Осторожно! Мины! Шакилов Александр

А не все ли равно?

Трибуны в экстазе — такой битвы еще не было ни на одном чемпионате. Дамочки задирают футболки, демонстрируя достижения пластической хирургии. Хлопушки, конфетти, ущипнуть жену за бочок, хлебнуть пивка…

Где мяч?! Пора прекратить этот балаган! Макс выбрался из эпицентра заварухи. Позади еще раз вспыхнуло, в спину ударил визг — высокий, почти женский. Мцитури оглянулся на молоденького японца — того шатало, он прижимал ладони к лицу: из-под респиратора и очков брызгало алым. Шаг, другой, еще — взрыв, конвульсии.

Где мяч?!

Глава 3

БЕШЕНЫЙ КОГОТЬ

Непростительная наглость!

Полосатый жук с лету ударил Сокола в нос и свалился на землю. Парнишка тут же очнулся от грез. Скоро Праздник Урожая, так что есть о чем помечтать.

Крыльца врозь, лапки в стороны. Черпнув тяпкой сухой земли, Стас присыпал летуна. Краешком банданы вытер пот со лба. Да уж, прополка — дело нужное, но удовольствия она не доставляет. Тяп-тяп, тяп-тяп — от начала огорода и до вечера. И завтра — до первой звезды. А работы еще дня на три, не меньше: сорняки рубить, вершки окучивать. Летом не ленись, зимой отдохнешь, соседям в рот не заглядывая. А потому усердней тяпай, Старый Сокол, не время сачковать.

Попить бы… На зубах хрустко от песка, надо промыть рот. Стас положил инструмент и вытащил бурдюк из-под раскидистого картофельного куста. Пустой, зараза. Да и как ему полным быть, если Стас последний глоток влил в себя две грядки назад? Вода была горячей, с запахом скисшего козьего молока. Подняться в квартиру и набрать прохладной? Умыть рожу и обтереться мокрым полотенцем? Всего-то семь этажей вверх.

Стас представил, как топает по лестнице, открывает вечно заедающий замок, заходит в квартиру, разувается и двигает в ванную, предвкушая блаженство, — а воды в кране тю-тю! Или только горячая, или…

Да мало ли.

Зато в полусотне метров от крайнего огорода, где до обеда хозяйничал Копчик Росомахи, в кустах сирени есть родник. Маленький, да удаленький. И водичка в нем такая студеная, что челюсти сводит. И мин там отродясь не водилось. Не росли они почему-то в том приятном местечке, считавшемся проклятым. Мол, однажды Махэо в сердцах плюнул с облака — из его слюны источник и начался, вода в нем отравленная. Даже мины у родника не растут: растяжки вянут, клубни ржавеют, пластик трескается.

Но Стас в эти байки не верил. Мало ли что Угме по вечерам детишкам шепчет, чтоб не бегали куда не след. Стас давно не ребенок, страшилки у него вызывают лишь зевоту.

Почесав шрамы на затылке, Старый Сокол решил прогуляться к роднику. В самом деле, не по лестнице же в такое пекло карабкаться! А сирень — вот она, разок моргнул, считай, и пришел.

Взяв щуп, без которого из дому никуда, Стас отправился по воду.

Тропа здесь была исхожена вдоль и поперек. Асфальт выщербился, покрылся трещинами, из которых лезла к солнышку трава. Зато бровка держалась, несмотря на жару и кислоту, — как новенькая, будто вчера врыли. Тропу ежегодно ремонтировали и чистили. Кипятили в больших чанах пластик и заливали колдобины.

По пути к роднику Стас убрал с тропы два проволочных побега-усика, совсем молодых еще, тоненьких. А то оглянуться не успеешь, как оплетут бордюр и зазвенят под напором ветра над асфальтом. Кланяйся, парень, режь. Минам — междутропье, людям — прочее.

Вот и угол кирпичного дома, у которого Копчик Росомахи разбил огород, засадив его петрушкой и помидорами. Отсюда ближе всего к роднику.

Стас остановился, тревожно втянул носом воздух. Вроде и местечко разведанное, а все-таки. Мины быстро растут, норовя поближе подобраться к людям. Сегодня — порядок, завтра — смерть и слезы.

Сегодня — еще сегодня? Или уже завтра?

