Убийство под аккомпанемент Марш Найо

I

Скелтон уехал домой, а за ним Цезарь Бонн и Дэвид Хэн. Уборщицы скрылись в какую-то дальнюю часть здания. Осталась только полиция: Аллейн и Фокс, Бейли, Томпсон, трое сержантов, обыскивавших ресторан и комнату для оркестра, и констебль в форме, который останется на посту, пока его поутру не сменят. Времени было без двадцати три.

— Ну, Братец Фокс, — сказал Аллейн, — что у нас есть? Вы что-то держались тише воды, ниже травы. Послушаем вашу теорию. Валяйте.

Прокашлявшись, Фокс уперся ладонями в колени.

— Очень странное дело, — неодобрительно начал он. — Можно сказать, идиотское. Глупое. Если бы не труп. Трупы, — строго заметил мистер Фокс, — никогда не бывают глупыми.

Сержанты Бейли и Томпсон перемигнулись.

— Во-первых, мистер Аллейн, — продолжал Фокс, — я спрашиваю себя: почему именно такой способ убийства? Зачем стрелять обломком зонта, когда можно выстрелить пулей? Особенно это относится к его светлости. А ведь, по всей видимости, сделано было именно так. От этого никуда не денешься. Ни у кого не было шанса заколоть парня во время представления, как по-вашему?

— Ни у кого.

— Тогда ладно. Итак, если кто-то затолкал этот дурацкий снаряд в револьвер после того, как его осматривал Скелтон, свою штуковину он должен был прятать при себе. Она не длинней перьевой ручки, но чертовски острая. И это приводит нас, во-первых, к Морено. Рассматривая Морено, следует учитывать, что его светлость очень тщательно обыскал его перед выходом на сцену.

— Более того, его светлость со всем пылом невиновности утверждает, что у несчастного Морри не было никакого шанса спрятать что-то в карман после обыска… или добраться до оружия.

— Вот как? — сказал Фокс. — Подумать только!

— По сути, его светлость, который, признаю, далеко не глуп, приложил на удивление много усилий, чтобы обелить всех, кроме себя самого.

— Возможно, не глуп, — хмыкнул Фокс, — но, скажем, несколько не в себе, умственно?

— Так, во всяком случае, твердят все остальные. Однако, Фокс, готов под присягой заявить, что никто не закалывал Риверу ни в тот момент, когда в него стреляли, ни до того. Он находился в добрых шести футах ото всех, кроме лорда Пастерна, который был занят своей треклятой пушкой.

— Вот видите! И среди пюпитров его тоже не прятали, так как ими пользовался другой оркестр. И вообще никто из музыкантов и близко не подходил к дурацкой шляпе его светлости, под которой лежал пистолет, а учитывая все вышеизложенное, я спрашиваю себя, не его ли светлость, вероятнее всего, прибег бы к глупому и надувательскому методу, если бы решил с кем-то покончить? Все указывает на его светлость. От этого никуда не денешься. А он, однако, как нельзя более доволен собой и нисколечки не встревожен. Разумеется, у убийц-маньяков такая манера встречается.

— Действительно. А что с мотивом?

— Откуда нам знать, что он думал о том, что его падчерица связалась с таким типом, как покойник? Другая молодая леди предположила, что ему все равно. Возможно, что-то случилось. Учитывая обстоятельства на данный момент, лично я — за его светлость. А вы, мистер Аллейн?

Аллейн покачал головой.

— Я в тупике, — признался он. — Возможно, Скелтон сумел затолкать снаряд в револьвер, когда его осматривал. Лорд Пастерн — а ему в наблюдательности не откажешь — клянется, что он этого не делал. Они были наедине около минуты, пока Морри делал объявление, но Скелтон говорит, что и близко не подходил к лорду Пастерну, который пистолет держал в брючном кармане. Маловероятно, что он лжет, так как Пастерн мог бы это опровергнуть. Послушали бы вы Скелтона. Он странный малый. Ярый коммунист. По национальности, кажется, австралиец. Несгибаемый и узколобый философ. Его на мякине не проведешь, и он совершенно искренен. Прямолинеен до чертиков. Несомненно, он презирал Риверу — как из общих принципов, так и потому, что Ривера поддержал желание лорда Пастерна выступать сегодня вечером. Скелтон горько на это обижен, о чем прямо и сказал. Он полагает, что предает то, что считает искусством, и попустительствует тому, что идет вразрез с его принципами. Мне он в этом показался фанатично искренним. Риверу и лорда Пастерна он считает паразитами. Кстати, Ривера поставлял Морри Морено те или иные наркотики. Кертис стоит за кокаин, и сдается, дирижер нашел что-то, чем себя поддержать, когда обыскивал труп. Нам это придется раскрутить, Фокс.

