Они найдут меня сами Литвин Александр

32

Память городов крепче человеческой, улицы помнят своих пешеходов спустя много-много лет, запомнят и меня, тем более что для меня Санкт-Петербург — уникальный город. Плотность исторических событий и личностей вселенского масштаба просто невероятна. Я ходил по этому городу и поражался его красоте, я знал, что не везде он красив, что есть в нем, как и во всех российских, да и заморских городах, фасадная часть и то, что обычно не показывают. Это меня не смущало. Баланс города был смещен в сторону красоты, искусства и власти.

Я много раз бывал в этом замечательном городе, и так уж получилось, что мое впечатление о нем исключительно теплое. Ни разу в жизни при моем посещении Питера не было плохой погоды. Всегда солнце и синее небо. Когда мне говорят о серости и слякоти Питера, я не могу себе этого представить.

Когда я нахожусь в этом городе, у меня всегда есть ощущение его знакомости. Я здесь уже бывал, я знаю его. Первый раз, увидев Петропавловскую крепость, я сразу вспомнил Уйский Свято-Троицкий собор в своем родном Троицке. Это не просто память детства, это ощущение родного города, которое имеет существенные материальные основания. В архитектуре моего города непосредственное участие принимал Пьетро Антонио Трезини, в свое время главный архитектор Санкт-Петербурга. Уйский собор тоже его детище. Сияние креста на нем — эта картина моего детства. Советская власть так и не смогла его снять, и он продолжает сиять над моим родным городом, так порой похожим на город на Неве.

Спустя примерно месяц после поездки в Санкт-Петербург ко мне на консультацию пришла женщина средних лет. То, что это необычная посетительница, я понял по ее состоянию: она просто вибрировала от волнения. Если гипотетически представить уровень волнения от ноля до ста, ее показатель был равен максимуму. Мне даже стало как-то не по себе от ее состояния. Я не торопил ее: я предложил ей стакан воды и ждал, пока она успокоится. Было ясно, что пока она не начнет говорить, о спокойствии и речи быть не может. То, что она держала в себе, готово было в любую минуту взорваться.

«Это касается лично меня». Мысль сильная, мощная, на сверхзвуке, как удар хлыстом и холодок между лопаток. Нет, это не просто поклонница моего таланта, здесь что-то совсем другое. И необычное. А приходят ли ко мне с обычными вопросами? Нет.

— Мы знакомы? — я задал этот вопрос, потому что у меня было ощущение, что мы знакомы.

— Нет. Лично никогда не встречались, я видела вас по телевизору.

Женщина рассматривала меня очень внимательно, я просто чувствовал этот взгляд, сравнивающий меня с каким-то эталоном. Она была явно в режиме «да — нет, свой — чужой». До меня вдруг дошло, что она ничего не скажет, пока не удостоверится в том, что я — это я. И еще что-то. Сравнение с телевизионной картинкой? Нет. Здесь что-то не то. Я ее не знаю, а вот она, похоже, изучала меня по всем параметрам. Интересно зачем? По энергетике она очень серьезный человек, обладающий властью, добилась всего сама, верит только реальной картине.

На мысли о реальной картине у меня пошел сбой. Картина не реальная. Ладно, гадать не буду. Она закончила сравнение, вздохнула и начала свой рассказ.

— Александр, я живу в Санкт-Петербурге, я хороший специалист в области управления финансами и экономики и являюсь крупным региональным руководителем. Мое психическое здоровье в абсолютной норме. Я всегда смотрела на жизнь трезво, все свои интуитивные озарения сводила исключительно к случайностям и всегда находила логическое объяснение. Но два года назад меня угораздило попасть в серьезную автомобильную катастрофу, после которой я пролежала в коме три недели. Я не помню эти три недели, я помню только последние мгновения комы. Кто-то показал мне человека и голос — он звучал, как голос за кадром, — сообщил, что я должна найти этого человека и помочь ему. После этих слов я вышла из комы. Врачи, которые потеряли надежду, были несказанно рады, все мои родственники, дети — все были счастливы, и я быстро пошла на поправку. Я ничего не помнила, кроме лица мужчины и голоса, поставившего мне задачу. Мысль о том, что я вышла из комы для реализации этой задачи, меня не покидала. Спустя три месяца я встретила человека, которого мне показали. Он был в той же одежде — это был он, у меня не было никаких сомнений, это был он, человек из комы. Я устроила его на работу, я купила ему квартиру на Невском, я его всячески поддерживала. Вот этот человек.

Женщина достала из сумочки фотографию и положила на стол. Мужчина, смотревший с фотографии, был моей копией, один в один. Полная идентичность за исключением одного — он был старше меня на десять лет. Я смотрел то на портрет, то на женщину. Первая мысль была о том, что надо бы перекурить это дело.

Я сконцентрировался на портрете. Он мне нравится, хотя бы потому, что очень похож на меня. Отражение света дает определенное сочетание, и именно оно определяет и внешние формы, и внутренний мир. Женщина улыбнулась:

— Вы даже не представляете, как вы похожи, но когда я увидела вас по телевизору, и сейчас, когда я смотрю на вас, я понимаю, мне показали вас! А этот человек просто очень похож. — Она вдруг стала очень деловой. — Александр, чем я могу вам помочь? Почему мне показали вас?

На этот вопрос я не могу ответить до сих пор. Возможно, еще придет такое время, когда мне понадобится ее помощь. У меня нет объяснений. Мы обменялись координатами и договорились, что если мне когда-нибудь понадобится ее помощь, я ей позвоню. Женщина ушла, а я сидел и думал о произошедшем событии. Мои размышления прервал звонок от племянницы Юли.

— Не отвлекаю? У меня один вопросик, вы были сегодня в районе МГУ?

— Нет, не был, я работаю. Целый день в кабинете, а что?

— Ничего, просто позвонил мой молодой человек и сказал, что видел вас возле Главного корпуса.

Я знал ее молодого человека, она не так давно представила его как потенциального жениха.

— Юля, я не был там, ему, вероятно, показалось.

— Алексей утверждает, что это были вы, вы ему кивнули и пошли дальше.

Странные дела. То эта женщина из Санкт-Петербурга, то мое появление на Воробьевых горах.

— Юля, скорее всего, Леша ошибся, а поскольку он внимательно рассматривал этого мужчину как знакомого, тот из вежливости кивнул.

— Ну, значит, он спалился! — Юлька смеялась. — Дело в том, что он шел в этот момент с девушкой и, увидев вас, позвонил мне и стал оправдываться, что девушка просто знакомая из группы.

Я тоже посмеялся над ситуацией, но мысль о том, что я не просто ему привиделся, была зафиксирована.

Я закончил работу и, как всегда, анализировал события дня. В Питере живет человек, похожий на меня. В Москве, в районе МГУ, гуляет такой же. Что это за день двойников? К чему эта информация о моей вездесущности? События на этом не прекратились. Следующий звонок был из Самары. Звонила знакомая, которая там живет.

— Александр Богданович, добрый вечер, это Лена из Самары. У меня тут случай интересный. Я работаю в мебельном салоне. Сидела оформляла документы, вдруг чувствую, на меня кто-то смотрит внимательно, глаза поднимаю, а это — вы! Посмотрели и вышли из салона. Это вы были? Вы сейчас в Самаре?

— Лена, ты не поверишь, я в Москве. А что же ты не окликнула-то меня, ну в смысле этого мужчину?

— Да я оторопела, вы ж знаете, что я ваша фанатка.

Да, действительно, Лена очень хорошо ко мне относилась, она в свое время организовала в социальной сети группу в мою поддержку и всячески поддерживала меня на различных форумах, посвященных «Битве», где билась за меня не на жизнь, а на смерть с оппонентами и даже приехала в Москву на финал проекта. И мы еще несколько раз встречались, она подружилась с моей сестрой, которая живет в Самаре, то есть знала меня прекрасно в реальной жизни.