А тут еще погода испортилась. Вот-вот по небу проскачет одноногая лошадь. Да и нога у нее не нога вовсе, а хвост карпа. Отрыгнет лошадка десяток молний, хвостом колючим стеганет воздух — и пожалуйста: ветер сильней, тучи как на грозу… А если по правде, то светло вокруг, хорошо и птички щебечут. Погода как погода, просто кое-кто поддался страху. Самую чуточку.

Старый Сокол покрепче сжал лямку бурдюка, сшитого из лосиной кожи, и шагнул в междутропье. Вроде жив еще? И руки-ноги целы? Ну так отлично! Хорошая примета, если первый шаг без последствий. Значит, есть у воина шанс вернуться на тропу.

Медленно, шаг за шагом, двинулся вперед, втыкая в землю перед собой щуп. Авось диск или цилиндр, фаршированный тротилом, удастся обнаружить раньше, чем тот оторвет Стасу ногу. Он внимательно разглядывал почву впереди и только потом опускал мокасин. Также высматривал медную проволоку. И потому сразу заметил, что трава примята. Кто-то здесь недавно проходил.

И тут вдруг — взрыв!

Пороховой заряд хлопнул.

Сокол от испуга аж присел, прикрыв ладонями уши. Рядом что-то упало. Зеленое, приплюснутое. Да это же противопехотная фугаска «Рейнджер»! Ну и как он умудрился проморгать контейнер-модуль? Ведь где-то рядом вырос и дозрел!

Спелый контейнер оснащен системой поочередного отстрела мин из кассет. Кассет тех восемнадцать штук. В каждой семьдесят два клубня. Хлоп, хлоп, шелест примятой травы, хлоп. Скоро вокруг все будет заражено, впору вывешивать табличку «Осторожно! Мины!» Вот-вот мины переведутся в боевое положение. Наступив на нажимную крышку «Рейнджер», вы, возможно, выживете, но стопу вам оторвет — десять граммов гексогена все-таки.

Выбравшись из зараженной зоны, Стас обязательно вернулся бы вскоре, и не один да прихватив УР-83П,[15] тяжеленную, как голова наутро после Праздника Урожая. Направляющая стойка, детонирующий кабель, парочка реактивных движков и тормозные канаты… Предки Лореса выращивали отличные установки разминирования, пусть будут обильны их угодья в лучшем из миров.

После кончины родителей Ресницы никто так и не сумел повторить их успех. Но запасы в доме така еще были. Жаль, лишь старейшины решали, стоит ли тратить «урку». Но ведь нельзя же допустить, чтобы такое отличное местечко стало непригодным для людей!

Надо выйти на тропу.

Но как?

До источника метров двадцать еще, и пить не расхотелось — аж кадык дернулся, как Стас представил, что холодную воду горстями черпает. Зря, что ли, мокасины бил? Что к тропе двигать, что к воде — один хрен опасно. А с полным бурдюком и помирать приятней.

Тут Сокол что-то услышал. Вроде как ткань рвали — будто сильные руки дернули сгоряча. И следы на траве были… То есть кто-то пришел к источнику и очень занят — ткань рвет. Зачем, а? Странно это все. А значит, есть еще один повод напиться.

Прощупывая землю длинным металлическим штырем, Стас неспешно двинул к зарослям сирени. И очень удивился, разглядев среди ветвей тонкую девичью талию, едва наметившуюся грудь и золотистую россыпь волос.

Да это же Лиза!

И Бешеный Коготь склонился над ней!

Тварь! Подлец, недостойный называться мужчиной!

Старый Сокол поднял щуп над головой и замахнулся, намереваясь воткнуть его в спину Беко. Огромный, широкоплечий, тот не замечал опасности — срывал одежду с перепуганной насмерть Лизы. Девушка сопротивлялась почему-то молча — онемела от ужаса? Бешеному Когтю надоела ее возня, лапищей он отвесил Лизе пощечину, голова ее дернулась, девушка обмякла — потеряла сознание.

— Отпусти ее, — прошептал Стас.

В горле першило, единственный глаз застила багровая пелена.

Бешеный Коготь замер, словно кирпич в стене. Его загорелая спина бугрилась мышцами и была исчеркана татуировками-амулетами. Крупная, похожая на кленовый лист родинка на пояснице вздулась вдвое больше обычного. Но дышал он ровно, спокойно. Не порыв страсти, но сосредоточенная деловитость. Бешеный Коготь медленно встал, развернулся к Стасу лицом.

И вот тут Сокол заметил, что Беко слегка не одет. Потертые кожаные штаны висели на ветвях сирени. Бряцнули бусы на шее, Коготь осклабился, заметив, что Стас невольно позавидовал размерам его возбужденной мужественности. Жужжала мошкара.

— Малыш, пойди погуляй, а? — Бешеный Коготь снисходительно зевнул, громко собрал во рту слюну и плюнул. Смачно так плюнул, умеючи.

— Отпусти ее! — Голос Стаса дрожал от ненависти к насильнику.

Попил, называется, водички…

— Малыш, не зли дядю. — От добродушного тона не осталось и следа: так рычит пес, когда из пасти его вырывают обглоданную кость.

Коготь — самый сильный из воинов така. Сразиться с ним — все равно что погибнуть. Сейчас решится судьба Стаса. Как дальше, что сейчас? Повернуться — мол, ничего не видел, ничего не слышал? Уйти, поджав хвост? Или сбегать за помощью домой? Все равно ведь сам не справится…

Последний вариант был самым привлекательным. Ведь очень просто убедить себя, что только так можно помочь Лизе и наказать Беко.

Пот стекал по лицу Старого Сокола.

Нет! Ни шагу назад!

Да и поздно отступать.

Кулаки Когтя — каждый с череп годовалого ребенка — массировали чисто выбритые виски. Была у него такая привычка — трогать виски. Это верный признак того, что Беко вот-вот пойдет вразнос. Он в одиночку сражался с полчищами врагов и побеждал. В смазанном жиром гребне его волос без числа орлиных перьев — каждое в честь убитого им воина. Пояс увешан скальпами.

Все, понеслась душа в чертоги духов: буркала Когтя выкатились, на губах вспенилась слюна. Он захрипел, как раненый бизон, и завыл, как койот в зимнюю стужу. Разбегайся кто куда, пока цел.

Стас шагнул вперед и без замаха ткнул в лицо Когтя щупом. Беко увернулся. Почти увернулся — острие щупа зацепило нос, порвало и, оставляя алый след, скользнуло к брови. Беко обиженно вскрикнул — мол, за что? Кулаки его прижались к ране. Не дожидаясь, пока он придет в себя, Стас сместился влево и плашмя врезал щупом в бритый висок. Колени Бешеного Когтя подогнулись, он рухнул лицом вперед.

Сокол вытер пот со лба, его трясло. Наклонился к поверженному воину и, проверив пульс, удовлетворенно хмыкнул. Беко ему никогда не нравился, но это еще не повод убивать соплеменника без суда и следствия. Старейшины вынесут Когтю приговор, а пока что Стас его свяжет, пусть полежит тут, отдохнет.

Сокол взглянул на Лизу и тут же отвел глаза — вид обнаженного девичьего тела смутил юношу. Талия, грудь, волосы — и кровь на разбитом лице, и желто-синие пятна на горле!

Поднимая легкое тельце, Стас пожалел, что не убил насильника сразу…

С Бешеным Когтем поступили справедливо. В тот же вечер его отпустили на все четыре стороны: иди куда хочешь. Но сначала Уголь Медведя выколол ему глаза. Раскаленной спицей проткнул — брызнула жидкость, запахло паленым. Бешеный Коготь закричал бы, но рот ему заткнули кляпом. Развязав руки, его вытолкали в междутропье.

Слепой, проклятый собственной семьей, Коготь обрел свободу. Свободу от законов така, свободу от границ тропы, слишком узких для его широких плеч.

— Ты уверен: кто сильнее, тот и прав. Докажи это минам, — напутствовал его Угме.

Беко попытался вернуться на тропу. Тогда на него натравили собак, размотав поводки ровно настолько, чтобы зверюги исходили лаем у ног изгнанника, но не кусали. Выставив перед собой ладони, Коготь шел по междутропью, пока не споткнулся о поваленный тополь, в который пару лет назад ударила молния.

Он сел на ствол, поднял к небу безглазое лицо и просидел так пять дней.

Потом он умер.

Труп его достался воронам.

