Автоликбез Гейко Юрий
— Гранд — это конь, ее воспитанник и друг.
По нашим с Машкой лицам режиссер понимает, что его сегодняшний визит не удался.
— Ужас вашей ситуации понятен, — ставлю я точки над «i». — Но Маша не сможет сниматься, потому что она беременна.
— Как? — режиссер удивленно смотрит на плоский живот моей жены. — И сколько уже?
— Второй месяц.
— Ничего страшного, мы все отснимем за май, и на экране ничего еще не будет видно.
— Причем здесь экран?! А о ней вы думаете? Как она поскачет на лошади? Не будете же вы утверждать, что в такой картине ей хоть немного не придется этого делать?
— Буду! Даю слово, что к лошади она и близко не подойдет: у нас есть прекрасная дублерша, мастер спорта и вылитая ваша жена.
И все же я говорю «нет» и вижу, как это Маше приятно. Режиссер идет в танковую атаку с применением химического оружия — коньяка, а потом — оружия особой разрушительной силы — лести. Он расписывает популярность моей жены, забыв под кого написан его сценарий, вскользь называет примерную сумму ее гонорара, добавив, что там она — «из кадра в кадр», и в конце концов клянется, что берет полную ответственность за наше будущее потомство.
— Смотри сама, — говорю я ей в конце концов, хотя и так уже все ясно.
Режиссер откланивается, а Дюжева обещает сегодня же прочитать сценарий и завтра утром позвонить.
— Ну что, собираем вещи? Разъезжаемся? — спрашиваю я, когда она с ногами и сценарием забирается в наш многострадальный спальник. — Дан приказ — ему на запад, ей в другую сторону?
Дело в том, что мне в это же время тоже уезжать руководителем прочностных испытаний в Никополь, под Днепропетровск. А потом у меня сессия на заочном отделении прозы Литинститута, из-за которой меня заменит на испытаниях сменщик. И вырисовывается шикарная перспектива — если я сдам сессию сейчас, досрочно, то смогу махнуть в мае к Машуньке на съемки, в Пятигорск!
В аэропорту я долго целую мою любимую беременную женщину и трусь о ее ухо щекой:
— Ты осторожнее там со своими конями.
— Ты осторожнее там со своими машинами, — отвечает она в тон, и я точно знаю, что ради того, чтобы хоть разик прижать ее к себе, я сдам что угодно, кому угодно и сколько угодно.
— Без зачетки не приму... — шепчет она озорно напоследок, и это «не приму» опаляет меня огнем.
Собственно, история эта начинается с того никопольского дня, в который было мне с утра плохо. В этот день мы не работаем — опохмеляемся после майских праздников. Сменщик мой должен прибыть через неделю. Почти половину положенных километров по булыжнику мои ребята откатали: в корсетах и шлемах две недели они со свистом утюжили на опытных машинах кусок ядреного булыжника, наводя страх па пожилое никопольское население и восторг — на молодое. Мои задачи — проверка их на трассе, ежедневный и тщательный осмотр каждой машины и замеры каждого нового миллиметра многочисленных трещин кузовов. Я их описываю, фотографирую, а потом, на заводе, по результатам и динамике разрушений пишу пухлый отчет с графиками и фотографиями, который является основой для принятия конструкторских решений.
Дело знакомое и любимое: побыл я годик каскадером, нашел свою жар-птицу и опять вернулся на завод, на сто тридцать пять рэ оклада. Из-за этих-то испытаний и рухнула моя первая семья. Честно говоря, она еще до Дюжевой рухнула: не хотела моя первая жена «жить, как в зале ожидания». А с Машей «в зале ожидания» оказывался чаще я.
Я хорошо помню этот поганый майский никопольский день — мне так мерзко!
Сначала я грешу на вчерашнее: полночи не спали, гудели, пьянствовали. Но к вечеру вдруг понимаю, что плохо не телу моему — душе.
Седлаю свою «блондинку», еду на почту и заказываю телефонный разговор с Пятигорском — номер режиссера у меня имеется.
Голос его растерян и суетлив.
— Юрочка, а Маша... Ее нет в Пятигорске.
— Почему, что случилось?!
— Нет-нет, ничего страшного, она... как бы это сказать... она улетела в Ленинград.
— Зачем?!
— Знаете, у нее что-то по женским делам, мы ей предлагали остаться, здесь врачи хорошие, но она ни в какую... — режиссер там, на конце провода, с трудом переводит дух и добавляет с облегчением: — Сейчас вам Аллочка подробнее объяснит.
Какая-то женщина охотно, с заметным удовольствием, но пересыпая фразы оханьями и аханьями, докладывает, что Маша упала с лошади, что у нее открылось кровотечение и она настояла, чтобы ее отправили в Ленинград, потому что там у нее знакомый гинеколог. Где, куда, фамилию — она ничего не знает, но может дать мне телефон второго режиссера, который там, в Ленинграде, ее встретит и все мне объяснит.
Машинально записываю номер и кладу трубку: какие сволочи — посадить беременную женщину на лошадь! Да я этому режиссеру!..
Знал бы я тогда, что снимали старт скачек. Машу попросили сразу же после него натянуть поводья и сказать: «Тпру!» и якобы конь остановится. Это был чистый идиотизм, потому что конь был спортивный, и когда прозвучал удар гонга и все рванули, он рванул тоже и понес — какое там «тпру». Маша вылетела из седла на полном скаку, беременная!..
Заказываю Ленинград. Второго режиссера. Жена говорит, что муж будет очень поздно, что о Дюжевой она почти ничего не знает, но вроде бы он ее встретил.
Встретил! О господи, а что дальше-то? Времени — шесть вечера, что делать, что делать? Да, я помню, Маша когда-то говорила мне про своего ленинградского гинеколога, но ни фамилии, ни адреса, что делать?
Запрыгиваю в машину, лечу в магазин, беру коньяк и две коробки шоколадных конфет, возвращаюсь на переговорный, но через служебный ход, и бухаю на стол все свои дары:
— Девочки, родненькие, у меня в Ленинграде жена загибается (тьфу, тьфу, тьфу!) — Марина Дюжева, актриса, вы ее знаете, помогите, девочки!
Лопочу, а сам понимаю, что безнадежно все это — сколько в Питере больниц!..
А девочки на Машину фотографию глянули, переполошились: «Знаем, любим ее!», усадили меня в зале, велели ждать.
Сижу и просчитываю: сейчас вернусь в гостиницу, соберу вещи, пару часиков вздремну, а к полуночи опять сюда, звонить второму режиссеру и потом прямо отсюда — в Питер...
— Молодой человек, Ленинград, третья кабина!
Я затравленно кручу головой: какой еще тут молодой человек звонит в Ленинград? Но никто с места не двигается, значит, вышел куда-то.
— Да вас же, вас! — кричит мне растрепанная и раскрасневшаяся девчонка из стеклянного окошка.
Бог мой, кто там на проводе — регистратура, справочная, дежурный врач?..
— Юрочка, миленький, каким чудом ты меня нашел? — слышу я родной слабенький голос. — Тут все переполошились, телефон мне в палату принесли, подключили.
— Машуня, девочка, что с тобой? Где ты?
— Сейчас уже все в порядке, не волнуйся.
— Как не волнуйся? Завтра праздники, кто тебе там стакан воды подаст? Слушай меня внимательно, завтра...
Гляжу на часы — семь. До Питера через Москву тысячи полторы верст, средняя — девяносто... — шестнадцать часов плюс час на поиск больницы — семнадцать. Если выеду в девять — в два часа буду там, плюс два часа на непредвиденные обстоятельства.
— Маша, завтра, в четыре часа дня выгляни в окно, поняла?
— Сумасшедший, зачем...
— Все, Машуня, целую тебя, пока!
Кладу трубку и потный, но счастливый влетаю к девчонкам и расцеловываю их в щеки, которые они радостно подставляют.
— Девчонки, вы волшебницы, я думал, что это невозможно.
А они, глупенькие, возвращают мне коньяк и конфеты: «Вы лучше ей отвезите». Еле-еле уговорил хоть одну коробку взять, попить чайку с конфетами за ее здоровье. Пожелали они и ей, и мне, и нам удачи — не перевелись на земле нашей хорошие люди.
С ревом, писком и визгом подлетаю к гостинице, швыряю в сумку вещи, объясняя по ходу дела ситуацию. Братва все понимает, но горой стоит за то, чтобы ехать рано утром.
— Ты же вчера почти не спал. Уснешь за рулем, и твоя Маша тебя не дождется.
Я знаю, что такое сон за рулем и на секунду задумываюсь: а может, и правда вздремнуть пару часиков, а в одиннадцать рвануть? Ребята не пикнут, не стукнут, дадут поспать. Но разве ж я усну сейчас?! Сердце колотится, как бешеное, — ехать, только ехать!
Мужики все понимают, потому что знают меня: много-много рук кидают в мой багажник пару полных канистр с бензином, воронку, свечи, ремень вентилятора, камеру, пару лампочек фар, хлеб, консервы, нож, минералку, бутылку водки — у кого что есть.
Пора. Я расцеловываюсь со своими верными бойцами, волками дорог и бездорожья, взревывает мотор моей «блондинки» и... выруливая, я задеваю передним подфарником чей-то бампер, стекло разбивается вдребезги.
— Плохая примета! — Меня вытаскивают из-за руля. — Оставайся!
— Мужики! — Я грохаюсь перед ними на колени. — Отпустите, Христа ради!!.
Четыре сноровистые руки — две снимают стекло подфарника с «боевой» машины, две — с моей, и через полминуты «блондинка» в порядке — вперед!
Я даже не выхожу из-за руля, не благодарю их, не целую молчаливые, все понимающие лица, потому что боюсь, что расплачусь, спазм в горле душит меня!
Только выехав на загородное шоссе, прихожу в себя и расслабляюсь — уф-ф! Врубаю маг, устраиваюсь удобнее: дорога длинная, но она началась, и с каждой секундой я ближе и ближе к Маше, разве тут уснешь?
Несмотря на спешку, сразу не порю, надо вкататься, к любой дороге надо привыкнуть, даже если ты на три минуты бегал в кусты пописать.
Ровно рычит мотор, мелькают кусты, столбы, встречные фары, и попутные машины пожираются «блондинкой» неотвратимо, словно судьбой. Лента шоссе стремительно летит навстречу. Машин уже мало, свет фар на спусках упирается в асфальт, на подъемах пялится в небо, убегает в поля на поворотах. Резина трещит на расплавленном за жаркий день гудроне, камни пулеметными очередями секут днище, отдаются даже через подметки, встречный ветер плотен, как подушка.
Часа через полтора чувствую, что веки слипаются. Что за черт, одиннадцать вечера, чего это я так рано расклеился, ишь, деточке спать захотелось!
На злости проезжаю еще минут двадцать — глаза слипаются сильнее. Делаю то, что нельзя, и это понимаю: трясу головой, вращаю плечами, ору песни, высовываю морду в окошко — хватает еще на пятнадцать минут: надо вставать. Ладно, вон ту вишневую «шестерочку» сделаю и встану, как раз деревня кончится.
Но «шестерка», с тех пор как ей в зад уперся свет моих фар, приближаться ко мне перестала. Наоборот — на прямой уходит! Знаю таких, они, как правило, среди частников считаются асами и действительно хорошо ездят. Но, ребята, это несерьезно — хорошо ездить и ездить так, как ездим мы, — две большие разницы.
Слегка концентрируюсь, топчу газ, мы влетаем в спящую деревню вместе, под сто сорок, и вижу, что вишневый зад с харьковскими номерами, бликующий от моего света, начинает приближаться. Оно и понятно — повороты начались.
Однако клиент попался крутой — в поворотах не тормозит, радиусы режет по-спортивному, но вот двигатель крутить до звона на второй и третьей не может. И в снос на «все четыре кости» на сухом асфальте в повороте не идет, а я иду. Двигатель у него сил на десять мощнее, поэтому на прямой мне за ним не угнаться.
Визг от наших баллонов — страшенный, обрушивается на спящие деревни так, что мне жутковато представить себя ее жителем, спящим в доме у дороги. Идет череда правых и левых поворотов — таких, что приходится втыкать вторую передачу.
Я достаю красненького, обхожу в хорошем левом третьем и до выхода из деревни делаю его метров на двести.
Обгоняя, вижу, что за рулем молодой парень в белой рубашке, скалится, а рядом девчонка — все ясно. Не по-джентльменски с моей стороны о парня ноги вытирать, но бой честный — у него под капотом зверей поболе.
Выскакиваем на прямую, смотрю в зеркало: ну что, укротился? Обычно, если жена рядом или просто человек, которому жить хочется, — водила успокаивается, когда его так круто обошли. В крайнем случае, его успокаивают. Но этот парень заводится всерьез — свет фар сзади нарастает. Значит, не жена. Ну давай потягаемся...
Концентрируюсь уже по-настоящему и вдавливаю акселератор в пол: сто пятьдесят, больше «блондинка» не может. Поворотов нет, машин тоже... ага, вот одна! Вторая! Родненькие, как же вы кстати, потому что я обхожу их, не сбрасывая. Отстал красненький, но потом медленно приближается. Все, дорога как линейка, сожрет, гад.
Сжирает и задиристо машет рукой — симпатичный парень. Отвечаю и я, хоть и не так весело. Ладно, далеко ты не уйдешь.
Как только он меня обходит, ухожу влево и буквально вдвигаю капот «блондинки» сразу за его вишневым задом, пытаясь влезть в его «мешок» — разряжение воздуха за машиной. Если идти не далее двух метров от его бампера, «мешок» всасывает, двигатель не надрывается и тратится раза в два меньше бензина. Мы на испытаниях колонной часто так ездим, бензин экономим. Но, естественно, без дальнего света и даже без ближнего, на подфарниках, потому что света впереди идущего хватает. К тому же передний, когда это чужой, начинает нервничать: в кинжальном свете фар — ощущение голого на витрине.
Получается. Правда, всего километра на три, а потом этот Ромео схитрил: плавно сбрасывает газ до ста двадцати, резко прибавляет, и «блондинке» не хватает мощей, чтобы в «мешке» удержаться. Совсем обнаглел. Пора бы уже и деревне быть. Вот и она. Все повторяется, и мы машем друг другу при обгонах.
Так мы и летим к Харькову — весело, с визгом колес и воем моторов. Хорошо, что парень в дурь не лезет и не «выпрыгивает из штанов», понимает, что «авось» здесь может слишком дорого стоить.
Какой там сон! Воспоминаний от него не осталось, я благодарен тебе за это, красненький. Очень жаль, что у тебя харьковские номера и ты вот-вот свалишь, а то бы мы с тобой до Москвы рекорд поставили.
— Во ч-черт! Откуда он здесь взялся?
Гаишник свирепо трясет жезлом поперек моего пути и красноречиво держится за кобуру. Ч-черт, помню я этот пост, как же я его проморгал, вот что значит азарт. Деревня была большая, и красненький сильно отстал, но сейчас его и видно, и слышно.
Сержант в меня неистово вглядывается и внюхивается, дышу ему в физиономию.
— Да трезв я, сержант.
— А чего нарушаешь? Колеса за пять километров слыхать.
— Да не нарушал я, — вру нехотя, без вдохновения. Пусть докажет — прибора нет, свидетелей нет. Он тоже, видать, это понимает.
— Вот что, товарищ водитель, — выхватывает из моих рук ключи. — У вас крайне усталый вид. Поспите здесь пару часиков, а потом поедете.
От такого поворота событий я теряю дар речи, но в это время останавливается «шестерка», и появляется мой спаситель — худой, улыбчивый.
