Срочная доставка (Особый вердикт) Саймак Клиффорд
Несколько часов спустя дюны большей частью исчезли и почва под ногами стала более надежной, хотя и по-прежнему песчаной.
Глядя на спину с энтузиазмом работающего костылем робота, Лансинг подумал, что Юргенс продолжал оставаться для него загадкой. Хотя все остальные члены компании, должен был признать Лансинг, тоже оставались загадками. Он попытался собрать вместе все, что он знал о каждом из них. И факты, как оказалось, были весьма фрагментарными.
Мэри работала инженером в мире, где старые империи восемнадцатого столетия продолжали процветать – следовательно, мир ее отличался международной стабильностью. Кроме этого он не знал о Мэри почти ничего, не считая самого главного – он ее любит. Но ни малейшего понятия, чем она занималась, специалистом в какой области техники была, он ничего не знал о ее семье, о ее жизни. Он знал о ней, наверное, даже меньше, чем об остальных.
Мир Сандры, ее культуру ему было трудно себе представить. Тем более понять. К тому же, она может отражать своим поведением лишь одну из субкультур, ноосферную нишу, в которой жила, а не всю культуру ее планеты. Она может отличаться от субкультуры, родной для Сандры, и сама она об этом может даже не подозревать. Они, признал Лансинг, были не совсем честные с Сандрой. Они ее игнорировали. А ведь и она могла, если бы ей дали возможность, внести свое лепту в раскрытие загадки их миссии. Если бы, вместо Лансинга и Мэри, установка подействовала на ее сознание… И даже теперь, через непонятную связь с музыкальной башней, она вполне может дать им ключ на разрешение загадки, который они все искали.
Пастор, как казалось Лансингу, был открытой книгой, хотя, опять же, он тоже мог быть частью субкультуры. Нет оснований считать, что весь мир Пастора был во власти изуверов, фанатиков. Был таким же тусклым, злобным и тупым, каким видел его Пастор. Если бы было время, они могли бы понять Пастора, найти какую-то общую точку взаимопонимания с этим человеком.
Бригадир, сказал себе Лансинг, был совсем другим случаем. Скрытный он не пытался объяснить особенности своего мира, и отказался объяснить, как его переправили в этот мир, – с тенденцией к превосходству, командованию и наставлению окружающих. Нежелающий прислушиваться к мнению других, верящий только себе. Он был загадкой. Уж он наверняка не был членом субкультуры мир его, судя по его словам, был миром военизированной анархии, где сотни мелких царьков-военачальников вели вечную войну друг против друга. Игра, как сказал Бригадир, но весьма опасная, в лучшем случае.
А Юргенс? Тоже, наверняка, не член субкультуры, но его мир покинут, человечество отправилось осваивать звезды, оставив тех, кто не мог ему уже быть полезным, предоставив отбросам развития деградировать до немыслимого варварства. Свобода, сказал тогда Юргенс. Он получил наконец свободу, сбросив груз внутренней подразумевающейся ответственности роботов за судьбу жалких осколков былого величия человечества. Свобода? Понимал ли Юргенс, что даже теперь он свободы не получил? Даже сейчас, в этом мире, он продолжал исполнять роль слуги и охранника людей. Он ковылял сейчас по пустыне к Хаосу, который только он мог увидеть и понять с безопасностью для людей. С самого момента своего появления в этом непонятном мире он был готов помочь любому, кто нуждался в его помощи. Надежды и нужды людей – вот главная забота Юргенса.
Но по какой-то причине он не до конца доверял этой компании людей, в которой оказался. Только ему, Лансингу, рассказал он часть своей истории. О том, каков его мир, о своем хобби делать человекообразные куклы, имитации истории людей (куклы, подумал мельком Лансинг, вроде Мелиссы?). Всем остальным он вообще ничего не рассказывал и продолжал упрямо хранить молчание даже когда Мэри спросила его.
Это озадачивает, подумал Лансинг. Почему робот доверился лишь одному ему? Была ли между ними какая-то связь, которую видел робот и не понимал человек?
Юргенс, ковылявший впереди, остановился у подножия небольшой дюны. Когда Лансинг поравнялся с ним, робот показал на какой-то предмет, торчавший из песка. Это был шар из стекла или пластика, вроде шлема космонавта, и внутри шара, лицом к путникам, скалился череп. Зубы весело блестели, один из них был золотым протезом, как заметил Лансинг. Золото блестело на солнце. Из песка дюны выглядывал и какой-то округленный кусок металла, а справа, немного дальше – еще один.
Юргенс достал лопатку из рюкзака и начал сгребать песок. Лансинг ничего не сказал, стоял и смотрел.
– Еще минута и мы увидим… – пообещал Юргенс.
Через минуту они увидели.
Металлическая конструкция отдаленно напоминала форму человеческого тела. Три ноги вместо двух, десяти-двенадцати футов высотой. Две руки, торс. Верхняя часть была просторной, ее занимал скелет человека. Большей частью кости скелета были разбросаны вокруг, только череп скалился в ловушке прозрачного шлема.
Юргенс, присев на корточки, поднял голову, глядя на Лансинга.
– Что это? Как ты думаешь?
Лансинг поежился:
– Давай сначала ты.
– Машина для передвижения.
– Почему?
– Это первое, что мне пришло на ум.
– Но что это за машина?
– Что-то напоминающее это устройство было придумано людьми моего мира. Для передвижения на других планетах, во враждебной окружающей среде. Я их никогда сам не видел, только слышал рассказы.
– Машина для передвижения на опасной планете?
– Да, правильно. Ее двигательная система была подключена к нервам водителя. Очень сложные схемы, мгновенно реагирующие на биотоки мышц человека. Практически, такая машина была продолжением тела. Если человек хотел идти, машина шагала. Работать руками – машина работала своими манипуляторами.
– Юргенс, если это так, то мы, возможно видим перед собой одного из обитателей этой планеты. Настоящих обитателей. Другой человек не мог быть сюда перенесен – как были перенесены мы – в таком вот футляре. Конечно, с нами была переслана наша одежда, но…
– Нельзя все-таки исключать такую возможность, – заметил Юргенс.
– Наверное, – сказал Лансинг. – Но в таком случае этот человек попал сюда из параллельного мира, который стал враждебен человеку. Стал настолько загрязненным и опасным, что…
– Мир войны, – предположил Юргенс. – Опасные лучи, газы…
– Да, возможно. Но в этом мире защитный механизм-костюм уже был не нужен. Воздух здесь чистый.
– Ты должен понять, – сказал Юргенс. – Что когда он попал сюда, он мог уже не иметь возможности отсоединиться от костюма. Он мог быть просто биологически сращен с машиной и бежать от нее уже не мог. Вполне вероятно, что это его не слишком беспокоило. Он должен был уже давно привыкнуть к такой жизни. А такая машина давала человеку заметные преимущества. И в таком месте, как эта планета, тоже…
– Да, – согласился Лансинг. – Тоже.
– Он попал в беду. Несмотря на все свое высокомерие, он попал здесь в беду. В последний для себя раз.
Лансинг посмотрел на робота.
– Кажется, ты считаешь, что все люди – самоуверенные, что это отличительная черта человеческой расы.
– Не все, – сказал Юргенс. – Некоторая горечь должна быть тебе понятна. Когда нас бросили, словно…
– И ты растравлял свою горечь все эти годы?
– Я не растравлял, – сказал Юргенс.
Некоторое время они молчали, потом робот сказал:
– Ты не самоуверенный. И никогда не был им. Пастор – тот был, и Бригадир. И Сандра – по своему – конечно, тоже самоуверенная.
– Я знаю, – сказал Лансинг. – Я понимаю, и надеюсь, что ты их простишь.
– Ты и Мэри, – сказал Юргенс. – Я пожертвую жизнью ради тебя и Мэри.
– Но ты не захотел рассказывать Мэри о себе. Ты отказался.
– Она бы стала меня жалеть, – объяснил Юргенс. – Я бы не выдержал этой жалости. Ты меня никогда не жалел.
– Верно, – согласился Лансинг.
– Эдвард, забудем про самоуверенность. Пора идти дальше.
– Ты впереди, я следом, – сказал Лансинг. – У нас нет лишнего времени. Мне не нравится, что мы оставили Мэри. Всю дорогу мне хочется повернуть назад.
– Еще три дня. Или немного больше. И мы вернемся. С ней все будет в порядке. Найдем ее целой и невредимой. Четыре дня – больше мы себе не позволим.
По дороге они не нашли и намека на подходящее для костра топливо. И в ту ночь им пришлось впервые ночевать без костра. Местность была абсолютно пустынная.
По-своему ночь была прекрасна. Пустынные пески, серебряный холодный диск луны, а за краями ореола ее блеска, уже ничем не затмеваемые, яростно сияли крупные осенние звезды.
Лансинг почувствовал, как пропитывает его жестокая красота этой ночи. Один раз ему показалось, что он слышит далекий вой. Он доносился с юга и напоминал тоскливый плач того громадного одинокого зверя, который пугал их в городе, а потом в дороге. Он прислушался, но вой не повторился.
– Ты что-нибудь слышал? – спросил он робота.
Юргенс ничего не слышал.
Робот разбудил Лансинга задолго до рассвета. Луна висела над самым западным горизонтом, звезды на востоке тускнели.
– Поешь чего-нибудь, – сказал Юргенс. – И отправимся.
– Ничего не хочу, – отказался Лансинг. – Немного воды – и все. Поем позже, на ходу.
Поначалу идти было легко, но ближе к полудню начали попадаться дюны. Сначала маленькие, они постепенно становились все выше. Они оказались в мире бледно-голубого неба и движущихся желтых песков, и местность впереди постепенно становилась все более холмистой, уходя вверх. Вскоре им начало казаться, что они карабкаются прямо в голубое небо. Полоска неба над северным горизонтом приобрела более темный оттенок – от синего наверху до почти черного ниже.
С севера же донеслось слабое громыхание, и по мере того как они пробивали себе путь среди коварных дюн громыхание становилось громче.
Юргенс остановился на верхушке одной особенно высокой дюны, поджидая Лансинга. Тяжело дыша, Лансинг остановился рядом с роботом.
– Похоже на гром, – сказал Юргенс. – Кажется, надвигается буря.
– Судя по цвету неба – именно так, – сказал Лансинг. – Но на тучу это не похоже… Должны клубиться тучи, а тут – совершенно прямая полоска.
– Мне еще раньше показалось, что я заметил вспышку молнии, – сказал Юргенс. – Не саму вспышку, а как бы ее отблеск на небе.
– Тепловая молния, – объяснил Лансинг. – Отражение самого разряда в слое облаков.
– Пошли. Я скажу, когда устану, – сказал Лансинг в ответ на вопрос Юргенса: – Ты готов? Или еще немного отдохнем? Еще немного и будет ясно, что это такое.
К середине дня громадная черная туча поднялась довольно высоко над северным горизонтом. Местами она казалась черно-фиолетовой и в целом представляла собой пугающий феномен.
Казалось, туча замерла неподвижно – никаких клубящихся, выбрасываемых вперед грозовых облаков, хотя иногда Лансингу казалось, что вдоль черной стены происходит какое-то направленное вниз движение, словно прозрачная пленка, как бы вода, сбегает по оконному стеклу во время летнего дождя. Что-то ужасное таилось в самом внешнем виде этой тучи, какое-то внутреннее разрушающее свойство. Хотя кроме вспышек молнии никакой физической опасности не наблюдалось. Рокот громовых раскатов теперь не прекращался ни на минуту.
– Весьма необычно, – сказал Юргенс. – Я ничего подобного не встречал раньше.
– Хаос? – предположил Лансинг. Спросив об этом, он вспомнил тот хаос, или ощущение хаоса (потому что он теперь сомневался в том, что на самом деле что-то видел), которое испытал, стоя на вершине звездного холма, над Вселенной. Ничего сходного в тех ощущениях и в том, что он видел сейчас перед собой, Лансинг не мог найти.
– Возможно, – сказал Юргенс. – Но я спрошу тогда: что есть хаос?
Лансинг промолчал.
Они продолжали карабкаться. Подъемы становились заметно круче. Они преодолели несколько особо высоких дюн и увидели, что впереди горизонт вправо и влево от них начинает выгибаться, уходя вверх в небо, словно они карабкались по огромной месяцеобразной дюне, края которой вторгались в черноту неба.
Потом они достигли вершины гребня, по которому все это время взбирались. Лансинг в изнеможении опустился на песок, прислонившись к большому камню. Камню? – спросил он вдруг себя. Откуда здесь такой камень, если здесь не было ничего крупнее песчинки? Удивленный, он с трудом встал и обернулся. Действительно, это был валун, и не один, а целая куча. Словно кто-то, века тому назад, аккуратно сложил их на песке.
Юргенс стоял на вершине дюны, широко расставив ноги, глубоко воткнув костыль в песок для устойчивости.
Впереди песчаная поверхность круто уходила вниз, пока склон этот не достигал дна громадной тучи, нависшей над ними.
Глядя непосредственно на эту тучу, Лансинг понял, что это не грозовая туча, хотя он не мог определить, что же это такое на самом деле. Это была титаническая стена абсолютной черноты, поднимавшейся от песчаного склона высоко в небо, так что ему пришлось задирать голову, чтобы увидеть ее верхний край.
На фоне черноты продолжали сверкать разряды молний, гремели раскаты. Стена теперь казалась Лансингу чудовищной, плотной, с верхнего края которой лился сплошной поток черноты. Это была не жидкость, а что-то совершенно невообразимое и непонятное. Поток был настолько плотен и однообразен в падении, что самого падения даже не было, собственно, видно, а создавалось гипнотизирующее чувство такового. Глядя на этот черный водопад, вернее, темнопад, Лансинг понял, что слышны не только раскаты грома. Под ногами дрожала почва, и та чернота, что низвергалась с этой фантастической Ниагары, тоже бешено ревела, проносясь из неизвестности в неизвестность.
Он посмотрел на Юргенса, но робот не обращал на него внимания. Тяжело подавшись вперед на костыль, он пристально смотрел на водопад, словно загипнотизированный этой тьмой.
Лансинг опять перевел взгляд на черную стену, и на этот раз она показалась ему еще более плотной. Сначала облако, потом водопад. А что потом? Чем она покажется мне потом? – подумал он.
Но одно было ясно – это совсем не ответ на загадку, тот ответ, который они все искали, и даже не нить, которая могла бы к этой разгадке когда-нибудь привести. Как куб, как двери перехода, как поющая башня, этот черный темнопад был совершенно бессмысленен для него. Для него, Юргенса, остальных людей их группы. Бессмысленен для того типа разума и восприятия, что были присущи человеческой расе.
– Конец мира, – сказал Юргенс странным тоном.
– Конец этого мира? – спросил Лансинг, и сразу же пожалел о том, что сказал, потому что это было глупо. Зачем он это сделал?
– Наверное, не только этого, – сдавленным голосом ответил Юргенс. – Всех миров. Конец всему. Конец Вселенной. Вот куда все уходит. Ее пожирает тьма.
Робот сделал шаг вперед, приподняв костыль, прощупывая песок впереди. В поисках твердой опоры под ногами, он перенес на него вес тела. Но твердой опоры там не было. Костыль покатился вниз по склону, рюкзак, соскочив со спины, катился впереди него. Руки Юргенса были в отчаянии широко раскинуты, пальцы гребли песок, в надежде уцепиться. Но здесь был лишь песок, и песок скользил вниз вместе с Юргенсом. Пальцы робота оставляли длинные борозды.
Лансинг стремительно вскочил на ноги. Если ему удастся сохранить вертикальное положение, подумал он, скользя вниз по склону, то есть шанс вытащить Юргенса.
Он сделал шаг вперед и вниз, и его ступни не нашли никакой опоры. Песок на склоне был похож на тончайшую пудру. Здесь нельзя было стоять. Лансинг бросил тело вперед, потом назад, отчаянно пытаясь дотянуться до гребня. Но ноги его теперь скользили вниз еще быстрее, оставляя глубокие борозды в песке. Он упал лицом вниз на склон, продолжая медленно, но неуклонно скользить ко дну. Не только он, но и слой тончайшей пудры-песка медленно сползал вниз под воздействием тяготения.
Он раскинул руки, раздвинул ноги, чтобы увеличить сопротивление тела и замедлить скольжение. Ему показалось, что он и в самом деле теперь двигается медленнее, хотя трудно было сказать, действительно ли это так. Честно говоря, подумал Лансинг, положение безнадежное. Малейшее движение – и он лишь быстрее поползет вниз по склону.
Но теперь он уже точно знал, что его движение замедлилось, и на миг он вообще замер неподвижно. Он лежал, раскинув руки, боясь даже глубоко вздохнуть – вдруг снова начнется скольжение.
Он не знал, что с Юргенсом, но когда он повернул голову, чтобы взглянуть вниз по склону, надеясь увидеть робота, песок опять начал скользить, поэтому он поспешно отвернулся и вжался головой в поверхность склона. Скольжение опять прекратилось.
Прошла, казалось, вечность. Песок дрожал от грохота черного водопада. Лежа, Лансинг едва видел гребень дюны, с которого скатились они с Юргенсом. Две сотни футов, прикинул он, не больше. Если бы он мог их проползти – но он знал, что это невозможно для него.
Он сосредоточил свое внимание на вершине дюны, словно таким образом мог до нее добраться. Песчаная линия на фоне голубизны неба – пустая, неподвижная.
На миг он перевел взгляд, посмотрел в сторону, вдоль внешне бесконечного протяжения склона, на котором сейчас лежал. Когда же он снова посмотрел вверх, на фоне неба кто-то стоял – четыре фигуры на голубом фоне. Они стояли и смотрели вниз, на него. И лица были отвратительными пародиями на человеческие.
Он не сразу понял, кто это. Четыре игрока в карты, те самые, что сидели отдельно от всех и в первой, и во второй гостинице. Теперь их человекоподобные лица смотрели вниз, на Лансинга.
Почему они здесь? – подумал Лансинг. – Как они сюда попали? Что может их здесь интересовать? Он хотел позвать на помощь, потом решил, что это бесполезно. Они не обратят на крик внимания, а ситуация станет только хуже. А может, на самом деле их там нет? Вдруг его воображение сыграло с ним злую шутку? Он отвел взгляд, потом посмотрел опять – они продолжали стоять.
Один из них что-то держал в руке. Что это? Потом игрок, державший это непонятное что-то, поднял руку над головой и завертел. Тогда Лансинг понял – это веревка. Игроки в карты бросают ему веревку!
В следующий миг, разматывая кольца, веревка летела к нему. У него есть один шанс, или даже полшанса, не больше. Если же ему придется ловить веревку, то он снова поползет вниз, и пока веревку вытащат, соберут, снова метнут… Он уже будет далеко внизу и его не спасти.
Веревка, казалось, застыла в воздухе. Когда она упала, то упала прямо на Лансинга – идеально точный бросок. Он с отчаянием обреченного схватился за веревку одной рукой, потом перевернулся набок, схватил другой. Теперь он быстро скользил вниз, очень быстро, и когда веревка натянулась, он остановился, испытав болезненный толчок. Изо всех сил сжимая веревку, Лансинг начал медленно подтягивать себя наверх по склону. Он старался не рисковать, чтобы случайно не потерять спасительную веревку. Фут за футом он поднимался наверх. Наконец, он сделал остановку, чтобы отдохнуть, отдышаться и посмотрел вверх. Игроки в карты исчезли. Кто же держит веревку? Ему вдруг, как в кошмаре, привиделось, что второй конец сейчас будет сброшен и он покатится вниз по склону. Задыхаясь, Лансинг принялся карабкаться наверх словно безумец, бездумно спасая свою жизнь. Сейчас нужно было добраться до гребня дюны, до верха склона, и нужно было успеть сделать это, пока веревка держит. Он почувствовал, как его тело перевалило через гребень. Только тогда он обессиленно перестал сжимать веревку.
Перекатившись, он сел. Только усевшись на безопасной плоской песчаной площадке, он выпустил веревку из рук.
Он увидел, что конец ее привязан вокруг большого валуна, того самого, на который он опирался, когда они с Юргенсом вскарабкались на этот предательский гребень.
Юргенс! – подумал он. – О, Боже мой, что с Юргенсом? Отчаянно борясь за жизнь – неужели все это заняло лишь несколько минут, а не часов? – он совершенно забыл о роботе.
На четвереньках Лансинг подобрался к гребню склона, лег и осторожно заглянул за край, где начинался смертельный слой песчаной пудры. Следы его борьбы со склоном уже исчезли, затянутые постоянно движущимся слоем песка.
Юргенса не было видно. Ни робота, ни признаков следов его спуска по склону. Юргенс исчез, растворился там, где склон объединялся с великой чернотой загадочной стены-плотины.
Робот не звал на помощь, как помнил Лансинг, не называл его имени. Он в полном молчании устремился навстречу судьбе. Лансинг был уверен, что робот явно не хотел втягивать в несчастный случай его, человека.
Но был ли это несчастный случай? Он вспомнил, как стоял Юргенс, глядя на ревущий темнопад – словно в таком же трансе, как и Сандра перед поющей башней. Он вспомнил, что робот сам сделал первый шаг, шаг за пределы безопасности, словно для того, чтобы оказаться ближе к притягивающему его ужасу черной стены.
Неужели он попал под гипнотическое влияние этого феномена, как Сандра с ее поющей башней? И нечто в этой черной завесе поманило его? И не сделал ли он этот шаг по своей воле, не ожидая, что покатится по предательскому склону – во всепоглощающем порыве оказаться поближе к тому, что его звало?
Лансинг покачал головой. Кто теперь мог ответить на эти вопросы?
Но как бы там ни было, Юргенс совершил этот поступок по своей воле, а не из соображений, связанных с людьми, находившимися под его опекой. Он совершил поступок так, как всегда хотел совершить – свободно, а не из верности людям. В этот последний момент Юргенс обрел свободу, которую так долго искал.
Лансинг медленно поднялся на ноги. Он отвязал конец спасшей его веревки от валуна и начал аккуратно его сматывать. Наверное, в этом не было необходимости, он мог просто бросить ее там, где она лежала. Но ему нужно было чем-то себя занять.
Смотав веревку, он положил ее на песок и посмотрел по сторонам – не видно ли игроков в карты? Их не было, как не было и никаких признаков того, что они здесь побывали. Об этом – потом, сказал он себе. Сейчас нет времени об этом думать. У него есть задание, и он должен выполнить его как можно скорее.
Нужно вернуться к поющей башне. Туда, где осталась Мэри и погруженная в забытье транса Сандра.
25
Он медленно шел назад, по следам, которые они с Юргенсом оставили, двигаясь в противоположном направлении. Местами их следы уже занес песок, но пока Лансингу удавалось находить их. Он все еще слышал за спиной утихающий грохот Водопада Черноты – Хаоса. И что это было, этот Хаос? – спрашивал он себя. Особого значения это теперь не имело. Имело значение только возвращение к Мэри.
Надвинулась ночь, на небо выползла луна, засверкали первые звезды. Он упрямо шел на юг. Теперь должно быть легче, повторял про себя Лансинг. Теперь он идет под уклон. Хотя почему-то легче идти не было.
Он упал и остался лежать на песке, не в силах заставить себя подняться.
Потом перекатился на спину, нащупал флягу. И пока он ее искал, внезапно провалился в тягучую трясину сна.
Он проснулся, освещенный ослепительным солнцем, и в первую секунду не мог вспомнить, где находится. Он приподнялся на локте, огляделся по сторонам – вокруг ничего не было видно, кроме слепящего глаза песка, отражавшего лучи солнца. Лансинг протер глаза кулаком – теперь он вспомнил, где он и что должен делать.
Он вскочил на ноги, встряхнулся. Потом, покачнувшись – он еще не проснулся полностью – вытащил флягу, отвинтил крышку и сделал несколько глотков невкусной теплой воды. Спрятав флягу на место, он двинулся в путь, который они с Юргенсом проложили в обратном направлении.
Сунув руку в рюкзак, Лансинг наугад вытащил что-то из еды и принялся жевать, не останавливаясь. Нельзя было терять ни минуты. Ноги, затекшие за ночь, болели, не хотели работать, предчувствуя изнурительный дневной переход. Но он заставлял их делать шаг за шагом, и постепенно мышцы разогрелись. Горло пересохло, но он экономил воду – в его фляге оставалось меньше половины. (Несколько часов спустя он сообразил, что в кармане его рюкзака оставлена и вторая, полная фляга). Впереди, над песком плясали призрачные миражи раскаленного воздуха, поднимавшегося над дюнами. Он проспал дольше, чем следовало, потеряв драгоценное время, и теперь эта мысль подгоняла Лансинга словно плеть.
Иногда он вспоминал Юргенса, но не очень часто. Это тоже придется отложить на потом. Он старался сосредоточиться на мысли о Мэри, ждущей его у поющей башни. Но даже эта мысль иногда ускользала, и он брел сквозь мысленный вакуум, помня лишь об одном – он должен дойти до поющей башни.
Дюны кончились, след, по которому он шел, был теперь виден хуже, но Лансинг все еще мог идти по нему, а значит, в верном направлении, потому что грунт был песчаным. Солнце пересекло точку зенита и начало спускаться к западному горизонту. Идти стало легче – не было дюн и местность стала ровнее, – и Лансинг попробовал прибавить шагу, но почувствовал, что не в состоянии передвигать ноги быстрее. Он брел медленно, но равномерно, и это было все, на что он был теперь способен. Ничего удивительного, здраво размышлял Лансинг, третий день мучительного перехода. И продолжал упрекать себя в том, что не может двигаться быстрее.
Солнце закатилось, на востоке загорелись первые звезды, потом на небо взошла луна. Он заставлял себя идти вперед. Если он будет идти, если он заставит себя не останавливаться, то к рассвету будет на месте.
Но тело подвело Лансинга. Ноги отказались служить и, в конце концов, ему пришлось сделать остановку. Он заполз за небольшую дюну, дававшую защиту от ветра, отстегнул рюкзак. Потом нашел запасную флягу и от души напился, не забывая при этом об экономии. Потом нашел колбасу и сыр и проглотил еду почти не жуя.
Он просто посидит, отдохнет, но спать не будет – так пообещал Лансинг сам себе. Через час он снова будет в состоянии идти. Он задремал, а проснувшись, обнаружил, что восток розовеет зарей.
Выругав себя за слабость, он поднялся, забросил за спину рюкзак и зашагал на юг. Опять на юг. Он обещал Мэри, что вернется через четыре дня, и он сдержит обещание.
Впереди показались дюны – конец легкому пути. Значит, пока он не достиг дюн, нужно успеть наверстать упущенное. Пока местность удобна для ходьбы. Потом, среди дюн, темп неизбежно замедлится.
Но почему он так отчаянно спешит? – задавал Лансинг вопрос сам себе. Особой причины не было. С Мэри все в порядке. Она его ждет, с ней все в порядке. Эти попытки успокоить самого себя не дали никаких результатов – он не замедлил шага.
Вскоре после полудня он миновал дюну, у которой была погребена шагающая машина со своим скелетом-водителем. Череп скалился сквозь шлем, блестя идиотским золотым зубом. Лансинг не остановился ни на секунду.
Когда начались дюны, он атаковал их, словно древний викинг-берсеркер.
Всего несколько часов, сказал он себе, и он будет возле башни еще до заката солнца и обнимет Мэри. Час спустя он заметил верхушку башни, когда переваливал через особенно высоченную дюну. И это заставило его прибавить скорости.
За все время сумасшедшей гонки через пески он туманно представлял себе картину – Мэри бежит ему навстречу. Радостно окликает его, распростерши руки. Этого не было. Она не выбежала ему навстречу. Вообще никого не было видно. И не поднимался дым от костра. Не было никого, даже Сандры.
И когда он бросился к тому месту, где был их лагерь, он вдруг увидел Сандру. Она лежала почти у самого основания поющей башни. Ветер теребил концы ее шарфа – и все. Полная неподвижность.
Лансинг остановился, словно остолбенел. Холод вдруг внезапно проник в его сердце, ужасное предчувствие потрясло его. Его охватила паника.
– Мэри?! – крикнул он. – Я вернулся! Где ты?
Мэри не ответила. Над лагерем нависла тишина.
Сандра должна знать, сказал он себе. Кажется, она спит. Он ее сейчас разбудит.
Он присел рядом с девушкой и тронул ее за плечо. Странно – она словно стала невесомой! Он осторожно потряс ее, потом чуть-чуть посильнее – толчок заставил тело Сандры перевернуться и он увидел ее лицо. На него смотрела сморщенная коричневая мумия.
Он отпустил ее плечо и тело перевернулось обратно. Мертва, подумал он, уже не видя ужасного лица. Словно прошла тысяча лет! Ссохшееся внутри собственной одежды тело, иссушенное ветром, лишенное всех соков жизни…
Он поднялся, посмотрел вокруг. Потом наклонился над костром, протянул к углям ладони. Он не почувствовал тепла. Костер погас уже давно, под слоем золы не таились тлеющие угольки. Рядом лежал рюкзак, всего один рюкзак, очевидно, Сандры. Рюкзак Мэри исчез.
Он сел. Он ничего не мог понять. Его сознание находилось в состоянии полного шока. Онемение ужаса и горя. Умственный паралич…
Сандра умерла, а Мэри… Костер погас уже много часов назад. Значит, Мэри ушла отсюда уже давно.
Шок частично прошел, его место занял ужас, но теперь Лансинг мог думать.
Нет времени поддаваться панике. Нужно думать, спокойно и быстро думать. Рассмотреть ситуацию трезво, оценить, сделать единственно верный вывод. Сложить части головоломки вместе и посмотреть, что получается.
Лагерь пуст. Юргенс и он ушли на север. Йоргенсон и Мелисса – на запад. Они договорились не задерживаться в пути, вернуться через четыре-пять дней к башне. И четвертый день еще не кончился.
Сандра мертва, и, если судить по ее виду, мертва очень давно, что, конечно, невозможно. Всего четыре – даже меньше того – дня назад она была еще жива. Башня, с горечью сказал себе Лансинг. Ее выпила башня. Иссушила ее жизнь до дна. Возможно потому, что сама Сандра того хотела. Это была ее плата за ту красоту, которую она нашла в музыке башни.
Мэри ушла. Она не убежала в панике, вопя, в пустыню. Она забрала свой рюкзак. Но почему она не оставила какой-нибудь знак, записку? Чтобы он мог знать, куда и когда она ушла?
Он встал и обыскал всю площадку лагеря и башни. Потом, чтобы не сомневаться, обыскал второй раз. И опять ничего не нашел.
Она могла пойти на север, рассчитывая встретить их на обратном пути. Или пошла на запад, надеясь отыскать Йоргенсона и Мелиссу. Хотя это маловероятно – ни тот, ни другая не слишком ей понравились. А может, она вернулась в таверну и ждет его там?
Начнем с начала, именно с начала, сказал он себе, удивляясь, что рассуждает так хладнокровно. Сначала вернемся к дюнам, сделаем круг, проверим, нет ли следов Мэри. На север она не пошла – тогда бы он ее встретил на обратном пути, потому что шел по их собственным следам до конца.
Но он сделал круг, не найдя других следов, кроме своих и Юргенса. Он внимательно изучил эти следы – вдруг окажется, что тут оставил отпечатки ног кто-то третий. Никаких признаков третьего путешественника не оказалось. Два следа, ведущие к северу, и третий след – его собственный, по пути назад. Больше в этом направлении никто не ходил.
Когда он вернулся в лагерь, опускалась ночь. Он стоял и думал, пытаясь принять какое-то решение. Потом принял его, хотя и это было ему нелегко. Но, сказал он сам себе, стараясь заглушить чувство вины, это единственное, что он может сейчас сделать.
Он утомлен. Он похож на загнанную лошадь. И этим он не помогает ни себе, ни Мэри. Он должен снова стать человеком. Полумертвым от недосыпания не стоит рваться вперед, сломя голову.
Нужно сделать небольшую передышку. Ведь он постепенно теряет способность ясно думать, его восприятие затуманено. А утром могут вернуться Йоргенсон и Мелисса, и они могут помочь ему в поисках Мэри. Хотя надежда на этих двоих слабая.
Он нашел хворост, развел костер, залез в спальный мешок.
Издалека до него донесся вой. Он вскочил, прислушиваясь.
Когда вой утих, Лансинг снова лег, закутавшись в спальный мешок. Прежде, чем заснуть, он услышал сопение. Это пришел старый приятель Сопун. Лансинг тихо его позвал, но тот не ответил, хотя продолжал кружить около костра, громко нюхая воздух.
Через несколько секунд Лансинг уже спал.
26
На утро второго дня пути к таверне появился Плакальщик. Он показался на вершине холма, параллельно дороге, и по мере того, как шагал Лансинг, Плакальщик шел наравне с ним. Если Лансинг отставал, то Плакальщик тоже замедлял свой неторопливый бег, задумчиво присаживаясь и поджидая человека. А когда один раз Лансинг оказался впереди, Плакальщик несколькими ловкими прыжками догнал его.
Это как минимум выводило из себя, но Лансинг изо всех сил старался не подавать виду, что он боится. У могучего зверя был вид заядлого бродяги. Пока что он не выявлял каких-либо враждебных намерений по отношению к человеку. Возможно, игра скоро ему надоест и он отстанет, убеждал себя Лансинг.
Мэри, подумал он. Не потому ли Мэри покинула лагерь? Из-за этого зверя? Вблизи вид у бестии был еще более волкоподобный, чем тогда, на фоне луны, на вершине утеса. Вдруг он прогнал ее из лагеря? И поигравшись, как сейчас играл с ним, напал, в конце концов?
Если она бежала от зверя, то, несомненно, направилась к гостинице! Это единственное убежище. Боже, подумал Лансинг, помоги ей добраться туда.
Зверь подходил все ближе, спускаясь по склону, помахивая хвостом – а волки никогда хвостами не машут, вспомнил он – ухмыляясь, растягивая рот и показывая белоснежные костедробительные зубы. Лансинг взял немного к югу, чтобы увеличить интервал между ними. Плакальщик пересек дорогу и продолжал двигаться параллельно. Но постепенно уменьшал интервал. Он оттеснял Лансинга на юг и восток.
Игра эта продолжалась несколько часов. Солнце уже начало спускаться к закату. Где-то впереди, понимал Лансинг, должна быть река, текущая с запада в Бесплодный Край. На месте слияния двух рек стояла таверна. Нельзя позволить зверю оттеснить его от реки. Тогда он не доберется до таверны, и Плакальщик будет гнать его до тех пор, пока человек не упадет на землю от изнеможения.
К вечеру, поднявшись на небольшой холм, он увидел впереди реку. Лансинг спустился к берегу, преследуемый зверем. У воды он остановился и обернулся лицом в сторону приближающегося Плакальщика. Тот остановился в пятидесяти ярдах, не больше. Лансинг снял с пояса нож.
– Итак, – сказал он Плакальщику. – Что теперь?
Плакальщик был здоровенным зверем. Он опустил башку и медленно двинулся к Лансингу. Он был весь грязный, шерсть свалялась. Он напоминал неубранную кровать. Но каким он был большим, боже, каким громадным!
Лансинг крепче сжал рукоять ножа. Но не поднял его. Он стоял неподвижно, словно пустил в этом месте свои корни. Зверь приближался шаг за шагом, очень осторожно. Он пригнул голову, вытянул морду, и рыкнул.
Сделав над собой усилие, Лансинг остался стоять. Что бы произошло, мелькнула мысль, если бы он шевельнулся?
Зверь сделал еще один шаг. Его пасть была всего в футе от Лансинга. На этот раз он уже не рычал. Продолжая сжимать нож, Лансинг свободной рукой дотронулся до головы Плакальщика. Бродяга-зверь заурчал от удовольствия и придвинулся ближе. Теперь его огромная голова находилась близко и упиралась в грудь Лансинга. И тому пришлось сделать шаг назад. Он погладил Плакальщика, почесал за ухом. Зверь наклонил голову, чтобы было удобнее чесать.
Лансинг почесывал ему ухо, зверь держал голову так, чтобы ее можно было чесать. Он тихо порыкивал от наслаждения и радостно напирал на Лансинга, оттолкнув человека еще на один шаг.
– Хватит, – сказал ему Лансинг. – Я не могу ласкать тебя целый день. Мне нужно спешить.
Словно поняв его слова, громадный зверь недовольно заворчал. Лансинг сделал еще один шаг назад, и вошел в воду. Потом осторожно убрал руку с головы Плакальщика, повернулся и начал переходить поток.
Вода была ледяная. Он обернулся, только достигнув середины потока, когда вода дошла до колен. Тогда он оглянулся. Плакальщик одиноко стоял на берегу, глядя ему вслед. Он потрогал лапой воду, потом отступил и потряс лапой.
– Прощай, друг, – сказал Лансинг.
Когда он вышел на противоположный берег, он снова посмотрел назад. Зверь все еще стоял на другом берегу. Увидев, что Лансинг смотрит, он сделал два шага вперед, в воду, потом выскочил обратно, отряхиваясь.
Лансинг засмеялся, помахал рукой и быстро зашагал вниз по реке. Пройдя полмили, он оглянулся в последний раз. Плакальщик стоял на другом берегу. Он явно не любил холодную воду.
Лансинг спешил. На всякий случай, сказал он себе, не мешает увеличить расстояние между ним и зверем. Такой громадной зверюге все же не стоит доверять. Да еще если у нее есть такие клыки…
Солнце село, но он не стал делать остановку для ночлега. Он продолжал идти, время от времени переходя на быстрый шаг.
Луна бросала на пустынную местность холодный синеватый свет. Где-то на востоке журчала река. На рассвете он остановился, развел костер, сварил кофе, приготовил легкий завтрак. Никаких признаков присутствия Плакальщика не было.
Он устал, хотелось спать. Но через короткое время он снова пустился в дальнейший путь, упорно двигаясь вниз по течению реки. Солнце уже клонилось к закату, когда Лансинг достиг таверны.
Комната была пуста, погружена в темноту и зябкий холод. В очаге не горел огонь, игроки в карты исчезли, их столик сиротливо пустовал.
Лансинг позвал, но ответа не было. Лансинг двинулся через комнату и споткнулся о стул перед холодным очагом. Он поднял опрокинувшийся стул и рухнул на сидение, совершенно обессилев.
Через несколько минут из кухни показалась луноликая женщина в клетчатом переднике.
– О! – удивилась она. – Это опять вы?
– Приходила ли сюда молодая женщина? – хрипло, словно каркая, спросил Лансинг. – Вчера или позавчера?
– Да, в самом деле, приходила.
– А где она сейчас?
– Она ушла этим утром. Рано утром.
– А вы не заметили, куда? В каком направлении?
– Нет, сэр. Я как раз была занята в кухне.
– Она не оставляла записку? Ничего не просила передать?
– Кажется, что-то было, – вспомнила хозяйка. – Сейчас, найду.
Она отправилась искать записку, а Лансинг принялся ждать. Через некоторое время она вернулась, неся поднос с бутылкой и кружкой, который она поставила рядом с Лансингом на стол.
– Не понимаю, что произошло, – удивленно сказала она. – Я не могу найти эту бумажку. Наверное, я забыла, куда ее сунула.
Лансинг вскочил со стула:
– Как вы могли потерять ее! – взревел он. – Ее вам дали всего лишь этим утром!
– Ума не приложу, как это получилось, сэр.
– Ну, хорошо. Тогда поищите. Как следует поищите записку.
– Я уже везде искала и смотрела, – сказала хозяйка. – Там, где я вроде бы ее клала, ее нет. И вообще нигде нет.
Лансинг рухнул на стул.
Хозяйка налила ему кружку:
Читать бесплатно другие книги:
