Бриллиантовый дождь Буркин Юлий

2

Кристина разбудила меня среди ночи зловещим шепотом:

– Милый. Я боюсь.

– Чего? – так же шепотом спросил я.

– А ты послушай! – все с той же интонацией прошептала она.

Я прислушался. Сперва мне показалось, что в доме царит полная тишина. Но только я собрался сообщить ей об этом, как понял, что не прав, и какой-то, хоть и слабый, звук все-таки действительно присутствует. За стенкой. Еле слышное равномерное бормотание. Нет, не совсем равномерное, а с небольшими паузами.

– Где это? – тихо спросил я.

– В детской, – отозвалась Кристина.

– И что это такое?

– Это твой странный гувернер разговаривает с ребенком, – прошептала она зловеще.

– Ты хочешь сказать, он читает ему сказку?

– Если бы я хотела сказать так, я бы так и сказала. В том-то и дело, что ничего он не читает. Он разговаривает.

– Бред, – не поверил я. – Может, он и разговаривает, только сам с собой. Степке ведь нет еще и двух месяцев.

– В том-то и дело, – кивнула Кристина. – Потому я и боюсь.

– Ты его еще вчера хвалила…

– Конечно. Другим мамам по десять раз за ночь приходится вскакивать – то кормить, то пеленать, а я второй месяц сплю себе, как слон. И днем Степка почти не капризничает… Но я же не знала, что они ночь напролет разговаривают. И теперь я думаю: может быть, это и удобно, когда грудной ребенок и есть просит, и какает в строго определенное время, но естественно ли это?

– Да ну, – сел я на кровати. – Чепуха какая-то. Пойду гляну.

– Не вспугни! – предупредила Кристина и поползла по простыням ко мне. – Возьмем с поличным.

Она просто детективов начиталась, как я сразу не догадался! Я уже хотел попытаться уговорить ее не дергаться и продолжить здоровый сон, когда из-за стенки явственно раздался смех. Смеялись двое: ребенок – заливисто, самозабвенно, и взрослый – глухо ухая.

И вот тут мне стало страшно и самому. Да, Степка умеет смеяться, он смеялся уже на второй день после того, как Кристина привезла его домой. Но смеялся он оттого, что, например, я щекотал ему живот своей укороченной «волосней»… Чувство юмора тут ни при чем, чисто физиологическая реакция. У него и эрекция случается, это ведь не значит, что он испытывает желание… Но сейчас он смеется от чего-то, что сказал ему виртуальный гувернер Козлыблин. Более того, они смеются над чем-то вместе!

Я вовсе не против здорового чувства юмора у своего сына. Но всему свое время. Играющий в песочнице сорокалетний дебил – это неприятное, но, по большому счету, вполне объяснимое зрелище. А вот смеющийся над удачной шуткой грудной младенец – это противоестественно, а потому довольно жутко. Тем более, если это твой родной сын…

Мы прокрались коридором и тихонько приоткрыли дверь в детскую. В бледном мерцании стерео я разглядел кроватку-манеж и облился холодным потом: я увидел в ней темный силуэт, и мне почудилось, что это стоит, держась за спинку, и неотрывно смотрит в экран наш малыш… Моя жена родила монстра? «Не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку?..» Похоже, это архетипический страх русского мужчины, но мне от этого не легче.

Но нет, это, конечно же, не Степка, а здоровенный плюшевый медведь, прислоненный к решетке манежа. Сын же, как и положено полуторамесячному ребенку, лежит себе на спине. Правда, лицо его действительно обращено к экрану, а на губах и впрямь блуждает улыбка, которая вовсе не кажется мне бессмысленной.

Я перевел взгляд на стерео. Там, на полянке, окруженной высокой травой и радужными цветами, скакала и приплясывала на двух тоненьких задних лапках здоровенная божья коровка с головой Козлыблина. Когда прыжок был особенно высоким, пятнистые чешуйки на ее спинке раздвигались, и оттуда высовывалась пара вибрирующих полупрозрачных подкрылков.