— За что вы его остановили?
— А тебя это не касается, — сержант угрожающе повышает голос: — Сейчас и с тобой разберемся...
Парень молча раскрывает перед ним красные корочки, сержант сразу как-то подтягивается.
— Виноват, товарищ...
Третье слово он сглатывает, да это и понятно: КГБ есть КГБ.
— Старик, — объясняю я парню, — у меня жена в Питере загибается, в больнице, после операции, а сержант ключи забрал, ты устал, говорит, отдохни — ну какой тут отдохни!?
— Отдайте ключи, пусть едет, — говорит парень жестко и добавляет уже мягче: — Под мою ответственность, сержант, — он не уснет за рулем, я его знаю.
— Спасибо, друг! — тискаю я его крепкую ладонь.
— Счастливого пути, — он прячет корочки, улыбается: — Действительно в Ленинград?
— Да, действительно, с женой плохо.
— А как же ты из Москвы сюда попал?
— Испытателем на АЗЛК работаю, под Никополем новые кузова катали по булыжнику.
— Тогда все понятно, классно ездишь. Спасибо за тренировку. Но не рискуй, ладно?
— О’кей! — Я завожу двигатель.
И все опять повторяется, мы летим, как психи, а я от счастья еще круче прохожу повороты.
Вдруг под капотом — резкий металлический стук. Все. Финиш! Бросаю газ, парень со свистом меня обходит, я мигаю ему фарами. Безнадежно так мигаю. Но красненький тормозит, сдает задом.
— Что случилось?
— Отъездился, — поднимаю капот, гоняю двигатель на разных режимах, а он стучит, стучит... — Похоже, лопнул палец третьего поршня. Я раскрутил движок на всю и резко бросил сцепление — ударная нагрузка.
— Что теперь делать?
— Автосервис нужен... — Даже не психую, что не успеваю к Маше: я могу вообще заторчать здесь надолго, потому что запчастей к уфимскому мотору нигде днем с огнем не найдешь. Чувствую, как на меня бульдозером наползает усталость, нет сил даже шевельнуться.
— Вот что... — Парень пишет на клочке бумаги. — Мои телефоны. Помощь нужна будет — звони, не стесняйся. А сервис — вот он, доедешь?
Действительно, метрах в трехстах белое здание с неоновой вывеской: «Автоцентр». Оказывается, мы только что въехали в Харьков.
— Спасибо. Ты настоящий водила. И друг. Позвоню.
— Удачи! — Рубиновые огоньки «шестерки» растворяются в ночи.
Завожу инвалидный свой двигатель и осторожненько подкатываю к воротам станции. Глубокая ночь. Звезд полное небо. Нашариваю в багажнике бутылку водки, тушенку, хлеб, нож. Выпиваю залпом полстакана, закусываю, откидываю спинку и мгновенно проваливаюсь в сон.
Умение слышать свой автомобиль экономит большие деньги
Оказывается, есть люди, которые вообще ничего за рулем не слышат, а ведь звук в автомобиле — самый главный сигнал неисправности. Перегрев двигателя да падение давления масла — вот, пожалуй, и все неисправности, в которых звук не участвует, да и то поначалу, на той стадии, на которой еще возможно избежать серьезных последствий этих неисправностей. Во всех же остальных случаях о грядущей беде и о грядущих тратах водителя предупреждает звук.
Объективно слышать собственный автомобиль всегда непросто, потому что к нему привыкаешь. Тем более что звук какого-либо дефекта начинается постепенно, с нуля, и ухо водителя часто воспринимает его уже как необходимый атрибут родного автомобиля или попросту не слышит.
Я был свидетелем того, как остановилась колонна раллистов АЗЛК, едущих на чемпионат Союза в Эстонию, где-то на полпути. Один из гонщиков сказал товарищу: «Сядь за мою, не могу понять: как за сотню переваливаешь, похоже, что коробка шкворчит».
Они поменялись рулями и километров через сорок, остановившись опять, оживленно обменялись впечатлениями, рассказав друг другу все об их автомобилях.
Да, меняться рулями всегда очень полезно, потому что после этого гораздо острее чувствуешь недостатки или преимущества автомобиля собственного, и многие автопрофессионалы, как я убедился впоследствии, именно этот пример переносят на отношения полов, утверждая, что «побочные связи укрепляют семью: нет, моя все-таки лучше...»
Но не будем расслабляться: хотите, я вас потрясу, здесь, сейчас, около вашего собственного автомобиля? Пожалуйста: заведите двигатель, откройте капот, выньте масляный щуп, оботрите его чистой тряпочкой, вставьте его округлый конец в раковину вашего уха, а само ухо слегка заверните, прижав им снаружи эту самую округлость щупа. Всю эту конструкцию прижмите ладонью к голове и теперь осторожно, опасаясь вращающихся деталей и электропроводов, приставляйте конец щупа к различным частям двигателя — спереди, сзади, к клапанной крышке ... а? Каково? Как много звуков, верно? И какие они все разные.
Этот способ я перенял от раллистов, в полевых условиях он очень хорош. Еще лучше, конечно, иметь автомобильный стетоскоп с тонким штырем-щупом, приваренным к мембране, но его надо искать, покупать...
Таким способом легко отличить стук помпы от стука привода бензонасоса, стук лопнувшего поршневого пальца от стука шатунного подшипника и т.п.
Слушать ходовую часть своего автомобиля удобнее всего в тоннелях, в местах, где можно проехать рядом со стеной, сплошным забором. При этом надо обязательно опустить стекла: отраженный от стены звук не хуже любого импортного стенда расскажет вам о состоянии вашего автомобиля. Еще лучше, если эта дорога, которая рядом со стеной, — выбитая: все стуки подвесок будут как на ладони.
Перво-наперво научитесь отличать частоту вращения (биения) колес от частоты вращения двигателя, а обе эти частоты от колебаний кузова. На отечественных автомобилях это несложно: они, даже новые, достаточно шумят всеми своими агрегатами и узлами.
Самый популярный дефектный шум колес в России — «бу-бу-бу», отдающий, как правило, в руль. Это значит, что скорее всего ваши колеса имеют «шишку», «грушу» — вздутия боковин, являющиеся следствием скоростного переезда через выбоины и «контактной» парковки к бордюрам — это разрывы корда боковины.
Второй по популярности вариант — «восьмерка» покрышки, но в этом случае «бу-бу-бу» выражено нечетко, главным образом — биение руля и вибрация кузова.
Каждое колесо вы можете элементарно диагностировать самостоятельно: поднимаем его на домкрате и вращаем либо рукой, либо двигателем, если оно ведущее. Не бойтесь заводить движок и включать потом передачу, если одно из ведущих колес поднято, лишь бы надежно было застопорено противоположное колесо. Колесо вращается, смотрим на него спереди или сзади — вдоль оси автомобиля. Сначала смотрим не на покрышку, а на диск — его биение не должно ощущаться глазом.
Затем смотрим на бок покрышки: импортная резина вращается почти незаметно, не вибрируя, ну в крайнем случае ее борт ходит туда-сюда на 1,0 — 1,5 миллиметра. Наша, даже новая, резина грешит этим же дефектом на 2 — 5 миллиметров. Если получается больше — эту покрышку надо ставить на задний мост или в запаску.
Это мы с вами определили осевое биение колеса. Радиальное наблюдаем сбоку, и цифры все те же.
«Грушу», «шишку» мы увидим сразу, такое колесо годится только на выброс или в крайнем случае, если жизнь недорога, а денег мало, его надо разбортовать, наложить на «шишку» изнутри заплату из куска камеры и поставить это колесо назад.
Если особого биения нет, а руль все же трясется и, как правило, на какой-нибудь одной скорости (около 90-100 км/час), то это дисбаланс колес — неравномерное распределение массы колес. Дефект, надо сказать, очень неприятный, дискомфортный, убивающий всю прелесть автомобиля.
Устранить дисбаланс можно в любом металлоремонте, а можно и самостоятельно, прочитав главу «Сам себе сервисмен» этой книги, только предварительно надо запастись грузиками.
Пока колесо поддомкрачено, крепко возьмите его за бока (по горизонтали и вертикали) и покачайте вперед-назад: если есть стук, то это подшипник ступицы, его надо регулировать.
Стук амортизатора соответствует каждой ямке и выбоине. Если он глухой, то, значит, еще целы его резиновые втулки, которые тем не менее надо срочно менять, и ремонт тогда получится копеечный. Если же стук уже металлический, то вы рискуете потратиться на работы по приварке кронштейнов, проварке днища и т.п. Сами амортизаторы стучат довольно редко — в случае обрыва штока.
Как правило, из них вытекает жидкость (в этом случае тело амортизатора как бы черное, оно в масле). Обычно амортизатор стучит в местах своего крепления либо к подвеске, либо к кузову.
Шаровые опоры стучат при переезде через трамвайные пути, на череде крепких выбоин, а на больших выбоинах и неровностях они не стучат. Пальцы рулевых тяг, а также шестерни рулевого механизма (реечного и червячного) на выбоинах, переезжаемых в прямом направлении, не стучат, они проявляют себя только тогда, когда колеса вывернуты, и тем больше стучат, чем больше они вывернуты.
Дефекты двигателя, выражаемые стуками, не так уж и многочисленны: стук коренных подшипников коленвала, шатунных подшипников, стук цепи распредвала, стук клапанов, стук подшипников помпы (водяного насоса), подшипников генератора или визг его щеток. Есть, конечно, и еще стуки, но они достаточно редки, во всяком случае я их в своей автомобильной жизни не слышал. Лишь однажды довелось мне на 412-м двигателе услышать, как масляный щуп задевает за коленвал.
Самый распространенный стук двигателя — стук клапана, одного или нескольких, — сухой щелкающий металлический звук наверху двигателя, не меняющий ни тона, ни громкости с прибавлением оборотов. Не пугайтесь, найдите механика, который за час работы прямо на улице все сделает.
На многих станциях эта недорогая регулировка включается в ТО, которое стоит во много раз дороже и в полном объеме вам не нужно, но его придется делать именно из-за клапанов.
Второй по «популярности» стук — шелест, звон, грохот цепи привода распредвала. Цепь находится спереди двигателя, в его корпусе, сразу за вращающимися шкивами, и звук идет оттуда, но он очень разный — от чуть звонкого металлического шелеста до лязгания, когда уже цепь совсем болтается. Главная его примета — он меняется при прибавлении и сбрасывании газа. Если машина ваша не старая, цепь вы сможете подтянуть сами, действуя строго по инструкции по эксплуатации, там эта регулировка есть: пять минут работы. Если такая регулировка не помогла, значит, придется обращаться к специалистам и требуется либо замена цепи, либо замена натяжительного механизма. Однако двигателей с ценным приводом распредвала сейчас выпускается немного. В основном — с ременным, бесшумным.
Самые дорогостоящие стуки двигателя, а следовательно, самые неприятные — стуки шатунных и коренных подшипников коленвала. Они означают капитальный ремонт двигателя, стоимость которого примерно равна двум третям его цены. «Коренной» — «шатунный», «шатунный» — «коренной»? При этих словах размышляющего «дяди Васи» у любого автомобилиста леденеет в жилах кровь. В начальной стадии эти стуки едва слышны, что вселяет в вашу душу надежду: авось рассосется! Глубоко вздохните, откройте пробку для залива масла и приникните к отверстию ухом — четкий металлический стук из глубин двигателя не оставит вам никаких надежд.
При стуке коренного подшипника давление масла, как правило, падает. При стуке шатунного — не обязательно.
Звонкий щелчок под днищем заднеприводных «Жигулей» при трогании с места и резких переключениях передач — надо менять крестовину кардана.
Нормальная подвеска, как вы понимаете, работает бесшумно. Все дефектные звуки подвесок вызываются неровностями дороги. Об амортизаторе мы уже говорили. Как проверить, работает ли он? Для этого надо сильно качнуть соответствующее крыло: если машина качнется более одного раза, то амортизатор плохой, он практически сразу же должен гасить колебания.
Вибрация при торможении — довольно частый дефект жигулевских рабочих (обычно — задних) тормозных цилиндров. Их можно заменить, а можно разобрать и зачистить «бархатной» шкуркой зеркала цилиндров.
Если стук (хруст) появляется только при повороте, то неисправен либо подшипник ступицы одного из передних (скорее всего) колес, либо ШРУС — шарнир равных угловых скоростей (полуось), если автомобиль переднеприводный.
Звякание на неровностях в районе задних колес — это болтается распорная планка ручника. Колеса и барабаны надо снять, а планку развернуть на 180 градусов.
Очень часто на выбоинах и на поворотах звенят, стучат, скребут декоративные накладки, колпаки колес, которых в магазинах сейчас развелось множество, — попробуйте проехаться без них.
Непривернутое колесо тоже звучит очень разнообразно, его непросто диагностировать, но легко привернуть.
И все-таки самые неприятные и распространенные, хотя и неопасные звуки автомобиля, — дребезжание деталей салона или панели приборов. О борьбе с ним можно написать целый роман, но не буду. Главное, что даже «чайник» может отличить их от серьезных стуков агрегатов автомобиля, но от этого ему не легче — как с ними бороться?
Самые шумные в этом отношении — «Москвичи», «девятки», «восьмерки» и «девяносто девятые». Можно, конечно, «ловить» эти стуки и трески рукой, как блоху на диване: прижмешь, поймаешь — не стучит, не дребезжит, — значит, это оно. Намажешь потом мастикой, залепишь жвачкой, приклеешь скотчем — но это все не выход, а полумеры.
Кардинальный способ один — закупить листов семь тяжелой самоклеящейся листовой мастики типа «бостик», снять по летнему теплому времени со своей машины панель приборов, все обивки дверей и даже сиденья и полосками, кусочками, листами этой мастики проклеить все тяги, пластиковые детали, кожуха, внутренние стороны дверей, щит передка (это место, которое отделяет моторный отсек от салона), внутренние поверхности крыльев и днище автомобиля изнутри салона. Потом посадить на заднее сиденье грамотного друга-автомобилиста с блокнотом и ручкой и покатать его по брусчатке — пусть все стуки ищет и записывает, а вы их потом устраните.
Проверьте, не стучат ли двери; для этого снаружи автомобиля, в районе замка, резко прижмите дверь в глубь салона. Если люфт есть, возьмите отвертку, откройте дверь, чуть ослабьте винты приемной скобы замка, которая не на двери, а на кузове, и легкими ударами молотка сместите ее в глубь салона на величину люфта двери. Затяните винты и проверьте дверь — стука не будет. Вы не представляете, какой это даст эффект: машина станет просто бесшумной. Как «Мерседес».
Вот, пожалуй, и все об основных звуках.
Если слышишь вредный стук, то прибавь в машине звук
Начиналось все с помешанных автовладельцев, которые собирались на стоянках, врубали в машинах свое радио на все 12 вольт, слушали, у кого громче, разъезжались, хватались дома за динамики и паяльники, а затем собирались снова, чтобы опять врубить аппаратуру как следует. С тех пор забава превратилась в индустрию под названием Car Audio, у которой найдется музыка на любой вкус и на любой уровень музыкального развития. А уровень бывает разный.
Для него деньги имеют решающее значение — мало кто согласится сразу потратить на звук сумму большую, чем на более практичное для автомобиля приобретение, например на зимнюю резину. На самом деле для новичка важнее не сколько уплачено и за какую «музыку», а насколько грамотно она установлена в автомобиле. Можно располагать бюджетом в 200 — 300 долларов, потратить его на не Бог весть какую магнитолку и пару необидного качества коаксиальных динамиков и получить отличный звук. А можно заплатить вчетверо больше за дорогие новинки престижных брэндов и стать обладателем... системы для понта, которая едва пищит. Потому не сочтите за труд — сделайте усиленные полки и подиумы для динамиков (чтобы обивка не дребезжала), не поленитесь сфазировать все динамики (чтобы получить стерео) и выберите для установки спереди акустику получше и подороже, чем для установки сзади. И не пожалейте времени на правильную инсталляцию аппаратуры. Без этого любая, даже дорогая и престижная «музыка», — пустой звук.
Автозвуковики-любители тратят на свои автосистемы побольше — под полтора кило «зеленых». Они уже не верят на слово продавцам и своим умом пытаются разобраться, что подходит лучше — Sony, Pioneer или Kenwood. Вдобавок перестают пугаться больших басовых динамиков и усилителей. Как правило, любители осторожно тратят деньги и тоже не стремятся приобретать дорогую аппаратуру в красивых коробках, но предпочитают иметь в системе ужe элементы «настоящего Саг Audio»: компакт-дисковый чейнждер, сабвуфер, усилители; компонентные акустические системы с кроссоверами и твиттерами.
Вечная проблема любительского автозвука заключается в том, что на оговоренную выше сумму всего этого добра накупить сложно и чем-то приходится жертвовать. Тут еще прибавляются и траты на профессиональную инсталляцию с дополнительной самоизоляцией салона (300 — 500 долларов). Однако первый же удачный опыт переводит любителя в следующий автозвуковой класс.
У него одна забота: как добиться максимального качества звучания за те деньги, которые вложены в аппаратуру? Инвестиции в звук могут исчисляться 2 — 7 тысячами долларов. Процесс создания системы сопровождается мучительным выбором компонентов: что лучше — эта «голова» Clarion или та, Alpine, новый усилитель Precission Power или испытанный Crunch, необычные динамики Power Amper или супертехнологичные Infinity, басовые головки МТХ или ящичный «саб» В-52?
Заметьте, только профессионалы начинают использовать аппаратуру достаточно высокой ценовой категории, хотя некоторые из них прекрасно понимают, что разница в качестве звучания CD-ресивера за 250 долларов и за 500 окажется крайне незначительной, если в такой же степени недофинансировать и качество всех прочих устройств в системе.
Это уже не класс, а образ жизни. Автозвуковые соревнования с 1998 года стали регулярно проводиться у нас в стране. На них встречаются автовладельцы, которые тратят на музыкальную систему по пятнадцать тысяч долларов. Но победа не всегда достается им.
Находятся умельцы, которые способны заставить сыграть слабенькие усилители по двести долларов так, что никакому AC/DC не снилось. Впрочем, спортсмены, как правило, не скупятся и создают в своих демошоу-мобилях такое Саг Audio, что возле каждого из них собираются не только толпы зевак и любопытствующих, но и группами подходят коллеги «по цеху». Спорт требует жертв: в ход идет самая передовая и дорогостоящая аппаратура, весь набор технических ухищрений и секретов, уникальная отделка и сногсшибательный дизайн. Но такой High End от Карнеги-Холл уже не отличается ничуть.
Вы можете подумать, что все эти люди сумасшедшие? Не спешите с выводами — стоит вам проехаться на такой машине или хотя бы посидеть в ней, послушать звучание, вы будете потрясены. И не исключено, что после этого задумаетесь: а не вложить ли вам в аудиосистему вашего любимца долларов пятьсот-семьсот.
Вам надо ехать, а вы выпили
В этом вопросе полная неразбериха. Одни утверждают, что тот, кто выпил и сел за руль — преступник. Другие считают: «Смотря сколько выпил». Вы знаете, что во многих странах запах алкоголя у водителя — не криминал, лишь бы его содержание в организме не превышало установленных норм. Вероятно, у нас в России вскоре тоже примут подобные законы, а пока...
Пока передам вам свой опыт по этой части: вам надо ехать, а вы выпили, что делать? Как в таких случаях вести себя и машину? Как разговаривать с гаишником, если он вас остановит?
Если вы вынуждены ехать на выпивку и обратно за рулем, но не хотите пьянеть, то не ищите никаких заграничных или «кагэбэшных» чудо-таблеток, а наварите жидкой рисовой каши, бухните туда граммов сто сливочного масла да наверните все это перед выездом — эффект гарантирован. Этот же способ незаменим и вовсе без руля, в тех случаях, когда вы знаете, что придется много пить и вести себя при этом прилично.
Если выпивка застала вас врасплох, и вы не смогли к ней подготовиться дома, то имейте в виду: запах тем слабее, чем качественнее напиток и с меньшим количеством других напитков он смешан. Нет четко определенной дозы, которая была бы безопасна для «трубки» инспектора: они сделаны столь безобразно, что могут не среагировать на сто граммов водки и завалить вас после стакана пива. Поэтому главное — остановиться на той дозе, которая хотя и дает запах, но не влияет на лицо и глаза.
К тому же запах — вещь далеко не обязательная, его наличие зависит от строения клапана в пищеводе. Я знал людей, которые, приняв очень прилично, останавливались патрулями, но, поскольку лицом держали нагрузку, отпускались — от них совершенно не пахло.
Не пей за рулем — на капоте удобнее
(Совет бывалого)
Не жуйте от запаха мускатный орех, чеснок и мятные таблетки, для инспектора это верный сигнализатор пьяницы. «Шарики» — это тоже заграничная муть, надежнее перед поездкой выпить 20 граммов растительного масла, а еще лучше взять его с собой и выпить пару глотков в случае опасности, т. к. масляная пленка держится на пище и пищеводе минут 15 — 20.
Для возвращения домой не выбирайте закоулки и пустынные улицы, двигайтесь по магистральным, если на них еще осталось хотя бы небольшое движение, — избегайте быть одиночным автомобилем.
Имейте в виду, что выпившего — и с похмелья — водителя выдают потеющие стекла автомобиля. Если вас остановил инспектор, не ждите его в машине, где запах алкоголя всегда гуще, а выйдите ему навстречу и постарайтесь встать так, чтобы ветер не нес ваше «амбре» на него.
Не скидывайте со счетов удачи и то обстоятельство, что инспектор сам может быть «с запахом», в таком случае он сможет вас оценивать только по внешнему виду.
Если уж вас учуяли, не упрямьтесь, что «ни в одном глазу», а покайтесь, объясните, что было совершенно безвыходное положение, но не надейтесь, что платить не придется. Был в моей жизни единственный инспектор, которого я до сих пор помню. «Эх, сержант! — сказал я ему, когда попался по уши. — Я вот всю жизнь мечтал встретить такого гаишника, который посмотрел бы в глаза, все понял и отпустил. Я бы навсегда и имя его запомнил, и сыновьям его передал!» И что вы думаете — посмотрел он на меня внимательно и — отпустил. Я его за руки начал хватать:
— Как твое имя?
А он лишь отмахивался от меня, садясь в свою «канарейку».
Запомните — нет безвыходных положений! Эту фразу любил повторять мой институтский однокашник, хохмила-заводила Борька Пылаев, и всегда добавлял потом: «Есть только „безвходные“ — это когда в кабак не пускают».
Ну, в ресторан нелегко было попасть при социализме, а сейчас эту шутку не каждый и поймет, но обязан понять ее первую часть: нет безвыходных положений!
Контактность, контактность и еще раз контактность важнее любых денег и делает подчас чудеса. В качестве яркого примера расскажу историю, случившуюся со мной, в ней каждое слово — правда (но только не повторяйте мой опыт, пожалуйста).
... В тот вечер я набрался так капитально на радостях: вышла в «Комсомолке» моя статья, с которой меня весь день поздравляли, приходили в отдел кто с коньяком, кто с водкой, был даже один с чачей — хорошо помню: наш собкор по Грузии. Потом помню смутно: лесть великая штука.
Зима, поздний вечер пятницы — хорошо помню. Стал еще, идиот, развозить по домам коллег: одного к стеночке прислонил, кнопку звонка нажал и убег, чтоб с женой не встречаться. Другого... уже не помню.
Остался один — за руль, пытаюсь из чужого двора выехать на улицу, но мне все арки попадаются со ступеньками вверх. Мечусь по двору, как ошалелый, и вдруг, о счастье, арка! Я в нее, с размаху, а там тоже ступенечки! Только — вниз...
В общем, летанул я с них, как с трамплина, тяга акселератора на «Москвиче-2140» моем из резинки от удара вырвалась, движок ревет как бешеный, но — еду. Вижу, погоня сзади синим огнем полыхает — явно за мной. Ушел бы, может, я от них, если бы не тяга. А может, и счастье мое, что не ушел, — живой до сих пор. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо.
Милиционер машину свою передо мной — поперек, подходит, я тоже выхожу и встаю к ветру боком, как положено.
— Сколько выпил? — спрашивает он меня.
— А откуда ты знаешь? — я искренне удивлен его осведомленностью.
— А я видел, как ты через ступеньки летел, наше отделение как раз в том дворе — вот уж цирк ты нам устроил!..
— Ну и что? Я каскадер, я всегда через ступеньки прыгаю.
Пихают меня в «канарейку», один садится за руль моего «Москвича», и увозят меня в тот самый многострадальный двор, из которого я только что стартовал так позорно и недалеко.
Дежурный по отделению, майор с бычьей шеей и красным лицом, увидев меня, презрительно роняет:
— Еще одного алкаша привезли?
И у меня, журналиста центральной газеты, члена двух творческих союзов, почетного гражданина американского города Коламбус от негодования перехватывает дыхание:
— Товарищ майор, мы что ср... и с вами на одном километре, что вы со мной так разговариваете?
Теперь уже перехватывает дыхание у него и тоже, представьте, от негодования.
— Ну, мать твою, я тебя упеку по полной программе! — рычит он вслед мне, идущему в каталажку по стеночке.
Сижу полчаса, час, понимаю, что ситуация безвыходная: денег у меня — ни копейки. Трезвею помаленьку. Началась уже суббота — был у меня человечек для выручки, но разве в выходной его найдешь?
Наконец какой-то сержант сажает меня в «Жигули» с мигалками и куда-то везет, объясняя по дороге, что майор созвонился с центральной экспертизой ГАИ на проспекте Мира, в которой японская аппаратура показывает не только сколько выпил, но и чем закусывал. Там нас уже ждут.
Длинный коридор, мы в очереди на экспертизу третьи, ждем-с.
Читать бесплатно другие книги:
