Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе (сборник) Дойл Артур

Глава десятая

Конец островитянина

Обед прошел в веселой обстановке. Холмс, когда хотел, мог быть прекрасным рассказчиком. И в тот вечер он был в ударе. Я еще никогда не видел его таким возбужденным. Он сидел как на иголках и беспрестанно болтал на самые разные темы: миракли[36], средневековая керамика, скрипки Страдивари, цейлонский буддизм, военные корабли будущего. Причем рассуждал обо всем этом так, будто изучал каждую тему в отдельности. Искрометный юмор Холмса указывал на то, что тревога и уныние предшествующих дней наконец остались позади. Этелни Джонс, как оказалось, в минуты отдыха был весьма общительным и веселым человеком с замашками бонвивана[37]. Мне тоже передалась веселость Холмса, и сердце у меня радовалось при мысли о том, что скоро с этим делом будет покончено. Во время обеда никто ни разу не упомянул о причине, собравшей нас вместе.

Когда со стола убрали, Холмс посмотрел на часы и наполнил три бокала портвейном.

– За успех нашей маленькой экспедиции! – сказал он, и, осушив бокал, добавил: – Пора. Ватсон, у вас есть пистолет?

– Старый армейский револьвер в столе.

– Лучше возьмите его с собой. Надо быть готовым ко всему. Слышу, к двери подъехал кеб. Я вызывал на шесть тридцать.

Было начало восьмого, когда мы добрались до Вестминстерской пристани. Катер нас уже ждал. Холмс окинул его критическим взглядом.

– Что-нибудь указывает на то, что это полицейский катер?

– Да, вон та зеленая лампа на боку.

– Снимите.

Изменение было внесено, мы поднялись на борт, и катер отчалил. Джонс, Холмс и я заняли места на корме. Кроме нас на катере были еще четыре человека: один стоял у руля, один следил за топкой, еще двое крепких полицейских сидели на носу.

– Куда плывем?

– К Тауэру[38]. Скажите своим людям, чтобы остановили у Джейкобсонс-ярда.

Наш катер явно был очень быстроходным. Он обгонял длинные груженые баржи так легко, словно они стояли на месте. Когда мы без труда обошли речной пароход, Холмс довольно улыбнулся.

– С такой посудиной от нас на реке никому не уйти, – сказал он.

– Нет, не думаю. Есть катера более быстроходные, чем наш, но их немного.

– Нам придется потягаться в скорости с «Авророй», а она считается одним из самых быстрых катеров на Темзе. Ватсон, я пока расскажу вам, что к чему. Вы помните, как меня раздражало то, что столь незначительное обстоятельство застопорило все дело?

– Да.

– Так вот, я решил дать своему мозгу отдых и занялся химическими опытами. Один из наших великих политиков сказал как-то, что перемена занятия – это лучший отдых. И был прав. После того как мне наконец удалось разложить углеводород, я вернулся к делу Шолто и снова все обдумал. Мои мальчишки обыскали реку вдоль и поперек, но так ничего и не нашли. Катера ни на причалах, ни на верфях не было, и обратно он не вернулся. Но и затопить его, чтобы замести следы, преступники, скорее всего, не могли, хотя, если бы другие гипотезы не подтвердились, пришлось бы рассмотреть и этот вариант. Я знал, что этот человек, Смолл, достаточно хитер, но до преступного гения ему далеко: таковыми обычно становятся люди образованные. Потом я подумал: раз он довольно долго жил в Лондоне (у нас были доказательства того, что за Пондичерри-лодж велось постоянное наблюдение), вряд ли он сорвется с места немедленно, ему потребуется какое-то время, хотя бы день, на сборы. По крайней мере, это было вероятнее всего.

– Почему вы так решили? – спросил я. – Смолл ведь вполне мог уладить все свои дела заранее.

– Не думаю. Должно быть, ему очень важно иметь укромное место, где можно прятаться, и Смолл не станет его бросать, пока не будет полностью уверен, что оно ему больше не понадобится. Меня беспокоило другое. Джонатан Смолл, скорее всего, догадывался, что необычная внешность его спутника, как бы он его ни маскировал, может вызвать пересуды или даже указать на их связь с норвудским делом. Он достаточно умен, чтобы это понимать. Преступники покинули свою штаб-квартиру под покровом ночи, и вернуться Смолл, вероятнее всего, намеревался до того, как станет светло. По словам миссис Смит, катер они взяли не раньше трех часов ночи. В это время года светает около четырех, примерно в это же время люди начинают выходить на работу. Поэтому, решил я, далеко преступники уплыть не могли. Они хорошо заплатили Смиту, чтобы он помалкивал и держал катер наготове до их окончательного исчезновения, и поспешили в свое логово вместе с ларцом. Дня через два, узнав, что об их деле пишут в газетах, и убедившись, что никто не напал на их след, где-нибудь в Грейвсенде или в Даунсе они бы под покровом темноты сели на корабль, на который наверняка заранее купили билеты, и отправились бы в Америку или в колонии.

– А как же катер? Они же не могли прятать его у себя дома.

– Это верно. Я пришел к выводу, что катер, хоть и сделался невидимым, должен находиться где-то рядом. Тогда я поставил себя на место Смолла и взглянул на это глазами человека его уровня развития. Он, вероятно, посчитал бы, что отправить катер обратно или держать его у причала слишком опасно – вдруг полиция вышла на их след. Как же Смолл мог скрыть судно от посторонних глаз и в то же время всегда иметь его под рукой? Я задумался: а как поступил бы я? И в голову мне пришел только один способ. Я завел бы катер на какую-нибудь верфь или док и на скорую руку изменил бы что-нибудь в его внешнем виде. Потом катер можно было отогнать поближе к своему логову. Все! В новом обличье «Аврору» никто не узнает, и в то же время она всегда под рукой.

– Как просто!

– Беда в том, что как раз такие простые вещи легче всего упустить из виду. Как бы то ни было, я решил действовать, взяв за основу эту версию. Под видом безобидного старого моряка я сразу же приступил к поискам. Я обошел пятнадцать доков – и ничего. Но в шестнадцатом – доке Джейкобсона – узнал, что два дня назад одноногий человек привел к ним «Аврору» с просьбой проверить руль. «Все с ее рулем в порядке, – сказал мне мастер. – Да вон она, видите, с красными полосками». И именно в эту секунду, что бы вы думали, в мастерскую входит Мордехай Смит, пропавший хозяин катера. Он был сильно пьян. Я бы его, конечно, не узнал, но он громко выкрикнул свое имя и название катера. «Сегодня к восьми должна быть готова, – заплетающимся языком сказал он мастеру. – К восьми, запомни. Со мной будут два джентльмена, которые не станут ждать». Они ему явно хорошо заплатили, потому что у него были полные карманы денег. Перед тем как уйти, Смит всем рабочим дал по нескольку шиллингов.

Я незаметно шел за ним, пока он не свернул в паб. Тогда я решил вернуться в док. По дороге я случайно встретил одного из своих мальчишек и оставил его наблюдать за «Авророй». Он будет стоять на берегу и помашет нам платком, когда они заведут мотор. Мы же станем дожидаться их на воде, и я не знаю, что может помешать нам взять и преступников, и сокровища.

– Неизвестно, те ли это люди, которых мы ищем, или нет, но запланировали вы, конечно, все очень здорово, – сказал Джонс. – Если бы я командовал парадом, я бы просто послал полицейский наряд в Джейкобсонс-ярд и схватил голубчиков, как только они туда явятся.

– И напрасно бы потратили силы и время. Этот Смолл – парень не промах. Он наверняка сначала пошлет туда своего человека, и если что-то будет не так, заляжет на дно еще на неделю.

– А ведь вы могли проследить за Мордехаем Смитом и он привел бы вас прямо к ним, – сказал я.

– В этом случае я потерял бы день. Даю сто к одному, что Смит не знает, где они живут. Пока ему хорошо платят и есть чем промочить глотку, он не станет совать нос в чужие дела. Указания они посылают ему в записках. Нет, я обдумал все варианты, и этот самый лучший.

Пока продолжался этот разговор, наш катер несся под многочисленными мостами, перекинутыми через Темзу. Когда мы проплывали мимо Сити, последние лучи солнца скользили по кресту на куполе собора Святого Павла. Когда мы добрались до Тауэра, уже наступили сумерки.

– Это Джейкобсонс-ярд, – Холмс указал на лес мачт и снастей, покачивающихся у берега со стороны Суррея. – Медленно курсируйте вдоль этих лихтеров, они нас скроют. – Он вынул из кармана ночной морской бинокль и какое-то время всматривался в берег. – Мой часовой на посту, – заметил Холмс, – но платка пока не видно.

– А что, если отойти чуть дальше вниз по течению и устроить засаду там? – вошел в азарт Джонс. Мы к этому времени все уже были как на иголках, даже кочегар и полицейские, которые очень плохо представляли себе, что ждет нас впереди.

– Рисковать нельзя. Мы не знаем наверняка, как они себя поведут, – ответил Холмс. – Конечно, девяносто из ста, что они поплывут вниз по течению, но полной уверенности в этом нет. С этого места мы можем наблюдать вход в мастерскую, оставаясь невидимыми для них. Ночь будет не темная, здесь полно фонарей. Нужно оставаться здесь. Видите, вон сколько людей у того газового фонаря.

– Это рабочие из мастерской расходятся по домам.

– С виду – толпа грязных забулдыг, но мне кажется, что в каждом из них теплится маленькая искорка бессмертного огня. Глядя на них, этого не скажешь, но тем не менее это так. Странное все-таки существо человек!

– Кто-то назвал его «животным, наделенным душой»,[39] – заметил я.

– У Уинвуда Рида есть прекрасное высказывание на эту тему, – произнес Холмс. – Он сказал, что один человек – это неразрешимая загадка, а толпа – математическая достоверность. Например, невозможно предсказать, как поведет себя отдельно взятый человек, но когда собирается вместе определенное количество людей, можно с определенной долей уверенности спрогнозировать их действия. Люди, составляющие группу, могут меняться, но процент вероятности всегда остается тот же. Так говорит статистика. Но не платок ли это? Точно, там мелькает что-то белое.

– Да, это ваш мальчишка! – закричал я. – Я отчетливо его вижу.

– А вот и «Аврора»! – воскликнул Холмс. – И мчится, как дьявол! Эй, кочегар, полный вперед! Следуйте за тем катером с желтым фонарем. Черт побери, никогда себе не прощу, если они окажутся быстрее нас!

Катер незаметно выскользнул из дока и проплыл за двумя-тремя небольшими судами, поэтому успел набрать скорость до того, как мы его увидели. Теперь же он на огромной скорости буквально летел по воде, держась ближе к берегу. Джонс, глядя на «Аврору», мрачно покачал головой.

– Очень быстро идут, – сказал он. – Боюсь, нам их не догнать.

– Мы должны их догнать, – процедил Холмс. – Эй там, внизу! Подбросьте угля, покажите, на что способно ваше судно! Мы должны догнать их, хоть бы для этого нам пришлось сжечь свой катер.

Теперь мы шли прямо позади преступников. Топка гудела, мощный двигатель свистел и громыхал, как большое железное сердце. Заостренный нос разрезал воды реки, оставляя слева и справа две расходящиеся волны. С каждым усилием двигателя наш катер подскакивал и вздрагивал, словно живое существо. Единственный горевший у нас на носу желтый фонарь длинным мерцающим лучом освещал нам путь. Прямо впереди размытым пятном на воде темнела «Аврора», бурлящая следом за ней пена указывала на неимоверную скорость. Мы проносились мимо барж, торговых судов, словно ветер, обгоняли их то справа, то слева. Нам что-то кричали из темноты, но «Аврора» неслась все дальше и мы не отставали.

– Больше угля! Поднажми! – покрикивал Холмс, заглядывая в машинное отделение, при этом его взволнованное лицо с орлиным носом озарялось густым красным светом. – Еще пару, еще!

– Кажется, понемногу догоняем, – сказал Джонс, не сводя глаз с «Авроры».

– Точно, догоняем, – кивнул я. – Еще пара минут, и они будут у нас в руках.

Но именно в эту секунду, как на зло, между нами вклинился караван из трех соединенных вместе барж. Столкновения удалось избежать лишь благодаря тому, что наш рулевой резко сбавил скорость и круто повернул штурвал, и, пока мы огибали баржи и снова набирали скорость, «Аврора» отдалилась от нас уже на добрых двести ярдов. Однако ее все еще хорошо было видно. Густые туманные сумерки уже начинали превращаться в ясную звездную ночь. Котлы работали в полную силу, наше хрупкое суденышко дрожало и трещало под напором невероятной энергии, которую они вырабатывали. Мы, как выпущенная из ружья пуля, пронеслись мимо Пула[40], оставили позади Вест-Индиа-докс, проплыли нескончаемый Дептфор-рич и обогнули Собачий остров. Размытое пятно впереди теперь снова начало обретать изящные очертания «Авроры». Джонс направил на нее наш поисковый фонарь, так что мы даже смогли рассмотреть людей на ее палубе. Один человек сидел на корме, склонившись над каким-то черным предметом, зажатым между коленями. Рядом с ним лежал бесформенный темный ворох, больше всего похожий на свернувшегося ньюфаундленда. Румпель держал какой-то мальчик, и на фоне полыхающей топки я смог различить старого, обнаженного по пояс Смита, который яростно забрасывал в огонь уголь. Должно быть, сначала они еще сомневались, преследуем ли мы их, но когда увидели, что мы так долго не отстаем и повторяем все их зигзаги и повороты, им все стало понятно. У Гринвича мы отставали от них примерно на триста шагов. У Блэкуэлла расстояние между нами сократилось до двухсот пятидесяти шагов. В своей суматошной жизни я во многих странах преследовал самых разных животных, но никогда еще не испытывал такого всепоглощающего азарта, как во время этой сумасшедшей гонки по Темзе. Расстояние между нами сокращалось постепенно, ярд за ярдом. В ночной тиши нам было слышно даже, как натужно гудит и лязгает их машина. Человек на корме сидел на прежнем месте, что-то перебирая, и то и дело посматривал на нас, словно измерял расстояние. Мы были все ближе и ближе. Когда между нами оставалось не больше четырех корпусов, Джонс крикнул, чтобы они остановились. Оба катера неслись на бешеной скорости. Мы выплыли на широкий участок реки. С одной стороны растянулась низина Баркинглевел, с другой раскинулись тоскливые Пламстедские болота. Услышав крик Джонса, человек на корме вскочил и, изрыгая проклятия громким хриплым голосом, замахал над головой сжатыми кулаками. Это был высокий, могучего телосложения мужчина. Он стоял, широко расставив ноги, и я увидел, что, начиная от бедра, у него вместо правой ноги был деревянный протез. Во время его гневного крика непонятная груда, лежавшая на палубе рядом с ним, зашевелилась и вдруг превратилась в маленького чернокожего человечка с большой уродливой головой и копной спутанных взъерошенных волос.

Никогда еще я не видел таких крошечных людей. Холмс уже держал наготове свой револьвер, а теперь, при виде этого злобного создания, и я достал свой. Уродец был замотан во что-то похожее на темное пальто или одеяло, которое оставляло открытым только его лицо, но и одного этого лица было достаточно, чтобы лишить сна того, кто увидит его впервые. Больше всего оно походило на лик не знающего жалости жестокого хищного животного. Маленькие глазки горели недобрым огнем, между толстыми губами виднелись зубы, которыми уродец лязгал с неистовством зверя.

– Если он подымет руку – стреляйте, – тихо сказал Холмс.

К этому времени мы были от них уже на расстоянии одного корпуса. Казалось, что до тех, кого мы преследовали, можно дотянуться рукой. Белый человек стоял, широко расставив ноги, и продолжал осыпать нас ругательствами, а дикий карлик с ужасным лицом, освещенный нашим фонарем, скалил на нас крепкие желтые зубы.

Нам повезло, что мы так хорошо его видели, потому что он быстрым движением выдернул откуда-то короткую круглую деревянную палочку, чем-то напоминающую школьную линейку, и поднес ее к губам. Наши револьверы громыхнули одновременно. Человечек крутанулся на месте и с каким-то кашляющим звуком, раскинув руки, упал за борт. В разлетающейся белой пене я успел уловить последний взгляд этих злых, беспощадных глаз. В ту же секунду одноногий бросился к рулю и с силой крутанул его в сторону, так что судно, резко повернув, ушло к южному берегу, а мы пролетели мимо, каким-то чудом не зацепив его корму. Разошлись мы всего на несколько футов. Мы сразу же развернули и наш катер, но «Аврора» уже почти достигла берега.

Это было дикое болотистое место. Луна поблескивала в бесчисленных лужах со стоячей водой, из которых торчали чахлые кусты и стебли гниющих растений. Катер с глухим ударом вылетел на илистый берег, задрав нос и почти погрузив корму под воду. Беглец перемахнул через борт, но его деревянная нога тут же погрузилась в мягкую влажную грязь. Напрасно он изо всех сил старался вытащить ногу, вырваться и сделать хотя бы еще один шаг. В бессильной злобе он издал крик и стал свободной ногой бить в жижу, но от этого его протез только глубже уходил в вязкую землю. Когда к берегу подплыли мы, одноногий уже так крепко увяз, что вытащить его нам удалось только после того, как мы кинули ему конец веревки и подтянули к себе, как какую-нибудь гигантскую страшную рыбину. Оба Смита, отец и сын, сидели набычившись в своем катере, но, когда им скомандовали, послушно перебрались к нам на борт. «Аврору» мы стянули с берега и крепко привязали к корме. На ее палубе стоял тяжелый железный ларец индийской работы. Сомнений быть не могло, именно в нем хранились злополучные сокровища семьи Шолто. Ключа не было. Ларец был довольно тяжелым, и мы с трудом перенесли его в наш катер. Медленно двинувшись в обратном направлении вверх по реке, мы стали во все стороны водить фонарем над водой, но тела островитянина так и не нашли. Где-то в темной липкой тине на дне Темзы до сих пор покоятся кости этого странного существа, заброшенного судьбой на наши берега.

– Смотрите, – Холмс указал на люк. – Он все-таки оказался быстрее нас.

Прямо за тем местом, где мы стояли во время гонки, из деревянной обшивки люка торчала одна из тех коротких смертоносных стрел, которые мы так хорошо знали. Наверное, она пролетела между нами в ту секунду, когда мы выстрелили. Холмс, глядя на нее, улыбнулся и беззаботно пожал плечами, но мне, признаюсь, стало не по себе, когда я подумал об ужасной, мучительной смерти, которой нам чудом удалось избежать.