Минутой ранее я думал о двойниках, которых в течение дня стало трое. Питер, Москва, Самара. Вездесущий, появляющийся в разных местах одновременно. Интересно, я могу так сделать? Если я отвечаю людям на письма, то я так и делаю — в этот момент я рядом с ними. Не они со мной, а я рядом с ними. То есть это просто подтверждение того, что сил мне хватит и сил этих у меня на троих. Значит, будем работать. Втроем!

А номер телефона той женщины из Питера я потерял, но я уверен, что это не последняя наша встреча.

33

Время летит стремительно, оно имеет удивительное свойство растягиваться или сжиматься в зависимости от того, чем ты занимаешься. Когда я служил на Дальнем Востоке, время шло крайне медленно, пятнадцать лет службы тянулись долго, день за днем, неделя за неделей, и я постоянно был в режиме ожидания и понимания того, что это не моя территория, не моя жизнь, но, поскольку я здесь, это нужно просто выдержать. Я часто вспоминал свой сон, который мне приснился перед принятием решения о службе на Чукотке: я застрял у глубоком сугробе и долго-долго из него выбирался, и сон этот был точкой принятия решения, и я это решение принял. Служба на таможне резко сократила мое восприятие времени, летели уже не дни, а времена года: осень, зима, лето, и дети выросли, и вот мне уже скоро пятьдесят, и, казалось бы, сейчас все должно стабилизироваться, но мне уже пятьдесят, а как пролетели последние два года — я просто не помню.

Люди. Меня всегда окружали люди. Но раньше у меня не было за них такой ответственности. В процессе своей работы я получал все больше подтверждений того, что интуиция большинства людей крайне низкая, она фактически разрушена, и лишь некоторые из них имеют уровень, позволяющий не делать ошибок. Самое печальное заключалось в том, что люди не хотели рассматривать знаки судьбы, они отказывались от них в глобальном масштабе и раз за разом наступали на одни и те же грабли. Те редкие люди, относившиеся к своим ощущениям серьезно, откровенно радовали меня, и я относился к ним, как к исключительно своим. Мне нравилось открывать им глаза на еще не замеченные ими закономерности и объяснять причины тех или иных событий.

Аналитика жизни моих посетителей давала мне возможность учиться, учиться каждый день, и то, что я открывал для себя, я не прятал за семью замками — то, что я мог рассказать, то, что имело статистику, я рассказывал, но научить кого-либо я так и не смог. Вернее, не смог объяснить, что такое память эмоций. Но надежды я не терял — все равно на этом свете есть те, кто знает и чувствует больше, чем я, может быть даже не подозревая об этом.

Статистика накапливалась. Некоторые посетители, сами того не зная, оказывали мне бесценную услугу: они приносили с собой подробную родословную, иногда даже до пятого колена, с именами и точными датами рождения — вот где было поле для работы! Рассматривая эти семьи, я сделал вывод, что в роду, в клане все фрактально, абсолютно все: и мы, живые, и другие, уже ушедшие, всегда имеем место в системе, свое место. Все эти жизненные перипетии имели системность, и я попытался хотя бы для себя разобраться в этой системности и ее свойстве воспроизводить одни и те же структуры на разных иерархических, исторических и временных уровнях.

Фрактальные системы — очень интересная для меня тема. Принцип одинаковости, тождественности распространяется на многие и многие вещи, практически на все сущее, но пока у меня не появились люди с их судьбами, с их родословной, я не мог этого увидеть, не было тех реперных точек, за которые можно было бы зацепиться.

Мне вдруг по-новому открылся смысл народной мудрости, осуждающей разрыв родственных связей, — «Иваны, родства не помнящие». Народ в своей массе обладает коллективным разумом, раз на свет рождаются такие пословицы. Помнить родство — значит понимать системность и ее насущную необходимость, понимать свое место и место всех остальных. Но для начала надо хотя бы знать, что они были, что у них есть имена, что у них были своя огромная жизнь и опыт, который они передали нам на генетическом уровне. Максимум, что помнит основная масса населения, — три поколения.

Есть история общества, я изучал ее в школе и изучаю до сих пор. Этот предмет, данный мне самим обществом, имел своей целью учитывать опыт и знания прошлого и не совершать ошибок на основе этого опыта и знаний. Но у меня, к сожалению, нет полной истории семьи, моей семьи — того, что я знаю, мне явно недостаточно. Эта история была бы самой правильной и честной, в гораздо меньшей степени подверженной политической конъюнктуре и влиянию извне. История моей семьи была бы лучшим учебником истории всех времен и народов. Я искренне преклоняюсь перед теми людьми, которые восстанавливают свою генеалогию и делают важную работу для своих потомков. И вот, получив в руки такой уникальный материал от простых людей, а не из Википедии, где домыслов больше, чем правды, я стал сравнивать системы на всех уровнях.

Атом, Солнечная система и сама Вселенная — есть точное копирование микро— и макромиров. Что первично? На мой взгляд — первичен микромир. Я полагаю, что теория большого взрыва несостоятельна: возможно, взрыв и был, но это уже вторичная реакция, а первичные процессы были осуществлены исключительно на микроуровне. Мир устроен по цепочке от простого к сложному. И это простое всегда оказывает влияние на сложное. На всю многокомпонентную систему.

Фрактальность прослеживается в том числе и в событиях, которые изменяют будущее, хотим мы этого или нет. И несмотря на склонность к интуитивному пониманию мира, мне нужна была его карта-схема, не географическая, а фрактальная. Карта зависимости большого от малого. Я утверждаю: все начинается с малого. В том числе и любая система.

Человек создает первичную систему — семью, семьи создают род, роды объединяются в племена, племена — в народы. Системность с центром в виде двух людей, мужчины и женщины, — очевидна. Люди в системе разные: кто-то нравится друг другу, кто-то открыт, а кто-то не допускает к себе всех подряд, ограничиваясь только очень узким кругом знакомств. Мы как притягиваем к себе людей, так и отталкиваем, и в основе этого притяжения или отторжения находится… гравитация.

Люди имеют информацию о множестве факторов, влияющих на среду их обитания, и их непременно надо учитывать, но я остановлюсь на самом главном факторе — гравитации, которая лежит в основе нашей жизни и существования Вселенной в целом. Изучая родословные, в которых были не только имена и даты, но и жизнеописание основных ключевых моментов участников системы, я перенес это на глобальный уровень, на уровень космоса.

Представьте, что каждый человек — космическое тело со своими свойствами и орбитами и со своим уровнем гравитации. Совокупность людей — это совокупность планет, звездных систем и галактик. Жизнь людей как представителей микромира — коротка, жизнь галактик — относительно нашей жизни — весьма продолжительна. Мы видим свет звезд, уже сгоревших. Их уже нет, но их свет мы получаем. Этот свет несет нам многое, мы можем по спектральному анализу получить характеристики сгоревшей звезды, мы можем попасть под ее радиоактивное излучение или под какой-то другой вид воздействия, мы фиксируем этот свет.

Если мы находимся рядом со сгоревшей звездой, мы не увидим ее света — он улетел. Это явление давно изучено, понятно и даже очевидно для всех, более или менее знакомых с физикой, но вот применительно к человеку, особенно если не воспринимать его как космический объект, это понять сложно. Мы не видим свет от человека, ушедшего в мир иной, если он рядом с нами. Но если изменить точку наблюдения — мы его увидим! И поймем, что свет из прошлого влияет на настоящее и будущее, и потенциал его влияния распространяется в будущее довольно далеко, библейские классики говорят, что до седьмого колена. Все зависит от места и способа наблюдения.

Вот в этом моменте моих размышлений я услышал знак: я замерз, мне стало очень холодно. Я еще раз повторил свои мысли. Где? Где то слово, от которого меня стало знобить? «Если мы изменим точку наблюдения, то увидим свет». При слове «свет» меня тряхнуло. При слове «свет»… Ассоциация возникла моментально. Бог есть свет — это была мысль, а визуально я увидел Иисуса.

Наша жизнь — совместное движение, и движение относительно друг друга. Земля вращается вокруг Солнца, Луна вращается вокруг Земли и Солнца, Солнце вращается вокруг центра Галактики, и все это совокупное вращение несется куда-то к какой-то неведомой цели. Хотя порой мне кажется, что целью является именно само движение-вращение. И на микро-, и на макроуровне происходят изменения. На микроуровне они стремительны. На макроуровне, если рассматривать динамику с точки зрения продолжительности человеческой жизни, изменения практически не происходят.

Человек вращается вокруг человека. Центром человеческой системы вращения и движения является тоже человек, но с особыми характеристиками. Это личность, притягивающая к себе всех участников своей подсистемы — семью, род, клан, и удерживающая их всех на своих орбитах. Кому-то от этой личности достается больше внимания и тепла, кому-то меньше, кто-то, вплотную приблизившись, испытывает колоссальные температурные перегрузки, кто-то замерзает на дальних орбитах.

Сначала это микросистемы, слияние которых в более крупные образования постепенно увеличивает и расширяет сферу влияния лидера и задает ему стремление к созданию устойчивой макросистемы в связи с набором гравитационной массы. Есть семьи-структуры со слабым лидером, способным удержать систему лишь на короткий период времени. В центре таких систем обычно находится личность, не обладающая сильным и длительным импульсом гравитации. Они пытаются создать свою систему, и в какой-то момент им удается это сделать, но развить центростремительный потенциал у окружающих они не могут. Применительно к человеческой семье — это банальный развод. Такие системы устойчивы условно, на какое-то мгновение. Причина здесь только одна, и она лежит в другом временном отрезке, в том отрезке, который мы называем «прошлое». Именно прошлые события и эмоции задают характеристики будущим поколениям.

То есть повторяемость процессов и приводит к тому, что человек-предок, утративший партнерство, транслирует его утрату и в нашу жизнь. Получается, что все события в нашей жизни запрограммированы поступками наших предков. Их свет, дошедший через время, определяет мой личный гравитационный потенциал, я же, в свою очередь, определяю череду событий в будущем — это, пожалуй, самое важное понятие и самый важный вывод!

Ответственность перед будущим формируется в прошлом, усиливается в настоящем и реализуется в будущем. Да, головой надо крутить и в прошлое, и в будущее. Казалось бы, ну зачем мне будущее? Живу здесь и сейчас, люблю своих детей, и внуков буду любить. Но могу ли я сказать, что буду любить правнуков, если не увижу их на этом свете? Я-то точно знаю, что буду любить всех и страдать, если они будут делать ошибки. Поэтому буду отсюда, из сегодняшнего дня, влиять на их судьбу, это для меня несомненно.

Я опять вспомнил свой озноб. Христос, будучи в прошлом, влияет своим учением на нас всех здесь и сейчас. Интересно, а были ли у него прямые потомки? И опять холод по спине! Я затаил дыхание. Так есть или нет? По всем источникам — их нет. А что же меня тогда так колотит?

Ладно, со мной как с отдельным человеком вроде все понятно, но как этот принцип тождества реализуется на уровне государства? Оно ведь тоже подпадает под системность. Рассматривая систему «государство», где центральной точкой, эдаким Солнцем, гравитационным центром является человек-руководитель, нужно понимать важность его миссии. Когда он закончит свой жизненный путь — его ошибки или его успехи будут проявлены в будущем. То есть, если я отвечаю в первую очередь за свою семью, то президент своими действиями отвечает за судьбу страны. Ну, здесь и без мистики все понятно, примеров очень много.

Вещь, которая меня всегда интересовала, — почему множество цивилизаций имели культ захоронения лидеров. Случаи из жизни, которые мне предоставили люди, посетившие Египет, заставили взглянуть на проблему в большем масштабе.

Всем известно, что египетские правители с особой тщательностью возводили пирамиды и давали указание на свое бальзамирование. Я не представляю, кто был их инструктором, кто был источником информации, но цель, которую они преследовали, для меня очевидна. Начальники Египта понимали, что методы их правления, насквозь пронизанные убийствами и негативной эмоциональной оценкой их подданных, не позволят в дальнейшем удержать систему естественным образом — шанс появления в клане следующего лидера, способного по своим природным характеристикам удержать приемлемое для всех наследников состояние, стремится к нулю. Поэтому они прибегли к консервации власти, используя не природную гравитацию и харизму живой личности, а гравитацию личности мертвой, но с максимально выраженной силой.

Однако история говорит мне, что этот синтетический путь развития всегда приводил и будет приводить к краху системы. Этот метод консервации власти не имеет правильного, естественного развития, потому как не способен обеспечить реализацию подлинных, настоящих лидеров в семье, клане, стране, потому что не дает выстроить тождество. Справедливость фрактальности перекрыта искусственным гравитационным источником.

Возведение различных пирамид, мавзолеев, зиккуратов, прочих объектов, связанных с созданием синтетического ядра концентрации власти, я наблюдаю вплоть до настоящего времени. То в одном, то в другом государстве возникает мысль о захоронении какого-то конкретного политического деятеля. Как правило, такие государства имеют политическую ориентацию, построенную на принципе преимущества большинства над меньшинством. Синтетическая система обладает каким-то инстинктом самосохранения. Такая ситуация вполне устраивает тех, кто максимально втянут в орбиту кумира. В случае России — Мавзолей, который пока сильнее любой естественной харизматичной центростремительной личности!

Даже если сильная личность и приходит к власти — зиккурат подавляет ее волю и направляет ее на сохранение системы любой ценой, вплоть до массовых репрессий. Облученная большая часть людей совершенно неосознанно принимает решение примкнуть к более сильному человеку или человеку, не обладающему такой силой, но приближенному к синтетическому центру.

Да, возможно появление личности, превосходящей по силе синтетическое ядро концентрации власти, — и они есть, и они приходят во власть, но этим личностям крайне тяжело противостоять синтетике. Синтетический концентратор снижает интуицию, энергия такого лидера проходит тяжелейшее испытание на прочность. Сам он может его выдержать, но вот обычным людям — подданным или подчиненным — крайне тяжело, и они будут подталкивать лидера естественного к лидеру искусственному.

Наличие синтетических центров максимально снижает способность людей мыслить и интуитивно использовать в своей жизни десять правил естественного формирования системы.

Когда-то в детстве, читая в Библии про некоторые вещи, я не задумывался о том, что текст несет четкие понятия, позволяющие выйти на естественный и правильный путь. Но сейчас, разбирая жизненные ситуации моих посетителей, я стал понимать, почему для придания стабильности заповеди настоятельно рекомендуют почитать отца своего и мать свою: то есть на микроуровне системы задается параметр, не позволяющий уйти с орбиты. Традиция на этом уровне принципиальна важна.

Библия дает информацию о том, что нельзя создавать объекты поклонения: «не сотвори себе кумира». Очень много интерпретаций этого слова. Но это практически запрет на создание объектов, способных заместить энергетику живого человека и тем самым остановить движение естественного порядка вещей, создания и воспроизведения системы гармоничной и справедливой.

Десять заповедей относятся не только к конкретному индивидууму, но и к системе в целом. «Не возжелай добра ближнего своего, ни вола его…» — то есть не проводи агрессивную политику по отношению к соседям по садовому участку, городу, стране, континенту, планете. Не загоняй их в депрессию, не вызывай отрицательную эмоцию.

Принимая во внимание принцип фрактальности, мы можем сказать, в Библии нет расшифровки воздействия заповедей на планету, достаточно изложить на уровне «человек — семья». И применить его исключительно на этом уровне, а на мир в целом оно само распространится! Можно менять ситуацию силовым путем, но этот путь противоречит инструкции Иисуса. Силовой метод — это всплеск отрицательных эмоций, и он опять же приведет к созданию синтетического центра.

То есть вся эта инструкция, состоящая из десяти пунктов, направлена исключительно на то, чтобы, создавая положительные эмоции у окружающих, ты усиливал свои позиции для себя и своих потомков; создавая отрицательные эмоции — ты создавал проблему на много лет вперед.

34

Я помню картину из моего детства: мне семь лет, огромный дедовский дом, большая комната, меня поселили в этой огромной комнате. Мне никогда раньше не приходилось спать в таком огромном помещении. Может, оно было и не такое большое, но тогда, в семилетнем возрасте, оно мне казалось гигантским.

Трое суток в поезде, долгожданная встреча с бабушкой, дедом и многочисленными родственниками — все это изрядно меня утомило, и я хотел поскорей уснуть. Я лежал с закрытыми глазами и вспоминал прошедший день, как все было здорово, а завтра с утра папа обещал взять с собой на рыбалку. Главное — не проспать, я знаю, если я буду спать, папа не будет меня будить. Надо сейчас уснуть и проснуться пораньше, уж очень хочется на реку. Еще несколько секунд — и я бы уснул, но вдруг что-то вывело меня из этого состояния. Я еще не открыл глаза, но уже чувствовал на себе чей-то взгляд.

В комнате был Иисус. Его портрет висел на стене, прямо напротив моей кровати, и был освещен уличным фонарем. Днем, забежав в комнату, я даже не обратил на него внимания, но сейчас была ночь и он смотрел на меня — внимательно и строго. Я никогда раньше не встречал таких больших портретов Христа. Все его изображения, виданные мной до этого дня, вернее до этой ночи, были небольшими иконами, выполненными в традиционной манере, и не производили на меня какого-то особенного впечатления.

Я не могу назвать эту картину иконой, это был портрет, настолько реалистичный, что он и сейчас в моей памяти. Мне было неловко под этим взглядом — он знал про меня все: и про то, что я хочу завтра пойти на рыбалку, и про то, что мне пора спать. Я смотрел на него завороженно — как же я тебя днем-то не заметил? «Мне надо спать, — сказал я, — спокойной ночи». Повернулся на бок и уснул.

Утром папа не стал меня будить. Он зашел, посмотрел, что я сплю, и не стал меня будить. Я проснулся, и день закипел, опять родня, шум, гам. Тем временем папа вернулся с рыбалки и принес несколько карпов, а я вовсю носился по двору и обследовал пространство. Ох, как хочется пить! Я встал на завалинку и крикнул в окно, в ту комнату, где я провел ночь:

— Мама, ма, дай попить!

Я видел свою кровать, на которой провел ночь, я вспомнил Иисуса. Отсюда, с этой точки мне не был виден его портрет. Мама принесла мне воду в железной эмалированной кружке, я выпил залпом.

— Мама, видишь Иисуса, он ночью на меня смотрел.

— Он на всех смотрит, — сказала мама.

В следующую ночь я его не увидел. Наверное, фонарь за окном не включили, подумал я, но на всякий случай сказал ему «спокойной ночи!». Утром, вспомнив про фонарь, я посмотрел в окно. Фонаря не было. И столба, на котором он должен висеть тоже не было. Не было никогда.

35

Светлана Петровна позвонила мне из больницы. «Саша, вот приболела, пневмония у меня. Старость не радость». По ее голосу я догадался, что она знает, что никакая это не пневмония. И понимает, что дни ее сочтены. Как жаль, что ее мечта о раскрытии тайны гибели поэта при ее жизни не реализуется.

Я поехал к ней в больницу. Она стала совсем худенькой, прозрачной, и только зеленые глаза были такими же проникающими в душу. «Я знаю, рано или поздно, но правда будет обнародована. Необходимо время, а его у меня совсем нет». Я тоже понимал, что времени у нее практически не осталось. Это была наша последняя встреча. Встреча с человеком, который дал мне возможность пройти через очень важный для меня опыт, связанный с определением подлинности тех или иных музейных экспонатов, который потом позволил мне принять верное решение в глобальном вопросе. Но тогда ни она, ни я еще не знали, для чего судьба выкрутила наши маршруты так, чтобы мы встретились.

Светлану Петровну похоронили на Ваганьковском кладбище, в семейной могиле. На похоронах я думал о том, что до сорока восьми лет судьба ставила на моем пути людей, по большей части выступающих в роли неких препятствий. Взаимодействуя с этими людьми, я должен был либо измениться в лучшую сторону, либо сломаться. Их было очень много. Но вот настал такой момент, когда в моей жизни стали появляться люди, не пытающиеся меня менять, а просто помогающие мне. Судьба прекратила меня обтачивать на наждаке, строгать рубанком и каленым железом укрощать мою энергетику, а стала просто благосклонной. Так вокруг меня появилось множество людей. Так появилась Алена.

Она появилась, когда переживала величайшее горе в своей жизни: умирала ее любимая мама. Игры мироздания бывают очень жестокими. Если видишь только тактику и не знаешь стратегию, воспринимать мир, как любящий тебя, крайне сложно. Нам с Аленой пришлось пройти длинный путь, и он не был простым. Мы, двигаясь навстречу друг другу, через годы, через время, оба пережили свои личные трагедии. Возможно, у мироздания не было другого варианта, как болезнь Алениной мамы, которая смотрела все программы с моим участием и отправила дочь ко мне для того, чтобы я помог, а на самом деле, как оказалось, с совершенно другой целью — познакомить нас. И, возможно, реализация этой задачи сделала болезнь уже ненужным фактором. Мне показалось, что это я справился с болезнью, а на самом деле в ней просто отпала необходимость, и Аленина мама выздоровела сама. Грандиозность Творца непостижима, и то, что кажется ужасным здесь и сейчас, вдруг через какое-то время оборачивается благом, и совершенно наоборот, объективная польза оборачивается трагедией!

При встрече с Аленой мне не понадобилось много времени на аналитику, да ее, собственно, и не было, это было интуитивное понимание — а себе я верю. А вот сомнения были. Большие сомнения. И я, понимая, что этот человек мне необходим, все равно устраивал испытания, порой очень жесткие. Я не представляю, как она выдержала их. Но выдержала. Я понимал, что рано или поздно мне надо будет знакомить Алену с моими сыновьями, это тоже было испытанием, но мы его прошли — и я, и Алена, и Альберт, и Евгений. Я познакомил их и сам был в некоем напряжении от возможной реакции, да и переживания Алены передались мне, я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо.

Был август, и мы поехали в Псков. Там живет мой дядька, в огромном доме на берегу озера. Мы поехали к нему на день рождения. Я не знаю, что опять меня дернуло, но я опять устроил Алене испытания, и тут… на ее защиту встали мои сыновья! Евгений, в силу дипломатичности, пытался выстроить свою речь, а Альберт сказал мне прямо в лоб: «Папа, мы считаем, что ты неправильно себя ведешь».

В общем, их критика в мой адрес подействовала. Мне было страшно неудобно и перед Аленой, и перед сыновьями, но объективность сыновей меня не огорчила. Я подумал тогда: они уже взрослые и все понимают. И зачем же я снова и снова испытываю ее недоверием? Или я себя испытываю? Ведь сам же сказал еще в марте две тысячи девятого, через несколько дней после знакомства: «Девушка, я на вас женюсь». Мы тогда еще были на вы. На ее вопрос «когда?», вместо моего сакраментального «своевременно», я вдруг сказал: «В апреле две тысячи двенадцатого года. Двадцать восьмого, в субботу».

36

Я никогда не был за границей, в силу своей профессии я был «невыездной», у меня даже загранпаспорта не было. И вот первая моя поездка. Мы с Аленой прилетели в Тулузу, город на юго-западе Франции. Я ничего не знал об этом городе, кроме того, что там находится Тулузский университет, один из крупнейших в Европе, завод, выпускающий самолеты Airbus, центр космических исследований, а еще я знал, что в ста километрах от Тулузы живут друзья Алены.

