Грёзы Февра Мартин Джордж
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Сент-Луис. Апрель 1857 года
Желая привлечь внимание портье, Эбнер Марш постучал по конторке набалдашником изящной трости из древесины пекана.
– Мне нужно увидеть человека по имени Йорк, – сказал он. – Джошуа Йорк. Во всяком случае, так он себя называет.
Портье, пожилой мужчина в очках, от внезапного резкого звука вздрогнул, но когда, повернувшись, узнал посетителя, расплылся в широкой улыбке.
– Да это же капитан Марш!.. Не видел вас вот уже полгода, капитан, хотя слышал о вашем несчастье. Ужасно, просто ужасно. Я здесь с тридцать шестого года, но такого льда не припомню.
– Не стоит говорить об этом, – с раздражением заметил Эбнер Марш.
Иной реакции он и не ожидал. Постоялый двор под названием «Дом переселенца» пользовался популярностью у речников. До той жуткой зимы Марш и сам регулярно захаживал туда пообедать. Однако после ледового затора он там больше не появлялся. И дело не только в ценах. При всем том, что Эбнеру Маршу нравилась еда, подаваемая в «Доме переселенца», он не испытывал ни малейшего желания встречаться с его завсегдатаями: лоцманами и капитанами, их помощниками, словом, речниками – старыми товарищами и старыми соперниками, которые, бесспорно, слышали о его неудаче.
Эбнер Марш в людской жалости не нуждался.
– Вы мне только скажите, в каком номере остановился Йорк, – не допускающим возражений тоном попросил он.
Портье нервно качнул головой.
– Мистера Йорка сейчас нет в номере, капитан. Вы сможете найти его в обеденном зале, он отправился перекусить.
– Как? В этот час?
Марш взглянул на богато украшенные гостиничные часы, затем расстегнул медные пуговицы своего кителя и вытащил из кармана собственный золотой хронометр.
– Десять минут первого, – не веря своим глазам, произнес он. – Так вы говорите, он ест?
– Да, сэр, именно. Мистер Йорк поступает так, как ему удобно. И он не из тех людей, которым можно ответить отказом, капитан.
Эбнер Марш, прорычав что-то, вложил часы в кармашек, молча отвернулся от стойки и размашистым тяжелым шагом направился через богато меблированный холл гостиницы к выходу. Человек он был крупный и к числу терпеливых не относился. Деловые встречи в полуночный час, судя по всему, не входили в его привычки. Свою трость Марш держал с прежним высокомерием, словно ничего не случилось.
Обеденный зал был почти таким же величественным и роскошным, как главный салон на большом пароходе – с хрустальными канделябрами, отполированными до блеска медными ручками и всем прочим. На столах, покрытых белоснежными скатертями тонкого льна, стояли приборы из лучшего фарфора и хрусталя. В обычное время зал переполняли бы путешественники и моряки, но в этот час столы были свободны, большая часть светильников не горела.
Полуночное свидание имеет одно преимущество, размышлял капитан Марш: по крайней мере не придется страдать от сочувственных речей. Возле кухонной двери о чем-то тихо переговаривались два чернокожих официанта. Не обращая на них внимания, Марш прошел в дальний конец зала, где в одиночестве трапезничал хорошо одетый незнакомец.
Мужчина не мог не слышать приближения капитана, но взгляда от тарелки не оторвал. Он сосредоточенно поглощал из фарфоровой миски фальшивый черепаховый суп. Судя по покрою длинного черного сюртука, к речникам незнакомец не относился. Он мог быть приезжим с Восточного побережья или даже иностранцем. Как заметил Марш, мужчина был довольно крупным, хотя, пожалуй, и не таким крупным, как он сам; сидя незнакомец производил впечатление человека рослого, но до размеров Марша явно не дотягивал. Поначалу из-за белых волос он показался Маршу стариком, однако, подойдя ближе, капитан заметил» что волосы не седые, а светло-пепельные. Незнакомец из старца сразу превратился в молодого человека. Йорк был тщательно выбрит. Его продолговатое холодное лицо не украшали ни усы, ни бакенбарды. Кожа почти такая же светлая, как и волосы. Кисти рук, как заметил Марш, оказавшись рядом со столиком, походили на женские.
Капитан постучал по столику тростью. Звук, приглушенный скатертью, получился приглушенным, не властно-требовательным, а нежно-просительным.
– Вы Джошуа Йорк?
Йорк поднял взгляд, и их глаза встретились.
До конца жизни Эбнер Марш не забудет мгновения, когда впервые взглянул в глаза Джошуа Йорка. Все мысли, которые он вынашивал, планы, которые строил, все поглотил водоворот глаз Йорка. В один миг не стало ни мальчика, ни старика, ни франта-иностранца; на смену им пришел Йорк, человек как таковой, источаемые им сила, могущество, мечта.
Глаза Йорка оказались серыми, удивительно темными для такого бледного лица. Казалось, их черные горящие зрачки тонкими буравчиками проникли в душу Марша и теперь оценивали, чего она стоит. Серая радужная оболочка словно жила своей жизнью. Она была подобна туману, вздымающемуся над рекой темной ночью, когда исчезают берега, когда не видно ни зги, и в мире ничего, кроме вашего суденышка, кроме реки и тумана, не существует.
В такие туманы Эбнера Марша посещали видения; они возникали внезапно и тут же рассеивались. Из бездонных колодцев глаз незнакомца на него взирал проницательный ум. Но в непроглядном сумраке тумана чувствовалось что-то и от зверя, темного, пугающего, прикованного к цепи и потому злобного и неистового. Смех и одиночество, жестокая страстность – все это одновременно отразилось в глазах Йорка.
И все же главным в глазах была сила, ужасная сила, беспощадная и безжалостная, как тот лед, который разрушил мечты Марша. Где-то в этом тумане Марш ощущал медленное движение льда, едва уловимое, и почти слышал жуткий скрежет парохода и надежд.
Эбнер Марш за свою долгую жизнь никогда не отводил взгляда первым. Казалось, он смотрит на Йорка вот уже целую вечность. Рука Марша с такой силой сжала трость, что он боялся переломить ее пополам. Но на этот раз капитану пришлось первому отвести глаза.
Человек за столиком отодвинул в сторону свой суп и, махнув рукой, сказал:
– Капитан Марш. Я ждал вас. Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне.
Голос у Йорка оказался густого, приятного тембра. По всему было видно, что он хорошо образован.
– Хорошо, – произнес Марш мягко.
Он отодвинул стул напротив Йорка и сел. Марш был крупного телосложения, шести футов ростом и весил не менее трех сотен фунтов. Его красное, усеянное бородавками лицо покрывала густая черная борода, которую капитан отрастил, чтобы скрыть сплющенный, вдавленный нос. Марша называли самым безобразным человеком на всей реке, и он знал об этом. В темно-синем капитанском мундире с двумя рядами медных пуговиц он выглядел внушительно и грозно. Но взгляд Йорка лишил его свирепости. Это фанатик, решил Марш. Такие глаза он уже видел у безумцев и проповедников, а также в истекающем кровью Канзасе у человека по имени Джон Браун. Марш не желал иметь ничего общего ни с фанатиками, ни с проповедниками, ни с аболиционистами, ни с трезвенниками.
Впрочем, когда Йорк заговорил, он перестал походить на фанатика.
– Меня зовут Джошуа Энтони Йорк, капитан. Джей Эй Йорк – официально, Джошуа – для друзей. Я надеюсь, со временем мы станем не только деловыми партнерами, но и друзьями. – В голосе его, не лишенном рассудительности, прозвучали сердечные нотки.
– Посмотрим, – сказал Марш неопределенно.
Серые глаза теперь показались ему отчужденными и немного озадаченными; то, что он видел в них раньше, исчезло.
Капитан почувствовал замешательство.
– Полагаю, вы получили мое письмо? – продолжал Йорк.
– Оно при мне, – ответил Марш и вытащил из кармана сюртука сложенный конверт. Поступившее предложение показалось ему невероятной улыбкой фортуны, спасением всего того, что он боялся потерять. Теперь Марш уже начал сомневаться. – Вы хотите, посвятить себя пароходному делу, не так ли? – спросил он и подался вперед.
Появился официант.
– Будете обедать вместе с мистером Йорком, капитан?
– Прошу вас, не откажите, – попросил Йорк.
– Полагаю, что присоединюсь к вам, – сказал Марш. Спору нет, выдержать взгляд Йорка трудно, но на реке не найти второго человека, кто мог бы состязаться с капитаном Эбнером Маршем в еде. – Я бы съел такого же супа и с дюжину устриц, не помешает и парочка жареных цыплят с картофелем и начинкой. Да не забудьте как следует поджарить их, чтобы образовалась румяная корочка. Принесите, также что-нибудь запить все это. Что вы пьете, мистер Йорк?
– Бургундское.
– Отлично. Бутылочку того же и для меня.
На лице Йорка отразилось изумление.
– У вас жуткий аппетит, капитан.
– Это жут-кий го-род, – тщательно выговаривая слова, произнес Марш, – и река здесь тоже жут-ка-я, мистер Йорк. Приходится поддерживать себя в форме. Здесь не Нью-Йорк, да и не Лондон.
– Это мне хорошо известно.
– Что ж, я очень надеюсь на это, раз уж вы решили заняться речным делом. Это са-ма-я жут-ка-я вещь на свете.
– Может быть, тогда перейдем сразу к делу? Вы владеете пароходной линией, занимающейся почтово-пассажирскими перевозками. Я хочу купить половину дела. Следовательно, ваш приход я могу расценивать как проявление интереса к моему предложению.
– Я более чем заинтересован, – согласился Марш, – и одновременно озадачен. Человек вы, похоже, умный, и надо полагать, что прежде чем написать мне письмо, навели соответствующие справки. – Для придания своим словам большего веса он постучал по столу пальцем. – Вы не могли не знать, что последняя зима практически разорила меня.
Йорк ничего не сказал, но что-то в его облике заставило Марша продолжить.
– Грузопассажирская компания «Река Февр» – это я, – продолжал Марш. – Я назвал ее так не потому, что обслуживаю только эту реку, что, кстати, не так, – а потому, что родился в верховьях Февра note 1 неподалеку от Галена. У меня было шесть судов, которые в основном занимались коммерческими перевозками в верхней части Миссисипи, из Сент-Луиса в Сент-Пол, с заходом в Февр, Иллинойс и Миссури. Дела шли отлично. Почти каждый год я увеличивал свою флотилию на один, а то и два новых парохода. Я уже подумывал о том, чтобы расширить сферу своего влияния до Огайо и, возможно, до Нового Орлеана. Но в минувшем июле на моей «Мэри Кларк» взорвался паровой котел, и она сгорела. Случилось это в районе Дубьюка. От нее ничего не осталось до самой ватерлинии. Сотни людей погибли. А этой зимой… эта зима выдалась жуткая. Здесь, в Сент-Луисе, у меня зимовало четыре парохода. «Николас Перро», «Данлейт», «Прекрасный Февр» и «Элизабет А». Новенькая, с иголочки, она прослужила мне только четыре месяца. Славное было судно. Почти триста футов длиной, с двенадцатью большими паровыми котлами. Быстроходная, как ни одно судно на реке. Я очень гордился своей «Леди Лиз». Обошлась мне в двести тысяч долларов, но, должен признаться, она стоила этих денег.
Тем временем принесли суп. Марш зачерпнул ложку и попробовал. Лицо его помрачнело.
– Слишком горячий, – сказал он. – Впрочем, ладно. Сент-Луис – вполне подходящее место для зимовки. Река замерзает здесь не сильно, и лед держится недолго. Нынешняя же зима выдалась непохожей на все остальные. Да, сэр. Все дело во льду. Река замерзла, как никогда. – Марш вытянул над столом огромную красную руку ладонью вверх и медленно сжал пальцы в кулак. – Положите в мою руку яйцо, и вы получите полное представление о случившемся, мистер Йорк. Лед с большей легкостью способен раздавить корабль, чем я яйцо. И когда он начал вскрываться, стало еще хуже. Вниз по реке, тесня друг друга, неслись огромные льдины, сметая на своем пути все: пристани, дамбы, лодки. Зима закончилась, и я потерял все свои суда. Все четыре. Лед отобрал их у меня.
– А страховка? – спросил Йорк.
Марш принялся за суп, громко втягивая его в себя. Поднося ко рту вторую ложку, он покачал головой.
– Я не считаю себя игроком, мистер Йорк. По этой причине никогда не доверял страховке. Это все та же игра – за исключением лишь того, что в ней ты ставишь против самого себя. Заработанные деньги я вкладывал в пароходы.
Йорк кивнул:
– Полагаю, все же одно судно у вас осталось.
– Осталось, – подтвердил Марш. Доев суп, он подал знак, чтобы подали второе блюдо. – «Эли Рейнольдз», маленькое суденышко водоизмещением в 150 тонн. Я использовал ее на Иллинойсе. Из-за того, что у нее незначительная осадка и она зимовала в Пеории, ледяного затора ей удалось миновать. Это все, чем я владею, сэр, все, что у меня осталось. Беда, мистер Йорк, в том, что «Эли Рейнольдз» немногого стоит. Купил я ее за двадцать пять тысяч долларов, и было это в пятидесятом году.
– Семь лет, – заметил Йорк, – не такой уж большой промежуток времени.
Марш покачал головой.
– Семь лет для парохода – весьма существенный срок. Большинство из них не выдерживают и четырех-пяти. Река просто пожирает их. «Эли Рейнольдз» построена лучше, чем большинство ей подобных, но старушке уже не долго осталось.
Тем временем Марш приступил к своим устрицам. Раскрывая створки раковины, он заглатывал их целиком, запивая большими глотками вина.
– Так что я совершенно озадачен, мистер Йорк, – продолжил капитан после того, как с полдюжины устриц исчезли в его желудке. – Вы говорите, что хотели бы купить половину моего предприятия, всю ценность которого составляет один-единственный жалкий, доживающий свое пароход. В письме вашем была обозначена цена. Слишком высокая, я бы сказал. Возможно, раньше, когда я владел шестью судами, грузопассажирская компания «Река Февр» и стоила этих денег. Но только не сейчас. – Он проглотил очередную устрицу. – Вам не окупить ваших вложений и за десять лет. Во всяком случае, с «Эли Рейнольдз». Она не в состоянии брать много груза или пассажиров.
Марш вытер губы салфеткой и посмотрел на своего собеседника, сидевшего по другую сторону стола. Пища помогла ему восстановить силы, и теперь он снова чувствовал себя самим собой и господином положения. Взгляд Йорка действительно чертовски пронзителен, однако бояться его совершенно нет оснований.
– Вам нужны мои деньги, капитан, – сказал Йорк, – и в то же время вы отговариваете меня… Не боитесь, что я найду другого партнера?
– Я так не работаю. – Марш тряхнул головой. – Я провел на реке тридцать лет, мистер Йорк. Когда я был мальчишкой, то сплавлялся на плоту до Нового Орлеана, потом водил паромы и плоскодонки. Только после этого пересел на пароходы. Я был лоцманом, помощником капитана, матросом, помощником судового машиниста и даже чертовым клерком. Чтобы узнать дело, надо перепробовать все. Но жуликом я не был никогда.
– Честный человек. – Йорк произнес это таким тоном, что Марш не мог понять, говорит тот всерьез или насмехается над ним. – Я рад, что вы посчитали возможным рассказать мне о положении вашей компании, капитан. По правде говоря, все это мне уже известно. Мое предложение остается в силе.
– Но почему? – сердито спросил Марш. – Только дурак выбрасывает деньги на ветер. На дурака вы не похожи.
Йорк не успел ответить – принесли очередные блюда. Заказанные Маршем цыплята были покрыты чудесной корочкой, именно так, как он любил. Отделив от тушки ножку, капитан с жадностью накинулся на нее. Йорку принесли толстый кусок жареной говядины, красной, с кровью, обильно политой соусом. Марш заметил, как тот проворно и ловко принялся расправляться с нею. Его нож легко вошел в мясо, как если бы это был кусок масла. Чтобы разрезать мясо, Йорку даже не требовалось делать пилящих движений, к каким обычно прибегал сам Марш, выполняя аналогичную работу. Вилку Йорк держал, как истинный джентльмен. Сила и изящество; удлиненные бледные кисти рук Йорка обладали и тем, и другим, и Марша восхищало это. Такие руки могли быть у женщины. Белые, но сильные, твердые, как клавиши большого рояля в главном салоне «Эклипса».
– Так что? – спросил Марш. – Вы не ответили на мой вопрос.
Джошуа Йорк минуту помолчал.
– Вы были честны со мной, капитан Марш. Я не стану на вашу честность отвечать ложью, как намеревался ранее. Но не стану и обременять вас правдой. Есть вещи, о которых я не могу вам сказать, вещи, которые вам не нужно знать. Позвольте мне в этой ситуации назвать вам мои условия, посмотрим, может статься, мы придем к общему соглашению. Если нет, расстанемся как джентльмены.
Марш распилил грудку второго цыпленка.
– Продолжайте, – попросил он. – Я вас слушаю.
Йорк отложил в сторону нож и вилку и сложил ладони лодочкой.
– Я, из своих собственных соображений, хочу стать хозяином парохода. Я хочу отправиться в путешествие по великой реке в комфорте и уединении. Я хочу быть на пароходе не пассажиром, а хозяином. У меня есть мечта, цель, если хотите. Я ищу друзей и союзников, но у меня есть враги, много врагов. Детали не должны вас волновать. Если вы будете настаивать на подробностях, мне придется лгать. Поэтому лучше не давите на меня. – Глаза-Йорка на мгновение стали жесткими, но он улыбнулся, и они сразу потеплели. – Единственное, о чем вам нужно знать, так это о моем страстном желании владеть пароходом и командовать им, капитан. Как вы можете догадаться, я не речник. Я совершенно не разбираюсь в судах, ничего не знаю о Миссисипи. Мои знания ограничены исключительно сведениями, почерпнутыми из тех немногих книжек, которые я читал и изучал в течение недель, проведенных в Сент-Луисе. Вполне ясно, что мне нужен коллега, кто-то, кто знаком с рекой и речниками, кто мог бы выполнять рутинную работу по обслуживанию судна, дабы я мог спокойно заниматься своими делами.
Кроме того, этот коллега должен обладать и другими качествами. Он должен уметь хранить молчание, так как я не желаю, чтобы мое поведение, которое бывает порой весьма своеобразным, стало предметом пересудов. Он должен быть надежен, так как управление судном я намереваюсь всецело передать в его руки. Он должен обладать отвагой. Мне не нужен слабак или человек суеверный, как не нужен и религиозный фанатик. Вы человек религиозный, капитан?
– Нет, – ответил Марш. – Меня никогда не интересовали библейские врали, как, впрочем, и я их.
Йорк улыбнулся.
– Значит, вы прагматик. Именно такой человек мне и нужен. Человек, который сосредоточился бы на своей части работы и не задавал лишних вопросов. Я очень ценю свой покой, и если иногда мои действия могут показаться странными, или непредсказуемыми, или предосудительными, мне бы хотелось, чтобы они не обсуждались. Вам понятны мои требования?
Марш задумчиво пощипал себя за бороду.
– Если да?
– Мы станем партнерами, – сказал Йорк. – Предоставьте юристам и клеркам заниматься вашей компанией. Вы же сами отправитесь со мной в плавание по реке. Я буду выступать в роли капитана. Себя вы можете называть штурманом, помощником капитана, вторым капитаном, кем угодно. Фактически управление судном я оставляю за вами. Сам я отдавать приказы буду не часто, но, когда это случится, повиноваться мне придется беспрекословно. С нами в путешествие отправятся мои друзья, проезд их будет бесплатным. Возможно, я посчитаю удобным найти им какое-нибудь полезное занятие на судне с определенным кругом обязанностей, который выберу по собственному усмотрению. Мои решения в этом плане обсуждению не подлежат. Во время путешествия я могу приобретать новых друзей, которых также вправе приглашать на борт. Ваша задача – относиться к ним гостеприимно. Если вы примете мои условия, капитан Марш, мы с вами быстро разбогатеем и в дальнейшем легко и с комфортом будем бороздить вашу реку.
Эбнер Марш рассмеялся.
– Что ж, очень может быть. Но это не моя река, мистер Йорк. И если вы думаете, что на старушке «Эли Рейнольдз» можно путешествовать в комфорте, то вы жестоко ошибаетесь, что поймете сразу же, как только ступите на ее борт. Это старая развалина с отвратительными условиями для проживания. Большую часть времени она перевозит иностранцев, которые едва набирают на самый дешевый билет. Они, как перекати-поле, мотаются с одного места на другое. Я не поднимался на борт «Эди» вот уже два года. Там командует старый капитан Йегер. В последний раз, когда я катался на ней, старушка отвратительно воняла. Если вам нужен комфорт и роскошь, лучше попробуйте купить «Эклипс» или «Джона Симондза».
Джошуа Йорк сделал глоток вина.
– Послушайте, – сказал он, – давайте уйдем отсюда. Мы можем пройти ко мне в комнату и обсудить дела там.
Марш предпринял слабую попытку протеста. «Дом переселенца» всегда славился отменным выбором десерта, и ему не хотелось бы пропустить его. Но Йорк проявил настойчивость.
Комната Йорка оказалась просторной и хорошо обставленной. Это был самый лучший номер в гостинице. Обычно его оставляли для богатых плантаторов из Нового Орлеана.
– Садитесь, – командным тоном приказал Йорк и указал Маршу на массивное кресло в гостиной.
Марш сел, а его хозяин тем временем удалился во внутренние покои. Минуту спустя он вернулся, неся с собой небольшой обитый железом сундучок. Водрузив его на стол, Йорк принялся открывать замок.
– Подойдите сюда, – сказал он Маршу, но тот уже поднялся с кресла и стад за его спиной. Йорк откинул крышку.
– Золото, – тихо пробормотал Марш. Он вытянул руку и потрогал монеты, потом пропустил их между пальцами, давая себе возможность полнее ощутить прикосновение мягкого желтого металла, его сияние и звон. Одну монетку он поднес ко рту я попробовал на зуб. – Как будто настоящее, – сказал капитан, сплевывая, и бросил монету назад в сундук.
– Десять тысяч долларов в золотых монетах достоинством в двадцать долларов, – заметил Йорк. – Кроме этого, у меня имеется еще два подобных сундучка, а также кредитные письма из банков Лондона, Филадельфии и Рима на суммы еще более значительные. Не отказывайтесь от моего предложения, капитан Марш, и вы получите второе судно, куда больше, чем ваша «Эли Рейнольдз». Или, может, я должен сказать, у нас будет второе судно? – Он улыбнулся.
Эбнер Марш намеревался отвергнуть предложение Йорка. Он очень нуждался в деньгах, но человеком был подозрительным и не привык к тайнам, а Йорк просил довериться ему полностью. Предложение выглядело слишком заманчивым; Марш не сомневался, что оно таит в себе какую-то опасность, и если он все же примет предложение, то ему ее не избежать. Однако сейчас, воочию увидев размер богатства Йорка, капитан чувствовал, как его решимость слабеет.
– Новое судно, говорите? – слабым голосом произнес он.
– Да, – ответил Йорк, – и вое это не считая обусловленной суммы, которую я намереваюсь выплатить вам за половину вашей доли в грузопассажирской компании.
– Сколько.. – начал было Марш Но во рту у него пересохло. Он нервно облизал губы. – Сколько денег вы хотите потратить на постройку нового корабля, мистер Йорк?
– А сколько нужно? – спокойно спросил Йорк.
Марш набрал пригоршню золотых монет, а потом раздвинул пальцы и позволил им высыпаться назад в сундук. Как они сияют, подумал он, а вслух произнес:
– Вам не стоит держать при себе столько денег, Йорк. Есть негодяи, способные убить человека всего лишь за одну такую монету.
– Я умею за себя постоять, капитан, – сказал Йорк.
Марш поймал его взгляд и невольно поежился. Он не позавидовал бы грабителю, позарившемуся на золото Джошуа Йорка.
– Не хотите немного пройтись со мной? До пристани?
– Вы не ответили на мой вопрос, капитан.
– Вы получите ответ. Только сначала пройдемся. У меня есть, что вам показать.
– Очень хорошо, – согласился Йорк.
Он закрыл крышку сундука, и золотое сияние, освещавшее комнату, сразу померкло. Внезапно она показалась сумрачной и тесной.
Ночной воздух был прохладен и влажен. Они шли по пустынным темным улицам, эхо гулко разносило стук сапог. Йорк двигался проворно и грациозно. Марш – с грузным достоинством. На Йорке был свободный лоцманский китель, скроенный наподобие плаща, и высокая старая касторовая шляпа, которая в свете неполной луны отбрасывала длинные тени. Марш кинул грозный взгляд в сторону темного проулка между унылыми кирпичными строениями, используемыми под склады, и постарался придать своему лицу достаточно свирепое выражение, чтобы отбить желание нападать у всякого, кто вздумает посягнуть на его достоинство.
На пристани теснились пароходы – не менее четырех десятков. Даже в этот ночной час там еще наблюдались признаки жизни. Грузчики, пристроившиеся у клетей и стогов сена, передавали из рук в руки бутылку с вином или курили глиняные трубки. На десяти или более пароходах горели иллюминаторы. Ярко светился пакетбот «Уэйндетт», над ним струился дымок. На палубной надстройке одного из большеколесных пароходов, где размещался капитанский мостик, партнеры заметили человека, который с любопытством рассматривал их. Эбнер Марш провел Йорка мимо него, мимо темной вереницы притихших судов с устремленными в звездное небо высокими трубами, похожими на ряд обуглившихся деревьев со странными соцветиями на вершинах.
Перед большим, витиевато украшенным большеколесным пароходом со сложенным на главной палубе грузом капитан наконец остановился. Даже в слабом свете неполной луны было видно, что судно великолепие. На всей пристани не было второго такого красавца.
– Да? – тихо, с уважением произнес Джошуа Йорк. Именно это решило дело (позже вспоминал Марш), – уважение в его голосе.
– Это «Эклипс», – пояснил Марш. – Видите, там, на рулевой рубке, обозначено его имя. – Он показал тростью. – Вы можете его прочитать?
– Вполне отчетливо. У меня превосходное ночное зрение. Это что, особое судно?
– Да, черт возьми, особое. «Эклипс» был построен в 1852 году, пять лет назад, но и сейчас выглядит великолепно. Стоит он триста семьдесят пять тысяч долларов. Во всяком случае, столько за него просят, и не зря. На этой реке никогда не было более крупного, более замечательного, более крепкого судна. Я облазил его вдоль и поперек, специально покупал на него билет. Поверьте мне, я знаю, что говорю, – подчеркнул Марш. – Размеры парохода – 365 футов на 40, его большой салон достигает в длину 330 футов. Уверен, что никогда ничего подобного вы не видели. В одном конце его помещена золотая статуя Генри Клея, в другом – Энди Джексона. Им все время приходится пялиться друг на друга. Там больше хрусталя, серебра и тонированного стекла, чем могла бы себе позволить лучшая гостиница, написанные маслом картины, яства, которых вы от роду не пробовали, и зеркала, такие зеркала!..
Но все это не идет ни в какое сравнение с его скоростью. Внизу, под главной палубой, скрыты пятнадцать паровых машин. Длина хода поршня – одиннадцать футов. Могу заверить вас, нет судна на реке, способного обогнать «Эклипс», когда капитан Стерджен дает ему пара. Он с легкостью может выжимать восемнадцать миль в час, когда вдет вверх по течению. В 53-м он даже установил рекорд по преодолению расстояния между Новым Орлеаном и Луисвиллем. Это время я знаю наизусть. Четыре дня, девять часов, тридцать минут, он на пятьдесят минут побил рекорд чертова «Шотуэлла», и это при том, что всем известно, какой быстроходный «Шотуэлл». – Марш повернулся к Йорку лицом. – Я надеялся, что моя «Леди Лиз» в один прекрасный день сменит »Эклипс», побьет его рекорд или придет за такой же короткий срок… У нее бы ничего не вышло, теперь мне это точно известно. Я просто обманывал себя. У меня никогда не было достаточно денег, чтобы построить корабль, превосходящий «Эклипс».
Вы дадите мне эти деньги, мистер Йорк, и тогда станете моим партнером. Вот вам мой ответ, сэр. Хотите получить половину компании «Река Февр»? Вам нужен молчаливый партнер, который тихо делает свое дело и не задает лишних вопросов? Прекрасно. Тогда дайте мне деньги на строительство такого судна, как это.
Джошуа Йорк долгим взглядом посмотрел на большеколесный пароход, безмятежный и спокойный. В темноте казалось, что он тихо парит над водой, готовый принять любой вызов. К Эбнеру Маршу Йорк повернулся с улыбкой на губах и отблеском неясного света в глазах.
– Идет, – только и сказал он и протянул руку.
Обнажив в косой улыбке кривые зубы. Марш заключил белую тонкую ладонь Йорка в свою мясистую лапу и пожал ее.
– Тогда договорились, – сказал он громко и стиснул руку со всей своей медвежьей мощью. Марш всегда поступал так, заключая сделки, чтобы примериться к партнерам, посмотреть, на что они способны. Руку он обычно не отпускал до тех пор, пока не замечал в глазах боль.
Но глаза Йорка оставались ясными, и его собственная ладонь крепко обхватила руку Марша с неожиданной силой. Чем крепче становилось пожатие, тем больше каменели под белой кожей мышцы, превращаясь в железные пружины, цепко обвившие руку Марша. С усилием сглотнув. Марш подавил желание вскрикнуть.
Йорк разжал ладонь.
– Пойдемте, – сказал он и чувствительно похлопал Марша по плечу, так, что тому стоило труда не зашататься. – Нужно еще обсудить кое-какие планы.
ГЛАВА ВТОРАЯ. Новый Орлеан. Май 1857 года
На Французскую биржу Билли Типтон по прозвищу Мрачный Билли прибыл сразу после десяти. В дурном расположении духа он наблюдал за продажей четырех бочонков вина, семи клетей сухого товара и партии мебели. Только после этого вывели рабов. Мрачный Билли молча стоял, уперев локти в длинную мраморную стойку бара, занимавшего половину окружности ротонды, и прихлебывал абсент. Тем временем торговцы на двух языках расхваливали свой товар.
Мрачный Билли был смугл, со страшным, как у мертвеца, вытянутым лошадиным лицом, изъеденным оспой, которой он переболел в детстве. Редкие каштановые волосы были покрыты чешуйками перхоти. Улыбался Мрачный Билли редко, а его глаза отливали пугающим льдистым цветом.
Эти глаза, холодные и опасные, служили Мрачному Билли своеобразной защитой. Французская биржа была серьезным местом, слишком серьезным, на его взгляд, к тому же Мрачный Билли терпеть не мог посещать ее. Располагалась биржа в ротонде отеля «Сент-Луис», под вздымающимся куполом, из центра которого на покупателей и продавцов лился поток дневного света. Купол в поперечнике занимал не менее восьмидесяти футов. Внутреннее помещение окружали высокие колонны, на которых были сооружены галереи. Потолок покрывала изысканная роспись, стены украшали живописные полотна. Перила и стойка бара изготовлены из цельного мрамора, полы и столы аукционных выкликал тоже были из мрамора.
Посетители отличались такой же изысканностью, как и убранство интерьера: богатые плантаторы с верховья реки, молодые денди-креолы из старого города. Мрачный Билли презирал креолов, презирал за их богатые одежды и высокомерный вид, за темные, надменные глаза. Он не любил появляться среди них. Креолы вспыльчивы и агрессивны, им ничего не стоит вызвать человека на дуэль. Порой один из этих молодых сосунков уже собирался наброситься на Мрачного Билли, полагая, что тот нарочно коверкает их язык и не так смотрит на их женщин. Им претил его самонадеянный американский дух, его сомнительная репутация, его неряшливость. Но стоило задирам увидеть взгляд холодных глаз Мрачного Билли, таящих в себе угрозу, как они тотчас отворачивались и ретировались.
И все же Мрачный Билли предпочитал покупать невольников на Американской бирже в «Сент-Чарльзе», где манеры были менее изысканными, вместо французского говорили по-английски, и он чувствовал себя спокойнее. Роскошь и великолепие ротонды «Сент-Луиса» не впечатляли его, единственное, что Мрачному Билли там нравилось, так это качество подаваемых спиртных напитков.
Тем не менее наведываться туда приходилось раз в месяц. Американская биржа вполне подходящее место, чтобы купить раба для работы в поле или кухарку, но чтобы найти девушку, с которой можно было бы поразвлечься, смуглолицую красавицу-октаронку того типа, который нравится Джулиану, нужно идти на Французскую биржу. Джулиану требовалась красавица, и только красавица.
Мрачный Билли поступал так, как хотел Деймон Джулиан.
Было почти одиннадцать часов, когда торговля вином закончилась, и торговцы начали выставлять к продаже живой товар из бараков, расположенных на Моро, Эспланаде и Коммон-стрит; мужчин и женщин, старых и молодых, а также детей. Удивительно много среди них было светлокожих и пригожих лицом. Имелись среди рабов и образованные и, как полагал Мрачный Билли, вероятно, некоторые говорили по-французски.
Всех их выставили на обозрение вдоль одной из стен. Несколько молодых креолов с самодовольным видом принялись бойко прохаживаться вдоль ряда, чтобы получше приглядеться к выставленному товару и обменяться впечатлениями. Мрачный Билли не тронулся с места и заказал себе еще порцию абсента. Накануне он посетил большую часть площадок, где расположились невольники, и знал, какой товар будет выставлен на продажу. Ему оставалось только ждать.
Один из аукционистов опустил на мраморную столешницу своего стола деревянный молоток; посетители аукциона тотчас притихли и выжидающе повернули к нему головы. Он смахнул рукой, и на упаковочную клеть, пошатываясь, поднялась молодая женщина лет двадцати – квартеронка с большими глазами и по-своему хорошенькая. Одета она была в платье из набивного ситца, волосы перехвачены зеленой лентой. Аукционист с энтузиазмом принялся расхваливать ее достоинства, Мрачный Билли без интереса наблюдал за ходом торгов, за тем, как за право сделать покупку бились два молодых креола. Наконец девушку продали за тысячу четыреста долларов.
Следующей шла женщина постарше, о которой было сказано, что она прекрасная кухарка. Ее тоже продали. Потом следовала молодая мать с двумя детьми; их продали вместе. Мрачный Билли продолжал ждать. Часы показывали уже четверть первого, и в зале биржи от покупателей и зевак стало тесно, когда появился объект, выбранный им накануне.
Звали ее Эмили, как объявил выкликала.
– Вы только посмотрите на нее, господа, – трещал он по-французски, – только посмотрите на нее. Какое совершенство! Давненько не было у нас такого лота. Уверяю вас, подобного товара вы не увидите еще много лет.
Мрачный Билли не мог не согласиться. На вид Эмили было лет шестнадцать или семнадцать, но выглядела она вполне сформировавшейся женщиной. Она стояла на возвышении и казалась несколько испуганной. Невзрачная простота платья только подчеркивала совершенство фигуры. У Эмили было красивое лицо – большие ласковые глаза и кожа цвета кофе с молоком. Джулиану она непременно понравится.
Торг оживился. Такая изысканная красота не интересовала плантаторов, однако шесть-семь креолов принялись энергично биться за девушку, взвинчивая цены. Можно было не сомневаться, что другие рабы уже просветили Эмили относительно ее дальнейшей судьбы. Она была достаточно прелестна, чтобы со временем обрести свободу и жить на содержании одного из молодых креольских щеголей в маленьком домике на Рэмпатс-стрит, во всяком случае, до тех пор, пока он не женится. Она будет посещать балы, устраиваемые для квартеронок в бальном зале Орлеана, носить шелковые платья и ленты и послужит причиной не одной дуэли. Ее дочери будут обладать еще более светлой кожей, а повзрослев, окунутся в такую же прекрасную жизнь. Возможно, состарившись, она научится делать изысканные прически или будет содержать пансион.
Мрачный Билли с невозмутимым лицом продолжая потягивать абсент.
Цена росла. Когда она достигла двух тысяч долларов, осталось только три покупателя. В этот момент один из них, смуглолицый лысый мужчина, потребовал, чтобы девушка разделась. Выкликала отдал короткую команду, Эмили осторожно расстегнула платье, и оно соскользнуло вниз. Кто-то отпустил непристойную шутку, по залу пробежал смешок. Девушка слабо улыбнулась, а аукционист ухмыльнулся и присовокупил собственное замечание. Торги возобновились.
Когда сумма превысила две с половиной тысячи, лысый отказался от дальнейшего участия в торге. Интересовавшим его зрелищем он и так уже насладился. У Мрачного Билли оставалось только два соперника, оба креолы. Они поочередно опережали друг друга, подняв цену до трех тысяч трехсот долларов. Тогда накал несколько снизился. Аукционист назвал окончательную цену, предложенную более молодым из них: три тысячи триста долларов.
– Три четыреста, – спокойно вставил его оппонент.
Мрачный Билли узнал его. Это был худощавый молодой креол по имени Монтрейль, известный игрок, и дуэлянт.
Второй покупатель покачал головой; аукцион заканчивался. Монтрейль с самодовольной ухмылкой смотрел на Эмили. За секунду до того, как молоток опустился. Мрачный Билли поднялся с места и, отставив в сторону стакан с абсентом, четко и громко сказал:
– Три семьсот.
Выкликала и девушка в изумлении подняли головы. Монтрейль и несколько его приятелей метнули в сторону Билли полные угрозы взгляды.
– Три восемьсот, – не унимался Монтрейль.
– Четыре тысячи, – сказал Билли.
Это была слишком высекая цена даже для такой красавицы. Монтрейль сказал что-то своим спутникам, и все трое, резко развернувшись на каблуках и не проронив больше ни слова, покинули ротонду.
– Похоже, я выиграл аукцион, – заметил Мрачный Билли. — Оденьте ее и подготовьте отправиться со мной.
Зал с удивлением пялил на него глаза.
– Не извольте сомневаться! – сказал выкликала.
Тем временем со своего места поднялся другой аукционист с молотком в руке и вызвал на помост другую красотку. Внимание присутствующих переключилось на нее. Торги на французской бирже продолжались.
Мрачный Билли Типтон провел Эмили длинной анфиладой круглого зала, и они вышли на улицу Сент-Луиса с ее фешенебельными магазинами. Прохожие и богатые путешественники бросали на них любопытные взгляды. От яркого дневного света у Билли заболели глаза, и он сощурился. В этот момент к нему подошел Монтрейль.
– Месье, – начал креол.
– Если хочешь говорить со мной, говори по-английски, – резко оборвал его Мрачный Билли. – Ты имеешь дело с мистером Типтоном, Монтрейль. – Его длинные пальцы нервно дернулись, и он пригвоздил креола своим ледяным взглядом.
– Мистер Типтон, – сказал Монтрейль на хорошем, без акцента, английском. Лицо креола слегка покраснело. За его спиной, вытянувшись в струнку, стояли два его спутника. – Я и раньше проигрывал девушек на аукционе, – сказал креол. – Хотя она и поражает воображение, я не считаю ее большой потерей. Меня оскорбила ваша манера ведения торга, мистер Типтон. Вы сделали из меня посмешище, подразнили победой и превратили в дурака.
– Ну-ну, – сказал Мрачный Билли, – ну-ну.
– Вы играете в опасную игру, – предупредил Монтрейль. – Вам известно, кто я? Будь вы джентльменом, я бы вызвал вас на дуэль, сэр.
– Дуэли запрещены, – заметил Билли. – Вы не слышали? А я не джентльмен. – С этими словами он повернулся к квартеронке, ожидавшей его у стены гостиницы, откуда она наблюдала за сценой. – Пойдем. – Билли свернул в переулок, и девушка последовала за ним.
– Вы за это ответите, месье! – крикнул ему вдогонку Монтрейль.
Мрачный Билли не обратил на угрозу ни малейшего внимания и свернул за угол. Двигался он быстро, и поступь его отличалась достоинством, которое не ощущалось внутри помещения Французской биржи. На этих улицах Мрачный Билли чувствовал себя вполне уютно; здесь он вырос, здесь прошел науку выживания. Рабыня по имени Эмили, шлепая босыми ногами по каменной мостовой, семенила за ним следом, стараясь не отставать. Вдоль улиц Вье-Карре тянулись кирпичные дома, некоторые бьыи покрыты штукатуркой. Над узкими тротуарами нависали красовавшиеся на каждом доме балкончики с изящными коваными перилами. Но сами дороги были немощеными, и прошедшие недавно дожди превратили их в грязное месиво. Вдоль тротуаров шли канавы, глубокие траншеи со стоячей водой. Оттуда несло вонью разлагающихся отбросов.
