Такой же предатель, как мы Ле Карре Джон

Глава 15

Перри Мейкпис был известен своим друзьям-альпинистам как человек, способный трезво мыслить и решительно действовать в случае аврала. Он гордился тем, что почти не видел разницы между тем и другим. Он тревожился за Гейл, вполне сознавал опасность предприятия, ужасался Наташиной беременности и тому, что Гейл сочла необходимым держать это в тайне от него. С другой стороны, Перри с уважением относился к ее доводам и во многом винил себя. Тамара, которая буквально помешалась от ревности к Наташе, точь-в-точь старая карга из романа Диккенса, внушала ему отвращение и усугубляла сочувствие к Диме. Последняя встреча с ним в массажном кабинете необъяснимо растрогала Перри — закоренелый преступник, признавшийся убийца, лучший в мире отмыватель денег стал его подопечным и другом. Как бы Перри ни уважал Люка, он жалел о том, что Гектор покинул поле боя в ту самую минуту, когда операция близится то ли к успешному завершению, то ли к провалу.

Тем не менее Перри отреагировал на «идеальный шторм» точно так же, как если бы у него оборвалась страховка на опасном подъеме: не дергайся, оцени риск, помогай слабым, ищи путь. Чем он и занимался, скорчившись в фургоне рядом с Димиными детьми, родными и приемными, которые окружили его со всех сторон. За перегородкой виднелась зловещая тень Тамары. Под твоей опекой — две маленькие русские девочки, два мальчика-подростка и одна психически неустойчивая женщина. Твоя задача — отвезти их на вершину горы, чтобы никто не заметил. Как быть? Ответ: не медлить.

Виктор, в порыве благородства, потребовал, чтобы ему позволили сопровождать Гейл, куда бы она ни направилась — ему все равно. Алексей высмеял брата: мол, Наташе нужно только внимание отца, а Виктору — внимание Гейл. Девочки тоже никуда не хотели ехать без нее. Они твердили, что останутся в доме и будут его сторожить, пока она не привезет Наташу, — Игорь за ними присмотрит. В ответ на их мольбы Перри, прирожденный лидер, терпеливо, но настойчиво повторил:

— Ваш папа хочет, чтобы вы поехали с нами прямо сейчас. Куда — это секрет. Он вас предупредил. Узнаете всё, когда доберемся. В любом случае это замечательное место, где вы никогда раньше не были. Папа приедет к вам сегодня же вечером. Виктор, бери вон те два чемодана, Алексей — вот эти. Не нужно запирать дверь, Катя, спасибо, Игорь вернется с минуты на минуту. Кошка тоже остается. Кошки больше любят места, чем людей. Чей это мишка? Возьмите его с собой, девочки. Игорю мишка не нужен, в отличие от вас. А теперь, пожалуйста, сходите все в туалет, даже если не очень хочется.

В фургоне малышки поначалу сидели молча, затем внезапно развеселились и расшумелись — особенно их забавлял Олли в широкополой шляпе, которую он торжественно снял, с поклоном подсаживая девочек в «экипаж». Пассажирам приходилось перекрикивать шум. В фургонах для перевозки лошадей звукоизоляция не предусмотрена.

Куда мы едем? — девочки.

В Итон, на х… — Виктор.

Это секрет.

Чей секрет? — девочки.

Папин, дурочки. — Виктор.

А Гейл надолго уехала?

Не знаю, это зависит от Наташи. — Перри.

Может, они нас опередят?

Вряд ли.

Почему нельзя посмотреть на улицу?

— Потому что это против швейцарских законов! — гаркнул Перри, но девочкам все равно пришлось податься вперед, чтобы расслышать. — У швейцарцев есть законы на все случаи жизни. Выглядывать из движущегося фургона — очень тяжкое преступление! Виновные отправляются в тюрьму надолго! Поэтому лучше посмотрите-ка, что Гейл положила в ваши рюкзаки.

Но мальчиков было не так легко задобрить.

— Нам придется играть детским барахлом? — негодующе взвыл Виктор, указывая на торчавшую из сумку «тарелочку».

— Ну да!

— А я думал, мы будем играть в крикет!

— Чтобы нас приняли в Итон! — добавил Алексей.

— Постараемся! — пообещал Перри.

— Значит, мы едем не в горы!

— Почему?

— В гребаных горах нельзя играть в крикет! Там нет ровных мест. И фермеры злятся. Значит, мы едем туда, где ровно!

— Это Дима вам сказал?

— Дима — он как вы! Одни загадки. Может, он по уши в дерьме! Может, за ним гонится полиция! — прокричал Виктор, в явном восторге от своей гипотезы.

Но Алексей пришел в ярость:

— Заткнись, твою мать! Что ты гонишь! Стыдно говорить такие вещи об отце, дебил! В Итоне тебя за это убьют.

Виктор, решив снизойти до «тарелочки», вытащил ее из сумки и притворился, будто проверяет ее аэродинамические свойства на гуляющем по кузову сквозняке.

— Значит, я ничего не говорил! — крикнул он. — Беру свои слова обратно! Папа не по уши в дерьме, и копы его обожают. Версия отброшена, о’кей? Я ее вообще не выдвигал! Это экс-версия!

Эта забавная перепалка вызвала у Перри подозрения, что их когда-то уже перевозили тайком — может быть, во время какой-нибудь облавы в Перми, когда Дима еще только прорывался наверх.

— Мальчики, можно вас кое о чем попросить? — сказал он, поманив обоих, так что их головы практически соприкоснулись. — Нам придется некоторое время провести вместе. Так?

— Так.

— Поэтому, пожалуйста, перестаньте употреблять в присутствии мамы и сестер ругательные слова. И в присутствии Гейл тоже.

Они посовещались и пожали плечами. Ладно. Согласны. Им по фигу. Но Виктор не унимался. Он сложил ладони рупором и оглушительно зашептал на ухо Перри, чтобы девочки не услышали:

— Большие похороны. Те, в Москве. Авария. Помните?

— В чем дело?

— Была авария на дороге, да? Миша и Ольга погибли в автокатастрофе. Вранье. Никакой аварии. Их застрелили. Кто? Какие-то чокнутые чеченцы, которые изрешетили машину пулями и ничего не взяли. Почему? Потому что они ненавидят русских. Фигня, никаких чеченцев там не было.

Алексей толкал брата, пытался зажать ему рот, но Виктор отбросил его руку.

— Спросите кого угодно из наших. Спросите моего друга Петра. Мишу замочили. Он пошел против закона. Вот почему его убрали. Ольгу тоже. Теперь они хотят достать папу, прежде чем его поймает полиция. Правда, мам? — крикнул он Тамаре через перегородку. — Они называют это небольшое предупреждение, типа чтобы показать, кто тут главный. Мама знает такие штуки. Она все знает. Она два года сидела в пермской тюрьме за шантаж и вымогательство. Ее трое суток допрашивали без перерыва, и так пять раз подряд, избивали до полусмерти. Петр видел ее досье. К ней применяли пытки. Официально. Да, мам? Вот почему она больше ни с кем не разговаривает, кроме Бога. Они ей мозги вышибли. Ма-ам, ау! Мы тебя любим!

Тамара спряталась поглубже в тень. У Перри зазвонил мобильник. Ясный и сдержанный голос Люка:

— Все в порядке?

— Пока да. Как там наш друг?

— Доволен, сидит рядом со мной в машине. Шлет привет.

— Взаимно, — осторожно ответил Перри.

— Теперь постарайтесь при первой же возможности разделиться. Маленькие группы проще перевозить и труднее опознать. Вы можете переодеть мальчиков?

— Как?

— Чтобы они хоть немного отличались друг от друга. Близнецы слишком заметны.

— Сделаем.

— Садитесь на поезд, где побольше народу. Разделитесь. Мальчиков — в разные вагоны, вы с девочками — отдельно. Пошлите Гарри купить билеты в Интерлакене, чтобы всей компанией не стоять в одной очереди. Понятно?

— Да.

— Есть новости от Дулитл?

— Рано еще, она только что уехала.

Они впервые заговорили о самовольном отъезде Гейл.

— Что ж, она правильно поступила, пусть не сомневается. Так ей и передайте.

— Обязательно.

— Она — дар божий. Только бы у нее все получилось. — Люк говорил загадками. У него не было выбора — Дима сидел рядом в машине.

Протиснувшись мимо девочек, Перри хлопнул Олли по плечу и проорал ему на ухо инструкции.

Катя и Ира нашли в рюкзаках чипсы и сырные палочки. Они сидят рядышком, жуют и негромко болтают. То и дело они оборачиваются, смотрят на шляпу Олли и начинают хихикать. Один раз Катя даже тянется ее потрогать, но девочке недостает смелости. Близнецы играют в шахматы и едят бананы.

— Следующая остановка Интерлакен, мальчики и девочки! — объявляет Олли. — Я оставлю машину у вокзала и поеду первым поездом, с мадам и багажом. А вы, лапочки мои, прогуляетесь, съедите по сосиске и потихоньку поедете следующим поездом. Все довольны-согласны, Профессор?

— Все довольны и согласны, — подтверждает Перри, посовещавшись с девочками.

— И ничего мы не довольны! — протестует Алексей и плюхается на подушки, театрально раскинув руки. — Мы, ругательное слово, несчастны!

— Конкретные причины? — уточняет Перри.

— Куча конкретных причин! Мы же едем в Кандерштег, я знаю! Но я туда больше не поеду, никогда, ни за что! Я не полезу на гору, я вам, блин, не муха, у меня кружится голова, и я терпеть не могу Макса!

— По всем пунктам — мимо, — отвечает Перри.

— То есть мы едем не в Кандерштег?

— Нет.

Туда едет Гейл, думает он, глядя на часы.

Благодаря удобной пересадке в Шпице к трем часам Гейл уже нашла дом. Это было нетрудно. Она спросила на почте: кто-нибудь знает, где живет частный лыжный инструктор по имени Макс, его родители еще держат отель? Дородная дама в окошечке призвала на помощь мужчину, сидевшего за сортировочным столом, а тот, в свою очередь, посовещался с подростком, грузившим посылки на большую желтую тележку, и Гейл по цепочке передали ответ: отель «Рёсли», в конце главной улицы, справа. Там работает его сестра.

Солнце светило не по сезону ярко, горы по обеим сторонам долины были окутаны туманом. На тротуаре и под навесом магазина нежилась целая стая золотистых псов. Туристы с альпенштоками и в широкополых шляпах заглядывали в витрины сувенирных магазинов; сидели они и на террасе отеля «Рёсли» — ели пироги и мороженое и пили через соломинку кофе со льдом из высоких бокалов.

Единственной официанткой была усталая рыжеволосая девушка в национальном костюме; когда Гейл попыталась с ней заговорить, та попросила посетительницу сесть и подождать. Гейл послушно села — когда девушка подошла вновь, она сначала заказала кофе, который был ей совершенно не нужен, а потом спросила, не знает ли она Макса — замечательного горного гида. Девушка лучезарно улыбнулась и тут же перестала торопиться.

— Ну, он еще не гид, то есть не официальный, и насчет замечательного не знаю… Сначала он должен сдать экзамены, а это нелегко, — сказала она, радуясь возможности попрактиковаться в английском языке. — К сожалению, Макс поздно начал. Раньше он мечтал стать архитектором, но ему не хотелось уезжать из родных мест. Он такой мечтатель, но теперь, слава богу, немного остепенился и на следующий год обязательно получит диплом. Мы надеемся. Думаю, он сейчас в горах. Хотите, я позвоню Барбаре?

— Барбаре?

— Она очень, очень милая. Благодаря ей Макс совершенно изменился. Давно пора, скажу я вам.

Девушка написала на вырванном из блокнота листке: «Блюмли».

— На швейцарском диалекте это значит «маленький цветок», потому что швейцарцы называют «маленьким» все, что им нравится. Новый дом, крайний слева, сразу после школы. Его построил для них отец Барбары. По-моему, Максу очень повезло.

«Блюмли» был воплощенной мечтой молодой пары — новенькое сосновое шале с красной печной трубой; красные цветы в оконных ящиках гармонировали с красно-белыми клетчатыми занавесками. Готическая надпись над дверью выражала благодарность Богу за Его щедрость. Перед домом расстилался небольшой, аккуратно подстриженный газон с новенькими качелями, новеньким бассейном и новеньким барбекю. Возле сказочной входной двери красовалась безупречная поленница — только семи гномов не хватало для полноты картины.

Гейл не удивилась бы, если бы этот дом оказался миражом. Ее вообще ничто уже не удивляло. Никаких сюрпризов, просто все очень плохо. Впрочем, не хуже, чем многие варианты, которые она рисовала себе, сидя в поезде. Гейл нажала кнопку звонка и услышала бодрый женский голос:

— En Momnt bitte, d’Barbara chunt grad![18]

Хотя Гейл не знала ни немецкого языка, ни швейцарского диалекта, она догадалась, что Барбара сейчас откроет. И действительно, Барбара появилась на пороге — высокая, ухоженная, подтянутая, красивая, очень приятная женщина чуть старше Гейл.

— Gressech,[19] — произнесла она и, увидев извиняющуюся улыбку гостьи, перешла на английский: — Здравствуйте. Чем могу помочь?

Через открытую дверь Гейл услышала жалобное хныканье ребенка. Она перевела дух и улыбнулась:

— Меня зовут Гейл. Вы Барбара?

— Да. Верно.

— Я ищу высокую черноволосую русскую девочку по имени Наташа.

— Так она русская? Я не знала. Может быть, это что-то объясняет. Вы не врач?

— Нет. А что случилось?

— Э… она здесь. Не знаю почему. Пожалуйста, входите. Мне нужно присмотреть за Анни, у нее режется первый зубик.

Быстро войдя вслед за Барбарой в дом, Гейл почувствовала сладкий запах детской присыпки. С латунных крючков свисали мягкие домашние тапочки с заячьими ушками, словно приглашая гостью снять грязные уличные туфли. Гейл разулась.

— И давно она здесь?

— Час. Или чуть дольше.

Гейл вошла в просторную гостиную с высокими окнами, выходившими в садик. В середине комнаты стоял детский манеж. Маленькая девочка с золотыми кудряшками грызла пустышку, вокруг лежали новенькие игрушки. У стены, на низком табурете, сидела Наташа — голова опущена, волосы закрывают лицо, руки сложены на коленях.

— Наташа?..

Гейл опустилась на колени рядом с ней, коснулаь волос. Наташа вздрогнула, но все-таки не отстранилась. Гейл снова позвала ее по имени. Нет ответа.

— Очень хорошо, что вы приехали, — нараспев сказала Барбара, подхватывая Анни на руки. — Я уже собиралась позвонить доктору Штеттлеру. Или в полицию. Не знаю. Это все очень странно. Правда.

Гейл гладила Наташу по голове.

— Она звонит в дверь, я кормлю Анни, не из бутылочки, а старым добрым способом. У нас в двери глазок, потому что в наше время всякое бывает. Я посмотрела. Анни была у меня на руках. Я подумала: кажется, это вполне обычная девочка, очень красивая, надо признать, она хочет войти, не знаю зачем, может быть, чтобы договориться с Максом об уроке, у него много клиентов, особенно молодых — естественно, потому что он такой интересный. И вот она заходит, смотрит на меня, видит Анни и спрашивает по-английски — я-то не знала, что она русская, кому такое в голову придет, хотя, наверное, ничего удивительного в наше время, — так вот, я подумала, что она еврейка или итальянка, а она спрашивает: вы сестра Макса? Я говорю: нет, я не сестра Макса, я его жена Барбара, а кто ты такая и чем я могу помочь? Я мать, и у меня много дел, сама видишь. Хочешь договориться с Максом об уроке? Ты занимаешься альпинизмом? Как тебя зовут? Она сказала, что ее зовут Наташа, но я, честно говоря, уже начала подозревать…

— Что?

— Ну… наркотики. Современная молодежь… то есть никогда не знаешь наверняка, — сказала Барбара с негодованием, которое скорее подобало бы пожилой матроне. — А что касается иностранцев, особенно англичан, они прямо сплошь наркоманы, спросите доктора Штеттлера… — Малышка заплакала, и мать принялась ее успокаивать. — Даже ученики Макса, молодежь, господи, так они прямо в горах употребляют. Ладно бы спиртное, это я еще могу понять, а курения, кстати, решительно не одобряю. Так вот, я предложила ей кофе, чаю, минеральной воды. Но она меня как будто не слышит. Может быть, она… как говорят хиппи… под кайфом. Поэтому я немножко испугалась. У меня же ребенок.

— Вы позвонили Максу?

— В горы? Когда у него клиенты? Он же страшно расстроится. Макс решит, что она заболела, и немедленно примчится.

— Решит, что Анни заболела?

— Разумеется! — Барбара повторно обдумала вопрос (что, похоже, было ей несвойственно). — Вы хотите сказать, Макс спустился бы ради Наташи? Но это же просто смешно!

Взяв Наташу за руку, Гейл осторожно подняла ее с табурета, обняла, потом вывела в коридор, помогла обуться и побрела вместе с ней через безукоризненную лужайку. Выйдя за калитку, она позвонила Перри.

Она уже звонила ему из поезда и с окраины деревни. Гейл обещала выходить на связь буквально каждую минуту, поскольку сам Люк не мог разговаривать — рядом с ним в машине сидел Дима, «так что, пожалуйста, давайте общаться через Мильтона». Она догадывалась, что успех операции висит на волоске, — это слышалось в голосе Перри. Гейл знала: чем спокойнее он говорит, тем опаснее ситуация; следовательно, случилась неприятность. Поэтому она тоже говорила спокойно, и Перри, вероятно, истолковал это аналогичным образом.

— С ней все в порядке. Ты слышишь? Она здесь, со мной, живая и здоровая, мы едем к вам. Сейчас мы идем к вокзалу. Подождите еще немного.

— Долго?

Теперь уже Гейл пришлось следить за своими словами, поскольку за ее руку цеплялась Наташа.

— Нам надо восстановить силы и припудрить носики. И кстати…

— Что?

— Не нужно спрашивать, кто где был, ты понял? У нас случился небольшой кризис, теперь все в порядке, жизнь продолжается. Не только когда мы приедем, а отныне и впредь — никаких вопросов от заинтересованных сторон. С девочками договориться проще простого, а вот насчет мальчиков я не уверена.

— Я их угомоню, не волнуйся. Дик будет на седьмом небе от счастья, я немедленно ему перезвоню. Поторопитесь там.

— Постараемся.

В переполненном поезде до Шпица у них не было возможности поговорить — впрочем, Наташа и не изъявляла никакого желания общаться, она явно была в шоке и временами даже как будто не замечала присутствия Гейл. Но после пересадки, под действием ласковых уговоров, девочка начала оттаивать. Они сидели бок о бок в вагоне первого класса и смотрели прямо перед собой, совсем как в самодельном шалаше в «Трех трубах». Быстро вечерело, они были единственными пассажирами.

— Мне так… — начала Наташа, схватив Гейл за руку, но не смогла договорить и опустила голову.

— Подождем, — твердо сказала Гейл, глядя ей в затылок. — У нас достаточно времени. Будем сдерживать эмоции, наслаждаться жизнью и ждать. Это все, что нам нужно, — нам обеим. Ты меня слушаешь?

Кивок.

— Тогда сядь прямо. Можешь держать меня за руку, только слушай. Через несколько дней ты будешь в Англии. Не знаю, в курсе ли твои братья, — во всяком случае, они ждут, что путешествие-сюрприз начнется со дня на день. Но сначала — короткая остановка в Венгене. А в Англии мы найдем тебе хорошего женского врача — да что там, я тебя к своему отведу, — и тогда ты сама во всем разберешься и сделаешь выбор. Договорились?

Кивок.

— А пока что не будем ни о чем думать. Давай выкинем это из головы. Ты снимешь свой дурацкий балахон… — Гейл шутливо дернула Наташу за рукав. — Оденешься изящно и шикарно. Ничего не будет заметно, обещаю. Согласна?

Да.

— Все решения подождут до Англии. Они не страшные, просто разумные. И ты примешь их спокойно. Не сейчас, а в Англии. Ради себя и ради твоего папы. Да?

— Да.

— Повтори.

— Да.

А что бы она говорила Наташе, если бы Перри не предупредил, что именно так, по мнению Люка, она должна себя вести? Что сейчас самое неподходящее время для того, чтобы огорошить Диму неприятными новостями?

Да то же самое, слово в слово, притом искренне. Гейл сама побывала в этой шкуре, она знала, о чем говорит. Она продолжала твердить себе это, пока поезд не подошел к станции «Интерлакен-Ост», откуда им предстояло отправиться в Венген, — и тут Гейл заметила, что по пустой платформе к их вагону идет швейцарский полицейский в красивой летней форме, а рядом с ним — какой-то непримечательный тип в сером костюме и начищенных коричневых ботинках. На лице у полицейского играла сочувственная улыбка, которая в любой цивилизованной стране предвещает неприятности.

— Вы говорите по-английски?

— Как вы догадались? — Гейл улыбнулась в ответ.

— Наверное, по вашему цвету лица, — ответил он — чересчур нахально для рядового швейцарского полицейского, по мнению Гейл. — А ваша юная спутница — не англичанка. — Он окинул взглядом черные волосы Наташи.

— Откуда вам знать? В наши дни человек может оказаться кем угодно… — тем же бодрым тоном парировала Гейл.

— У вас есть британские паспорта?

— У меня есть.

Человек с невыразительным лицом улыбнулся, и у Гейл мороз пробежал по коже. Его английский был слишком хорош для швейцарца.

— Швейцарская эмиграционная служба, — сказал он. — Проводим выборочную проверку. В наши дни, когда границы открыты, попадаются любители путешествовать без визы. Конечно, их немного, но все-таки бывает.

— Билеты и паспорта, пожалуйста, — вмешался полицейский. — Если не возражаете. Если возражаете, придется пройти в участок и все выяснить там.

— Конечно, мы не возражаем. Правда, Наташа? Жаль, что не все ваши коллеги так вежливы, — жизнерадостно откликнулась Гейл.

Порывшись в сумочке, она извлекла паспорт и билеты и вручила полицейскому, который изучал их с нарочитой медлительностью, как делает полиция во всем мире, чтобы честный гражданин поволновался. Человек в сером костюме заглянул ему через плечо, забрал паспорт и просмотрел сам, прежде чем вернуть владелице, а затем улыбнулся Наташе, которая уже сидела с документами наготове.

Поведение человека в сером отражало, по мнению Гейл, либо недостаток опыта, либо изощренную хитрость. Он держался так, как будто паспорт русской несовершеннолетней пассажирки представлял для него меньший интерес, нежели документы взрослой британской подданной. Он открыл страницу с визами, сравнил фотографию с оригиналом, восхищенно улыбнулся, запнулся на мгновение, читая написанное латиницей и кириллицей имя, после чего вернул паспорт со словами «благодарю, мадам».

— Надолго в Венген? — спросил полицейский, отдавая Гейл билеты.

— На недельку, наверное.

— Зависит от погоды?

— Мы, англичане, настолько привыкли к дождю, что просто его не замечаем.

Вежливый полицейский сказал, что следующий поезд отходит от платформы номер два через три минуты, «это последний поезд на сегодня, поэтому постарайтесь не опоздать, иначе придется ночевать в Лаутербруннене».

Они успели на поезд, но лишь на полпути в гору Наташа заговорила вновь. До тех пор она, похоже, тихо кипела гневом, глядя на сумрак за окном, туманя стекло своим дыханием, как ребенок, и тут же резким движением вытирая его начисто. Гейл могла лишь гадать, злится ли девочка на Макса, на полицейского, на человека в сером костюме или на саму себя. Вдруг Наташа подняла голову и пристально взглянула на Гейл:

— Мой папа преступник?

— Я бы сказала, что он преуспевающий бизнесмен, — ответила восходящая звезда юриспруденции.

— Тогда почему мы едем в Англию? Зачем нужны эти секреты? Ни с того ни с сего он заявляет, что мы поступим в лучшие английские школы… — Наташа не дождалась ответа. — После похорон вся семья просто помешалась на криминале. Спросите моих братьев, это их новое увлечение. Они только и говорят, что о преступниках. Спросите их взрослого друга Петра, он говорит, что работает на КГБ. Но ведь КГБ уже не существует. Правда же?

— Не знаю.

— Теперь это называется ФСБ. Но Петр все равно говорит «КГБ». Может, врет. Петр все про нас знает. Читал все наши досье. Моя мама преступница, ее муж тоже, и Тамара, а ее отца застрелили. Моих братьев послушать, так в Перми живут одни преступники. Наверное, поэтому полицейские и потребовали мой паспорт. «Ты из Перми, Наташа?» — «Да, мистер полицейский, из Перми, а еще я беременна». — «Значит, ты преступница, ты не можешь учиться в хорошей английской школе, тебя нужно немедленно посадить в тюрьму».

Наташа положила голову на плечо Гейл и что-то добавила по-русски.

Над полями сгущались сумерки, и в машине тоже было темно: по обоюдному согласию они не стали зажигать ни фары, ни свет в салоне. Люк прихватил в дорогу бутылку водки. Сам он ее даже не нюхал, зато Дима уже успел выхлестать половину. Он вручил Диме диктофон и предложил рассказать, как прошло подписание договора, но тот отмахнулся.

— Я все помню. Без проблем. У меня копии бумаг. И хорошая память. В Лондоне я все расскажу. Так и передай Тому.

Выехав из Берна, Люк пользовался только проселочными дорогами; преодолев участок пути, он пережидал в укромном месте, чтобы пропустить вероятных преследователей вперед. С правой кистью определенно было что-то не так, он по-прежнему ее не чувствовал, но, поскольку подвижность предплечья сохранилась, Люк вполне мог вести машину. Должно быть, он повредил руку, когда стукнул Задумчивого Трупа.

Они вполголоса переговаривались по-русски, как настоящие беглецы. Люк задумался: отчего мы шепчемся? Припарковав машину на опушке соснового леса, он вручил Диме синий комбинезон, как у дорожного рабочего, и черную шерстяную лыжную шапочку, чтобы скрыть лысину. Для себя он купил джинсы, спортивную куртку и шапку с помпоном. Димин костюм Люк сложил и убрал в чемодан, заранее припрятанный в багажнике. Было восемь вечера, холодало. На окраине деревни Вильдерсвиль, при въезде в долину Лаутербруннен, Люк в очередной раз остановился — пока они слушали по радио новости, он пытался разгадать выражение Диминого лица в полумраке, поскольку, к стыду своему, не знал немецкого.

— Нашли ублюдков, — сказал Дима. — Двое пьяных русских подрались в отеле «Бельвю палас». Неизвестно почему. Свалились с лестницы и расшиблись. Один в больнице, с другим все в порядке. Тот, что в больнице, — в тяжелом состоянии. Это Ники. Может, сдохнет. Они нагнали всякого бреда швейцарской полиции, никто все равно не поверил, потому что оба врали по-разному. Русское посольство хочет отправить их домой, а швейцарцы им: не так быстро, ёптыть, сначала надо про этих мудаков кое-что выяснить. Русский посол злится.

— На этих двоих?

— На швейцарцев. — Дима ухмыльнулся, отхлебнул из бутылки и предложил Люку — тот покачал головой. — Хочешь знать, какой тут расклад? Посол спрашивает: кто эти сукины дети? Какой-нибудь чиновник звонит Князю: какого хера твои дебилы подрались в таком-то отеле в Берне?

— И что Князь? — поинтересовался Люк, отнюдь не разделяя Диминого легкомыслия.

— Эта сука звонит Эмилио и говорит: дружище, мой мудрый советник, какого хера мои славные ребята подрались в таком-то отеле в Берне?

— А Эмилио?

Дима помрачнел:

— А Эмилио говорит: засранец Дима, лучший отмыватель бабла в мире, исчез, на х…, с лица Земли.

Люк, не будучи великим мастером интриги, занялся подсчетами. Сначала двое так называемых арабских полицейских в Париже. Кто их подослал и для чего? Потом — охранники в «Бельвю». Зачем они приехали в отель после подписания договора? Кто, опять же, их прислал и с какой целью? Кто, когда и сколько знал?

Он позвонил Олли.

— У вас все тихо, Гарри? — Люк имел в виду: кто добрался до безопасной гавани, а кто еще нет? Неужели мне придется разбираться и с пропавшей Наташей?

— Две заблудшие овечки явились пару минут назад, так что радуйся, — бодро сказал Олли. — Нашли обратную дорогу без особых проблем, все тип-топ. Часиков в десять, по ту сторону холма, годится? Как раз хорошенько стемнеет.

— В десять. Отлично.

— Парковка у станции. Маленький красненький «сузуки». От платформ дальний край, а с твоей стороны, как подъедешь, так сразу меня и увидишь.

— Договорились.

Олли не спешил прерывать связь.

— Проблемы, Гарри? — спросил Люк.

— Говорят, на станции «Интерлакен-Ост» болтается полиция.

— Выкладывай.

Люк послушал, ничего не ответил и убрал мобильник в карман.

«По ту сторону холма» — Олли имел в виду деревню Гриндельвальд, лежащую у подножия Эйгера. Достичь Венгена из долины Лаутербруннен иным способом, кроме железной дороги, было, по словам Олли, просто невозможно — летняя тропа подходила для серн и смельчаков-мотоциклистов, но только не для четырехколесного средства передвижения с тремя мужчинами в салоне.

Но Люк и Олли единодушно решили, что Диму, хоть и переодетого, не стоит демонстрировать железнодорожной полиции, кондукторам и другим пассажирам, особенно поздним вечером, когда немногочисленная публика становится еще подозрительнее к окружающим.

Добравшись до деревни Цвайлючинен, Люк свернул налево и по извилистой дороге вдоль реки доехал до Гриндельвальда. Парковка возле станции была битком набита машинами немецких туристов. Въехав на стоянку, Люк, к своему облегчению, увидел Олли в теплой куртке и островерхой шапочке с наушниками — он сидел за рулем красного джипа с включенными габаритами.

— Вот вам одеяла, а то задубеете, — сказал Олли по-русски, усадив Диму рядом с собой, а Люка отправив на заднее сиденье («БМВ» осталась стоять под деревом). — Лесная дорога перекрыта, но местных, которым надо на работу, пропускают. Там ездят водопроводчики, железнодорожные рабочие и так далее. Если никто не против, в случае проверки разговаривать буду я. Я-то не местный, но машина — здешняя, и ее владелец сказал мне, что говорить.

Кто этот владелец и что именно надо говорить, знал один лишь Олли. Хороший шпион не спешит раскрывать свои источники.

Узкая бетонная дорога уходила вверх по склону горы, во мрак. Впереди показался свет фар, остановился, втянулся под деревья — это был порожний грузовик.

— Тот, кто едет сверху, — уступает, — одобрительно прокомментировал Олли вполголоса. — Местное правило.

Посередине дороги одиноко маячил полицейский. Олли сбросил скорость, позволяя ему разглядеть треугольную желтую наклейку на ветровом стекле. Полицейский отступил, Олли лениво помахал ему. Они миновали несколько невысоких шале под яркими фонарями. К аромату хвои примешивался запах дыма. Неоновая вывеска гласила «Брандегг». Дорога превратилась в запущенную лесную тропу, по которой бежали ручейки. Олли включил фары и переключил передачу. Мотор загудел выше, как-то жалобно. Дорога была изрыта колесами тяжелых грузовиков, и джип нырял в выбоины. Сидя сзади, Люк хватался за дверцы — машина качалась и подпрыгивала. Перед ним маячила громоздкая фигура Димы в шерстяной шапочке, одеяло хлопало, точно кучерская пелерина на ветру. Рядом с Димой, подавшись вперед, сидел почти такой же исполин Олли — он спугнул пару серн, которые бросились искать убежища среди деревьев.

Воздух стал разреженнее и холоднее. Люк учащенно задышал, его щеки и лоб покрылись ледяной испариной. Глаза защипало, сердце забилось быстрее от запаха хвои и адреналина. Лес вновь подступил к дороге, в чаще поблескивали красные глаза животных — но больших или маленьких, определить Люк не успевал.