчатого окна, то с любовью отрисованный контрфорс, матовый от инея, то покрытый иголочками льда фиал, в глубине которого угадывалось мягкое свечение холодной магии снега.

Одинцов пришпилил к обоям последний рисунок, сел на пол под стеной и запустил пальцы в волосы.

Он понял, что хаски ему не поймать. Девушка, которая может проводить в лесу столько времени, чтобы запомнить морозный рисунок на стекле Ледяного Дворца – неуловима. Она может удрать и отсидеться в снегу, дожидаясь, когда у загонщика кончатся силы и он уйдет в свою нору.

Можно, конечно, отыскать ее тело, когда хаски будет в лесу. Но как вычислить, когда она захочет совершить переход? После лесной гибели напарника девушка может залечь на дно, и тогда караулить ее на лесной стороне будет напрасной тратой сил.

Одинцов потер указательными пальцами виски. Он думал. Думал с лихорадочной скоростью. Сдать хаски начальству? Рассказать об ее участии в убийствах волка, о ее необычайной выносливости. Тогда по ее следу тотчас пустят лучших ловцов, и беглянка отыщется – на камерах наблюдения магазинов, на видеорегистраторах. Скорее всего, потом ее попытаются завербовать, потому что некромант с такими возможностями на службе государству – на вес золота. Кто знает, поступи он так, и однажды девочка-хаски станет его начальником. А может, ее найдут только для того, чтобы заставить исчезнуть навсегда, уж слишком опасен такой сильный некромант, да еще с криминальным прошлым.

По большому счету, Игорю было плевать, что станет с хаски в челюстях государственной машины. Но, представив все это, он понял одно: она нужна ему живой и разговорчивой. Нужна, чтобы вытрясти из маленькой дряни правду о Ледяном Дворце. Игорь достал из холодильника бутылку топленого молока, пачку сливочного масла и сыр, вынул из пакета остатки булки и принялся готовить бутерброды. Зажав телефонную трубку плечом и облизывая масляные пальцы, запросил информацию с камер, что находились в районе «лежки» волка. На отсматривание материала ушли весь вечер и ночь, бутылка молока, бутылка кефира, четыре чашки кофе и половина бутерброда с сыром. Время и продукты оказались потрачены почти впустую.

Хаски появлялась часто, порой – вместе с подельником, но ее лицо всегда оставалось скрыто капюшоном. Игорь до боли в глазах вглядывался в чуть размытые контуры ее фигуры, стараясь отыскать хоть какую-то черту, по которой преступницу можно было бы опознать.

Единственной зацепкой могла оказаться запись, на которой, если приглядеться, становилось видно, как хаски звонит куда-то из телефона-автомата в тот самый день, когда Игорь удержал в лесу ее приятеля. Игорь запросил детализацию звонков с автомата и выяснил: хаски вызвала «неотложку». Значит, парни из «Скорой» могли видеть девчонку!

Одинцов побросал оставшиеся бутерброды в пакет, сунул в саквояж в надежде перекусить в дороге и рванул в больницу.

Ребята со «скоряка», разводя руками, признались, что вызвала молоденькая девушка. Выглядела она замученной и болезненной, но поехать с ними отказалась. Толком никто ее не запомнил, однако можно попросить диспетчера найти запись вызова.

Одинцов не стал терять времени и тотчас созвонился с диспетчерской, сделал запрос, прикидывая, что доберется минуты за полторы и, возможно, отыщет новую зацепку раньше, чем хаски заметет следы.

Он переоценил себя. Незнакомая больница оказалась каким-то лабиринтом. Он несколько раз сворачивал не туда, натыкаясь на медсестер или группки больных, смотрящих в холле телевизор. Но попросить помощи Одинцов, конечно, не мог. Эксперт мирового уровня способен сам разобраться в идиотской госпитальной планировке. Наконец, он вышел к посту, где две медсестры что-то обсуждали, не замечая ничего вокруг.

– А ведь был совсем дурачок, – услышал Игорь, подойдя ближе. – Вот мать мучилась. От него же кроме слюней да мычания ничего и не ждали. А тут раз – и заговорил. Пару слов и сказать-то может, но ведь как здорово – именно в нашем отделении такое чудо!

Девушки с умилением качали головами. Игорь без сожалений оборвал их болтовню:

– Полиция. Подскажите, где у вас можно достать записи диспетчеров «Скорой»?

Одна испуганно махнула в сторону дальней лестницы.

– На два этажа вниз и направо.

– Спасибо, – отозвался Игорь и, не удержавшись, бросил через плечо: – Нет никакого чуда в вашем исцелившемся идиоте. Полицию вызывали?

– Зачем? – Медсестры с изумлением посмотрели на странного посетителя.

– Проверить, нет ли подселения, – огрызнулся Игорь. – А то и сесть ведь недолго за укрывательство нелегально возвращенной сущности. Статья девятьсот восьмая. До пяти лет.

Сестричка бросилась к телефону так резво, что Одинцову стало жаль девчонок. Вскроется халатность – премии полетят, а то и головы.

– Ладно, не звоните, – остановил он девушку. – Одинцов. Эксперт-некромант из Октябрьского. Сам посмотрю. Надо будет, доложу вашим. А нет – вместе с вами про чудо покричу.

Эксперт усмехнулся и ускорил шаг. Его подозрение с каждым шагом превращалось в уверенность: не чудо случилось в этой больнице.

«Ай да хаски, – еще раз усмехнулся Одинцов, когда сестрички с поста уже не могли его видеть. – Ловко. Засунуть клиента в тело умственно отсталого. Даже, по-своему, гуманно. Мать получает сына, с которым можно поговорить, который, в конце концов, сам ложку держит, общество – нового полноценного человека, способного начать жизнь заново, забыв о прежних преступлениях. Сразу видно, что ты, моя милая, не преступница. Все продумывал Волк, ты только исполняла. А когда пошла на дело одна – тотчас прокололась. Точнее, клиент твой облажался по полной – не ожидал, что его запихнут в тело слабоумного, вот и брякнул что-нибудь, скажем, пить попросил. После возвращения иногда здорово сушит. А потом поздно было мычать и слюни пускать. Зато теперь ты, девочка, от меня никуда не денешься. Надо будет потом прислать ребят в эту больницу. Главврачу выговор: инструктаж с младшим персоналом не проведен. У них под носом захват тела произошел, а пол-отделения твердит «чудо». Только сейчас об этом сообщать не стоит. Набегут, начнут проверять – могут спугнуть девчонку».

Одинцов наконец отыскал диспетчерскую, где кроме уже приготовленной для него записи вызова потребовал записи больничных камер за прошедшую ночь, когда так чудесно исцелился мальчик-идиот. Голос на записи был почти неразличим, но Одинцова это уже не расстраивало.

Он пристально смотрел в монитор – на девушку в капюшоне. Поторопилась – побоялась, что полицейский эксперт утащит ее мерзлого клиента обратно в снег и денег не будет. Хотя – может, все-таки и любовь, ведь притащилась же в больницу к подельнику. Только убивать она не хотела. А значит, будет крутиться рядом, чтобы проследить за тем, как приживается подселенец.

Игорь позвонил в отдел и, сославшись на недомогания после спасения депутата, попросил отгул. Потом остановил пробегавшую мимо санитарку и поинтересовался, в какой палате лежит чудесным образом излечившийся мальчик.

Там уже собралась толпа любопытных, но Игорь не стал прорываться в первый ряд. Он подошел к столику, на котором стоял обед бывшего идиота и его матери. Медсестра, что пыталась пронести завтрак в палату, что-то втолковала толпе зевак, оставив еду на столе. Игорь подошел к столику и незаметно высыпал содержимое заранее надломленной ампулы в стакан с молоком. Не дожидаясь, пока жертва выпьет яд, скрылся за дверью процедурного кабинета и, прижавшись спиной к стене, смежной с палатой, стал ждать.

Не понадобилось даже стробоскопа. Когда за стеной раздались испуганные крики, он всего лишь перестал сдерживать захлестывающее адреналиновой волной желание настигнуть неуловимую хаски.

В палате мальчик-уникум затрясся, внезапно сложившись пополам. Мать бросилась к нему, но душа уже нырнула в открывшийся лаз и полетела в пасмурную воронку норы.

Одинцов вышел лишь тридцатью секундами раньше, успел сориентироваться в аду людского базара, вычленить бормотание идиота. Тот топтался возле давно закрывшегося дерева и, к счастью, никак не мог осознать, что пора идти к снегу. Одинцов подволок его за рукав к дереву и, как только клиент хаски кубарем вывалился из лаза, тотчас толкнул дурачка в нору и вцепился в ворот тому, кто – пусть не по своей воле – пытался украсть чужую жизнь и убить мальчишку-инвалида.

– Ты потерял глаз, но не хватку, – прохрипел человек в зубах громадного пса. – А как лайка? Еще бегает? Вряд ли…

«Не может быть! Ты умер там, в снегу!» – Игорь едва не ослабил хватку, как того и добивался Келин.

Евгений Келин. Вернувшийся Отец. Он уже не был прежним. Снег изменил его. Лесная оболочка так и осталась полумертвой, и даже свежие токи в теле подростка не смогли отогреть ее после стольких лет снега. Кое-где виднелись комки розового льда, но сдаваться старому противнику Келин не собирался. Сейчас, когда рядом с человеческой частью души не было верного волкодава, он сам принял вызов: ударил ошеломленного ньюфаундленда пальцами в глаза. Игорь распахнул пасть, но Келин схватил пса за язык. Обжигающий холод его пальцев проник Игорю в горло. Он дернулся раз, другой, но не смог ни захлопнуть пасть, ни вырваться из мертвецкой хватки.

Некромант сделал шаг к дереву. Лаз еще не закрылся совсем, видимо, яд брал свое, медики никак не могли реанимировать мальчишку. Чувство бессилия и досады захватило Одинцова. Он рванулся изо всех сил, оставляя на ногтях мертвеца горячую стружку слизистой, но не успел.

Келин прыгнул в лаз.

– Не бойся, мертвый паршивец, теперь ты от меня никуда не денешься, – пробормотал про себя Игорь. – Ты в домике, но я знаю, в каком.

И тут Одинцов заметил хаски. Девчонка торопилась помочь Келину, не зная, что такой хищник справится сам, даже если потерял собачье обличье. Игорь нагнал ее в несколько прыжков, прижал лапой к хвое и давил, пока не потеряла сознание. Одинцов знал: через десять-пятнадцать минут она придет в себя и вернется в свое тело. Но этого времени достаточно, чтобы это тело отыскать.

Одинцов прикинул расстояние от его собственной норы до лаза, из которого выпрыгнула девушка, стараясь представить, откуда она должна была выйти в лес.

Это оказалось не так уж и трудно. Потратив около двадцати секунд, чтобы привести себя в порядок, Игорь прошел мимо палаты, в которой суетилась реанимационная бригада. Судя по возгласам радости и облегчения, чудо-мальчика уже вытащили с того света на этот, но пока не сумели привести в сознание – видимо, две души еще боролись за власть над оболочкой. Это было на руку эксперту.

– Полежи пока, Евгений Сергеич, – мысленно шепнул Игорь Келину. – Сейчас разберусь с нашей маленькой подружкой и за тебя возьмусь.

Она нашлась в подсобке за постом дежурной сестры. На футболке и вытертых джинсах виднелись пятна. Слюна текла из ее приоткрытого рта, руки мелко дрожали. Девчонка была без сознания, совсем беззащитная, как все некроманты во время перехода – голыми руками бери. Худая и маленькая, как воробей. На вид не больше пятнадцати. Сидела, неловко завалившись на бок, среди швабр и ведер. Одинцов аккуратно подхватил ее под мышки, уложил, присел рядом с преступницей. Вытер ей лицо своим платком, заглянул под веки. Ввел полтора кубика раствора седуксена.

Глаза у девочки оказались светлые-светлые, почти серебряные. По мере того, как она возвращалась к жизни, радужка потемнела, налилась грозовой тьмой. Девчонка схватила ближайшее ведро и выставила перед собой, словно жестянка могла ее защитить.

«Кто тебя нанял вытащить Келина?» – хотел сказать Игорь, но выговорилось, невольно, совсем другое: – Какой он?

Девушка посмотрела непонимающе и испуганно. Капюшон сполз с ее головы, и темные пряди, выбившиеся из растрепанной косы, упали на лицо. Некромант открыл саквояж, вытащил пакет с бутербродами и несколько дезинфицирующих салфеток. Бросил на колени девочке. Она дернула ногой, и одинцовский обед с шуршанием сполз на пол.

– Какой он, – повторил Игорь глухо, – Ледяной Дворец?

– Пустой, – ответила она хрипловато, вытирая рукавом подбородок. Бросила быстрый взгляд на бутерброды. – И эхо – оглохнуть можно. Я один раз тявкнула для пробы, так еле сбежала. Оно как начало бродить, даже осколки с люстр посыпались.

– Там есть люстры?

– Ну да, – она все еще не опускала ведра, уставилась исподлобья на Одинцова. Сунула руку в пакет. – Светильников там много, а вот мебели нет. Может, в глубине, но я глубоко боюсь заходить. Кирилл говорит, чтобы я вообще не совалась во Дворец, но я думаю, он злится просто, что сам туда сунуться не может. А ты полицейский?

Игорь кивнул. Протянул еще салфетку. Не взяла. Сунула в рот хлеб с сыром.

– А ты кто?

– Я – Мила. – Она произнесла это так, словно была уверена: имени достаточно, другой такой Милы в мире нет. Одинцов тоже был в этом уверен – нет. Никто из некромантов столько в лесу не продержится.

– Знала, блин, что нарвусь, но деньги нужны позарез. Значит, не будет теперь денег? – Девочка отряхнула крошки с колен и почесала грязную шею. – Посадишь?

– Я ловлю, а не сажаю, – отозвался Одинцов. – Причем ловлю в основном не на этой стороне. Так что… в общем… извини, что помял.

– Помял-то ладно. Кирилл теперь как, вообще не проснется?

Игорь пожал плечами. Ему было наплевать, проснется ли волк, убивший стольких людей ради того, чтобы вытащить с того света Евгения Келина.

– Кто вам этого человека заказал? – спросил он.

– А в ментовку мы что, не поедем? – перебила Мила. – Мне бы поесть чего еще. И попить, а то икать стану. Ты ведь умный мужик, как тебя…

– Игорь Ярославич, – подсказал Одинцов.

– Да пофигу, верно? – рассмеялась Мила. – Я тебя сколько раз еще увижу? Раз или два, на следствии да на суде. Я и Кирилла запоминать не стала. Потому что кончится работа – и я его забуду. Только имя оставила, чтобы говорить можно было, денег попросить или пожрать позвать, когда готово. Он всегда только свежее ел да на тренажере своем крутил. Форму поддерживал, – Мила скривилась, передразнив бывшего подельника: – Некромант должен правильно питаться и следить за собой, а то первый же мент с блестящей шкурой тебя на той стороне задавит.

Мила склонила голову, рассматривая Одинцова.

– А ты плохо ешь. И спишь мало, – заявила она. – Здесь ты хорошо держишься, и не скажешь, что на бутербродах. А у пса твоего шерсть тусклая. Мне Кирилл говорил – таких, с тусклой шерстью, бояться не надо, они усталые, себя не жалеют. А некромант, которому себя не жаль, считай, мертвец.

– Ошибся твой Кирилл, – оборвал девчонку Игорь.

Хотел расспросить еще: почему Мила осталась с Волком, как научилась переходить, в каких еще преступлениях участвовала – этого требовала полицейская натура. Другая часть, некромантова, просила задать еще хоть пару вопросов о Дворце, псах и людях, уходящих на его зов. Но обе эти стороны легко одолел здравый смысл, напомнивший, что Келин, возможно, уже пришел в себя.

– Вот что, Милка, – проговорил Игорь, забирая из руки девочки ведро, которое она, даже запихивая в рот бутерброды, так и не решилась выпустить. – Ты пока не арестована. Даже не задержана. Но станешь работать со мной. Если сделаешь все, как скажу, – никто о тебе в полиции так и не узнает, пока еще раз не подставишься.

– А если откажусь? – с вызовом бросила Мила и принялась ожесточенно оттирать с футболки следы слюны.

– Откажешься – передам твое дело ребятам, что со мной работают. Они сделок не предложат. Просто потому, что тебе самой им предложить нечего. Имени подельника ты не запомнила, клиента, видимо, тоже не знаешь, как и заказчика.

– Ну так и передавай, – огрызнулась Мила. – Людей Кирилл убивал, а я только льдяшку из снега выкопала и к норе притащила. Я ведь это… сирота, мне много не дадут.

Тусклая лампочка давала мало света, под глазами девочки лежали темные треугольные тени, но в глазах этих светилось что-то такое знакомое, что Игорь пропустил мимо ушей злые слова.

– А ты знаешь, кого ты вытащила?

Девочка покачала головой, то ли признаваясь в неведении, то ли давая понять, что не желает слушать.

– Евгений Келин, помнишь такого? Хотя… ты еще младенцем была…

И тут произошло то, чего Одинцов не ожидал. Мила удивленно замерла, а потом со всей силы ударила себя по лицу, раз, другой, обхватила руками плечи и заревела. Не заплакала, а заревела, как рыдают дети, понимая, что ушиблись по собственной глупости. Одинцов сел поближе, прижал девчонку к себе, притиснул так, чтобы она в истерике случайно не нырнула в нору. Второй переход подряд даже по такому уникуму ударит сильно.

– Мила… Мила… – завертелось в голове что-то знакомое.

– Мила… Людмила? – спросил он тихо подвывающую под его рукой девочку.

– Милена, – всхлипнула она.

– Милена Кашурина?

Она вскинулась, попыталась вскочить, но Одинцов только стиснул стальные объятья.

– Как мама? Деньги для нее?

Мила кивнула:

– В больнице сказали, что надо еще заплатить, потому что правительственный договор закончился. Денег больше нет, а значит, ее… пора отпускать. А я не отпущу. Только бы заплатили…

Мила с досадой ударила ладонью в стену и уткнулась лицом в грудь судмедэксперта.

Одинцов отчего-то все эти годы не вспоминал о том, что Марину и Лешку поместили в одну больницу – с ней был договор у областной прокуратуры. Лишившись дома, Милка прибежала не к полумертвому Волку, а к матери, которой, почитай, никогда не знала. Марина впала в кому после отторжения подселенной личности. Ромашова загнали в снег – Игорь помнил даже место, где тот упал, а вот Кашурину отыскать в лесу не удалось. Чтобы унять волнения, чиновники проплатили для нее пятнадцать лет содержания на искусственном жизнеобеспечении, пообещав продлить по решению дочери. Теперь Одинцов видел, как это все выглядело в реальности: заброшенный ребенок, ворующий деньги, чтобы оплатить для матери шанс когда-нибудь вернуться в собственное тело.

– Ты ее не пыталась вытащить?

– Я искала, – всхлипнула Мила. – Все поле обегала. Где только не копала! Нет нигде. Потому и в Ледяной Дворец отправилась – думала, туда ее позвало. Но и там нет. Хотела достать денег, чтобы ее не убили, а потом в самую глубину Дворца идти. Но не знала я, правда не знала, что гада этого вытаскиваю. Кирилл понимал, скотина, что если я узнаю, то не стану тащить – еще и закопаю поглубже. А теперь что же получается? Я без денег, мама умрет, а гада этого я в собственной пасти из снега вытащила? Убью. И денег мне не надо.

Мила сжала кулаки. В ее голосе прозвучала такая решимость, что Одинцов невольно усмехнулся.

– Не надо, – проговорил он. – Убью я.

– Так ты же полицейский, – поразилась Мила. – Тебе нельзя. Ты же хороший.

– Поэтому и убью, – проговорил он. – Официально. Именно потому, что я хороший полицейский и работу свою привык делать до конца. Пятнадцать лет назад мне приказали убить Евгения Келина. Я просто выполню приказ. А ты мне поможешь.

Мила кивнула.

Игорь вошел в палату. Мальчик спал, вздрагивая во сне. У его кровати, держа сына за руку, сидела невысокая женщина. Одинцов поздоровался и представился. Женщина подняла на него выцветшие от страданий глаза. Сейчас в них плескалась радость пополам с пережитой тревогой.

– Он поправится, господин эксперт, – заверила она, хотя Одинцов ни о чем не спрашивал. – Врачи сказали, это может быть из-за того, что выздоровление было слишком внезапным.

– А они не сказали, симптомом чего может быть такое выздоровление?

Женщина испуганно сжала ладонь сына, так что тот застонал во сне. Попыталась совладать с волнением, пригладила волосы. Окинула Одинцова более внимательным взглядом, от которого не укрылся и его испачканный пиджак, и медицинский саквояж.

– Это чудо, – твердо заявила она. – Я много молилась. Это ответ на мои молитвы.

– Я сожалею, но ваши молитвы так и остались неуслышанными. Этот мальчик – не ваш сын.

В глазах женщины отразился гнев. Она встала, явно намереваясь попросить Игоря покинуть палату.

– Вспомните дело пятнадцатилетней давности, – проговорил Одинцов, не сводя с несчастной матери холодного взгляда. – Тогда глава секты Праведного Воскресения перенес несколько душ в чужие тела. Вы должны помнить. Это было на всех каналах и во всех газетах.

– Какое отношение… – начала женщина, но Игорь оборвал ее.

– В тело вашего сына поместили опасного преступника. Это не выздоровление, а преступление.

– Но это спасло моего сына! – воскликнула она, делая шаг навстречу Одинцову. – Даже если они преступили закон, я благодарна этим людям. Вы не знаете, каково это – когда твой собственный ребенок за всю жизнь ни разу не обнял тебя. Не знаете, как тяжело понимать, что он никогда не скажет даже пары слов, никогда не посмотрит в глаза, не сможет сам ходить, есть, поменять белье. Каково это – каждый день думать, что будет с ним, когда тебя не станет! А теперь он говорит, ходит, ест! Он обнимает и целует меня! Он говорит: «Я люблю тебя, мама!»

– Это говорит убийца трехсот сорока шести человек, виновник того, что пятьдесят три человека попали в лечебницу для душевнобольных. Он сделал много зла. И если мы позволим ему остаться в теле вашего сына, жертв станет больше.

Женщина замахала руками, отгоняя Игоря, словно навязчивую муху, но Одинцов продолжал:

– Вы можете сейчас выгнать меня, но тогда изгнание второй личности произведут по решению суда, а вас посадят за то, что укрывали преступника, потому что я не стану скрывать, что предупреждал. Вас ждет тюрьма, сына – лечебница. В лучшем случае лечебница, потому что, если гость освоится в теле, он просто выкинет хозяина туда, на другую сторону, не оставив шанса.

– Чего вы хотите?

– Позвольте мне вернуть вам сына. Вашего сына. Он больше не обнимет, не скажет «люблю», не посмотрит в глаза. Но это будет он, ваш мальчик, на долю которого выпало испытание, что по плечу не каждому. Но он не станет причиной смерти сотен человек.

Игорь говорил еще несколько минут. Видел, как в дальнем окошке палаты мелькнуло лицо Милы, на нем читалось нетерпение и ярость. На мгновение Игорь подумал, что ошибся, когда пошел к матери мальчика сам. Стоило пустить Милку. Та подняла бы на несчастную женщину свои злые глаза и сказала: «В теле вашего сына сидит гад, который свел с ума и убил мою маму. Дайте, я его прикончу».

Может, так было бы проще. Милка сломала бы ра-зом, а Игорь давил-давил-давил, пока что-то внутри бедной женщины не треснуло. Она согнулась, коснувшись губами вспотевшего лба сына, и отошла от постели, пропуская Одинцова. Некромант поставил саквояж на постель, достал нужную ампулу.

Горло Келину он перегрыз тотчас, как тот выкатился из норы. Мила уже стояла рядом, переступая белыми лапками между полозьев своих санок. Ньюфаундленд втащил тело на санки, и маленькая хаски рванула с места, увозя свой груз как можно дальше, туда, откуда его не сумеет достать никто, кроме нее самой.

Игорь еще немного постоял на краю леса, глядя, как мчится по снегу красивая, как плюшевая игрушка, некромантка Мила Кашурина. Он знал, что девчонка не вернется. Он сам ее отпустил, приготовил дежурные слова для рапорта, чтобы спрятать за ними маленькую хаски с санками.

Игорь пришел в себя за секунду до того, как сработал таймер на седуксене. Вытер платком розовую слюну – он, почитай, уже лет двадцать не прикусывал языка, но свою «улыбку» он отдал маленькой преступнице. Она сидела рядом: подрагивающая рука девочки лежала в ладони Одинцова. Он осторожно переложил эту руку на колено Милы, выгреб из кошелька деньги и запихнул в карман ее куртки. Потом на едва гнущихся ногах дополз до скоростного лифта, махнул медсестре карточкой. Он думал зайти к главврачу, отпустить Лысова и оформить годовую оплату содержания Марины Кашуриной, но сил хватило только на то, чтобы вползти в Лешкину палату. До стула Игорь не дошел – стёк по стене на пол, прикрыл глаза и тотчас заснул. Сперва ему показалось, что он видит Алексея – как в тот день, когда тот ушел: белый пушистый пес несся по снежному полю, и его след стрелкой указывал туда, куда Одинцов столько лет боялся поднять глаза. Но на этот раз было совсем не страшно – Игорь вгляделся в мучительную для глаз белизну, собака обернулась. Это была она. Мила Кашурина. Маленькая хаски, запряженная в санки.

Отчаянье и тоска, как пятнадцать лет назад, захлестнули Одинцова, но мгновением позже вспыхнула в уме мысль, заставившая тоску отступить: в этом мире такие некроманты, как он и Мила, не теряются. И лес не так уж велик, как кажется. Однажды они встретятся – там или здесь – и старый одноглазый ньюфаундленд попросит синеглазую пушистую девочку проводить его до Ледяного Дворца.