Улитка на ладони Венгловский Владимир

Сегодня на рассвете я снова видел старый мир. Мираж поднимался над пустыней призрачными домами, огромными, как вставший на дыбы песчаный кит. По уходящим в никуда дорогам ехали вереницы мехов, но не диких, а домашних, прирученных, с сидящими внутри людьми. Еще в мираже была трава, зеленая, цвета мечты. Опять возникло щемящее чувство утраченного чуда, которое можно увидеть, но к которому нельзя прикоснуться. Но мне все равно казалось – протяни руку и принесешь в наш мир часть давно исчезнувшей красоты.

А потом в небе появились сверкающие шары. Они спускались на землю, оставляя за собой слепящие следы.

– Дарен, ты не думаешь, что твоя карта обманчива? – спросила Анрика.

Мираж, который видел только я, растаял в жарком мареве пустыни, но перед глазами остались блики от сверкающих сфер. Я обернулся. Анрика сидела на большом камне и чесала живот Фиалке. Корова разлеглась на спине, растопырила все шесть лап и блаженно урчала, когда пальцы скребли ее толстую кожу между выступающих сосков.

– Нет, – сказал я, поняв, что держу в руках свою карту. Возле меня на песке были начерчены линии, и я стер их ладонью. – Это правда.

– Почему ты так уверен? Может быть, это лишь твои фантазии?

Анрика неосторожно задела засохшую рану, Фиалка взвизгнула, перевернулась на живот, поднялась на ноги – тоненькие, как хворостинки (удивляюсь, как коровы могут на них так быстро бегать), и обиженно ушла, насколько ей позволила длина привязи.

– Просто знаю, – ответил я.

С недавних пор, после возвращения из видений в реальность, я обнаруживал нарисованные возле себя на песке следы, в которых кривая линия дороги бежала среди барханов. Тогда я начал оставлять рядом бумажный лист и карандаш. Так появилась карта. Она звала меня покинуть селение и уйти за горизонт.

«Ты всего лишь мальчишка, – сказал Стас в тот последний вечер. – Глупец и рохля, который погибнет во время первой же бури. В пустыне выжить нельзя».

– Ты ведь мне поверила. Мне, а не Стасу, – протянул я руку Анрике. – Пойдем?

– Я устала. Давай еще немного отдохнем.

Анрика легла и закрыла глаза.

– Давай, – согласился я.

– Может быть, я тогда поступила глупо, – прошептала она.

Горячий полуденный ветер гулял среди барханов. Безжалостно палило солнце, спасением от которого служила лишь ночная прохлада. Но в темноте приходил страх. По ночам мы сидели возле костра и прижимались друг к другу. Было приятно чувствовать рядом Анрику и ощущать тепло ее тела. Потом Анрика засыпала у меня на коленях. Языки пламени освещали ночной мир, отбирали у него крошечное пространство. В вышине пищали быстрые летучие создания, гоняясь за ночными бабочками. Насекомые прилетали к огню, врывались в круг света и погибали, вспыхивая яркими искорками. Мир темноты жил своей собственной жизнью. Непонятной, враждебной и чужой для вернувшихся на Землю людей.

Я сидел, смотрел на лежащую Анрику и вспоминал прошедшую ночь, когда девушка мерно посапывала, опустив голову мне на колени, и по ее щеке спускался локон с застрявшими песчинками. Из-под воротника выглядывала тонкая шея, и мне безумно хотелось поцеловать Анрику. Сначала в щеку, отведя волосы в сторону, а затем медленно опуститься на шею. Нет! Я не должен был об этом думать! Но в памяти упорно возникали рассказы Стаса о том, как они с Крошкой… Вот черт возьми! Ты действительно рохля, Дарен! Слабак, никчема и рохля! Другой давно бы уже отважился в свои семнадцать лет! Как были приятны губы Анрики, когда мы с ней в первый раз поцеловались. Воспоминание разлилось по телу теплой волной.

Ночью Анрика что-то прошептала во сне. Ее губы приоткрылись, и я потянулся к ним, наклонился ближе. Оказалось, что Анрика не спит, она посмотрела на меня и спросила:

– Что ты делаешь?

– Ничего, – смутился я, встал, подложил свою куртку под ее голову, подошел к Фиалке, сел на песок и принялся выбирать колючки из спутавшейся коровьей шерсти.

Фиалку мы нашли несколько дней назад. Визжа от страха, она выскочила из ложбины между барханами. Ее длинная шерсть и ноги были испачканы кровью, корова оставляла за собой красные следы. Пробежав полпути к нам, она упала и забилась, вздымая кучи песка. На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.

– Песочник, – прошептала Анрика.

Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.

Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше. Они свободно проходят сквозь песок, а живут в подземных пещерах.

– Видишь! – прокричал я песочнику, поднимая самострел. – Корова моя, не суйся!

Некоторое время мы играли с ним в гляделки. Затем песочник втянулся в бархан, и я ощутил, как предательски дрожат ноги. Чтобы не показать страха, я сделал шаг по направлению к корове, затем еще один на непослушных, негнущихся ногах.

– Чего же ты! – Анрика обогнала меня и первой подбежала к раненому животному. – У нее живот разорван! Дар, быстрее!

Коровьи внутренности вывалились из рваной раны и лежали на песке белыми червями. Пересиливая тошноту, я принялся засовывать их обратно ей в живот. Корова дернулась.

– Держи ее! – бросил я Анрике.

Девушка начала гладить коровью голову, что-то ласково нашептывая. Внутренности были в слизи и песке. Оставшуюся во фляге воду, чтобы их обмыть, тратить я не собирался. Все равно не выживет, подумал я тогда. Но Фиалка выжила. Анрика зашила рану иголкой с ниткой, корова пролежала сутки, а потом встала и пошла за нами, требуя еды. Когда я вспоминаю тот день, меня пронизывает неприятное ощущение запоздалого страха. Я поступил слишком необдуманно, ведь песочник мог подкрасться, когда я возился с коровой.

Этой ночью я выбирал прилипшие к Фиалкиной шерсти колючки и смотрел на Анрику. Девушка уснула, лежа на боку и повернувшись ко мне лицом. Чтобы уберечься от холода, она крепко стянула все завязки, и теперь одежда облегала ее талию, подчеркивая округлость бедер. Я всегда, сколько себя помню, любил Анрику. С самого детства мечтал, как мы вырастем, поженимся и будем жить в одном доме, но никогда раньше не замечал в ней такой привлекательности. Как говорил Стас, более старший, строящий из себя умудренного жизнью мужчину, «главное расстегнуть девчонке рубашку. Когда груди с набухшими сосками окажутся в твоих руках – все, она твоя, может уже не сопротивляться». Я представил груди Анрики под обтягивающей курткой – маленькие, упругие… И желанные, добавил я непривычное для себя слово. Затем отвернулся и посмотрел в ночь. Далеко в пустыне блуждали светлячки огненных ящериц.

Интересно, Стас струсил, когда я показал ему свою карту и предложил уйти? Крошка, может, и нет, она всегда была сорвиголовой, а вот Стас определенно сдрейфил. Причем он посчитал себя правым. Конечно, зачем ему верить в фантазии того, кого считают сумасшедшим? Стаса ждет распланированная жизнь, предопределенная для сына вождя. Он станет охотником. Лучшим в селении. Будет приносить Крошке добычу, а куча выбегающих из дома ребятишек приветствовать его радостным гамом. Потом мой друг сам займет место своего отца и станет вождем. Если, конечно, снова не подует черный ветер. Или песочники не соберутся в стаю. Или песок не захлестнет селение гигантской волной, вместе с которой придет кит.

Ты считаешь себя смельчаком, Дарен-рохля? Может быть, это ты трусливо убежал от обычной жизни, а Стас был прав? Ты действительно собираешься в одиночку спасти мир? Не в одиночку – с Анрикой.

В своих видениях я вижу солнце желтым, таким, как оно было раньше, а не большим бордовым диском, что поднимается сейчас над горизонтом. Миражи преследуют меня уже много лет, показывая картины давно забытого мира, который существовал миллионы лет назад. Мы уходим, возвращаемся, а привычного дома больше нет. Говорят, что «Центавр-1» попал во временную ловушку, раз вернулся на Землю слишком поздно. Мои предки не нашли среди звезд для себя нового дома. За время их скитаний Землю заселили другие создания. Погибли и снова заселили, но уже иные. Бесконечная череда тысячелетий скрывает под песчаными заносами историю неведомых цивилизаций.

