Солдаты Омеги (сборник) Глумов Виктор
У связистов было прохладно и пахло озоном. Лекс с удовольствием опустился на табурет, нацепил гарнитуру, щелкнул переключателем и подал голос:
— Лейтенант Лекс. Прием.
— Майор Кова. Срочная радиограмма, — отозвался собеседник, — совершенно секретно, командованию гарнизона.
Лекс напрягся. Он слышал о случаях, когда радистам не доверяли сведения, но сам не сталкивался. А майор продолжал как ни в чем не бывало:
— Провести мобилизацию всех мужчин, способных держать оружие, на территории, подведомственной гарнизону. Явку диких в гарнизон обеспечить не позднее чем через три дня. Должны быть созданы поименные списки вновь прибывших. Дезертиров расстреливать без суда и следствия. О дальнейших действиях будет сообщено дополнительно. Прием.
— Майор, — прохрипел Лекс, — майор, что случилось?
— Война, лейтенант. — Майор не обратил внимания на обращение не по Уставу. — Мы идем на Москву.
Лекс выслушал инструкции, ответил по форме и больше не перебивал старшего по званию. Он мечтал об этом давно: собрать все силы, в кулак сжать пальцы-гарнизоны и ударить по Пустоши, по Москве, вышибая всю дурь, выбивая жажду убийства и уничтожая беззаконие. Объединить разрозненные кланы. Покарать подлецов.
С тех пор как рвань и голь напали на отряд Тео, с тех пор как Лекс во главе карательной экспедиции зачистил местность, он мечтал об одном: повторять это беконечно, повторять от Кавказа до Москвы, а от Москвы — до Минска и Киева.
Рутина кончилась, скука бежала. Лекс доложил руководству о радиограмме, от имени командования, как и полагается дежурному офицеру, зачитал радиограмму, встреченную дружными аплодисментами.
Солдат выстроили на плацу, объявили о начале операции.
Этот сезон выдался особенно засушливым, припасов едва хватало, интендант помчался на склад выяснять, достаточно ли будет пропитания для мобилизованных. Сразу появилась куча неотложных дел, и Лекс закрутился, отвечая на вопросы, отдавая распоряжения, счастливый и свободный, как человек, нашедший смысл жизни.
На площади перед борделем собрались все жители фермы — от малых детей до наемных рабочих. Закат полыхал на полнеба, обещая ветреный день. По указанию Артура Выползню связали руки, и теперь наемники волокли его, растерянного, мимо людей.
Народ безмолвствовал. Артур почувствовал, как холодеют ладони: ему приходилось убивать и на Полигоне, и позже, когда служил в Омеге под началом Лекса. Но ни разу еще он не отдавал приказа повесить преступника.
Ника сначала не хотела идти на казнь, но все-таки решилась и теперь стояла рядом — поддерживала мужа. Лана сидела у нее на руках, с интересом рассматривая сборище. Артур тронул темные, такие же, как у него, кудряшки дочери, и девочка зашлась счастливым смехом. В тишине младенческий голос прозвучал неожиданно страшно.
Выползень рухнул на колени и пополз к Артуру, держа связанные руки перед собой:
— Начальник! Погоди, начальник! Манисиха же… Тварь… Случай! Я ж не специально! Не губи!
Наемные рабочие подхватили Выползня за локти, рывком поставили на ноги. Артур смотрел на небо: с каждым ударом сердца закат наливался кровью. Плохой закат. И то, что должно свершиться, не назвать хорошим. Необходимость. Це-ле-со-об-раз-ность, как сказал бы Лекс. Вот уж у кого рука не дрогнула бы… Острое сожаление кольнуло грудь: будь рядом лейтенант, Артуру не пришлось бы решать. Но Лекса рядом нет, на площади собрались люди Артура, и сейчас он поступит по-мужски. Может быть, жестоко, но по-мужски. А потом вернется домой с Никой и Ланой… Нет, маленькая дочь на казнь смотреть не должна, надо сказать Нике, чтобы увела ее. Значит, Артур вернется домой один, позже. И напьется.
По толпе пронесся легкий ропот. Артур понял, что молчит чересчур долго.
— Люди. Перед вами — преступник. Вина его доказана.
Выползень сделал попытку снова рухнуть на землю, но его держали крепко. Громче загомонили собравшиеся: все уже знали, что погибла манисиха, и мало кто разделял негодование Артура. Ну прогнать. Ну высечь. Но вешать?! За зверя?!
— Его вина, — попытался объяснить Артур, — не в том, что ферма понесла убыток, а в том, что он не думал… не воспринимал свои обязанности всерьез. Поставь такого дежурным — забудет закрыть ворота…
— Так выгнать! — посоветовали из толпы. — Пусть катится!
— Какой! — отозвался кто-то рассудительный. — Он у нас все входы-выходы знает, сдаст кетчерам…
— А Омега на что?! Мы им платим!
— А Омега может и не успеть, — упорствовал рассудительный.
— Короче. — Коновал Курганник растолкал народ и вышел вперед. — Люди, сегодня он манисиху потравил, а завтра яд по двору рассыплет — и дети наглотаются. А?! Что делать будете? Он же не первый раз подлость творит! Выся сейчас подставил, до того Клопа дрянью напоил, Клоп дристал три дня… Выползень Нюру за титьки хватал при муже! Драки зачинял, народ ссорил. От него всякого можно ожидать. Может, он вообще ферму поджечь хочет? Я мужик простой, вы меня знаете. Я говорю: повесить, пока беды не приключилось.
Стоявшие в стороне от девок мужние жены зашушукались: Курганнику удалось их напугать.
— Да я к яду… Ни в жизнь не трону! Мамой клянусь! Чем хотите клянусь!
— Заткните его, — приказал Артур.
Выползень даже не сопротивлялся, пока ему в рот заталкивали тряпку. Только из глаз верзилы неожиданно полились слезы.
— Мы его повесим, — припечатал Артур. — Потому что я так решил. Кому не нравится, пусть в тряпочку молчит. Здесь вам не кетчерский клан, здесь есть закон. Этот закон — я. Понятно?
Свет заката мерк. Артур вглядывался в потемневшие лица.
Напуганная отцовскими интонациями, заплакала Лана. Ника на миг прижалась к плечу мужа, повернулась и молча пошла в сторону дома.
— Вот это по-нашему, — обрадовался Курганник. — Хозяин сказал — так и сделали. А то еще обсуждать… Как по мне — правильно решил.
И вслед за коновалом другие поддержали: правильно, мы с тобой, Артур. Не важно, думали они так на самом деле или просто боялись уходить в неизвестность. Артур чуть не крикнул: «Хватит! Не надо! Он достаточно наказан!», но встретил взгляд Курганника и промолчал. Измени хозяин сейчас свое решение, никогда ему больше не поднять авторитет.
С вышки донесся нечленораздельный вопль, будто кого-то резали, а следом Зяма замолотил в рынду, оповещая ферму о нежданных гостях. Артур недовольно обернулся: кого еще нелегкая принесла?.. Зяма свесился с вышки и крикнул:
— Омега!
Омеговцы никогда не приезжают на закате. Их время — день, им незачем таиться в ночи. Артур бросил наемникам:
— Держите этого… — и поспешил к воротам.
Туда уже стягивались дежурные. Артур велел Зяме открывать. Неужто Лекс пожаловал?
По дороге, поднимая тучи белой пыли, катили три грузовика и танкер.
Артур опешил: Омега никогда, с того дня, как они с Лексом наводили порядок на ферме покойного Шакала, не приезжала таким составом.
— Открывай! — скомандовал он.
И Зяма — нелепый, длиннорукий, встрепанный — скатился с вышки, ухватил засов на воротах, крякнул от натуги. Дежурные пришли на помощь, вместе сдвинули рельсу, прилаженную на толстые скобы, и створки со скрипом распахнулись. Артур стоял на въезде, поневоле копируя повадку отца: руки в бока, рубаха с короткими рукавами застегнута только от пупка, ноги расставлены широко. Утихший было ветер взъерошил его волосы.
Грузовики притормозили, танкер остановился, из распахнувшегося люка вылез Лекс. Артур не видел его сезона четыре — когда Лана, доченька, родилась, по радио связались с лейтенантом, и он приехал. Гулял со всем поселком и казался обычным человеком, но ближе к ночи не сдержался и набил морду двум обидчикам, которых с детства простить не смог. Артур тогда оттащил бывшего сослуживца, спать уложил в своем доме. И утром, завтракая, они вспоминали прошлое: как на Полигоне выживали, как Артур в самоволку к Нике бегал… А после Лекс ферму своим вниманием не баловал: связывался по радио, если давно не было новостей, да еще приезжали его подчиненные плату взимать — налог на спокойствие.
Артур поднял руку, приветствуя названого брата. Лекс был в полной форме, даже шлем надел. Спрыгнул с брони, зашагал к воротам. Из грузовиков и танкера высыпали бойцы — много, больше необходимого. А ведь недавно плату брали, луна обновиться не успела…
— Здравствуй! — Артур распахнул объятия, и лейтенант повторил этот жест.
Они сошлись, похлопали друг друга по спине, изображая радость.
— Какими судьбами? — приговаривал Артур, пытаясь сообразить, что нужно Лексу. — Давай заходи, и ребят твоих разместим, и тебя, посидим, старое вспомним, ты же не спешишь? Лану мою сколько не видел! Красавица дочка, уже ходить пытается, а ползает — манису не угнаться!
— Что за сборище? — не обращая внимания на его трескотню, спросил Лекс.
Артур смешался. Посвящать омеговца, пусть даже Лекса, во внутренние дела фермы он не собирался. Но Лекс уже высвободился из объятий и, оставив Артура позади, уверенно шел на площадь. Конечно, от его взгляда не укрылся Выползень, бившийся в тихой истерике, наемные рабочие, держащие осужденного, люди, застывшие на своих местах…
— Преступника казним, — небрежно ответил Артур.
— Плохо… Мне нужно сделать заявление. Но сначала я скажу тебе. Мы призываем на службу всех мужчин, способных держать в руках оружие. Тебя. Твоих людей. Этого… преступника. Всех. Нам нужен каждый. Пришло время отдавать долги, Артур.
— Мы платим регулярно. — Артур не узнал собственный голос.
— Вы платите за охрану. А теперь заплатите за будущее. Завтрашний день я дам вам на сборы…
— Погоди…
Все — и коновал Курганник, и Зяма, и даже Выползень — смотрели на них.
— Погоди, как это — всех? А кто же здесь останется? Дети? Бабы? Кальмарку тебе в зад, Лекс, это даже не смешно! Я в эту ферму всего себя вложил, здесь порядок, здесь спокойно, а ты…
— Это приказ.
Артур зажмурился. Приказы остались в прошлой жизни, когда он вставал по команде, по команде умывался, одевался и шел завтракать, а потом прыгал в грузовик и под командованием сержанта ехал наводить порядок в деревнях и на фермах… А здесь он — сам себе господин.
— Нет, Лекс, я не могу дать людей.
— Ты не понял. Нам нужны люди, и мы их заберем. Или твою ферму с землей сровняют. Не я, так другие… Ты же помнишь, как Омега относится к дезертирам. И не переживай, с оставшимися женщинами ничего не случится — мы собираем всех мужчин, больше не будет банд кетчеров, больше…
— Лекс… — Артур вроде бы отыскал нужные слова. — Лекс, это невозможно. Люди свободны. Они просто не пойдут.
Лейтенант снял шлем и улыбнулся. Эту косую ухмылку Артур хорошо помнил.
— Пойдут. Не зря я приехал со взводом. Они пойдут, Артур, и ты пойдешь. Помнишь, что было двадцать дней назад с Хмурым? Я не смогу тебе помочь, даже если захочу.
Конечно, Артур помнил. Все помнили, тихонько роптали, но даже с соседями не обсуждали бойню. Вдруг сосед окажется предателем, донесет, как Вымя, и зажирует на чужом добре? Непослушных детей пугали кровожадными омеговцами и, завидев танкер, малышня с воем разбегалась.
— Дай хотя бы день, — уронил Артур. — Чтобы с женой проститься.
— Завтра в полдень выдвигаетесь под началом сержанта Рика. Он предупрежден и останется на ферме, чтобы проследить за сборами. А мне нужно назад, в гарнизон.
Равнодушно разглядывая колодец, Лекс повернулся вполоборота. Даже в сумерках было видно, как он бледен. Светлые волосы, взъерошенные шлемом, стояли торчком, на скулах играли желваки.
— Лекс… это ведь значит… Я помню: всеобщая мобилизация, да? Война?!
— Я не имею права тебе это говорить. Извини.
Выползень, почуяв, что судьба его меняется, с надеждой воззрился на командира омеговцев. Закат померк, площадь и ферма стали серыми. Над Пустошью зажглись безжалостные звезды.
— Хоть чаю с нами выпьешь?
Лекс неожиданно оттаял и пожал плечами:
— Я бы с радостью, но совершенно нет времени. Увидимся в гарнизоне.
И зашагал к воротам.
Глава 2
Большая политика
Утреннее солнце золотило плац, багрянцем отливали окружные скалы. Гордо реяло знамя Омеги — красное, с желтой перевернутой подковой. Хрустел гравий под ногами идущих на построение воинов, раздавались резкие, как птичьи крики, голоса командиров подразделений, пахло дегтем, металлом. Генерал Бохан стоял на пороге штаба, подставив лицо утреннему ветру. Рядом с ним, возвышаясь над малорослым генералом, как взрослый над ребенком, замер мутант, одетый в хламиду с капюшоном.
— Хороший день, Орв. — Бохан окинул помощника светлым взглядом. — Ты только почувствуй, какой прекрасный день. Он подходит для начала великого дела, да, Орв?
Мутант дернул головой, и капюшон соскользнул на плечи, солнце блеснуло на лысине, резкими тенями перечеркнув худое, лишенное растительности лицо. Он снова содрогнулся — всем телом.
— Хороф-фый. Хороф-фый день.
— Что гронги?
— Отдыф-фают. Они уф-фтали. Слифком много…
— Я знаю, Орв, знаю. Нашим маленьким друзьям нужен отдых. Ну, не будем терять времени. Мы справимся и без них! — Бохан рассмеялся. — Уж со своими солдатами я справлюсь. Ты пойдешь со мной?
Орв опустился на корточки, неестественно вывернув колени. Бохан смотрел на помощника без восхищения, но с доброжелательностью и ждал, что тот решит.
— Много людей. Орв н-не любит много людей, — с тоской ответил мутант.
— Опять ты за свое… Ладно, оставайся. — И генерал, не оглядываясь на Орва, пошел на плац.
Нахохлившись, мутант смотрел ему в след. Потом прикрыл глаза и замер причудливой статуей. Он обманул покровителя: день вовсе не казался ему прекрасным. В контрастности солнца, скал, неба Орву чудилось недоброе: будто глубже, чем обычно, тени, будто ослепительней — свет, суше — ветер. И тянет откуда-то тленом. Орв отпустил свой разум, нащупал гронгов. «Маленькие друзья» спали чутко, в полглаза, сканируя окружающее пространство. Грядущее не нравилось даже им, лишенным разума в обыденном понимании этого слова. Орв коснулся гронгов мимолетной лаской, вернулся в свое тело. С плаца раздался дружный рев сотен глоток: солдаты Омеги приветствовали генерала Бохана.
На краю плаца генерала встретил полковник Ринг, верный соратник, боевой товарищ. Засеменил рядом, подстраиваясь под шаг Бохана:
— Мой генерал, — он всегда обращался к командующему именно так, — все на месте. Курсанты, действительные рядовые, офицерский состав… Вы будете держать речь, мой генерал?
— Да, полковник. Пришло время все объяснить бойцам, которые встанут на острие молнии нашей войны.
— Прекрасно сказано, мой генерал! — Полковник лучился счастьем и, пригнувшись, пытался заглянуть в огромные глаза генерала.
Всем в Омеге известно, что взгляд Бохана пробуждает в человеке боевой дух.
Не ответив на комплимент, отдающий лестью, генерал продолжил свой путь и замер посреди плаца, у флагштока. Сотни каблуков ударили друг о друга. Сотни ртов распахнулись, и воздух содрогнулся от ликующего:
— Здравия желаем, генерал Бохан!
— Здравствуйте, бойцы. — Он окинул взглядом строй, заглянув в лицо каждому, и завладел их вниманием. — Сегодня — великий день. Начало новой эры. Взгляните на это небо, взгляните на солнце — они приветствуют вас! Порядок и Закон — вот имена Омеги, наша жизнь посвящена служению им. Что видит светило, восходя над Пустошью? Разруху. Люди уподобились зверям, рвут на части друг друга, погружая клыки в теплую плоть врага. Люди забыли о долге, отринули цивилизацию. Лишь Омега — оплот прошлого, лишь Омега — предвестник будущего.
— Славься! — рявкнули бойцы.
Бохан выдержал паузу. Чистой радостью светились лица, обращенные к нему.
— Что видит это небо, белое от ненависти? Кровь, пролитую во имя наживы, смерть ради мимолетного удовольствия. Люди Пустоши не ведут счет времени, люди Пустоши не ведают себя самих. Правильно ли это? Так ли должно быть? Нет! Мы — слуги порядка! Мы — последний рубеж закона! Омега!
— Славься! — прокатилось над плацем.
Генерал движением руки заставил воинов замолчать и продолжил в абсолютной тишине:
— Что есть сердце зла? Где попраны все права человека, где гордость рода людского втоптана в грязь? В Москве. Очистить Пустошь — значит, очистить Москву. Вымести сор из великого города, выбить из него мразь. И мы сделаем это. Мы едины, и нас не победить. Омега нанесет удар, подобный удару молнии, и выжжет скверну жестокости. Омега прокатится по Пустоши, сметая бандитов. Вы, бойцы, пойдете на Москву! Вы принесете людям закон! Вы обновите этот мир! Закончатся войны! Из праха восстанут науки! Поднимет голову человечество! История начинается сегодня! Славься!
— Славься!!!
Рыдал от счастья, не стыдясь своих слез, полковник Ринг. И грянул гимн:
- Славься, Омега, славься, твердыня!
- Славься навечно, последний оплот!
- Знамя твое поднимаем отныне,
- Бохан великий к победе ведет!
Дрожали мужские голоса, истинным чувством полнились простые слова песни. Генерал Бохан вбирал свет преклонения, стремления к лучшей жизни. Отрадно видеть, что твои воины преданы тебе душой и телом, готовы следовать за тобой, разделить твои мечты, стать орудием, пальцами, сжавшимися в кулак.
На крыльце перед штабом Орв вынырнул из транса и болезненно сморщился, уловив отзвук единения. Он знал о плане Бохана и разумом разделял мечту генерала. Но тьма клубилась на границах сознания, вкрадывалась фальшью в голоса людей, их мысли и чувства. И Орв никак не мог понять, откуда взялась теь.
Отзвучал гимн, и к зданию штаба потянулось высшее командование, умудренные опытом офицеры. Их лица хранили отпечаток неловкости, как после вырвавшегося против воли откровения. Орв тяжело поднялся, шагнул в сторону, пропуская людей. С ним здоровались: все знали, что мутант нужен генералу. Орв улыбался в ответ. Генерал Бохан появился последним. Бледное лицо его порозовело, а огромные серебристые глаза, которых Орв побаивался, понимая их силу, казалось, светились.
Орв надеялся, что его не позовут на совещание, но Бохан махнул рукой: заходи, и мутант поплелся следом за людьми, привычно сутулясь, бормоча шепотом: «Орв уф-фтал, Орв не любит много людей, Орв не хоф-фет»…
— Прекрати, — посоветовал Бохан, — никто не верит твоей игре. А ты все изображаешь убогого.
— Орв н-не… Тяф-фело, генерал. Трудно. Фто-то давит. Фто — Орв н-не фнает.
Остановившись, Бохан заглянул ему в лицо. Мутант выдержал, не отвел глаза.
— Это твои страхи, Орв. Успокойся. Ты боишься войны? Но представь, что война — это кровопускание…
— Варварство, — буркнул Орв.
Бохан расхохотался:
— И ты еще хочешь, чтобы мы верили в мутанта-дурачка! Нет, Орв, не варварство. Единственная возможность помочь укушенному ядовитой змеей. Ты хочешь посоветовать, чтобы я приберег красноречие для своих подчиненных? Не волнуйся, сегодня моим возможностям нет предела.
— Хороф-фо… Будь оф-фторожен…
— Спасибо за заботу, друг мой и собрат.
Все стулья за огромным Т-образным столом были заняты. Когда вошел генерал, офицеры поднялись и отдали честь. Орв занял место по левую руку от Бохана. На доске за спиной генерала была пришпилена огромная, самая подробная из существующих, карта Пустоши, составленная профессионалами Омеги. Разными цветами были помечены зоны некроза, территории разных кланов, болота, озера, пути миграций мутантов.
Генерал Бохан взял со стола указку и встал перед картой. Все взгляды устремились на Бохана, Орв тоже обернулся, облокотившись на спинку стула. Совещание было фикцией: собравшиеся не раз и не два видели карту и обсуждали план наступления. Лично Орв вносил поправки, касающиеся мутантов, и его слушали. Поэтому он позволил себе отключиться, не видеть и не слышать происходящее. Он обратился к своему прошлому, к жизни на просторах Пустоши — до Полигона, до Омеги, до знакомства с Боханом… Раньше, раньше, раньше.
…Шаман Орв жил наособицу, но содержала его община. Община же навязала ему Гопа, ученика. Сперва Орву показалось, что Гоп, как и он сам, наделен даром нестарения, но уже спустя четверть дня Орв осознал ошибку: Гоп просто был очень молод, несмотря на бороденку и усы. Ребенок этот, только переросший юношеские прыщи, внешне мало отличался от человека. Разве что ступни у него были огромные, а кожа на пятках — дубленая. В любую погоду, по камням ли, по колючкам, Гоп прыгал босиком. Именно прыгал — ходить он не умел. В душу Орва закралось сомнение: не пыталась ли община избавиться таким образом от непереносимого юнца?
За учебу Гоп принялся со всем старанием и энтузиазмом. Правда, усидеть за книгами, свитками, справочниками он не мог, а считал, что шаман коснется его пустой головы указательным пальцем, и знания образуются сами. Орв предпочел бы дубину. Через десять дней он растерял остатки невозмутимости и всерьез подумывал скрыться от ученика в Донной пустыне. Гоп бегал и прыгал вокруг шамана Орва и тарахтел без умолку:
— Скажи, учитель, а если представить, что Солнце вращается вокруг Земли? Скажи, учитель, а если представить, что мужчина может зачать от мужчины и размножиться? Скажи, учитель, а если бы у нас было по четыре ноги, как бы мы выглядели?
Ответы, естественно, Гопа не интересовали. Учитель, заикаясь больше обычного, пытался обратить внимание ученика на справочники, книги Древних, добытые предшественниками Орва с огромным трудом. Тщетно. Ни позабытая наука астрономия, ни медицина с биологией не трогали Гопа.
Еще через десять дней Орв понял, что не способен больше работать. Наладить контакт с недужными, когда вокруг вертится Гоп, шустрый, как речная рыба, было само по себе трудно, но шаман справился бы, если бы оставались силы. Все мысли Орва вращались вокруг одной задачи: как отвадить Гопа, не обидев общину.
Решение проблемы пришло само собой, когда Орв уже был близок к самоубийству.
— Скажи, учитель, — подпрыгивая на одной ноге, крикнул Гоп, — почему меня не любят девушки?! Стоит мне подойти хоть к одной, они ссылаются на дела и убегают…
Ответь Орв правду — мол, ни одна девушка из их общины такого «подарка» не заслуживает, — Гоп, пожалуй, обиделся бы и пропал на половину дня. Но Орв схитрил. Он нахмурился, изобразил тяжелое раздумье, и ученик даже пританцовывать перестал — испугался. Орв приблизился к нему, сделал несколько пасов руками, совершенно ненужных в данном случае, но эффектных, покачал головой, ссутулился и отправился в свою хижину, не проронив ни слова.
Гоп засеменил следом. Тоже молча.
В хижине Орв бросил в очаг щепоть душистых трав и вдохнул дым полной грудью.
— Учитель, — простонал Гоп, — учитель, что со мной?!
— Ф-фамо мироф-фдание… Ф-фядь. Девуф-фкам не нравятся ф-фаманы. Девуфки боятся. Будь ты пафтухом или охотником, они бы любили Гопа.
Лицо юноши просветлело. И Орв понял, что спасен: сегодня же, сейчас же Гоп побежит в деревню и будет просить вождя и старейшин забрать его от шамана, перевести в пастухи или охотники. А как у него после сложится с девушками — не проблема Орва, сюда Гоп все равно не вернется…
— По результатам мобилизации, — бубнил полковник Ринг, — количество дезертиров крайне незначительно. Сказывается недавняя зачистка, проведенная на ферме Юри Хмурого. Дикие осознали мощь Омеги. Правда, поступают жалобы на скудность запасов, но дикие всегда жалуются.
Генерал Бохан внимательно слушал Ринга, хотя все это было уже известно. Мобилизованные — необученные мужики, тупые, но сильные — должны были обеспечить надежный тыл армии Омеги. Уговаривать бесполезно: дикие не будут защищать свой дом, а сдадутся на милость победителя. Значит, нужно заставлять. Бохана не волновали такие мелочи, он уже разработал план войны, прекрасной в своей стремительности и простоте. Никто не был посвящен в него подробно, никому генерал не доверил всей полноты картины.
Закончив доклад, полковник Ринг, худощавый мужчина с правильным, гордым лицом, опустился на стул. Он надеялся, что Бохан сделает его полевым командиром и даст возможность своими глазами, не полагаясь на отчеты, увидеть величие Омеги, в числе первых войти в Москву и очистить Пустошь от мерзости, чтобы от Москвы до Кавказа могли спокойно и счастливо жить достойные люди.
Глава 3
Артур. Прощание
После того как сержант Рик объявил фермерам о всеобщей мобилизации, Артур понял, что его жизнь изменилась. Приуныли дома, безнадежность залегла черными тенями, даже лошади у коновязи не всхрапывали. Рабочие, встречавшиеся на пути, здоровались кивком и старались не смотреть в глаза. Лишь в «Веселом путнике» с надрывом горлопанили трое проезжих торговцев.
Сержант Рик обещал, что к началу сезона дождей рекруты вернутся домой, уверял, что, когда кампания закончится, все получат еды и денег и заживут сыто и мирно. Артур ему не верил. Омега развязала большую войну. Любая война — это смерть. Вряд ли награда окупит неизбежные потери. Скоро истосковавшаяся по влаге земля Пустоши напьется крови.
Ферма остается на женщинах. Мужики едва справляются, а бабы как? С манисами жесткость нужна, да и с детьми без мужей трудно.
Ника, Ланка… Как они переживут? Приказ о казни Выползня отдать было проще, чем рассказать Нике, что кормилец должен покинуть семью. Теперь ей надо будет и за борделем следить, чтобы клопы не завелись, и за манисами, да еще смотреть, чтобы в «Веселом путнике» чисто было. Справится ли? Должна. Она только с виду хрупкая, а на самом деле — настоящий боец. Нужно только обезопасить ее, подстраховать…
Артуру стало невыносимо тяжело, и он ушел подальше от суеты, от пьяных воплей, доносящихся из кабака. Сел на покрышку, хранящую тепло ушедшего дня. Горячий ветер трепал волосы. Неподалеку стрекотал сверчок.
Ника нашла его сама. Бесшумно подкралась, обняла и уселась рядом.
— Ты уже знаешь? — спросил Артур и провел по ее волосам.
— Война, — прошептала жена и зарылась носом в складки его рубахи. — Все уходят завтра. И ты с ними. Не волнуйся. Мы справимся. Идем домой, тебе надо отдохнуть. Да и мне хочется рядом побыть в последний раз…
— Да что ты такое говоришь! Ерунду несешь. Никакой не последний. Ты иди домой, а я скоро буду. — Артур поцеловал ее в макушку и поднялся. — Не смотри так! До ста сосчитать не успеешь, как я приду.
Вздохнув, Ника побрела к дому. Артур с тоской проводил взглядом ее стройную фигуру и направился к манисовику.
Высь жил в кособокой лачуге около сараев. Поняв, что боец из него никакой, омеговцы оставили подростка на ферме. Артур знал: Высь умеет обращаться с радиоточкой и может быть связистом. Он постучал в ржавую металлическую дверь. Донеслись шаги, высунулся бледный, перепуганный Высь, не говоря ни слова пропустил хозяина внутрь.
Артур не стал присаживаться на колченогий стул и проговорил:
— Я ненадолго. Война началась. Я буду в гарнизоне. Если узнаю, что ферме угрожает опасность, передам тебе радиосигнал, скажу: «Лето выдалось непривычно жаркое», так что будь на связи. Понял?
Высь кивнул.
— Когда получишь сигнал, забирай Нику, Лану и уходи на свалку по восточной дороге. Там есть убежище и запас продуктов на первое время. Ника знает.
Потерявший дар речи парень теребил длинную рубаху.
— Понял меня?
Высь снова кивнул и прошептал:
— А кто нападает-то?
— Пока не знаю. Понял, что надо делать?
— Всё так серьезно? — не унимался Высь.
— Без понятия. Это на всякий случай.
— «Лето выдалось непривычно жаркое», — пробормотал Высь, будто пробуя фразу на вкус. — Хоть бы больше не услышать…
— Надеюсь на тебя. — Артур похлопал парня по тощей спине; тот потупился. — А теперь мне пора.
В безлунном небе звезды сверкали пронзительно ярко, набирало обороты истерическое веселье: с площади доносились басовитые возгласы и женский смех. Каждый стремился прожить последние часы на воле как можно разгульней.
По пути домой Артур споткнулся о пьянчугу, расположившегося в тени забора; мужик обругал его. По голосу Артур не узнал, кто это.
Запах сивухи плыл над Пустошью и затуманивал мозг. У колодца покачивались, поддерживая друг друга, наемные рабочие. Забытый, оставленный всеми Выползень жался к воротам, которые охраняли омеговцы. Чуть в стороне стоял Курганник, жевал сухую травинку, не сводя с Выползня взгляда. Как бы ни прибил — омеговцы сразу пристрелят… Перед военными ползал на коленях бородатый торговец с огромным пузом. Вот уж кому не повезло! Он-то не местный, случайно тут. Двое солдат, не выпуская из рук автоматов, смотрели поверх него.
Попойка набирала обороты и не обещала ничего хорошего — Артур невольно вспоминал Укрепрайон на Полигоне. Только бы никого не потянуло на приключения!
Подперев дверь хозяйского дома и вытянув ноги, похрюкивал еще один пьяница, из старожилов. Артур подвинул его — выпивоха повалился на бок и свернулся калачиком.
Лана уже спала, а Ника — нет. Ника сидела в кухне, поджав ноги и обхватив колени. Глаза ее были красными. Заметив мужа, она улыбнулась, вспорхнула со стула и развела руками:
— Ужинать будешь?
Артур протопал на свое место, во главу стола, и сел, подперев голову. Жена поставила перед ним тарелку с душистыми лепешками из кукурузной муки, котелок с тушеным мясом и миску сыровяленых ящериц к пиву. Он притянул Нику к себе и прошептал:
— Если что случится, уходи вместе с Высем, я его предупредил. Я сигнал подам. — Ника не ответила, прижала голову мужа к груди, и он услышал, как колотится ее сердце. — Надеюсь, я волнуюсь напрасно, — продолжил он.
— Поешь. — Жена отстранилась и положила мясо в его миску. — Вчера поросенка зарезали… А потом выпьем пива. Как будто ничего не случилось.
— Да. Представим, что доблестным воинам Омеги не понадобится помощь простых мужиков.
Артур налил пиво себе, Нике и, залпом осушив кружку, поковырял тушеное мясо. Как обычно, оно было превосходным, но кусок не лез в горло, а вот ящерицы пошли на ура. За окном кто-то горланил песни, кого-то били. Застрочил автомат — крики стихли. Остался стон, срывающийся на хрип. Одиночный выстрел — стон оборвался. Ника вздрогнула и прильнула к мужу, он обнял ее и потянул к окну.
Гуляки, моментально протрезвевшие, расходились по домам, даже старик-пьяница очнулся и пополз куда-то. Убитого Артур не увидел. Вскоре на площади не осталось никого. Бил вдаль прожектор на дозорной вышке, светился красноватым фонарь у входа в кабак. Налетел горячий ветер, поднял пыль и швырнул в стекло.
В мертвой тишине было слышно прерывистое дыхание Ники. Артур обнял ее крепче, зарылся лицом в пепельные волосы, пахнущие полынью. Ника, развернувшись, нашла губами его губы.
Они любили друг друга страстно, отчаянно. До самого рассвета. И все равно не могли насытиться. Осознание того, что они, возможно, вместе в последний раз, придавало чувствам остроты.
На рассвете зазвонил колокол у ворот. С трудом разлепив веки, Артур встал и выглянул в окно: понурые мужики сползались к колодцу, умывались, переговаривались. Омеговцы по-прежнему караулили ворота. Ника спала, поджав ноги. Он не стал ее будить, поцеловал в макушку, потоптался у колыбели Ланы, потеребил черные, как у него самого, кудряшки, вздохнул и зашагал к выходу.
Безмолвные мужики, обступив хозяина фермы, смотрели жалобно, с надеждой, словно он мог что-то изменить. У ворот кверху пузом валялся заезжий торговец, кровь застыла на земле бурой коркой. Скалился Выползень — целый и невредимый. Один из омеговцев снял шлем, и Артур узнал Рика.
— На построение! — скомандовал сержант ничего не выражающим голосом.
Работники заозирались, попытались встать в линию, но все равно строй больше напоминал толпу. Рик объяснил им, что они свиньи, продемонстрировал, как надлежит держаться воинам Омеги. Артур, заняв свое место в строю, вытянулся по стойке «смирно», и Рик одобрительно кивнул. Артур поймал себя на мысли, что все омеговцы со временем становятся похожими, вроде симбионтов: отстраненное выражение лица, одинаковые движения. Будто Устав, как некроз, постепенно вбирает их и растворяет в себе.
— Ничего, — говорил Рик, прохаживаясь перед строем, — неделя-другая, и я сделаю из вас людей! Колонной по двое — в грузовик!
Артур глянул в свое окно, надеясь увидеть Нику, но та спала. Он первым направился к воротам строевым шагом. Позади зашаркали десятки ног. Рядом, выгнув грудь колесом и размахивая несоразмерно длинными руками, тянул носок Зяма. Этого-то полудурка куда? Вон как его от гордости раздуло! Похоже, одному Зяме и хорошо. Ну и Выползню — жив остался.
Всхлипывающие жены жались в сторонке, украдкой махали мужчинам, те кивали или делали вид, что не замечают их.
Когда людей погрузили в кузовы машин, как скотину на продажу, Артуру показалось, что его снова ждет Полигон.
За два года гарнизон не изменился. Дозорная вышка, озаренная утренним солнцем, отливала золотом, из бойниц в каменной стене торчали пулеметные стволы, огромные ворота недавно перекрасили в черный, и ржавчина проступить еще не успела. Артур пропустил к вентиляционному окошку суетящегося Зяму и протолкнулся поближе к дверям.
Грузовики затормозили — мужики, затравленно озираясь, вывалились на присыпанную мелким щебнем дорогу. Тотчас рядом образовались конвоиры в черном во главе с Риком, и грузовики передали бойцам из гарнизона, которые сразу же отогнали их в гараж, расположенный слева от ворот. С другой стороны находились складские помещения, впереди — учебный плац, где уже кто-то упражнялся.
— За мной! — скомандовал Рик и махнул вперед, по направлению к казармам.
Когда подошли поближе, Артур понял, что на плацу тренируются мужики, вчера или позачера оторванные от дел. Пыхтят, обливаются потом, штурмуя полосу препятствий. Их движения грубы и неуклюжи, нет омеговской выправки и грации. Молочно-белые, недавно обритые макушки и кое у кого подбородки контрастировали с загорелыми лицами и плечами. Командовали ротой два сержанта с автоматами на изготовку; лейтенант из новеньких, совсем юнец, наблюдал издали.
Видимо, совсем у омеговцев с людьми плохо, раз из Цитадели прислали детей.
Вновь прибывшие обогнули плац. Направляющий махнул в сторону казарм, замыкающий крикнул:
— Пошевеливайся!
В казарме воняло нестиранными портянками, сыростью тянуло из душевой. Рабочие из деревни Артура, тридцать с небольшим человек, столпились в коридоре.
— Группами по десять — в душ, — скомандовал Рик. — Потом следуйте за сержантом Глебом. — Он указал на невысокого дядьку с рыжими усиками.
Вода с ночи не успела прогреться и бодрила — Артур собрался с мыслями. Лучше бы он этого не делал. Их всех направляли воевать насильно. С рекрутами так не обращались, им давали больше свободы. Значит, дело и правда серьезное.
— Время вышло! — гаркнул Рик.
Нужно выжить и вернуться к Нике, думал Артур, натягивая брюки на влажное тело, выжить любой ценой. Как тогда, на Полигоне. Странно: все повторяется…
После душа сержант Глеб погнал десяток чистых и готовых к употреблению рядовых в лазарет. Артура, удовлетворенно кивая, осмотрел лекарь. При лазарете был тесный кабинет с серыми стенами, его пол застилали черные, русые, седые волосы. Тощенький рядовой протянул Артуру лезвие и пискнул:
— Лучше ты сам, парень.
Читать бесплатно другие книги:
