Бриллиантовый дождь Буркин Юлий
Расположившись за верстаком, он налил и опорожнил первую порцию – половину граненого стакана, смачно закусив ее салом и луком. Затем хрустнул огурцом и задумался. Армия? Где взять армию? Разве что собрать из кишащих тараканов…
Батя хлопнул еще полстакана и представил, как было бы круто, если бы у него был специальный прибор, позволяющий командовать тараканами… Обозленность на соседа и тщательно подавляемая тоска по службе слились в пьяном угаре. Отец уснул, уронив голову на верстак, и снилось ему, что он – тараканий главнокомандующий, управляющий своим войском с помощью дистанционного пульта стереовизора…
Очнулся ночью. Похмелье было ужасающим. А говорили, что самогон правильный. Какой же тогда неправильный… Отец еле сполз вниз, прошел в гостиную. На полочке над камином увидел пульт визора и вспомнил свой дурацкий сон. Взял пульт в руки, нажал на кнопку «+» и дурашливо, но с удовольствием рявкнул:
– Полк, становись!
Внезапно шорох на полу изменил свой характер. Отец пригляделся и увидел, что из всех щелей кухни лезут насекомые и поспешно выстраиваются ровными прямоугольниками батальонов. Те в свою очередь отчетливо делились на роты.
Батя слегка оторопел. Неужели «белочка»? Допился до таракашек?.. А даже если и так, это, хотя бы, интересно! Батя усмехнулся и заговорил:
– Солдаты! Все вы знаете, что государство соседской дачи с первого дня своего возникновения строит нам козни и провоцирует нас на вооруженный конфликт. И враг добился своего. Терпеть его происки мы больше не можем, да и не хотим. Воины! Благословляя вас на эту праведную войну, я всем сердцем желаю вам победить и вернуться живыми. Ваша наипервейшая задача – нанести врагу максимальный урон. Уничтожайте его посевы, разбирайте постройки, захватывайте пленных. Не жалейте врага, он вас не пожалеет. – Отец перевел дух, ловя себя на мысли, что он, по-видимому, все-таки сошел с ума. Но даже в сумасшествии надо быть последовательным, логичным и дисциплинированным. – Я всё сказал. Шагом марш!
Но стройные ряды насекомых не шелохнулись. Доверившись интуиции, отец вновь нажал кнопку «+» на пульте и повторил:
– Шагом марш!
Чеканя шаг, тараканье воинство послушно двинулось к выходу. Отец подумал: «Мать сюда, пока не оклемаюсь, пускать нельзя ни в коем случае». Последнее тараканье подразделение покинуло дом. Отец закрыл дверь, вновь уселся в кресло, взял пульт и нажал кнопку «Power». Вспыхнул стереоэкран, и батя увидел на нем, как его тараканье войско доблестно преодолевает забор. Внезапная догадка заставила его нажать кнопку «+» и скомандовать:
– Полк, стой! Раз, два.
Тараканы замерли. Так и есть. Он нажал кнопку снова:
– Продолжайте движение.
Тараканы ринулись дальше. Маленькие, безобидные, казалось бы, твари – тараканы. Но при необходимости и слаженности могут, оказывается, многое. Всю ночь отец, перетащив бутыль с самогоном в гостиную, наблюдал за боевыми действиями своего войска, время от времени вмешиваясь и координируя их. В результате насекомыми в эту ночь был уничтожен весь соседский урожай парниковых помидоров, грядка салата, две грядки виктории. Но главный урон нанесли несколько камикадзе, которые, забравшись в электрощит, устроили собой короткое замыкание и напрочь обесточили соседскую дачу.
Испытывая злобное удовлетворение от содеянного, отец без задних ног завалился спать.
… Проснувшись к обеду следующего дня, он вспомнил свой чудной сон про тараканье войско и усмехнулся, несмотря на похмельную мигрень. Взял в руку пульт, нажал «+» и передразнил себя из сновидения:
– Полк, становись!
И чуть не выронил чертов приборчик, когда увидел, как споро идет на полу построение. В это время позвонили в калитку. Осторожно обходя прямоугольники тараканьих батальонов, отец вышел на улицу, прошлепал к калитке, заглянул в глазок и увидел вернувшуюся из города жену – мою мать, Леокадию Данииловну. Но не открыл. Не хотел, чтобы женщина, которую он любил до сих пор, видела его сумасшедшим.
– Здорово, мать, – сказал он через калитку. – Отправляйся обратно в город. Когда можно будет, я тебя вызову.
– Броня, ты что рехнулся?! – воскликнула она, и отец чуть не ответил: «Так точно». – Как же я обратно-то поеду? Я ж, вот и рассаду привезла, она ж погибнет!
– Рассаду оставь, а сама отправляйся прочь, – рявкнул отец только сильнее злясь от сознания своей несправедливости. Повернулся прочь и направился в дом, больше ничего не слушая.
Злой и расстроенный вошел он в дом. Его войско, замерев, как и положено, терпеливо ожидало его. Нажав на кнопку «+», он произнес короткую, но пламенную напутственную речь:
– Солдаты! Благодарю за ратный труд. Наше дело правое. Ваша сегодняшняя цель – штаб неприятеля. Задача – пробраться в него и нанести врагу максимальный ущерб. Шагом марш!
Колонны насекомых двинулись к двери. Пропустив вперед последнее подразделение, отец вышел из дома тоже и стал наблюдать, как его воины стройными колоннами двигаются к забору.
И тут где-то поблизости раздался странный шелест. Отец насторожился, поднял голову… Это была стая ворон. Однако, стая не простая, сразу отметил отец, а выстроившаяся звеньями, как настоящая авиационная эскадрилья. Достигнув тараканьей армии, птицы синхронно вошли в штопор. Пульт был у отца в руках.
– Воздух! – закричал он, нажав на «+». – Спасайтесь, кто может! Всем в укрытия! – А сам, схватив первое, что подвернулось под руку (это были грабли), бросился на подмогу своим – разгонять птиц, которые уже с удовольствием пожирали его воинов. Но не тут-то было. Часть ворон накинулись и на него, то нещадно клюя его, то взмывая, чтобы нагадить ему на голову и плечи.
Он был вынужден ретироваться в дом. Но и тут его не оставили в покое. Несколько паршивых птиц влетели в открытую форточку и, прежде чем он сумел их выгнать, основательно напакостили. Уронили чайный сервиз, обгадили диван, перебили веревочку, на которой висело зеркало, и то вдребезги разбилось.
… – Дальше рассказывать смысла нет, – закончил батя. – Эта война тараканов и птиц идет уже больше недели. Все повторяется, действия обеих сторон становятся все изощреннее. Ущерб огромен, а конца войне не видать. А чувствую я себя все хуже и хуже, хотя спиртного в рот не брал уже несколько дней.
Я огляделся по сторонам. Если бы не то, что было перед моими глазами, я посчитал бы всю эту идиотскую историю плодом больного воображения. Но все говорило за ее правдивость. Постройки были покрыты сантиметровым слоем птичьего помета, стекла парников разбиты, овощи попорчены клювами…
– Вот что, батя, – сказал я. – Ты сиди тут, а я схожу к соседу.
5. Дьяволу дьяволово
Мне открыл седой изможденный старик в форме летчика:
– Генерал Боткин, – представился он. – Чего тебе, сынок?
– Товарищ генерал, – обратился я к нему, – я – парламентер. Хочу предложить перемирие. Мой отец – ваш сосед.
– С жуликами мира не будет! – заявил старик и попытался закрыть калитку. Но я удержал ее и возразил:
– Батя – полковник мотострелковых войск. Ваша недельная война вымотала его до полусмерти, но он тоже полон готовности продолжать ее. Я не хочу его смерти, потому и вызвался быть посредником между вами.
Помрачнев, генерал отпустил ручку и горестно покачал головой:
– Вот, значит, как. А мне доложили, что сосед у меня – жулик. А я жуликов, ох, как не люблю.
– Был такой сосед, – подтвердил я. – Но продал дачу нам еще три года назад.
– Да-а, – протянул генерал. – Ошибочка, значит, вышла. Я ж не знал и первый ему напакостил. Дай, думаю, посмотрю на реакцию… Дела. Что ж, веди меня, сынок, будем знакомиться, извинения просить.
… – Старая, как мир, история, – сказал мой отец, разливая по рюмкам принесенный летчиком самодельный коньяк. – Классика. Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.
Мы с Боткиным взяли свои рюмки.
– Да-а, – подтвердил тот. – Такое бывает и с людьми, и с государствами. Это сколько ж нам с тобой, коллега, чинить всего предстоит…
– Ничего, починим, – сказал батя. – Поможем друг другу, вместе веселей.
– Поможем, – согласился генерал, и прозвучало это, как тост. Мы чокнулись.
Старики старательно обходили одну тему, видимо, боясь вернуться в сумасшествие. Потому, выпив, эту тему поднял я:
– Товарищ генерал, отец своей армией командовал с помощью дистанционного пульта стереовизора. А вы как управляли своим воздушным флотом?
Вояки переглянулись, мол, «эх, молодежь, не умеют беречь достигнутый покой», и укоризненно посмотрели на меня.
– Я с помощью фотоаппарата, – признался генерал Боткин. – Но тему эту прошу не продолжать и впредь не поднимать.
– Да как же не продолжать?! – возмутился я. – Один командует тараканами с помощью пульта, другой воронами с помощью фотоаппарата, это же чудо, это же невозможно!