Но нынешняя Земля никогда не станет для нас домом. Во всяком случае, для меня, хотя я родился здесь, в забытом поселке посреди бесконечной пустыни. И мой отец здесь родился и мой дед. Несколько поколений моих предков провели свою жизнь под багровым солнцем.

Мне кажется, что старый мир можно вернуть, и я могу это сделать, главное – прийти в нужное место, указанное на карте. Люди говорили, что я сумасшедший. Говорили, что в пустыне не выжить – меня либо сожрет кит, либо убьют песочники. Возможно, я безумен, но пока все, что я изобразил на карте, встретилось мне и в реальности. Потому что я могу видеть пустыню.

Сегодня на рассвете меня разбудила Анрика.

«Ты уснул», – прошептала она.

Я почувствовал ее губы, когда они мягко прикоснулись к моим, и с жадностью поцеловал в ответ. Обхватил Анрику за талию, прижал к себе. Мы целовались так впервые, жадно, взахлеб, будто боялись вырвавшихся чувств. Наконец Анрика освободилась и подбежала к Фиалке.

– И-и-и-ик, – сказала корова, тычась мордой в ее протянутую ладонь. – И-и-и-ик.

«Есть давай».

Я поднялся и выжал во флягу воду, собранную сплетенным из побегов перекати-поля полотном. Каждый вечер я натягивал его на воткнутые в песок прутья, и к утру оно впитывало воду, которой хватало на день пути.

Теперь я вспоминал, как было приятно прижимать Анрику к себе. Ощущать, что она моя, единственная в целом мире. Сегодня будет новая ночь. Я боялся ее и ждал. Ждал с надеждой и нетерпением и боялся сделать что-то не то, повести себя неправильно и лишиться Анрики навсегда. Она же вела себя так, будто в это утро ничего не случилось.

Анрика подошла, остановилась у меня за спиной и посмотрела на карту в моих руках.

– Ты точно знаешь, куда мы идем? – спросила она.

– Смотри, это маяк, – указал я точку на карте. – По моим расчетам, сегодня мы должны увидеть его свет.

– Мы идем к маяку?

– Да.

– Ты этого не рассказывал, – нахмурилась Анрика. – Я думала, что мы идем туда, где находится разбитый звездобег.

– Звездолет, – исправил я. – Или, вернее, космический корабль, «Центавр-1». Все, что от него осталось, ведь корабль в старину был разобран на части. Да, именно туда мы и направляемся. Я видел это место в своих видениях. Оно зовет меня, будто является ключом к моим воспоминаниям. Говорят, что смотритель маяка жив до сих пор, хотя про него рассказывал еще мой дед.

– Такой старый? – удивилась Анрика.

– Может быть, он один из Вечных? – предположил я.

Анрика пожала плечами:

– Вечные лишь легенда.

– Пойдем? – спросил я, складывая карту и пряча в сумку.

Затем закрыл глаза и сосредоточился, пытаясь вызвать то странное чувство единения с пустыней, когда холод шевелится в затылке и опускается по рукам ледяными струйками. Оно стало появляться после смерти отца, когда я вставал на рассвете и учился стрелять, ведь отец всегда хотел, чтобы я тоже стал охотником. Но упрямая стрела никак не хотела попадать в мишень. Глотая слезы, я искал ее среди песка, заряжал самострел и вновь стрелял, пока однажды не слился вместе с ней в полете. Я летел со стрелой и знал, что попаду в черный центр мишени. Видение длилось секунду, я очнулся, и меня затрясло от холода.

Я запомнил то чувство. С тех пор иногда я вызывал его сознательно, порой оно являлось незваным. Но сейчас приходить не хотело. Тогда я представил, что становлюсь легким-легким. Невесомое тело отрывается от земли, вместо рук вырастают белые крылья, потоки ветра подхватывают меня и несут ввысь. Но нет – я не птица, я – большая светящаяся сфера. Начинает колоть в пальцах, я опускаю ладони на песок, и ощущение бесконечности пустыни расходится в стороны невидимыми волнами. Глаза закрыты. Я взбираюсь на проходящие под песком горы, мимо песочников и светящихся кристаллов, бегу по каменной гряде. Дальше, еще дальше на восток, где в вышине сияет фонарь маяка.

В противоположной стороне, на западе, бушует ураган. Пустыня бурлит и клокочет, песчаные волны вздымаются и несутся на запад, где стоят две маленькие человеческие фигуры. Я вижу толстую с жировыми складками спину кита, роющего песок вдоль гряды. Он идет перед ураганом и ищет добычу. Если мы пройдем по гряде, кит не сможет нас достать, но как спастись от стихии?

Я вожу карандашом по карте, рисуя безопасную дорогу. Ломаная линия смещается правее старого пути и заканчивается маленьким кругом.

– Что это ты нарисовал? – прошептала Анрика.

– Нам туда, – махнул я рукой, указывая путь.

Только бы успеть до бури. На горизонте ударил фонтан песка. Кит, высунувший на поверхность макушку, тяжело вздохнул, и по пустыне прокатилось протяжное «У-х-ххх!».

Корабль мы увидели издалека. Не космический, а обычный. Искореженный парусник был наполовину засыпан песком, над пустыней возвышался его нос, торчали две чудом сохранившиеся мачты и сломанное полозье. Обрывки парусов трепетали на ветру грязными лохмотьями.

– Мы шли к кораблю? – спросила Анрика. Она с тревогой оглядывалась.

Горизонт на западе потемнел. Стена песка поднималась в воздух, закрывая небо. Фиалка попыталась вырвать стягивающую шею веревку из рук девушки.

– Успокойся!

Анрика хлопнула корову по макушке раскрытой ладонью. Фиалка обиженно захныкала.

– Быстрее, – сказал я. – Переждем ураган внутри. Другого выхода нет.

Я почувствовал корабль, когда мысленно путешествовал по пустыне. Укрыться в нем казалось хорошей идеей. Сейчас, глядя на ветхие доски, эта мысль уже не выглядела удачной. Старая древесина кое-где проросла колючками. В борту над самым песком зияла пробоина.

– Это сделал кит, да? – спросила Анрика.

Я заглянул внутрь. В темной глубине ползали несколько светящихся жуков, и ворчливо жаловался ветер. Из-за колючек забираться пришлось с осторожностью. Как я ни старался, но одна из них скользнула по лицу, едва не задев глаз, и на щеке осталась глубокая царапина.

– Ч-черт! – выругался я.

В темноте кто-то зашевелился. Анрика вскрикнула. Я выхватил самострел и направил в сторону фигуры, выглядывающей из-за кучи мешков.

– Не надо в меня стрелять, – мысленно сказал незнакомец. – Я безоружен. И весьма мирен.

Он нагнулся, поднял сплетенный из тонких веток фонарь, в котором копошились светящиеся жуки. Тусклый свет осветил его лицо, выхватив из темноты выпученные глаза и смеющийся широкий рот.

– Зеленокожий? – удивился я.

– К вашим услугам, – кивнул он, продемонстрировав пластины хитинового панциря на голове.

Со щелчком сложился и разложился гребень с острыми колючками. Я внимательно вгляделся в зеленое лицо. Через левый глаз жителя пустыни пробегал шрам и опускался на губу, отчего казалось, что зеленокожий все время насмешливо прищуривается. Одет он был в куртку из кожи огненной ящерицы. На его плече висела потертая сумка.

У зеленокожих нет собственных имен. Как их только не называют: пересмешниками, теми, кто забирается в головы, гоблинами. Некоторые даже считают, что зеленокожие неразумны, просто их мастерство подражания трудно отличить от поведения человека. Но я знаю, что это ложь. Они такие же, как мы, просто людям трудно это признать.

– Обычно я зарываюсь перед бурей, – вздохнул зеленокожий. – Но сейчас это бес-по-лезно. Чувствуете, какие волны надвигаются? Хр-р-ра! Выкопает. И закопает вновь, но уже мертвого. Поэтому я спрятался здесь.

– Думаешь, обшивка выдержит? – спросил я, глядя, как Анрика привязывает Фиалку к основанию мачты.

Порыв ветра занес в корабль пригоршню песка. Зеленокожий подошел к пробоине, открыл клетку-фонарь и вытрусил жуков наружу.

– У нас есть Последняя Песня, – сказал он, вернувшись на место. – Ее надо петь перед смертью, когда не успеваешь завершить паломничество.

Зеленокожий сел на корточки и затянул песню, не мысленно, а в голос. Она была похожа на шуршание песка и завывание ветра.

– О-у-у-о-а-а-а! – пел он, раскачиваясь. – Ш-ш-ш-ш.

– Помоги заделать дыру, – обратился я к Анрике.

Мы принялись таскать тяжелые, наполненные песком мешки к пробоине, волоча их вдвоем по полу. Видимо, мешки использовали в качестве балласта, чтобы придать кораблю нужную устойчивость.

– Ш-т-ш-т-о-о-у-а-а-а! – завывал зеленокожий.

Его глаза подернулись пленкой.

– Пожалуйста, пусть он замолчит, – сказала Анрика.

Я стукнул зеленокожего по спине. Он посмотрел на меня мутными глазами, отполз к носу корабля и там продолжил свое заунывное пение. Фиалка принялась грызть веревку.

– Глупая, – сказала ей Анрика. – Снаружи ты не выживешь.

Я дотащил последний мешок и взвалил на образовавшуюся кучу, перекрывая единственный лучик света. Мы оказались в кромешной темноте. Даже светящиеся жуки куда-то попрятались. Анрика прикоснулась к моей руке и прошептала:

– Я хочу жить.

– Мы выживем, – сказал я. – Надо только крепче привязаться к мачте. У меня есть веревка.

Я достал из сумки бечеву, помог закрепиться Анрике и привязал самого себя.

– Иди сюда, – бросил я зеленокожему.

Тот не ответил. Оставалось только ждать. Я прижал ладони к холодному дереву. Корабль скрипел под порывами налетающего ветра. Снаружи стучал песок. Зеленокожий, не замолкая, пел Последнюю Песню. Его голос то набирал силу, превращаясь в вой, то затихал, становясь жалобным бормотанием, переходящим в плач младенца. Вторя жителю пустыни, хныкала Фиалка.

Я почувствовал корабль. Растворился в скрытом неистовстве и жажде свободы. Корабль, который всю свою жизнь мчался в песках, теперь стал пленником пустыни. Он ждал ураган, как свободы, как избавления, как память о последнем походе, когда он шел наперегонки с китом. Сквозь рокот оставшейся в прошлом бури я услышал чужие голоса.

«Он нас догоняет!»

«Быстрее! Поставьте паруса!»

«Нет! Не выдержат мачты!»

Впереди возвышались скалистые рифы. Стоит их достичь, зацепиться брюхом за острые выступы, и кит останется без добычи.

Крак! – сломалась в далеком прошлом третья мачта, упавшая поперек палубы.

– Слышишь? – спросил я у Анрики. – Это кричит погибшая команда.

– Нет, я ничего не слышу, – прошептала девушка.

«Какой огромный! Настоящий дьявол!»

«Стреляйте, чего вы ждете!»

«Берегись!»

Раздался удар, корабль вздрогнул. Вскрикнула Анрика. В моей голове кричали упавшие за борт люди, пожираемые хищником из прошлого.

– Он здесь! – выкрикнула Анрика. – Рядом с кораблем!

Я тоже его чувствовал. Кит разрывал песок вокруг корабля. Слышал наш запах и хотел заполучить добычу. Его спина чиркнула по днищу. Фиалка села на задние лапы и затявкала, подняв голову кверху.

Новый удар! Кит врезался в корабль. Затрещали ломающиеся доски. Парусник поднялся и лег на правый бок.

– Держись! – закричал я, цепляясь за мачту и прижимая к ней Анрику.

Фиалка заскребла по вставшему дыбом полу, повисла на веревке и захрипела, пытаясь вырваться из стягивающей горло петли. Зеленокожий покатился по днищу, ударился о вторую мачту, крепко обхватил ее руками и ногами. Корабль дернулся и пополз по гребню песчаной волны, сначала медленно, а затем все набирая скорость.

Раздался хруст древесины – это догнавший корабль кит вцепился зубами в корму. Крошились доски. Кричала Анрика. Кита унесло течением в сторону, но он тут же снова догнал парусник и просунул голову в образовавшуюся дыру. Из раскрытой пасти дыхнуло смрадом. Не будь мы привязаны к мачте – скатились бы прямо в зубастую бездну.

Кит оттолкнулся передними лапами с перепонками между пальцев и подтянул тело ближе к нам. Я выхватил нож из висящих на поясе ножен. Полоснул по веревке, которой была привязана Фиалка. С первой попытки разрезать не удалось, и корова осталась висеть на нескольких тонких волокнах.

– Что ты делаешь?! – закричала Анрика.

Я снова ударил ножом. Веревка разорвалась, визжащую Фиалку потащило по днищу к киту. Корова вскрикнула, как человек, и исчезла в раскрытой пасти. Челюсти захлопнулись, брызнула кровь, и кит зачавкал, перемалывая добычу горловыми зубами.

В это время мы достигли рифов. Днище корабля чиркнуло по камню. Зацепившегося за рифы кита вытащило наружу, и он исчез в песчаной круговерти.

– Берегись! – вскрикнул я.

Корабль ударило о камни. Нос смялся, пробило обшивку. В образовавшуюся дыру посыпались мешки с песком. Зеленокожего выбросило из корабля. Я ударился лбом, но сознание не потерял, а только крепче прижал плачущую Анрику к остаткам мачты. В этом сейчас заключалась цель моего существования. Держать и не отпускать. До боли, до отчаянья противостоять бушующей стихии.

Не знаю, сколько прошло времени, но ураган прекратился. Стих стук по обшивке. Ветер уже не завывал, как раньше, а лишь шелестел занесенным в остатки корабля песком. Я разрезал удерживающие нас веревки, и Анрика села, спрятав лицо в ладонях. Я дотронулся до ее руки.

– Отстань! – Анрика оттолкнула мою ладонь. – Не прикасайся ко мне! Ты убил Фиалку!

– Иначе бы нас сожрал кит, – тихо сказал я. – Мне надо было его задержать.

Анрика снова заплакала. Я разгреб засыпанную песком пробоину и выбрался наружу.

Вечернее небо заливал багровый свет. С огромной скоростью проползали черные тучи. На горизонте закручивались несколько смерчей. В небе по ту сторону гряды горел огонь маяка. Корабль застрял между двух пиков, торчащих из песка, словно зубы из китовой пасти, его борта до середины были разорваны. Кит ходил вдали от гряды, не имея возможности до нас добраться. Его голова то и дело появлялась на поверхности, фонтаны песка били из ноздри на макушке, и по пустыне прокатывались тяжелые вздохи.

– Пошел к черту, – сказал я киту.

По гряде, хромая, ковылял зеленокожий. Он подошел ко мне и сел на песок, глядя в пустыню.

– Как думаешь, смерчи до нас не доберутся? – спросил я.

Зеленокожий послюнявил палец, поднял вверх, подумал и ответил:

– Не должны.

Гребень на его спине со щелчком сложился и разложился, выставив колючки. Зеленокожий подобрал с земли камень и бросил в кита. Расстояние было слишком велико, камень не пролетел и четверти пути. Из корабля выбралась Анрика и села рядом с нами, стараясь не смотреть на меня. Зеленокожий достал из сумки лепешку, разломал на три части и поделил между нами.

Зеленокожий вскоре ушел.

– Меня ждет паломничество, – пояснил он – Время убегает, как песчинки между пальцев.

– Паломничество? – удивился я.

– Да, каждый из нас выбирает свою цель в жизни, пусть даже несбыточную.

– Какая же цель у тебя?

– Дойти до края пустыни.

– Глупо, – сказал я. – Края пустыни не существует.

– Знаю, – пожал плечами зеленокожий. Думаю, что этот жест он скопировал из моих мыслей. – Но порой очень хочется верить в чудеса.

И еще он сказал на прощание:

– Ты странный, человек. Тебя будто двое. Внутри сидит другой, который не-человек. Прячется в тебе, как под панцирем. Мне кажется, ему грустно без собратьев. В любом случае я рад, что наши пути пересеклись.

Я долго смотрел ему вслед, пока маленькая зеленая фигура не растворилась в мареве пустыни.

Ночевали мы в корабле. Анрика выкопала в песке яму и отгородилась от меня обломками досок. Я почти не спал, лежал, смотрел на звезды сквозь дыру в обшивке и прислушивался к ночным шорохам. Глубокой ночью сквозь дыру заглянула огненная ящерица.

«Кыш!» – сказал я.

Ящерица потопталась у входа, щелкнула языком светящегося жука и ушла в пустыню. Лишь когда она исчезла, я подумал, что надо было ее застрелить и съесть на завтрак.

Я лежал и думал. Может быть, Анрика права и зря отправилась вместе со мной. «Я пойду с тобой, Дарен, хоть на край света, и не спорь».

«Ты все-таки решился», – сказал Стас в последний вечер, когда мы сидели на крыше каменного дома. Казалось, что мы снова в детстве, ведь точно так же мы сидели много лет назад, когда мечтали о будущей жизни.

«Ты погибнешь, дурак! И хуже того, что она погибнет вместе с тобой».

Я промолчал.

«Не совестно уводить с собой на смерть сироту? Вспомни судьбу своего отца. Хочешь сгинуть в пустыне, как и он? Молчишь? Нас становится все меньше, ты знаешь. Когда я стану вождем, для меня будет важен каждый человек. Оставайся, и я сделаю тебя свой правой рукой».

Я не отвечал, разглядывая пустыню. Далеко за прижавшимися к песку домами виднелась линия горизонта. Солнце уже спряталось, и горизонт светился багрово-кровавым цветом.

«А что, если я тебя не отпущу?» – спросил Стас.

«Тогда мне придется тебя убить», – ответил я.

Со времен моего первого удачного выстрела я всегда попадал в мишень, для этого уже не требовалось вызывать то чувство.

Лежа в корабле, я вновь увидел мираж, в котором светило желтое солнце и к небу тянулись зеленые травы. По толстому стеблю растения с широкими, как зонт, листьями ползло существо в домике-панцире. Когда в небе показались горящие сферы, существо втянуло под панцирь глаза на стебельках, а потом спряталось и само.

Под утро появился мех. Он протиснулся сквозь пробоину и подполз ближе, едва слышно гудя. Я смотрел на создание из прошлого и не понимал, сплю я или грежу. Мех подошел и выплюнул из хобота к моим ногам помятый бумажный листок.

– Это мне? – спросил я.

Мех не ответил. Тогда я подобрал бумагу, развернул и прочитал: «Идите к маяку. Мех вас проводит».

– Это точно нам? – снова спросил я.

Мех ткнулся мне в ноги, пополз к выходу и остановился у пробоины.

– Кто это? – пробормотала проснувшаяся Анрика.

– Мех, – сказал я. – Если верить записке, которую он принес, нас с тобой ждут у маяка.

Мех застрял на выходе, разбросал песок и в конце концов выполз наружу.

– Пойдем?

Я протянул Анрике руку, потом, видя, что она не собирается подавать мне свою, вздохнул и выбрался следом за мехом. На горизонте все еще бушевал ураган. Небо сливалось с землей, и беззвучно сверкали молнии. Кит, не заполучив добычу, убрался восвояси.

Мы пошли по гряде. Мех быстро полз впереди и останавливался, поджидая нас, когда мы отставали.

К маяку мы добрались, когда ярко светило солнце и от прошедшего урагана не осталось и следа. Башню увидели издалека, но только вблизи ощутили все ее величие. Высоко на шпиле вторым солнцем горел фонарь. Внизу, у четырех вгрызшихся в землю металлических ног, приютился домик без окон – каменный куб с металлической дверью. Позади него из песка торчали большие зеркала.

Анрика смотрела завороженно, вцепившись мне в руку.

– Не может быть, – шептала она.

Наша жизнь – это песок и приземистые дома города – изъеденный бурями камень, а здесь – уносящаяся ввысь стрела.

– Может, – сказал я.

Башня будто до сих пор пронизывала космос. Перед глазами возникло черное пространство со звездами, бесконечность полета, и я помахал головой, прогоняя видение.

На самом солнцепеке стоял, раскинув в стороны руки, голый по пояс бородатый человек.

– Нравится моя башня? – спросил он, опуская руки и делая шаг нам навстречу.

– Нравится, – подтвердил я. – Это ведь главная антенна с «Центавра»?

– Не-е-ет! – рассмеялся хозяин башни. – Это третья вспомогательная, с-с-с лаборатории. Да что же это я! – встрепенулся он. – Ко мне гости, а я даже не представился! Борода! – протянул он руку. – Михаил Борода.

Речь его была странной, будто человек нарочно неправильно произносил некоторые слова.

– Дарен.

Я пожал руку владельцу маяка, разглядывая густую, с сединой, растительность на его лице.

– Понятно, откуда такое прозвище.

– Это не прозвище, – вновь засмеялся наш собеседник. – Это у меня фамилия такая – Борода. Очень приятно.

Следом представилась Анрика. Михаил поднес ее ладонь к губам и поцеловал.

– У меня была такая же дочка, как ты, – сказал он. – Еще тогда, когда мы только вернулись на Землю.

– Как?! – удивилась Анрика. – Разве ты Вечный?

– Ну, так меня тоже называют, – почему-то смутился Борода. – Я один из генно-модифицированных пилотов с «Центавра». Во мне есть часть от дерева. Знаете, не из тех чахлых кустиков, что цепляются за жизнь среди песков, а гены настоящего древнего гиганта, который с-стоял, не сгибаясь от шквального ветра.

– Сверкающий изумрудной зеленью, – проговорил я, и Михаил странно на меня посмотрел.

– Идемте в дом. Прошу вас, – сказал он.

Открыв металлическую дверь, Борода пропустил нас вперед. Я заметил, что он стесняется присутствия Анрики, но всячески пытается это не показывать. Общее впечатление, которое возникло, едва мы переступили порог, – неряшливость. Она проявлялась во всем: в лежащей на пыльном столе зажаренной огненной ящерице, в оставшейся на табурете миске с чешуей и внутренностями, в потухшем очаге, возле которого стояла незастеленная кровать. Под потолком тускло светила припорошенная пылью «вечная» электрическая лампочка. Единственной вещью, за которой, казалось, ухаживали, был меч, висящий в ножнах над массивным сундуком в углу комнаты.

– Электричество дают солнечные батареи, – пояснил Борода. – Видели их возле башни? Фонарь на маяке тоже электрический. Хотя половина батарей уже разбиты, хлопотно каждый раз их с-складывать во время ураганов. А это мое гнездо. Я тут, как улитка в раковине, запрусь – не выковыряют. Извините за беспорядок. Прошу, пусть девушка с-садится.

Он поднял с табурета миску и смахнул со стола на пол остатки чешуи. Мех, вошедший в дом следом за нами, рванулся и принялся всасывать в себя упавший мусор. Говорят, такие, как он, служили на «Центавре» уборщиками.

– Тут вот ящерица имеется, угощайтесь. Вы же, наверное, голодные.

– А кто такая улитка? – спросила Анрика, отламывая от ящерицы ножку.

– Забудь, – махнул рукой Борода. – Никак не привыкну к изменившейся фауне. Это, знаешь, такое животное, которое пряталось в раковину и таскало ее с с-собой, как домик. – Он изобразил ладонью на столе, как эта самая улитка ползла, наткнулся на руку Анрики и смутился еще больше. – Только я свой дом с с-собой не ношу.

– Это у нее были глаза на стебельках? – поинтересовался я и, чтобы не возникло лишних вопросов, перевел тему разговора: – Я думал, что ты наверху живешь, мне кажется, что под шпилем есть комната.

– С-служебное помещение, – сказал Борода. – Рядом со смотровой площадкой. Знаешь, с-сколько пролетов надо подниматься? Лифт не работает. Приходится пешком. Особо туда-сюда не побегаешь. Я потом возьму вас наверх, если хотите.

– Хотим, – сказал я. – Зачем ты нас к себе позвал? Записка, которую передал мех, была же от тебя? Откуда о нас узнал?

У двери неподвижно сидел мех, собравший с пола весь мусор. Казалось, он внимательно прислушивался к нашему разговору.

– Вот он и сказал, – указал на меха Борода. – Видел, как вы прятались от урагана на корабле. Пришел и с-сообщил мне. Я ведь уже давно людей не видел. Последний человек приходил к маяку год назад. Такой же с-странник, как и ты, он побыл недолго и ушел в пустыню.