Глава 4

ХАТИМАКИ

«Гол считается забитым, когда мяч прошел в створ ворот и под перекладиной, за исключением тех случаев, когда он заброшен в ворота рукой».[16]

На газоне тела людей и туши зооморфов — все погибшие достойны молитв в Ясукуни-дзиндзя.[17] Макс снял защитные очки, содрал с лица мокрый от пота респиратор. Он, капитан сборной Вавилона, смотрел на поле и плакал. Еще одна игра закончилась: трупы, стоны раненых, отрешенные лица победителей. Еще одна игра. Еще одна…

Сверкали зрачки в лучах электрического солнца — прожекторы направлены на изрубленное шрамами лицо. Сотни видеокамер следили за ветераном: а предъявите-ка фас и профиль, продемонстрируйте бритый затылок и соль на щеках.

3:1 — у ВИП-сектора мерцали зеленым цифры на табло площадью в сотню квадратных метров. Сейчас покажут повторы лучших игровых моментов, составы команд до начала игры и после. Акустическая система без искажений доставит звук в каждую точку арены.

Макс провел ладонью по мокрому лицу: скулы, кожа да кости. На глазах у миллионов зрителей, уставившихся в экраны телевизоров, Макс громко высморкался в хатимаки. На его повязке надписей не было.

Публика на стадионе тоже под наблюдением — копы-досин бродят в проходах между рядами. Их бронежилеты-хамелеоны приспосабливаются к фону налогоплательщиков: из-за футболок фанов «Торонто» становятся неотличимы от яичных желтков. В матовые забрала шлемов встроены фотоаппараты. Чипы памяти — жетоны копов. В них также размещены передатчики, дублирующие посекундные снимки в банк данных департамента полиции. Бляхи ремней — аккумуляторы. Вся система слежения объединена тончайшей иридиевой проволокой, пронзившей спецодежду, как нервы и кровеносные сосуды людской организм.

Зачем это нужно? Просто во время матчей существенно повышается вероятность противоправных деяний. А миниатюризация систем слежения необходима, так как обычные камеры снижают мобильность копов и весьма раздражают возбужденную толпу. Несколько лет назад в Мехико болельщики захватили в плен троих федералов. В течение первого тайма агентов пытали, а потом заживо сожгли в проходе между рядами — как еретиков. Забавно, что католическая церковь Ацтекской Республики одобрила этот самосуд.

Макс окинул долгим взглядом поле. Система жидкостного подогрева газона напрочь уничтожена взрывами, разрушен автоматизированный полив, дренажа как не бывало…

Эх, вырваться бы за ограждение, миновав полицейские заслоны! Правда, для этого не помешало бы обзавестись парой-тройкой полицейских стволов или хотя бы шокером. А потом добежать до восьмого яруса и…

На ходу перезаряжая гранатомет, он ввалился бы в переполненный «Sports Bar» и потребовал бы холодного пивка, а то!.. Потом рванул бы к торговому прилавку. Справа напитки, слева жранина, легкие наркотики с обеих сторон. Но к черту напитки, к черту драгс! Еда! Белки, углеводы, жир! Жрать от пуза! Запихивать в глотку рыбные бургеры и крабовые стики! Ватрушки с витаминизированным творогом и шоколадные тортики, посыпанные кокосовой стружкой! Рисовые чипсы со вкусом красной икры и желеобразное мясо трансгенных компакт-бройлеров!

Жрать!

Чувство голода — вот что испытывал Макс после каждого матча.

То тут, то там валяются оторванные конечности. Газон исклеван воронками, словно лицо подростка — прыщами. Нелепо торчат из-под земли коллекторы и полиэтиленовые трубы. В небе над затоптанной травой вспыхивает и гаснет реклама транк-колы.

Скоро появятся «призраки», они же «ангелы смерти». Эти твари, завернутые в саван белых халатов, всегда приходят после финальной сирены (для напрочь оглохших игроков еще пускают две оранжевые ракеты). Они двинут четко за саперами. Шаг вправо-влево — хорошая шутка, но несмешная. Хоть бы один подорвался, беззлобно подумал Макс, хоть бы один…

Саперы пометили красными флажками тропинку, проверенную миноискателями.

Они никуда не торопились. Им не было дела до истекающего кровью полузащитника Санька, уже минут десять как притихшего — потерял сознание или совсем отмучился? Боже, как он кричал, как он кричал… Точнее, как он пасть разевал.

От взрывов почти сразу глохнешь: звон в ушах. Едкий дым, если без очков, мгновенно лишает зрения. Короче, два органа чувств почти полностью выведены из строя. А нюхать запах гари — приятного мало, да и щупать на поле нечего. Остается только фантазировать. Макс додумывал происходящее так: если раненый широко раскрыл рот, значит громко кричит, ему больно; если языком не ворочает — отмучился, бедняга, пусть будет пухом, поролоном, стекловатой земля. Макс научился читать по губам стенания умирающих. Мало того, он приловчился — спиной! — безошибочно чувствовать психов, которые подобно берсеркам кидались к вражеским воротам: пусть без мяча, но прорваться, коснуться сетки!

Научился. Привык. И наверное, поэтому ему везет. Очень-очень везет.

Как никому.

Санитары не подгоняют саперов — клятва Гиппократа подождет. Одним смертником больше, одним меньше — какая разница? «Призраки» понимают: говорить спецам под руку — себе дороже.

Слезы высохли на щеках Макса. На гладковыбритую голову села муха.

— Иди прочь, пернатое!

Миноискатель игриво ткнулся в новенькие бутсы Макса. За ним пришли.

Из-за спины сапера выглядывал молодой, совсем мальчишка, санитар: редкая щетина, тонкий нос, безвольный подбородок. Дрожащей рукой парень протянул Максу две таблетки — синие, прямоугольные. Подмигнув санитару, капитан сборной закинул таблетки в рот и проглотил. Синие «колеса» хорошие, а вот от зеленых всегда поташнивает. Зеленые Макс аккуратно прятал под язык и при первой же возможности выплевывал. Аккуратно — это всегда правильно.

Таблетки подействовали почти мгновенно: умиротворение, спокойствие, улыбка от уха до уха. Главное что? Верно: фас, профиль и помахать ручкой в камеру. Народ Вавилона обожает своих спортсменов. А трупы, раненые и санитары — это мелочи жизни, это всего лишь игра.

Игра для настоящих мужчин.

Глава 5

ЧЕМОДАН БОЛТОВ

Стаса шатало от усталости.

Зря все-таки молодых запрягают в повозки. Молодой — он же добытчик, от него и мясо, и клубни из металла. Он и разведчик, и детей умеет делать. А значит, его беречь надо и всячески ублажать. И ни в коем случае не подпускать к тяжелой работе вроде перетаскивания бизоньих туш! А старики… А что старики? Никакой пользы, вот и тянули бы лямку. Стариков не очень и жалко — рассядутся, понимаешь, семечки лузгают, а ты тут надрываешься… да уж…

Глупости это, конечно. Но побурчать-то можно?

Пахло свежим мясом.

Хохотушка Стальная Пустельга вспорола бизону брюхо, вывалив внутренности в подставленную корзину. При этом она подмигнула Стасу и высунула язык, мол, я не твоя, есть у меня муж, а ты себе локти кусай. А ведь Сокол никогда не оказывал ей особых знаков внимания. Подумаешь, лет пять назад подарил связку беличьих шкурок да букет орхидей.

— Здравствуй, Старый Сокол. Ты как? Устал небось?

Старый Сокол — это Стас, его полное имя: СТАрый Сокол. Стас — сокращение для удобства. Повелось так: Стас и Стас. Как Лиза на самом деле Липкая Земля. Но никто Лизу Липкой Землей не называет, все Лизой зовут. И Длинного Пальца только Длинным Пальцем величают или просто Пальцем, хотя можно и Длипой, но он обижается и дерется.

А драться со своими — последнее дело. Если друг дружку бить всерьез, кто ж тогда с Обожженными Бедрами воевать будет, когда те придут за скальпами така?

Повозки, повозки, повозки… Стас шел в начало каравана, туда, где под одеялами спала Лиза. Стас ее любит. Очень-очень.

Обнять бы, прижаться, поцеловать в алые губы, потереться щекой о щеку…

И вдруг — вспышка.

И сразу — тьма.

Он даже не понял, что случилось.

* * *

Когда по левую сторону тропы взорвался чемодан,[18] Стас проходил мимо. Ему просто не повезло: оказался не в то время, не в том месте.

Обычно мины ждут свою жертву. Но не чемоданы — они плодоносят смертью, когда им вздумается: взрываются, разбрасывая болты, гвозди и всякий мусор, которым начинены, на сотню метров вокруг.

Каждый день в междутропье выпускают лучших ищеек, чтобы выискивали побеги чемоданчиков. Но несмотря на все старания, один такой овощ дозрел и взорвался. Три болта продырявили куртку Стаса, гвоздь-соточка шмелем впился в плечо, гайка порвала мышцы на бедре, шуруп расцарапал лицо. Но Соколу уже было все равно: он потерял сознание — контузило ударной волной.

Вернулся Стас из страны духов лишь под вечер, в своей квартире.

Немилосердно раскалывалась голова. Борясь с тошнотой, он приподнял голову — на миг ему показалось, что кусок затылка остался на подушке. Ощущение было столь реальным, что Стас с испугом ощупал череп от виска до виска и лишь затем облегченно выдохнул: всё на месте.

— Проснулся, соня? — Мама хлопотала у буржуйки, пахло печеной картошкой.

Тошнота — ерунда, если речь идет о том, чтобы наполнить желудок. Разговаривать не хотелось, потому Стас просто кивнул — и чуть вновь не потерял сознание.

— Сынок, поменьше резких движений.

Хороший совет.

Но Стас уже уплыл во тьму беспамятства.

* * *

— Как он? — Голосок приятный, нежный. Это Лиза. Она беспокоится, пришла проведать Стаса! Вот только он не может открыть глаза…

Мысли вязкие, как сосновая смола, и ленивые, как сытый пес: это же приятно, когда любимая девушка рядом, почти жена, почти-и-и…

Сон? Явь?

Жаль, веки будто склеились. Испарина на лбу.

— Не переживай, Липкая Земля, Стас парень крепкий, осилит хворобу-болячку. Он у меня ого-го! МОН-200,[19] настоящий мужчина! Через пару деньков по междутропью бегать будет, как я по тропе хожу.

— Скорей бы. Завтра Праздник Урожая. Он вам не говорил… мы не говорили… Мы любим друг друга, пожениться собирались…

— Я знаю, Лизонька, знаю.

— Откуда?

— Сердце подсказало. — Слышен смех мамы. — Бывает же так, невесточка?

Голоса плыли, покачивались на волнах мутной реки, огибающей бетонные блоки. То тут, то там торчали из воды арматурные прутья, желтели кувшинки, чомга неспешно лавировала в камышах.

…голоса…

…тише, тише, ти-и-иш-ше-э-э…

Стас с трудом приоткрыл веко, тяжелое, как тротиловый эквивалент ядерного фугаса. Но увидел лишь потолок над собой. Лиза. Где Лиза?..

Жар усилился. Стас бредил: его швыряло в прошлое и в будущее, он бродил по междутропью и шептал песню целебной палатки:

— Mai yun' asts ni vo' ish; shi va' turn ni vis' turn… Силы духов, будьте благосклонны ко мне, сжальтесь надо мной, помогите мне.

* * *

Он проснулся задолго до рассвета.

Маясь от безделья, долго расхаживал по квартире — тихонечко, чтоб не разбудить маму, не потревожить отца. Он тщательно побрился мачете, позавтракал, выпил пару чашек травяного чая и выкурил трубочку свитграсса. А там и родители проснулись, с ними еще посидел на кухне, рассказал, что и как было на охоте.

А как было? Да как обычно, то есть нормально. Ну и отлично, сынок. И я о том же, папа.

А там и время обеда настало. Стас хорошенько поел и лег вздремнуть.

Разбудил его неимоверный шум: начался Праздник Урожая!

Погремушки и свистки, барабаны и трещотки — кто во что горазд, воины и старухи, дети и калеки, все дружно гремели, кричали и свистели. Сегодня никто не услышит кедровую флейту, украшенную перьями дятла. Влюбленным юношам не надо хитростью выманивать прелестниц для уединенных бесед — сами выйдут.

Стас оделся, вышел на лестничную площадку. Соседи пили брагу из больших чаш. Мужчины вплели в волосы перья, женщины вырядились в богато украшенные одежды. Хмельная радость овладела така. Люди обнимались, кружили в танце, хлопая в ладоши. Пожимая руки и целуя чужих жен в щеки, Стас спустился на первый этаж. Дозорные здесь изрядно захмелели от самогона. Свистки из орлиных костей, которыми призывают к бою, лежали на полках — бери, не хочу. Врагам нынче не до войны, враги сами не прочь попраздновать. Долой томагавки, даешь любовь! Даже шаман спрятал под тюфяк погремушки из черепов сусликов — нельзя гнать духов в такой вечер, пусть веселятся вместе с людьми, зла никому не будет.

Бей в барабан! В бубен бей!

Сколько така, столько и музыкантов. И у каждого свой ритм, своя песня!

Друзья Сокола собрались на крыше. Ему туда. Хряпнул с дозорными мутного пойла — и вперед!

Воздух пах жареным мясом. Не зря же вчера притащили добычу.

По бетонным лестницам не пройти — цепляться будут: «Выпей, Стас!» И отказать нельзя — кровная обида! К рассвету, конечно, народ угомонится. Но это только к рассвету. Потому Старый Сокол и выбрал окольные мостки, перекинутые между балконами. По мосткам можно незаметно добраться до торца здания. А уж там по пожарной лестнице, хоть и ржавой, а надежной, отправится он к небесам. Всего-то шестнадцать этажей, подумаешь.

Уже подумал.

На крыше Сокола встретили оглушительным ревом. Вот он, бобыль из бобылей! Уж так тебе противны девичьи прелести?! Столько девок на выданье, и ни одна не нравится? Кривые? Косые, может? Одноглазому ли это важно? Так друзья подначивали Стаса. Особенно Лорес старался. Сегодня ему впервые разрешат посвататься. Выберет он длинноногую красотку, и если та не откажет — всё, спекся парень, мир да любовь!

— Глядите, Уголь Медведя пожаловал! — крикнул Длинный Палец.

Угме вынес на крышу Связку Священной Шапки, расшитую бисером и украшенную рогами бизона. До самого буланого[20] парапета шаман дрожал от возбуждения. Именно там он установил Шапку и раскурил трубку. Стас принюхался. Что за смесь? Уж больно ароматный дымок… Докурив, Уголь Медведя осторожно вытрусил пепел в ладонь, затем втер его в рога. Зачем Угме это сделал? А кто ж его знает? Шаман на то и шаман, чтобы с духами говорить на особом языке, в котором слова — не самое главное. Еще Уголь Медведя пожертвовал Священной Шапке три одеяла, шкуру белого быка, набор скребков для выкапывания мин, охапку скальпов, содранных с поверженных врагов год назад, и сломанные стрелы.

От выпитого шумело в голове, тянуло на шалости. Ведь праздник!

Стаса манили выкрашенные в красный и желтый лица женщин, привлекали платья, расшитые иглами дикобраза и бисером. Красотки смеялись над шутками охотников. Голые мальцы, лишь в кожаных ремнях, шныряли под ногами у взрослых — вырвались из-под присмотра старших, интересно же. Сегодня никто не шлепнет по попке, не накричит.

Скоро ночное небо заискрит фейерверками. Спасибо Углю Медведя, умеет шаман из пороха красоту сотворить. Все така соберутся на крыше, завороженно наблюдая, как вспухают яркие соцветия и опадают одинокими дымными лепестками.

Эта ночь — для Стаса и Лизы!

Сегодня он попросит у старейшин руку Липкой Земли, и ему не откажут.

И тогда все племя спустится на тропу. Отгоняя тьму, заискрят три костра из пластита. Пусть все смотрят!

Нужно трижды перепрыгнуть через огонь и при этом немножко обжечься. Зато потом можно целовать друг друга туда, где больно. А потом, впившись в губы жены — жены! — пройти семь этажей по лестнице. В квартире Старый Сокол обнимет Лизу, они разденутся, и тела их…

Стас проснулся — и зарыдал от бессилия что-либо изменить.

Безумно болела голова.

Праздник был вчера.

И Стаса на нем не было.

* * *

Есть один Закон: и человек и мина — плоть от плоти Махэо, образ его и подобие, кость его и жир его, пластик его и металл, сила его и любовь. Человек и мина суть одно.

И шел Махэо по междутропью как по тропе, зная, что настанет День, и вернется Махэо к детям своим, и все мины взорвутся в тот День Благодати. И три дня и три ночи будет Пыль и Дым, и умрет каждый третий, но это справедливая цена.

И не будет более ни троп, ни междутропий, и человек не тронет мину, но и мина не тронет человека…

На миг Стас очнулся и тут же вновь потерял сознание.

Говорят, в Начале Всех Песен не было ничего, кроме воды и дождя. Море было, а всего остального не было. И были твари разные, что жили в соленых глубинах и летали в воздухе над волнами.

А потом с неба свалилась женщина — да прямо на крылья полярным гагарам. Но женщина оказалась слишком тяжелой ношей для птиц, они испугались, что уронят ее и женщина утонет. На птичий зов откликнулась Мудрая Морская Черепаха. Она взяла женщину к себе на спину и сказала: «Тебе нужна земля». Черепаха созвала всю морскую живность и попросила найти землю для женщины с неба.

И все твари морские ныряли в поисках земли, но никто не мог добраться до дна. Никто! И только Жаба вытащила на поверхность горсть песка. Песок тот высыпали на панцирь Черепахи. Так появилась суша. А потом на суше выросли деревья.

Весь мир — спина Мудрой Морской Черепахи…[21]

Так говорят старики, но Стас не знает, что такое «море», он никогда не видел полярных гагар. Он мечется по кровати, видит запредельное и танцует с духами. Он уже почти не здесь. А рядом стоит Уголь Медведя. Шаман сделал все, что мог. Не помогли ни мухоморы, ни медитации, ни окуривания целебными травами под бубен.

— Не жилец, — роняет Уголь Медведя, не глядя в лица родителей Стаса.

Шаман уходит. Не прощается. Это значит, что он скоро вернется. Шаман всегда приходит, если кто-то умирает.

Редкие проблески сознания…

Редкие…

— Как он?

— Плохо, Лизонька, плохо. Опять Угме приходил. Посмотрел на Соколенка нашего, языком цокнул и…

— Ничего не сказал?

— Если бы, Лизонька, если бы…

— Я боюсь, тетя Светлая Ночь!

— Не бойся, Лизонька. На все воля Махэо.

* * *

Было это давным-давно.

Молодой, но опытный охотник отправился в междутропье за дикими яблоками — и повстречал оленя. А в те времена олени разговаривали не хуже людей. И вот охотник остановил оленя и поинтересовался, куда тот направляется.

Олень ответил, что он просто вышел поохотиться на людей, и спросил, не видел ли юноша где-нибудь поблизости человека, лучше бы упитанного. У оленя было плохое зрение, он не признал в охотнике человека.

«Видел, — ответил юноша. — Вон там пасется очень даже пухленький человечишка».

Обрадовался олень и поскакал искать толстяка. Охотник же насобирал целый мешок диких яблок и весь измазался глиной, вывалялся в листьях и в хвое, чтобы олень не узнал его. Взвалил охотник свой мешок на спину и отправился к дому така. И тут на него напал олень и вцепился зубами в мешок, спутав с сочным мясом вдоль хребта.

Изрядно глотнув кислющих яблок, олень долго плевался. С тех пор олени не охотятся на людей. Им не нравится человечина. Невкусная она…[22]

Стас все не может понять: кто он в этой истории — глупый, но сильный олень или слабый и потому умный охотник?

Редкие проблески…

Редкие…

Очнулся Старый Сокол, моргает, светло ему и хорошо.

Просто хорошо. Потому что светло! Надоело бродить во мраке, слушать голоса родных.

Вот только слабость не отпустила еще: руки свинцовые, не поднимаются. Да повязки, пропитанные кровью, немного смущают. А так отлично все. Разве что сонная муха села на плечо, задумчивая такая, осенняя. Согнать бы, но вместо костей свинец. А запахи какие вкусные, это мама готовит!

Уже приготовила. А тут как раз и руки отпустило.

Каша из маиса и копченых угрей — любимое блюдо Стаса. Алюминиевой ложкой он выбрал последние кусочки рыбы.

— Наелся, сынок?

— Нет. — Быстрее задвигались челюсти. — Добавки бы…

Мама поставила перед Соколом миску супа на бизоньих ребрах.

— Наелся? — улыбнулась Светлая Ночь, когда миска опустела.

— Нет.

Корочка жареной куропатки захрустела на зубах. Запил Стас чаем из мяты и чабреца.

— Ну ты и обжора! — Смеясь, мама трясла седыми косами, на шее ее позвякивали новые бусы, раньше таких вроде не было.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Станислав Александрович Белковский – политолог, журналист, учредитель и директор Института националь...
Вы никогда не задумывались, что происходит с использованной магией? Хоть бытовой, хоть промышленной,...
История, к сожалению, всегда остается орудием политики дня сегодняшнего и тот, кто владеет прошлым, ...
Прежде чем танк стал главным символом военной мощи, Советский Союз уже состоялся как великая бронева...
Их величали «сухопутными линкорами Сталина». В 1930-х годах они были главными символами советской та...
Говорят, «генералы всегда готовятся к предыдущей войне». Но что, если бы и впрямь имелась возможност...