— Наркотик, — проникновенно изрек Фокс. — Вот видите! Едва получаем неожиданный подарок, а он уже труп. Тем не менее в его комнатах может оказаться что-нибудь, что даст нам зацепку. Он из Латинской Америки, говорите? А вдруг это связано с бандой «Снежных Санта». Они орудуют как раз через Латинскую Америку. Приятно было бы, — мечтательно протянул мистер Фокс, чьи таланты уже некоторое время были направлены на пресечение торговли запрещенными препаратами, — в самом деле чудесно было бы подцепить на крючок этих «санта-клаусов».

— И то правда, — рассеянно согласился Аллейн. — Но что же дальше с вашей теорией, Фокс?

— Слушаюсь, сэр. Учитывая, что Ривере не полагалось падать, а он упал, можно утверждать, что снаряд вошел в него как раз в тот момент. Знаю, может показаться, что я постулирую очевидные вещи, но это пресекает саму мысль о нечистой игре после падения, ведь никто не знал, что он упадет. А если вам вздумается сказать, что кто-то метнул орудие убийства, как дротик, в тот самый момент, когда его светлость выпустил первую пулю… ну… — с отвращением протянул Фокс, — это была бы до крайности идиотская идея, верно? А это возвращает нас к предположению, что штуковиной все-таки выстрелили из револьвера. Что подтверждается царапинами внутри дула. Правда, тут для верности нужно мнение эксперта.

— Непременно к нему обратимся.

— Но если на мгновение предположить, что отметины в дуле оставлены застежкой с камушками, игравшей роль своего рода стопора, то у нас есть заявление Скелтона о том, что, когда он осматривал оружие, царапин на нем не было. А это опять-таки приводит нас к его светлости. С какой стороны ни взгляни, все крутится вокруг его светлости.

— Мисс де Суз, — с досадой потер переносицу Аллейн, — действительно шарила под проклятым сомбреро. Я ее видел, и Мэнкс тоже, и официант. Мэнкс как будто ее увещевал, а она рассмеялась и убрала руку. Она не могла бы взять оружие тогда, но это показывает, что до револьвера мог дотянуться любой, сидевший на ее стуле. Леди Пастерн оставалась за столом одна, пока другие танцевали.

Фокс демонстративно поднял брови.

— Чистая ледышка, сэр. Надменная дамочка, у которой та еще сила воли и темперамент. Вспомните, как она противостояла его светлости в прошлом. Крайне умело.

Аллейн глянул на своего старого коллегу и улыбнулся, а после повернулся к группе ждущих полицейских.

— Бейли, — позвал он, — теперь ваш черед. Нашли что-нибудь новое?

— Ничего стоящего, мистер Аллейн, — отозвался тот угрюмо. — На орудии убийства никаких отпечатков. Я упаковал его в защитную бумагу и могу проверить еще раз.

— А револьвер?

— Тоже ни одного отпечатка.

— Вот почему я рискнул дать его ему в руки.

— Да, сэр, так вот, — продолжал Бейли с некоторым профессиональным пылом, — револьвер. Отпечатки лорда Пастерна по всей пушке. И этого дирижера Морри Морено, или как его там.

— Да. Лорд Пастерн передал оружие Морри.

— Верно, сэр. Я так и понял.

— Томпсон, — спросил вдруг Аллейн, — вы хорошо разглядели левую руку мистера Мэнкса, когда снимали с него отпечатки?

— Да, сэр. Костяшки пальцев чуть покорябаны. Самую малость. Носит кольцо-печатку.

— А что на сцене, Бейли?

Уставившись на свои башмаки, Бейли сообщил, что они обшарили каждый дюйм вокруг ударной установки. На полу нашлось четыре отпечатка, которые, как удалось установить, принадлежали мисс де Суз. Больше ничего.

— А Ривера? Что на теле?

— Не слишком много, — расстроенно ответствовал Бейли, — но, вероятно, удастся проявить латентные отпечатки[30] там, где трупа касались Морено и доктор. Это пока все.

— Спасибо. А как насчет остальных парней в ресторане и в комнате оркестрантов? Нашли что-нибудь? Гибсон?

Вперед выступил один из сержантов в штатском.

— Не много, сэр. Ничего необычного. Окурки и тому подобное. Мы подобрали отстрелянные гильзы и носовой платок Морено, но это на сцене.

— Он промокал им выпученные глаза, когда устроил шоу с венком, — пробормотал Аллейн. — Еще что-нибудь?

— Есть еще пробка, сэр, — как бы извиняясь, сказал сержант Гибсон, — на сцене. Возможно, ее уронил официант, сэр.

— Только не там. Покажите.

Из кармана Гибсон достал конверт, а из него вытряхнул на стол маленькую черную пробку. Аллейн осмотрел ее, не касаясь.

— Когда убирают сцену?

— Ее натирают мастикой по утрам, мистер Аллейн, и протирают влажной тряпкой перед тем, как придут вечерние клиенты.

— Где именно вы ее нашли?

— На полпути к задней стенке алькова и в шести футах слева от центра. Я отметил место.

— Хорошо. Хотя и проку от этого мало. — Аллейн достал лупу. — На ней черная отметина. — Наклонившись, он понюхал. — Вакса для обуви, кажется. Скорее всего ее пинали по всей платформе музыканты. Но есть и другой запах. Не вина и не чего-то покрепче, и вообще не такая это пробка. Она меньше и вверху широкая, а книзу сужается. Без значка торговой марки. Но что же это за запах? Понюхайте вы, Фокс.

Фокс зычно потянул носом. Распрямившись, он подумал и сказал:

— Что-то он мне напоминает.

Все ждали.

— Цитронелла? — изрек он наконец рассудительно. — Или вроде того.

— А как насчет ружейной смазки? — спросил Аллейн.

Повернувшись, Фокс воззрился на начальника с чем-то сродни возмущению.

— Ружейная смазка? Не собираетесь же вы утверждать, мистер Аллейн, что кто-то не только затолкал в револьвер кусок изукрашенной рукоятки от зонтика, но и заткнул его пробкой, как детский пугач?

Аллейн усмехнулся.

— Это расследование то и дело проверяет на прочность вашу доверчивость, Братец Лис. — Он снова прибег к лупе. — Нижняя поверхность как будто разломана. Надежда слабая, Бейли, но можно попробовать на отпечатки.

Бейли убрал пробку, а Аллейн повернулся к остальным.

— Думаю, вы можете собираться. Боюсь, мне придется задержать вас, Томпсон, и вас, Бейли. Наш концерт идет без антракта. Гибсон, заедете за ордером на обыск и отправляйтесь на квартиру Риверы. Возьмите с собой кого-нибудь. Мне нужен доскональный осмотр всех помещений. Скотт и Уотсон занимаются комнатами Морено, а Солис поехал со Скелтоном. Доложите мне в Ярде в десять часов. Найдите людей, пусть вас сменят, когда закончите. Проклятие, и Морено, и Скелтона придется держать под наблюдением, хотя, полагаю, ближайшие восемь часов Морено не причинит головной боли никому, кроме себя самого. Мы с инспектором Фоксом прихватим еще людей и возьмемся за Дьюкс-Гейт. Ладно. Идемте.

В офисе зазвонил телефон. Фокс пошел ответить, и было слышно, как он кого-то распекает. Когда он вернулся, вид у него был возмущенный.

— Новенький парень, которого мы послали с группой его светлости, Маркс. Как по-вашему, что он учинил? — Фокс свирепо осмотрел свою аудиторию и бухнул широкой ладонью о стол. — Идиот желторотый! Когда господа приехали домой, то заявили, мол, все идут в гостиную. «О, — сказал Маркс, — тогда мой долг вас сопровождать». Джентльмены сказали, что хотят сперва оправиться, и удалились в гардеробную внизу. У дам возникла та же мысль, и они пошли наверх, а сержант Маркс пытается разорваться надвое, что еще мелочи в сравнении с тем, что я с ним сделаю. И пока он изматывает себя, бегая вверх-вниз и наблюдая за происходящим, одна из юных леди проскальзывает по лестнице для слуг и исчезает через черный ход!

— Которая? — быстро спросил Аллейн.

— Только не требуйте, — с горьким презрением ответил мистер Фокс, — слишком многого от сержанта Маркса, сэр. Не осложняйте ему жизнь. Откуда ему знать которая. О нет. Он, видите ли, рыдает в телефон, пока остальные разбегаются, куда душа пожелает. Выпускник, черт бы ее побрал, школы полиции Маркс! В чем дело?

От переднего входа пришел констебль в форме.

— Считаю нужным доложить, сэр, — сказал он. — Я на посту снаружи. У нас инцидент.

— Хорошо, — сказал Аллейн. — Что за инцидент?

— На некотором расстоянии остановилось такси, сэр, и вышла леди.

— Леди? — так властно вопросил Фокс, что констебль бросил на него нервный взгляд.

— Да, мистер Фокс. Молодая леди. Она говорила с водителем. Он ждет. Она огляделась и помедлила. Я стоял в дверях, меня не было видно, меня скрывали тени. Думаю, она меня не видела.

— Узнали ее? — спросил Аллейн.

— Не могу сказать наверное, сэр. Одежда другая, но мне кажется, это одна из гостей лорда Пастерна.

— Двери вы за собой заперли?

— Да, сэр.

— Отоприте и исчезните. Все вон отсюда! Рассейтесь. Да поживее!

В пять секунд фойе опустело, двери в офис и комнату музыкантов бесшумно закрылись. Аллейн метнулся к выключателям. Оставили только светиться розоватым одинокую лампочку на стене. Фойе заполнилось тенями. Он скользнул на колени за креслом в самом дальнем от света углу.

Тихонько тикали часы. Где-то в подвале звякнуло ведро и хлопнула дверь. Дали о себе знать бесчисленные мелкие звуки: постукивание свободно раскачивающегося шнура где-то в алькове, потайные шорохи за стенами, неопределенное гудение главного коммутатора. Аллейн чувствовал запах ковра, обивки, дезинфекции и затхлого табачного дыма. Снаружи в фойе можно пройти через две пары дверей: одни выходили на улицу, другие, внутренние из листового стекла, обычно стояли распахнутыми, но сейчас были прикрыты. Сквозь них он видел лишь смутную серость, по которой плыли отражения в самом стекле, так в центре правой створки маячил отсвет розоватой лампочки. Он впился в него взглядом. Вот за стеклянными дверями возникло светлое пятно. Открылась дверь с улицы.

К стеклянной двери внезапно приникло лицо, размытое отражением лампы и искаженное кривизной стекла. Открываясь, дверь тихонько скрипнула.

С мгновение женщина постояла, прикрывая нижнюю часть лица шарфом. Потом быстро шагнула вперед и опустилась на колени перед креслом. Ее ногти царапнули обшивку. Она так поглощена была поиском, что не услышала, как Аллейн прошел у нее за спиной по толстому ковру, но когда он извлек из кармана конверт, тот издал едва заметный шелест. Еще стоя на коленях, она обернулась и, увидев его, резко вскрикнула.

— Вы не это ищете, мисс Уэйн? — спросил Аллейн.

II

Подойдя к стене, он щелкнул выключателями. Карлайл наблюдала за ним не шевелясь. Когда он вернулся, в руках у него все еще был конверт. Прижав руку к пылающему лицу, она нетвердо произнесла:

— Наверное, вы считаете, что я затеяла что-то дурное? Наверное, вам нужно объяснение.

— Я был бы рад ответу на мой вопрос. Вы это искали?

Он поднял конверт повыше, но не отдал ей. Она поглядела на него с сомнением.

— Не знаю… Я не уверена…

— Конверт мой. Я вам скажу, что в нем. Письмо, которое было заткнуто между сиденьем и подлокотником кресла, которое вы так старательно обшаривали.

— Да, — запинаясь ответила Карлайл. — Да. Это оно. Можно мне его взять, пожалуйста.

— Прошу, сядьте, — отозвался Аллейн. — Лучше нам все прояснить, как по-вашему?

Он подождал, когда она поднимется с колен. После минутной заминки она села в кресло.

— Конечно, вы мне не поверите, — сказала она, — но это письмо… Вы ведь его прочли, верно? Письмо не имеет никакого отношения к ужасной истории сегодня вечером. Решительно никакого. Оно совершенно личное и довольно важное.

— Вы его читали? — спросил он. — Сумеете изложить содержание? Мне бы хотелось, чтобы вы это сделали, если вы не против.

— Но… не совершенно точно… то есть…

— Приблизительно.

— Это… это важное сообщение. Оно касается одного человека… не могу сказать вам, какими словами оно написано…

— И тем не менее оно настолько важное, что вы возвращаетесь в три часа утра, чтобы попытаться его отыскать. — Он замолчал, но Карлайл не произнесла ни слова. — Почему мисс де Суз сама не приехала за собственной корреспонденцией? — спросил он.

— О Боже! — воскликнула она. — Все так сложно!

— Бога ради, не отступайте от своей репутации и расскажите честно.

— Я и рассказываю честно, будь вы прокляты! — вспылила Карлайл. — Письмо личное и… и… крайне конфиденциальное. Фелиситэ не хочет, чтобы кто-то еще его видел. И я не знаю точно, что в нем.

— Она струсила сама за ним вернуться?

— Она немного потрясена. Все потрясены.

— Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на это письмо, — помолчав, сказал Аллейн.

Она запротестовала. Очень терпеливо он повторил обычные свои доводы. Когда убит человек, о приличиях и такте необходимо на время забыть. Он должен, к полному своему удовлетворению, прояснить, что письмо не имеет отношения к убийству, а тогда он о нем забудет.

— Вы же помните, — говорил он, — письмо выпало у нее из сумочки. Заметили, как она его у меня вырвала? Вижу, что заметили. Заметили, что она сделала после того, как я сказал, что вас всех обыщут? Она засунула руку между сиденьем и подлокотником вот этого кресла. Потом она ушла в гардеробную, а я сел на ее место. Вернувшись, она провела мучительные полчаса, выискивая письмо и стараясь делать вид, что ничего такого не ищет. Хорошо.

Вынув письмо из конверта, он развернул перед ней листок.

— Отпечатки с него уже пытались снять, но без особого успеха. Слишком уж оно терлось о крепкую обивку. Вы его прочтете или…

— Да, хорошо, — гневно буркнула Карлайл.

На письме, напечатанном на листе простой писчей бумаги, не было ни адреса, ни даты.

«Моя дорогая!

Ваша красота — моя погибель. Из-за нее я нарушаю торжественнейшее обещание, которое дал себе самому и другим. Мы так близко, как вам и не мечталось. Сегодня в петлицу я продену белый цветок. Он ваш. Но если вы цените ваше будущее счастье, ничем себя не выдайте — даже мне. Уничтожьте записку, но сохраните мою любовь.

НФД».

Карлайл подняла голову, встретила взгляд Аллейна и тут же отвела свой.

— Белый цветок, — прошептала она. — НФД? НФД?!!! Не верю.

— У мистера Эдварда Мэнкса, кажется, была белая гвоздика в петлице.

— Я не стану обсуждать с вами это письмо, — сказала она с нажимом. — Мне вообще не следовало его читать. Я не стану его обсуждать. Позвольте мне отвезти его ей. К тому, другому, делу оно не имеет отношения. Никакого. Отдайте его мне.

— Вы же сами понимаете, что я не могу, — отозвался Аллейн. — Задумайтесь на минуту. Существовали чувства, сильные чувства того или иного свойства между Риверой и вашей кузиной — приемной кузиной. После убийства Риверы она приложила множество усилий, чтобы скрыть это письмо, потеряла его и так озабочена была его возвращением, что уговорила вас попробовать его вернуть. Как я могу отмахнуться от такой последовательности событий?

— Но вы не знаете Фэ! Она вечно попадает в переплет из-за своих молодых людей. Это пустяк. Вы не понимаете.

— Хорошо, — добродушно согласился он, — тогда помогите мне понять. Я отвезу вас домой. А по дороге расскажете. Фокс.

Фокс вышел из офиса. Карлайл молча слушала, как Аллейн дает ему указания. Из гардеробной вышли еще люди, завели краткий неразборчивый разговор с Фоксом и удалились через главный вход. Аллейн и Фокс собрали свои вещи и надели пальто. Карлайл встала. Вернув письмо в конверт, Аллейн убрал его в карман. Она чувствовала, как глаза ей щиплют слезы. Она попробовала заговорить, но из горла у нее вырвался лишь невнятный скрип.

— В чем дело? — Старший инспектор посмотрел на нее.

— Это не может быть правдой, — заикалась она. — Ни за что в это не поверю. Никогда.

— Во что? Что Эдвард Мэнкс написал это письмо?

— Он не мог. Он не мог ей так писать.

— Нет? — небрежно переспросил Аллейн. — По-вашему, нет? А ведь она красивая, правда? Довольно привлекательная, верно?

— Не в этом дело. Совсем не в этом. Дело в самом письме. Он не мог бы так писать. Так пошло.

— Вы никогда не обращали внимания на любовные письма, зачитываемые в суде или публикуемые в газетах? Разве они не звучат довольно пошло? Однако некоторые были написаны исключительно умными людьми. Идемте?

На улице было холодно. Густой туман окутал жесткие очертания крыш.

— Левая рука рассвета, — сказал в пространство Аллейн и поежился.

Такси Карлайл уехало, зато у обочины ждала большая полицейская машина. Второй мужчина сел рядом с водителем. Фокс открыл дверь, и Карлайл села. Мужчины последовали за ней.

— По пути заедем в Ярд, — объяснил Аллейн.

В машине она чувствовала себя в ловушке и ощущала безликое давление плеча и руки Аллейна. Массивный мистер Фокс тоже занимал много места. Повернувшись, она увидела силуэт головы Аллейна на фоне голубоватого окна. Странная мысль закралась ей в голову: «Если Фэ наконец успокоится и хорошенько к нему присмотрится, с НФД будет покончено и с памятью о Карлосе и о ком-либо еще тоже». При этой мысли сердце у нее свинцово ухнуло раз или два. «О, Нед, — думала она, — как ты мог!!!» Она постаралась осознать, что подразумевает, но почти тут же мысленно отпрянула. «Я несчастна, — думала она. — Такой несчастной я уже много, уйму лет не была».

— Интересно, — спросил вдруг у ее уха голос Аллейна, — как расшифровываются инициалы НФД? Они как будто отзываются чем-то в моей дырявой памяти, но я никак не выужу. Откуда, по-вашему, «НФД»? — Она не ответила, и он через минуту продолжил: — Хотя погодите-ка. Кажется, вы что-то говорили про журнал, который читали перед тем, как пойти в кабинет к лорду Пастерну? «Гармония»? Так ведь? — Он повернулся на нее посмотреть, и она кивнула. — И ведущий той «поплачь в жилетку» колонки называет себя Наставник, Философ и Друг? Как он подписывает свои рецепты лучащейся жизни?

— Вроде того, — промямлила Карлайл.

— И вы спрашивали себя, не писала ли ему мисс де Суз, — безмятежно сказал Аллейн. — Да. Как по-вашему, сделать ли какие-нибудь выводы?

Она издала неопределенное хмыканье. Непрошено на ум пришли горькие воспоминания про рассказанную Фелиситэ историю, как она писала кому-то, кого никогда не видела, а он в ответ прислал «чудесное» письмо. Как Ривера прочел ее ответ на это письмо и устроил сцену. Про статью Неда Мэнкса в «Гармонии». Про поведение Фелиситэ, когда они собирались ехать в «Метроном». Про то, как она вынула цветок из петлицы Неда. Про то, как он наклонил к ней голову, когда они танцевали.

— У мистера Мэнкса была белая гвоздика, — спросил совсем близко голос Аллейна, — когда он сел за стол?

— Нет, — ответила она чересчур громко. — Нет. Только потом. Белые гвоздики стояли на столе за обедом.

— Возможно, это одна из них.

— Тогда, — быстро сказала она, — не сходится. Письмо должны были написать до того, как Нед вообще увидел гвоздики. Не сходится. Фэ сказала, письмо принес посыльный. Нед не мог знать.

— Она сказала, посыльный? Надо будет проверить. Возможно, сыщется конверт. Как по-вашему, — продолжал Аллейн, — он сильно ею увлечен?

(Эдвард сказал: «По поводу Фэ. Случилось нечто очень странное. Не могу объяснить, но мне хочется думать, что ты поймешь».)

— Очень к ней привязан? — говорил Аллейн.

— Не знаю. Не знаю, что и думать.

— Они часто видятся?

— Не знаю. Он… он жил на Дьюкс-Гейт, пока искал квартиру.

— Возможно, роман завязался тогда. Как по-вашему?

Она покачала головой. Аллейн ждал. Теперь его мягкая настойчивость показалась Карлайл невыносимой. Она чувствовала, как удерживающие ее душу якоря обрываются, а саму ее уносит в темноту. Ее обуяли обида и душевная боль, которых она не могла ни понять, ни контролировать.

— Я не хочу об этом говорить, — произнесла она запинаясь. — Это не мое дело. Я не могу так продолжать. Отпустите меня, пожалуйста. Ну пожалуйста, отпустите меня.

— Конечно, — сказал Аллейн. — Я отвезу вас домой.