Они проходили мимо аккуратных маленьких магазинчиков и бараков для рабов с забранными тяжелыми решетками окнами, мимо элегантных отелей и прокуренных лавок, торгующих спиртным, где толпились свободные негры. Мимо тесных, с застоявшимся воздухом, проулков и просторных дворов с собственными колодцами или фонтанами, мимо высокомерных креольских матрон, окруженных свитами слуг и компаньонок, мимо группы закованных в цепи и кандалы беглых рабов, которые под пристальным наблюдением белого мужчины с холодным взглядом и кнутом в руках чистили сточные канавы.
Вскоре Французский квартал остался позади, и они вошли в более новый район Нового Орлеана, где проживали американцы. Мрачный Билли оставлял лошадь привязанной возле питейной лавки. Вскочив в седло, он приказал девушке идти рядом. Из города они двинулись в южном направлении и вскоре покинули главную дорогу. Останавливался Мрачный Билли только раз, чтобы дать отдых лошади и перекусить черствым хлебом и сыром, которые он извлек из притороченной к седлу сумки. Эмили он позволил напиться из ручья.
– Вы мой новый масса, сэр? – спросила квартеронка на удивительно хорошем английском.
– Надсмотрщик, – ответил Мрачный Билли. – Сегодня вечером ты познакомишься с Джулианом, девочка. Как стемнеет. – Он улыбнулся. – Ты понравишься ему. – После этого он приказал ей замолчать.
Из-за того что девушка шла пешком, двигались они медленно и достигли плантации Джулиана только к сумеркам. Золотистая местность поросла испанским мхом, идти по которому было тяжело. Дорога тянулась вдоль ручья, петляя в густой чаще. Они обогнули огромный высохший дуб и оказались на просторе. Впереди простирались поля, окрашенные в розовые тона мягкой вечерней зари. Тут же стоял дом.
На берегу протоки ютились старая, полусгнившая пристань и лесной склад. За большим домом сразу начинались лачуги невольников. Но рабов видно не было, и поля, похоже, несколько лет никто не обрабатывал. Дом, однако, оказался не столь велик, какими обычно бывают дома плантаторов, и не столь величествен. Это было довольно скучное строение квадратной формы из почерневшего дерева. Краска кое-где обсыпалась. Глазу зацепиться было не за что, если не считать высокой башенки со стеклянной галереей вокруг.
– Вот мы и дома, – пробормотал Мрачный Билли.
Девушка спросила, нет ли у плантации своего имени.
– Когда-то было, – ответил Мрачный Билли, – много лет назад, когда владел ею Гару, но он заболел и умер, он сам и все его распрекрасные сыновья. Теперь у нее нет имени. А пока закрой рот и поторапливайся.
К дому он подвел девушку окольным путем, остановился у своей двери с висячим замком и отпер ее ключом, который держал на цепочке на шее. В распоряжении Билли имелось три комнаты в части дома, отведенной для прислуги. Он втолкнул Эмили в спальню.
– Снимай одежку, – скомандовал Мрачный Билли.
Девушка негнущимися пальцами начала послушно расстегивать платье, в глазах ее светился страх.
– Не смотри так. Ты принадлежишь Джулиану, и я не собираюсь тебя трогать. Я нагрею воды. На кухне есть ванна. Смоешь с себя грязь и переоденешься. – Он открыл деревянный шкаф с искусной резьбой и извлек оттуда платье из темного бархата. – Думаю, подойдет.
Девушка вскрикнула:
– Я не могу надеть это! Такое носят только белые леди!
– Закрой рот и делай, что тебе говорят, – рявкнул Мрачный Билли. – Джулиан хочет, чтобы ты выглядела шикарно, девочка. – Он оставил ее и прошел на хозяйскую половину дома.
Джулиан с бокалом бренди в руках тихо сидел в большом кожаном кресле. В библиотеке было сумеречно, все вокруг покрывала пыль. Со всех сторон Джулиана окружали книги, принадлежавшие Рене Гару и его сыновьям. За многие годы к ним никто не притронулся. Деймон Джулиан к числу читателей не относился.
Войдя, Мрачный Билли, не произнеся ни слова, остановился на почтительном расстоянии. Первым заговорил Джулиан.
– Ну, что?
– Четыре тысячи, – ответил Мрачный Билли, – но она придется вам по вкусу. Юная, милая и нежная, красивая, по-настоящему красивая.
– Другие вскоре придут. Алан и Жан уже здесь. У них руки чешутся. Когда она будет готова, проводи ее в бальный зал.
– Хорошо, – быстро ответил Мрачный Билли. – На аукционе возникли кое-какие проблемы, мистер Джулиан.
– Проблемы?
– Креольский мошенник по имени Монтрейль тоже хотел купить ее, и ему не понравилось, как я его обставил. Боюсь, как бы он не проявил излишнего любопытства. Он игрок и все время околачивается в игорных залах. Не нужно ли мне позаботиться о нем как-нибудь темной ночкой?
– Расскажи мне о нем, – велел Джулиан.
Голос у него был тягучий, мягкий и глубокий, чувственный, богатый оттенками, как хороший коньяк.
– Молодой, смуглый, с черными глазами и черными волосами. Высокий. Говорят, дуэлянт. Крепкий мужчина. Сильный и худощавый, но со смазливым лицом, как у большинства из них.
– Я сам позабочусь о нем, – сказал Джулиан.
– Хорошо, сэр, – ответил Мрачный Билли Типтон и удалился на свою половину.
Стоило Эмили облачиться в бархатный наряд, как она сразу преобразилась. От рабыни и ребенка не осталось и следа; умытая и хорошо одетая, она стала юной женщиной таинственной, почти неземной красоты. Мрачный Билли внимательно осмотрел ее.
– Что ж, порядок, – сказал он. – Пойдем, ты отправляешься на бал.
Бальный зал был самой большой и величественной из комнат дома. Его освещали три огромных хрустальных канделябра, в каждом из которых горело не менее сотни крошечных свечей. На стенах висели колоритные полотна с изображением местных пейзажей, написанные маслом. Красивые деревянные полы сияли. В одном конце зала имелись широкие двустворчатые двери, открывающиеся в холл. С другой стороны поднималась большая лестница, раздваивающаяся наверху, перила ее тоже сияли.