– Невозможно и ненужно, – отрезал отец. – Всё. Проехали. И чтоб больше…
– Нет, погоди, – остановил его летчик. – Я ему сейчас объясню. Чтобы уяснил и больше не спрашивал. Понимаешь, сынок, – повернулся он ко мне, – это чудо, ты прав. Но очень плохое чудо. Нам стыдно за него, и мы больше не хотим вспоминать о нем. Черт попутал. Была между нами очень сильная злость, и было очень сильное желание воевать. И это желание странным образом исполнилось. Мне все время казалось, что я сплю. И еще я чувствовал, что я расплачиваюсь за это жизнью, здоровьем. Я за эти дни лет на десять постарел…
И тут меня осенило. Вдруг. Внезапно. Но на самом деле эта ясность стала результатом долгих подсознательных раздумий. Слова летчика явились лишь последней каплей. Золотой шарик! Вот кто всему причина. Мы находимся в его поле! Пётр захотел, чтобы об исчезновении его гостя никто не вспомнил, и никто не вспомнил. А гость заплатил за это жизнью. Я захотел стать богатым и знаменитым, и на перроне меня нашел Петруччио… А все пассажиры электрички заплатили за это частью своей жизненной энергии. Батя захотел армию, Боткин захотел воздушный флот…
«Дзин-н-нь», – звякнуло у калитки.
– Это еще кого принесло? – не слишком-то гостеприимно поинтересовался отец. – Иди, открой, что ли.
А я уже понял кто это. И я открыл.
– Здорово! – закричал Петр. Одет он был в джинсовый костюм. Выглядел так, словно был слегка не в себе. Протянутая рука дрожала, глаза лихорадочно блестели. – Ну, ты, брат, и хитрец. Три года за тобой бегаю!
– Чего хотел-то?
– Хочу дачу назад выкупить. За любые деньги. Только проверю кое-что сперва. А для этого туда сходить надо, – он показал рукой на сооружение в центре сада. – С кем-нибудь. Пойдешь со мной?
Всё ясно. Когда желание исполняется, сильнее всех страдает тот, кто к шарику ближе… Работая, он питается чьей-то жизненной силой. Может высосать ее и до конца… Выходит, Петр тоже догадался об этом и зовет меня в качестве корма…
– Давай, сходим, – согласился я.
Глаза Петра радостно сверкнули:
– Пойдем! – заспешил он. – Скорее… Ох, я вас… – пробормотал он, сжимая кулаки. Но тут же испуганно посмотрел на меня, проверяя, расслышал ли я. Естественно, я сделал вид, что ничего не слышал.
– Я пока силовое поле отключу, – сказал я, – а ты сходи на чердак, – я снял с шеи цепочку с ключиком, – там, в верстаке, в ящике лежат два здоровенных ключа от двери в стене. Тащи их сюда. Вот тебе ключик от этого ящика.
– Я сейчас! Я мигом! – схватив ключик, Петр бросился к лестнице на чердак.
Никакой двери в бетонопластовой стене, кстати, никогда не было.
– Веня, кто там у тебя? – крикнул отец.
– Никого, – отозвался я и подумал: «Скоро не будет…» Глядя на дверь чердака, я двинулся к дому, повторяя: «Хочу, чтобы отец был снова здоров, да и Боткин тоже. А главное, хочу, чтобы ни этой «аномальной Зоны», ни этого золотого шара не было». И я действительно до остервенения хотел этого.
И вдруг меня словно током ударило. Я не удержался на ногах и упал. Поднялся. Глянул в центр сада. Стена исчезла. Еще чувствуя себя оглушенным, я добрался до лестницы и поднялся на чердак. Свет там горел, но никого не было. Ящик верстака был выдвинут. Прилепившись к нему, на пол свисала какая-то отвратительная черная сосулька, а рядом валялись джинсовые лохмотья. Прощай, Пётр. Ты подсунул нам Зону. Но бумеранг – оружие смертельное.
В замочной скважине стола торчал ключик с цепочкой. Я вернул ее себе на шею. Заглянул в ящик. Там было пусто. Я спустился вниз. Нужно срочно выпить. Подходя к старикам, я слышал, как отец говорил:
– Ох, генерал, хорош твой коньяк. Силищу я в себе такую вдруг почувствовал! Да нам поправить все в саду – раз плюнуть! Труднее было злость в себе побороть.
– И то правда, – откликнулся генерал. – Ну, Веня, – увидел он меня, – давай, еще по стопочке?
– Давайте, – кивнул я, подсаживаясь. – За ваше здоровье и молодость.
– Шутишь? – усмехнулся тот. И тут отец заметил:
– Генерал! А где же твоя седина?!
«Там же где стена и Зона, – подумал я, – но вы этого еще не заметили…»
– Ты иди в зеркало глянь! – продолжал отец.
– Да, брось ты, – махнул рукой Боткин, – я в сказки не верю.
«Тем более, – подумал я, – что я, похоже, уничтожил последнюю».
А когда под действием алкоголя и усталости я булыжником рухнул в сон, мне привиделась перламутровая пустыня под изумрудно-белесыми небесами. Я (мы) видел (видели) её всю, хотя она и была бесконечна. Почему-то я (мы) испытывал (испытывали) одновременно и восторг, и страх, и чувство вины от этого.
Потому мы видели, точнее, ощущали, ее всю, что непрерывно обменивались информацией чувств, хотя они и были цепочкой повторений. Мы являлись чем-то единым. Нас было много: мы были далеко друг от друга, но это умножалось на бесконечность. Мы обладали огромной нерастраченной силой. А главным было желание хоть чего-то. Мучительное ожидание действия в обмен на желание. Жажда красоты изменений. Ведь паузы в действиях были огромными кусками вечности.
И перемена случилась. Да такая, какой еще не было. С неба, сверкнув, упала капля. Ещё и ещё. Они посыпались без остановки. Но в песок не впитывались. Капли не были водой, капли были бриллиантами. Они падали и падали, слой за слоем укрывая пустыню.
Мы осознали, что этот бриллиантовый дождь не закончится, что он – форма уничтожения, и даже наша сила против него – ничто. И мы испытали удовлетворение. Он был всегда, наш мир, но скоро он исчезнет, и больше его не будет никогда. И в этом ощущении – «НИКОГДА» – есть наивысшая красота отсутствия ожиданий.
Си
The End
… Он наград не ждал,
Он не ждал похвал,
Он делал то, чего не мог не делать,
Раб и бог цветного мела…
Из песни «Метод»[29]
«AbbeyRoad». XXI век.
Нет, она явно не спит, только делает вид. Повернувшись на бок, к ней лицом, я тихо спросил:
– Дорогая, ты действительно уверена, что хочешь туда пойти?
Кристина приоткрыла один глаз.
– Да, – лаконично отозвалась она, и глаз закрылся.
Тихонько, стараясь ее не разбудить, я выбрался из постели ровно в семь ноль-ноль, поймал экомобиль и рванул в студию. Ворона предложил мне провести презентацию в зале Дома композиторов, но я отказался. В конце концов, наша студия не многим меньше. Зато и я, и все наши будут чувствовать себя тут в своей тарелке. Приглашены только самые близкие, самые лучшие друзья, самые уважаемые коллеги да немного специальной прессы. Я не желаю испытывать ни малейшего дискомфорта.
Альбом “Abbey Road. XXI век” не является коммерческим проектом, от его успеха или провала не зависит ничего. Но, несмотря на эту его “никчемность”, я еще никогда не чувствовал такой ответственности. Да, альбом сведен, но, как всегда это бывает, в последний момент обнаружился “ряд мелочей”, и я собирался посвятить им те двенадцать часов, что остались до начала. При чем, я вовсе не был уверен, что этого времени мне хватит.
Понимаете, ведь задача моя, которую подсказал мне однажды мой безвременно усопший ДУРдом, состоит вовсе не в том, чтобы переиграть «Битлз» звуками современных инструментов, это было бы скучно. И не в том, чтобы сделать их песни как-то по-своему – хоть как, лишь бы по-своему – терпеть не могу такие «обработки»… Нет, моя задача – перевести «Битлз» на современный музыкальный язык. Чтобы мой современник, слушая эту запись, получал бы в результате то, что сто лет назад получал, слушая «Битлз», их современник.
Как этого добиться? Точно также, как, например, перевести текст со старославянского на современный русский. Прежде всего, нужно знать в совершенстве оба языка. Вникнуть в оригинал, понять, изучить, прочувствовать, убедиться, что ты овладел материалом полностью, не пропустил ни единого нюанса, а затем изложить все это без остатка сегодняшним языком в сегодняшнем культурном контексте.
Но слова это слова, а музыка есть музыка, тут все спорно. Как делать «Come Together» я понял сразу. Как делать «Oh! Darling» мне подсказал Дом, и я, кстати, поменял последовательность номеров в альбоме, у меня он начинается именно с этой песни. «Here Comes The Sun» мне открыл Чуч, который буквально влюбился в эту песню… За эти и некоторые другие треки я был более или менее спокоен. Но были еще «Something»[30], «Because»[31], «You Never Give Me Your Money»[32] и, наконец, «Golden Slumbers»[33], вся беда которых (или, точнее, моя беда) заключалась в том, что они настолько мне нравились в их первозданном звучании, что я не мог отделаться от мысли, что кощунствую, что-то в них меняя.
Нет, и остальные мне нравились не меньше, но их перевоплощение состоялось как-то само собой, я записал и свел их так, как, мне кажется, сделали бы это сами «Битлз», окажись они в нашем времени, имея наши возможности. А вот с назваными четырьмя вещами я застрял. Они тоже были готовы, но меня не оставляло ощущение, что я что-то испортил, чего-то не донес, где-то сработал на одной технике, спекулируя другими удачами…
Студийный нейрокомпьютер был уже перенесен в демонстрационный зал. Весь день напролет я вновь и вновь слушал альбом, что-то поправлял, что-то менял – баланс, тембры – вводил и убирал инструменты, бэки… И мне все время кто-нибудь мешал. Отключиться я, хоть и порывался, но не мог, ведь все звонили именно по поводу презентации, что-то уточняли, что-то спрашивали, что-то советовали. Ворона, Чуч, кто-то еще… Вдруг нарисовалась конопатая Скюле из Осло, но эту я сразу отправил к свиньям, ее только мне тут не хватало… Хорошо хоть позвонила, а не приперлась без предупреждения. Кристина меня съела бы, она бы ведь сразу обо всем догадалась. Я нашел в баре бутылочку джина и хряпнул сразу граммов двести. С недосыпа они очень плотно прилегли у меня в желудке.
Особенно достали Козлыблины – как реальный, так и виртуальный. То они уточняли порядок песен и их длительность, то им обоим зачем-то понадобился Боб, а потом и его племянничек Какукавка, то Вадик-реальный привязался с тем, чтобы я объяснил, с чего я вообще взялся за эту работу, то он-виртуальный настойчиво выяснял у меня какую-то ерунду, связанную с «Битлз», типа, где жил Ринго в шестьдесят девятом…
– На фиг вам все это надо?! – разозлился я.
– Надо, надо, – заверил Козлыблин. – Не один ты готовишься.
Придурки. Один реальный, другой виртуальный. Два веселых гуся. Впрочем, я еще должен быть им очень и очень благодарен, ведь они взяли на себя организацию видеоряда. Я-то предлагал только аудио-продукт, но людям будет скучновато сидеть в зале и слушать музыку без всякого шоу, какой бы гениальной эта музыка не была.
Сперва я предполагал цветомузыкальное решение – всяческие мигающие лазеры и голографические фигуры, но потом решил, что это ерунда, «Битлз» никогда бы не решили вопрос так банально. Тогда появилась идея прослушивания альбома в полной темноте, вот это было бы в их духе… Но слишком рискованно, не всем это понравится. Но тут, буквально пару дней назад, откуда ни возьмись, появились Козлыблины и давай обхаживать меня, мол, они подготовят весь видеоряд – пустят в дело отрывки из хроник, из фильмов и анимации, дополнят нейрографикой и прочим. Я, конечно, побаивался их самодеятельности, но согласился. Хуже не будет, мне-то самому все равно предложить нечего.
Я устал слушать эти песни, все более убеждаясь, что работа до ума не доведена. А вокруг меня уже вертелся подготовительно-административный смерч, закручивал который Ворона. Какие-то люди носили куда-то столы и стулья, наверное, туда, где после прослушивания намечался фуршет, менялись светильники, запускались игрушки-антигравы: по студии уже плавали разноцветно-серебристые рыбины и одна маленькая желтая подводная лодка… Я старался во всё это не вникать, но и полностью отрешиться от стихии тоже не мог. Для усиления индифферентности накатил еще граммов полтораста…
В какой-то момент меня вдруг охватила просто дикая паника, я понял, что поторопился, что исход этой акции для моего профессионального честолюбия будет летальным. Всяческие представления нужно затевать только тогда, когда выполнено и многократно выверено АБСОЛЮТНО ВСЁ. Поняв всю тщету происходящего, я вынул из ушей мягкие шарики широкополосных наушников, и когда в очередной раз мимо меня, тряся животиком, пробегал Ворона, я поймал его за локоть и жалобно сказал:
– Аркаша, прости. Всё отменяется. Я не готов.
Он повертел пальцем у виска и прокомментировал свой жест:
– Пи-пить надо меньше. И нервы лечить, – сказав это, он вырвался из моей хватки и, продолжая, как ни в чем не бывало, свою бурную деятельность, исчез из виду.
Да он что, баран, не понимает всей серьезности происходящего?! Всей глубины бездны, в которую мы катимся?!! Я тяпнул еще соточку и отправился на поиски. И нашел его руководящим процессом извлечения из подвала каких-то заплесневелых деревянных скамей на ржавой железной арматуре. Плесень и ржавчина будет сняты, скамейки покрыты суперлаком, и через полчаса они будут как новенькие стоять в демонстрационном зале… Но с моего альбома не снять ни ржавчину, ни плесень.
Я поймал Аркашу и сказал:
– Я поехал домой. Я в этом дерьме участвовать отказываюсь.
На этот раз он очень внимательно посмотрел мне в глаза. И вынул из внутреннего кармана какую-то пилюлю:
– Выпей-ка.
– Что это за гадость?
– Антидепрессант. Аб-абсолютно безвредный. Выпей две.
Я выпил. Но сказал:
– Депрессия здесь не при чем. Я просто поторопился. Понимаешь?!
– Понимаю, – кивнул Ворона. – Но отступать нам поздно. Та-та-такие люди приглашены. И не только люди. Давай-ка, пойдём в гостевую, ля-ля-ля… Ляжешь, по-поспишь…
Его «ля-ля-ля…» меня рассмешило, и я как-то сразу успокоился. Он отвел меня в небольшую комнатку с мягкой мебелью, погасил свет, я скинул ботинки, забрался на диван и позвал:
– Ворона!
Вообще-то в глаза мы его так никогда не называем, но мне хотелось затронуть какую-то самую, что ни на есть доверительную нотку.
– Да? – спросил он, обернувшись в дверном проеме.
– Ты классный, Ворона, – сказал я. – Разбудишь меня?
– Раз-раз-раз… – сказал он так, словно проверял микрофон. – Раз-раз… Раз-э-э-бужу. – И быстро вышел, закрыв за собой дверь.
Волнуется… А чего волнуется? Я немножко похихикал и уснул.
Но проснулся я сам. Где нахожусь, понял не сразу. Тишина и тьма кромешная. Сполз на пол, встал на ноги, почувствовал, что босой. Стал искать ботинки – встал на четвереньки… И тут распахнулась дверь, и в нее ворвались шум и свет. А так же мои друзя-однополчане – Чуч, Боб, Пила и Петруччио.
– Ага! – заорал Чуч. – Вот он! Уже в позе! Держи именинника!
А Петруччио направил на меня объектив встроенной в авторучку камеры, поясняя:
– За такой сюжет «Новости Мира Глазами Свиньи» на руках меня носить будут!
Я сразу все вспомнил и все осознал. И вспомнил, кстати, как всё сейчас будет хреново. Но теперь это меня почему-то совсем не беспокоило. Получать, так по заслугам. Я обулся, пожал им всем лапы, что-то каждому сказал и отправился в зал. Пьяным я себя не чувствовал, но состояние было какое-то не совсем естественное. Стеклянное.
Идти пришлось через вестибюль. Кого только тут не было. И робот Ева, и моллюск Нелли, и эльфийка Лёлька, оживленно болтающие с Кристиной, которая держала в руках клетку-домик с Муркой. Были и журналисты, и музыканты из дружественных групп, и парочка каких-то тёмных личностей в серых плащах, неотступно следующих за Вороной…
Машинально со всеми здороваясь, я, как можно скорее, просочился в пункт следования. Я все решил. Включил компьютер, вытащил альбом и на место своих треков «Something», «Because», «You Never Give Me Your Money» и «Golden Slumbers» поставил оригинальные – битловские. Пусть будет так. «Let It Be»[34], опять же. Не хочу я врать. Если не смог сделать эти песни так, как надо, то и хорошую мину при плохой игре делать не буду. Если кто-то примет такую компоновку за авторскую находку, я отговаривать не буду. Но после демонстрации я все равно всё честно расскажу. Вот так.
– Ну что, начинаем? – подошел ко мне Петруччио. – Готов? Я тут речь приготовил, ее сначала залепить или после?
– Потом, – сказал я сдержанно. – Если захочешь. Загоняй народ.
И народ повалил. Все расселись на скамьях. Свет померк. Я треснул по кнопке “Enter” и хотел, было, уйти, но раздался этот щемящий первый аккорд «Oh! Darling», и я остался. Я слышал это тысячу раз, но сейчас, из-за того, что я был не один, из-за того, что со мной вместе это слушали люди, в большинстве близкие мне и любимые мною, я вновь услышал эту песню, словно впервые. Я услышал ее их ушами. И забыл, что такой, какая она стала, сделал ее я. И, кстати, я сработал даже лучше, чем некогда мой ДУРдом, потому что я все-таки человек, в конце-то концов.
Видеоряд. Неплохо, но как-то неказисто. В качестве шоу зрители увидели двух человек – мужчину и женщину. Женщина танцевала, она была прекрасна и очень походила на Кристину. Мужчина (я?) пел ей – просил ее, приказывал и угрожал, осыпал ее цветами, падал перед ней на колени и, заливаясь слезами, ползал, целуя ее следы… Но она так ни разу и не обратила на него внимания. От горя бедняга окаменел, а потом рассыпался на кирпичики. И тогда только я понял, что это был не только я, но и мой несчастный ДУРдом.
… Песня закончилась, и зал разразился аплодисментами. Так. Я чувствовал, что лицо мое пылает. Теперь – «Come Together». “Enter!” Что я в ней изменил? Сделал еще жестче. Теперь она звучала ни как призыв, а как жесткий приказ, как ритмизированный зов дудочки крысолова.
Честно говоря, уже вторую песню подряд я слушал со странным ощущением, что она стала даже лучше, чем была каких-то пару часов назад. Неужели, будучи в невменяемом состоянии, я ухитрился внести в запись какие-то гениальные коррективы, о которых потом забыл? Ну, не было тут духовой секции, и не было басового поливокса, или что это там звучит?!
А на стереоэкране тем временем появились «Битлз». Древняя камера снимала их методом «нон-стоп» Они шагали по старому каменному городу, наверное, по Ливерпулю или по Лондону… Я вспомнил эти кадры, они из клипа на выпущенную посмертно песню Леннона «Free as a bird»[35]. Но умницы-Козлыблины сделали изображение объемным и добавили один штрих: все, кто встречался им в городе, бросали свои дела и шли за ними. И среди этих людей я узнавал всех тех, кто сидит сейчас в зале.
Следующий номер – «Something». “Enter!” Я весь внутренне сжался и даже закрыл глаза. Ну, вот и кончился мой триумф. Сперва все заслушаются, потому что это красиво, пусть не современно, но очень красиво, но потом кто-нибудь поймет, что это оригинальная битловская запись, что я ничегошеньки не сделал, и этот «кто-то» обязательно скажет: «А король-то голый»… И будет прав. Голее некуда.
Пока я все это думал, песня уже зазвучала… Я навострил уши… Что такое?! Это не оригинал! Но это и не тот неудачный трек, который я решил не обнародовать… Все звучит так ново, как я бы никогда не сумел придумать, хотя выполнено все как раз в том самом ключе, к которому я стремился. А голос – Харрисона. Конкретно его, без всяких наворотов. Да ну, что это, глюки у меня, что ли?!!
Я открыл глаза. Видеоряд был очень простым. На небольшом подсценке стояли «Битлз» в разноцветных, расшитых узорами халатах и играли «Something». Харрисон пел. Всё.
Песня закончилась. Аплодисменты были такими же, но словно бы чуть-чуть сдержаннее. Люди как будто испугались чего-то. А уж я-то перепугался однозначно и находился сейчас в полном оцепенении.
«Битлз» на подсценке переглянулись. Ринго встал из-за барабанов.
– Listen, Ringo – обернулся к нему Джон. – What whas this fucken shit your gave us, were did you take it?[36]
– Mal has brought, – пожал плечами тот. – He sad, it’s coolest grass in London. And asid, seemed, normal.[37]
– I don’t know, – насупился Джон и поправил очки. – I don’t like such trip. I meant to relax a bit, but there’s a concert again.[38]
– I like it, – возразил Пол. – We play like gods. We’ve never played like this before.[39]
– And never sung,[40]– гордо оглядел товарищей Джордж, явно имея в виду, что так, как пел только что он, никогда не пел никто из них.
На мониторе возле меня возник тамагочи-Козлыблин, подмигнул мне и сказал:
– Сейчас я их русифицирую, – и исчез.
– И все-таки я чего-то не понимаю, – сказал Маккартни на чистейшем русском. – Все так реально, как и в реальности-то не бывает… И то, как я заговорил, как-то странно звучит… Вы меня понимаете? – глянул он на остальных.
– Я тебя Макка, уже давно не понимаю, – заявил Джон и, сунув в рот жевательную резинку, заработал челюстями.
Пол не обиделся, лишь укоризненно покачал головой, а Джордж обратился к залу:
– Джентльмены, вы не подскажете, где мы находимся, и что, собственно, тут происходит…
Вновь возникший на мониторе Козлыблин прошипел:
– Врубай следующую вещь, а то сейчас начнется…
“Enter!” – ударил я по клавише
- – Мне так легко
- На дне морском,
- Где меня никто-никто не достает,
– запел Ринго на русском “Octopus’s Garden”[41], и это было так клево, что я заслушался, на время забыв обо всех происходящих чудесах:
- – Где в тишине,
- На глубине
- Мой приятель, осьминог, в саду живет…
Но тут ко мне подсел реальный Козлыблин:
– Ну, как? – спросил он.
– Я чувствую себя полным идиотом, – признался я, – столько мучился с этим альбомом, а твои мультяшные “Битлз” сходу играют все в сто раз лучше.
– Они не мультяшные, – расплылся он в улыбке. – Это мой двойничок придумал. Он ведь хакер чумовой. Ты когда-нибудь видел компьютерный вирус с интеллектом?
– Что придумал?! – продолжал я недоумевать.
– Скучно ему там одному стало. Сперва он позаимствовал у марсианских военных файлы с описанием их установки для перекачки личности, и мы с Бобом ее собрали. А сегодня он влез в бобовский компьютер, который тот в сарае прячет, перенесся в шестьдесят девятый год прошлого века и скопировал их, – кивнул он на сцену.
– Так это не анимация?
– Нет, конечно. Я про что тебе и толдычу. Это их виртуальные копии. Теперь они здесь живут. Еще не освоились, правда, думают, что все происходящее – наркотический глюк, но уже стали частью вашей студии и интуитивно пользуются всеми ее возможностями.
«Octopus’s Garden» подходил к концу, и как раз в этот момент к сцене подплыла здоровенная золотистая рыбина – игрушка-антиграв. Увидев ее, Ринго с испугу отрастил себе лишнюю пару рук, с чайником в одной из них, и, не прекращая играть на барабанах, забулькал, дуя в носик чайника. Рыбина ретировалась. На том песня и закончилась.
– Ринго, что за дрянь, – сказал Леннон строго. – Почему у тебя столько рук?
– Почти, как у Шивы, – одобрительно улыбнувшись, кивнул Джордж.
Тут и у Пола буквально ото всюду полезли руки – штук десять, наверное, сразу.
– А клёво! – сделал он большие глаза. – Я бы сейчас мог один, без вас работать.
– «Enter!» – подсказал мне Козлыблин, и я, опомнившись, ударил по клавише.
«Битлз» тут же послушно заиграли «I Want You»[42]. На русском, конечно же. А Козлыблин зашептал мне в ухо:
– Он их к твоему альбому в таком режиме пристегнул, что, когда ты запускаешь песню, они ее исполняют, а в остальное время – свободны…
– … Я так хочу тебя-а, беби!.. – крайне неприятным, полным агрессии голосом выл тем временем Джон Леннон. И, похоже, они начали по-настоящему осваиваться. Потому что теперь картинка была уже не такой простой. Во время пения под мрачное арпеджио рефрена Джон вдруг начал расти, стал огромным, казалось, навис над первыми рядами, и в тот момент, когда он запел, – «never!»[43], прямо из ушей у него полезли змеи и стали падать в зал. Я услышал, как где-то среди зрителей отчаянно захохотала перепуганная Мурка. Но, само собой, это была чистейшая виртуальная голография, и гости быстро успокоились. Затих и кошачий смех.
«Here Comes The Sun» умеренный Джордж Харрисон спел без всяких выкрутасов, если не считать того, что на маленьких скрипочках и гобойчиках ему подыгрывала целая армия сверчков и мотыльков. (Кстати, в «Maxwell’s Silver Hammer»[44]Полу подквакивал лягушачий хор.)
«Because» пелась сама. То есть «Битлз» исчезли вместе с подмостками, а голоса струились одновременно с дрожащими акварельными лучами, сплетавшимися в живое импрессионистское полотно.
А потом возник красный в белых ромашках рояль, и за ним Пол, который жалобно затянул самую, по-моему, красивую в альбоме мелодию:
- – Ты не даешь мне свои деньги,
- Даешь мне лишь пустые обещанья,
- Я ставлю подписи, а на прощанье
- Ты шутишь…
И вот отзвучала последняя простенькая песня под гитару – «Her Majesty»[45], и звуки смолкли. Мне не на что больше жать: альбом закончен. Все сидели ошарашенные и слегка подавленные, чувствуя себя побывавшими в прекрасной, но жутковатой сказке.
«Битлз» стояли на полу, без всякой сцены, и выглядели самыми обыкновенными, основательно растерянными парнями. Они поклонились. Зал не хлопал. Зал встал. Встал даже я. Люди стояли молча, и я видел, что некоторые из них плачут. Я не сразу понял, почему. Но тут моей руки коснулся Чуч, и я увидел, что его лицо тоже в слезах.
– Ты нам ничего не оставил, – сказал он и пошел к выходу.
В это время Джон, показывая на нас глазами Полу, тихо сказал:
– Какие-то они долбанутые. Этот трип[46] затянулся, я хочу домой.
– Мне понравилось, – откликнулся Пол. – Но, вообще-то, я не понимаю, с какой стати мы тут работаем. При том, кажется, совершенно бесплатно.
Пробравшись через зал, к ним подошел Петруччио. Я видел, что минуту назад он о чем-то шепотом переругивался с Козлыблиным.
– Джентльмены, – обратился он к «Битлз», – я постараюсь вам все объяснить. – Он обернулся к нам: – Присядьте.
Мы послушались.
– Погоди, парень, – остановил его Джон и выплюнул жвачку на пол, – присядь-ка сам.
– Но… – начал было Петруччио.
– Ты не понял?! – угрожающе шагнул к нему Джон. – Быстро сел!
Петруччио не стал спорить, вернулся к зрителям и уселся на скамеечку в первом ряду. Остальным пришлось потесниться. А Джон вновь обернулся к Полу:
– Интересно, все-таки, вы все тоже мне кажетесь, или у нас и в правду трип один на всех?
– Я тебе точно не кажусь, – отозвался Пол. – Скорее уж ты мне кажешься.
Джон махнул рукой, показывая, что данная тема ему по большому счету безразлична, и продолжал:
– Вообще-то все у нас тут круто получается. Трип есть трип. Макка, ты когда-нибудь сочинял в трипе?
– Спрашиваешь, – усмехнулся тот.
Читать бесплатно другие книги:
