Дама в черном Леру Гастон
Мы принялись за сбор моллюсков для Рультабия. Миссис Эдит сняла башмаки, и я также. Но нежные перламутровые ножки Эдит заставили меня напрочь забыть о моллюсках, так что бедному Рультабию, наверно, пришлось бы обойтись за завтраком без них, если бы молодая женщина сама не занялась их поиском с бесподобным усердием. Вдруг мы оба выпрямились и насторожилиь, прислушиваясь. Со стороны гротов послышались крики. На уступе пещеры Ромео и Джульетты мы различили небольшую группу людей, махавших нам шляпами и руками. Движимые одним и тем же предчувствием, мы поспешили к берегу. Вскоре мы узнали, что, привлеченные стонами, два рыбака нашли в расщелине в пещере Ромео и Джульетты какого-то человека, очевидно, свалившегося туда и долгое время пролежавшего там без сознания.
…Мы не ошиблись. В яме действительно оказался старый Боб. Когда его вынесли из пещеры на дневной свет, вид его был достоин сожаления: прекрасный черный сюртук был в грязи и напоминал лохмотья. Эдит не могла удержаться от слез, в особенности когда выяснилось, что старик сломал себе ключицу и вывихнул ногу; он был бледен, как мертвец. К счастью, ничего более серьезного не было обнаружено. Десять минут спустя, согласно выраженному им желанию, Боба уложили в постель в его спальне. Представьте себе: этот старый упрямец отказался раздеться и снять сюртук до прибытия врача! Обеспокоенная Эдит расположилась у его изголовья, но по прибытии докторов старый Боб выгнал племянницу за пределы не только комнаты, но и Квадратной башни и велел запереть двери.
Эта последняя предосторожность очень нас удивила. Все мы — господин и госпожа Дарзак, мистер Ранс и я, а также Бернье, ожидавший от меня каких-либо новостей, — собрались во дворе Карла Смелого. Выйдя из Квадратной башни по прибытии доктора, Эдит поспешила к нам со словами:
–Будем надеяться, что ничего серьезного нет. Старый Боб еще очень крепок. Ну, что я вам говорила! И сейчас повторю: это просто старый шут, он, видите ли, хотел выкрасть череп князя Галича! Зависть ученого! Вот мы посмеемся, когда он поправится!
В эту минуту дверь Квадратной башни отворилась, и на пороге показался бледный, расстроенный Уолтер, верный слуга старого Боба.
–О, миссис! — сказал он. — Господин весь в крови! Он не хотел, чтобы я говорил, но его надо спасать!..
Эдит исчезла в Квадратной башне. Что касается нас, мы не решились последовать за ней. Через несколько минут она показалась снова.
–Боже мой! — простонала она. — Это ужасно! У него разбита вся грудь!
Я поспешил подать ей руку, чтобы поддержать ее, так как, к моему удивлению, мистер Артур Ранс в этот момент отошел от нас и прогуливался по аллее, заложив руки за спину и что-то насвистывая. Я пытался успокоить Эдит и выразил ей свои соболезнования, но ни сам Дарзак, ни его жена не присоединились в этом ко мне.
Рультабий вернулся в замок через час после этого происшествия. Я заметил его с высоты западного вала и поспешил к нему, как только увидел его на берегу. Я потребовал у Рультабия объяснений, но он оборвал меня с первых же слов вопросом, удачной ли была моя ловля, но в его испытующем взгляде я прочел, мне казалось, нечто другое. И в тон ему я ответил:
–О! Очень удачно! Я выловил старого Боба.
Он подскочил. Я пожал плечами, сохраняя уверенность, что он разыгрывает комедию, и сказал:
–Ну да! Вы же прекрасно знали, к чему приведете нас с этим сбором моллюсков!
Рультабий посмотрел на меня изумленно:
–Вы, очевидно, не предполагаете, мой дорогой Сенклер, какое значение могут иметь ваши слова, иначе избавили бы меня от труда протестовать против подобного обвинения!
–Какого обвинения? — воскликнул я.
–Обвинения в том, что я оставил старого Боба в агонии в пещере Ромео и Джульетты.
–Да что вы! Успокойтесь, старый Боб вовсе не в агонии. Он вывихнул ногу и плечо, это вовсе не опасно, и вся эта история проста как божий свет: он хотел выкрасть череп князя Галича!
–Забавная мысль! — ехидно заметил Рультабий.
Он посмотрел мне прямо в глаза и проговорил:
–А вы-то сами верите в эту историю?.. И… это все? Других ран нет?
–Есть, — ответил я. — Рана есть, но доктор счел ее совершенно неопасной. Рана на груди…
–На груди! — вскрикнул Рультабий, нервно сжимая мою руку. — И как она выглядит, эта рана?
–Мы не знаем! Мы не видели! Старый Боб страшно стыдлив. Он не захотел снимать в нашем присутствии сюртук, который так хорошо скрывал эту рану, что мы никогда бы о ней не догадались, если бы нам не сказал Уолтер, напуганный видом крови.
Войдя в замок, мы столкнулись с Эдит, которая, по-видимому, искала нас.
–Дядя не хочет, чтобы я сидела у его постели, — сказала она, обеспокоенно глядя на Рультабия. — Мне это совершенно непонятно!
–О, сударыня! — возразил репортер, церемонно поклонившись нашей прелестной хозяйке. — Уверяю вас, что в мире нет ничего непонятного, если постараешься понять! — И он поздравил ее с возвращением милого дядюшки, которого она уже считала погибшим.
Эдит прекрасно поняла мысль моего друга и уже собиралась ему ответить, когда к нам приблизился князь Галич. Узнав о несчастье, он зашел справиться о здоровье своего приятеля старого Боба. Эдит уверила его в том, что с дядюшкой все в порядке, и попросила простить ему чрезмерную любовь к ископаемым черепам. Князь улыбнулся, услышав, что старый Боб собирался его обокрасть.
