Функция Золотько Александр

Двадцать третье февраля в общем в этом году отмечалось неплохо. Во-первых, суббота, и парням не пришлось изворачиваться на работе, чтобы сбежать на традиционную встречу. Сашка Зорин по случаю праздника с утра прибрал свою квартиру, к полудню явился Серега Новиков, позвякивая бутылками в пакетах, к двум часам, когда картошка с луком и салом изжарилась, прибыл Гаврила, тоже с бутылками.

– А Юрки не будет, – сказал, спохватившись, Зорин, когда Гаврила предложил дождаться всех, а потом уж садиться за стол. – Позвонил, сказал, что не получается, что на фирме у него завал, разброд и шатание…

– Ага, – угрюмо кивнул Гаврила. – Двадцать третьего февраля… Сука он, этот ваш Юра Манченко. Раз в год встречаемся, и то…

– И то, – кивнул Новиков, водрузив традиционную сковороду с картошкой на середину стола. – Мишку Медведя еще понять можно, из Норильска хрен наездишься.

– Ты еще про Олежку вспомни, – подсказал Зорин и поставил на стол запотевшую бутылку водки. – Вот кому далеко добираться… Целых полчаса на автобусе… Когда он в последний раз был на встрече? В позапрошлом году?

– Как бы и не раньше, – с задумчивым видом Новиков скрутил пробку с бутылки, не целясь, разлил водку поровну в стаканы. – Два года точно не приезжал, женился он четыре года назад, один раз приехал с благоверной на Новый год, и все…

– Ну, жена – это серьезно… – Зорин взял стакан и встал. – Жена – не стена, через нее просто так не перелезешь! Обязательно задержишься. Хотя в рыло Олежке очень хочется настучать. За семейные ценности!

– Это сейчас был тост или причина побоев? – осведомился Новиков, тоже вставая.

– Это – причина. А выпьем мы сегодня за нас, за мужиков, – сказал Зорин.

– Выпьем и снова нальем! – подхватил Гаврила, стаканы стукнули друг о друга, и приятели выпили и сели.

– Такие дела… – сказал Гаврила печально.

– Ты о чем? – поинтересовался Зорин.

– Он по поводу конца света печалится, – объяснил Новиков. – Он так ждал двадцать первого декабря – и тут такой облом. А потом еще и метеорит в Челябинске…

– Ты хотел конца света? – ласковым голосом спросил Зорин у Гаврилы. – Гаврюшенька, кто тебя обидел? Жизнь так прекрасна, мир чудесен и многообразен, а мы хотим, чтобы он того-этого?.. Что случилось?

Гаврила поковырялся вилкой в оливье и вздохнул.

– Ну, не держи в себе, милый, – засмеялся Зорин. – Тут все свои. Колись.

– Нечего тут колоться, – махнул рукой Гаврила. – Вам вот самим нравится, как мы живем?

– А как мы живем? – быстро спросил Новиков, поддев на вилку маринованный масленок. – По-моему, мы неплохо живем. Вот смотри – ам! И мы просто замечательно живем. Нет? Работа есть, квартира есть, любовница – даже у тебя есть. Или уже нет?

– Вроде есть, – пожал плечами Гаврила. – Если судить по нашей переписке в Сети – очень даже есть. А если по нашим встречам… Раз в месяц, она очень занята.

– Ага, голова болит… – сочувственно покивал Новиков.

– Не болит. Работы много. Я попытался ей подарки дарить, чтобы чаще приезжала, так знаете, что она заявила?

Зорин с Новиковым переглянулись и одновременно вздохнули. Нынешнюю пассию Гаврилы они знали, ее характер и привычки хорошо представляли себе по рассказам Гаврилы, потому сразу поняли ошибочность такой стратегии приятеля.

– И куда она посоветовала тебе засунуть подарки? – спросил Зорин.

– У меня и места такого нет, – печально вздохнул Гаврила. – А потом она сказала, что если я еще начну чудить, то она и меня пошлет туда же…

– А жениться не предлагал? – Новиков еще налил водки в стаканы. – Кольцо с бриллиантом, свечи, шампанское… А?

Гаврила молча посмотрел на Серегу и покрутил пальцем у виска.

– Согласен, – кивнул Серега. – Чушь спорол. Ну тогда выпьем. За нас, за холостяков!

Они выпили за холостяков. Потом за женщин, будь они неладны, за дружбу, за День Советской армии и Военно-морского флота.

И стало казаться, что праздник вполне себе удался. Они уже собрались выпить за тех, кто в сапогах, но тут позвонил Юрка Манченко. Он еще раз извинился за то, что не пришел, клялся и божился, что в следующий раз – обязательно, что в следующем году пошлет все дела побоку и явится.

– Скажи, что с него причитается, – потребовал Новиков у Зорина. – Скажи, что мы и на него покупали выпивку и он нам должен. Чтобы в следующий раз неповадно было. Нет, ты скажи…

Но Юрка все услышал сам, подтвердил, что, как порядочный человек, он должен. И готов. И даже немедленно. И…

– Он денег прислал, – немного растерянно сказал Зорин. – На телефон. Сто баксов…

– О! – Гаврила поднял указательный палец. – Гусар, люблю! Уважаю. Вот мы сейчас допьем то, что уже купили, а потом… Или нет, давайте я сбегаю в магазин, куплю.

– Гаврюша, сидеть! – приказал бдительный Новиков. – Никто никуда не бежит. У нас все есть.

– А если?..

– Никаких «если», человек не должен ждать милости от природы, а запасаться выпивкой с запасом. Не первый раз гуляем… – Новиков поднял стакан. – За традиции.

Они выпили за традиции. Собственно, традиций у них было немного. Если совсем точно, то две – собираться двадцать третьего февраля и пить водку, при этом только из граненых стаканов. Причем почему именно из стаканов, не помнил уже никто, Зорин полагал, что просто, когда собирались первый раз в его только что купленной квартире, не смогли достать нормальной посуды, а потом решили, что граненые стаканы – это стильно.

– Кстати, о традициях, – спохватился Новиков. – А не позвонить ли нам Олеженьке и не сказать ли ему все, что мы о нем думаем?

– У меня денег на счету не хватит, – предупредил Зорин. – На столько времени – не хватит.

– Тогда давай пошлем эсэмэс, – Новиков достал свой телефон. – Кто помнит, как пишется «волюнтарист» – через «о» или через «а»?

– В моем доме попрошу не выражаться, – хихикнул Зорин. – Напиши просто «мудак».

– Просто мудак… – пробормотал Новиков, нажимая на кнопки. – И засранец. И привет жене.

– Горячий привет жене, – сказал Гаврила.

– Горячий привет! И удачи в семейной жизни, – Новиков отправил сообщение и положил телефон на стол. – Вот кто-нибудь объяснит мне, что происходит на свете?

– Я объясню! – поднял руку, как первоклассник на уроке, Гаврила.

– Подожди, я еще не спросил. – Новиков опустил руку Гаврилы на стол, звякнула вилка и чуть не опрокинулся стакан. – Вот я спрошу, сразу и скажешь… Хорошо?

– Хорошо! – энергично кивнул Гаврила. – Но могу и прямо сейчас.

– Потом… – Новиков двумя пальцами потер свою переносицу, словно пытаясь вспомнить, о чем, собственно, собирался говорить. – Да. Вот объясните мне, почему люди в гости ходить перестали. Ладно, хрен с ним, все стало дорого, чтобы стол накрыть, нужно деньги потратить…

– Жмоты, – вставил Гаврила и полез в карман за деньгами. – Я могу сбегать в магазин… Хотите икры куплю? У меня денег хватит, не думайте…

– Потом, – сказал Новиков. – Потом, Гаврюша, обязательно сбегаешь… А сейчас объясни мне, почему люди в гости не ходят? Их, скажем, приглашают в гости. Просто так, не на день рождения, подарков покупать не нужно…

– Я же говорю – жмоты, – снова полез за деньгами Гаврила.

Зорин молча отобрал у него бумажник и бросил на диван.

– Мне сослуживец жаловался. Позвонил он, значит, приятелям и говорит, а не встретиться ли нам просто так за чашкой чаю. Не виделись сто лет, и ведь живут в километре друг от друга. Не можем, отвечают. В будний день сильно устают. Ты только прикинь, говорят, это же семь часов в офисе, домой придешь – сил уже никаких нет, мысль только об отдохнуть. Прикинь? А в выходной – отоспаться нужно. И там в квартире прибрать. Сослуживец им – так вы меня пригласите, если самим лень идти. Я, говорит, не устаю. Возьму, говорит, бутылочку и к бутылочке, приду… И знаешь, что ему ответили приятели?

– Не знаю! – сказал Гаврила.

– Ты что, сказали, не понимаешь – напрашиваться в гости неприлично. Неприлично, понятно вам? – Новиков замахнулся кулаком, чтобы врезать по столу, но в последний момент сдержался. – Эти хоть прямо сказали, а остальные придумывают чего-то, чтобы только не приходить и не приглашать… Зачем? Почему?

Зорин пожал плечами. Он и сам об этом задумывался, но так ничего придумать и не смог. Это было, это нельзя изменить, посему к этому просто нужно привыкнуть.

– За друзей! – предложил он очередной тост.

– Даже за этих уродов, – поддержал Гаврила. – За Юрку и Олежку! Юрка первый раз…

– Первый раз – не мудак, – сказал Новиков и засмеялся. – За друзей!

Они выпили за друзей. И еще за что-то, Зорин так и не понял, за что именно. Но выпил вместе с приятелями.

– А не пойти ли нам на балкон покурить? – спросил Новиков.

Зорин курить в квартире запрещал, пару раз отбирал сигареты у непонятливых гостей, поэтому все знали – курить только на балконе.

– Пошли, – Гаврила встал из-за стола. – Ты тут, Саня, без нас не пей…

Зорин помотал головой – как-то не пошла сегодня выпивка, вроде и торкнуло, но невесело как-то. Тоска подкатила комком к горлу и остановилась. Десять лет назад за этим столом сидело семь человек. Приятели с самого детства, соседи по старому, расселенному двору. Мишка Медведь уехал в Норильск, Олег Пелипейченко вроде как и недалеко живет, а будто на другой планете, Юрка Манченко вот в первый раз не приехал, оказалось, что есть и для него что-то более важное, чем друзья.

А еще они сегодня не выпили за Рыжего. Забыли. Зорин вздохнул. Нужно будет напомнить парням, но что-то они и так сегодня на взводе. Смурные какие-то…

– …и на хрена им я? – закончил фразу Новиков, входя в комнату с балкона. – Скажи – на хрена?

– Ну ты же отец? – совершенно трезвым голосом спросил Гаврила. – А она – твоя дочь.

– И что? Знаешь, когда я видел свою дочь в последний раз?

– В крайний, – поправил суеверный Гаврила.

– Что? А, да, в крайний… Знаешь когда?

– Не знаю…

– Два года назад. Вживую. По скайпу, понятное дело, я почти каждый день с ней переписываюсь. Ну не реже одного раза в неделю. Даже на день рождения не прихожу…

– Ну да, тебя Раиса как раз впустит в квартиру. – Гаврила сел к столу, взял в руку бутылку и задумчиво посмотрел в горлышко. – Закончилась, блин.

– В холодильнике есть еще, – сказал Зорин.

Когда Сережа Новиков начинал рассказывать о своей бывшей и о дочери, с которой он не может нормально встречаться, Зорин испытывал какое-то чувство, похожее на чувство вины. Раиса как-то предложила Новикову выбирать – она или друзья, Новиков психанул… И вот теперь только переписывается со своей дочерью через Сеть.

– Я ей даже подарков не дарю, перевожу денег, и все. С другой стороны – что я ей могу купить? Я ведь толком и не знаю, что ей нравится, что нет. Раиса года три назад потребовала денег на пианино, я отправил. А научилась Лизавета играть или нет…

– Так ты спроси?

– А это что-то изменит? – вопросом на вопрос ответил Новиков. – А я и сам не понимаю толком – хочу я быть с дочерью ближе или нет… Понимаете? У нее неплохой отчим. Нормальный мужик, если честно. Он о ней заботится, она к нему тоже неплохо относится… кажется. Я не спрашивал, с каких хренов мне у нее это спрашивать? Я ей пишу, она отвечает. И потом мне пишет – отвечаю я. Никто никому ничего не должен. И как мне понять – люблю я ее или только ритуал выполняю? Как понять?

– Во-от… – протянул многозначительно Гаврила. – А в Челябинске, например, многие узнали, как относятся друг к другу. Читал в Сети? Как рвануло – бросились к детям, к женам… Сразу все на места и расставило.

– Ага, – кивнул Новиков. – Нужен небольшой апокалипсис, чтобы понять – а любим ли мы кого-нибудь вообще. Или будем свою жизнь спасать. Вот ты к кому поедешь?

– Я? – переспросил Зорин. – Не знаю… Не задумывался.

– А это смотря какой апока… апокалипсис… – выговорил-таки Гаврила. – Если астероид шандарахнет, то никто никуда не поедет и не пойдет. Если большой астероид, понятное дело. Бац, потом стук, потом землетрясения и все такое… цунами…

– У нас цунами не будет, – сказал Новиков. – Землетрясение может быть, ударная волна…

– И этого хватит… – отмахнулся Гаврила. – Потом – снег, зима, голод… Твоя бывшая с дочерью отсюда почти в тысяче километров, хрен ты до нее доберешься. А я к своей нынешней… А черт его знает, пойду я за ней или нет? Вот не знаю… Пусть спасатели…

– Какие спасатели? Какие, к хренам собачьим, спасатели? – Новиков таки врезал кулаком по столу, тарелка слетела на пол и разлетелась на осколки. – Какие к свиньям спасатели, если долбанет астероид? Не такой, как в Челябинске, а настоящий, с километр… У спасателей тоже есть семьи, и их бросятся спасать в первую очередь. Ты бы стал раскапывать руины чужого дома, если неподалеку – твой? И там под камнями – твоя семья? Хрена лысого! Вся система сразу рухнет. Сразу! Сам прикинь – если этот спасатель – урод, такой, что и своих спасать не пойдет, – он что, чужих будет вытаскивать? Он себя спасать будет. Себя любимого! Нужно будет жратвы успеть насобирать, чтобы хоть на неделю дольше прожить. Нору теплую найти, топливом запастись… Либо для себя одного, либо для своей семьи… но никак не для кого-то чужого. Так что за мной или тобой никто не придет.

– Я… я пойду… – упрямо тряхнул головой Гаврила. – К тебе…

– А почему не к нему? – Новиков указал пальцем на Зорина.

– И к нему…

– Только мы живем в разных концах города, – напомнил Новиков. – Ты либо ко мне успеешь, либо к нему… Либо к своей нынешней…

– Ну чего ты так сразу…

– А как? Как? Мне как-то в голову пришло – если я вдруг поскользнусь в ванной и голову об умывальник проломлю… Через сколько меня хватятся? Через день? Через неделю?

– Ну… – протянул Гаврила, несколько ошарашенный постановкой вопроса.

– Вот тебе и ну… Мы с вами перезваниваемся раза три в год? Так? Так, не закатывай глаза. На мой день рождения, на твой, на Сашкин. Ну еще на праздники… пусть десять раз в год. Раз в месяц. С дочкой я раз в неделю… если напишу… она ведь занята, ей некогда… Если я не напишу ей, она может и внимания не обратить… значит, до ее или моего дня рождения… Вот ты мне позвонишь, Гаврила, а тебе скажут, что я вне зоны – что будешь делать? Ко мне бросишься?

Гаврила задумался, потом пожал плечами.

– Не бросишься, понятное дело. Плачу я за квартиру вперед на полгода, чтобы голову не морочить. Значит, что? Буду лежать в оплаченной квартире, пока кто-то не сообразит, что давненько меня не видел и не слышал. Бывшая заявления подавать не станет, да и живет она черт знает где. Дальше что? Друзья-приятели? Олежка Пелипейченко? Нет и нет, чего дергаться? Нужно будет – сам перезвоню… – Голос Новикова дрогнул, но Серега быстро взял себя в руки и усмехнулся. – Кстати, если думаете, что у вас будет как-то иначе… Про Рыжего нам его мама сообщила, помните? Мы на кладбище приехали, успели. А ко мне… Юрка Манченко денег на счет переведет? Сто баксов?

Зорин молча сходил на кухню, достал из холодильника бутылку водки, по дороге открутил пробку и, не присаживаясь, налил водку в стаканы.

– За Рыжего, – сказал Зорин, парни встали и, не чокаясь, выпили.

– А если зомби? – спросил вдруг Гаврила. – Если зомби, то ведь можно будет выжить? Это в постапокалиптическом антураже…

Фраза далась Гавриле непросто, но он справился.

– Будет та же самая хрень. И боюсь, больше народа живые убьют, чем мертвые. И вообще… – Новиков вздохнул. – Мы в хреновом мире живем. Мы точно знаем, что у нас даже апокалипсис толком не получится. Ведь всем известно, что после настоящего апокалипсиса уже ничего быть не может. А все надеемся.

– За надежду? – предложил Гаврила, и все снова выпили.

Дальнейшее Зорин помнил смутно. Проснувшись на следующий день, он долго пытался вспомнить – идти ему сегодня на работу или нет, потом сообразил, что пили они в субботу, а это значило, что у него есть целое воскресенье на то, чтобы прийти в себя.

Ближе к вечеру отзвонились ребята, сообщили, что добрались нормально, что все у них в порядке, а Серега Новиков даже извинился за то, что испортил всем настроение. Часов в девять позвонил Юрка Манченко и поинтересовался, как оно все прошло, но на приглашение приехать и самому посмотреть, ответил отказом.

– Некогда. Ну ты меня понимаешь?

– Понимаю, – соврал Зорин.

– Будешь рядом – заходи, – сказал на прощание Юрка.

Дежурная, в общем, фраза, и ответил на нее Зорин дежурно – конечно, зайду. Как обычно, в общем. Юрка жил на противоположном конце города, и отправляться туда просто так, без повода… Разве что на день рождения. А что, подумал Зорин, завалиться к нему на день рождения, да без предупреждения. Устроим праздник. А так, чтобы вдруг случайно оказаться возле Юрки – тут должно произойти чудо.

Оно и произошло.

Сложилась такая цепочка совпадений, что неожиданно для себя около четырех часов вечера двадцать восьмого февраля Зорин осознал, что находится в пятистах метрах от Юркиного дома. Вначале потенциальный клиент перенес время и место встречи, потом пообещал подвезти Зорина на своей машине до метро, только вот заскочит на минутку в одну фирмочку… Потом оказалось, что владелец этой фирмочки вот только-только отъехал, но его можно нагнать, нагнали в каком-то кафе, оказалось, что владелец фирмочки немного занят, что нужно подождать…

– Вы подождете? – спросил клиент.

– Да ладно, – сказал Зорин. – Я сам доберусь на маршрутке…

Маршрутка увязла в снегу, валившем с самого утра, Зорин выматерился и пошел к автобусу, срезая через микрорайон, и вот на автобусной остановке сообразил, что Юркин дом – вот сразу за этими девятиэтажками. Обойти их, там, кстати, магазин по дороге, можно будет бутылку какую-нибудь прикупить с закусью. И потом через сад всего метров сто. А поскольку Зорин успел замерзнуть, то получалось, что заскочить в гости – совсем правильно. Железобетонно.

Юрка у нас фрилансер, работает дома, в такую погоду его на улицу не выгонишь. Красиво было бы вообще его не предупреждать, но мало ли над чем он сейчас работает. А если у него дама?

Нужно позвонить. Спрятаться от режущего снега в магазин и позвонить.

В магазине было жарко, на плиточном полу лужи от растаявшего снега, ноги скользили, словно на катке.

Зорин достал телефон.

– Привет, Сашка! – сказал Юра Манченко. – Как дела?

– Холодно, – сказал Зорин. – А ты где?

– Дома.

– Один?

– Один.

– Так холодно… – шмыгнул носом Зорин.

– И?..

– И я тут решил воспользоваться твоим неосторожным приглашением и зайти…

– То есть теперь тебе нужно приглашение, чтобы зайти к другу? – поинтересовался Манченко. – Значит, мы уже не можем просто так…

– Можем. Чего это не можем? Я тебе звоню из магазина на предмет выбора выпивки.

– Не сходите с ума, юноша, – строгим голосом их военрука сказал Юрка. – У меня есть что пить и чем закусить. Просто заходи. Только давай быстренько, чтобы мы успели немного выпить и слегка закусить, мне скоро из дому убегать.

– Я пулей, – пообещал Зорин и вышел из магазина.

Ветер гнал снег ему навстречу, приходилось прикрывать лицо руками, щурить глаза. Где-то впереди маячили девятиэтажки, и где-то там был проход в сад.

Пулей, пробормотал Зорин. Стремительной и бронебойной.

Ему казалось, что он не идет, что на самом деле ветер его остановил, он только перебирает ногами на одном месте, а иллюзию движения создают хлопья снега, проносящиеся мимо. Хотелось повернуться к ветру спиной и идти так, как в детстве.

Внезапно начался сад, замерзший, заснеженный, шипящий что-то под напором ветра.

Между деревьями снегу было по колено, проезжая часть и тротуары вокруг сада тоже были не очищены, но недавно проехала какая-то машина, оставив колею. Вот по ней Зорин и пошел.

Хороший хозяин собаку в такую погоду не выгонит, бормотал себе под нос Зорин. Даже собаку. Сейчас выпить… Нет не выпить, просто попить чаю. Горячего. Очень горячего. Ветер выдул из-под куртки Зорина остатки тепла, и зубы начали выстукивать дробь.

Третий подъезд, напомнил себе Зорин. То есть второй справа.

Дверь в подъезде, слава богу, была не на кодовом замке и не с домофоном. Ветер то распахивал ее, то с грохотом припечатывал к дверной раме. Зорин поймал дверь, придержал ее и проскочил вовнутрь подъезда.

Дверь оглушительно грохнула за спиной.

В подъезде было сумрачно и пахло мочой. Стены размалеваны граффити разной степени сложности: от затейливой вязи до простой и безыскусной констатации нетрадиционной ориентации какого-то Валета. Но лифт, как ни странно, работал, несмотря на припаленную кнопку.

После ее нажатия что-то лязгнуло, и натужно загудел мотор. Лязгнуло еще раз. И еще, словно лифт отмечался на каждом этаже.

Дверь открылась с недовольным урчанием. Лифту тяжело, подумал Зорин. Он старый, поэтому – ему тяжело. И противно, подумал Зорин, войдя в кабину. Стены были исписаны всякой чушью, динамик связи с лифтером весь залеплен засохшими жвачками, тусклая лампа светилась еле-еле, а на полу была лужа, возможно, от снега, но запах, стоявший в кабине, наводил на разные размышления.

– Восьмой этаж, – сказал Зорин и нажал кнопку, отсчитав вторую сверху.

На половине кнопок надписи уже стерлись, а поверхность других была оплавлена.

Только бы не застрять, сказал Зорин. Лифт натужно кряхтел и громыхал, время от времени что-то со скрежетом цеплялось за кабину, или это какая-то железяка кабины царапала стены лифтовой шахты.

Дверь открылась.

Зорин, топая ногами, чтобы стряхнуть с ботинок налипший снег, подошел к двери. Надавил на кнопку звонка. Раз, а потом еще два коротких после паузы – это был их особый звонок, еще с детства. Это значило – открывай скорее, пришел друг.

– Кто там? – глухо донеслось из-за двери.

– Сто грамм! – дежурно ответил Зорин. – Открывай, это я.

– Кто «я»? – спросили из-за дверей, и до Зорина наконец дошло, что голос-то не Юркин.

Зорин посмотрел на номер квартиры и выругался про себя. Он не помнил номера Юркиной квартиры. Третий подъезд, восьмой этаж. Номер можно высчитать: третий подъезд, четыре квартиры на этаже. Два подъезда по девять этажей – семьдесят два, плюс семь этажей этого подъезда – двадцать восемь, вместе сто. Получалось, что Юркина квартира – сто первая.

На двери номера не было.

– Что вам нужно? – спросили из-за двери.

– Это квартира номер сто один?

– Нет, – ответили из-за двери. – Это сто пятая квартира.

– Сто пятая… – протянул Зорин.

Это значит, что лифт привез его на девятый этаж.

– Извините, ошибся, – сказал Зорин.

Точно. На стене возле лифта краской через трафарет была написана девятка, полустертая, но все-таки читаемая. Контуженый лифт в сочетании с тормознутым пассажиром способны творить чудеса, констатировал Зорин. Ведь сразу нужно было понять, что этаж – последний. Вон, металлическая лестница на чердак.

– Извините! – сказал Зорин двери и пошел вниз по лестнице.

Окно на площадке между этажами было заколочено фанерой, угол кто-то отодрал, и из-под него в подъезд влетали крупные хлопья снега. Влетали и укладывались в небольшой сугроб возле стены. От мусоропровода несло гнилью.

Дом, в котором жил Юрка, когда-то был если и не элитным, то добротным. Сейчас он в трущобы не превратился, но уверенно двигался в этом направлении. И, что самое смешное, сказал однажды Юрка, никто снаружи не пытался дом разрушить или превратить в свалку – сами жители гробили свое жилище. Денег на домофон не собрали, ремонтировать или даже прибирать подъезд – не желали. Обычное, в общем, дело.

Лампочки на лестничных клетках тоже вкручивать не собирались.

Зорин подошел к двери и нажал на кнопку звонка. Прозвучала птичья трель. Странно, подумал Зорин, не такой был звонок у Юрки. Обычный, гудящий. Поменял, наверное.

– Кто там? – спросил из-за дверей незнакомый голос, на этот раз – женский.

– Простите, это сто первая квартира? – Зорин задал вопрос неуверенно. Юрка говорил, что дома один, а тут – дама. Похоже – молодая.

– Нет, – ответила молодая дама, – это девяносто седьмая квартира.

– Извините, – автоматически произнес Зорин.

Что значит – девяносто седьмая? Это никак не может быть девяносто седьмая квартира, разве что… Да нет, ни при каком раскладе это не могла быть девяносто седьмая квартира. Только что Зорин был на девятом этаже и там номер квартиры был – сто пять. Зорин спустился на один этаж – два лестничных пролета – и попал на восьмой этаж. На восьмой. И квартира в этом месте должна быть сто первая. Юркина квартира.

Зорин поднял руку к звонку, но не нажал.

Чего бы ему, интересно, врали из-за двери? Шутка такая у Юрки? Если шутка, то сейчас Зорину не стоило звонить и подставляться дальше. Нужно что-то придумать, чтобы не выглядеть полным дураком.

Что бы такое придумать?

Зорин прошел по площадке до лифта, остановился. Можно, например, просто повернуться и уйти. Ну его, в конце концов, к чертям собачьим, этого Юрку. Шутить надумал? Дурацкая шутка. Ну да, хотел Зорин отогреться и друга повидать, но тот начал чудить – пусть потом извиняется, дубина.

Зорин нажал на кнопку лифта.

Все, не сложилось так не сложилось. Если Юрка сейчас наблюдает в дверной глазок за поведением приятеля – если он что-то в такой темноте может рассмотреть, – то, увидев, что Сашка Зорин собирается уезжать, обязательно откроет дверь. Что он, совсем дурак, что ли?

Лифт, громыхая, спустился с девятого этажа. Двери со скрежетом открылись. Зорин оглянулся на Юркину квартиру. Тишина. Глазок, кстати, светится желтой точкой – никто в него не смотрит. Ну и пожалуйста, пробормотал Зорин, внезапно обидевшись. И пошел на фиг…

Зорин уже почти шагнул в лифт, когда обратил внимание на цифру справа от него. Номер этажа. Цифра «семь».

Твою мать, протянул Зорин и придержал створки лифта, когда они попытались закрыться. Седьмой этаж? Не может быть. Вот просто быть не может, и все тут. Я же только что спустился с девятого этажа. Два пролета. Это должен быть восьмой этаж. Какая, на хрен, семерка?

Зорин достал из кармана мобильник, вернулся к квартире и присветил себе экраном, словно фонариком. Табличка с номером над дверью была. Девяносто семь – значилось на этой табличке. Квартира рядом была с номером девяносто восемь, на еще одной двери номера не было, а последняя была сотой. Единица и два ноля.

То есть если бы Юрке Манченко пришла в голову идея подшутить таким странным образом, то ему пришлось бы менять номера как минимум еще на трех квартирах. Не бывает. И чтобы Юрка все это подготовил и ждал прихода кого-то из приятелей… Не судебных же исполнителей он пытался обмануть, в самом деле?

Принцип «лезвия Оккама» Зорин толком не помнил, но был уверен, что не стоит придумывать какие-то невероятные объяснения простым вещам. Он просто проскочил мимо восьмого этажа. Прошел, не заметив.

Мысль, если честно, не слишком успокаивающая. То есть если Зорин способен на ходу отключиться и проскочить четыре пролета вместо двух, то тут впору обращаться к мозгоправу.

Расскажу Юрке, подумал Зорин, обхохочется.

Дверь лифта закрылась, Зорин пошел наверх пешком. На улице уже совсем темно, в подъезде – хоть глаз выколи, только снизу проникает легкий отсвет – где-то еще сохранилась лампочка. Свет от мобильника позволял видеть ступеньки и не поставить ногу в кошачье дерьмо.

Два пролета, все точно. Зорин огляделся и вздрогнул, увидев металлическую лестницу на чердак. Зачем-то поднялся по ней и подергал замок, висевший на чердачной двери. Девятый, мать его, этаж. Все точно. И номера квартир от «сто пятой» до «сто восьмой».

Мать, вырвалось у Зорина.

Не мог же пропасть целый этаж, в самом деле? Не мог! Так не бывает.

Зорин нажал кнопку на телефоне.

– Да? – ответил Юрка.

– Слушай, Юрчик, – Зорин кашлянул. – Прости балбеса, но я забыл, где ты живешь.

– Здрасьте! – засмеялся Манченко. – Мартышка с возрастом слаба мозгами стала!.. Дом три, квартира сто один.

– Восьмой этаж? – спросил Зорин.

– Восьмой этаж, третий подъезд. Только ты там давай быстрее, а то у меня всего несколько минут до выхода.

– Х-хорошо, я быстро… А скажи… – Зорин хотел спросить, а нет ли в доме Манченко подъезда с неправильной нумерацией этажей, но сдержался. – Ладно, через пару минут буду.

Все просто – Зорин просто ошибся подъездом. Или домом. Нужно выйти и восстановить ориентацию… Зорин не удержался и хмыкнул. Ориентировку нужно восстановить, с ориентацией у нас все хорошо. Мелькнула мысль вызвать лифт, но потом Зорин решил спуститься пешком и на всякий случай пересчитать этажи.

Их оказалось восемь.

Нумерация нарушалась только между девятым и седьмым, а так – все было нормально. Когда Зорин дошел до третьего этажа, туда приехал лифт, и пожилая женщина, облепленная снегом, вышла из него. Зорин еле удержался, чтобы не спросить по поводу отсутствующего этажа. Собственно, удержало его богатое и живое воображение. Он представил себе, как на такой странный, мягко говоря, вопрос женщина обзовет его алкоголиком или наркоманом. А то вдруг поднимет крик и станет звать на помощь.

Зорин вышел из подъезда.

Снег лупил в лицо, ветер свистел в ушах. На подъезде была табличка с номером. Подъезд номер три. Все точно. Подъездом Зорин не ошибся. Да и как тут ошибиться, если их всего четыре? А вот домом…

Ни хрена не разобрать вокруг. Белая холодная каша вокруг, только видны квадраты освещенных окон. Дом вроде правильный. Вроде бы…

Зорин на всякий случай прошел вдоль фасада. Номер дома был намалеван на торцевой стене. И номер этот был «три».

Может, с нервным смешком спросил себя Зорин, позвонить и спросить название улицы? Может, все настолько запущено в голове у Зорина, что он тупо спутал улицу? Нужно было от магазина двигаться, скажем, налево, а не направо.