Приплясывая, коровка-Козлыблин размахивала двумя парами рук, сжимавших искрящийся бенгальский огонь, клетку с попугаем, надкусанное яблоко и попискивающий древний автомобильный клаксон. При этом она сосредоточенно бормотала:

В этот миг из кустов высыпала стая пегих гусей и, окружив божью коровку-Козлыблина, запрыгала вокруг него.

Тут же на стереоэкране не замедлил появиться белый, как снег, котище, ухитряющийся одновременно пританцовывать, держать в зубах голубой конверт и, плутовато ухмыляясь, исподтишка цеплять когтями гусей. А коровка-Козлыблин, впадая во все большую экзальтацию, продолжала бормотать:

Эти слова немедленно подтвердились живой иллюстрацией: в небе разразилась настоящая битва пернатых, и снегириные перышки посыпались на головы всей честной компании розовым снегом.

И тут на полянке, так же, как и остальные, нелепо подскакивая, появились мы с Кристиной. Росточком мы были не больше гусей и, озираясь по сторонам, выглядели крайне растерянными. На мне были полосатые трусы, а на Кристине кружевная ночная рубашка.

Мы переглянулись… То есть переглянулись мы настоящие, а не компьютерные. Мало того, что и в самом деле, на мне были полосатые трусы, а на Кристине кружевная ночная рубашка, но и выражение лица у Кристины было точно такое же, как у ее экранной копии. И у меня, наверное, тоже.

Мы вновь уставились в проем двери. Там, разделавшись со снегирями и хищно приоткрыв клюв, гигантский соловей уже нарезал круги над нашими с Кристиной головами. Божья коровка-Козлыблин затараторила:

Сейчас же из цветочных зарослей выскочил обнаженный младенец, правда, одного с нами роста. Он легко поймал зловредного соловья и, раскрутив над головой, выбросил его за пределы видимости. Тут же мы трое схватились за руки и, вместе с гусями и почтовым котом, высоко вскидывая коленки, пустились в пляс вокруг коровки-Козлыблина, которая возбужденно выкрикивала:

Пацан в кроватке залился радостным смехом. Захохотал и Козлыблин. Они смеялись, наверное, минуты три. А как только смолкли, картинка тут же сменилась. Теперь дело происходило на морском дне. Туда-сюда по экрану сновали разноцветные рыбки. Из огромной перламутровой раковины высунулась голова Козлыблина с длинными рожками на лбу и забормотала все в том же ритме:

Но чем там всё закончилось у Шмуля, я не узнал, так как Кристина тихонько прикрыла дверь и мрачно уставилась на меня. Я сокрушенно пожал плечами. Она схватила меня за руку и поволокла обратно в спальню. Там, усевшись на кровать и усадив меня напротив, она спросила:

– Ну?

– Всё нормально, – сказал я. – Обычная компьютерная анимация. Специальная программа для самых маленьких. – Я врал с такой уверенностью в голосе, что мне и самому стало казаться, что это так. – Сейчас этим пользуются все виртуальные гувернантки.

– Да?! – в отличие от меня самого, Кристину мне провести не удалось. – А вот эта ночная рубашка? – она потрепала себя за подол. – А твои трусы?! А то, что ребенок смеется над тем, чего еще не может понимать?!

– Да, это развивающая программа, – продолжал я импровизировать. – Она разработана психологами. Это мы думаем, что ребенок ничего не понимает, а на самом деле он уже многое может понять, но только на уровне образов…

– Мне кажется, ты врешь, – просто сказала Кристина. – Я хочу поговорить с ним.

– С кем? – не понял я.

– «С кем, с кем», – передразнила меня Кристина. – Ну не со Степкой же. С Вадимом.

– Так и поговори, кто тебе мешает, – нарочито безмятежно пожал я плечами, вполз на кровать и растянулся во весь рост. – Хоть сейчас.

– Я не хочу разговаривать с ним по стерео, – возразила она, но по голосу я понял, что она уже успокаивается. – Я хочу встретиться с ним. Я живьем его ни разу даже не видела.

– А-а, – откликнулся я, как мог равнодушнее, делая для пущего правдоподобия вид, что одновременно с этим зеваю. – Ладно, встретишься…

Легко сказать! Как это она, интересно, встретится с этой неприкаянной душой?!

– Завтра, – сказала Кристина.

– Завтра, так завтра, – сказал я. – Давай спать.

«Завтра?! – лихорадочно вертелось у меня в голове. – Как же мы выкрутимся?!»

– Ты скажи ему, чтобы он зашел к нам, – продолжала она. – В любое время. Мне самой как-то неудобно, еще подумает, что я его невзлюбила. Только будь тогда же и сам дома. Позови, как будто в гости.

«Настоящий Козлыблин! – внезапно озарило меня. – Он ведь вернулся! Его отпустили! Он выручит!»

– О’кей, – сказал я. – Завтра он будет. Всё. Спим.

– Спим, – согласилась она, погладила меня по голове и заметила умиротворенно: – Как пёсик. Короткошерстный…

А за стенкой всё гудело еле слышное бормотание:

Шмуль дело свое знал. Очень, видно, был продвинутый моллюск.

Но назавтра о нашем ночном разговоре с Кристиной я вспомнил только ближе к концу плотно загруженного работой дня. Сперва мы с остальными RSSS-овцами работали над новой песней Петруччио, которая обещала стать хитом. Называлась она «Бинокль», и речь в ней шла о доблестном капитане корабля, который очень любил смотреть в соответственный предмет.

Кончилось это капитанское увлечение, само собой, довольно плачевно:

Вещичка получалась забойная и с коммерческой точки зрения многообещающая. А когда все разошлись, я снова взялся за свои сольные дела и до посинения шлифовал харрисоновские «Something» и «Here Comes The Sun». Самое сложное поймать интонацию, ведь голос я синтезирую из собственного… Я уже свел половину альбома! И, по-моему, очень достойно. Ещё немного, и я заново открою миру «Битлз».

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что музыка «Russian Soft Star’s Soul» в сто раз современнее и мы популярны сегодня, как никто. Но, боюсь, местечко в вечности я обеспечу себе все-таки этим римейком «Abbey Road»… Лишь около семи вечера я стукнул себя по лбу: «Козлыблин!!!», и попытался связаться с ним, но ответил мне его ДУРдом:

– К сожалению, хозяина нет. И он просил ни с кем его не соединять и лишний раз не беспокоить.

Я уже пытался пару раз связаться с Вадимом после того, как он вернулся на Землю. Но все время натыкался на его Дом, который всякий раз сообщал что-либо подобное. Я не спорил, главное, Вадим жив и здоров, а понадобится, сам на меня выйдет. Но сегодня ситуация была особенная, и я спросил:

– Но ты можешь хотя бы передать ему информацию?

– Если сильно надо.

– А спросить можешь?

– Ну?

Козлыблинский ДУРдом – ужасно наглый. Весь в хозяина.

– Баранки гну! Спроси его, не сможет ли он ко мне подъехать сегодня к девяти. Скажи, что мне это ОЧЕНЬ нужно. Скажи, что я его просто у-мо-ля-ю!

– Сейчас, – откликнулся Дом и примолк. Потом сообщил: – Хозяин сказал: «Буду», и отключился напрочь. Больше у меня с ним связи нет.

И на том спасибо. Придется ловить его перед домом и инструктировать. Он ведь не знает о существовании своего виртуального двойника, и уж тем более о том, что тот служит у нас гувернером.

– Кажется, он на меня рассержен, – продолжал ДУРдом расстроенно. – Всё из-за вас…

– Ну, извини, – пробормотал я и прервал связь. Только перед Домами я еще не оправдывался.

Без четверти девять я уже дежурил на улице возле своей двери, ожидая Вадима. Но его все не было и не было. Я глянул на часы. Пять минут десятого. Что же он опаздывает-то, бестолочь?! Ё-моё! Виртуального-то ведь тоже надо было предупредить, чтобы отключился минут за пятнадцать до нашего прихода. Ладно, тут что-нибудь придумаем…

Я снова посмотрел время. Десять минут.

… В половину десятого я понял, что ждать далее бессмысленно и, придумывая отмазки, вошел в дом. На звук захлопнувшийся двери из гостиной выпорхнула Кристина. Ее лицо сияло. Мне стало стыдно, что сейчас придется ей врать, но что я мог сделать?

– Как дела, милый? – спросила она, целуя меня в щеку.

– Все прекрасно, – заверил я. – Вот только я не смог выполнить свое обещание насчет Вадика.

– А он здесь, – сказала Кристина. – Он сказал тебе, что будет в девять, а сам приехал на полчаса раньше. И мы уже всё обсудили.

Я почувствовал, что у меня подкашиваются коленки.

– И-извини меня, по-пожалуйста, – сказал я, заикаясь от волнения и стыда. – Я хо-хотел тебе все рассказать. Потом…

– Да уж, милый… Ты меня удивил, – она смотрела на меня все с той же торжествующей улыбочкой. И теперь мне было абсолютно ясно, что улыбочка эта означает: «То, что ты – безответственный негодяй, я подозревала всегда. И я очень рада, что убедилась в этом ещё до того, как ты окончательно погубил меня и ребенка, подсунув ему в воспитатели виртуальное существо…» Я не сразу понял смысл сказанных ею дальше слов: – Это непростительно с твоей стороны, скрыть от меня, что Вадим Евгеньевич – ведущий российский специалист по уходу за детьми дошкольного возраста и их интеллектуальному развитию.

– Ва-ва-вадим? – переспросил я.

– Что это с тобой? – вгляделась она в мое лицо. – Почему ты такой бледный? Ты не заболел?

– Н-нет… Я здоров.

– Ну, проходи же, поздоровайся!

Я шагнул в гостиную, и мы с Козлыблиным, усиленно мне подмигивающим, пожали друг другу руки. На прозрачном столике стояла бутылка коньяка и рюмка, это Кристина угощала «высокого гостя». Еще там стояла бутылка сока и бокал, это она пила сама. И еще коробка конфет.

– Вадим Евгеньевич, – обратилась Кристина к Козлыблину, присев вместе с нами за столик. – Вы не могли бы побыть у нас еще хотя бы часик? Я уже два месяца почти совсем не выхожу из дома…

– И совершенно, блин, напрасно, – важно сказал Козлыблин. – Ребенок находится под моим неусыпным контролем… Доверять людям надо.

– Но ведь при этом вы далеко, – напомнила Кристина. – А доверяю я вам, как себе. Даже больше. И Степашку с вами я оставлю без всяких опасений. Как раз сегодня в нашей школе моделей выпускной показ, и мне так хочется взглянуть, хотя бы одним глазком…

– Да идите, чего там, – жеманясь, махнул рукой Козлыблин, вороватым движением сунув при этом в рот конфету. – Я тут посижу, сколько надо. Пока не вернетесь. Я ж, блин, все-таки ваш гувернер, – и закинул в рот еще одну конфету. Я понял, что он все-таки нервничает.

– Спасибо! – возликовала Кристина, вскочила, подлетела к Козлыблину и чмокнула его в лоб. – Я так и знала! Я уже и такси вызвала! – Она метнулась в спальню.

– Чего ты ей…? – начал, было, я, но тот прижал к губам палец, и я замолчал. Буквально через три минуты, за которые Козлыблин зажевал не меньше десятка конфет, Кристина влетела в гостиную уже в роскошном вечернем платье и с макияжем на лице.

– Я постараюсь как можно быстрее! – заверила она.

– Да ничего, ничего, – с набитым конфетами ртом замахал руками Козлыблин, – сколько вам надо, столько и тусуйтесь.

– Милый, я тебя с собой не зову. Ты, надеюсь, не обижаешься? – обратилась она ко мне. – Нельзя же бросать гостя одного.

– Да ничего, ничего, – точно так же, как Козлыблин, замахал руками я. – Я с удовольствием останусь. Мы с Вадимом сто лет не виделись…

Когда за ней захлопнулась дверь, я прошел на кухню и взял там стакан. Затем вернулся, наполнил его до половины коньяком и залпом осушил. Потом, наконец, задал недосказанный вопрос:

– Чего ты ей наплел?

– Ой, чего только не наплел, – признался Козлыблин и хихикнул, непрерывно жуя.

– Слушай, хватит жрать, а? Смотреть противно!

– Да при твоей жене неудобно было, все-таки, светило науки, как-никак. А знаешь, как хотелось!

– Ладно, жри. Как ты обо всем догадался-то?

– Мне как Дом позвонил, я тут же все и понял. Ты что, думал, я не знаю про своего двойника? Да он сразу на меня вышел, только я домой вернулся. Мы с ним тут такие дела ворочаем…

– Какие дела?

– Он – воспитательные! А я на оборонку теперь тружусь. Он сейчас – действительно самый крутой специалист по развитию детей. Он владеет всей мировой информацией в этой области! Тут и психология, и физиология, и информатика, и все что хочешь. Ты что, думаешь, все, что он показывает – просто мультики дурацкие? Это же сплошные коды, которые на подкорку воздействуют – и в словах, и в цветах, и в ритмах. Он из твоего ребенка враз вундеркинда сделает, а потом и гения…

– Знаете, что, ребята, – сказал я, чувствуя, как хмель теплой волной пробегает по телу и смывает напряжение последнего часа. – Вот только не надо ставить эксперименты на моем ребенке.

– Да тут все абсолютно безопасно! – заверил меня Козлыблин. – В дальнейшем-то все такими будут, но твой будет первым. Ты знаешь, какие у человеческого мозга возможности? Не знаешь? А мы знаем! Ты еще спасибо скажешь! – он опрокинул рюмку.

В этот момент из детской раздался козлыблинский же голос:

– Эй, вы. Я уже замучился делать вид, что меня нету.

Мы прошли туда. Козлыблин на экране выглядел персонажем пластилинового мультфильма. Причем, пластилин подтаивал. Бедняга весь как-то расползся и непрерывно менял очертания.

– Встань-ка передо мной, – попросил он настоящего, – я хоть посмотрю. А то уже не очень хорошо помню, каким был изначально.

Глядя на свой реальный прототип, он понемногу пришел в порядок и спросил:

– Так нормально?

Козлыблин придирчиво его оглядел и заметил:

– Хвост убери.

– Блин! – спохватился тот, и хвост исчез.

– Ты создай себе неподвижный файлик с моим изображением, – посоветовал Козлыблин, – чтобы сверяться.

– И то верно, – согласился его виртуальный двойник. – Так и сделаю.

Козлыблин обернулся ко мне:

– Ну, ладно, я пойду.

– Как это «пойду»?! – запротестовал я. – Как я тут один с ребенком? Я боюсь!

И вдруг со стороны кроватки раздалось:

– Папа, не бойся.

Я подпрыгнул и испуганно уставился на Степку. Оба Козлыблина радостно заржали. Степка лежал ногами ко мне, головой на высокой подушке и смотрел на меня своими голубыми-преголубыми глазами.

– Не бойся, – повторил он, слегка картавя. – Я ведь уже умный.

– Ты это… – начал я взволнованно. – Ты только маме… Маму…

– Не бойся, – улыбнулся он понимающе.

… Даже и не знаю, радоваться мне или горевать. То ли я и впрямь отец будущего гения, то ли у моего сына украли детство и превратили в несчастного уродца? Или одно не исключает другого? Не знаю… Но теперь уже ничего не изменишь. Поживем, увидим. И будем надеяться.

Сперва я боялся сильно. Но время идет, и я замечаю, что Степка ничуть не хуже и не несчастнее других детей. Так, может быть, все-таки правильную песенку сочинил Боб про моего виртуального Козлыблина:

Тем более что Кристина так до сих пор ничего и не заметила, а она, как-никак, мать.