Глава одиннадцатая

Сокровища Агры

Наш пленник сидел в каюте и смотрел на поставленный перед ним ларец, ради которого он потратил столько сил. Чтобы завладеть ларцом, ему пришлось ждать так долго. Это был загорелый мужчина с холодным взглядом, грубое смуглое лицо его было покрыто сеточкой морщин и складок, свидетельствующих о долгой работе под открытым небом. Сильно выступающая вперед, заросшая бородой нижняя челюсть выдавала в нем человека, который не привык отступаться от своего. Судя по тому, что его черные вьющиеся волосы были густо покрыты сединой, ему было лет пятьдесят или около того. Когда мужчина был спокоен, лицо его не казалось отталкивающим, но в минуты ярости, в чем я имел возможность недавно убедиться, густые брови и агрессивно торчащий подбородок делали его ужасным. Сейчас он сидел, уронив закованные в наручники руки на колени, и, низко опустив голову, время от времени бросал сосредоточенные взгляды на ларец – причину совершенных им злодеяний. В ту минуту его спокойный, суровый облик показался мне скорее печальным, чем злым. Один раз мужчина посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула веселая искорка.

– Что ж, Джонатан Смолл, – сказал Холмс, раскуривая сигару, – мне очень жаль, что все закончилось именно так.

– Мне тоже, сэр, – откровенно признался преступник. – Я понимаю, что мне теперь не отвертеться, но могу поклясться на Библии, что я не убивал мистера Шолто. Это чертов Тонга стрельнул в него одной из своих колючек, будь они неладны. Я к этому не причастен, сэр. Мне было так жалко мистера Шолто, словно он был мой родной брат.

За это я отходил маленького дьявола концом каната, но что поделать, исправить-то ничего было нельзя.

– Возьмите сигару, – предложил ему Холмс, – и хлебните из моей фляги, вы насквозь промокли. Как вы могли надеяться, что такой маленький и слабый человек, как это чернокожее создание, сможет побороть мистера Шолто и удерживать его, пока вы будете карабкаться вверх по веревке?

– Вам все так хорошо известно, сэр, будто вы все видели собственными глазами. На самом деле я думал, что в комнате никого нет. Я-то хорошо знал порядки, заведенные там. В это время мистер Шолто обычно спускался ужинать. Врать мне ни к чему. Теперь уж в моих интересах говорить только правду. Так вот, если бы это был старый майор, я сам с легким сердцем раздавил бы его как крысу. Перерезать ему горло мне было, что выкурить сигару. А теперь выходит, что меня будут судить за этого молодого Шолто, с которым я даже никогда не ссорился.

– Вы находитесь в руках мистера Этелни Джонса из Скотленд-Ярда. Сначала он отвезет вас ко мне. Там я попрошу вас рассказать мне все в подробностях. И советую вам говорить начистоту, потому что я надеюсь, что это поможет вам избежать виселицы. Я, пожалуй, смогу доказать, что яд действует так быстро, что Шолто умер еще до того, как вы проникли в его комнату.

– Так и было, сэр. Я сам до смерти перепугался, когда, влезая в окно, увидел его перекошенное лицо и эту жуткую улыбочку. И я не шучу, сэр. Я, наверное, разорвал бы за это Тонгу, если бы он не удрал от меня. Поэтому-то он и потерял дубинку и почти все свои колючки. Правда, об этом он рассказал мне потом. Думаю, именно они помогли вам напасть на наш след. Хотя, как вы нас нашли, я, честно сказать, не могу понять. Да и зла за это я на вас не держу. Но странная все-таки штука получается, – с горькой улыбкой добавил Смолл. – Мне по праву принадлежит полмиллиона, а я первую половину жизни строил волнорезы на Андаманских островах, а вторую, похоже, проведу, копая канавы в Дартмуре[41]. Будь проклят тот день, когда я встретился с купцом Ахметом и узнал о сокровищах Агры, которые не принесли своим хозяевам ничего, кроме зла! Купец поплатился за них жизнью, майор Шолто из-за них провел остаток жизни в страхе, мне же теперь до конца дней своих гнуть спину на каторге.

В этот миг в крошечную каюту просунулось широкое лицо и массивные плечи Этелни Джонса.

– У вас тут прямо семейный ужин, – сказал он. – Холмс, я, пожалуй, хлебну из фляги. По-моему, мы должны поздравить друг друга. Жаль, что второго не удалось взять живым, но выбора-то у нас не было. Признайтесь, Холмс, вы все же сильно рисковали. Нам повезло, что мы их все-таки догнали.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Холмс. – Но я и в самом деле не предполагал, что «Аврора» настолько быстроходна.

– Смит говорит, что его катер один из самых быстроходных на реке, и, если бы у них был кочегар, мы бы их ни за что не догнали. Он божится, что ничего не знает о норвудском деле.

– Он говорит правду! – воскликнул наш пленник. – «Аврору» я выбрал только потому, что слышал, что ей нет равных по скорости. В свои дела мы Смита не посвящали, но заплатили ему щедро и пообещали добавить еще, когда доберемся до Грейвсенда, где должны были сесть на «Эсмеральду». Если бы все прошло гладко, мы бы уплыли на ней в Бразилию и там бы нас никто не нашел.

– Что ж, если на Смите вины нет, бояться ему нечего. Ловим мы наших клиентов быстро, но судим по справедливости, – сказал Джонс. Любопытно было наблюдать, как он постепенно входит в роль героя дня, словно это благодаря ему преступник был схвачен. По мелькнувшей на лице Холмса улыбке я понял, что слова самоуверенного инспектора его рассмешили. – Мы подплываем к мосту Воксхолл, – сказал Джонс. – Там мы вас, доктор Ватсон, высадим с ларцом. Думаю, мне не стоит говорить, что, разрешая это, я принимаю на себя очень большую ответственность. Вообще-то так делать не положено, но, как говорится, уговор дороже денег. Однако, поскольку у вас в руках будет находиться такой ценный груз, я обязан послать с вами инспектора. Вы же не пойдете пешком, верно?

– Да, я возьму кеб.

– Жаль, что нет ключа. Можно было бы сначала составить опись. А так вам придется его взламывать. Где ключ, приятель?

– На дне реки, – коротко ответил Смолл.

– Гм! Зря вы это сделали. Можете поверить, если мы сумели вас поймать, то уж сундучок ваш как-нибудь вскроем. Однако, доктор, я думаю, вы сами понимаете, что лишняя осторожность не повредит. Привезете ларец на Бейкер-стрит, мы заедем туда по пути в участок.

Меня высадили рядом с Воксхоллом вместе с широколицым общительным полицейским в качестве сопровождающего. Мы остановили кеб, и уже через четверть часа я стоял с тяжелой железной коробкой в руках на пороге дома миссис Сесил Форрестер. Служанка, открывшая дверь, сильно удивилась столь позднему гостю. Миссис Форрестер сегодня уехала, объяснила она, и вернется, скорее всего, очень не скоро, но мисс Морстен дома, в гостиной. Итак, оставив послушного полицейского в кебе, я, с ларцом под мышкой, направился в гостиную.

Мисс Морстен сидела у открытого окна, одетая во что-то белое, воздушное, с чем-то алым у шеи и на талии. Мягкий приглушенный свет лампы падал на ее милое, но очень серьезное лицо, отражался холодными металлическими искорками от роскошных тяжелых локонов. Белая рука покоилась на ручке плетеного кресла, и вся поза и вид девушки говорили о том, что ею овладела грусть. Но, едва заслышав мои шаги, мисс Морстен вскочила с кресла, и быстрая вспышка удивления и радости разлилась румянцем по ее бледным щекам.

– Я слышала, что подъехал кеб, – сказала мисс Морстен, – но решила, что это вернулась миссис Форрестер. Я никак не ожидала, что это вы. Какие новости вы привезли?

– Я привез вам нечто лучшее, чем новости, – поставив на стол ларец, торжественно и радостно сказал я, хотя в этот миг на душе у меня скреблись кошки. – Я привез вам то, что стоит всех новостей в мире. Я привез вам огромное состояние.

Она посмотрела на железный ларец.

– Так это и есть сокровище? – довольно спокойным голосом спросила мисс Морстен.

– Да, это то самое сокровище Агры. Половина его принадлежит вам, половина – Тадеушу Шолто. У вас будет по несколько сот тысяч. Только подумайте! Это десять тысяч фунтов годового дохода! В Англии найдется мало девушек богаче вас. Разве это не восхитительно?

Думаю, я несколько перестарался, изображая радость. Мисс Морстен, должно быть, заметила фальшь, потому что брови ее слегка приподнялись и она как-то по-особенному посмотрела на меня.

– Своим богатством я буду обязана вам, – сказала она.

– Нет, нет! – возразил я. – Не мне, а моему другу Шерлоку Холмсу. Я, как бы ни старался, ни за что в жизни не смог бы разгадать эту загадку, которая на какое-то время поставила в тупик даже его аналитический гений. На самом деле в самый последний момент мы их чуть не упустили.

– Доктор Ватсон, умоляю, присядьте, расскажите мне все! – воскликнула мисс Морстен.

Я вкратце пересказал ей события, происшедшие с той минуты, когда я видел ее последний раз… Описал новый метод, примененный Холмсом для поиска, рассказал о том, как была найдена «Аврора», как к нам присоединился Этелни Джонс, о вечерней вылазке на реку и о безумной ночной погоне по Темзе. Мой вдохновенный пересказ мисс Морстен слушала, приоткрыв губы и сверкая широко распахнутыми глазами. Когда я дошел до стрелы, которая чуть было не погубила кого-то из нас, девушка ужасно побледнела, словно готова была лишиться чувств.

– Ничего, – сказала она, когда я вскочил, чтобы налить ей воды. – Уже все прошло. Просто я вдруг поняла, какой ужасной опасности подвергла своих друзей.

– Все уже в прошлом, – успокоил я ее. – Да и опасности-то особой не было. Все, я больше не буду рассказывать вам о плохом, давайте теперь поговорим о приятном. Сокровище ваше, что может быть лучше? Мне разрешили привезти ларец сюда, чтобы вы были первой, кто его откроет и увидит сокровища.

– О, это будет так интересно, – сказала мисс Морстен, но особого восторга в ее голосе я не услышал. Несомненно, она просто решила, что с ее стороны было бы бестактно остаться равнодушной к тому, что добыто такой ценой.

– Какая красивая коробочка, – произнесла она, наклоняясь к ларцу. – Наверное, индийская?

– Да, работа бенаресских мастеров[42].

– А какая тяжелая! – воскликнула мисс Морстен, пытаясь приподнять ларец. – Она, наверное, немало стоит. А где ключ?

– Смолл выбросил его в Темзу, – сказал я. – Придется позаимствовать у миссис Форрестер кочергу.

На передней стенке ларца была массивная широкая застежка в форме сидящего Будды. Я просунул под нее конец кочерги и с силой надавил как на рычаг. С громким щелчком застежка отлетела в сторону. Дрожащими руками я поднял крышку, и мы застыли от изумления. Ларец был пуст!

Неудивительно, что он был таким тяжелым. Железная отделка стенок, днища и крышки была толщиной две трети дюйма. Вся конструкция имела массивный, прочный и надежный вид. Ларец явно изначально предназначался для хранения драгоценностей, но сейчас внутри него не было ни золота, ни драгоценных камней. Он был совершенно пуст.

– Сокровище пропало, – спокойно сказала мисс Морстен. Когда я услышал эти слова и до меня дошел их смысл, мне вдруг показалось, что густая тьма, окутывавшая до сих пор мое сердце, вдруг исчезла. Только сейчас, когда сокровище пропало, я начал понимать, насколько оно тяготило меня. Конечно же, это было эгоистично, низко, неправильно, но в ту секунду я не мог думать ни о чем, кроме как о том, что золотой стены, разделявшей нас, больше не существует.

– Слава Богу! – вырвалось у меня из самого сердца.

Мисс Морстен, слегка улыбнувшись, бросила на меня быстрый взгляд.

– Почему вы так говорите? – спросила она.

– Потому что теперь я снова могу мечтать о вас, – сказал я, беря ее за руку. Она не отняла ее. – Потому что я люблю вас, Мэри, так, как еще ни один мужчина не любил женщину. Потому что сокровище это, эти драгоценности сковывали мои уста. Теперь, когда их нет, я могу признаться вам, как сильно я вас люблю. И поэтому я говорю: «Слава Богу!»

– Тогда и я скажу: «Слава Богу», – прошептала она, и я привлек ее к себе. Может быть, кто-то и потерял сокровище, но я уверен, что в ту ночь я нашел богатство, ценней которого нет на всем белом свете.

Глава двенадцатая

Странная история Джонатана Смолла

Полицейский, оставшийся в кебе, оказался очень терпеливым человеком, потому что безропотно дожидался меня, хотя, когда я вышел из дома миссис Форрестер, было уже очень поздно. Когда я показал ему пустой ларец, лицо его омрачилось.

– О премии можно забыть, – мрачно сказал полицейский. – Раз сокровищ нет – платить не за что. За ночную работу нам с Сэмом Брауном могло перепасть по десять фунтов.

– Мистер Тадеуш Шолто – богатый человек, – сказал я. – Он наградит вас, хоть есть сокровище, хоть нет.

Но полицейский уныло покачал головой.

– Дело плохо, – сказал он. – То же вам скажет и мистер Этелни Джонс.

Его предсказание полностью исполнилось. Когда я добрался до Бейкер-стрит и показал детективу пустой ларец, он побледнел как смерть. Холмс, заключенный и инспектор только что приехали, поскольку по дороге изменили планы и решили сначала заехать в участок. Мой друг сидел в своем кресле с обычным непроницаемым выражением лица, а Смолл расположился напротив него, закинув протез на здоровую ногу. Когда я продемонстрировал пустой ящик, он откинулся на спинку и громко рассмеялся.

– Ваших рук дело, Смолл? – со злостью спросил Этелни Джонс.

– Да. Я их так припрятал, что вам теперь ни за что их не найти! – торжествующе воскликнул наш пленник. – Это сокровище мое, и если оно не достанется мне, то не достанется никому, я уж об этом позабочусь. Вот что я вам скажу: только четыре человека во всем мире имеют на него право.

Это трое каторжников, гниющих в бараках на Андаманских островах, и я. Но я-то знаю, что ни я сам, ни они не сможем им воспользоваться, так что я действовал и от их имени. Мы всегда были связаны «знаком четырех». И я не сомневаюсь, что они поступили бы так же, как я, – выбросили сокровище в Темзу, лишь бы оно не досталось родственничкам Шолто или Морстена. То, что мы сделали с Ахметом, было сделано не ради того, чтобы обогатить их. Сокровище там же, где и ключ, там же, где и малыш Тонга. Когда я понял, что ваш катер нас догонит, я спрятал добычу в надежное место. Вам не достанется ни рупии.

– Не нужно водить нас за нос, Смолл, – строго произнес Этелни Джонс. – Если бы вы хотели выбросить сокровища в Темзу, вы бы выбросили их вместе с ларцом, так ведь намного проще.

– Мне проще выбросить – вам проще найти, – сказал Смолл, хитро поглядывая на нас. – Человеку, которому хватило ума выследить меня, хватит ума и поднять железный сундучок со дна реки. Но когда драгоценности разбросаны на расстоянии пяти миль, сделать это будет не так-то просто. Сказать по правде, я чуть не плакал, когда швырял сокровища в воду, но вы нас настигали и я чуть не сошел с ума. Хотя чего о них жалеть? Всякого я повидал на своем веку, и хорошего, и плохого, и научился понимать, что лить слезы над тем, чего уж не вернешь – последнее дело.

– Все это очень серьезно, Смолл, – сказал детектив. – Если бы вы пошли навстречу правосудию, помогли восстановить справедливость, а не посмеялись над ним таким образом, на суде вы могли бы рассчитывать на снисхождение.

– Справедливость! – рассвирепел бывший каторжник. – Какая справедливость? Кому как не нам принадлежат эти драгоценности? Разве справедливо отдавать сокровища в руки людей, которые не имеют и никогда не имели на них прав? Вы хоть знаете, как они мне достались? Двадцать лет я провел в этом испаряющем лихорадку болоте, днем работая от зари до зари в джунглях, а по ночам сидя на цепи в грязном бараке, когда кругом тучами летают малярийные комары и каждый вонючий чернокожий надсмотрщик считает своим долгом унизить белого, смотрит на тебя как на грязь под ногами. Вот как я заработал эти сокровища! А вы говорите мне о справедливости. Я не хочу, чтобы другие наслаждались тем, что досталось мне такой ценой. Пусть лучше меня повесят десять раз, пусть лучше мне в шкуру воткнут одну из стрел Тонги, но я не хочу сидеть за решеткой, зная, что кто-то другой живет во дворце и купается в деньгах, которые должны принадлежать мне. – Смолл уже не пытался выглядеть благородно-сдержанным, и эта прочувствованная речь вылетела из его уст сплошным стремительным потоком. Глаза его неистово сверкали, а наручники бряцали, когда он в ярости сжимал кулаки. Видя гнев и неистовство этого человека, я начал понимать, почему смертельный ужас охватил майора Шолто, когда он узнал, что этот калека вышел на его след.

– Вы забываете, что нам об этом ничего не известно, – невозмутимо сказал Холмс. – Вашей истории мы не слышали и поэтому не знаем, как оценивать ваши поступки.

– Что ж, вы, сэр, разговариваете со мной по-хорошему. Хоть я и понимаю, что именно благодаря вам у меня на руках эти браслеты, на вас я не в обиде. Все было честно. Если вам хочется выслушать мою историю, пожалуйста, отмалчиваться я не собираюсь. Все, что я вам расскажу, – святая правда. Каждое слово. Спасибо, поставьте стакан вот сюда, поближе ко мне, чтобы я мог дотянуться, когда в горле пересохнет.

Сам я родом из Вустершира… родился недалеко от Першора. Если вы решите туда наведаться, думаю, Смоллы до сих пор там обитают. Мне часто хотелось вернуться, посмотреть, что там к чему теперь, да только для семьи моей я всегда был как бельмо в глазу, и не думаю, что они будут страшно рады меня видеть. Все мои родственники – тихие набожные люди, мелкие фермеры. В деревне их все знали и уважали, и только я один всегда был хулиганом. Но потом, когда мне исполнилось восемнадцать, я избавил их от своего присутствия, ввязался в скверную историю из-за девушки, и от тюрьмы меня спасло лишь то, что я записался в Королевский восточнокентский полк «Баффс», который как раз должен был отправиться в Индию.

Да только солдата из меня не вышло. Едва я научился ходить строевым шагом и управляться с ружьем, как черт меня дернул сходить искупаться в Ганге. Мне повезло, что мой сержант Джон Холдер оказался в ту минуту рядом – он считался у нас одним из лучших пловцов. Как только мы с ним отплыли от берега, на меня напал крокодил. Он отхватил мне правую ногу по самое колено, да так ровно, что иной хирург позавидовал бы. От боли и потери крови я лишился чувств и наверняка бы пошел на дно, если бы Холдер не поймал меня и не оттащил к берегу. После этого я пять месяцев провалялся в госпитале, и, когда наконец смог выйти оттуда с этой деревяшкой, выяснилось, что меня по инвалидности уволили из армии и ни к какому делу я теперь не пригоден.

Вы, конечно, понимаете, что творилось у меня в душе. Мне еще не было двадцати, а я уже превратился в никому не нужного калеку. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Человеку по фамилии Эйблуайт, хозяину плантаций индиго[43], нужен был надсмотрщик для его кули[44]. Оказалось, что плантатор этот дружит с нашим полковником, который после происшествия в Ганге с участием отнесся к моей судьбе. Короче говоря, полковник посоветовал своему другу взять меня, и поскольку почти все время нужно было проводить верхом на лошади, мое увечье не могло мне помешать. Своей культей я мог крепко держаться за седло. Мне нужно было объезжать плантацию, следить за работающими людьми и сообщать начальству о лентяях. Платили мне хорошо, я обзавелся собственным домиком и начал уже подумывать о том, чтобы остаток дней своих провести там, на плантации. Мистер Эйблуайт был человеком добрым, он частенько заглядывал в мою маленькую лачугу, чтобы выкурить со мной трубку. Понимаете, там, в Индии, между белыми людьми совсем другие отношения, намного душевнее, чем здесь, на родине.

Но и тут счастье мое было недолгим. В Индии началось восстание сипаев[45]. Только что все было тихо и мирно, ни дать ни взять какой-нибудь Суррей или Кент, и вдруг вся страна превратилась в ад кромешный, двести тысяч темнокожих дьяволов словно с цепи сорвались. Но я не сомневаюсь, джентльмены, что вы и так это все знаете… Намного лучше меня, потому что по части чтения я не большой мастак. Мне известно только то, что я видел своими собственными глазами. Наша плантация находилась недалеко от города Муттра у границы Северо-западных провинций. Каждую ночь на небе горело зарево от пылающих бунгало, каждый день через нашу усадьбу шли европейцы, небольшими группами или семьями, с женами и детьми. Направлялись они в Агру, где стояли наши войска. Мистер Эйблуайт был человеком упрямым. Он вбил себе в голову, что все, что творится, не так серьезно и скоро закончится так же внезапно, как и началось. Пока страна пылала в огне, он преспокойно сидел у себя на веранде, потягивал виски и курил сигары. Я и Доусон с женой, которые занимались счетами и управляли работой на плантации, конечно, остались с ним.

Но вот однажды грянул гром. Я тогда ездил на отдаленную плантацию, поэтому возвращался домой поздно. На дне пересохшего ручья я заметил какую-то бесформенную кучу. Мне стало интересно, что это, и я подъехал поближе. Сердце похолодело у меня в груди, когда я вдруг понял, что это жена Доусона, изрубленная на куски. Шакалы и дикие собаки уже успели приложиться к ее останкам. Чуть дальше по дороге я нашел и самого Доусона. Он лежал мертвый, уткнувшись лицом в землю, с пустым револьвером в руке, а рядом валялись четверо сипаев. Я остановил лошадь и стал думать, что теперь делать, но тут заметил густой дым, поднимающийся над бунгало Эйблуайта, и языки пламени, которые начали пробиваться через крышу. Мне стало понятно, что своему хозяину я уже ничем помочь не могу и только сам лишусь жизни, если сунусь туда. С того места, где я стоял, мне хорошо были видны сотни черных демонов в красных одеждах, которые как бешеные плясали и вопили вокруг полыхающего дома. Кто-то из них заметил меня, и тут же рядом со мной просвистело несколько пуль. Тогда я повернул лошадь, что было духу поскакал через рисовое поле и поздно ночью был уже в Агре.

Но, как оказалось, и там было небезопасно. Вся страна превратилась в гудящий пчелиный улей. Выживали только те англичане, которые собирались в группы и могли с оружием в руках защитить свою территорию, остальные превратились в беспомощных беженцев. Восставших были миллионы, а нас сотни, и самое ужасное то, что против нас воевали наши же наемники, пехота, конница, артиллерия, которых мы же сами обучили и которым дали в руки оружие. Они даже трубили в горны наши военные сигналы. В Агре укрылся Третий бенгальский стрелковый полк[46], немного сикхов[47], два конных отряда и артиллерийская батарея. Из служащих и торговцев был сформирован отряд добровольцев, в него записался и я со своей деревянной ногой. В начале июля мы выступили к Шахганджу и стали теснить повстанцев, но у нас закончился порох, поэтому пришлось возвращаться в Агру. Со всех сторон к нам приходили самые тревожные вести… Да это и неудивительно, потому что если вы посмотрите на карту, то увидите, что мы находились в самом сердце восстания.

До Лакхнау больше сотни миль на восток, до Канпура почти столько же на юг. Вокруг нас была смерть, пытки и насилие.

Агра – большой город, наполненный разного рода индусами-фанатиками и безумными идолопоклонниками, наши люди легко могли затеряться на его узких петляющих улочках. Поэтому наш командир приказал перейти через реку и занять старую агрскую крепость. Не знаю, слышал или читал кто-нибудь из вас, джентльмены, об этой крепости. Это очень необычное место… самое необычное из тех, где мне приходилось бывать, а уж я, можете мне поверить, повидал на своем веку всякого. Во-первых, эта крепость просто огромна. Думаю, ее площадь – несколько акров[48]. Она как бы разбита на две части, старую и новую. Наш гарнизон, вместе с женщинами, детьми, продуктами и всем остальным разместился в новой части, однако и после этого там еще оставалось полно свободного места. Но новая часть – ничто по сравнению с размерами старой части. Однако туда никто не ходил, и жили там одни скорпионы да сороконожки. В старой части было множество огромных заброшенных залов и целый лабиринт длинных извилистых коридоров и галерей, в которых можно запросто заблудиться. Поэтому редко кто отваживался сунуть туда нос, хотя время от времени те, кому было интересно, собирались в группки и ходили там с факелами в руках.

Фасад старого форта омывает река, поэтому с той стороны мы были защищены, но на остальных стенах было много дверей, и их тоже нужно было охранять, как и, разумеется, двери старого форта, в котором располагался наш отряд. Но нас оказалось слишком мало, людей хватало только на то, чтобы дежурить по углам и управляться с пушками. Поэтому приставить надежный караул к каждой из бесчисленных дверей не было никакой возможности. Вместо этого мы организовали хорошо охраняемый форт в центре крепости, а к каждому входу поставили всего по одному белому с двумя-тремя помощниками из туземцев. Я в определенные часы должен был охранять небольшую отдаленную от остальных дверь в юго-западной стене. Мне выделили двух сикхов-пехотинцев и велели, если что-нибудь произойдет, тут же стрелять из винтовки, тогда ко мне на помощь из центрального блока сразу будет послан отряд. Но от главных сил до нашего поста было шагов двести, и чтобы добраться до нас, подмоге нужно было пройти по целому лабиринту переходов и коридоров, поэтому я очень сомневался, что, если на нас на самом деле нападут, они подоспеют вовремя.

Но как бы то ни было, я был очень горд тем, что меня сделали командиром, хоть мой отряд и состоял всего из двух человек. Ведь я сам был желторотым новобранцем, да еще и одноногим. Две ночи я простоял на посту со своими пенджабцами[49]. Звали их Магомет Сингх и Абдулла Хан. Оба они были высокими, свирепыми с виду старыми вояками, которые еще участвовали в восстании против нас у Чилианвалла. Они неплохо знали английский, да только со мной предпочитали не разговаривать. По ночам пенджабцы держались подальше от меня и болтали на своем чудном сикхском наречии. Сам я выходил за ворота и смотрел на широкую извивающуюся реку и мерцающие огни большого города. Гром барабанов и бой тамтамов, крики и завывания повстанцев, обезумевших от опиума и возбуждения, всю ночь не давали нам забыть о том, какие опасные соседи расположились на противоположном берегу реки. Каждые два часа дежурный офицер обходил с проверкой все посты.

Третья ночь моего дежурства была темной и мрачной, шел проливной дождь. Стоять час за часом у ворот в такую погоду было ужасно неприятно. Я несколько раз пытался втянуть в разговор своих сикхов, но попусту. В два часа ночи пришел дозор, и у меня ненадолго поднялось настроение. Поняв, что со своими бойцами поговорить мне не удастся, я достал из кармана трубку и положил на землю винтовку, чтобы зажечь спичку. И в ту же секунду оба сикха бросились ко мне. Один из них схватил мою винтовку и направил мне в голову, второй приставил к моему горлу огромный нож и прошептал, что, если я пошевелюсь, он перережет мне глотку.

Первая моя мысль была о том, что они в сговоре с повстанцами и что сейчас начнется штурм. Если наша дверь окажется в руках сипаев, можно не сомневаться, что крепость падет и с нашими женщинами и детьми поступят так же, как в Канпуре. Может быть, вы, джентльмены, и подумаете, что я стараюсь выставить себя героем, но клянусь, что, хоть я и чувствовал у своего горла нож, я собирался закричать, чтобы поднять тревогу, несмотря на то что понимал: это будет мой последний крик. Но тот, кто угрожал мне ножом, похоже, прочитал мои мысли, потому что, когда я уже открыл рот, шепнул: «Не шумите, крепости ничего не угрожает. На этой стороне реки нет этих собак сипаев».

В его голосе я услышал искренность, к тому же я знал, что после первого же звука он меня порешит, это было видно по его темным глазам, поэтому смолчал и стал ждать, чтобы понять, чего они хотят от меня.

«Саиб, – обратился ко мне тот, что был выше ростом и имел более свирепый вид, Абдулла Хан, – вы или будете с нами заодно, или замолчите навсегда. Дело слишком важное, поэтому мы рисковать не можем. Либо вы поклянетесь на христианском кресте, что будете с нами сердцем и душой, либо этой же ночью мы выбросим ваше тело в канаву, а сами уйдем к нашим братьям в армию повстанцев. Третьего не дано. Что вы выбираете, смерть или жизнь? Даем вам три минуты на размышления, потому что время дорого и все нужно сделать до того, как вернется дозор». – «Как же мне решать? – проговорил я. – Вы же даже не рассказали, чего от меня хотите. Но только я могу сразу вам сказать, что, если вы что-то задумали против форта, лучше режьте меня сразу, и дело с концом». – «Форт тут ни при чем, – сказал Абдулла Хан. – Мы хотим предложить вам то, за чем ваши соотечественники пришли в нашу страну: богатство. Вы можете разбогатеть. Если этой ночью вы присоединитесь к нам, мы поклянемся вам на обнаженном кинжале и произнесем тройную клятву, которую ни один сикх еще не нарушал, что вы получите свою долю. Четверть сокровищ будет ваша. Все честно». – «Сокровище? – сказал я тогда. – Разбогатеть я хочу не меньше вашего, только расскажите, как это сделать». – «Так вы клянетесь могилой отца, честью матери и крестом вашей веры, что не поднимите на нас руки и не предадите нас ни сейчас, ни в будущем?» – спросил Абдулла Хан. – «Клянусь, – ответил я, – но только если форту ничего не угрожает». – «Тогда и мы клянемся, что вы получите четвертую часть сокровищ». – «Но нас же трое». – «Нет. Дост Акбар тоже должен получить свою долю. Пока будем ждать, я расскажу вам все. Магомет Сингх, встань у ворот; когда те, кого мы ждем, появятся, дашь нам знать. Я открою вам эту тайну, потому что знаю, что вы белый, а белые своих клятв не нарушают. Если бы вы были индусом, хоть бы вы и клялись всеми своими лживыми богами, ваша кровь сейчас была бы на этом кинжале, а тело – в реке. Но сикхи хорошо знают англичан, а англичане хорошо знают сикхов. Слушайте же, что я расскажу.

В северных провинциях живет раджа, он очень богат, хотя его земли невелики. Многое досталось ему от отца, но еще больше он скопил сам, потому что живет он тихо и больше любит копить золото, чем тратить. Когда началось восстание, раджа остался верен и льву, и тигру… Не пошел ни против сипаев, ни против англичан. Но вскоре он решил, что дни белых в Индии сочтены, потому что отовсюду до него доходили вести о том, что по всей стране англичан убивают и преследуют. Однако раджа был осторожным человеком, поэтому сделал так, чтобы при любом исходе хотя бы половина его богатств осталась у него. Золото и серебро он спрятал в подвалах своего дворца, а самые дорогие камни и лучшие жемчужины сложил в железный ларец и вручил верному слуге, чтобы тот под видом купца пронес их в Агру, где они должны были храниться до тех пор, пока в стране снова не наступит спокойствие. Так что, если бы победили повстанцы, раджа остался бы при своих деньгах, а если бы верх взяли англичане, у него сохранились бы драгоценности. Итак, разделив свои богатства, он примкнул к сипаям, потому что они тогда уже подошли к границам его земель. Заметьте, саиб, что все его состояние перешло в руки преданных ему людей.

Его прикидывающийся торговцем слуга, которого зовут Ахмет, сейчас находится в Агре, но он хочет попасть в форт. У него есть помощник, мой молочный брат Дост Акбар, который знает его тайну. Дост Акбар обещал Ахмету сегодня ночью показать путь к форту, и выведет он его к нашей двери. Скоро они придут сюда и мы с Магометом Сингхом их встретим. Место это уединенное, кроме нас никто не знает, что он должен сюда прийти. Мир больше не услышит о купце Ахмете, а сокровища раджи будут разделены между нами. Что вы на это скажете, саиб?»

В Вустершире жизнь человека считается священной и неприкосновенной, но когда вокруг тебя огонь и кровь и ты видишь смерть на каждом углу, все воспринимается по-другому. Мне было совершенно наплевать, будет ли Ахмет жить или умрет, но когда я понял, что могу разбогатеть, сердце мое взволнованно заколотилось. Я подумал о том, как заживу с такими богатствами в Англии и как удивятся мои родственнички, когда я вернусь домой с полными карманами золотых монет. В общем, я уже решил присоединиться к ним, но Аблулле Хану, должно быть, показалось, что я все еще сомневаюсь, поэтому он продолжал увещевать.

«Подумайте, саиб, – сказал он, – если об этом человеке узнает наш командир, его повесят или расстреляют, а сокровища пойдут правительству и никому из нас не достанется ни рупии. Но, раз он попадет к нам в руки, почему бы нам не оставить богатства себе? Драгоценностям будет у нас ничуть не хуже, чем в государственной казне. Все мы станем богачами и большими господами. О том, что здесь произойдет, никто и никогда не узнает, потому что здесь, кроме нас, никого нет. Глупо не воспользоваться такой удачей. Решайте же, саиб, с нами ли вы, или мы поступим с вами, как с врагом». – «Я весь ваш», – ответил я. – «Хорошо, – сказал тогда Абдулла Хан и вернул мне винтовку. – Видите, мы доверяем вам, потому что знаем, что вы, так же как и мы, не нарушите слова. Теперь нам остается только дождаться моего брата с купцом». – «Брат знает о вашем плане?» – спросил я. – «Он сам его придумал. А теперь пойдем к Магомету Сингху, будем ждать там».

Ливень не прекращался, потому что уже начался сезон дождей. Небо заволокло коричневыми тяжелыми тучами, было очень темно. Перед нашей дверью проходил глубокий полузатопленный ров, но вода в некоторых местах пересохла, поэтому его легко можно было перейти. Странное было ощущение – стоять бок о бок с двумя дикими пенджабцами под проливным дождем и дожидаться человека, который шел навстречу своей смерти.

Внезапно с другой стороны рва глаза мои уловили проблеск прикрытого фонаря. Потом свет затерялся между кочками, но через какое-то время показался снова. Он медленно приближался к нам.

«Это они!» – воскликнул я. – «Встретите его как положено, саиб, – прошептал Абдулла. – Он не должен ничего заподозрить. Пошлете нас проводить его внутрь, а сами останетесь здесь. Мы все сделаем сами. Фонарь держите наготове, чтобы мы точно знали, что это те, кого мы ждем».

Огонек иногда останавливался, но потом снова начинал приближаться, и вот наконец я смог разглядеть у противоположного края рва две темные фигуры. Я подождал, пока они спустятся вниз по крутому берегу, пройдут по жирной грязи и начнут подниматься к воротам, потом, как положено, строго крикнул: «Кто идет?» – «Друзья», – раздался ответ. Я открыл фонарь и направил на них луч. Первым шел здоровенный сикх с черной бородой почти до кушака. Таких высоких людей я до сих пор видел только в балагане. Второй был низеньким толстым человечком с большим животом и огромным желтым тюрбаном на голове. В руках он держал какой-то тяжелый предмет, завернутый в большой платок. Толстяк весь трясся от страха, руки его ходили ходуном, как у больного лихорадкой, к тому же он постоянно оборачивался то направо, то налево. Глазки у него поблескивали, как у мыши, которая выбралась из своей норки. При мысли о том, что его нужно будет убить, мне стало не по себе, но тут я подумал о сокровищах, и сердце у меня стало твердым как камень. Увидев мое белое лицо, толстяк радостно вскрикнул и подбежал ко мне.

«Защитите, саиб! – задыхаясь, взмолился он. – Защитите бедного купца Ахмета. Я прошел через всю Раджпутану[50], чтобы укрыться в крепости Агры. Меня грабили, избивали и унижали за то, что я был другом англичан. Будь благословенна эта ночь, когда я снова оказался в безопасности… Вместе со своими скромными пожитками». – «Что у вас в свертке?» – спросил я. – «Железная коробка, – ответил он, – в ней кое-какие семейные реликвии, которые особой цены не имеют, но дороги мне. Мне было бы жалко их потерять. Но я не беден и награжу вас, молодой саиб, и вашего начальника, если он согласится приютить меня в крепости».

Мне все трудней было разговаривать с этим человеком. Чем дольше я смотрел на его толстые трясущиеся щеки и полные страха глаза, тем больнее мне было думать о том, что сейчас мы хладнокровно убьем его. Нужно было кончать с этим как можно скорее.

«Отведите его на главный пост», – сказал я.

Мои сикхи встали по бокам, великан – сзади, и таким порядком они ушли в темноту коридора. Несчастный купец был обречен. Я остался стоять у ворот с фонарем в руках.

Мне было слышно, как они маршировали по пустому коридору, но вдруг шаги стихли, послышались голоса, шум драки, удары. В следующую секунду я к своему ужасу услышал топот бегущих ног и громкое дыхание. Кто-то мчался обратно в мою сторону. Я направил луч фонаря в глубину длинного прямого коридора и увидел толстяка с залитым кровью лицом. Он со всех ног бежал к выходу. Огромными прыжками, как тигр, за ним мчался чернобородый сикх-великан, в руке которого блестел нож. Никогда еще я не видел, чтобы человек бегал так быстро, как этот маленький торговец. Он далеко обогнал сикха, и я понимал, что, если ему удастся выскочить за дверь и пробежать мимо меня, он спасется. Мне тогда всей душой захотелось помочь ему, но снова мысль о сокровищах ожесточила мое сердце. Когда толстяк подбежал ко мне, я сунул ему под ноги свою винтовку. Он кубарем полетел на землю, перекувыркнувшись два раза, как подстреленный кролик. Не успел толстяк встать, как к нему подоспел сикх и два раза ударил его ножом в бок. Бедняга не издал ни звука и даже не дернулся, просто остался лежать там, куда упал. Думаю, он сломал себе шею, когда падал. Видите, джентльмены, я держу свое слово, рассказываю абсолютно все, ничего не скрывая.

Смолл замолчал и потянулся скованными руками к стакану виски с содовой, который поставил рядом с ним Холмс. Я, честно говоря, уже испытывал ужас перед этим человеком, и причиной этому было не столько его леденящее душу повествование, сколько то, как спокойно и обыденно рассказывал он об этих страшных событиях. Какое бы наказание ни ждало его, на мою жалость Смолл мог не рассчитывать. Шерлок Холмс и Джонс сидели, сложив руки на коленях, и с интересом внимали рассказу, на их лицах было написано отвращение. Смолл, должно быть, тоже это заметил, потому что когда он заговорил снова, в голосе его послышался вызов.

– Конечно, дело это скверное, – сказал он, – только хотел бы я знать, кто на моем месте поступил бы иначе, зная, что за твое благородство тебе же перережут глотку. К тому же после того, как толстяк вошел в форт, вопрос стоял так: или он, или я. Если бы ему удалось спастись, все дело вышло бы наружу, меня бы отдали под трибунал и расстреляли. В такие времена рассчитывать на снисходительность не приходится.

– Продолжайте рассказ, – коротко велел Холмс.

– Мы занесли его внутрь, Абдулла, Акбар и я. Хоть торговец и был очень маленького роста, мы его еле подняли. Магомет Сингх остался охранять дверь. Ахмета мы отнесли в то место, которое сикхи приготовили заранее, в глубине здания, там, где одна из галерей выходит в огромный пустой зал с разваливающимися кирпичными стенами. Земляной пол в одном углу там просел, и в эту могилу мы и опустили тело купца. Засыпав его сверху камнями, мы пошли назад к сокровищам.

Ларец все еще лежал в пустом коридоре, там, где на толстяка напали первый раз. Это был тот самый ларец, который сейчас стоит открытым на вашем столе. Ключ был привязан шелковым шнурком к резной ручке на крышке. Мы открыли ларец, и при свете фонаря увидели такие сокровища, о которых я читал и мечтал у себя в Першоре, когда был еще совсем маленьким. На драгоценные камни невозможно было смотреть – так ярко они сверкали. Когда глаза немного привыкли, мы высыпали сокровища из ларца и пересчитали. Там было сто сорок три алмаза чистейшей воды, в том числе и алмаз, который, если я не ошибаюсь, называется «Великий Могол»[51] и считается вторым по величине из всех существующих. Кроме того, там было девяносто семь прекрасных изумрудов и сто семьдесят рубинов, но среди них были и небольшие. Еще мы насчитали сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат. Там была также целая куча бериллов, ониксов, кошачьего глаза, бирюзы и других камней, названий которых я в то время еще не знал. Сейчас-то о камнях я знаю побольше. Помимо этого там лежало почти три сотни очень неплохих жемчужин, двенадцать из них были вставлены в золотую диадему. Кстати, когда ларец снова попал мне в руки, ее там не оказалось.

Пересчитав все сокровища, мы сложили их обратно в сундучок и отнесли его к воротам, чтобы показать Магомету Сингху. Потом мы еще раз торжественно повторили клятву никогда не предавать друг друга и верно хранить свою тайну и решили до поры до времени спрятать сокровища в укромном месте, чтобы разделить их между собой, когда в стране станет поспокойнее. Уносить драгоценности сразу не было смысла, потому что, если бы кто-нибудь увидел у нас такие камушки, сразу возникли бы подозрения, да и прятать их в новом форте было просто негде. Поэтому мы отнесли ларец в тот же коридор, где похоронили тело, там, из стены, которая лучше всего сохранилась, вытащили несколько кирпичей, образовавшуюся нишу углубили, спрятали туда наши сокровища и снова заложили стену. Место мы хорошо запомнили, и на следующий день я нарисовал четыре одинаковых плана для каждого из нас. Внизу я пририсовал «знак четырех», потому что мы дали друг другу клятву, что будем всегда действовать сообща, чтобы ни у кого не было преимущества. Я и сейчас могу положить руку на сердце и поклясться, что сдержал данное тогда слово.

Что ж, джентльмены, думаю, мне незачем вам рассказывать, чем закончилось восстание сипаев. После того как Уилсон взял Дели, а сэр Колин освободил Лакхнау, хребет повстанческого движения был сломлен. В Индию вошли дополнительные войска, и Нана Сагиб дал деру из страны. Летучие отряды полковника Грейтхеда подошли к Агре и вышибли из нее мятежников. В стране снова воцарился мир, и мы уже начали подумывать, что пришло время делить добычу, но тут все наши надежды рухнули. Нас, всех четверых, арестовали за убийство Ахмета.

Все случилось так. Раджа доверил свои сокровища Ахмету, потому что знал, что это преданный человек. Но на востоке люди недоверчивы. Что бы вы думали? Раджа послал второго, еще более надежного человека, чтобы он следил за первым. Ему дано было указание не выпускать Ахмета из виду ни при каких обстоятельствах и тенью следовать за ним, куда бы он ни направился. Той ночью соглядатай, оказывается, тоже пришел следом за купцом к форту и, естественно, видел, как тот вошел в ворота. Понятное дело, он решил, что Ахмет благополучно укрылся в крепости, и на следующий день явился туда сам. Однако никаких следов своего подопечного он там не нашел. Это показалось ему настолько странным, что он рассказал об этом сержанту охраны, а тот донес обо всем начальнику. Тут же был организован поисковый отряд и тело торговца нашли. Получилось так, что как раз тогда, когда мы решили, что все закончилось благополучно, нас схватили и судили за убийство… Троих из нас за то, что мы тогда дежурили у той двери, а четвертого потому, что он пришел в крепость вместе с убитым. На суде о сокровищах не было произнесено ни слова, потому что раджа был свергнут и изгнан из страны и никому до его тайн не было дела. Но убийство есть убийство. Все понимали, что это сделали мы. Троих сикхов пожизненно отправили на каторгу, а я получил смертный приговор, который потом заменили на такой же, как у остальных.

Мы оказались в довольно странном положении. Все мы четверо обречены были гнить на каторге, не имея ни малейшей надежды когда-нибудь освободиться, но при этом нам была известна такая тайна, которая позволила бы всем нам жить во дворцах и купаться в роскоши, если бы только удалось ею воспользоваться. Было невыносимо каждый день терпеть издевательства надсмотрщиков, питаться рисом и водой, зная, что на воле тебя ждет несметное богатство, только руку протяни. Знаете, от этого легко можно было сойти с ума, но я всегда был упрямым парнем, поэтому решил, что не буду терять надежды до последнего.

И счастье улыбнулось мне. Из Агры меня перевели в Мадрас, а оттуда на Андаманские острова, в Порт-Блэр. Белых каторжников там очень мало. С самого начала я вел себя тихо и смирно и скоро оказался на особом положении. В Хоуптауне мне даже выделили отдельное жилье, хижину на склоне горы Харриет, так что у меня появилось время, когда я был предоставлен самому себе. Место это ужасное, зараженное лихорадкой, к тому же наше небольшое поселение со всех сторон окружали деревни диких местных обитателей-людоедов, которые при каждой встрече осыпали нас своими отравленными колючками. Без работы мы не сидели, приходилось копать землю, рыть канавы, сажать батат и выполнять еще уйму других дел, в общем, днем не отдыхал никто, но по вечерам у нас бывало свободное время. Среди прочего я научился готовить лекарства для нашего лекаря и даже перенял у него кое-какие знания. Все это время я ждал случая сбежать. Но от острова до ближайшей земли сотни миль и ветер в тех морях очень слабый или его вообще нет, поэтому шансов на спасение практически не было.

Хирург наш, доктор Сомертон, был веселым и общительным молодым человеком. Другие офицеры собирались у него по вечерам, чтобы поиграть в карты. Приемная доктора, в которой я готовил лекарства, находилась в его же доме рядом с гостиной. В стене между ними было небольшое окошко. Частенько, когда мне становилось совсем невмоготу, я тушил свет в приемной и смотрел, как они играют в соседней комнате, слушал их разговоры. Я сам люблю переброситься в картишки, так что наблюдать за игрой для меня было почти то же самое, что играть самому. Играли обычно майор Шолто, капитан Морстен, лейтенант Бромли Браун, который командовал отрядом туземцев-наемников, сам хирург и двое-трое человек из тюремного начальства, бывалые картежники, которые играли хитро и никогда не шли на риск. В общем, компания подобралась теплая.

Скоро я обратил внимание на то, что проигрывают всегда военные, а гражданские побеждают. Заметьте, я не говорю, что кто-то жульничал, просто эти тюремные крысы на Андаманах ничем другим не занимались, кроме как играли в карты, поэтому уже давно досконально выучили приемы друг друга. Остальные игроки за картами просто коротали время и ходили не думая. С каждой ночью военные проигрывали все больше, и чем меньше денег у них оставалось в карманах, тем сильнее им хотелось отыграться. Больше всего усердствовал майор Шолто. Сначала он платил банкнотами и золотом, потом стал писать долговые расписки, причем на немалые суммы. Иногда ему удавалось немного выиграть, и тогда он просто расцветал, но затем неизменно проигрывал и намного больше прежнего. После таких случаев он весь день ходил мрачнее тучи и не выпускал из рук бутылку.

Однажды вечером майор проигрался даже больше обычного. Я сидел у себя в хижине, когда на дороге услышал чьи-то голоса. Оказалось, что это Шолто вместе с капитаном Морстеном возвращались домой. Оба были порядком пьяны. Эти двое были близкими друзьями, не разлей вода, и всегда держались вместе. Майор сокрушался из-за своего проигрыша.

«Все кончено, Морстен, – говорил он, когда они проходили мимо моей хижины. – Мне придется подать в отставку. Я пропал». – «Да не бери в голову, старина! – сказал Морстен и хлопнул друга по плечу. – Я и сам продулся в пух и прах, но я же не…»

Это все, что я услышал, но этого было достаточно, чтобы я задумался.

Через пару дней, когда майор Шолто прогуливался по берегу, я подошел к нему.

«Я бы хотел спросить у вас совета, майор», – сказал я. – «В чем дело, Смолл?» – поинтересовался он, вынимая изо рта сигару. – «Хочу спросить вас, сэр, – сказал я, – кому следует отдать спрятанное сокровище. Мне известно, где лежат драгоценности на полмиллиона, но, поскольку сам я воспользоваться ими не могу, я тут подумал, что, может быть, будет лучше сдать их властям, вдруг мне за это укоротят срок». – «Полмиллиона?!» – воскликнул Шолто и с подозрением впился в меня взглядом. – «Да, сэр… В драгоценных камнях и жемчуге. И самое интересное то, что истинный владелец богатств объявлен вне закона и поэтому не может получить их обратно, так что первый, кто их найдет, имеет на них полное право». – «Нужно сдать их в государственную казну, – неуверенно, с запинкой произнес Шолто. – В казну».

Но по его лицу я понял, что он уже попался на крючок.

«Значит, вы думаете, сэр, что нужно все рассказать генерал-губернатору?» – с невинным видом поинтересовался я. – «Послушайте, Смолл, во-первых, вы не должны пороть горячку, чтобы потом не пожалеть. Будет лучше, если сначала вы все расскажете мне».

Я поведал ему свою историю, но с некоторыми изменениями, чтобы он не догадался, где все это происходило. Когда я закончил, майор какое-то время стоял неподвижно и молчал, только губы его немного подрагивали, должно быть, Шолто никак не мог решить, как же ему поступить.

«Это очень серьезное дело, Смолл, – наконец заговорил он. – Никому об этом ни слова. Скоро я сам к вам приду».

Через два дня посреди ночи он со своим приятелем капитаном Морстеном заявился ко мне в хижину. С собой у них был фонарь.

«Смолл, я хочу, чтобы капитан Морстен услышал вашу историю от вас», – сказал Шолто.

Я повторил рассказ слово в слово.

«По-моему, похоже на правду, – сказал Шолто своему другу. – Пожалуй, ему можно верить».

Капитан Морстен кивнул.

«Послушайте-ка, Смолл, – произнес тогда майор. – Мы с другом обсудили это дело и пришли к выводу, что тайна ваша все-таки не имеет государственного значения. Это ваше личное дело. Вы, конечно, можете поступать, как вам заблагорассудится. Вопрос стоит так: что вы хотите в обмен на информацию? Мы бы, по крайней мере, могли помочь вам придумать, как распорядиться этими сокровищами». – Он старался говорить спокойно и безразлично, да только глаза у него прямо светились от возбуждения и жадности. – «Ну что же, джентльмены, – ответил я, тоже стараясь не выдать волнения, которое охватило меня, – человек в моем положении может хотеть только одного. Я хочу, чтобы вы помогли выйти на свободу мне и трем моим друзьям. Мы возьмем вас в долю и пятую часть сокровищ отдадим вам». – «Хм! – задумался Шолто. – Пятая часть. Звучит не очень-то заманчиво». – «Каждому из вас достанется по пятьдесят тысяч», – сказал я. – «Но как же мы сможем освободить вас? Вы прекрасно знаете, что это невозможно». – «Вовсе нет, – ответил я. – Я продумал все до последней мелочи. Единственное, что мешает нам сбежать, это то, что у нас нет надежной лодки и провизии, которой хватило бы на такое долгое путешествие. Но в Калькутте или Мадрасе полно небольших яхт и яликов, которые отлично подходят для наших целей. Пригоните сюда яхту, мы найдем способ попасть на ее борт под покровом ночи, чтобы никто нас не заметил, и, когда вы высадите нас в любой точке индийского побережья, будем считать, что свою часть сделки вы выполнили». – «Если бы вы были один…» – сказал Шолто. – «Либо все, либо никто, – отрезал я. – Мы дали друг другу клятву всегда действовать вместе». – «Видите, Морстен, – сказал майор. – Смолл – человек слова. Друзей он не предает. По-моему, мы можем ему верить». – «Грязное это дело, – ответил на это капитан. – Хотя, как вы правильно говорите, имея такие деньги, нам не придется увольняться». – «Что ж, Смолл, – снова обратился ко мне майор, – думаю, стоит рискнуть. Но сначала, разумеется, мы должны будем убедиться, что все рассказанное вами – правда. Скажите, где спрятан ларец, я возьму увольнительную и на провиантском судне, которое приходит на остров каждый месяц, отправлюсь в Индию, чтобы все проверить». – «Не гоните лошадей. – Чем больше он распалялся, тем спокойнее становился я. – Мне нужно посоветоваться с друзьями. Я же вам говорил, что мы все решаем сообща». – «Бросьте! – воскликнул он. – Какое отношение имеют трое темнокожих к нашему соглашению?» – «Хоть темных, хоть светлых, хоть синих, – сказал я, – они мои друзья, и мы все решаем вчетвером».

Короче говоря, мы снова встретились, но на этот раз я был с Магометом Сингхом, Абдуллой Ханом и Достом Акбаром. Мы еще раз все обсудили и наконец пришли к соглашению. Мы должны были передать офицерам план агрской крепости и указать место в стене, где спрятаны сокровища. Майор Шолто должен был отправиться в Индию, чтобы проверить наш рассказ. Мы договорились, что если он найдет ларец, то оставит его на месте и пошлет на Ратленд яхту с провизией.

Мы уплывем на ней с острова, после чего он вернется на службу. Потом капитан Морстен возьмет увольнительную и встретится с нами в Агре. Там мы окончательно разделим сокровища, и он заберет с собой их общую долю. Договор наш был скреплен самыми священными клятвами, которые только можно себе представить. Всю ночь я просидел с бумагой и чернилами, и к утру были готовы две карты, подписанные «знаком четырех»… То есть Абдуллой, Акбаром, Магометом и мною.

Что ж, джентльмены, мой длинный рассказ вас уже утомил, а я знаю, как моему другу мистеру Джонсу не терпится упечь меня за решетку. Я постараюсь вас долго не задерживать. Этот негодяй Шолто уплыл в Индию, но на остров он так и не вернулся. Вскоре после этого капитан Морстен показывал мне список пассажиров одного почтового судна, в котором значилось его имя. У майора умер дядя, который оставил ему приличное состояние, поэтому он уволился из армии и уехал в Англию, предав и нас, и своего друга. Потом Морстен ездил в Агру, но, как мы и думали, сокровища исчезли из тайника. Этот подлец Шолто украл их, не выполнив ни одного из условий договора. С того дня у меня осталось лишь одно желание – отомстить. Я думал об этом днем и видел в снах по ночам. Месть для меня превратилась в непреодолимую всепоглощающую страсть. Мне было наплевать на закон, на то, что меня могут повесить. Сбежать с острова, выследить Шолто, вцепиться ему в глотку – вот все, о чем я думал. Даже сокровища Агры теперь волновали меня меньше, чем жажда мести.

Я много раз в жизни принимал решения, и все, что я задумывал, всегда сбывалось. Но миновали годы, прежде чем пришло мое время. Я уже упоминал, что научился кое-чему по медицинской части. Однажды, когда доктор Сомертон лежал с приступом малярии, группа каторжников подобрала в джунглях маленького больного островитянина. Он был очень слаб и ушел от своих, чтобы умереть в одиночестве. Хоть он и был злобный, как змееныш, я взялся за его лечение, и через пару месяцев он почти выздоровел и снова мог ходить. Туземец очень привязался ко мне, даже не захотел возвращаться в джунгли и все время вертелся у моей хижины. Я выучил несколько слов на его языке, и после этого он стал почитать меня еще больше.