Обреченный мир Рейнольдс Аластер
Кильон отставил свой стакан и взглянул на Мероку:
– Разве нам уже не пора?
– Не обращай внимания, – посоветовал Тальвар, криво улыбаясь. – Мы с Мерокой постоянно лаемся, постоянно спорим из-за Фрея, хотя знакомы уже сто лет. Это у нас манера общения такая.
– Но порой это достает, – заметила Мерока.
– Ладно, не кипятись, у меня сегодня тяжелый день. В купальне кончаются дрова, значит давление пара придется уменьшить. Плохо и «Красному дракону», и мне. Обычно я удочки закидываю, выясняю, где можно разжиться, но, похоже, лишних дров нет ни у кого. И так с начала зимы. Дров все меньше, ехать за ними все дальше, качество все ниже. Огнесок тоже не достанешь. В общем, жди холодов. Не верится, что я здесь холод чувствую, но это так. – Тальвар задумчиво пожал плечами. – Хотя бизнесу это во благо. Если считаете, что здесь холодно, представьте, что будет, когда уедете за пределы Клинка.
Он смерил Кильона долгим взглядом:
– Надеюсь, ты вынесешь холод, док. Он ведь и навредить может.
– Кстати, об отъезде, – проговорила Мерока. – Наверное, на поезд нам садиться не стоит.
– Однозначно – не стоит, – согласился Тальвар. – Вы тут такого натворили, что теперь за вами охотятся не только ангелы. Полиция Неоновых Вершин наверняка передала ваши словесные портреты констеблям Парограда. Теперь все вокзалы под наблюдением.
– Значит, воспользуемся запасным вариантом. Это ведь возможно?
– Что-нибудь придумаем. А теперь, учитывая количество боеприпасов, растраченных вами по пути сюда, можешь восполнить арсенал. – Тальвар судорожно мотнул головой, указывая за плечо. – Через заднюю дверь, помнишь ведь? Нужное возьми, ненужное оставь.
– Спасибо, – кивнула Мерока.
– И новые часы прихватите. Антизональные нужны?
– Все необходимое у нас есть, – отозвался Кильон, похлопав по сумке.
– Хорошо. – Тальвар наполнил себестакан и протянул бутылку Кильону, но тот вежливо отказался, подняв руку. – Пока вы здесь, я хотел бы обсудить с доктором Кильоном несколько медицинских вопросов.
Мерока кивнула и исчезла в закутке, по-видимому обрадованная возможностью порыться на складе без присмотра. Тальвар молча выждал, когда девушка окажется за пределами слышимости, и криво ухмыльнувшись, бросил Кильону:
– Да, здорово у тебя получается.
– Что именно?
– Притворяться и шифроваться. Если не ошибаюсь, Мерока понятия не имеет, кого эвакуирует с Клинка. Тебе же лучше. У нее на ангелов нюх почти такой же острый, как у меня, доктор Кильон.
– По-моему, вы ошибаетесь.
– А по-моему, нет. Все дело в запахе. – Тальвар постучал деревянным пальцем по ноздре. – Ангела я чую с другого конца улицы, и не важно, как он выглядит. Тебя вот замаскировали под человека. И удачно замаскировали, черт подери. Удачно, но не идеально.
Он нахмурился, и кожа возле уголков височных пластин туго натянулась.
– Фрей-то знал, когда организовывал эвакуацию? Да что я спрашиваю! Ясное дело, знал, разве мог он не знать…
Кильон уставился на свои руки. «Продолжай отпираться!» – велели эмоции, а рассудок твердил: «Бесполезно».
– Фрей в курсе, – тихо ответил он.
– Так я и думал. А Мерока?
– Нет, насколько я знаю. – Кильон замер. – Очень жаль, что так получилось. Я не хотел никого обманывать, уверяю вас.
– Да ты ходячий обман!
– Какой смысл разоблачаться? Я спасаюсь от ангелов. Маскировка – моя единственная защита. Зачем мне афишировать свою сущность?
– Давай я расскажу тебе о Мероке, – предложил Тальвар. – Не всегда она была такой, как сейчас. Она женщин любит. Ты пойми, о вкусах не спорят, и я не осуждаю Мероку, а просто объясняю что и как. Одну женщину Мерока любила по-настоящему, но та заболела. Чем-то таким, что здесь не лечат. А вот как насчет ангелов, тут никто не знал. На Небесных Этажах они чудеса творят. По специальным каналам им направили ходатайство с просьбой помочь этой женщине. Ангелы практикуют такое, каждый год берут определенное число больных, примерно как в Вознесение. За свой счет та женщина, назовем ее Идой, не могла отправиться на Небесные Этажи. Не нашлось средств и у ее близких. Ангелы заявили, что помочь не сумеют. Как по мне, так Ида их просто не заинтересовала. Они ведь душу высасывают и мозг сканируют, но мозг им нужен здоровый, а не наполовину разложившийся. Иде стало хуже. Ее друзья кинулись собирать средства, но когда наскребли достаточную сумму, было уже поздно. Иду накачали антизональными, но поднять смогли лишь до Схемограда. Мерока сопровождала подругу. Несчастная умерла у нее на руках. Поэтому, если Мерока узнает правду, признаний в любви не жди.
Несколько секунд Тальвар молча разглядывал Кильона:
– Что, по-твоему, случится сейчас?
– Понятия не имею.
– А ты угадай.
– Вы можете убить меня. Или рассказать правду Мероке. Выдать властям или держать в заложниках, пока не сдадите ангелам.
– И испортить отношения с Фреем? Предам его – он меня убьет. Не стану отрицать, Фрей ко мне добр, даром что он полнейший кретин, ни ума, ни фантазии, и в упор не видит шансов измениться к лучшему.
– Он и ко мне добр, – заметил Кильон.
– Получается, мы с тобой в одной лодке. Оба прячемся, оба в долгу перед Фреем. Вообще-то, сейчас меня так и подмывает потянуться через стол и придушить тебя. Но если вспомнить старую поговорку, враг моего врага…
– …Мой друг. Уясните одну вещь: не все ангелы чудовища. Я нажил себе врагов именно потому, что отказался содействовать злу.
Тальвар покосился на подсобку, где Мерока еще перебирала залежи боеприпасов.
– Какому еще злу?
– У нас запустили экспериментальную программу. Заявленной целью было модифицировать ангелов, чтобы мы выживали в условиях, аналогичных существующим на Неоновых Вершинах. По идее, у нас могла сформироваться выносливость к будущему зональному сдвигу, чтобы не всем погибнуть, если граница катастрофически изменится.
– Так и ангелы встревожены.
– Чем встревожены?
– Величайшей проблемой. Признаки ты наверняка заметил – повальная нервозность нарастает день ото дня.
– Беда может прийти лет через сто, а то и через тысячу.
– Некоторые считают иначе. Твоя ангельская программа наводит на мысль, что, по крайней мере, у части жителей Небесных Этажей есть повод тревожиться.
Кильон подался вперед, понизил голос, но заговорил эмоциональнее:
– Суть в том, что официально заявленная цель программы оказалась фальшивкой. Нас отправили на Неоновые Вершины, чтобы проверить, как мы выживем в другой зоне, имея при себе лишь простейшие лекарства. Разумеется, такие условия на Этажах не смодулируешь: требовалась скрытность. Я понял это, как и то, что следовало постоянно поддерживать максимальную секретность. Впрочем, испытаниями дело не ограничилось. – В голосе Кильона почувствовалось сдерживаемое волнение. – Конечной целью программы было создание оккупационных сил, дивизии зонально-устойчивых ангелов, способных штурмовать и покорять большие участки Клинка. В шпионской группе нас было четверо. Двое не подозревали, какова конечная цель. Когда один из них выяснил, двум знающим осталось лишь заткнуть ему рот – точнее, ей. Но она уже успела поделиться опасениями со мной. Рано или поздно мне тоже заткнули бы рот. Я лишил их такой возможности: убил своих коллег, отравил лекарствами. Поэтому я сейчас прячусь.
– Что ж, по крайней мере, тебя адаптировали отлично, – заметил Тальвар.
– Мне было легче, чем вам. Уясните один момент: на Неоновые Вершины меня отправили, сделав все, чтобы я остался необнаруженным. Поверх моих истинных воспоминаний наложили фиктивные воспоминания человека, родившегося и выросшего на Вершинах. Чужую маску я ношу девять лет, за этот срок она уже начала ко мне прирастать. Я по-прежнему люблю Небесные Этажи, но теперь люблю и Неоновые Вершины, и, если на то пошло, весь Клинок. Раз грядет большая беда, нам однозначно не следует усиливать враждебность между и так разобщенными анклавами.
– А именно это я сделаю, если убью тебя или сдам?
– Я уверен лишь в том, что знания, во мне заложенные – мне сказали, что они заложены, – могут служить не только злу, но и добру. Собственная жизнь не слишком меня волнует. Я беспокоюсь о будущем Клинка, и, если мое существование Клинку во благо, я обязан цепляться за жизнь.
– Убитая, ну, та, которая почти раскопала правду, она была тебе не просто коллега, верно?
– Верно, – подтвердил Кильон. – Не просто коллега.
– Имя у нее есть?
– Арувал. Так звали ее по местной легенде. Настоящего ее имени я не помню.
– Я тоже потерял близкого человека. И тоже по вине ангелов. Поэтому не знаю, сочувствовать тебе или ненавидеть пуще прежнего.
– Здесь я вам не советчик, – вздохнул Кильон.
Тальвар откинулся на спинку стула. Скрежещущее шипение системы его жизнеобеспечения прорезало воцарившуюся тишину. Он нагнулся к шкале у себя на животе:
– Нужно срочно подкинуть дров. Стрелка вон отклоняется.
– Значит, вы приняли решение?
Мерока вернулась из подсобки, ее куртка заметно потяжелела. Кильон представил, что каждый карман девушки набит жуткими инструментами для убийства и расчленения. Ему почему-то не верилось, что она потратила столько времени, выбирая часы.
– Какое еще решение? – спросила Мерока.
– О том, когда вам уезжать, – прохрипел Тальвар. – Я рассказывал любезному доктору, как мы получаем растопку и что отправляем обратно в пустых вагонах.
– Ясно, – буркнула Мерока, вывалив на стол пять-шесть механических часов. – Значит, снова поедем на труповозке. Вот счастье привалило!
Фуникулер мало напоминал скоростные электрички, связывавшие разные уровни Неоновых Вершин. В верхней точке трассы, то есть в Парограде, находился стационарный паровой двигатель, работающий на дровах. Двигатель вращал огромное горизонтальное колесо, соединенное с канатом такой длины, что тянулся пол-лиги до станции в Конеграде и поднимался обратно. Пустыми вагончики не спускались – всегда было что отправить в Конеград, – но никогда не уравновешивались с поднимающимися. У основания Клинка стояла дюжина фуникулеров. Медленные, ненадежные, опасные для здоровья и жизни, они считались наилучшим средством перевозки грузов, а порой и людей, между Пароградом и Конеградом.
Когда человек Тальвара привез Мероку и Кильона на верхний вокзал, настала пора давать взятки. Лишь благодаря им они попали в один из дюжины вагончиков, где пришлось дрожать от холода среди трупов. Деревянная кабина, обшитая изоляцией, притаилась в вагончике на шасси с большим наклоном. В крыше вагончика имелись закрытые контейнеры, куда закладывали лед, чтобы трупы не оттаивали. Мертвецов уложили на горизонтальные полки и накрыли белыми простынями.
Тальвар снабдил их дополнительными пальто и шарфами, этого забытого добра в «Красном драконе» хватало – замерзнуть-то недолго. Сам спуск длился несколько минут, но к ним прибавлялось как минимум полчаса ожидания в начале и в конце поездки: медленно загружалась и выгружалась длинная вереница машин. Натянув негнущимися от холода пальцами перчатки, Кильон принялся искать в сумке антизональные, годные для предстоящего перехода. Сколько еще можно позволить себе вдобавок к уже принятому? Как врач, он понимал, что они уже превысили дозу. Самым разумным казалось ловко лавировать между собственной интуицией и опытом Мероки, уже совершавшей такие переходы. «Помоги мне отключиться», – повторяла она.
Чтобы открыть пузырек, Кильон стянул перчатки и окоченевшими пальцами отсчитал таблетки.
– Возьми, пока хватит. – Он протянул две таблетки.
– И все?
– Слишком много не менее опасно, чем слишком мало. Я ведь даже не знаю, насколько сильно пострадала твоя нервная система.
– Вред уже нанесен, Мясник, это точно.
– Но дальше вредить не стоит. Видела ведь, каково Фрею! Насколько мне известно, чтобы стать таким же, хватит одной неверно рассчитанной дозы.
Мерока взяла таблетки с недовольной гримасой, но, по крайней мере, устояла перед соблазном усилить их действие своими наркотиками. Кабина пришла в движение: вагончик спускался почти беззвучно, за исключением редкого скрипа и визга от соприкосновения натянутого каната или металла с металлом. Мерока с Кильоном сидели напротив друг друга на самых нижних полках-лежанках для трупов. Они делили вагончик с мертвецами, совершавшими свою последнюю поездку вниз после Вознесения. Те, кто не следовал этой традиции, попадали к докторам ходячими призраками, полутрупами или, если отбросить церемонии, мясом для ангелов.
Большинство обитателей Клинка не имели доступа к качественной медицине, потому что жили не в той зоне, но существовало одно исключение. Те, кому нечего терять, могли пройти осмотр, а то и курс лечения на Небесных Этажах. Для этого следовало покинуть свой анклав и поскорее пересечь все другие, отделяющие от зоны ангелов. Большинство обитателей Клинка могли надеяться, что проделают такой путь в одиночку, лишь если копили на него много лет. Тот, кто по дороге не умирал от приступа острой адаптивной недостаточности, получал возможность посмертно сохранить разум на неуязвимом, весьма малопригодном инфоскладе Небесных Этажей. Зачастую что-то удавалось исцелить, а изредка вылечивали и накопленные повреждения, и даже недуг – причину путешествия. Впрочем, живыми с Этажей спускалось менее одного процента отправившихся к ангелам. Для остальных Вознесение было поездкой в один конец, если, конечно, не считать возвращения трупом.
Кильон снова натянул перчатки и спрятал ладони под мышки. Воздух, который он выдыхал, превращался в струйки белого пара. У Мероки брови покрылись изморозью. Кильон не учел, как холод повлияет на обмен веществ, замедлит или ускорит усвоение антизональных. Сейчас ничего нельзя было поделать, да и в любом случае поправка на холод получилась бы умозрительной. Кильон глянул на часы и удивился: они показывали разное время. Было ли это из-за близящегося перехода или потому, что часы оказались дрянной дешевкой, оставалось лишь гадать.
– Можно вопрос? – спросил Кильон, стремясь выяснить правду, а заодно и добиться того, чтобы зубы перестали стучать. – В купальне мадам Бистури обмолвилась, что ты не всегда была такой, как сейчас. Потом Тальвар упомянул Добрую Книгу и твой язык…
– Это две разные вещи, Мясник.
– Может, просветишь меня? Нам ведь еще долго общаться, а я едва тебя знаю.
– По-моему, у нас все путем.
– Ну, любопытство не порок. Я читал о накопительных неврологических травмах, в частности о повреждении мозга из-за частой смены зон и употребления сильных антизональных. В определенных случаях это повреждение проявляется в нарушении речевых функций или идиосинкразии речевого центра. Порой… мм… несдержанными на язык люди становятся после травм головного мозга. Так у тебя получилось?
– Поздравляю, – мрачно проговорила Мерока. – Черт подери, да ты в точку попал!
– Стыдиться тут нечего.
– Кто говорил про стыд?
– Извини. Я лишь предположил, что порой это затрудняет социализацию. Но ведь у тебя проблема медицинская, не более. Может, она даже лечению поддается, если найти правильную методику.
– Спасибо. Непременно ее поищу.
– А второй вопрос… Ну, Библия?
– Второй вопрос не важен, черт его дери!
Наступил переход, в этот раз быстрее, чем когда они ехали по пустоши между Неоновыми Вершинами и Пароградом. Вагончик плавно опускался – и плавно нес Кильона и Мероку через границу. В момент ее пересечения Мерока впилась в Кильона взглядом. Кильон и так замерз, но по сравнению с космическим холодом, мгновенно растекшимся по телу, вагончик казался уютным и теплым. Мучительно-жуткий озноб сковал кости на несколько минут. Вскоре стало если не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем следовало ожидать. Пульс немного подскочил, выступил обильный пот, перед глазами все поплыло. Но все это было лишь вполне ожидаемыми последствиями зонального недомогания. Если бы таблетки не смягчили тяжесть перехода, Кильон сейчас сложился бы пополам и захлебывался бы рвотой. Он понял, что рассчитал дозу более-менее правильно.
– Переходы всегда такие тяжелые? – поинтересовался Кильон, когда головокружение прекратилось и он рискнул открыть глаза.
– Только первые сто раз. Потом легче.
Всучив очередную взятку соответствующим чиновникам, они беспрепятственно покинули перегрузочно-транзитный пункт. Кильону подумалось, что в Конеграде нет ничего такого, чего он не видел в Парограде, который на пол-лиги выше по спирали Клинка. На его взгляд, привокзальные склады и конторы и по архитектуре, и по функциональности мало чем отличались от окружающих пароградский вокзал. Вместо газовых фонарей горели факелы, улицы освещались хуже, однако Кильон удивился цивилизованности и организованности Конеграда. Если вечером смотреть вниз с Неоновых Вершин, Конеград казался темной полосой у подножия Клинка, захолустьем, вымирающим с наступлением темноты. Сейчас Кильон понял, сколь ошибочно это мнение, и ощутил в душе холодок от ломающихся предрассудков.
Но едва глаза привыкли к свету масляных ламп, темные подворотни начали выдавать свои секреты. Стоило, взглянув вверх, уловить ослепительное сияние ярких красок – символа Неоновых Вершин – и становилось понятно, почему жители Конеграда носят широкополые шляпы даже ночью. Им не хочется смотреть вверх, не хочется лишний раз вспоминать о зоне, где есть быстрые машины и электрические диковины, о зоне, которую они мельком увидят лишь при Вознесении.
За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон понемногу изменил свое первое впечатление. Большинство домов оказались деревянными – из кирпича строили лишь муниципальные и коммерческие здания государственной важности. Сплошные развалюхи, латаные-перелатаные бесчисленное множество раз! Новое возводилось прямо на обломках старого. Улицы и дороги были на удивление узкими, даже если принять во внимание, что единственной тяговой силой были кони. Домов выше чем в четыре-пять этажей не просматривалось. Они нависали над улицами, едва не касаясь стоящих напротив. От такого зрелища голова у Кильона кружилась сильнее, чем когда он смотрел вверх на пятидесятиэтажные здания Неоновых Вершин. Точно любовники, слившиеся во французском поцелуе, дома соединялись крытыми эстакадами сомнительной прочности. Стены выкладывались из выкрашенных в черный цвет бревен, на стыках желтел уплотнитель. На каждой горизонтальной поверхности – залежи голубиного помета. В просветах между домами виднелись черные равнины, тянущиеся к основанию Клинка. Черноту разбавляли, а порой, наоборот, усиливали тусклые огоньки крошечных поселений, разбросанных тут и там до самого горизонта. Мерока и Кильон спустились в самый низ Клинка. Здесь спиральный выступ и основание разделяло менее половины витка.
Ужаснее всего был запах. За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон почувствовал его сразу. Накатывал запах торжественными фуговыми волнами, словно симфония. В основе «симфонии» лежала вездесущая вонь канализации, слагаемая из человеческой и животной составляющих. Следующий уровень занимала чуть менее гадкая химическая вонь заводиков по переработке сельхозсырья, скотобоен, коптилен, клееварен, дубилен. Кильон, вдыхая студеный воздух, каждый раз чувствовал дым. Он и не помышлял снимать второе пальто, за которое был очень благодарен Тальвару.
– Думал небось, чем ближе к земле, тем теплее, – заметила Мерока, когда Кильон повыше поднял воротник пальто. – Может, раньше так и было.
– А сейчас?
– Вокруг Клинка давно холодает. На Неоновых Вершинах это не чувствуется лишь из-за тепла нижних уровней. Теплый воздух поднимается на радость ангелам. А здесь видишь как? Ниже-то уровней нет. Отныне так и будет. Считай, мы еще счастливчики, на экваторе сидим. А на севере и юге холодина адская.
«Вдруг Земля и впрямь остывает? – подумал Кильон. – Вдруг никто из живущих среди света и тепла не обращает на это внимания?»
Как выяснилось, поздно вечером лошадей напрокат не возьмешь. К тому же Мерока предупредила, что целый день в седле отнимет немало сил и это их последний шанс нормально выспаться, пока с Клинка не спустились. Девушка нашла комнату над игорным домом, неподалеку от конюшен, где она обычно брала лошадей. В комнатушке стояли две железные кровати с ветхими простынями, из окна немилосердно дуло, этажом выше в половом настиле кто-то носился туда-сюда, словно выполняя задания из длинного списка. Только разве это важно? Мерока вымыла руки и ополоснула лицо в старой ржавой раковине, примостившейся в углу. Потом сняла куртку, легла на кровать и тотчас заснула. Кильон погасил масляную лампу, снял пальто, очки и шляпу. Усталость сжала его бархатными тисками.
Когда Кильон проснулся, за окном светило по-зимнему неяркое солнце. Мерока ушла. На подушке осталась вмятина – след ее головы. Ключ от комнаты лежал на тумбочке, рядом стояла докторская сумка. Кильон встал и потянулся, разминая онемевшее тело. Он разделся до пояса и умылся, дрожа от холода. Затем повернулся, чтобы рассмотреть спину в потускневшем зеркале над раковиной. Позвоночник просматривался с анатомической четкостью. Крылопочки, мягкие и бесполезные, напоминали сжатые кулачки, выпирающие сквозь кожу. Он оделся и водружал шляпу на голову, когда заметил на тумбочке у Мероки маленькую черную книгу.
Что-то заставило его взять книгу в руки. Черный кожаный переплет сморщился и истрепался, как его докторская сумка. Кильон открыл Библию с опаской, ожидая подвоха: сейчас в лицо ему что-то вопьется. Бумага была тонкой до прозрачности: сквозь страницы просматривались буквы, напечатанные на обороте. Текст был напечатан плотными столбцами, в начале каждого параграфа стояли цифры, отдельные места были выделены жирным шрифтом или курсивом. Книга показалась Кильону старше Мероки, хотя почему – он объяснить не мог. Он листал ее, и в шорохе страниц слышалось что-то заговорщицкое.
«В ту пору, прежде чем открылись им врата рая, мужи и жены ходили аки дети. Так изобильны были плоды и дары рая, что жили они по сорок лет, иные еще дольше. В ту пору была Земля теплой, зеленой и синею, не счесть было уделов ее».
На скрипучих ступенях, потом в фойе послышались шаги. Кильон быстро захлопнул книгу. В дверь постучали. Кильон едва успел вернуть Библию на место, как в комнату вошла Мерока. Он бросил взгляд на тумбочку – книга лежала иначе, чем прежде, девушка непременно это заметит.
– Пора ехать, – объявила Мерока. – Я коней раздобыла.
Она не глядя потянулась за Библией и, нащупав, сунула ее в карман куртки.
Глава 6
Кильон впервые видел лошадь так близко. Призрачно-белые создания, с нелепо-тонкими ногами, узкими мордами, настороженно косящими темными глазами и трепещущими алыми ноздрями, казались не от мира сего. Он затолкал свою сумку в свободный отсек одной из чересседельных корзин, вставил ногу в стремена и – наверняка неуклюже – взобрался на коня. Несмотря на седло, он ощущал нетерпеливую дрожь скакуна, который бил копытом о землю, готовый к отправлению. Кильон знал, что тело у коня большое, сильное, а разум не развит, но простейшие команды понять способен. Владелец конюшни показал, как держать вожжи и научил останавливать коня, если понадобится. Мерока поедет первой, а его конь, как заверили в конюшне, за ее скакуном хоть в обрыв последует.
Благодаря приему антизональных препаратов симптомы перехода пока не ощущались. Вскоре путешественники уже ехали по Конеграду, по склону выступа спускаясь на землю. Мощеные улицы обледенели, рысью не поскачешь: слишком опасно. Пару раз, когда конь спотыкался, Кильон в панике натягивал поводья. Однако того, похоже, возмущало вмешательство всадника в его дела, и Кильон быстро усвоил: лучше довериться коню.
Через пару часов езды Кильон заметил, что дорога больше не поворачивает, а за придорожными домами уровень поверхности не ниже того, на котором они сейчас. Он с содроганием понял: они спустились с Клинка и едут по самой земле. Никакой видимой отметки перехода не было. Даже если бы имелось четко определенное основание, место, где заканчивался спиральный выступ, за тысячи лет ветра и люди засыпали его грязью и мусором. Из Конеграда Кильон с Мерокой еще точно не выбрались, значит теоретически были досягаемы для врагов. Реальная территория Богоскреба тянулась намного дальше геометрических границ его основания.
Чем дальше они ехали, тем пустыннее становилось вокруг. Улицы расширялись, просветы между домами увеличивались. Деревья постепенно превращались в лес, подступающий к городской черте. На страже усеянных скалами холмов стояли бледные часовые – телеграфные башни. Их венчали изогнутые рейки семафорного устройства: они непрерывно двигались, посылая сигналы следующей башне в цепи, – так новости и разведданные отправлялись далеко за пределы Клинка.
Теперь лошади скакали не по мостовой, а по утрамбованной земле. Опасность поскользнуться миновала, и Мерока изредка пускала коня рысью. Кильон неуклюже трясся в седле, пока чисто случайно не поймал ритм скачки. Он больше не мерз: и конь здорово грел, и физическая нагрузка помогала. Сейчас они ехали под несущими канатами, закрепленными на деревянных столбах. Бесчисленные корзины, груженные заготовленными дровами, поднимались на Клинок. Сотни канатных систем, подобных этой, кормили ненасытный Богоскреб топливом. Тянулись они со всех сторон, через бескрайние леса. Часть дров сгорала в печах Конеграда, другая – в бойлерной Тальвара, оставшееся – в электростанциях Неоновых Вершин. Корзины скрипели, и казалось – запас дров неистощим.
Через три часа скачки Кильон впервые почувствовал, что антизональные перестают действовать. Он принял еще одну таблетку и крикнул Мероке, чтобы она поступила так же. Но препарат не устранил зонального недомогания полностью. Опомнившись, Кильон глянул на механические часы, которые дал Тальвар, и увидел, что стрелки отклоняются. Выходит, они уже неподалеку от границы зоны.
Близился полдень, бледно-желтый диск солнца поднялся на максимальную высоту. Впереди маячил допотопный перевалочный пункт с дюжиной привязанных лошадей. За ним дорога становилась еще хуже. Кильон рассмотрел заросшие травой разломы и глубокие рытвины, появившиеся, судя по виду, лет сто назад.
Выяснилось, что дальше лошади не пойдут. Смену зон животные переносят намного хуже людей, а антизональные в ветеринарии – тема совершенно неисследованная. Кильон чувствовал: его лекарственный арсенал принесет коням больше вреда, чем пользы, да и Мерока оплатила поездку лишь до перевалочного пункта. Они спешились, привязали лошадей к свободным колышкам, вытащили из корзин свои вещи и зашли в помещение, чтобы перекусить. Наскоро поев, запили еду крепким кофе и собрались в путь.
Границу они пересекли по канатной дороге: влезли в корзину, пустой возвращавшуюся в лес. Так получилось быстрее, чем пешком, хотя пришлось карабкаться на шаткую платформу и забираться в движущийся контейнер. Задачу облегчила дверца с боку корзины. Придерживая шляпу, Кильон смотрел сверху на перевалочный пункт. Оказывается, он был двигателем канатной системы: в поле за ним табуны коней крутили огромное колесо, подсоединенное к системе.
– Я должен проверить твой уровень зонального недомогания, прежде чем мы пересечем границу, – сказал Кильон девушке.
Корзина, в которой они сидели, раскачивалась от ветра и жалобно скрипела.
– Все будет нормально, – отмахнулась Мерока. – На другой стороне полегчает. Раз ты в Парограде выжил, то и тут справишься.
– А техника там работает?
– Большей частью – да. Но техники не много, а имеющаяся зачастую попадает не в те руки. Ты еще не в безопасности.
После Неоновых Вершин для Кильона это был третий переход и, пожалуй, самый легкий. Впервые окружающая среда изменилась в лучшую сторону, приблизилась к привычным для него условиям. Уровень зонального недомогания следовало проверить у них обоих, но Кильон чувствовал: на внутриклеточном уровне его тело вздыхает с облегчением. Они словно поднялись на высокую гору, надышались опасно разреженного воздуха, а теперь снова спускались. Кровь так и пела у него в жилах.
– Я даже не представляю, куда мы попали. – Он неловко улыбнулся, признаваясь в своем невежестве. – Как называется это место, какую территорию занимает, кто здесь правит?
– Сказать мне особо нечего, Мясник. Здесь просто зоны, большинство протяженностью в сотни лиг, некоторые – больше. Та, где Напасть… О ней пока не будем. Правительства и Пограничного комитета здесь нет, да и, если подумать, нет ничего похожего на закон и порядок. Есть несколько городов вроде Гнезда Удачи, которые живут за счет заготовки и экспорта дров и огнесока на Богоскреб. Ну, еще несколько караванов торговцев-кочевников. Вот и вся цивилизация. Ясное дело, черепа не в счет.
– Кто такие черепа?
– Если нам повезет, ты об этом не узнаешь.
Покачиваясь, корзина доползла до перевалочного пункта с другой стороны границы. Он отличался от конеградского разве что большей примитивностью и заброшенностью. Когда приблизились к платформе, Мерока распахнула дверцу, и они выпрыгнули из корзины. Девушка едва успела ухватить Кильона за рукав: тот потерял равновесие и чуть не упал за невысокий бортик платформы.
– Да ты под своим костюмом сущий скелет, – проговорила она, медленно отпуская Кильона.
Они снова взяли напрокат лошадей и целый день скакали на запад от Клинка. Садящееся солнце щедро дарило золотисто-медовое сияние, но ни намека на тепло. Кильон поплотнее закутался в пальто и натянул шляпу почти до самого носа. Руки, сжимающие вожжи, окоченели.
Он дремал, убаюканный мерным шагом коня. Внезапно Мерока остановилась. Конь Кильона замер прежде, чем тот успел натянуть поводья. Опустив голову, конь так разочарованно нюхал сухую мерзлую землю, словно ожидал обнаружить зеленую траву. Ветер взметал пыль у него под копытами.
Путь они проделали немалый. В какой-то момент тропа отклонилась от канатной системы и проложила по равнине собственный извилистый маршрут. Остались позади редкие деревушки, перелески и рощицы, но до настоящих лесов было еще далеко. Последнюю пару лиг тропа немного поднималась, а теперь начался каменистый склон, усеянный валунами. Через несколько сот пядей тропа сливалась с дорогой, которой, судя по виду, часто пользовались. Мелово-желтую поверхность изрезали колеи повозок, но сейчас никого не было видно.
– Мы на месте, – уверенно объявила Мерока. – К утру подоспеют твои новые сопровождающие. Следующая остановка – Гнездо Удачи.
– При условии, что Фрей передал поручение.
– Фрей не подведет. В любом случае что-нибудь да придумаем. – Мерока вытащила ноги из стремян и тяжело спрыгнула на землю. – Все, привал! Условия не ахти, но потерпишь. – Она начала распаковывать переметную суму. – Если кого увидишь – сразу прячься.
Кильон кивнул, спешился – еще тяжелее Мероки – и вытащил из своей сумы все нужное для ночлега. Его конь фыркнул и побрел было прочь, но Кильон схватил узду и резко дернул: Мерока делала именно так. Девушка уже осматривала ложбинку в тени огромного, как дом, валуна, не заметную ни с тропы, ни с дороги.
Они разложили подстилки, соорудили из седел подушки и приготовились спать под открытым небом. Кильон знал: холодно будет даже под толстым одеялом, но утешался, что мерзнуть придется только одну ночь.
– Хочешь – спи, – проговорила Мерока таким тоном, будто сама спать не собиралась. – А хочешь – перекуси, если устроит холодное. Огонь разводить слишком рискованно.
Кильон огляделся и понял ее опасения. К ночи распогодилось. В западной части неба ярко сияла Венера, в восточной – поблескивал зловещий Марс. Скоро покажется одна из половин Луны, но пока еще просматривался Млечный Путь – россыпь звезд, жемчужным мостом перекинувшаяся через небосвод. В общем, для любителей астрономии ночь прекрасная, для желающих затаиться – не очень. Даже если развести костер в укромном месте, дым будет виден издалека и привлечет ненужное внимание.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, Мясник. Ты о себе беспокойся. – Сняв с коня узду, Мерока накинула на него кожаный недоуздок, в котором тот мог пощипать то немногое, что разыщет. Веревку она не привязала, оставив волочиться по земле. Конь воспримет это как сигнал и далеко не уйдет.
У его спутницы аппетита не было, и Кильон принялся за паек в одиночку, не переживая, что еда холодная и несвежая. Пока он ел, стемнело еще больше. Изредка над головой проносилась летучая мышь или ночная птица, то и дело слышалось сопение любопытного зверька, копошащегося во тьме. Наверняка вокруг рыскали твари куда опаснее, но Мерока не волновалась, и Кильон последовал ее примеру. В любом случае кони почуют хищников и предупредят.
Спать не хотелось, и Кильон бродил вокруг их маленького лагеря, пока не поднялся на возвышение пядей в шесть.
– Далеко не забредай, – негромко окрикнула его Мерока.
– Только посмотрю, куда мы заехали, – отозвался он.
С тех пор как они спустились на поверхность земли, Кильон почти не оглядывался на Клинок, предпочитал думать о трудностях путешествия и не вспоминать, сколь крохотный отрезок они преодолели. Теперь он чувствовал, что первый этап его бегства близится к концу, и решил посмотреть правде в глаза. Утром он будет среди друзей – по крайней мере, среди тех, кто приютит и оценит его умения.
Лишь пятнадцать лиг отделяло их с Мерокой от основания Клинка, максимальная ширина которого была тоже пятнадцать лиг. Со стилобата он тянулся в небеса, плавно сужаясь до трети лиги в пятидесяти лигах над землей. На этой высоте Клинок не обрывался. Сохраняя ширину в треть лиги, он уходил выше. Черная, тонкая, как перо, колонна пронзала атмосферу и исчезала в непроницаемом космическом вакууме. Даже неосвещенный Клинок выделялся бы на фоне темнеющего пурпурного неба. Однако большая его часть ослепительно сияла огнями цивилизации.
Городские огни сияли и переливались. Кильон разглядывал Клинок снизу вверх, определял зоны и их внутренние области по карте, которую помнил наизусть, учитывая, что с другой позиции легко ошибиться и в знакомых масштабах, и в знакомых высотах. Он вроде бы отыскал Неоновые Вершины, которые начинались лигах в пяти-шести от основания и заканчивались там, где неоновое сияние встречалось с ослепительно-яркими холодными огнями Схемограда. Под Неоновыми Вершинами остывающими углями мерцали огни Парограда, а еще ниже Конеград фактически тонул во мраке: его костры и факелы едва виднелись издали. Спиральная поверхность Клинка – втой выступ, по часовой стрелке восходящий от основания к вершине, – просматривалась только там, где ее подчеркивали массивы домов или бледный поднимающийся вектор электропоезда. Лишь считаное число домов дотягивались от выступа одной зоны к следующему.
Максимально широкий у основания, выступ сужался параллельно сужению самого Клинка. Даже с небольшого расстояния городские зоны напоминали тонкое световое покрытие, люминесцентную обмотку на винтообразной колонне. Не верилось, что люди способны жить и работать на тех высоких ярусах, что они не терзаются вечным страхом о бессчетных лигах, отделяющих от земли. Просто какое-то массовое бегство от реальности! Однако на самом Клинке все ощущалось совершенно иначе – и на Неоновых Вершинах, и в Парограде, и даже среди мерцающей плазмы Схемограда. Как ни сужались ярусы, для частой сети улиц места хватало. Края обычно загораживал как минимум один ряд зданий, поэтому страхи забывались без особых усилий. Разумеется, на каждом витке вокруг Клинка выступы поддерживала стена, но чаще всего эту роль играла темная скала, нависающая над улицами и домами, либо ее маскировали баррикады высоких сооружений для лифтов и фуникулеров. В большинстве случаев удавалось не думать ни о стене, ни о зонах, «парящих» в вышине.
Метка, сингулярная точка[4], где зоны сжимаются с невероятной, недокументируемой компактностью, лежала в недрах стилобата и сейчас оказалась на уровне глаз Кильона. Он представлял ее кипучим, бурлящим узлом, из которого исходили зоны, постепенно становясь больше и стабильнее в тектоморфизме. Их глубинная сущность – то есть уровень технологического развития каждой, – насколько удалось установить, определялась случайными факторами. Но будь случайность единственным фактором, развитые и неразвитые общества существовали бы вперемешку, безотносительно к их вертикальному расположению. Ничто не объясняло, почему ангелы занимают высоты Небесных Этажей или почему кони – главная тягловая сила у основания Клинка. Впрочем, дело было скорее в некоем реальном порядке вещей, чем в простом стечении обстоятельств. Об этом говорили темные пятна на освещенной поверхности Клинка – места, где никто не жил и ничто не двигалось. Такие мертвые участки имелись на всех без исключения Этажах, вплоть до Небесных.
Зоны определяли основные уровни развития, но сам технологический потенциал еще не гарантировал, что зона пригодна для жизни людей. Зона вроде Конеграда, где ничего сложного не работало, могла существовать лишь у основания Клинка, где имелось самое необходимое – воздух, вода, источники тепла. Все добывалось и перевозилось простейшими устройствами. Плюс к тому возможность продавать сырье и товары в прилегающих к границе поселениях вроде деревушек, мимо которых проезжали Мерока с Кильоном.
По тем же причинам ангелы и другие постлюди, хоть и могли существовать ниже Небесных Вершин, ничего от этого не выигрывали и, вполне логично, не желали дышать тем же воздухом, что примитивные недочеловеки. Они жили на недоступной другим высоте и с упоением парили там, где небо ярко-синее, а теплый воздух, поднимающийся с нижних уровней, создает идеальные условия для полетов. Кильон видел их и сейчас – крошечные точки, облетающие сужающуюся колонну, мерцающие, как последние тлеющие угли.
Он вспомнил ангела, который упал с тех высот на выступ Неоновых Вершин и чье предсмертное послание и привело его, Кильона, в эту глухомань.
От созерцания Клинка его оторвала Мерока. Девушка приблизилась неслышно, хотя вряд ли бы он расслышал ее шаги – настолько отрешился от всего вокруг. Кильон вздрогнул и заставил себя успокоиться.
– Тоска по дому – штука жуткая, – проговорила Мерока.
– Думаешь, я уже тоскую по дому?
– Тут и думать нечего. У тебя, Мясник, все на лице написано. Ты спрашиваешь себя: «А не перестраховался ли я? Может, следовало остаться?»
Ее тон задел Кильона.
– О том, чтобы остаться, речь не шла. Я хорошо понимал, во что ввязываюсь.
– Да у тебя комок в горле и слезы на глазах!
– Тебе виднее. – Кильон отвернулся, злясь, что позволил Мероке себя поддеть. – Чужую тоску по дому ты мигом подмечаешь, но не признаешься, что сама ее чувствуешь, так ведь?
– Замолчи, – велела Мерока.
– С удовольствием. Но лучше не затевай разговор, если особого желания разговаривать нет…
– Я сказала – тихо! Похоже, что-то приближается.
– Что-то? – севшим голосом пробормотал Кильон.
– Да, по дороге. – Мерока кивнула во тьму. – Разыщи коня и приведи его в лагерь. И смотри, шум не поднимай.
Далеко конь не ушел: помешала веревка. К лагерю он брел безропотно. Мерока привела своего коня, светлая шкура которого в свете звезд казалась призрачной. Лишь тогда Кильон расслышал в ночи стук копыт и колес, гул мотора и крики.
Коней они привязали там, где не увидят с дороги, а сами затаились у своих импровизированных постелей.
– По-твоему, кто это? – шепотом спросил Кильон. – Те, кого мы должны встретить?
– Нет, для них рановато.
– Может, поручение не так передали?
– Это не они. Объясняю: слишком много лошадей, слишком много колес.
Грохот усиливался, затихал, порой пропадал начисто, появлялся снова и каждый раз ближе. Обрывки разговоров распадались на части, которые Кильон вроде бы понимал. Выговор грубый, гортанный – слова усекались до одной гласной и выразительного рыка.
– Слушай, если кони напугаются и дело примет скверный оборот – прячься, – сказала Мерока. – Если все обойдется, я трижды выстрелю.
– А если я не услышу трех выстрелов?
– Что ж, тогда приятно было познакомиться.
Тут Кильон заметил движение: вдали мерцали факелы. Мерока медленно двинулась прочь от лагеря, потом замерла и припала к земле, глядя на место, где тропа соединялась с дорогой. Сейчас тропки напоминали ручейки ртути, мерцающие среди тенистого мрака. Раздался щелчок – девушка сняла пистолет с предохранителя. Ее силуэт был виден на фоне пурпурного горизонта, но, если Мерока не станет шевелиться, ее будет не отличить от валуна.
Пока лошади и повозки не приблизились вплотную, Кильон подбежал к Мероке, распластался рядом и вытащил ангельский пистолет.
– Зря это ты, – прошипела Мерока.
– Я с тобой. Если тебя убьют, сколько я один продержусь?
Девушка промолчала, и Кильону пришлось самому искать ответ на свой вопрос. Грохот и топот приближающейся процессии усилились, тьму рассеял свет факелов, отбрасывающих на дорогу мрачный отблеск. К шуму прибавились резкие звуки – вой двигателей и гудки. Кильон услышал грубый пьяный хохот.
Постепенно картина прояснилась. Впереди скакали всадники в красно-белых доспехах. Мускулистые тела коней почти полностью скрывались под хитро сочлененными пластинами, к которым для пущего эффекта привязали и прибили звериные кости. Верхняя часть лиц всадников пряталась под металлическими масками. Пустыми глазницами и оскаленными зубами маски напоминали черепа, а кое-где черепа действительно использовались. За авангардом, с сопровождающими на конях и самоходных аппаратах по обоим флангам, катились тяжелые повозки, запряженные где парой, а где и шестеркой лошадей. Большинство повозок состояли из широкой огороженной платформы с палаткой или деревянным домиком посредине. По краям платформы восседали бандитского вида охранники, вооруженные очень по-разному. У одних были мечи и пики, у других – пистолеты, ружья и ручные пулеметы. По углам повозок располагалась артиллерия – вращающиеся пушки или жуткие многоствольные картечницы со щитками и двуручными рукоятками. Часть всадников держали в руках треугольные вымпелы, знамена и флаги развевались над домиками в глубине повозок. Факелы – в руках у всадников или прикрепленные к повозкам – освещали процессию дрожащим оранжевым светом. Трициклы и квадроциклы, движущиеся в колонне, казались развалюхами, сваренными из металлолома. К опорным шасси крепились рамы с пулеметами, пиками и таранами. Трициклы и квадроциклы ехали быстро, словно не могли замедлиться до скорости коней и повозок. Они то и дело сворачивали, описывали кольца и восьмерки, подвеска постоянно их подбрасывала, ездки с трудом удерживались на сиденьях. Колонна приближалась, и Кильону казалось непостижимым, что их с Мерокой не заметят.
– Черепа, – прошептала Мерока.
– Те, с которыми мне не следовало встречаться?
– Ну, я надеялась, что мы не пересечемся. – Девушка держала пистолет прямо перед собой, у самого лица, почти касаясь земли. – Лежи смирно, помалкивай, глядишь, и обойдется. Похоже, они куда-то спешат. Черепа ищут приключений, только когда в драчливом настроении.
– Что это за настроение?
– Молчи!
Голова колонны поравнялась с ними. Шума и света хватало, и Кильон боялся, что вот-вот заржут спрятанные их кони, один или оба сразу. Вообще-то, черепа своим грохотом могли заглушить ржание, но охранники по углам повозок казались трезвыми и бдительными. Кильон сомневался, что здесь работают приборы ночного видения, но чувствовал себя яркой теплой точкой на фоне остывающей земли.
Однако колонна двигалась дальше, и коней Мероки и Кильона слышно не было. Мимо громыхали дюжины повозок, каждая на вид больше предыдущей. Последние лошадям тянуть было не под силу, поэтому использовались тракторы: черные громадины крутили металлическими маховиками, с фырканьем выбрасывая клубы белесого пара. Следом за тракторами двигались повозки с большими, как дома, клетками. За их прутьями жались друг к другу люди в лохмотьях, закованные в кандалы и связанные вместе.
– Пленные, – пояснила Мерока, словно это вызывало сомнения. – Черепа их покупают по дороге в городах и деревнях. А то и силой забирают.
– Они чем-то провинились?
– Кто да, кто нет. – Мерока помолчала. – А кто просто сбежать не успел.
– Что с ними будет?
– Ничего хорошего.
– Лучше скажи, Мерока. Хочу знать, чем рискую.
Девушка тяжело вздохнула, глядя на окутанную пылью и паром колонну.
– Некоторых, в основном женщин, черепа продадут в рабство или возьмут себе в услужение.
– Почему эти черепа такие?
– Большинство от природы угрюмые злыдни. Любой, кого выгоняют из нормального поселения – убийца, вор, насильник, – имеет отличные шансы оказаться среди черепов. Если поначалу новенькие лишь потенциальные психопаты, то потом, когда их напичкают дурью, на которой сидят остальные, начинают пускать слюни и щериться, будто с рождения идиоты.
Читать бесплатно другие книги:
