Бурный рейс Фицджеральд Френсис

– Как?

– Спереди. У меня лопаются глаза. Я, наверное, умираю.

– Глупости. Вызвать врача?

Она коротко, придушенно всхрипнула, страшно испугав его. Он позвонил и послал стюарда за врачом.

Молодой корабельный врач был измучен, бледен и небрит. Он кивнул – не слишком приветливо – и, повернувшись к Адриану, сухо спросил:

– Что у вас случилось?

– Моя жена плохо себя чувствует.

– Думаете, ей нужно успокоительное?

Несколько раздраженный небрежностью врача, Адриан сказал:

– Надеюсь, после осмотра вы сами поймете, что именно ей нужно.

– Ей нужен бром. По моему указанию спиртного ей здесь давать больше не будут.

– Дав чем дело? – изумленно спросил Адриан.

– Вы не знаете, что произошло нынешней ночью?

– Конечно нет – я спал.

– Миссис Смит целый час бродила по палубам в бессознательном состоянии. Сначала нам пришлось послать матроса, чтобы он следил за ней, а когда санитарка предложила ей лечь в постели, она ее оскорбила.

– О господи! – вырвалось у Евы.

– Мы с медсестрой всю ночи дежурили у постели стюарда Картона – он умер сегодня утром. – Врач поднял свой чемоданчик. – Я пришлю лекарство. До свидания.

Несколько секунд Адриан и Ева молчали. Потом он порывисто наклонился и одной рукой обнял ее за плечи.

– Не расстраивайся, – сказал он. – Это мы уладим.

– Теперь я вспомнила, – испуганно прошептала Ева. – Мое жемчужное ожерелье. Я выкинула его в океан.

– Выкинула в океан?

– А потом пошла тебя искать.

– Я же сказал, что спущусь в каюту.

– Мне не верилось. Я думала, ты с той девушкой.

– Ей стало плохо еще за обедом. А я просто лег спать.

Нахмурившись, он вызвал стюарда и заказал к завтраку бутылку пива.

– Простите, сэр, но в эту каюту запрещено подавать спиртные напитки.

– Безобразие! – зло процедил Адриан, когда стюард вышел. – Ты потеряла голову из-за шторма, а они тут раскомандовались. Я поговорю с капитаном.

– Ужасно, правда? – тихо сказала Ева. – Этот бедняга умер.

Она прижалась лицом к подушке и заплакала. В дверь постучали.

– Можно?

Неутомимый мистер Баттеруорт, безукоризненно одетый и свеженький, вошел в бешено дергающуюся от качки каюту.

– Ну как, вас все еще тянет к мистике? – спросил он у Евы. – Вы помните ваши вчерашние молитвы стихиям?

– Я не желаю вспоминать о вчерашнем.

Они рассказали ему про случай с санитаркой и, рассказывая, решили, что все это выглядит довольно смешно. Мистер Баттеруорт тоже посмеялся.

– Пойду добуду для вас пива, – сказал он. – А потом вам надо подняться на палубу.

– Не уходите, – попросила Ева. – У вас такой милый и бодрый вид.

– Да я ведь только на десять минут.

Когда он ушел, Адриан позвонил, чтобы заказать две ванны.

– Нам надо одеться понарядней и с гордым видом сделать три круга по палубе, вот и все, – сказал он.

– Наверное, – согласилась она, думая о чем-то другом. И через минуту добавила: – Симпатичнейший молодой человек. Он был очень мил вчера, когда ты исчез.

В дверь постучал стюард и сказал, что сегодня слишком опасно принимать ванну. Такого сильного урагана, объяснил он, не было в Северной Атлантике уже десять лет; на корабле нынче утром зарегистрировано два перелома руки – оба при попытке принять ванну. Одна пожилая женщина упала с лестницы и, говорят, едва ли выживет. А несколько судов непрерывно передают сигнал SOS.

– И мы пойдем им на помощь?

– Все они сзади нас, сэр, поэтому нам придется оставить их «Мавритании». Если мы попытаемся сменить курс на такой волне, нам выдавит иллюминаторы.

Перед этим нагромождением несчастий поблекли их собственные беды. Они запили свой поздний завтрак пивом, которое принес Баттеруорт, оделись и вышли на палубу.

Она оказалась более многолюдной, чем накануне, хотя сегодня передвигаться по ней – да и то с трудом – можно было, только держась за поручни или натянутые канаты. Страх выгонял людей из кают, где тяжкие всплески волн угрожали выбить иллюминаторы, а грузные кофры норовили переломать ноги, – и при этом каждый пассажир ждал, что с минуты на минуту прозвучит сигнал садиться в спасательные шлюпки. Действительно, едва Смиты поднялись на среднюю палубу, прозвучал гонг, а нижнюю палубу заполнила толпа стюардов и стюардесс. Но корабль был невредим – он пережил одного из членов экипажа: каютного стюарда Джеймса Картона готовились похоронить в море.

Церемония была чисто британской и очень грустной. Вдоль борта, под проливным дождем, стояли шеренги сдержанных, дисциплинированных мужчин и женщин, а тело Картона покрывал флаг Морской империи. Священник прочитал заупокойную молитву, провожающие спели гимн, и тело скользнуло в бушующие волны. Глядя на этот смиренный обряд, Ева исступленно разрыдалась и почувствовала, что в ней оборвалась какая-то до предела натянутая струна. Теперь ей действительно было все равно. Она с горячностью поддержала Баттеруорта, когда он предложил выпить у них в каюте шампанского. Ее настроение тревожило Адриана: обычно она почти не пила, и он не знал, как ему сейчас поступить. В ответ на его вопрос, не хочется ли ей спать, она просто рассмеялась, а присланное врачом лекарство так и осталось нетронутым. Делая вид, что слушает банальности нескольких Стэкомбов, он незаметно наблюдал за ней и с досадливым изумлением обнаружил, что Баттеруорту она отвечает по-дружески, почти нежно, – в отместку, как он решил, за его внимание к мисс Д’Амидо.

По каюте слоились полосы табачного дыма, ни на секунду не умолкали голоса гостей, и Адриан, вынужденный сидеть без дела в ожидании перелома погоды, начинал нервничать. Их путешествие продолжалось всего четыре дня – и они казались годами.

Два Стэкомба в конце концов ушли, но Баттеруорт остался. Ева уговаривала его принести еще одну бутылку шампанского.

– Мы уже достаточно выпили, – твердо сказал Адриан. – Тебе необходимо поспать.

– Я не хочу спать! – капризно выкрикнула Ева. – Ты уже окончательно взбесился. Тебе, значит, можно напропалую флиртовать, а когда я встретила человека, который… который мне симпатичен, ты хочешь запереть меня в каюте.

– У тебя истерика.

– Наоборот, я пришла наконец в нормальное состояние.

– Мне кажется, вам лучше уйти, Баттеруорт, – сказал Адриан. – Ева немного не в себе.

– Никуда он не пойдет. Я не хочу, чтобы он уходил. – Она пылко сжала руку Баттеруорта. – Только он один и отнесся ко мне по-человечески.

– Вам лучше уйти, Баттеруорт, – повторил Адриан.

Во взгляде Баттеруорта отразилась нерешительность.

– По-моему, вы несправедливы к жене, – отважился возразить он.

– Моя жена не в себе.

– Это еще не значит, что ее надо терроризировать.

Адриан потерял терпение.

– Проваливайте отсюда! – рявкнул он.

Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга. Потом Баттеруорт повернулся к Еве и, сказав: «Я загляну попозже», – вышел.

– Ева, опомнись, – проговорил Адриан, когда дверь захлопнулась.

Не отвечая, она угрюмо поглядывала на него из-под полуопущенных век.

– Я закажу обед в каюту, а потом мы попытаемся уснуть.

– Мне нужно послать телеграмму.

– Кому?

– Одному парижскому юристу. Я развожусь с тобой.

Его раздражение схлынуло, и он рассмеялся.

– Не говори глупостей.

– Тогда мне надо проведать детей.

– Вот это другое дело. А я закажу обед.

Он ждал ее двадцать минут. Потом нетерпеливо постучался в каюту напротив – няня сказала, что миссис Смит к ним не заходила.

С внезапным предчувствием беды он бросился наверх, заглянул в бар, обежал все салоны, даже толкнулся к Баттеруорту. Потом – нижняя палуба, средняя, прогулочная – ощупью, сквозь сырую ветреную тьму и косые струи дождя. Вахтенный матрос остановил его у груды спутанных канатов.

– На верхнюю палубу нельзя, сэр, приказ капитана. Одна волна уже дохлестнулась до радиорубки.

– Здесь не проходила молодая женщина, пассажирка?

– Вы не про эту… – Матрос повернул голову и умолк. – Эге, да ее уже нет!

– Значит, она пошла наверх, – тревожно сказал Адриан, – в радиорубку.

Матрос бросился на верхнюю палубу, Адриан, спотыкаясь, оскальзываясь, – за ним. Едва он выбрался из люка, корабль, под сокрушительным ударом огромной волны, резко завалился на борт, и он кубарем скатился по сорокапятиградусному откосу палубы, а у фальшборта – ошалевший, избитый – изо всех сил закричал:

– Ева!

Но его голос мгновенно поглотила штормовая тьма. Чуть мерцал, скудно освещая палубу, иллюминатор радиорубки, и Адриан увидел пробиравшегося вперед матроса.

– Ева!..

Ветер, словно тряпку, поволок его к спасательной шлюпке. Потом корабль содрогнулся, над ним поднялась искрящаяся блеклыми блестками гигантская волна, зависла – и Адриан вдруг разглядел Еву: в двадцати футах от него, у кожуха вентилятора. Оттолкнувшись от фальшборта, он ринулся к ней, но волна распалась и с оглушительным шорохом обрушилась на корабль. Яростный бурун – по грудь Адриану, – сбивая его с ног, устремился ему навстречу, и в бурлящей воде он увидел человеческую фигуру, и неистово вцепился в нее, и его стремительно потащило к борту. Потом он ощутил страшный удар о фальшборт, но не разжал рук, не выпустил свою добычу, и когда корабли медленно выровнялся, он остался лежать на мокром палубном настиле, и рядом с ним лежала Ева, прикованная к нему его отчаянной, мертвой хваткой. Следующего мгновения его память не сохранила.