Такой же предатель, как мы Ле Карре Джон

Глава 16

Дни и ночи на маленьком альпийском курорте Венген шли по расписанию — иногда это казалось Люку невыносимым, а иногда жизнь наполнялась лирическим спокойствием, точь-в-точь затянувшиеся каникулы в кругу родных и друзей.

Уродливое, выстроенное для сдачи внаем шале, которое выбрал Олли, стояло в тихом уголке деревни, на треугольном участке земли меж двух пешеходных троп. В зимние месяцы его арендовал какой-то немецкий лыжный клуб, а летом мог снять кто угодно: южноафриканские теософы, норвежские растафари, дети из бедных семей Рурской области. Несуразная семья, состоящая из людей самых разных возрастов и национальностей, никого в деревне не удивила. Мимо ежедневно тащились толпы усталых туристов, но ни один из них даже головы не поворачивал в их сторону — так утверждал Олли, который в свободное время нес вахту на верхнем этаже, прячась за задвинутыми занавесками.

Обитателям шале мир казался невообразимо прекрасным. С верхнего этажа открывался вид на знаменитую долину Лаутербруннен; впереди вздымалась сверкающая вершина Юнгфрау, позади тянулись девственные пастбища и поросшие лесами предгорья. Но снаружи дом представлял собой воплощение архитектурной бездарности — похожий на склеп, безликий, анонимный, чуждый всему окружающему, с белыми оштукатуренными стенами и элементами деревенского стиля, которые лишь подчеркивали его безнадежную провинциальность.

Люк тоже дежурил. Пока Олли ходил за покупками и местными сплетнями, беспокойный Люк наблюдал за подозрительными прохожими. Но ничье бдительное око не задерживалось на двух маленьких девочках, которые под наблюдением Гейл учились прыгать через скакалку в саду или собирали примулы на лугу за домом, чтобы поставить их в банку из-под сухого саго, купленного в местном супермаркете.

Даже напудренная и нарумяненная пожилая дама в траурном облачении и темных очках, которая неподвижно, как кукла, сидела на балконе, сложив руки на коленях, не привлекала к себе внимания. На швейцарских курортах такая публика не редкость с тех самых пор, как возникла индустрия туризма. Допустим, случайный вечерний прохожий мельком увидел бы в щель меж занавесок крупного мужчину в шерстяной лыжной шапочке, играющего в шахматы против двух мальчиков-подростков. (Перри исполнял обязанности судьи, а Гейл и девочки в другом конце гостиной смотрели фильмы.) Ну и что? Бывали в доме обитатели и почуднее этих шахматистов-любителей. Откуда посторонним знать, что лучший в мире специалист по отмыванию денег способен без труда перехитрить своих не по возрасту развитых сыновей, даже когда они объединяют усилия? Да и кому какая разница?

И если тех же самых подростков, одетых совершенно по-разному, на следующий день замечали на крутой горной тропе, которая уводила от шале вверх, к хребту Мэннлихен, — что же тут необычного? Впереди, подбодряя их, шел Перри; Алексей клялся, что сейчас, блин, упадет и сломает шею, а Виктор божился, что только что видел внизу огромного оленя (ну ладно, маленькую серну). Перри даже заставил мальчиков связаться страховкой. Он нашел удобный отвес, взял напрокат горные ботинки, купил веревок (веревки, строго сказал Перри, суть святая святых для всякого альпиниста) и научил обоих висеть над бездной, пусть даже бездна достигала всего четырех метров в глубину.

А что касается двух особ женского пола (одной не более шестнадцати, другая лет на десять старше, и обе красавицы), лежавших с книжками на шезлонгах под раскидистым кленом, который каким-то образом спасся от топора застройщиков… Возможно, швейцарец не удержался бы от вороватого взгляда, а итальянец — от восхищенных аплодисментов. Но, во всяком случае, ни тот ни другой не побежали бы к телефону, чтобы сообщить полиции, что две подозрительные женщины читают в тени дерева.

Так твердил себе Люк, так говорил Олли, к такому же выводу пришли Перри и Гейл, сменные часовые на наблюдательном посту у окна. А что тут еще скажешь? И все же никто из обитателей шале, включая малышек, ни на минуту не забывал о том, что они прячутся, а время уходит. Когда за завтраком от шеф-повара Олли (блинчики с беконом и кленовым сиропом) Катя спрашивала: «Мы сегодня поедем в Англию?» или Ира жалобно хныкала: «Ну почему мы еще не в Англии?», они озвучивали мысли всех присутствующих, начиная с Люка, которого рука в гипсе после «падения с лестницы в бернском отеле» обрекла на статус героя.

— Ты подашь на них в суд, Дик? — кровожадно спрашивал Виктор.

— Посоветуюсь со своим адвокатом, — отвечал тот, с улыбкой поглядывая на Гейл.

А что касается Лондона…

— Не сегодня, Катя. Надеюсь, завтра или послезавтра, — уверял Люк. — Вопрос лишь в том, когда вам сделают визы. Эти бюрократы… все они одинаковые. Даже английские.

Но когда же, когда?

Люк задавал себе этот вопрос постоянно, бодрствовал он или дремал, в любое время дня и ночи, по мере того как накапливались невнятные сводки от Гектора: то пара загадочных фраз в промежутке между совещаниями, то целый Плач Иеремии, присланный среди ночи по окончании очередного безумного дня. Ошеломленный огромным количеством противоречивых посланий, Люк поначалу впал в непростительный грех и принялся регистрировать их по мере поступления. Бледными кончиками пальцев правой руки, торчавшими из гипса, он старательно выводил загадочные стенографические значки, заполняя лишь одну сторону листа, — благо Олли прикупил бумаги в местном магазинчике канцтоваров.

В лучших традициях разведшколы Люк использовал снятое с одной из картин стекло в качестве подставки, дочиста вытирая его после каждой страницы, и хранил исписанные листы за водяным баком — на тот маловероятный случай, если Виктору, Алексею, Тамаре или самому Диме придет в голову обыскать комнату.

Но отчеты Гектора поступали все чаще и становились все запутаннее, поэтому Люк уломал Олли раздобыть ему карманный диктофон, такой же, как у Димы, и подключить его к шифрованному мобильнику — еще один смертный грех в глазах наставников, но сущее благословение для Люка, лежавшего без сна в ожидании следующего фантастического бюллетеня.

Мы балансируем на лезвии ножа, Люк, но все-таки побеждаем.

Я иду прямиком к шефу в обход Билли-Боя. Сказал, дело ждет несколько часов, но не дней.

Шеф велел поговорить с его заместителем.

Заместитель говорит: если Билли-Бой под этим не подпишется, он тоже. Не хочет все стрелки на себя. Ему нужна поддержка всего пятого этажа — или никакой сделки не будет. Я послал его в жопу.

Ты не поверишь, но Билли-Бой потихоньку сдается. Брыкается, как осел, но против правды не попрешь, особенно когда тебя натыкают в нее носом.

И все это — в течение первых двадцати четырех часов, считая с той самой минуты, когда Люк сбросил Задумчивого Трупа с лестницы. Гектор сначала назвал его гением, но, подумав, заметил, что вряд ли стоит сейчас беспокоить этим шефа.

— Наш приятель действительно убил Ники, Люк? — поинтересовался Гектор самым непринужденным тоном.

— Он надеется, что да.

— Ага. Пожалуй, я ничего не слышал. А ты?

— Ни звука.

— Это были два каких-то других парня, и любые возможные совпадения — чистая случайность. Уговор?

— Уговор.

Ранним вечером второго дня Гектор был весьма раздражен, но далек от пораженческих настроений. Секретариат кабинета министров постановил, что должен все-таки собраться кворум Комитета по предоставлению полномочий. Они настаивали на том, чтобы ввести Билли-Боя Мэтлока в курс всех — всех! — деталей операции, о которых Гектор до сих пор умалчивал. Их устроит рабочая группа из четырех человек, представителей Министерства иностранных дел, Министерства внутренних дел, казначейства и эмиграционной службы. Прочим членам комитета предложат ратифицировать рекомендации группы постфактум (чистой воды формальность, по мнению секретариата). Гектор крайне неохотно принял эти условия. Но внезапно — вечером того же дня — ветер переменился, и Гектор занервничал. Люк вновь прослушал разговор на своем контрабандном диктофоне.

Г: Эти сволочи каким-то образом нас опередили. Билли-Боя только что предупредили его источники в Сити.

Л: Опередили — но как?.. Исключено. Мы еще ни шагу не сделали.

Г: По словам информатора из Сити, Управление по финансовым услугам собирается отклонить заявку «Арены» на открытие крупного банка. И именно мы воткнули им в спину нож.

Л: Мы?

Г: Наша Организация. Крупнейшие городские структуры вопиют о предательстве. Тридцать независимых членов парламента, которые кормятся из рук олигархов, намерены отправить ругательное письмо в казначейство, обвиняя финансовые службы в предубеждении против русских и требуя убрать с пути «Арены» все неразумные препятствия. Наши друзья в палате лордов вновь берутся за оружие.

Л: Черт знает что!

Г: Скажи это Управлению по финансовым услугам. Для них главное — что центральные банки отказываются ссужать друг другу деньги, хотя и располагают миллиардными фондами из кармана налогоплательщиков, предназначенными именно для этого. А потом, глядите-ка, на помощь скачет «Арена» на белом коне и сует десятки миллиардов в их загребущие ручки. И кому какая разница, откуда взялись эти деньги? (Это вопрос? Если так, то у Люка нет ответа.)

Г (внезапно взрывается): Нет никаких «неразумных препятствий», мать твою! Никто еще даже не начал их воздвигать! Не далее чем вчера вечером заявление «Арены» тихо лежало под сукном в Управлении. Комиссия не собиралась, ничего не обсуждала, не начинала наводить справки. Но это не помешало суррейским олигархам выйти на тропу войны, а финансовым изданиям — написать, что если заявление «Арены» будет отклонено, то Лондон будет плестись в хвосте, за Нью-Йорком, Франкфуртом и Гонконгом. И кто во всем виноват? Наша Организация, которую ведет по опасной дорожке Гектор, ёптыть, Мередит!

Повисла пауза — такая долгая, что Люк даже окликнул Гектора. Тот огрызнулся в ответ:

— Да куда я, на хер, денусь.

— По крайней мере, Билли-Бой тебя поддерживает, — попытался утешить его Люк, хотя сам в этом факте ничего утешительного не находил.

— Безоговорочно капитулировал, слава богу, — благочинно отозвался Гектор. — Даже не знаю, где я был бы без него.

И Люк тоже не знал.

Билли-Бой Мэтлок — внезапный союзник Гектора? Целиком и полностью на нашей стороне? Новообретенный брат по оружию? Билли Мэтлок безоговорочно капитулировал? Билли?!

Или же Мэтлок решил перестраховаться? Не то чтобы он был плох, то есть — он не сволочь вроде Обри Лонгрига, Люк никогда бы такого не подумал. Мэтлок — не злой гений, не двойной или тройной агент, который лавирует между враждующими лагерями. Для этого он слишком прямолинеен.

Так когда же и почему случилось это чудесное превращение? Возможно ли, что Билли-Бой уже нашел себе прикрытие и потому готов предложить Гектору помощь — а значит, получить доступ к самым главным секретам в его сокровищнице?

Что чувствовал Билли в тот воскресный день, когда покинул конспиративную квартиру в Блумсбери, потерпев унизительное поражение? Возлюбил Гектора? Или все-таки всерьез озаботился собственной позицией в грядущей битве?

Какого авторитета из Сити Билли-Бой в дни тягостных раздумий, последовавшие за пресловутым совещанием, пригласил на ланч — при своей-то баснословной скупости — и обязал хранить тайну, понимая, что для авторитета тайна — это то, что рассказывают одному человеку зараз? Заручился ли он дружеской поддержкой на случай, если дело примет рискованный оборот?

По мутным водам Сити от одного-единственного брошенного камушка разошлось немало кругов — кто знает, который из них привлек внимание остроглазого Обри Лонгрига, уважаемого человека в Сити и преуспевающего парламентария?

Или Банни Попхэма?

Или Джайлса де Солса, короля СМИ?

И всех остальных пронырливых Лонгригов, Попхэмов и де Солсов, жаждущих вскочить на карусель «Арены», как только она завертится?

Один нюанс: по словам Гектора, она еще не завертелась. Тогда зачем суетиться?

Люку очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями, но, как обычно, рядом не было никого подходящего. Перри и Гейл — непосвященные. С Ивонн нет связи. А Олли… Олли, конечно, лучший закулисный артист в нашем деле, но отнюдь не эксперт в смертельных закулисных сражениях могущественных интриганов.

Пока Перри и Гейл безупречно разыгрывали роль названых родителей и вожатых, играли в «Монополию» и гуляли с детьми, Олли и Люк ловили тревожные сигналы и либо признавали их несущественными, либо добавляли в растущий список проблем.

Как-то утром Олли заметил, что одна и та же парочка дважды прошла мимо дома с северной стороны, затем еще два раза — с южной. Женщина появилась сначала в желтом платке и зеленом пальто, а во второй раз — в широкополой шляпе и просторных брюках. Но ботинки и носки у нее остались те же самые, альпеншток — тоже. Мужчина в первый раз был в шортах, во второй — в мешковатых штанах леопардовой расцветки, но зато в одной и той же островерхой синей шапочке. И точно так же держал руки по швам при ходьбе.

В разведшколе Олли учил агентов вести наблюдение, поэтому спорить с ним было трудно.

Также он зорко следил за поездами, памятуя о встрече Гейл и Наташи со швейцарской полицией на станции «Интерлакен-Ост». По словам кассира, с которым Олли как-то посидел за пивом в баре «Эйгер», обычно полицейские в Венген наезжали, если случалась пьяная драка или начальство приказывало поискать наркодилеров, но в последние дни количество людей в форме заметно возросло. Они проверяли списки постояльцев в отелях и украдкой показывали кассирам железнодорожной станции и фуникулера фотографию широколицего лысеющего мужчины с бородой.

— Уж не носил ли Дима бороду в те времена, когда только-только запускал свою первую «прачечную» на Брайтон-Бич? — спросил он Люка во время прогулки в саду.

И бороду, и усы, мрачно подтвердил Люк. Обзавелся новым имиджем, чтобы пробраться в Штаты. Сбрил всего пять лет назад.

Другой назвал бы это совпадением, но только не Олли: стоя у газетного киоска на станции и листая «Геральд трибюн», он заметил ту же самую подозрительную пару, которая кружила возле дома. Они сидели в зале ожидания и рассматривали стенку. Минуло два часа, в обоих направлениях ушло несколько поездов, но пара не сдвинулась с места. Олли объяснял это оплошкой в верхах: вторая бригада шпиков опоздала на поезд, поэтому первая смена ждала, когда же начальство решит, что делать. Или же — учитывая выбранное место, с видом на платформу номер 1 — они наблюдали, кто сходит с поездов из долины Лаутербруннен.

— Вдобавок продавщица в сырном магазине спросила, сколько народу я кормлю, и мне это не понравилось — хотя, возможно, она всего лишь намекала на мое брюшко, — закончил Олли, пытаясь развеселить Люка, хотя обоим было не до шуток.

Нервничал Люк и из-за того, что в доме жили четверо детей школьного возраста. В швейцарских школах шли занятия — «так почему же ваши дети не учатся?». Медсестра уже задала ему этот вопрос, когда он пришел в местную больницу на очередной осмотр. Объяснение, что, дескать, в международных школах бывают каникулы в середине семестра, показалось неубедительным даже самому Люку.

До сих пор он настаивал, чтобы Дима не выходил из дому, и тот, из чувства благодарности, неохотно повиновался. После стычки на лестнице отеля «Бельвю» Люк поначалу оставался в глазах Димы непогрешимым. Но, по мере того как шло время и Люку приходилось раз за разом оправдывать лондонских аппаратчиков, Дима постепенно начал сопротивляться, а потом и вовсе взбунтовался. Разочаровавшись в Люке, он с привычной прямотой обратился к Перри.

— Если я захочу погулять с Тамарой, я пойду и погуляю, — прорычал он. — Я вижу красивую гору и хочу ей показать. Это, блин, не Колыма. Так и передай Дику, слышишь, Профессор?

Тамара решила, что для преодоления невысокого подъема к площадке с видом на долину ей необходимо кресло на колесах. На его поиски отправили Олли. С крашенными хной волосами и яркой помадой, в темных очках, Тамара походила на зомби; Дима, в комбинезоне и шерстяной лыжной шапочке, выглядел ничуть не лучше. Но в деревне, привыкшей к самым причудливым человеческим аномалиям, на них смотрели всего лишь как на дружную немолодую чету, когда Дима медленно катил Тамару вверх по холму, чтобы показать ей водопад Штауббах и долину Лаутербруннен во всей красе.

Если их сопровождала Наташа — так иногда бывало, — то отнюдь не в качестве ненавистного бастарда, порожденного Димой и навязанного полубезумной Тамаре, а в роли любящей и послушной дочери — не важно, родной или приемной. Но по большей части Наташа читала или общалась с отцом наедине — ухаживала за ним, гладила по голове и ласкала, как будто это он был ее ребенком.

Перри и Гейл также стали неотъемлемой частью семьи. Гейл вечно придумывала новые занятия для девочек — то показывала им коров на лугу, то вела в сырный магазин, куда вертолетом доставляли свежий хобельказе, то предлагала понаблюдать за белками и оленями в лесу. Перри же пользовался безграничным уважением мальчишек и служил отдушиной для их неуемной энергии. Но когда Гейл предложила им сыграть двое на двое в теннис с утра пораньше, Перри, как ни странно, отказался, признавшись, что еще не успел оправиться после адского матча в Париже.

Укрывательство Димы и компании было лишь одной из многочисленных тревог Люка. Ожидая по вечерам в своей комнате сводок от Гектора, он без конца перебирал в уме свидетельства того, что в деревне они привлекают нежелательное внимание. Бессонными ночами ему лезли в голову параноидальные теории, которые с приходом утра уже не казались столь невероятными.

Он вспоминал свои действия под именем Брабазона и беспокоился, не провел ли дотошный директор «Бельвю» параллель между осмотром помещений отеля и двумя побитыми русскими у подножия лестницы; и не отыщет ли следствие, с помощью полиции, некую «БМВ», припаркованную под деревом у станции в Гриндельвальде.

Самый мрачный сценарий, отчасти спровоцированный легкомысленной Диминой болтовней в машине, выглядел следующим образом.

Один из охранников — возможно, Задумчивый Труп — каким-то образом взбирается по лестнице и стучит в запертую дверь. Или же Олли ошибся насчет того красного проводочка.

Так или иначе, в отеле переполох, и вести о побоище достигают гостей Почетного салона, которые сразу делают верные выводы: на Диминых охранников напали, Дима исчез.

Механизм приходит в движение. Эмилио дель Оро предупреждает семерых «чистых делегатов», которые хватаются за мобильники и срочно звонят братьям-ворам — а те, в свою очередь, оповещают Князя.

Эмилио звонит друзьям — швейцарским банкирам, — которые звонят своим друзьям, высокопоставленным представителям швейцарской администрации, включая полицию и службу безопасности, чья первейшая обязанность — охранять священную неприкосновенность местных финансистов и хватать всякого, кто посягнет на нее.

Потом Эмилио дель Оро предупреждает Обри Лонгрига, Банни Попхэма и де Солса, а те передают сигнал тревоги дальше. Русский посол в Берне получает, с подачи Князя, срочные инструкции из Москвы, предписывающие вытащить из передряги упомянутых охранников, прежде чем они успеют проболтаться, а главное — выследить Диму и спешным порядком отослать на родину.

Швейцарские власти, которые до сих пор охотно предоставляли убежище Диме — богатому бизнесмену, начинают охоту по всей стране на Диму — беглого преступника.

Но есть в этой жуткой истории некий узелок, который Люк не может распутать, как ни старается. По какой причине охранники появились в «Бельвю палас» после подписания договора? Совпадение? Перестраховка? Или надежные разведданные? Кто их послал? С каким приказом? Зачем?

Поставим вопрос иначе: может быть, Князь и его собратья на момент второго подписания уже знали, что Дима намеревается нарушить священную воровскую клятву и стать сукой, каких свет не видывал?

Но когда Люк делится своими сомнениями с Димой, хоть и в упрощенной форме, тот беспечно отмахивается. Гектор тоже ничего не желает обсуждать.

— Если так, то мы в жопе с самого начала! — огрызается он.

Переехать? Рвануть ночью в Цюрих, Базель, Женеву? Зачем? Чтобы оставить за собой осиное гнездо? Озадаченных продавцов, домохозяев, агентов по найму, деревенских сплетников…

— Могу раздобыть пушек, если нужно, — предложил Олли в очередной тщетной попытке подбодрить Люка. — Слышал я, здесь каждый дом буквально набит стволами, что бы там ни гласили новые постановления. На случай, если русские придут. Местные ведь не в курсе, кто у нас тут живет, э?

— Надеюсь, нет, — ответил Люк с храброй улыбкой.

Перри и Гейл видели в своем нынешнем существовании нечто идиллическое, нечто — как ностальгически говаривал Дима — чистое. Как будто они миссионеры на самом краю цивилизации и их долг — исправно заботиться о своих подопечных.

Когда Перри не тренировался с мальчиками — Люк настоял, чтобы они не ходили по людным тропам (а Алексей обнаружил, что вовсе не боится высоты, просто он терпеть не мог Макса), — он прогуливался с Димой или сидел рядом с ним на скамейке, на опушке леса, наблюдая, как тот изучает долину. Точно так же зло и напряженно он всматривался в сумерки в тесной башенке «Трех труб», когда прерывал свой монолог, глотнув водки и утерев рот тыльной стороной ладони. Иногда он требовал отпустить его одного в лес с диктофоном — в таких случаях Олли или Люк караулили с безопасного расстояния. Но кассеты Дима оставлял при себе — какая-никакая, а страховка.

Перри заметил, что за это время Дима постарел. Возможно, совершенное предательство наконец обрушилось на него всей тяжестью, и теперь, любуясь красотами вечной природы или бормоча в диктофон, он искал примирения с самим собой. Подчеркнуто бережное обращение с женой наводило на ту же мысль. Быть может, свойственный ворам религиозный инстинкт проснулся и сблизил его с Тамарой.

— Когда моя Тамара умрет, Бог уже глухой будет, столько она молится, — с гордостью говорил он. Судя по всему, собственное загробное будущее Дима склонен был рассматривать куда менее оптимистично.

Также Перри удивлялся Диминой терпимости по отношению к нему самому, которая, казалось, все увеличивалась, по мере того как росло презрение к невнятным обещаниям Люка, вынужденного то и дело с сожалением брать свои слова назад.

— Ты не беспокойся, Профессор. Однажды мы все будем счастливы, слышишь? Бог все это дерьмо разгребет, — твердил он, неторопливо бредя по тропинке и покровительственно похлопывая Перри по плечу. — Мои пацаны тебя в герои записали, едрить твою мать. Может, когда-нибудь они сделают тебя вором.

Взрыв хохота, последовавший за этими словами, не обманул Перри. Он уже давно чувствовал себя продолжателем традиций крепкой мужской дружбы. Покойный Никита, который ввел Диму в круг воров; убиенный ученик Миша, которого он, к стыду своему, не смог защитить; и все те, кто железной рукой правил преступным миром на Колыме и после…

А вот то, что Гектор выбрал Перри своим полуночным исповедником, было точно гром среди ясного неба. Они с Гейл знали — Люк мог упорно об этом молчать, но им хватало и ежедневных отговорок, — что в Лондоне дела идут далеко не так гладко, как рассчитывал Гектор. К тому же эмоциональное напряжение, как бы Люк ни старался его скрыть, начинало сказываться и на нем.

Поэтому когда в час ночи зазвонил мобильник, заставив Перри подскочить в постели (Гейл, даже не спросив, кто звонит, выбежала из комнаты, чтобы взглянуть на спящих девочек), первой его мыслью было, что Гектор сейчас попросит подбодрить Люка или — в оптимальном варианте — активно поспособствовать скорейшей отправке Димы и его семейства в Англию.

— Не против, если мы побеседуем пару минут, Мильтон?

Это и впрямь голос Гектора? Или магнитофон с севшими батарейками?

— Слушаю.

— Я тут время от времени перечитываю одного польского философа…

— Какого?

— Колаковский. Может быть, вы о нем слышали.

Перри слышал, но подтверждать не стал.

— И что?

Неужели Гектор пьян? Перебрал шотландского виски?

— У этого Колаковского очень четкие представления о добре и зле — и на сегодняшний день я склонен их разделять. Зло есть зло, точка. Оно не коренится в социальных обстоятельствах. Оно не проистекает оттого, что человек беден или сидит на наркотиках, ну и так далее. Зло — это совершенно отдельная сила. — Долгая пауза. — А вы как думаете?

— С вами все в порядке, Том?

— Я его почитываю в тяжелые минуты. Колаковский… удивительно, что вам он не попадался. Он сформулировал закон. Вполне подходящий к нынешней ситуации.

— У вас снова выдалась тяжелая минута?

— Он назвал его «законом бесконечного изобилия». Суть в том, что любому событию есть бесчисленное множество объяснений. Бесконечное. Говоря понятным нам языком, ты никогда не узнаешь, кто тебе врезал и за что. Довольно утешительно, на мой взгляд, в данных обстоятельствах. Как вы считаете?

Гейл вернулась и стояла в дверях спальни, слушая.

— Если бы я знал, каковы обстоятельства, то, возможно, мог бы о них судить, — сказал Перри, обращаясь и к Гектору, и к Гейл. — Вам нужна помощь, Том? Вы как будто расстроены…

— Вы и так мне помогли, Мильтон, старина. Спасибо за совет. Увидимся утром.

Увидимся?

— С ним кто-то был? — спросила Гейл, забираясь в постель.

— Он не сказал.

По словам Олли, Эмили, жена Гектора, уехала из Лондона после несчастного случая с Эдрианом. Она переселилась в Норфолк, поближе к тюрьме.

Люк неподвижно стоит возле кровати и прижимает к уху мобильник. Диктофон, подключенный к шифрованному каналу рукодельником Олли, лежит на раковине. Полпятого вечера. Гектор не звонил весь день и не отвечал на сообщения. Олли отправился в магазин за свежей форелью, венским шницелем для Кати, которая не любит рыбу, и домашними чипсами для всей компании. К еде в доме относятся серьезно, как к торжественной церемонии, поскольку каждая совместная трапеза может стать последней. Порой Тамара, истово крестясь, предваряет ее длинной молитвой по-русски. Но иногда все уже ждут ритуала — а она вдруг отказывается его исполнять, видимо намекая, что присутствующие лишены божественной благодати. Сегодня вечером, чтобы убить время перед ужином, Гейл решила сводить малышек посмотреть Трюммельбах, знаменитый водопад в недрах горы. Перри этим планом ужасно недоволен. Конечно, у нее с собой мобильник, но какая там связь в каменном мешке?

Гейл непоколебима. Они все равно уходят. На лугу звенят коровьи колокольчики. Наташа читает под кленом.

Глава 17

— Итак, — с каменным спокойствием говорит Гектор. — Вся кретинская, мать ее, история целиком. Ты меня слушаешь?

Люк слушает. Полчаса, сорок минут. Кретинская, мать ее, история — это верно.

А потом, поскольку спешить некуда, еще сорок минут слушает запись, лежа на кровати.

В восемь часов утра Гектор Мередит и Билли Мэтлок предстали перед так называемым судом равных в кабинете заместителя шефа на пятом этаже. Против них было выдвинуто обвинение, суть которого Гектор изложил на свой лад, обильно пересыпая речь бранными словечками.

— Зам сказал, что секретарь кабинета министров вызвал его на ковер и вывалил ему на голову следующее: некто Билли Мэтлок и некто Гектор Мередит сговорились замарать безупречную репутацию некоего Обри Лонгрига, члена парламента, лондонского колосса и известного жополиза суррейских олигархов, в отместку за несправедливость, учиненную означенным Лонгригом в адрес обвиняемых. То бишь Билли отыгрался за все дерьмо, в которое его тыкал носом Обри, пока они были на ножах, а я — за то, что Обри пытался разорить мою семейную фирму, надеясь потом хапнуть ее задарма. Секретарь полагает, что персональная заинтересованность мешает нам судить объективно. Ты слушаешь?

Да. Чтобы лучше слышать, Люк садится на краю кровати, подперев голову руками. Диктофон лежит рядом на одеяле. Как и при разговоре вживую, Люк задумывается: не сходит ли он с ума?

— Мне, как зачинщику заговора с целью спихнуть Обри, предложили объясниться.

— Том?

— Дик?

— Каким образом смещение Обри — даже если вы действительно пытались его спихнуть — связано с переправкой нашего общего друга и его семьи в Лондон?

— Хороший вопрос. Сейчас я тебе отвечу.

Люк никогда еще не слышал, чтобы Гектор был так зол.

— По словам зама, прошел слух, будто наша Организация намерена представить общественности стукача, способного напрочь обломать затею «Арены» с лондонским банком. Объяснять ли тебе, что такое «круговая порука»? Русский банк на белом коне в сияющих доспехах, миллиарды долларов на бочку немедленно — и еще столько же потом, с обещанием не только выбросить деньги на изголодавшийся финансовый рынок, но и вложить изрядную сумму в динозавров британской промышленности. И вот, когда добрая воля этих благородных рыцарей должна наконец исполниться, какие-то мудозвоны из разведки влезают с избитыми проповедями о криминальных доходах, чтобы все испортить.

— Ты сказал, тебе предложили объясниться, — напоминает Люк.

— Что я и сделал. И довольно успешно, между прочим. Выложил заму все, что у меня было. А где что-то упустил, там Билли дожал. Мало-помалу — ты удивишься — зам начал прислушиваться. Трудно бедняге работать, когда босс прячет голову в песок, но в конце концов он прогнулся как миленький. Выгнал из комнаты всех, кроме нас с Мэтлоком, и выслушал еще раз с самого начала.

— Тебя и Билли?

— Билли теперь с нами и пашет как зверь. Прям обращение Савла — лучше поздно, чем никогда.

Люк в этом не уверен, но великодушно оставляет свои сомнения при себе.

— Ну и к чему вы пришли? — спрашивает он.

— К точке отсчета. Официально, но негласно, Билли с нами, и в моем распоряжении частный самолет. Карандашик наготове?

— Нет, конечно.

— Тогда слушай. Дальше действуем так — и не оглядываемся.

Люк прослушивает разговор дважды, потом осознает, что все это время набирался смелости позвонить Элоизе, — и звонит. Похоже, я скоро вернусь, может, даже завтра поздно вечером. Элоиза отвечает: ты вправе делать все, что считаешь нужным. Люк спрашивает, как дела у Бена. Все хорошо, спасибо. Он вдруг замечает, что у него идет носом кровь, и возвращается в постель. Вот и ужинать пора — но сначала надо переговорить наедине с Перри, который в гостиной учит мальчиков вязать страховочные узлы.

— Есть минутка?

Люк ведет Перри на кухню, где Олли возится с упрямой микроволновкой, не желающей выдавать нужную температуру для домашних чипсов.

— Оставишь нас на минутку, Гарри?

— Конечно, Дик.

— Наконец-то хорошие новости, слава богу, — начал Люк, когда Олли ушел. — Завтра в одиннадцать вечера в Бельпе будет стоять маленький самолет, рейс Бельп — Нортхолт. Свободный взлет, посадка и никакого контроля ни тут, ни там. Одному богу ведомо, как Гектор это устроил — но он справился. Когда стемнеет, перетащим Диму через горы в Гриндельвальд, а оттуда отвезем прямо в Бельп. Как только он приземлится в Нортхолте, его заберут в безопасное место. Если он предоставит то, что обещал, то получит официальное убежище и остальные члены семьи последуют за ним.

— Если предоставит? — повторил Перри, задумчиво склонив голову набок.

Люка ужасно раздражал этот жест.

— Предоставит, куда он денется. Мы оба это знаем. Таковы условия, — продолжал он. — Наши шефы в Уайтхолле не хотят, чтобы вся семья сидела у них на шее, пока не выяснится, чего стоит Дима… — Перри молчал. — Это максимум, чего добился Гектор в обход должной процедуры. Боюсь, большего мы не получим.

— Процедуры, — повторил Перри.

— Вот так мы работаем.

— А я думал, вы работаете с людьми.

— Нет, — резко возразил Люк. — И поэтому Гектор хочет, чтобы именно вы сообщили Диме новости. Он считает, лучше ему услышать это от вас, чем от меня. Я с ним совершенно согласен. Впрочем, не стоит оповещать нашего друга сию секунду. Завтра к вечеру, не раньше. Не нужно, чтобы Дима всю ночь бодрствовал в тяжких раздумьях. Поговорите с ним часов в шесть, чтобы он успел собраться.

Неужели он никогда не сдается, задумался Люк. Долго ли мне еще терпеть этот взгляд искоса?

— А если Дима ничего не предоставит? — спросил Перри.

— Не будем загадывать. Мы идем шаг за шагом. Только так и делаются подобные дела, увы. Никаких прямых линий… Мы не ученые. Мы люди действия.

Люк тотчас пожалел о последних, невольно вырвавшихся словах.

— Мне надо поговорить с Гектором.

— Он предупредил, что вы об этом попросите, и ждет вашего звонка.

Перри прошел по тропинке в лес, где обычно гулял с Димой. Дойдя до скамейки, он стер ладонью вечернюю росу, сел и подождал, пока в мыслях у него не прояснилось. В освещенных окнах он видел Гейл, детей и Наташу — они сидели в кружок на полу гостиной и играли в «Монополию». Перри услышал возмущенный вопль Кати и протестующие возгласы Алексея. Вытащив из кармана мобильный, он некоторое время рассматривал его в сумерках, прежде чем позвонить Гектору. Тот ответил немедленно.

— Хотите подслащенную пилюлю или суровую правду?

Прежний старина Гектор, который так нравился Перри. Тот самый, который отчитывал его в Блумсбери.

— Неприглядная правда будет в самый раз.

— Тогда слушайте. Если мы привезем сюда нашего общего друга, его выслушают и вынесут решение. Максимум, чего я смог добиться. Еще вчера они даже на это не соглашались.

— Они?

— Власти. А кто, блин, по-вашему? Если Дима не оправдает их надежд, то его швырнут обратно в болото.

— В какое болото?

— В Россию, надо полагать. Какая разница? Главное, мы-то с вами знаем — он не подведет. Как только они решат прибрать Диму к рукам, то через пару дней перевезут и весь этот бардак — жену, его детей, детей его приятеля, собачку, если она у него есть…

— Нет.

— Суть в том, что они в принципе приняли условия сделки.

— В принципе?

— Знаете что? Я все утро выслушивал занудство высокоученых пидорасов из Уайтхолла и не хочу повторения. Есть уговор. Как только наш общий друг покажет товар лицом, семейство последует за ним должным порядком. Так они обещали, и я вынужден им верить.

Перри закрыл глаза и глубоко вдохнул чистый горный воздух.

— И что должен сделать лично я?

— То же самое, что делали до сих пор. Возьмите грех на свою бессмертную душу ради высшего блага и умаслите нашего общего друга. Если вы признаетесь, что «это не точно», он никуда не поедет. А если скажете, что мы принимаем его условия безо всяких оговорок, однако воссоединиться с родными и близкими он сможет лишь после небольшой отсрочки, — он согласится. Ясно?

— Более или менее.

— Вы скажете ему правду, но избирательно. Стоит ему почуять, что мы играем нечестно, он тут же заартачится. С одной стороны, мы честные английские джентльмены, но с другой — вероломные сволочи аппаратчики. Вы слушаете или я вещаю в пустоту?

— Я слушаю.

— Тогда скажите, что я неправ. Что я его неверно оцениваю. Что есть план получше. Вы — или никто. Это ваш звездный час. Если он не поверит вам, то не поверит никому.

Перри и Гейл лежали в постели. Перевалило за полночь. Полусонная Гейл почти не откликалась.

— Его каким-то образом вытеснили из-за штурвала, — сказал Перри.

— Гектора?

— Такое у меня ощущение.

— Возможно, за штурвалом с самого начала стоял не он, — предположила Гейл. И, помолчав, спросила: — Ты уже решил?

— Нет.

— А по-моему, да. Отсутствие ответа — тоже ответ. И именно поэтому тебе не спится.

Вечер, без четверти шесть. Все по достоинству оценили сырное фондю, приготовленное Олли. Со стола уже убрали. Дима и Перри остались одни в столовой, лицом к лицу, под разноцветным металлическим канделябром. Люк тактично ушел прогуляться по деревне. Девочек Гейл усадила в который раз смотреть «Мэри Поппинс». Тамара удалилась в гостиную.

— Это все, что могут предложить аппаратчики, — сказал Перри. — Ты летишь в Лондон сегодня, семья следует за тобой через пару дней. Аппаратчики на этом настаивают. Они должны соблюдать правила. Правила для всех. Даже для тебя.

Он рубил короткие фразы, словно пристреливался, и наблюдал за Диминым лицом, ища признаков смягчения, понимания, хотя бы протеста — но оно оставалось непроницаемым.

— Они хотят, чтоб я ехал один?

— Не один. С тобой в Лондон полетит Дик. Как только все формальности будут завершены и правила соблюдены, мы все последуем за вами. Гейл присмотрит за Наташей… — добавил он, надеясь утешить Диму в самом главном вопросе.

— Моя Наташа больна?

— Господи, нет, конечно! Вовсе она не больна. Она молода. Красива. Темпераментна. Чиста. В чужой стране за ней нужно будет присматривать, только и всего.