Три ночи с повесой Дэр Тесса

— Велите кучеру подать карету к парадному ходу. Я буду ждать на крыльце, — распорядилась Лили. Сказать по правде, Лили понятия не имела, куда ехать. Просто считала, что нужно что-то делать. Не могла же она сидеть сложа руки и терпеливо ждать, когда Джулиану, возможно, угрожает смерть!

Ринувшись к выходу, Лили уже взялась за ручку двери и вдруг застыла. Эмилия! Конечно, как это она сразу не сообразила?! Нужно расспросить Эмилию и Мередит. Поскольку их мужья уехали вместе, возможно, жены подскажут, куда эта троица направила свои стопы.

Распахнув дверь, обрадованная Лили выпорхнула на крыльцо и едва не сшибла с ног тех, о ком думала в этот момент. Мередит и Эмилия стояли на крыльце, рука Мередит замерла в воздухе в паре дюймов от дверного колокольчика — видимо, она как раз собиралась позвонить в дверь.

— Доброе утро. — Она одарила Лили сияющей улыбкой. — Как вы быстро! Наверное, увидели в окно, как мы подъехали к дому?

— Нет… — Лили растерянно покачала головой.

— Мы с Эмилией подумали — раз уж наши мужья отправились на верховую прогулку, то почему бы и нам не воспользоваться этим и не развлечься немного? Как насчет того, чтобы прогуляться по парку?

— К черту парк, — буркнула Лили.

Обе дамы, не веря собственным ушам, растерянно захлопали глазами.

— Простите, — спохватилась Лили. — Ах, да что же это я… входите же! Я сейчас все объясню. — Втащив окончательно сбитых с толку подруг, в дом, она закрыла за ними дверь. — Наши мужья отправились вовсе не на верховую прогулку. А на поиски убийц Лео, — выпалила она.

Эмилия с Мередит как-то странно переглянулись.

— Ей-богу, я ничего не придумала, все так и есть, — зачастила Лили. — Джулиан оставил мне письмо — хотите, покажу?

— Не нужно, дорогая, мы тебе верим. — Эмилия успокаивающим жестом погладила Лили по руке. — Мы в курсе.

— Выходит, вы обе знаете?!

Мередит сочувственно кивнула.

— Да, дорогая. Мужья все нам рассказали. Но мистер Беллами взял с нас слово, что мы будем молчать. Наверное, не хотел, чтобы вы волновались. Или расстроились, если их затея обернется неудачей.

Лили онемела от злости и возмущения. Выходит, все всё знали — и молчали?! Ее собственный муж, подруги, их мужья — подлые предатели!

Будто догадавшись, какие чувства кипят у нее в душе, Эмилия, схватив Лили за руку, втащила в гостиную и усадила в кресло.

— Зря ты так перепугалась, — сочувственно пробормотала она. — Сейчас я тебе все объясню. Мистер Беллами смог наконец напасть на след тех двоих, кто убил нашего дорогого Лео. Они почти полгода сидели в тюрьме, и как раз сегодня их должны отпустить на свободу. Наши мужья собираются привезти их в Лондон и выдвинуть против обоих обвинение в убийстве. Так что, как видишь, никакой опасности нет.

— Но… это же бессмыслица. — Лили потрясла головой.

Если никакой опасности нет, тогда почему Джулиан оставил ей письмо на случай, если ему не суждено вернуться? По его словам, еще вчера он получил подтверждение тому, что его жизнь — и ее тоже — под угрозой.

Лили, судорожно вздохнув, вцепилась в руку подруги.

— Я верю тебе. Вернее, верю, что еще вчера утром их план состоял именно в этом. Но с тех пор кое-что изменилось. Именно поэтому Джулиан написал это письмо. Но он упоминал не только об убийцах Лео, но и о каком-то неведомом враге, который охотится за ним. Он даже сказал, что, возможно, не вернется… Поэтому я считаю, что наши мужья попали в беду. Мы просто обязаны что-то сделать. Вам известно, куда они поехали?

Эмилия с Мередит переглянулись.

— Леди Лили, — наконец решилась Мередит, — я понимаю, как вы волнуетесь. Но даже если опасность действительно существует, то, уверяю вас, наши мужья способны справиться с этим лучше, чем большинство мужчин.

Лили нетерпеливо отмахнулась.

— Вы говорите, они рассчитывают перехватить их у ворот тюрьмы… Сколько в Англии тюрем? — Она принялась загибать пальцы. — …и сколько в одном только Лондоне? Хотя нет, лондонские тюрьмы можно исключить. Будь она в Лондоне, для чего им ехать верхом? Должно быть, она где-то за городом.

— Лили, дорогая… — Эмилия, тронув Лили за руку, терпеливо ждала, пока та обратит на нее внимание.

Лили с досадой отдернула руку.

— Знаю, что ты собираешься сказать. Что наши мужья держат все под контролем, и что мы будем только путаться у них под ногами. Но вы ошибаетесь. Джулиан ни за что не оставил бы мне это письмо, если бы его жизни ничто не угрожало. — Она судорожно вздохнула. — Ну что ж, либо вы помогаете мне, либо ступайте домой. Я все сделаю сама.

Мередит тяжело вздохнула.

— Рис не сказал, куда они едут. Обмолвился только, что куда-то за город.

— Боюсь, мне известно не больше, чем Мередит, — пробормотала Эмилия.

— Нам нужен список всех тюрем поблизости от Лондона, — объявила Лили.

— Но чем это нам поможет? — вмешалась Эмилия. — Не можем же мы отправиться во все тюрьмы одновременно?

Лили понурилась. На глаза навернулись слезы. Но что толку плакать?

Внезапно ее внимание привлекла вспышка чего-то ало-синего в углу комнаты. Она резко обернулась — Тартюф, взмахивая крыльями, кругами летал по комнате. Похоже, попугай вознамерился присесть на люстру.

— Чертова птица! — устало выругалась она. — Как ты выбрался из клетки?

— Попугай! — Эмилия восторженно захлопала. — Это твой?

Лили угрюмо кивнула.

— Какой красивый! — завистливо вздохнула Мередит. — Похоже, бедняжка не меньше твоего переживает из-за отъезда мистера Беллами. Недаром он постоянно выкрикивает его имя. — «О, Джулиан! О, Джулиан!» — Мередит захихикала. — О, опять! «Виновен, виновен». Интересно, о чем это он?

— Попугай раньше принадлежал какому-то адвокату, — объяснила Лили. — И да, ты права, он обожает повторять имя Джулиана.

Что-то вдруг будто вспыхнуло у нее в мозгу, какое-то неясное воспоминание. Лили нахмурилась. Строчка! Строчка из письма Джулиана.

«Я ведь ублюдок, негодяй и, как ты недавно изящно выразилась, законченный осел. Кого хочешь спроси — каждый тебе подтвердит, даже чертов попугай».

Интересно, что же может попугай знать о ее муже? Что он виновен? Это уж точно, хмыкнула про себя Лили.

— Сиди смирно, — осторожно попятившись назад, предупредила она попугая. Толкнув спиной дверь, Лили вывалилась в коридор. И наткнулась на двух дюжих лакеев, стоявших за дверью ее гостиной.

— Ты… — Она повелительно ткнула пальцем в первого. — Принеси бумагу и перо. А ты… — Она перевела глаза на второго: — Беги на кухню и вели кухарке дать тарелку сушеных фруктов и орехов. И живо назад. Все поняли?

Лакеи с топотом ринулись выполнять приказание, а Лили вернулась в гостиную. Конечно, идея была почти безумной… но другой не было.

— Эмилия, — вернувшись, пробормотала она, ни на секунду не выпуская из виду пернатого пройдоху, — конечно, ты герцогиня, но я все-таки попрошу тебя выполнить одну просьбу.

— Что ты имеешь в виду?

На пороге гостиной возник лакей с пером и бумагой — Лили взмахом руки велела ему отдать их Эмилии.

— Я вынуждена попросить тебя писать под диктовку попугая.

— Во сколько их должны освободить? — спросил Эшворт.

С трудом вытащив ноги из слишком узких стремян, Джулиан вскарабкался на невысокую гряду и уставился на Темзу. Почти на середине реки покачивалась на волнах стоявшая на якоре барка, служившая плавучей тюрьмой — обросший мхом, подгнивший остов корабля, жалкий скелет некогда быстроходного судна. Теперь в его трюме держали воров и убийц, а место матросов заняли надзиратели.

— После окончания дневных работ, — буркнул он. — Насколько мне известно, в это время года они обычно заканчиваются около четырех.

Между берегом и баркой сновали лодки — только так заключенные, весь день трудившиеся в Вулвич-Уоррен, на крупнейшем в стране оружейном заводе, могли вернуться в свои камеры. К югу от того места, где они стояли, прямо из болота вырастала толстая стена, окружавшая Вулвич со всех сторон — а за нею копошился огромный людской муравейник, обслуживавший арсенал, верфи, оружейные и пороховые склады, и одному Богу известно, что еще.

— В четыре часа? — Морланд извлек из жилетного кармашка часы. — А сейчас нет и двенадцати. Стало быть, у нас полно времени. Давайте отыщем какой-нибудь постоялый двор и перекусим на скорую руку.

Они выехали из Лондона еще до рассвета и двинулись к тому месту, где воды Темзы впадают в море. Едва из-за горизонта встало солнце, как вдали показались мрачные очертания Вулвича, а чуть позже — покачивающаяся на воде флотилия барж. Отыскав трактир, они оставили там лошадей, а сами отправились на разведку.

— Предлагаю еще раз обсудить наш план, — предложил Джулиан.

— Еще раз? — Эшворт со стоном схватился за голову.

— Не думаю, что нас ждут какие-то особые сложности, — вмешался герцог. — Входим в Уоррен. Находим наших голубчиков. Объясняем офицеру, в чем дело, и увозим их с собой. Потом я приказываю отправить их под конвоем в Ньюгейт, еду туда и предъявляю обоим обвинение в убийстве. Все.

— Нет, не все, — заявил Джулиан. — План изменился.

— В самом деле? — встрепенулся Эшворт. — Это еще почему?

— Сначала пробираемся на оружейный завод. Ждем, когда обоих освободят. Я отправляюсь за ними и спустя какое-то время арестую их. Сам. — Не глядя на остолбеневших приятелей, Джулиан извлек из седельной сумки пистолет, рог с порохом и мешочек с дробью.

— Возьмешь их под арест? Но почему?

— Потому что мне нужно выяснить, кто их нанял.

Джулиан в двух словах поведал о вчерашнем уличном происшествии. Пересказывать содержание записки он не стал — только, что кто-то хочет заткнуть ему рот.

— Меня недвусмысленно предупредили, — пробормотал он. — «Не вмешивайся, иначе умолкнешь навсегда». — Он замолчал, отмеривая нужное количество пороха. — Все так, как я и подозревал. В ту ночь жертвами стали Лео с Фарадеем, но охотились они за мной. Если этих мерзавцев сошлют на галеры, я никогда и не узнаю, кто за ними стоит. И Лили никогда не будет в безопасности. Мой единственный шанс — добраться до них первым. И заставить назвать тех, кто их нанял.

— Собираетесь провернуть все это в одиночку? — хмыкнул герцог.

— Мне придется их пытать, если не останется другого способа развязать им язык. — Джулиан пожал плечами. — Не могу же я просить вас участвовать в этом.

— Ну, положим, раньше просил. И не только в таком, — проворчал Эшворт.

— Это было раньше. Теперь вы оба женаты и не имеете права рисковать жизнью.

Морланд сдержанно кашлянул.

— А у вас самого, Беллами?

Острая боль ужалила Джулиана в сердце — казалось, кто-то воткнул ему в грудь стальной клинок. Как там Лили, гадал он. Может, читает его письмо, проклиная день, когда согласилась стать его женой?

— Просто уйдите, — скрипнув зубами, буркнул Джулиан. — Я все сделаю сам.

Морланд с Эшвортом молча переглянулись. Ни один не двинулся с места.

— Мы не оставим вас одного, дружище. — Герцог с независимым видом пнул ногой камешек. — Хотя бы ради вашей жены.

— И к тому же мы оба у тебя в долгу, — пробурчал Эшворт.

— Забудьте вы о нашем клубе, — покачал головой Джулиан. — Лео сам говорил, что основал его просто так, от скуки. Вся эта чушь не стоит того, чтобы втягивать вас в это дело. Тем более что Лео уже нет в живых. Так что вы оба ничего мне не должны.

Эшворт неодобрительно фыркнул.

— Я обязан тебе жизнью. Или ты забыл?

Джулиан задумчиво опустил голову. Что ж, он предвидел, что так и будет. Много лет назад, в Корнуолле, он спас Эшворта, когда тот провалился в ущелье.

Герцог решил, что пришла пора вмешаться.

— Между прочим, я тоже ваш должник. Помните, как мы вместе рыскали ночью по городу в поисках моей сбежавшей питомицы?

— Это не считается. Я вовсе не рвался вам помогать.

— Ради всего святого, Джулиан, ты же был шафером на моей свадьбе! — проворчал Эшворт. — Вспомни, Беллами, мы были друзьями! И каким бы дурацким ни был твой план, мы тебя не оставим.

— Но сначала вам придется кое-что нам объяснить, — брюзгливо заявил герцог. — Какого дьявола кому-то понадобилось вас убивать?

Джулиан колебался, гадая, говорить или нет. Может ли он считать их друзьями? Он перевел взгляд с аристократически-надменного лица герцога на иссеченную шрамами физиономию бывшего вояки. Что ж, философски подумал он, людей такого сорта предпочтительнее иметь в числе друзей, а не врагов.

— Мне кое-что известно, — начал он. — Нечто такое, что не предназначалось для посторонних ушей. Я случайно узнал эту тайну — подслушал чужой разговор в кофейне, где служил мальчиком на побегушках. А моя мать была служанкой на кухне.

— А твой отец… — Эшворт осекся.

— Я никогда его не знал, — угрюмо бросил Джулиан. Конечно, он догадывался, что для его приятелей подобная новость станет настоящим шоком.

Как оказалось, он ошибался.

Не стала.

Герцог озадаченно нахмурился.

— Что вы имеете в виду, говоря, что вам «кое-что известно»? Что именно?

— Ну, например, о лошади, которой вы все так гордитесь. Да, об Озирисе. Знаете, почему вообще был создан этот клуб? — Отмахнувшись от Морланда, порывавшегося что-то сказать, Джулиан продолжал: — Так вот, в тот день мне стало известно, что первая скачка, в которой он победил, была договорной. Победа Озириса была куплена.

У герцога с хрустом отвалилась челюсть.

— Договорная скачка?! Неужели та самая…

— Да, та самая, в Донкастере. Он тогда был еще трехлеткой. Жокей специально придерживал его целый год, так что его привыкли считать аутсайдером, а те, кто собирался потом поставить на него, заранее взвинтили ставки. В Донкастере они составляли двенадцать к одному, а все ставили на…

— Морехода! — хлопнув себя по лбу, закончил Эшворт. — Он стабильно побеждал весь тот год. Хорошо это помню — все были поражены, когда он пришел к финишу третьим.

— Да, только поражены были не все. Все это придумали десять человек — все они были членами Жокейского клуба. Я собственными ушами слышал, как они обсуждали это дельце в кофейне, где служила моя мать. В то время я не знал их имен, зато хорошо запомнил голоса. Повторял про себя, чтобы не забыть. Позже я выяснил, как их зовут, и тогда… Тогда я стал шантажировать их — одного за другим.

Наступило гробовое молчание. Джулиан вдруг поймал себя на том, что втайне наслаждается произведенным впечатлением. Хотя, сказать по правде, ему до сих пор не верилось, что он решился во всем признаться.

Выяснив имена заговорщиков, он начал игру — не скрываясь, поскольку все они его знали. Когда жестами, когда с помощью нацарапанных на бумажке каракулей, назначил каждому из них встречу — одному за другим. Во время встречи он просто молча совал своей жертве короткую записку. Это была первая в его жизни авантюра — каждое слово этой записки он обдумывал и взвешивал.

«Передайте сто гиней глухонемому мальчишке и немедленно отошлите его назад. Если ни мальчик, ни деньги не окажутся у меня к вечеру, все утренние газеты напечатают правду о том, что произошло в Донкастере».

Они могли прикончить его прямо там — на его счастье, никто почему-то до этого не додумался. И не осталось бы никого, кто бы смог рассказать газетчикам правду. Хотя вряд ли репортеры поверили бы ему.

Но теперь, когда мать умерла, Джулиану уже было нечего терять. Он взял их на испуг — и, как ни странно, это сработало. Даже странно, что никто из этих людей не заподозрил его. Видя его почти каждый день, они привыкли считать его глухонемым дурачком. Раз за разом он возвращался домой на подгибающихся ногах и с карманом, полным серебряных сверкающих гиней. Теперь-то Джулиан понимал, что мог бы потребовать гораздо больше. Но тысяча гиней, которые он получил, казались ему суммой почти запредельной. Из этих денег он купил себе наконец новые башмаки и приличный костюм. Именно тогда он начал мечтать о богатстве.

Много лет спустя, когда Озирис состарился, из скакового жеребца превратившись в племенного производителя, и Лео основал свой клуб… о, тогда вспоминать, с чего все началось, доставляло Джулиану немалое наслаждение. Ведь теперь он стал одним из этих десяти — не нищим мальчишкой, а равным среди равных.

— Шантаж… — Эшворт неодобрительно присвистнул. — И ты подозреваешь, что кто-то из них узнал тебя?

— Уверен в этом, — кивнул Джулиан.

— Я одного не понимаю. — Эшворт почесал в затылке. — В конце концов, речь идет об одной-единственной скачке. К тому же это было давно. С чего бы они вдруг так перепугались? Неужели они до такой степени боятся огласки, что готовы на все, чтобы заткнуть тебе рот? Как-то сомнительно…

— Все не так просто, — покачал головой герцог. — На скачках часто выигрывают состояния. Впрочем, и проигрывают тоже. Кому-то, возможно, тот проигрыш сломал жизнь. Выплыви эта тайна на свет, и им конец. Думаю, не один Жокей-клуб выдвинул бы против них обвинение, но и семьи тех, кого они тогда разорили. Их перестали бы принимать в обществе.

— Выходит, они пошли на убийство только ради того, чтобы их репутация осталась незапятнанной? — Эшворт передернул плечами. — Хотя, бывало, что убивали и за меньшее.

— Думаю, за этим стоит что-то еще, — вмешался Джулиан. — Помните, я рассказывал вам о кофейне, где мне и удалось подслушать их разговор? Так вот, джентльмены встречались там, чтобы обсуждать свои тайные делишки. О, стены той кофейни слышали много секретов — политических, семейных, деловых и уж тем более любовных. Если кто-то узнал меня, возможно, он решил, что мне известно все. А если и не все, то многое. Поэтому я до сих пор не знаю, кто за мной охотится. Сказать это могут только Стоун и Маклеод.

— Но это только, если Стоун и Маклеод и есть те, кого мы ищем. Может, подождем с выводами до тех пор, пока Фарадей это не подтвердит?

Джулиан, зарядив пистолет, осмотрелся по сторонам.

— Нет, Фарадею об этом ни слова. Я до сих пор не уверен, можем ли мы ему доверять.

Глава 23

— Сегодня победа точно будет за мной! — торжественно объявила Клодия.

— Возможно, — пробормотал ее собеседник, не поднимая глаз от доски для игры в триктрак. — Вы и впрямь стали играть получше.

— Получше? — возмутилась она. — Да вчера я чуть было не выиграла!

По губам ее собеседника скользнула усмешка.

— Вам известна разница между словами «чуть было не выиграла» и «проиграла», дорогая?

Клодия покачала головой.

— Так вот, ее просто не существует.

— Крошечная, но есть. — Клодия надула губы. — Ладно, бросайте кости.

Питер Фарадей нравился Клодии. Даже очень нравился. Она и сама не заметила, как стала считать его кем-то вроде члена семьи. Эмилии и Спенсера с их бурной светской жизнью часто не было дома, а вернувшись, супруги обычно предпочитали общество друг друга. И вот теперь у нее наконец-то появился собеседник и товарищ по играм — то, что он калека, не смущало. Скорее наоборот. Ведь Питер Фарадей, лишившись возможности передвигаться самостоятельно, был вынужден коротать время в четырех стенах. Они подолгу бывали вместе — играли в карты, в триктрак, а когда надоедало играть, Питер Фарадей брал газету и читал ей вслух, пока Клодия шила приданое для младенца или просто сидела, давая отдых глазам. Клодию не слишком интересовало, что пишут газеты, но ей очень нравились остроумные и едкие замечания, которые то и дело отпускал ее собеседник.

Ей нравилось его слушать. У Питера Фарадея был приятный голос — низкий, звучный, с богатыми модуляциями. К тому же он был весьма недурен собой, думала Клодия — немного похож на мистера Беллами, не такой шикарный, зато более утонченный. Весьма остроумный, но не злоязычный. Словом, настоящий джентльмен.

Он расспрашивал Клодию о самых разных вещах — начиная с ее детства, до того, как протекает беременность. Нет, Клодии, конечно, и раньше, случалось, задавали вопросы, просто она только теперь поняла, как приятно, когда твой собеседник не только терпеливо, но и с интересом слушает тебя. Она простодушно рассказывала об Эмилии и Спенсере, а также то немногое, что помнила о своих рано умерших родителях. Она даже осмелилась поведать о глупом романе с этим негодяем, своим учителем, и была приятно удивлена, что мистер Фарадей воспринял это не только без осуждения, но с искренним пониманием и сочувствием. Клодия была уверена, что Питеру Фарадею можно рассказать все.

Иначе говоря, они неплохо поладили.

Клодия встряхнула коробочку с костями.

— Не хотите ли на мне жениться? — вдруг выпалила она.

За ту неделю, что Питер провел в Морлавд-Хаусе, это был первый случай, когда он потерял дар речи.

— Прошу прощения?.. — наконец проблеял он.

— Вы не поняли? Странно, по-моему, я выразилась на редкость откровенно. Так вот, я спросила, не хотите ли вы жениться на мне?

По лицу Питера было ясно, что он в растерянности. Клодия не торопила его. Взяв бокал с лимонадом, она невозмутимо сделала глоток и терпеливо ждала, что он скажет.

Убедившись, что сконфуженный Питер по-прежнему молчит, Клодия решила успокоить беднягу.

— Не пугайтесь, мистер Фарадей. Я не настолько глупа, чтобы вообразить, что влюблена в вас. Но мы ведь неплохо ладим, верно? — Младенец в ее утробе внезапно заворочался, и она успокаивающе погладила выпирающий живот, словно уговаривая не волноваться. Клодия понимала, что жизнь ее скорее всего будет нелегкой. Но чувствовала, что уже начинает любить этого малыша, которому очень скоро предстояло появиться на свет. — Мне скоро рожать, — продолжала она. — И я не хочу расставаться с ребенком.

— Ну так оставьте его. — Питер Фарадей вдруг нахмурился. — Только не говорите, что герцог поставил вас перед выбором — либо вы срочно обзаводитесь мужем, либо у вас заберут ребенка.

— Нет-нет, что вы! Эмилия со Спенсером очень добры ко мне — они пообещали, что не оставят меня, что бы я ни решила насчет ребенка. Но, конечно, все будет намного проще, если я выйду замуж. И я тут подумала… а вдруг вы мечтаете стать отцом? Вы такой добрый… и терпеливый. По-моему, из вас получится замечательный отец. И возможно, это ваш единственный шанс стать им без особых хлопот. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? В вашем состоянии тяжкая необходимость выполнять свой супружеский долг…

— Без особых хлопот? — не веря собственным ушам, повторил Питер. — Тяжкая необходимость?! Господи, помилуй, держу пари, ваш учитель был жалким любовником, верно?

— Хуже некуда. Но я не это имела в виду. — Клодия, вытянув шею, прислушалась, потом придвинулась к Питеру, насколько позволял ее огромный живот, и, понизив голос, продолжала: — Вы ведь гомик, верно?

Питер оцепенел. Не зная, что сказать, он встал, взял графин с лимонадом и наполнил бокал Клодии.

— Все в порядке, — успокаивающе прошептала она, заметив, как он потрясен. — Я умею держать язык за зубами. Кроме меня о вашей тайне не знает никто. Вы же знаете, как это бывает, когда сидишь в четырех стенах. Мне ведь совершенно нечем заняться, вот я и развлекаюсь, незаметно наблюдая за всеми.

— Но как?..

— Это было несложно. — Клодия снисходительно усмехнулась. — Обычно джентльмены заглядываются на горничных. А вы — на лакеев. Вам приглянулся тот, высокий, с квадратной челюстью, верно? Кстати, мне тоже. А какие ляжки… Настоящий жеребец, верно? — Клодия мечтательно вздохнула. — Увы, горничная Эмилии уверяет, что парень душой и телом предан своей возлюбленной — к несчастью для нас обоих. Кажется, она белошвейка. Но никто же не запрещает любоваться им, так ведь? Можно при нем ронять кое-что на пол и смотреть, как он нагибается… — Она провела языком по губам.

— Господи, леди Клодия… — Откинувшись на спинку кресла, Питер смотрел на девушку по все глаза. Внезапно по губам его скользнула понимающая усмешка. — Вы просто потрясающая, будь я проклят!

Клодия позволила себе насладиться своим триумфом. Слава Богу, хоть кто-то это заметил, удовлетворенно подумала она.

— Значит ли это, что вы согласны?

— Нет, моя дорогая. — Питер мягко покачал головой. — Я не могу жениться на вас. Зато я готов стать вашим преданным другом.

— Какой от этого прок? Друг не может дать моему ребенку имя.

— Совершенно верно. Тут вам придется рассчитывать только на себя. Но вы справитесь — ни минуты в этом не сомневаюсь.

— Просто не представляю, как я смогу одна растить ребенка, — всплеснула руками Клодия. — При том, что я сама то и дело попадаю в неприятности.

— Клодия, — терпеливо сказал Питер, — знаете, чем я занимался последнее время? Пытался узнать вас получше. Хотите послушать, что я думаю?

Клодия пожала плечами.

— Вы умная, решительная и очень любопытная молодая особа. Чрезвычайно наблюдательная и весьма смышленая. Вы не боитесь рисковать. Вас не смущает такая ерунда, как правила приличия. До сих пор жизнь вас не баловала — обстоятельства сложились так, что вы оказались в затруднительном положении. Но когда-нибудь все изменится, и вы станете прекрасной женщиной. И замечательной матерью. В последнем я уверен.

Одинокая слезинка повисла у нее на ресницах. Клодия, шмыгнув носом, сердито смахнула ее рукой.

— Вы единственный, кто по-настоящему добр ко мне, Питер.

— Это не так. Ваш кузен и его жена очень привязаны к вам, поверьте. И вы тоже любите их, хоть считаете, что они вас не понимают. А в один прекрасный день вы встретите мужчину, который будет не только понимать вас, но и любить. Если в мире есть хоть какая-то справедливость, то у него будет не только квадратная челюсть, но и мощные ляжки, — хихикнул Питер. — Ни за что не соглашайтесь на меньшее, дорогая.

— Нужно же как-то устроить свою судьбу. С незаконнорожденным ребенком на руках кому я нужна? Я не могу быть привередливой. Ведь о том, чтобы выезжать, не может быть и речи. И я никогда не узнаю, что такой лондонский сезон. — Клодия снова захлюпала носом.

В глазах Питера мелькнуло сочувствие.

— О, все будет хорошо. И выезжать вы тоже будете. Пройдет несколько лет, и вы вернетесь. Весь Лондон станет восхищаться вами, дорогая — сильной, независимой, дерзкой и невероятно соблазнительной леди. Поверьте мне, дорогая, все мужчины будут у ваших ног. — Взяв в руки стаканчик с костями, Питер с улыбкой добавил: — Непременно обещаю быть на вашем первом балу — специально для того, чтобы напомнить вам об этом предсказании.

— Правда? — совсем по-детски спросила Клодия. Потом, опомнившись, покосилась на его больную ногу и украдкой вздохнула. Бедняга, сочувственно подумала она, до балов ли ему? Однако мужество Питера внушало уважение. — Что ж, раз так, тогда первый танец за вами.

— По рукам.

Они обменялись торжественным рукопожатием, скрепив сделку. Внезапно Клодия чуть заметно поморщилась — внизу живота появилась слабая тянущая боль.

— С вами все в порядке? — встревожился Питер.

— Да, конечно. — Клодия сделала глубокий вздох, задержала дыхание и медленно выдохнула. — Я уже привыкла. Доктор говорит, это так называемые ложные схватки. — Сморщившись, она принялась поглаживать живот. Вскоре боль исчезла. Клодия с содроганием вспомнила, как мучилась первые месяцы беременности. Постоянные боли, вечные кровотечения… По сравнению с этим все остальное можно было назвать ерундой.

— А что насчет вас, мистер Фарадей? — кокетливо спросила Клодия, решив, что пора переменить тему. — Скажите, вы были когда-нибудь влюблены?

Питер отвел глаза.

— Да, — глухо пробормотал он.

— Но у вашей истории был печальный конец.

— Совершенно верно. — Питер задумчиво встряхнул стаканчик с костями. — Все закончилось плохо. Очень плохо.

Было ясно, что мысль об этом до сих пор причиняет ему боль. Вероятно, рана еще не успела затянуться. Клодии очень хотелось утешить его, но как? Так ничего и не придумав, она поднесла к губам бокал с лимонадом.

— И тем не менее вы считаете, что она того стоит? — спросила она, сделав глоток. — Я имею в виду — любовь?

— Да, — твердо сказал он. — Она того стоит. И она стоит того, чтобы терпеливо ждать, когда она придет. Она стоит того, чтобы жить, чтобы умереть, даже того, чтобы убить за нее. Любовь дороже всего.

— Ах!

Боль, внезапная и мучительная, вдруг обрушилась на нее, заворочалась в животе, словно чудовищный червь, разрывая внутренности. На миг у Клодии перехватило дыхание. Но едва она облегченно вздохнула, решив, что все прошло, боль снова вернулась — с еще большей силой, и из груди Клодии вырвался пронзительный крик. Комната перед глазами завертелась, все окрасилось в багрово-алые цвета. На этот раз это были уже не ложные схватки, а нечто другое, это Клодия поняла сразу. Что-то не так, испугалась она, лихорадочно пытаясь понять, что происходит. Может, она случайно нарушила предписания доктора или пропустила мимо ушей какой-нибудь совет Эмилии? Возможно, это из-за того, что она этим утром слишком быстро сбежала по лестнице или потому, что накануне за ужином слишком налегала на пудинг.

Пожалуйста, мысленно взмолилась она. Пожалуйста, пусть с моим малышом все будет хорошо!

— Мистер Фарадей, — пролепетала она. — Я… — Новая волна боли захлестнула ее. Клодия скрипнула зубами. — Со мной что-то не так. Помогите…

Но мистер Фарадей — искалеченный, с трудом передвигающийся с помощью палки мистер Фарадей — куда-то испарился…

Кресло опустело.

Последнее, что увидела Клодия, это как Питер Фарадей пулей вылетел из комнаты.

— Дай сюда. — Лили вырвала листок из рук Эмилии и поспешно пробежала его глазами. Полчаса кривляния и кучка орешков — и перед ними лежит листок с записью того бреда, что нес попугай. — Черт… все, как обычно. Ничего нового, — разочарованно протянула она.

«О, Джулиан. Виновен. Виновен. Благодарю вас, это все».

А дальше — бесконечное повторение тех же самых фраз попеременно с криками и взмахами крыльев.

А это что такое? Лили присмотрелась повнимательнее. И точно, почти в самом низу страницы обнаружилось нечто новенькое.

— Мистер Джеймс Белл, — громко прочитала она. — Очень интересно! Знать бы только, где он услышал это имя.

— Может, это какой-то ваш знакомый? — предположила Мередит.

— Да. Вроде того.

На Лили нахлынули воспоминания — она снова увидела себя сидящей в темной ложе театра рядом с этим почти незнакомым ей мужчиной, скромно одетым, в очках, словом, типичным клерком или бухгалтером. Она вспомнила, как ее потрясло это перевоплощение. Казалось, перед ней совершенно другой человек. Не будь она уверена, что это Джулиан, никогда бы его не узнала. Даже теперь, став его женой, Лили не переставала удивляться тому, что ни одна живая душа на свете не видела его таким, каким он в тот день предстал перед ней. Общество знало совсем другого Джулиана Беллами — лощеного светского льва, не устававшего поражать окружающих экстравагантными прическами и не менее экстравагантными галстуками, денди, чьи любовные эскапады и злоязычие давно уже стали притчей во языцех. И никто не видел другого Джулиана — скромного привлекательного молодого человека с открытым лицом, ранимой душой и врожденным чувством справедливости. С мягким сердцем и ясным умом.

Именно этот человек и стал ее мужем.

— Думаю, — задумчиво протянула Лили, — этот Джеймс Белл гораздо больше, чем просто знакомый.

— Стойте-ка! — Эмилия даже подскочила от неожиданности. — Он только что сказал что-то новое. Точно, я раньше этого не слышала. — Она вырвала у Лили из рук листок и принялась торопливо писать.

Вытянув шею, Лили затаила дыхание. Через минуту на бумажке появилось еще одно слово.

— Джерихо, иначе говоря Иерихон, — прочитала она вслух. — Не понимаю, как это может нам помочь. А вы? — Она оглянулась на подруг.

— Возможно, это что-то значит, — предположила Мередит. — Кто знает, может, один из прежних владельцев твоего попугая увлекался чтением библейских текстов. А вообще это может быть что угодно — так могли звать слугу, например. Или самого попугая.

— Или корабль, — высказала догадку Эмилия. — Кстати, первое судно, на которое получил назначение Майкл, называлось именно так. Учитывая, сколько писем я ему написала в тот первый год, вряд ли я могла что-то напутать. Совершенно верно — он отплыл из Плимута, а судно называлось HMS[8] «Иерихон». Насколько мне известно, корабль отправили в сухой док, на вечную стоянку. Но я как сейчас помню, как Майкл показывал мне его, когда мы с ним поехали в… — Глаза ее внезапно расширились, она с такой силой сжала руку Лили, что та слегка поморщилась от боли. — В Гринвич! Точно! «Иерихон» сейчас пришвартован где-то в окрестностях Вулвича. Это вниз по течению Темзы. Кажется, кто-то говорил, что он служит плавучей тюрьмой.

— Плавучей тюрьмой? — У Лили екнуло сердце.

— Подождите-ка, — вмешалась Мередит. — Насколько я могу судить, это достаточно далеко. И это вообще может оказаться совсем не тем, что мы ищем.

— Знаю, знаю. Конечно, ты права, — пробормотала Лили, лихорадочно соображая, что же делать дальше. — Но это единственная ниточка, которая у нас есть. — Сколько же миль до Вулвича? Десять? Пятнадцать? Сколько времени потребуется, чтобы добраться до этого самого «Иерихона»? — Нужно ехать. Нельзя терять ни минуты!

Не успела она это сказать, как в дверях появился Свифт с подносом, на котором лежала записка. По тому, как неаккуратно она была сложена, ясно было, что написана она была в большой спешке.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»