Из аэропорта мы сразу поехали на центральную площадь города. Выйдя из машины я вышел на площадь: надо познакомиться с городом поближе. Я присел и положил руки на горячие камни, и тут… мне стало плохо. Нет, реакция не была похожа на ту, в Пушкинском музее, когда я решил исследовать египетскую мумию, это было нечто другое. Меня замутило, и все это было так стремительно, что я прекратил дышать, мне надо было срочно уйти с площади, ну хотя бы до ближайшей урны.

В каком-то тумане я увидел на углу здания вход в кафе. Мне показали где туалет. Меня вырвало, холодный пот пробил мое тело, я замерз так, как будто на улице минус тридцать. Я умывал лицо водой, то горячей, то холодной, постепенно мне становилось легче, и минут через десять я был практически здоров.

Что это было? Надо бы почитать про этот город повнимательней. Мне не понравилась проявленная эмоция страха. Там, на площади, мне было страшно — да, именно страшно! Умывшись и выпив холодной воды прямо из-под крана, я вспомнил, как однажды в детстве, мне было лет восемь, я заправлял бензиновую зажигалку. Бензин стоял в гараже, в двухсотлитровой бочке. Заправив зажигалку, я как-то автоматически нажал кнопку, и от искры зажглась бочка с бензином.

Мне повезло, бочка была полная, под самую пробку, это и спасло меня, иначе она бы взорвалась. Тогда мне было очень страшно. Страх предстоящего взрыва и огня на секунду загнал меня в ступор, но возникшее решение было единственно верным. Я справился и, обжигая руки, закрыл бочку железной пробкой — без доступа кислорода пламя исчезло. Была такая же тошнота, но тогда я подумал, что это от запаха бензина.

Алена очень за меня испугалась.

— Что это было? Ты белый как мел.

— Пока не знаю, надо книжки почитать, с местными поговорить.

Мы сели в симпатичный прогулочный паровозик и отправились осматривать этот чудесный город из розового кирпича. Он мне понравился, но пока я даже не стал пытаться сканировать его — мне хватило того, что произошло на центральной площади, я решил, что для начала мне нужны обычные источники информации. Непонятно, на что можно нарваться, я не дома — как-никак заграница, нужно быть бдительным, подумал я и улыбнулся: Советский Союз просто так не вытравишь. Вспомнилась подписка о неразглашении: «В случае контакта с гражданами иностранных государств немедленно докладывать своему непосредственному начальнику». Их полная площадь, иностранцев, вернее, они у себя дома, а иностранец здесь я! Это меняет дело. В те далекие времена я представить себе не мог: где я и где Франция.

К моему стыду, оказалось, что я совершенно не знаю историю Франции. То, что французы не знают историю России, меня нисколько не смущало — ну не знают и ладно. О, как бы мне пригодились эти знания в первый день знакомства с Тулузой. Я бы действовал намного осторожнее. Но что сделано — то сделано.

Я знал, что в Тулузе есть университет. Нормальный факт, университетов в мире очень много. Но вот то, что он был создан с конкретной целью, прежде всего чтобы готовить кадры для борьбы с еретиками, я не знал. Мои знания об инквизиции были поверхностными. Да, была борьба с теми, кто отрицал Бога, но, попав в Тулузу, я для себя сделал удивительное открытие: инквизиция боролась не с еретиками-язычниками, а с теми, кто ради Бога шел на костер. Кто признавал Христа, но не признавал римскую церковь и папство. Я говорю о катарах, которых все население называло добрыми людьми, они жили в Окситании и превратили весь регион в единую семью.

Первый костер инквизиции запылал в Тулузе. Именно в этом городе сожгли первую ведьму. Изучая историю этого края, я нашел описание первых ведьм. Рост выше среднего, бледнолицые, светловолосые или рыжие, глаза голубые, серые или зеленые, либо сочетание этих цветов. Первую ведьму сожгли в Тулузе в 1275 году, и потом еще много лет пылали костры на этой земле. Точных сведений не сохранилось, но даже то, что есть, ужаснуло меня. В 1577 году здесь на одном костре одновременно сожгли четыреста ведьм. Потом критерии изменились: сжигались всех подряд, покаявшимся была дана привилегия — их вешали.

Читая эти строки, я сидел в полном оцепенении. Пламя этих костров достало через века. Я даже представить себе не могу, что же могло привести к таким жертвам и почему они ради спасения своих жизней в основной своей массе — не каялись.

Путешествуя по окрестным городкам и деревням, я увидел, что во Франции, а особенно на ее юге, распространен культ Марии Магдалины. Практически в каждом населенном пункте есть церковь ее имени. Французы преклоняются перед ее образом, и в их восприятии она не менее популярна, чем Дева Мария и сам Христос. Причину такого преклонения я нашел все в той же истории. Французы, населяющие юг Франции, поголовно уверены в том, что Мария Магдалина прибыла к ним из Константинополя через Египет. Вера катар тоже пришла с востока — как рассказал мне сотрудник музея, она пришла из Болгарии. Я еще не знал, что я буду со всем этим делать, но память моя цепко фиксировала эти крайне разрозненные сведения.

Пытаясь понять историю, я смотрю на карту мира через развитие стран, территорий и, соответственно, через перемещение людей и их идей по планете. Это помогает сориентироваться и понять некоторые закономерности. Отслеживая путь катар, я понял, что он исходит не из Болгарии, а, скорее всего, непосредственно из Иерусалима. Кто-то, будучи предтечей катар, возможно, был свидетелем распятия Христа, и не просто свидетелем, но и обладал информацией, большей, чем история располагает на сегодняшний день.

На своей карте я пометил ряд городов, и под номером один у меня оказался Стамбул. Почему Турция, почему Константинополь?

Когда я изучал все, что связано с христианской религией, меня всегда смущал один вопрос. Чтобы произвести на людей впечатление, недостаточно быть пророком. Еще нужно, чтобы те, кто слушает проповедь, были готовы к восприятию истины, воспринимали все сказанное как истину. Люди, рожденные в пустынях и живущие в пустынях, на порядок менее интуитивны в основной своей массе, чем люди, живущие у берегов больших рек и морей. Менее интуитивные не означает менее способные, но у них превалирует логика, а логика — враг интуиции. Каждая песчинка, отражая желтый спектр, лишает возможности ощутить всю истину проповедника, и слушателям будет явно недостаточно только слов, им еще будут нужны чудеса.

Турция — гигантский полуостров, пролив Босфор находится в западной ее части. Это не просто пролив, это практически морская река, имеющая весьма приличную скорость течения. Босфор представляет собой старую речную долину, затопленную морской водой в глубокой древности, и имеет два течения: верхнее, с распресненной водой, вытекающей из Черного моря, и нижнее, соленое, по которому вода поступает из Мраморного моря в Черное и устремляется в виде мощного потока далеко на север. Энергия этого пролива, распространяемая в глубь полуострова, омываемого с юга и севера водами Черного и Средиземного морей, как никакая другая подходит для развития интуитивных характеристик людей, населяющих берега пролива и полуостров. Все эти мысли привели меня к осознанию необходимости посетить этот регион.

Еще один немаловажный факт, который сподвиг меня на путешествие в Стамбул и его окрестности, — это свидетельства различных исторических документов о проживании на территории Турции и Девы Марии, и Марии Магдалины, и огромного количества святых, в том числе и святого Николая, почитаемого во всех христианских религиях. Я решил, что первым пунктом будет Стамбул, а там посмотрим, пока же буду изучать Францию.

Пройдя Тулузу вдоль и поперек, я фиксировал изменения в своих ощущениях. Где-то мне было очень комфортно, а где-то я испытывал невероятный страх и ужас. Я помнил, как мне стало плохо по прилете в этот город, как только я вышел на центральную площадь и мои руки коснулись ее камней. Сейчас я действовал осторожно, но эта осторожность мне мешала, этот страх нарваться на боль сдерживал меня. Нет, это не работа, подумал я, надо прекратить бояться, убить — не убьет, в худшем случае — просто станет плохо, но по крайней мере я знаю отчего. У меня с собой была вода, и я периодически делал два-три глотка из бутылки.

Вот так, попивая воду и перемещаясь по городу, сосредоточенный исключительно на своих ощущениях, не задавая мирозданию никаких вопросов, я просто фиксировал точки на карте и в своей памяти. В результате этих исследовательских прогулок самой сильной по ощущениям, центральной точкой, для меня стала одна небольшая площадь в центре города. Она представляла собой острый треугольник, в центре которого стоял фонтан. Я пометил в своей памяти это место.

Несмотря на то что на улице было далеко за тридцать, мне не было жарко. Напротив, я замерзал, меня знобило на солнцепеке! Название площади мне ни о чем не говорило — Place Roder Salendro. Я набрал в Интернете название этой площади. Она названа в честь французского политика, который закончил свою жизнь по своей воле. Совпадение? Возможно, совпадение. Возможно, и нет. Но место примечательное.

Вернувшись домой, в Россию, я сказал Алене, что нам нужно посетить Стамбул.

— Ты была там когда-нибудь?

— Нет, не была.

— Вот и замечательно. Помнишь, я говорил, что у тебя византийская кровь? Тебе будет интересно прочувствовать энергию предков. Отметим там твой день рождения.

Евгений поехать с нами не смог, а у Альберта было свободное время. Я пригласил с собой еще пару друзей, и мы отправились в Стамбул.

37

Стамбул меня просто очаровал. Меня достаточно сложно удивить: гуляя по Парижу и наблюдая переплетения его улиц, я ловил себя на мысли о том, что город красивый, но я не чувствую какого-то особенного трепета. Да, теперь я узнаю его на любой картине или фотографии, у него есть свой стиль, но не более того.

А вот про Стамбул я такого не скажу. Это не стиль, это не восточный колорит, нет, это — сама история. Его древность меня поразила. Сколько же тысяч лет здесь живут люди? История этого не знает, а мне показалось, что люди здесь появились на свет. Именно в этом месте, а не в далекой Африке. Каждый камень этого города был наполнен жизнью. Я ходил по его улицам и площадям, по мостам через Босфор и наслаждался морским воздухом, и даже пение муэдзинов через многочисленные ретрансляторы способствовало пониманию этого вечного города.

Мы пришли в Софийский собор, Айя-София, храм храмов и символ Стамбула. Я замер на входе и прикоснулся к древним стенам: мне нужно договориться и со стенами, и с людьми, которые сейчас находятся внутри. Мои спутники, сопровождаемые гидом, ушли вперед, а я начал свою экскурсию.

Людей было довольно много, но народ не шумел, и только то там, то здесь я слышал восхищенные возгласы, а восхищаться было чем. Архитектура храма и древние фрески были просто великолепны. Позабыв о времени, я рассматривал всю эту красоту и совершенно незаметно пришел в самый центр. Я стоял под огромным куполом, задрав голову вверх и… детское воспоминание накрыло меня! Я опять оказался в своем детстве, в том самом моменте восхищения, когда рассматривал крест на колокольне Михайловского собора в Троицке.

Как же повезло людям, что такая красота не разрушена, как разрушено огромное количество храмов и тот самый собор из моего детства. Сейчас, стоя под куполом, я вернулся в то далекое время, и дикий восторг заполнил всю мою душу, мне хотелось взлететь, я прямо почувствовал, что поднимаюсь вверх, такое было удивительное состояние.

Не могу сказать, сколько по времени оно длилось. Кто-то, проходящий мимо, слегка толкнул меня, я сместился в сторону, и все вернулось на место. Ни полета, ни восторга. Я посмотрел на человека, который меня толкнул, он стоял так же, как несколько секунд назад стоял я, задрав голову, и рассматривал древнюю резьбу на колоннах. Здесь, вероятно, все пребывают в каком-то блаженстве, подумал я.

Мне захотелось еще раз посмотреть на купол, я поднял глаза вверх. Купол как купол, такого восторга уже нет, но настроение все равно было замечательным. Храм огромный, и мне есть что посмотреть.

Я пошел вправо и увидел огороженную бархатными канатами площадку — место, где крестили императора Константина. Ограждение говорило о том, что заходить за него нельзя, а это значит, что мне туда обязательно надо. Я перешагнул через ограждение и уселся на камни. Нет, такого ощущения, как под куполом, не было, но энергия власти, жесткой, сильной и справедливой, здесь чувствовалась сильно.

Это мне напомнило замок во французском городе По, замок, где родился Генрих Четвертый, Наваррский, Король Франции. Город По впечатлил меня именно этим — энергетикой власти, и позже я выяснил, что в этом городе появились аж две династии французских королей. Запад всегда дает власть, и мой экскурс в китайскую грамоту это подтверждает. И здесь, в Стамбуле, на западном берегу Босфора, я почувствовал эту власть. Но она была другой, она была без оружия, но с колоссальной силой.

В левом от центрального входа в храм углу люди выстроились в какую-то очередь. Интересно, зачем они здесь стоят? Один за другим, они не спеша продвигались к квадратной колонне. Низ колоны был обит медным листом, а на высоте полутора метров в этом листе было отверстие, в которое нужно вставить большой палец и провернуть кисть, не отрываясь, на триста шестьдесят градусов, загадав при этом желание. Судя по отполированной поверхности несколько миллионов туристов оставили здесь свой след и свои мечты. У кого-то получилось, и желание было исполнено.

Я наблюдал за людьми и видел, как они загадывают свои желания. К сожалению, практически все делали это молча — они забыли, что вначале было слово. Желание — это как молитва: произнося и то, и другое, мы обращаемся к одному источнику. Дырка в колоне — это не более чем тумблер, включающий механизм веры. И тогда происходят чудеса, и тогда о таких местах говорят, что это место силы, или намоленное место, — по-разному говорят, но то, что это пусковая кнопка, я уверен на все сто процентов и поэтому непременно использую эту возможность: быть у кнопки и не нажать — невозможно! Я загадал желание и отправился дальше.

Народу в храме прибавилось. Пробираясь сквозь толпу, я смотрел себе под ноги и вдруг неожиданно для себя увидел крестик. Он был не очень заметным, но я его увидел — пять на пять сантиметров. Интересно, зачем он здесь, на полу. Метка? Я остановился, и людям пришлось обходить меня. Я даже присел на одно колено рассматривая этот крест. Чуть дальше в серой каменной плите я заметил небольшую вставку прямоугольной формы из белого камня. Интересно, для чего была проделана эта работа? Зачем в плиту вставлять, предварительно аккуратно вырезав и отшлифовав, этот белый камень? Может быть, здесь был какой-то дефект и его решили устранить?

Я поднял голову вверх. Оказалось, что я нахожусь в центре храма, в той самой точке, где стоял полчаса назад в изумлении. Тогда я не смотрел под ноги, а теперь точно по центру, под куполом, я вижу крест и чуть в стороне эту инкрустированную одним камнем плиту. Став точно на крест, я закрыл глаза. Пока ничего. Постепенно я стал смещаться в сторону белого камня. Десять, двадцать, тридцать сантиметров, полметра, метр. Опять ощущение взлета, ощущение, как будто я на качелях качаюсь. Делаю шаг в сторону — ничего. Возвращаюсь на место — взлет.

Я постарался уйти в состояние некоего сна, прострации, на границу, где контроль над телом минимальный, и через некоторое время… я чуть не упал! Тело мое раскачалось помимо моей воли. Что это было, я не понял, но запомнил свое состояние и свои ощущения некой невесомости.

Нашим гидом был местный молодой человек по имени Тимур, очень хорошо говоривший на русском языке. Его мама была болгаркой, а папа — турецкоподданным. Я спросил его про тот камень, но он ответил, что про камень ничего не знает, но вообще, на этом месте стоял трон императора.

— Что, прямо вот так, по центру храма?!

— Да, именно так, в самом центре храма стоял трон.

Странная какая диспозиция, подумал я, но в древности могло быть много причин для этого.

Мне не хотелось выходить из Айя-Софии. Воспоминание восторга, возвращение в детство, к началу, было просто потрясающим. Я так и сказал своим спутникам: «Давайте еще здесь побудем, мне здесь очень хорошо». Но храм уже закрывался, и мы отправились гулять по стамбульским улочкам.

38

На следующее утро мы отправились во дворец Топкапы. Дворец — всем дворцам дворец, и чего там только нет. Идем, смотрим. Интересные вещи, предметы интерьера, оружие — все красивое и старинное. Музеи для меня всегда представляли интерес, а после истории с домом-музеем Пушкина этот интерес приобрел уже другой смысл. Пока ничего особенного: вещи красивые и старинные.

Но вот в одной из витрин я увидел вещи, принадлежащие конкретному лицу. Алена, помня «пушкинский эксперимент», спросила меня: «Что думаешь, подлинник?» Нет, подделка — копилка эмоций закрыта. Идем дальше, не спеша рассматривая всю эту красоту. В одном из залов стеклянная витрина. Подхожу, смотрю. Деревянная палочка, высохшая от времени, и кажется, если ее взять в руку, рассыпется в прах. Надпись внизу на английском и турецком. Оборачиваюсь к Алене:

— Переведи. Палочка какая-то интересная, на волшебную похожа.

Морозом обдало раньше, чем Алена перевела текст:

— Здесь написано, что это — посох Моисея. Может такое быть?

После того как она сама лично ощутила тот энергетический всплеск в доме-музее Пушкина, у нее не оставалось сомнений в существовании неведомых энергий, невидимых и не регистрируемых приборами.

— Ты не поверишь, но, похоже, подлинник…

— Не может быть!

Логика говорит: не может быть, а объемный фон и холод говорит, что может. Религиозным деятелям я не доверяю хотя бы потому, что тексты, которыми они пользуются, были переписаны тысячи раз, прежде чем дошли до нас. Когда прямое намерение, а когда и просто фантазия или личное мировоззрение заставляли переписчика что-то добавлять, а что-то опускать. Но здесь, в Стамбуле, оживали все библейские легенды. Я еще не был в Эфесе, где жили Дева Мария и Мария Магдалина, я еще не был на родине святого Николая, так почитаемого всеми, но он тоже был здесь, в Турции, как и множество других христианских святых, имеющих «турецкие маршруты» в своих путешествиях-проповедях.

Я смотрю на Галатскую башню. Вот она, рукой подать, только мост перейти через бухту Золотой Рог. Я смотрел множество старых карт и читал послание апостола Павла к Галатам. На старой карте древняя Галата была намного восточней Стамбула, в центре полуострова, но ее признаки находятся здесь, а не там. Район города, башня. Очень плотная концентрация библейских тем, и с этим надо разобраться, а пока я ломал голову по поводу посоха.

Интересно, как он сюда попал? Где Израиль, где Египет и где Турция. С точки зрения современного транспорта это, конечно, все близко, но миграции в древности не были такими стремительными. Я остановил свои рассуждения. Я знал, что картинка сложится как надо, нужно только собрать как можно больше пазлов, и один из них будет ключевым. Приеду в Москву и буду читать, что и как.

Наш гид неплохо ориентировался в истории города, но в пределах тех знаний, которые есть в открытом доступе. Правда, одна тема, изложенная им, мне показалась особенно интересной.

Гид рассказал, что на азиатской стороне Босфора находится гора Юши. И там, на этой горе, есть могила Юши, она необычная, она большая. Семнадцать метров на два.

— Кто такой Юша? И чем он знаменит?

— Юша — это Иисус Навин, соратник и сподвижник Моисея. Наши легенды говорят, что он именно там похоронен, хотя греки утверждают, что там голова Геракла, — он не сказал Геракла, он сказал «голова Геркулеса», но я понял, о ком идет речь. — И еще есть история, что там голова Адама.

А вот эту историю я знал — голова Адама находится в горе Голгофе, а Голгофа, как известно, в Израиле. Ох, сильно сомневаюсь я по этому поводу. Пока сам не поднимусь туда, ничего говорить не буду. Гид дополнил историю про гору Юши еще одним интересным фактом: через пролив, прямо напротив огромной могилы, обнаружены двенадцать других могил, и вот про их происхождение точно никто не знает. История с горой показалась мне достойной внимания.

Стамбул удивлял меня все больше и больше, но пришло время возвращаться домой, в Москву, и уже там восполнять пробелы в знании истории. Пожалуй, мое главное ощущение от города было таким: Стамбул явно старше того возраста, который ему дает современная история, а азиатская его составляющая выглядит как некая бутафория, как некая маскировка, укрывающая некогда бывшую здесь европейскую цивилизацию. Я не успел побывать на азиатском берегу, и пока у меня не было полной визуальной картины для сравнения, но мысленно я уже отправил запрос на исполнение моего желания побывать там и подняться на гору Юши.

По возвращении в Москву я принялся за изучение истории Стамбула и нашел в Интернете информацию о том, что, возможно, библейские тексты интерпретированы неправильно и настоящий Иерусалим — на Босфоре, а Айя-София и есть храм Соломона. Исследователи, утверждавшие это, провели большой объем работы по изучению древних литературных источников и легенд, и совпадение моих ощущений с их выводами меня заинтриговало. Я посмотрел в свой календарь: график был очень плотный и в ближайшие год маловероятно, что я смогу поехать туда, да и без соответствующей исторической подготовки делать там нечего. Я опять обложился книгами, стал изучать события прошлых веков и сравнивать их со своими ощущениями.

39

Тем временем практика моя расширялась, в ней появлялись разные истории, некоторые из них достойны отдельного исследования, и я, возможно, когда-нибудь опубликую его. Было все: часто люди читались как открытые книги, но бывало и так, что я попадал в серьезный тупик, который был прежде всего связан с дилеммой: имею ли я моральное право говорить правду, если мои ощущения были не самыми хорошими, имею ли я право лишать людей надежды?

Однажды ко мне пришла женщина. Невозвратную потерю я слышу за версту, но стараюсь даже не думать об этом и ничего не говорить в надежде, что я ошибаюсь. Но здесь ошибиться было невозможно — событие уже произошло. Женщина сказала, что ее привел ко мне один вопрос, касающийся ее сына, и хотела было достать фотографию, но я ее остановил: «Подождите, пока мне нужны только его имя и дата рождения». Бензиновое пятно крутилось, я опять отматывал время, и черно-белый рентгеновский снимок, возникший у меня в голове, не оставлял никаких сомнений. Я увидел негативное изображение человека, лежащего на спине, руки его были сложены на груди. Несколько поодаль лежал точно такой же, но его я видел не так четко. Я открыл глаза. Он похоронен.

— Подождите, я сейчас налью себе стакан воды.

Проходя мимо женщины, я услышал слова, их произнесла не она, они прозвучали сами в моей голове: «Пенза». Я остановился.

— Это случилось в Пензе?

Женщина кивнула:

— Да, там. На трассе. Лобовое столкновение. — Женщина достала фотографию молодого человека. — Это мой сын. Он был у вас.

Я посмотрел на снимок. Да, был. Я сразу вспомнил этого симпатичного парня. Он приходил ко мне по вопросам карьеры. Я принес воды себе и посетительнице. Она сделала глоток и начала рассказывать:

— Он приехал домой на Новый год, и десять дней мы были вместе, а на одиннадцатый день он стал собираться в Москву. Отец и я стали его уговаривать, чтобы он остался. «Да что вы все меня останавливаете? Вот у Литвина был — он мне тоже сказал, чтобы в январе из дома ни ногой».

— Да, я ему так и сказал. Сиди дома и ни шагу за порог. В январе ты — мишень. То, что может прилететь в тебя, прилетит, но лучше отсидеться, потому что мирозданию иногда все равно — кирпич прилетит или снежок.

— Он не послушался. Он поехал вместе с другом. Так они и лежат теперь рядышком.

Я смотрел в глаза убитой горем женщине. Я его предупредил. Я сказал, что этот январь — самый опасный за всю его жизнь. Но, вероятно, сверху виднее, когда ему было суждено уйти. Она пришла ко мне с просьбой помочь с ним поговорить.

— Поскольку вы его предупреждали и он сам мне про вас рассказал, может быть, вы можете как-то связаться с ним? Я так хочу с ним поговорить.

Как я ее понимал, но отозваться на ее просьбу не смог.

— Я не знаю, возможно, я бы и смог каким-то образом связаться с вашим сыном, но то, что этого делать нельзя, я знаю. И знаю не из каких-то инструкций, а исключительно исходя из своей интуиции, которая говорит мне: не лезь туда, не твое, не время.

Я уже неоднократно задавался вопросом о предупреждении тех или иных печальных событий. Я исходил из того что если мироздание дает мне знак, стало быть, есть возможность им воспользоваться и предупредить. И в каких-то ситуациях те, кто получил от меня информацию, благоприятно избежали неудач. Но, видимо, я был еще недостаточно подготовлен к работе со знаками, потому что событие, к которому я подошел, дало мне понять крайнюю необходимость моей работы не только для меня, но и для огромного количества людей.

Я возвращался с Урала в Москву. Мой самолет приземлился в Домодедово. Все как обычно: я вышел из самолета и не спеша направился к «Аэроэкспрессу». На выходе из аэропорта я поскользнулся и упал. Возможно, для кого-то это ничего не значащий факт, но я, много лет отдав спорту, научился падать правильно, на рефлексах, а здесь рефлексы меня вдруг подвели — я очень сильно ударился рукой об асфальт.

Удар был такой силы, что от боли на какое-то мгновение потемнело в глазах! Из этого состояния меня вывел заботливый голос таксиста, он подхватил меня со словами «куда едем?». Вот это его профессиональное «куда едем?» и вернуло меня в реальность. Я смеялся сквозь слезы, ну надо же, другой бы спросил, как я себя чувствую, все ли в порядке, а этот с ходу «куда едем?». Ну что ж, домой едем.

Домой я приехал, уже практически не чувствуя левой руки. С большим трудом я снял с себя костюм, а вот рукав у сорочки снять было просто невозможно. Кое-как освободив руку, я увидел, что она просто черная — от плеча и до запястья один сплошной иссиня-черный синяк. Вот это гематома! Я прикинул, сколько понадобится времени на восстановление. Попросил Алену принести пакеты со льдом. Обложив руку ледяными пакетами, я думал о том, как некстати все это. Судя по боли, цвету кожи и отеку, говорящему о разрыве крупных сосудов, я не исключал перелом.

— Давай в травмопункт? Или «скорую» вызовем? — Алена была очень испугана. — Болит?

— Нет, абсолютно не болит, просто ноет.

Часа через полтора лед растаял, я решил поменять пакеты. Сняв повязку, я увидел, что рука уже не такая черная, появился желтый оттенок. Мне, сотни раз видевшему весь процесс изменения окраски кожных покровов при травмах, это показалось забавным. Я не сказал Алене, а сам подумал, что как-то необычно быстро регенерация проходит. Выпив болеутоляющие таблетки, я кое-как разместился на кровати и уснул.

Утром я проснулся и, только глядя на повязку, вспомнил о вчерашнем происшествии. Аккуратно пошевелив рукой и не почувствовав при этом никакой боли, я снял эластичный бинт с руки. Рука была обычной: ни синяка, ни царапинки. Я ощупывал свою руку, пытаясь определить локализацию ушиба, но ничего не обнаружил.

«Алена, а рука-то не болит, как будто совсем ничего и не было. Странно все это». И мне бы уже в этот момент начать отслеживать все знаки! И падение на ровном месте, и неспособность адекватно среагировать на это падение, и громадная гематома, которая за ночь исчезла. Но что-то постоянно уводило меня в сторону от этой аналитики.

На третий день после происшествия мне позвонил старший сын, Евгений. «Папа, я сегодня сон не очень хороший видел. В Домодедово теракт. Парень с криком „Аллах акбар“ взорвался». Я не помню, что именно меня отвлекло, но я опять пропустил эту информацию мимо ушей. А спустя месяц в транзитной зоне аэропорта «Домодедово» террорист-смертник подорвал себя и пассажиров.

Я сидел и складывал факты. Я не мог себе этого простить. Мироздание бросило меня на домодедовский асфальт, ушибленная рука необычно быстро восстановилась, Евгению приснился сон. Ну сопоставь ты все, ну просто сопоставь и сделай вывод! Он же был настолько очевиден! Я не могу сказать, что все было переопределено — если бы это было предопределено, я бы ничего не знал. А меня тыкали носом в знаки, они не просто были на уровне интуиции, меня практически били ими по голове и, как бы понимая, что до меня не доходит, дали три указателя на трагедию, и третий был самым понятным и самым ясным! Это был жестокий урок. Я не забуду его до конца дней своих. Возможность у меня была. Была, но я ею не воспользовался.

40

До середины апреля 2012 года Алена не задавала мне вопросов, а числа двадцатого вдруг сказала: «Через неделю назначенный тобой день, ты не забыл?» День? Какой день? Забыл, я действительно забыл про этот день. Ох, боже ты мой, забыл, за всеми этими путешествиями, за многочисленной работой, я совсем забыл про назначенный самим собой день. Я сказал Алене, что женюсь на ней, но это будет позже, в апреле 2012 года, двадцать восьмого, в субботу. И вот этот день уже через неделю!

Я позвонил в загс и спросил, есть ли возможность зарегистрировать брак в субботу, двадцать восьмого апреля. На мой вопрос женщина с хорошо поставленным голосом (вероятно, она там лично объявляет о том, что заключен брак) сообщила мне, что все расписано на три месяца вперед, и дала понять, что «дела нужно делать своевременно, молодой человек». Из всего этого меня порадовало только ее «молодой человек». Обзвонив еще пару-тройку московских загсов — примерно с таким же успехом — я сделал вывод, что мне придется использовать свое служебное положение и попросить помощи у людей.

И, конечно же, в итоге все получилось как надо: назначено место и время, и вот я, в смокинге и бабочке, мчусь с невестой по Москве, объезжая пробки, и явно опаздываю, и мне уже звонит сотрудник загса и с нетерпением в голосе интересуется, собираюсь ли я вообще сегодня жениться, так как назначенное время истекло десять минут назад. «Едем, ждите!»

— Вот как бывает, Алена. Разве мог я подумать, что когда-нибудь так будет?!

— Да, я тоже не могла. Кстати, я только недавно вспомнила случай. Мне было двадцать. Мы с подружкой пошли к одной девушке, про которую говорили, что она ясновидящая. Она принимала на Кузнецком мосту. Она сказала мне, что я выйду замуж за мужчину, который будет лет на пятнадцать старше меня, что у него будет двое детей и что у него будут волосы цвета соли с перцем. Я тогда просто фыркнула, мол, все неправда, какой еще мужчина на пятнадцать лет старше, да еще и с детьми! А вот на тебе: и мужчина с сединой, и двое детей у него, и в загс с ним еду.

Я посмотрел на приборы. Едем-то мы едем, но доедем ли — вопрос: бензина в баке практически не осталось. Закрутившись с приготовлениями, я совершенно забыл заправить машину. «Алена, сюрприз… Бензин заканчивается, но я надеюсь, что дотянем до ковра согласия». И мы доехали!