–Вы найдете свой череп, — сказала она, — в глубине пещеры. Он откатился туда, когда дядя упал… Он сам сознался мне в этом… Не беспокойтесь о своей коллекции, князь…
Князь стал расспрашивать о подробностях; он казался сильно заинтересованным этим происшествием. Эдит рассказала ему, что, по словам старого Боба, он выбрался из форта Геркулес через колодец, сообщавшийся с морем. Как только я услышал это, мне вспомнились опыты Рультабия с ведром воды, а также устроенные нами затворы, и ложь старого Боба выросла в моих глазах до колоссальных размеров. Я был убежден, что совершенно несомненной она должна была представляться и для всех других, не предубежденных лиц. Наконец, Эдит объяснила нам, что Туллио ждал старого Боба в лодке у отверстия галереи из колодца, чтобы отвезти его к гроту Ромео и Джульетты.
–Сколько ухищрений, — не удержался я, — когда было так просто выйти через ворота!
Эдит бросила на меня горестный взгляд, и я тотчас раскаялся, что оказался не на ее стороне.
–Вот что странно! — заметил князь. — Третьего дня утром Туллио приходил прощаться со мной перед отъездом, и я знаю, что он уехал железной дорогой в свою родную Венецию в пять часов вечера. Как в таком случае он бы отвез старого Боба следующей ночью? Во-первых, его здесь не было, во-вторых, он продал лодку, как говорил мне, решив не возвращаться больше в нашу страну.
Наступило молчание, затем князь продолжил:
–Все это, впрочем, не имеет значения… если ваш дядя вскоре оправится от своих ран, а также, — прибавил он с улыбкой, еще более обворожительной, чем предыдущие, — если вы захотите помочь мне отыскать в пещере один камень. Это заостренный камень двадцати пяти сантиметров длиной, сточенный на конце в форме топора, — короче, самый древний топор человечества. Я им очень дорожу, и, быть может, вам удастся узнать через вашего дядюшку, старого Боба, что с ним сталось.
Эдит тотчас пообещала ему с высокомерием, которое мне очень понравилось, приложить все старания для того, чтобы найти столь драгоценный топор. Князь откланялся и удалился. Оглянувшись, мы увидели Артура Ранса. Он, должно быть, слышал весь разговор и теперь, по-видимому, обдумывал его, поднеся ко рту трость с набалдашником в виде вороньего клюва, и, по своему обыкновению, что-то насвистывая. Он смотрел на Эдит с таким странным и вызывающим упорством, что та возмутилась.
–Я знаю, — сказала молодая женщина, — о чем вы думаете, милостивый государь… Это меня ничуть не удивляет… уж поверьте!..
И, нервно повернувшись в сторону Рультабия, она прибавила:
–В любом случае вы никогда не сумеете мне объяснить, каким образом он мог пробраться в шкаф, раз его не было в Квадратной башне!..
–Сударыня, — ответил Рультабий, — терпение и мужество!.. С божьей помощью я до наступления вечера сумею ответить на ваш вопрос!
Глава XVIII
Полдень. Страх достигает предела
Немного позже я сидел наедине с Эдит в нижней зале Волчицы. Видя ее нетерпение и беспокойство, я пытался ее успокоит, но она закрыла руками свои блуждающие глаза и дрожащими губами прошептала признание:
–Мне страшно.
На мой вопрос, чего ей бояться, она в свою очередь спросила:
–А разве вам не страшно?
Я замолчал; это правда, мне тоже было страшно.
–Разве вы не чувствуете, как будто что-то совершается? — прибавила она. — И где! Вокруг нас! — Она пожала плечами. — Ах, я совсем одинока! И мне страшно! — И она направилась к двери.
–Куда же вы идете?
–Я пойду поищу кого-нибудь, чтобы не оставаться одной…
–Кого же вы собираетесь искать?
–Князя Галича!
–Князя! — вскрикнул я. — Зачем он вам? Разве я не с вами?
К несчастью, волнение Эдит лишь возрастало, несмотря на то что я прилагал все усилия, чтобы прогнать его, и я без труда понял, что оно было вызвано, главным образом, запавшим ей в душу страшным сомнением в личности ее дяди, старого Боба.
Мы вышли из башни Волчицы. Приближался полдень, и весь двор тонул в лучах солнца. Не захватив с собой темных очков, мы были вынуждены прикрывать глаза руками, чтобы защитить их от слишком ярких красок, но гигантские герани слепили нас своим кроваво-красным цветом. Мы шли, держась за руки, по иссушенной земле, по раскаленному песку. Но наши руки горели еще сильнее, чем все, что нас окружало, чем все окутывавшее нас пламя. Мы смотрели вниз, чтобы не видеть бесконечного зеркала вод и, может быть также, чтобы не угадать того, что совершалось среди этого океана света. Эдит повторила: «Мне страшно!» — и я также испытывал страх, вызванный не только таинственными происшествиями ночи, но и этой гнетущей лучезарной полуденной тишиной. Свет, в котором совершается что-то невидимое, гораздо ужаснее мрака. Полдень! Все отдыхает и все живет, все умолкает и все шумит. Прислушайтесь, и вы услышите звуки более таинственные, чем поднимающиеся с земли с наступлением вечера. Закройте глаза и перед вашим внутренним взором предстанет целый ряд видений, волнующих сильнее, чем призраки ночи.
Я посмотрел на Эдит. Холодный пот струился по ее бледному лбу. Меня самого начинала бить лихорадка, так как я знал, что был бессилен что-либо для нее сделать и что неминуемое совершалось вокруг нас и мы не могли ни остановить, ни предугадать его. Она повела меня к воротам во двор Карла Смелого. Свод ворот вырисовывался черной аркой на светлом фоне; в конце этого прохладного туннеля стояли, как две белоснежные статуи, лицом к нам Рультабий и Дарзак. Рультабий держал в руках трость Артура Ранса. Не знаю почему, но эта подробность меня взволновала. Концом трости он указывал Роберу Дарзаку на что-то, чего мы не могли видеть. Слов их мы также не слышали. Они что-то говорили друг другу, едва шевеля губами, как два заговорщика, связанные общей тайной. Эдит остановилась, но Рультабий сделал ей знак приблизиться, повторив свой жест тростью.
–Боже мой! — воскликнула она. — Что ему еще нужно от меня? Мне так страшно, господин Сенклер! Я скажу дяде все, и будь что будет.
Мы вошли под свод арки; Рультабий с Дарзаком смотрели, как мы приближаемся, не делая ни одного шага навстречу нам. Эта их неподвижность была удивительна, и я спросил, причем мои слова повторило эхо под сводом:
–Что вы там делаете?
Когда мы подошли, они попросили нас встать спиной ко двору Карла Смелого, чтобы мы смогли увидеть то, на что они так упорно смотрели. В вершину свода был вделан камень с выгравированным на нем гербом Мортолы, перекрещенным знаками младшей ветви. Этот камень шатался и в любую минуту мог свалиться на голову проходящих. Рультабий, без сомнения, заметил этот висящий над нашими головами герб и теперь обратился к Эдит с вопросом, не разрешит ли она снять его, чтобы затем более прочно укрепить на прежнем месте.
–Я убежден, что стоит дотронуться до него концом трости, и он упадет, — сказал Рультабий и передал трость Эдит. — Вы выше меня, — пояснил он, — попробуйте сами.
Но мы тщетно один за другим пытались дотянуться до камня: он висел чересчур высоко, и я уже спрашивал себя, для чего Рультабий затеял эти упражнения, как вдруг за моей спиной раздался душераздирающий крик!
Мы все обернулись, как по команде; ужас отразился на наших лицах. Ах, этот крик! Жуткий крик, прозвучавший на сей раз в полуденный час! Когда же все это прекратится? Когда же эти ужасные крики перестанут возвещать нам о новых жертвах? О том, что один из нас поражен невидимой преступной рукой, внезапно и коварно, как чумой? Без сомнения, зараза надвигается не так бесшумно, как эта смертоносная рука! И вот мы вчетвером стоим на месте с широко раскрытыми глазами, вопрошающими напоенный светом воздух, еще дрожащий от смертельного крика. Кто же умер? Или кто должен умереть? Из чьих умирающих уст вырвался этот предсмертный стон? Куда бежать среди окружающего нас ослепительного света?
Больше всех напуган Рультабий. Я видел, как он при самых неожиданных обстоятельствах сохранял хладнокровие, видел, как он бросался на крик о помощи с героической отвагой, как он шел на риск среди моря мрака; почему же он дрожит сейчас, среди белого дня? Вот он перед нами, беспомощный, как ребенок, он, только что считавший себя хозяином положения. Он, значит, не предвидел этой минуты? Минуты, когда кто-то будет умирать среди полуденного света? Маттони, проходивший в это время по переднему двору, услышав крик, подбегает к нам. Одним жестом Рультабий заставляет его замереть на месте, под воротами. Теперь молодой человек направляется к эпицентру стонов, потому что они будто доносятся со всех сторон, описывают круги вокруг нас в раскаленном воздухе. Мы следуем за ним, затаив дыхание, вытянув руки, как делают люди, идущие во мраке, чтобы не натолкнуться на какое-нибудь невидимое препятствие. Мы подходим все ближе к источнику стонов и, пройдя тень эвкалипта, видим человека, извивающегося в конвульсиях. Это Бернье! Бернье! Он хрипит, старается приподняться и не может, он задыхается! Из груди его потоком льется кровь… Мы склоняемся над ним, и, прежде чем умереть, он произносит эти два слова: «Фредерик Ларсан»!
Голова его падает. Фредерик Ларсан! Фредерик Ларсан! Он везде и нигде! Опять он! Невидимый, несуществующий убийца!.. Ибо единственный выход отсюда, где совершилось убийство, — это ворота, в которых мы стояли вчетвером. И все мы так быстро повернулись, как только раздался крик, так быстро, что должны были увидеть смертельный удар! Но мы ничего не видели, кроме ослепительного света!.. Движимые общей мыслью, мы спешим в Квадратную башню: дверь открыта настежь, без колебаний мы входим в помещение старого Боба, минуем пустую гостиную и отворяем дверь в спальню. Старый Боб спокойно лежит на кровати, в своем высоком цилиндре на голове, и у его изголовья сидит жена Бернье. Они совершенно спокойны! Но вот несчастная женщина замечает наши расстроенные лица и испускает крик ужаса в предчувствии еще неясной для нее катастрофы! Она ничего не слышала! Она ничего не знает!.. Но она хочет выйти, она хочет видеть, она хочет знать! Мы пытаемся ее удержать… Напрасно!.. Она выбегает из башни и видит труп. Пылающий зноем полуденный воздух доносит к нам ее жалобные стоны над истекающим кровью телом. Мы срываем рубашку с распростертого на постели старика и открываем рану под сердцем. Рультабий поднимается со словами:
–Как будто бы удар ножом! Но где же сам нож?
Мы повсюду ищем нож, но безуспешно. Человек, нанесший удар, очевидно, унес его с собой. Но где же сам этот человек? Кто он? Бернье узнал это перед смертью и умер, возможно, именно оттого, что узнал!.. Фредерик Ларсан! Мы дрожа повторяем эти два слова…
Вдруг из ворот показывается князь Галич с газетой в руках. Он идет к нам, игриво размахивая газетой. Но Эдит бежит к нему, вырывает у него из рук газету, указывает на труп и говорит:
–Здесь только что убили человека. Бегите за полицией.
Князь Галич смотрит на труп, на нас и, не произнося ни слова, поспешно уходит за полицией. Жена Бернье продолжает рыдать. Рультабий садится на колодец. У него совершенно беспомощный вид. Он вполголоса говорит Эдит:
–Пусть придет полиция, сударыня!.. Вы сами хотели этого!
Но Эдит бросаетна него молниеносный взгляд своих черных глаз. Я знаю, о чем она думает. Она ненавидит Рультабия за то, что он заставил ее усомниться в старом Бобе. Разве старый Боб не лежал спокойно у себя в комнате, под присмотром самой Бернье, в то время как убивали ее мужа?
Рультабий, проверив затворы колодца, которые остались нетронутыми, вытягивается на верхней закраине, как на кровати, на которой мог бы, наконец, вкусить давно желанный покой, и говорит еще тише:
–Что же вы скажете полиции?
–Все! — произносит Эдит сквозь зубы.
Рультабий безнадежно качает головой и закрывает глаза. У него вид побежденного. Робер Дарзак осторожно трогает Рультабия за плечо, приглашая его осмотреть Квадратную башню, башню Карла Смелого, Новый замок и все закоулки двора, откуда никто не мог выйти и где по всей логике должен еще находиться убийца. Репортер печальным голосом отговаривает его. Разве мы ищем кого-нибудь с Рультабием? Разве мы искали в злосчастном Гландье, когда на наших глазах в таинственной галерее пропал бесследно человек? Нет-нет! Теперь я знаю, что бесполезно искать Ларсана глазами! За нашей спиной совершилось убийство. Мы слышали крик жертвы под поразившим ее ударом. Но мы обернулись и не увидели ничего, кроме моря света! Чтобы видеть, нужно закрыть глаза, как сделал это Рультабий. Но вот он как раз открывает их. Новый порыв энергии заставляет его подняться. Он поднимает к небу сжатые кулаки и возмущенно восклицает:
–Это невозможно, или в логике вещей нет больше смысла!
Он бросается на землю и ползает на четвереньках, обнюхивая каждый камень, крутится вокруг трупа и несчастной Бернье, которую мы тщетно пытались увести от тела мужа, крутится вокруг колодца, вокруг каждого из нас. Мы стоим и бессмысленно наблюдаем за ним. На минуту он приподнимается и, захватив горсть пыли, бросает ее вверх с торжествующим криком, точно хочет возродить из этого пепла неуловимый образ Ларсана. Какую новую победу Рультабий одержал над тайной?.. Что придает такую уверенность его взору? Что вернуло ему былую твердость голоса? Да, он снова тот же решительный, твердый Рультабий, когда говорит Роберу Дарзаку:
–Успокойтесь, ничего не изменилось! — И прибавляет, обращаясь к Эдит: —Все, что нам остается, это ждать полицию.
Несчастная вздрагивает. Рультабий снова внушает ей страх.
–О да! Пускай приходят скорее! Пускай думают за нас! Тем хуже! Тем хуже! Что бы ни случилось! — говорит Эдит и берет меня под руку.
В эту минуту под воротами появляется папаша Жак в сопровождении бригадира и двух жандармов, спешащих на место преступления.
–Жандармы! Жандармы! Они говорят, что произошло убийство! — восклицает папаша Жак, которому еще ничего неизвестно о смерти Бернье.
–Успокойтесь, папаша Жак! — кричит ему Рультабий, и, когда привратник, запыхавшись, подбегает к нему, репортер шепотом прибавляет: — Ничего не изменилось, папаша Жак.
Но папаша Жак замечает труп Бернье.
–Ничего, кроме лишнего трупа, — вздыхает он. — Это Ларсан!
–Это судьба, — возражает Рультабий.
Ларсан, судьба — одно и то же. Но что могут значить эти слова — «ничего не изменилось»? Значит, несмотря на случайную гибель Бернье, продолжает совершаться то, чего боялись и о чем не знали Эдит и я?
Жандармы хлопочут вокруг тела, обмениваясь замечаниями на своем непонятном жаргоне. Бригадир докладывает нам, что о происшествии заявлено по телефону в гостиницу «Гарибальди», где сейчас завтракает delegate, или особый комиссар, имеющий право начать следствие, не дожидаясь следователя, которого также предупредили.
Через несколько минут появляется и delegate. Он в восхищении, хотя и не успел окончить свой завтрак. Преступление! Настоящее преступление! В форте Геркулес! Он сияет! Глаза его блестят. Он суетится, распоряжается, приказывает бригадиру поставить одного из своих людей к воротам замка со строгим приказом не выпускать никого. Затем опускается на колени подле трупа. Один из жандармов уводит в Квадратную башню жену Бернье, которая плачет навзрыд. Delegate осматривает рану и говорит очень прилично по-французски:
–Прекрасный удар ножом!
Он в восхищении: будь здесь убийца, он, без сомнения, выразил бы ему свое удовольствие по поводу столь меткого удара. Затем он обращает свои взоры на нас, пристально вглядываясь в наши лица. Быть может, он ищет среди нас виновника преступления, чтобы выразить ему свой восторг.
–Каким же образом это произошло? — спрашивает он в предвкушении действительно криминальной истории. — Это невероятно! — прибавляет он. — Невероятно!.. Уже пять лет я состою delegate, и до сих пор никого не убили! Господин следователь…
Тут он останавливается, и мы заканчиваем фразу за него:
–Господин следователь будет очень доволен!
Он стряхивает рукой пыль с колен, отирает лоб и повторяет: «Это невероятно!» — с южным акцентом, который только подчеркивает его радость. В это время во дворе появляется новое лицо, в котором комиссар узнает ментонского доктора, пришедшего к старому Бобу.
–А, доктор! Вот кстати! Будьте добры, посмотрите на эту рану и скажите, что вы думаете о столь ловком ударе! Старайтесь не сдвигать труп с места до прибытия господина следователя.
Доктор исследует рану и дает нам самые подробные сведения. Сомнений нет, это действительно был удар ножом, проникший снизу вверх в сердечную область; острие ножа угодило в желудочек. Во время этого разговора между delegate и доктором Рультабий не сводит глаз с Эдит, не отпускающей моей руки. Она избегает взгляда Рультабия, который словно гипнотизирует ее, приказывает ей молчать. Я чувствую, что она вся дрожит от желания заговорить.
По просьбе delegate мы входим в Квадратную башню и располагаемся в гостиной старого Боба, где начинается допрос и где каждый из нас по очереди рассказывает увиденное и услышанное им. Жену Бернье допрашивают первой. Но от нее нельзя ничего добиться. Она заявляет, что не знает ничего, так как сидела у изголовья раненого, когда мы вбежали туда, как безумные. Она сидела там не меньше часа, оставив мужа у входа в Квадратную башню, где он плел веревку.
Больше всего меня интересует, заговорит ли Эдит… Она упорно смотрит в открытое окно. Один из жандармов остался караулить труп, лицо которого прикрыли платком. Эдит, подобно мне, проявляет крайне мало внимания к тому, что происходит сейчас в гостиной. Она не отрывает взгляда от трупа.
Восклицания delegate режут нам уши. По мере того как мы даем свои объяснения, удивление итальянского комиссара возрастает, и он находит преступление все более и более невероятным. Он готов уже признать его невозможным, когда очередь отвечать доходить до Эдит. Ее спрашивают… Она уже открывает рот, чтобы ответить, когда раздается спокойный голос Рультабия:
–Взгляните туда, где кончается тень от эвкалипта.
–Что там такое? — спрашивает delegate.
–Орудие преступления, — отвечает Рультабий, прыгая через окно во двор; среди других окровавленных камней он поднимает блестящий и острый камень и потрясает им перед нами.
Мы узнаем его: это «самый древний топор человечества»!
Глава XIX
Рультабий приказывает запереть железные ворота
Орудие убийства принадлежало князю Галичу, но никто не сомневался в том, что оно было украдено у него старым Бобом; с другой стороны, все мы помнили, что, прежде чем испустить последний вздох, Бернье назвал имя Ларсана. Никогда еще образы старого Боба и Ларсана так не сливались в наших умах, как после обнаружения «самого древнего топора человечества», испачканного кровью Бернье. Эдит сразу поняла, что судьба старого Боба всецело в руках Рультабия. Последнему стоило только сказать несколько слов комиссару по поводу странных обстоятельств, сопровождавших падение старого Боба в пещере Ромео и Джульетты, перечислить кое-какие соображения, которые заставляли предполагать, что старый Боб и Ларсан — одно и то же лицо, повторить, наконец, обвинение последней жертвы Ларсана, чтобы все подозрения правосудия пали на покрытую париком голову геолога. В глубине души Эдит не теряла уверенности, что лжащий в соседней комнате человек действительно ее дядя, старый Боб, но находка смертоносного топора заставила ее думать, что Ларсан искусно подготовил вокруг старого Боба почву для его гибели, с очевидным намерением возложить на него возмездие за свои преступления, а также и опасное бремя своей личности, и Эдит дрожала за старого Боба, да и за себя также. Она трепетала от ужаса, запутавшись, как бабочка в сачке, в таинственных тенетах, раскинутых Ларсаном и невидимыми нитями прикрепленных им к старым стенам замка. У нее было такое ощущение, что стоит ей сделать одно только движение, — движение губами, — и оба они погибли, и ненасытный зверь ждет лишь этого движения, чтобы их проглотить. И вот ей, готовой говорить, приходилось молчать, к тому же опасаться, как бы не заговорил Рультабий.
Позднее она рассказывала мне о своем состоянии в тот драматический момент и признавалась, что испытывала перед личностью Ларсана такой страх, какого нам самим никогда, быть может, не приходилось переживать.
Этот дикий зверь в образе человека, рассказы о котором Эдит сначала слушала с улыбкой, заинтересовал ее, когда ей стало известно о том, что правосудие не сумело объяснить, как он вышел из Желтой комнаты. После драмы в Квадратной башне она была уже не на шутку взволнована, но здесь, средь бела дня, Ларсан совершил убийство на ее глазах, на пространстве, где не было никого, кроме нее самой, Робера Дарзака, Рультабия, Сенклера, старого Боба и жены Бернье, причем все находились достаточно далеко от места происшествия и не могли нанести удар Бернье. И Бернье обвинил Ларсана! «Где же Ларсан? В чьем теле?» — спрашивала она себя. Эдит стояла под сводом ворот между Дарзаком и мною, а Рультабий находился перед нами, когда раздался крик под эвкалиптом, то есть менее чем в семи метрах от нас. Что касается старого Боба и жены Бернье, то они не отходили друг от друга ни на минуту! Таким образом, никто из нас не мог убить Бернье! О! Теперь Эдит поняла, что бывают минуты, когда при мысли о Ларсане начинаешь трепетать от безотчетного страха.
Ничего! Ничего подле трупа, кроме каменного ножа, украденного старым Бобом. Этого так мало и в то же время достаточно, чтобы позволить нам думать и предполагать что угодно…
Она ясно читала это в глазах и поведении Рультабия и Робера Дарзака. Тем не менее с первых же слов Рультабия она поняла, что у него в эту минуту не было другой мысли, кроме как спасти от подозрения властей старого Боба.
Рультабий стоял между delegatе и только что прибывшим следователем и, держа в руках «древнейший топор человечества», рассуждал. Казалось окончательно установленным, что других виновников, кроме перечисленных мною выше, не могло быть, когда Рультабий доказал быстрым логическим рассуждением, пленившим следователя и огорчившим комиссара, что настоящим и единственным виновником был сам умерший. Раз все четверо, стоявшие под воротами, и двое, находившиеся в комнате старого Боба, наблюдали и не теряли друг друга из виду, в то время как кто-то убивал Бернье в нескольких шагах от них, то оставалось признать, что этим «кем-то» был сам Бернье!.. На это следователь ответил вопросом, не замечал ли кто-нибудь из нас предрасположенности Бернье к самоубийству; Рультабий резонно возразил, что для того, чтобы умереть, можно обойтись без преступления и без самоубийства — достаточно несчастного случая. Орудие преступления, то есть «самый древний топор человечества», одним своим присутствием подтверждало его предположение. Рультабий не допускал мысли, что преступник остановил бы свой выбор на этом старом камне как на орудии убийства.
Еще менее вероятным было то, что Бернье, решив покончить с собой, не нашел другого оружия, кроме этого ножа троглодитов. Если же, наоборот, камень мог привлечь его внимание своей необыкновенной формой, если Бернье поднял его и держал в руках, а потом случайно упал на него, происшествие становилось вполне естественным и объяснялось самым простым образом. Бернье так неудачно упал на этот роковой обломок, что пронзил себе сердце. Выслушав эти соображения Рультабия, следователь еще раз пригласил доктора исследовать рану, сравнив ее с роковым предметом; результатом исследования явилось заключение, что рана нанесена именно этим предметом. Отсюда до признания несчастного случая оставалось сделать только шаг. Следователь потратил на это шесть часов. Шесть часов, в течение которых он допрашивал нас без устали и без результата.
Что касается Эдит и вашего покорнейшего слуги, то по окончании всей этой ненужной сутолоки мы остались в гостиной старого Боба, откуда только что удалились представители власти, в то время как в соседней комнате доктор возился около больного геолога. Дверь из гостиной в коридор Квадратной башни осталась открытой; из нее до нас доносились рыдания несчастной вдовы над трупом мужа, который был перенесен в их комнату. Мы с Эдит находились между этим трупом и раненым стариком, пребывая в ужасе от пережитого и увиденного и опасаясь того, что еще могло произойти. Внезапно Эдит схватила меня за руку.
–Не покидайте меня! Не покидайте! — проговорила она. — У меня нет никого, кроме вас. Я не знаю, где князь Галич, и от мужа тоже нет вестей. Это ужасно! Он ушел, сказав, что направляется на поиски Туллио, и даже не знает еще, что Бернье умер. Нашел ли он Туллио? Я теперь жду правды только от Туллио! И телеграммы все нет… Это невыносимо!..
С того момента, как она столь доверчиво взяла мою руку, задержав ее в своих, я принадлежал Эдит всей душой и уже перестал скрывать от нее, что она может целиком и полностью рассчитывать на мою преданность. Мы обменялись этими незабвенными словами вполголоса, в то время как во дворе мелькали взад и вперед силуэты полицейских, сопровождаемых Рультабием и Дарзаком. Рультабий не упускал случая бросить взгляд в нашу сторону всякий раз, как представлялся удобный момент. Окно было открыто настежь.
–О! Он следит за нами, — заметила Эдит. — Ну и пусть! Пожалуй, мы стесняем их, оставаясь здесь. Но, что бы ни случилось, мы не уйдем отсюда, не правда ли, господин Сенклер?
–Нужно быть благодарным Рультабию, — осмелился сказать я, — за его вмешательство и за то, что он умолчал про «самый древний топор человечества», а также про то, что Бернье, умирая, назвал имя Ларсана… Узнай они это, история стала бы гораздо запутаннее!
Я сделал ударение на последних словах.
–Положим, — возразила она резко. — Но у вашего друга не меньше причин молчать, чем у меня! И я боюсь лишь одного!.. Да-да, я боюсь лишь одного…
–Чего?..
Эдит поднялась, дрожа.
–Я боюсь, что он спас моего дядю от правосудия только для того, чтобы его погубить!..
–С чего это пришло вам в голову? — спросил я неуверенно.
–Я прочла это в глазах у ваших друзей… Если бы я была уверена, что не ошиблась, я предпочла бы все же иметь дело с полицией!..
Затем она немного успокоилась и, по-видимому, отбросила это нелепое предположение.
–В конце концов, — сказала она, — нужно быть готовой ко всему, и я сумею защитить его!
С этими словами Эдит показала мне маленький револьвер, который прятала за корсажем.
–Ах! — вскрикнула она. — Отчего здесь нет князя Галича?
–Опять! — воскликнул я с отчаянием.
–Правда ли, что вы готовы защищать меня? — спросила Эдит, глядя мне прямо в глаза своим волнующим взглядом.
–Готов.
–Ото всех?
Я колебался. Она повторила:
–Ото всех?
–Да.
–И от вашего друга?
–Если потребуется, — ответил я со вздохом, отирая пот со лба.
–Хорошо. Я верю вам. В таком случае я вас оставлю здесь на несколько минут. Вы покараулите эту дверь, ради меня! — И она указала мне на дверь, за которой лежал старый Боб.
Затем она убежала. Куда? Она созналась мне в этом впоследствии: она побежала разыскивать князя Галича! Ах, эти женщины!..
Не успела она скрыться за воротами, как в гостиную вошел Рультабий в сопровождении Дарзака. Они все слышали. Рультабий направился ко мне и не стал скрывать, что ему известно о моей измене.
–Не находите ли вы, Рультабий, — ответил я, — что «измена» — слишкм громкое слово. Вы знаете, что я не имею обыкновения изменять кому бы то ни было… Эдит действительно достойна сожаления, а вы ее совсем не жалеете, мой друг…
–А вы чересчур жалеете ее!
Я покраснел до корней волос и готов был ответить ему. Но Рультабий оборвал меня резким движением:
–Я прошу вас только об одном, только об одном! Слышите? Что бы ни случилось… что бы ни случилось, не заговаривайте ни со мной, ни с Дарзаком!..
–Это будет не трудно! — раздраженно ответил я и повернулся к нему спиной.
Мне показалось, что он с трудом сдерживал гнев. Но в эту самую минуту нас позвали, так как следователь вышел из Нового замка. Следствие было окончено. После заявления доктора роковая случайность стала в его глазах несомненной. Таким образом, его присутствие в замке было уже не нужно, и он собрался уйти. Рультабий и Дарзак вышли проводить его. Я остался один и облокотился на подоконник, снедаемый мрачными предчувствиями. Со все возрастающим беспокойством я ждал возвращения Эдит, в то время как в нескольких шагах от меня жена Бернье читала над трупом мужа молитвы, прерывая их рыданиями. Вдруг над моей головой в тихом вечернем воздухе раздался оглушительный звук, сопровождаемый лязгом железа и меди, и я понял, что это Рультабий отдал приказание закрыть входные ворота!
Не прошло и минуты, как я увидел Эдит, бежавшую ко мне в страхе и смятении, как к единственной ее опоре… Затем показался Робер Дарзак. Затем Рультабий под руку с дамой в черном.
Глава XX
Доказательство возможности лишнего трупа
Рультабий с дамой в черном прошли в Квадратную башню. Никогда еще Рультабий не шествовал так торжественно. Походка его могла бы вызвать улыбку, но сейчас, в эти трагические минуты, это нас лишь встревожило. Никогда прокурор или облеченный в мантию судья не входил с более грозным видом в зал, где его ожидал обвиняемый. Но никогда также судья не был так бледен.
Что касается дамы в черном, то она, видимо, делала тщетные усилия побороть чувство ужаса, сквозившее, несмотря ни на что, в ее беспокойном взгляде, и скрыть от нас волнение, заставлявшее ее нервно сжимать руку своего молодого спутника. У Робера Дарзака также был очень сумрачный вид. Но что больше всего нас смутило, это появление во дворе Карла Смелого папаши Жака, Уолтера и Маттони. Они все были вооружены ружьями и молча встали у входа в Квадратную башню, получив из уст Рультабия строгий приказ не выпускать никого из Старого замка. В довершение всего ни Маттони, ни Уолтер, преданные миссис Эдит, не ответили ничего на вопрос своей госпожи, что все это значит и против кого принимаются все эти меры. Тогда она в порыве героизма встала в проеме двери, загородив руками вход в гостиную старого Боба, и прерывающимся голосом спросила:
–Что вы собираетесь делать? Не думаете же вы убивать его?!
–Нет, сударыня, — глухо возразил Рультабий. — Мы собираемся судить его… И, чтобы доказать, что судьи не превратятся в палачей, мы будем судить его над трупом Бернье, сложив все имеющееся у нас оружие.
И Рультабий ввел нас в комнату, где жена Бернье продолжала оплакивать лежавшего на смертном одре мужа, сраженного «самым древним топором человечества». Тут мы все сложили наши револьверы и принесли клятву согласно требованию Рультабия. Одна только Эдит не без колебаний рассталась со своим оружием, существование которого не было тайной для Рультабия.
Затем Рультабий снова предложил руку даме в черном и вышел в коридор. Мы все последовали за ним, но вместо того, чтобы направиться, как мы ожидали, в помещение старого Боба, он свернул к двери, ведущей в комнату, где был обнаружен лишний труп. Вынув специальный ключ, о котором я уже упоминал, он отпер дверь.
Оказавшись в бывшем помещении Дарзаков, мы очень удивились, увидев на письменном столе Дарзака чертежную доску, план, над которым Робер работал в кабинете старого Боба, в башне Карла Смелого, небольшой стаканчик с красной краской и погруженную в него кисточку. Наконец, посреди стола покоился со своей окровавленной челюстью самый древний череп человечества.
Рультабий запер дверь на замок и сказал нам несколько взволнованным голосом, в то время как мы смотрели на него, ничего не понимая:
–Садитесь, господа, прошу вас.
Вокруг стола были расставлены стулья, на которых мы и разместились, снедаемые все возрастающим беспокойством. Тайное предчувствие подсказывало нам, что за всеми этими чертежными принадлежностями скрывались ошеломляющие причины самой ужасной из драм. И череп скалился своей кровавой челюстью, напоминая улыбку старого Боба.
–Вы видите, — продолжал Рультабий, — что возле стола стоит один лишний стул, предназначенный для мистера Артура Ранса, которого мы не можем больше ждать.
–А он в эту минуту, возможно, нашел доказательство невинности старого Боба! — заметила Эдит, на которую все эти приготовления повлияли, по-видимому, сильнее, чем на других. — Я прошу госпожу Дарзак присоединиться к моей просьбе не предпринимать ничего до возвращения моего мужа!..
Не успела дама в черном ответить, как за дверью в коридоре послышался сильный шум. Раздался стук в дверь, и умоляющий голос Артура Ранса попросил немедленно открыть ему. Он кричал:
–Я принес булавку с рубиновой головкой!
Рультабий открыл дверь.
–Мистер Артур Ранс! Наконец-то мы дождались вас!..
Муж Эдит был, по-видимому, в отчаянии.
–В чем дело? Что случилось? Новое несчастье?.. Ах! Я не ошибся, думая, что опоздал, когда увидел запертые ворота и услышал в башне заупокойные молитвы. Да, я подумал, что вы уже казнили старого Боба!
В это время Рультабий запер за Артуром Рансом дверь в коридор.
–Старый Боб жив, умер Бернье. Садитесь же, сударь, — учтиво сказал Рультабий.
Артур Ранс, в свою очередь, с удивлением воззрился на чертежную доску, стаканчик с краской и окровавленный череп.
–Кто его убил? — спросил он.
Тут он заметил наконец присутствие своей жены и пожал ей руку, не спуская, однако, глаз с дамы в черном.
–Перед тем как испустить дух, Бернье назвал имя Фредерика Ларсана, — ответил Дарзак.
–Не хотите ли вы сказать, — перебил его Артур Ранс, — что он обвинил старого Боба? Это невыносимо! Я и сам одно время сомневался в подлинности нашего горячо любимого дядюшки, но повторяю вам, я принес булавку с рубиновой головкой!
О какой булавке он говорил? Тут я вспомнил рассказ Эдит, как старый Боб вырвал булавку у нее из рук, когда она в шутку уколола его в тот вечер драмы с лишним трупом. Но какое отношение могла иметь эта булавка к происшествию со старым Бобом? Артур Ранс не стал ждать наших вопросов и сообщил, что булавка исчезла одновременно со старым Бобом и что он нашел ее в руках у Туллио. Рыбак получил булавку вместе с пачкой банкнот, которыми дядюшка купил его сообщничество и молчание. Туллио отвез его этой ночью в своей лодке к гроту Ромео и Джульетты, откуда отплыл лишь на заре в Сан-Ремо, сильно обеспокоенный продолжительным отсутствием своего пассажира. И Артур Ранс торжествующе подытожил:
–Человек, передавший другому булавку с рубиновой головкой, не мог быть в тот же час завязанным в мешок из-под картофеля в Квадратной башне!
–А каким образом вам пришла в голову мысль отправиться в Сан-Ремо? — спросила Эдит. — Разве вы знали, что Туллио находится там?
–Я получил анонимное письмо с его адресом…
–Это я отправил его вам, — спокойно произнес Рультабий и прибавил ледяным тоном: — Милостивые государи, я чрезвычайно рад скорому возвращению мистера Артура Ранса. Таким образом, вокруг этого стола собраны все обитатели форта Геркулес… для которых мое доказательство возможности лишнего трупа может представлять некоторый интерес. Я прошу внимания!
Мистер Ранс снова прервал его:
–Еще один вопрос. Кого вы имеете в виду, говоря о тех обитателях замка, для которых ваше доказательство возможности лишнего трупа может представлять некоторый интерес?
–Всех тех, — объявил Рультабий, — среди которых мы можем найти Ларсана!
Дама в черном, до сих пор не проронившая ни слова поднялась, дрожа всем телом.
–Как! — простонала она. — Значит, Ларсан среди нас?..
–Я в этом уверен! — твердо сказал Рультабий.
Наступило невыносимо тяжелое молчание, во время которого мы не решались поднять глаз друг на друга. Репортер продолжал своим ледяным тоном:
–Я в этом уверен… и эта мысль не должна вас поражать, сударыня, потому что она никогда вас не покидала!.. Что касается нас, милостивые государи, то нам это стало ясно после завтрака в темных очках на террасе Карла Смелого. Я не говорю о госпоже Эдит, вы ведь, — обратился он к ней, — не почувствовали присутствия Ларсана?
–Этот вопрос можно задать и профессору Станжерсону, — живо возразил Артур Ранс. — Раз уж мы рассуждаем таким образом, я не вижу причины, почему профессор, принимавший участие в том завтраке, не присутствует сейчас на нашем собрании…
–Мистер Ранс!.. — воскликнула дама в черном.
–Да, я прошу прощения, — продолжал, немного смутившись, супруг Эдит. — Но тут больше виноват Рультабий, сказав: «Все обитатели форта Геркулес…»
–Профессор Станжерсон мыслями так далек от нас, — произнес торжественным тоном Рультабий, — что он мне сейчас не нужен. Хотя профессор Станжерсон и жил рядом с нами в форте Геркулес, он по-настоящему никогда не был с нами. Ларсан же не покидал нас ни на минуту!
На этот раз мы все украдкой переглянулись, и мысль, что Ларсан может действительно сидеть между нами, показалась мне до такой степени дикой, что я совершенно забыл о своем обещании не заговаривать с Рультабием.
–Но на том завтраке в темных очках, — осмелился заметить я, — присутствовало еще одно лицо, которого я здесь не вижу.
Рультабий проворчал, довольно недружелюбно взглянув на меня:
–Опять князь Галич! Я уже говорил вам, Сенклер, чем занят князь здесь, за границей… и я клянусь вам, что его занимают вовсе не несчастья дочери профессора Станжерсона! Предоставьте князю Галичу заниматься его исследовательскими изысканиями…
–Однако, — злобно заметил я, — это не доводы.
–Вот именно, Сенклер, ваша болтовня мешает мне думать.
Но я уже не мог остановиться и, забыв, что пообещал Эдит защищать старого Боба, принялся нападать на него лишь из удовольствия противоречить Рультабию; Эдит долго не могла простить мне этого.
Читать бесплатно другие книги:
