Солдаты Омеги (сборник) Глумов Виктор
Трясло, болтало и мотало, как песчинку ураганом. Лекс покрепче сжал зубы, чтобы не прикусить язык ненароком, Барракуда привязал спящего Кусаку к креслу, Глыба шипел гадюкой. Тропа в скалах, не проложенная человеческой рукой, а прорубленная природой, извилистая, по камням, по глыбам, через расщелины, — дорогой это не назвал бы даже ползун. О том, что делается с людьми в грузовиках, Лекс старался не думать. Казалось, мозг подпрыгивает внутри головы и глаза вот-вот выскочат.
Как бы взрывчатка не сдетонировала.
Кусака застонал, булькнул, его вырвало. По танкеру поплыл кислый запах блевотины, Барракуда позеленел, шипение Глыбы стало громче и яростней, Лекс чуть не повторил «подвиг» Кусаки.
Танкер замедлился, трясти стало еньше, Глыба кивнул Лексу на микрофон радиосвязи.
— Рота! — Получилось сипло, Лекс прокашлялся и повторил: — Рота, стой! Командиров подразделений — ко мне!
— Они нас уже засекли, — сообщил Глыба. — Мы так грохотали, что местные нас засекли и попрятались кто куда. Или собрались защищаться. На карте не ясно, какая дорога. Что делать будем?
— Танкеры — в деревню. Мы бронированные, не прострелят. Жахнешь пару раз, а потом грузовики подтянутся, займемся мостом.
— Нормально, — одобрил Глыба, запустил руку под шлемофон и поскреб затылок, — может сработать. А переговоры вести не будешь, капитан?
— Приказано зачистить. Ликвидировать. Переговоры вести не приказано.
Глыба протяжно вздохнул, Лекс сорвался на крик:
— Барракуда! Убери блевотину! Или я тебя с Кусакой выкину из танкера! Р-развели бардак! Ур-роды!
— Ты потише, — посоветовал Глыба, — мы тебе приказ на зачистку не отдавали. Не на тех орешь.
Лекс осекся. Барракуда виновато пожал плечами. Внезапно Кусака открыл мутные глаза — они у него оказались серыми, с красными белками.
— Извиняюсь, — пробормотал рядовой, — кажется, я тут напачкал. Я уберу. А куда едем?
С нескрываемым любопытством, забыв об операции по зачистке, Лекс рассматривал уникума. Кусака был немолод, одного с Глыбой и Барракудой возраста, лицо его — бледное, покрытое испариной, заросшее недельной щетиной, выражало крайнюю степень сожаления. Говорил Кусака тихо, подчеркнуто вежливо и на военного не походил — скорее, на лекаря, но не такого, как Краузер, а опытного, доброго.
— На войну едем. Вот капитан Лекс — командир роты. Сейчас будем убивать людей и взрывать мост, — сообщил Глыба.
— Опять война, — Кусака вздохнул и попытался выбраться из кресла, — снова убийство. Когда это прекратится, когда люди заживут в мире?
— За то и боремся, — Глыба улыбнулся, — чтобы мир на Пустоши был.
— А выпить есть что-нибудь? Я очень плохо переношу поездки — желудок буянит, голова болит.
— Это у тебя, рядовой, как раз от самогона, — обрел дар речи Лекс, — а не от дороги. Попробуй не похмеляться, пока вообще не вышвырнули.
— Кусаку нельзя, — встрял Барракуда, роясь в вещах, — Кусака нам удачу приносит. Если бы не он — полегли бы давно.
— Это точно, — согласился Глыба, — так что мы ему нальем, пусть здоровье поправит.
У Лекса голова пошла кругом. Мало того что Глыба командиру роты не повинуется, еще и пьянство на рабочем месте провоцирует! Впрочем, Лекс и сам не отказался бы от глотка самогона. По люку постучали, Глыба со стоном и скрипом поднялся, открыл люк, в танкер заглянул лейтенант:
— Капитан? Взводные прибыли!
Стараясь не смотреть, чем булькает Барракуда, Лекс выбрался на обшивку.
Вокруг громоздились скалы. Лекс втянул голову в плечи — со времен Полигона он ненавидел каменные глыбы, хоть эти, покатые, с причудливыми натеками, и не были похожи на горы вокруг Омеги. Казалось, что в ущелье трудно дышать, что исполины, уродливые, нелепые, смотрят на тебя каменными глазами. Солнечный свет сюда не проникал. Если верить карте, переправа скрывалась за поворотом.
Взводные осматривались, ежились. Для большинства это была первая военная операция. Сержанты, бывшие с Лексом с первых дней службы, толкались здесь же.
— Значит, так. — Капитан уселся на обшивке, свесив ноги. — Танкеры пойдут вперед, после въезда развернутся цепью. По команде — залп по жилым строениям. Грузовики остаются на месте, ожидают дальнейших распоряжений. Саперы — ждете с грузовиками. Крайний танкер, шестерка, что-то я его командира не вижу… Ага, лейтенант Ляма, тебя и не разглядеть за спинами. Шестерка перекрывает въезд на дорогу. И до моей команды, Ляма, понял? До команды не двигаешься. Чтобы к нашим грузовикам не прорвались. Это ясно?
Ляма, высоченный и оттого сутулый, с готовностью кивнул.
— Порядок движения — прежний. Сержанты! Особое внимание — ущелью. За нами вроде никто не ехал, но следите. Понятно? Связистам — сообщить капитану Киру или лично комбату Грицу о ходе выполнения операции. Вопросы? Выполнять!
В танкере понурый Барракуда убирал блевотину, а повеселевший Кусака помогал другу советами. Теперь воняло еще и самогоном, и Лекса замутило.
— На, капитан. — Глыба протянул ему фляжку. — Перед боем — самое то. Фронтовые сто грамм.
Лекс не стал отказываться. Этак и спиться недолго, но чем ближе была цель, тем неуютней становилось.
Действовали слаженно, четко — сказались сезоны тренировок и дни пути. Танкеры по одному выползали из ущелья, разворачивались цепью, шестерка перекрыла въезд. Лекс прильнул к перископу: у округлой скалы на самом краю Разлома, курящегося паром, притулилась деревенька не деревенька — три барака, две хижины, сваренные из листов металла (ох и жарко в них, наверное!), ржавеющий в стороне самоход. И грузовик. Этот грузовик Лекс узнал бы даже через много сезонов: гость из его гарнизона, след пребывания Артура. Значит, дезертир уже в Москве. Умно, ничего не скажешь — только в толпе этот трус может затеряться. Жену бросил, дочку… А ведь за трупы в гарнизоне мстили, и мстили страшно, с омеговской беспощадностью: ферму Артура сожгли, а жителей вырезали. Это Кир сказал. Лекс некстати вспомнил Лану, малышку, и до боли прикусил губу.
Деревенька выглядела вымершей — никого. Ушли через Разлом? Лекс должен был отдать команду стрелять, но медлил. А если не ушли, если спрятались в бараках? Оторвавшись от перископа, он врубил мегафон:
— Жители деревни! Даю вам десять… Считаю до шестисот. Если за это время вы не уйдете за Разлом, будете уничтожены. Отсчет пошел. Раз. Два.
Дальше считать вслух он не стал, выключил связь и снова уставился на деревню: ни малейшего движения.
— Может, в воздух стрельнуть? — предложил Глыба. — Чтобы поняли, что мы не шутим?
Лекс согласился с ним, снова забубнил:
— Жители деревни, к вам обращается командующий ротой капитан Лекс, Омега. У вас осталось мало времени. Покиньте свои дома и перейдите через Разлом. Мы не запугиваем. Дома будут уничтожены.
По отмашке Глыба «жахнул» в воздух. Танкер вздрогнул, заложило уши. Дверь одной из лачуг отворилась, и оттуда выскочил мужичок в треуголке. Вид у него был ошалевший. Абориген отчаянно махал руками, и Лекс потянулся к люку.
— Ты что, капитан?! — Глыба ухватил его за ногу. — Сдурел?! А если засада? Пристрелят тебя, а мы что?!
— Да пусти, не видишь — он один.
— Сдурел, — убедился Глыба, — совсем. Через сколько стреляем-то?
Лекс вернулся в кресло и посмотрел на часы: у жителей оставалось пять минут.
— Жители деревни! — не обращая внимания на прыжки аборигена, проговорил в микрофон Лекс. — Я досчитал уже до трехсот. Осталось столько же. Уходите немедленно, в переговоры мы не вступаем.
Мужичок сорвал с головы треуголку, швырнул под ноги, принялся топтать. Он открывал и закрывал рот — видимо, кричал.
— Что же он не уходит? — пробормотал Глыба. — Беги, идиот!
Над Разломом поднимался густой туман, и казалось, мост уходит в пустоту. Бесновался абориген перед хижиной, исполнял танец гнева — последний человек обитаемого мира… Лекс глянул на часы — еще три минуты. Дядька успокоился, поднял треуголку, отряхнул ее и встал в дверях хижины, скрестив руки на груди.
Две минуты.
— Считаю до ста, — процедил Лекс, — потом стреляем. Уходите. Может, успеете перебраться на ту сторону.
Дядька помотал головой. В танкере было тихо. Кусака переводил взгляд с Лекса на Глыбу, приоткрыв рот. Что происходит снаружи, Кусака видеть не мог, но прекрасно понимал.
— Барракуда, — Лекс несколько раз крепко моргнул, — дай мне еще раз «фронтовые сто грамм». И ребятам тоже.
— Капитан Лекс! — На связь вышла «трешка». — Капитан, какие будут распоряжения? Может, отогнать его оттуда?
— Отставить самовольничать! — Лекс выхватил у Барракуты фляжку и сделал большой глоток. — Это может быть засада. Через тридцать секунд открываем огонь. По моей команде. Готовьтесь. Стрелять будете по баракам. По дикому стреляет мой экипаж. — И опять заговорил в мегафон: — Тридцать. Двадцать девять. Двадцать восемь.
Дядька вытащил изкармана самокрутку, принялся чиркать огнивом, раскурил, запрокинул голову.
— Двадцать. Девятнадцать.
— Нельзя же так, — пробормотал Кусака, — друзья, так нельзя! Нужно попробовать договориться, мы же люди! Глыба, неужели ты будешь стрелять?!
— Буду. — Глыба забулькал самогоном. — Если не мы — то нас. Приказ нужно выполнить. А потом нажремся. Зря он не бежит. И безоружный… Стрелял бы — нам было бы проще.
— Десять, — рявкнул Лекс в мегафон и продолжил по радиосвязи: — Второй, третий танкер — огонь по левому бараку. Четверка, пятерка — по среднему, шестерка — по правому. Трешка, как отстреляетесь — подключайтесь к шестерке. Первый… Ведем огонь по хижинам. На счет «раз».
Глыба с Барракудой метнулись к орудиям.
— Пять, четыре, три, два, РАЗ!
Зажмуриться Лекс не смог и увидел, как прямой наводкой ударили по хижине, по мужику в треуголке, который смотрел на небо, не обращая на танкеры внимания. Загрохотало — сквозь обшивку слышно. Взметнулись комья земли, камни, искореженные листы жести, и рухнули, застучали по танкерам. Лекс все старался разглядеть то, что осталось от дикого, но видно не было — пыль.
— Ну нельзя же так, — простонал Кусака.
Они так и не узнали, оставались ли в деревне еще жители, кроме мужика в треуголке, — рыться в развалинах Лекс запретил. Подъехали грузовики, саперы выгрузили свое оборудование — динамитные шашки и моток шнура. Чертили в пыли какие-то схемы, вид имели задумчивый. Лекс сидел на обшивке танкера и неумело курил самокрутку, предложенную Глыбой. Горький дым царапал горло, но после очередных «фронтовых ста грамм» это было то, что нужно. Кусака снова заснул.
— Техника по мосту не пройдет, — сказал Глыба.
— И не нужно, — откликнулся Лекс, — нам осталось только взорвать, и всё. Уже не наши проблемы — приказ выполнен, зачистка проведена.
Главный сапер подошел к танкеру, задрал голову, посмотрел на Лекса и Глыбу:
— Капитан Лекс! Мы наметили схему расположения зарядов. Приступать?
— Погоди, — Лекс отбросил самокрутку и спрыгнул, его повело, — нужно разведать, нет ли на мосту засады.
Мост покачивался над Разломом, люди уходили в туман — вооруженные, настороженные. Лекс смотрел им вслед — сам он пойти не мог и теперь переживал за подчиненных. А вдруг засада? В густом облаке не видно ничего, но если встать в начале моста и глянуть в Разлом — видно черноту, над которой клубится водяная взвесь… И кажется, что это призраки (Лекс вспомнил Ломаку и его «прывидов») там толпятся, ждут, когда свалится живой человек, чтобы напиться теплой крови.
Сержант, ведущий группу из пяти разведчиков, обернулся и поднял руку.
Его силуэт уже размазывался, несколько шагов — и сержант пропадет из виду. Лекс махнул в ответ — приступайте, мол. Движение возобновилось. Мост качался не под тяжестью отряда, а сам по себе — наверное, его колебало воздушным потоком. Из Разлома тянуло затхлой сыростью, Лекс поежился. Рядом топтался сапер.
— Ничего, — Лекс решил успокоить парня, — ничего, сейчас закончим — и в лагерь.
— Я рядом с Разломом родился, — поддержал диалог сапер, — у нас говорили: высокий туман — жди беды. Суеверия, конечно…
Облако колыхнулось и выбросило щупальце к разрушенной деревне, будто хотело поглотить живых и мертвых. Лекс еле удержался, чтобы не кинуться к танкеру, не спрятаться.
И тут с моста раздались выстрелы — гулкие, беспощадные. Выбив облачко пыли, рядом с Лексом в камень ударила пуля. Он отпрыгнул, крикнул саперу:
— Ложись!
Перестрелка продолжалась. Ругая себя последними словами — послал ребят на верную смерть — капитан не раздумывая бросился вперед по мосту, левой рукой хватаясь за перила, а правой вытягивая из кобуры пистолет. За его спиной что-то кричали, но Лекс не обращал внимания, он сосредоточился на беге: если нога провалится между поперечинами — конец. Сломаешь кость — не выберешься. Возле уха просвистела пуля. Стреляли одиночными, из хауды. Потом застрочил автомат — значит, ребята еще живы. Туман сгустился вокруг Лекса, мир стал серым и холодным, капли воды оседали на лице и одежде, звуки были особенно гулкими, скрипел мост, свистел ветер, дующий из Разлома, бахало оружие. Лекс потерял счет времени, ему казалось, он вечно бежит в тумане, оставаясь на месте, и вечно будет бежать.
Потом он услышал голоса, прибавил шагу и чуть не споткнулся о валяющегося на пути солдата. Присел, проверил пульс — труп. Лекс сунул пистолет в кобуру, забрал у мертвеца автомат и уже медленно, всматриваясь в серую мглу, двинулся дальше.
Отряд залег чуть впереди, Лекс подал голос:
— Это капитан!
Сержант, плохо различимый в тумане, обернулся:
— То ли засада впереди, то ли с другого берега стреляют. Больше мажут, но одного положили.
— Я видел. — Лекс лег рядом, ощутив всем телом, как раскачивается мост.
Битва в пустоте. С той стороны не стреляли, выжидали. Да, саперам здесь не пройти, а заряда, заложенного только в начале моста, если верить науке, недостаточно.
— Вы кого-нибудь сняли?
— Не могу знать, капитан! Вроде попали несколько раз. Мы очередями их, очередями. Но если они на той стороне и если там такие же скалы — могут сидеть сверху, палить наугад.
Снова бахнул выстрел. Промазали. Лекс поднял автомат и дал очередь по предполагаемой высоте.
— Отступаем. Будем полагаться на удачу.
Глава 16
Враг моего врага
Сквозь дырки в ткани Артур видел обгоняющую повозки технику: москвичи спешили покинуть город. Вот-вот нагрянет Омега. Мимо прокатил бронированный грузовик со знаком Ордена Чистоты — распятым мутантом. Нет, остановить не должны. Откуда им знать, что следом идет полный обоз мутантов? Манисом правит человек. Когда свернули на запад, дорога опустела. Позади чадила мусорка, впереди возвышались коробки древних зданий — за ними и не разглядеть обиталище люберецких кормильцев.
Въезд в развалины был перекрыт воротами, склепанными из железок. С дозорной вышки спустился совершенно лысый мужик, на ходу натянул шляпу. В воротах открылись окошки, откуда высунулись дула пулеметов.
Из кибитки спрыгнул Маузер, поднял руки и доложил:
— Маузер. К Хамлу.
— Никого впускать не велено, — ответили из-за ворот.
— Маузер? — донесся второй голос. — Нико, это ж Вестник!
За воротами загудели, отворилась калитка сбоку.
— Ждите! — крикнул Маузер своим и шагнул за калитку.
Курганник почесал макушку, снял лоскут кожи и пророкотал:
— Нашего друга, как посмотрю, везде ждут, везде знают. Можно сказать, повезло!
— Тебя тоже везде знают и везде ждут, — усмехнулся Тимми. — Такие уж мы все загадочные.
А ведь правда, подумал Артур. Странные люди в его команде. Взять, например, Курганника — человек как человек, даже умнее многих, а выяснилось — наполовину мутант. Маузер этот, тертый калач. Видно: воевал, вон как лицо обожгло. Вот только где воевал? В каких краях живут мастера, умеющие делать черно-белые татуировки?.. Или Тимми. На первый взгляд мальчишка мальчишкой — вздорный, задиристый, а присмотришься: лет ему немало. У карликов вон тоже губы пухлые и усы не растут, да Тимми больно высок…
— Что смотришь как людоед на девственницу? — проворчал Тимми, поправив бандану, закрывающую отрезанные уши.
Телега тронулась, Артур высунул голову: створки ворот были открыты, и манис пополз вперед.
Сначала на пути попадались одни развалины, дальше Артур стал замечать жилые дома — двухэтажные, кособокие, собранные из уцелевших кирпичей. У порогов не было даже женщин. Еще дальше, между двумя многоэтажными каркасами, обнаружилось перепаханное поле; очевидно, здесь выращивали кукурузу.
Затем жилых домов стало больше, и больше полей. Даже не полей — огородов. На некоторых, защищенных от палящего солнца развалинами, до сих пор что-то росло.
Телеги приблизились к еще одним воротам. Здесь все было как в Пустоши: дозорная вышка с прожекторами и защитная стена. Во дворе кишел народ, царило оживление: туда-сюда носились бородатые мужики с карабинами, ржали лошади, в самоход грузили брезентовые тюки. На пороге каменного здания с колоннами, оставшегося от Древних, Маузер и высоченный мужик с короткой седой бородкой смолили самокрутки.
Завидев свою команду, Маузер зашагал навстречу повозкам. Мужики перед ним расступались и глядели с почтением.
Люди с радостью покинули повозку, их тотчас обступили люберецкие, а вот мутанты вылезать не спешили. Интересно, как местные к ним отнесутся? Древние говорили: враг моего врага — мой друг, сработает ли эта истина сейчас?
Вождь первым рискнул покинуть укрытие. Встал, широко расставив ноги, и проговорил:
— Мои люди будет драться с черная чума! — Он воздел над головой карабин и потряс им, мутанты последовали его примеру.
Седобородый предводитель люберецких так и не спустился с порога. Вслед за Маузером Артур подошел к нему, представился, пожал руку. И почему этого грустноглазого человека назвали Хамлом?
Лицом к лицу застыли давние враги — люди и мутанты. Изгнанные с обитаемых земель, мутанты грабили караваны, совершали набеги на небольшие фермы, убивали людей. В свою очередь люди посылали карательные отряды и сравнивали стойбища с землей, не щадили ни стариков, ни младенцев. Особенно лютовал Орден Чистоты.
Первым молчание нарушил длиннорукий мужик с лысой макушкой и бурой бородищей по самое пузо.
— Ну чё, мужики? — обратился он к мутантам. — Вместе подыхать будем?
Шагнул вперед и похлопал вождя по плечу. Фирг оскалился (наверное, это обозначало улыбку) и ответил человеку тем же. Тот взвыл, отскочил на безопасное расстояние и заржал:
— Да на тебе, брат, поле пахать можно!
Мужики тоже захохотали и полезли к мутантам брататься.
— Если ничего не изменится, — тихим, бархатным голосом проговорил Хамло, — то завтра Омега будет здесь.
— Я думал, раньше. — Маузер подкурил от «бычка» вторую самокрутку.
— Надежный человек вести с фронта принес. Стоит ли людей гробить, даже не знаю. Я семью на север вывез, вот, сам остался.
Надо же, подумал Артур, глава клана — сама вежливость. Наверное, Хамлом его в шутку прозвали. Да и на вид он — лекарь омеговский, но никак не бандит.
— Я вот что думаю по этому поводу… — Маузер затянулся, зажмурился, выпуская струю дыма. — Если все побегут, омеговцы зачистят Москву, пойдут на северо-восток, где нефтекачки, и хана вашим семьям. Потому что дальше хода нет: некроз.
— А если податься севернее? — поинтересовался Артур; он даже не слышал, что там.
— Там мутафагов немерено, — ответил Маузер. — Таких, какие вам и не снились. И некроз с симбионтами. Если бежать, то в Минск. Но сами понимаете, летуны к себе чужих не принимают.
— А когда Омега на них попрет? — сказал Артур.
— Летуны хитрые. — Маузер отбросил окурок. — Не знаю, правда это или нет, но ходит слух, что они убирают некроз на подходе к Вертикальному городу. Сидели себе, сидели и вдруг решили сделать добро для Пустоши. Надо объяснять, зачем?
— Можно убрать некроз? — Хамло вскинул бровь, сверкнул синим глазом.
— Есть сведения, что у летунов прибор специальный. Работает по принципу излучателя. Так вот, уберут они некроз, и Омега будет пускать слюни на Вертикальный город. Там много интересного. Минск рассчитывает, что они друг друга уничтожат.
Хамло посмотрел на Маузера грустными глазами и добавил:
— Не исключено, что в Вертикальном таится еще большая опасность.
— Омеговцы считают себя непобедимыми, — проговорил Маузер. — Как для меня, уж лучше сам Сатана, чем Омега.
— Кто? — удивился Артур.
— Праотец всех мутафагов, — отмахнулся Маузер и обратился к Хамлу: — Созывай людей. Есть что обсудить.
— Главы мелких кланов! — крикнул Хамло преобразившимся голосом. — Подойдите сюда. Поговорить надо.
Возле порога столпилось человек двадцать, среди них одна бабища — ростом с мужика, плечи широченные, руки как у кожемяки, груди нет.
— Идемте в дом, что ли. — Не дожидаясь реакции Хамла, Маузер направился к двери, все потянулись за ним.
Расселись на бетонном полу огромного зала. Маузеру, хозяину и Артуру достались коврики.
— Значит, так. — Маузер постучал кулаком по полу, привлекая к себе внимание, дождался тишины и начал вещать: — В войске Омеги тысячи человек, если вы будете оказывать сопротивление, вас сметут. Кому вы сделаете лучше? Никому. Думаю, правильнее применить принцип партизанской войны: окопаться в Москве и действовать небольшими группами. Омеговцы понесут огромные потери, а нас будет сложно найти. Кроме того, к нам наверняка примкнут мелкие банды. Мы не победим противника, но измотаем его, и он надолго завязнет в Москве, что даст шанс вашим семьям. А там, будем надеяться, у летунов получится с Вертикальным городом. Поняли меня?
Мужики загудели, закивали. Вскочил всклокоченный фермер, выхватил пистолет и заорал:
— Да чтобы я оставил свою землю омеговцам?! Да сдохнуть мне! Понравилось им — драться не надо! — Харкнул под ноги, растер плевок. — Трусы! Не ожидал я от тебя такого, Вестник!
— Вестник знает, что говорит, — вступился за Маузера черноволосый бородач с огромным пузом. — Вспомните, что он предложил, когда мы на нищебродов пошли. Не послушались, а он ведь прав был!
— Не по-нашему это, — проговорил второй бородач, встав рядом с психованным фермером, — не по-мужски. Подло.
Маузер молчал и никак не выказывал чувств, только уголок его рта приподнялся выше обычного.
— А они с нами не подло, да? — возразил кто-то из фермеров.
Сговорились на том, что два неугомонных фермера пойдут на верную смерть — драться за свои земли, остальные решили на рассвете выдвигаться в Москву. Можно было и сейчас, но ночь на носу, а на улицах опасно, да и желательно было забрать с собой боеприпасы.
Хамло вышел вместе со всеми, Маузер и Артур на улицу соваться не стали — фермеры разъезжались по домам, их машины подняли облако пыли, и дышать было нечем. Вскоре рев моторов стих, пыль улеглась.
— Дрянь дело, — размышлял Маузер, глядя в окно. — По-хорошему, надо бы сваливать, но бежать некуда. Всё. Крышка. Тебе я бы посоветовал затеряться в Москве… Близкие у тебя есть?
— Жена и дочь.
— Где?
— Дома остались.
Артур вспомнил Нику, Лану, и ему захотелось завыть.
— Считай нету, — вздохнул Маузер. — Омеговцы не простят бунт, наверняка твою деревню уже зачистили.
— Я семью предупредил, они в надежном месте. Ты откуда про бунт-то знаешь?
— Слышал, как меня называли?.. Вестник — это работа такая.
Вестник… Хреновые вести он носит в последнее время. В животе Артура жалобно заурчало.
— Ага, я сейчас тоже что-нибудь сожрал бы, — прокомментировал Маузер.
Скрипнула дверь — вошел Хамло с бутылью в руках. В другой руке он нес мешок, из которого одуряюще пахло копченым. Артур сглотнул.
— Что там наши с мутантами, не передрались? — поинтересовался Маузер.
— А посмотри в окно — сели в кружок, разговаривают. Сейчас самое время выпить, вы не находите? — Хамло поболтал бутыль — мутная жидкость забулькала.
— Упьемся же в хлам! — В голосе Маузера послышался упрек. — Идем к мужикам, справим поминки. Подыхать же всей толпой станем. Да что ты смотришь как еврей на гестапо? Не жмись! Поделись с людьми.
Артур представил, что «еврей» — это пушистая безобидная зверушка, а «гестапа» — мутафаг типа маниса, только без лап и с гребнем вдоль спины. Н-да-а, видать, на севере такие гестапы водятся. Когда Хамло раскрыл мешок, мозг Артура провалился в желудок. Сейчас он за еду готов был если не убить, то основательно покусать. Маузер вынул кусок сала с прожилками и принялся жевать.
Артуру достались такой же кусок и треть лепешки.
— Не бойся, самогонки мало, не упьются они. Но расслабятся.
Маузер взял бутыль у Хамла и направился к выходу. Хозяин вздохнул, и его большие, с опущенными уголками глаза стали еще несчастнее.
На улице царило оживление: местные приволокли огромный котел с кукурузной кашей, заправленной шкварками, и на нее тотчас набросились. Запах вышибал слюну и кружил голову. Ложек на всех не хватило — мужики и мутанты ели руками, жир капал с пальцев, каился по предплечьям и пятнал рубахи, зерна застревали в бородах. Артур наплевал на брезгливость и присоединился к пирующим. В стороне Хамло и Маузер доедали лепешку с копченым мясом.
Когда люди насытились и отошли от котла, Хамло поднял кусок арматуры и постучал по бутыли:
— Рыцари Пустоши! Последняя ее надежда и оплот! Я не люблю, когда пьют, но сегодня выпить можно и нужно! — Еле удерживая бутыль обеими руками, хозяин отхлебнул из горлышка. Крякнул, утерся рукой и протянул гигантский «стакан» Маузеру.
Повторив подвиг Хамла, Маузер понес выпивку в народ.
Артур уже месяц не пил спиртного, и его с первых глотков повело. Крепкое пойло оказалось. Курганник тоже слегка окосел и стал говорить до невозможности громко, только его и слышно было. Тимми, напротив, забился в щель между телегами и, похоже, задремал. Мутанты держались кучкой, лишь Фирг участвовал в людских разговорах, скалил острые, будто подпиленные зубы.
Бутыль опустела. Затянули песню. Мутанты, само собой, слов не знали, но им так хотелось поучаствовать, что они выли и орали.
Стало клонить в сон, захотелось покоя, и Артур уселся рядом со спящим Тимми, оперся о телегу. Парень дергался и бормотал во сне. Мужики решили развести костер, но не нашли дров и оставили эту затею. Веселье начало сходить на нет, герои — расползаться по домам. Местные вызвались приютить отряд Артура, мутанты же изъявили желание ночевать в своих повозках, прямо на сене.
Надо бы Тимми разбудить, а то нехорошо его бросать на улице… Артур придвинулся поближе: парень морщил нос, стонал и размахивал руками. Артур склонился над ним, потрепал за плечо:
— Тим, вставай! А то…
Тимми тонко вскрикнул и заехал Артуру по носу:
— Отвали, урод! Не понял, что я сказала?
Артур от удивления раскрыл рот. Тимми повернулся на другой бок и засопел. Или повернулась? Осторожно, чтобы не получить в рожу и не привлечь чужого внимания, Артур склонился над Тимми. Нужно быть слепцом, чтобы не заметить очевидного: девушка! Ровесница Ники, может, сезоном старше или младше. Отсюда и женоподобность Тимми, и отсутствие растительности, и в баню поэтому он не пошел. Она не пошла. Но как ловко беглая рабыня всех дурила! Ведь и мысли не возникло… Артур тронул Тимми за плечо, та вскинулась, уставилась на него мутными со сна глазами. А ведь хорошенькая!
— Тсс! Тимми… Тебя как зовут-то на самом деле?
— Сдурел, мужик? Так и зовут. Иди себе, дай поспать, — юношеским хриплым баритоном проговорила девушка.
— Ты во сне проговорилась.
Щеки Тимми потемнели — девушка покраснела.
— Бредишь, — сообщила Тимми. — Иди проспись. И мне дай…
— Дура, — ласково, как дочери, сказал Артур, — я же добра хочу. Если наши узнают… Тебе осторожней нужно быть. Расскажешь?
— Чего тебе рассказать? Как к мутафагу в зад пройти?
— Совсем дура. У меня жена и дочь. Я к тебе приставать не буду. Я помочь хочу. Советом хотя бы.
— Любопытно тебе, — совсем другим, девичьим, пусть и немного хриплым голосом, сказала Тимми. — Вот и вся твоя помощь. Места себе не находишь, думаешь, откуда я. А не расскажу.
— Тогда я у Маузера спрошу. — Артур поднялся. — Нам на смерть вместе идти, а ты в секретики играешь.
Тимми вскочила, встала рядом.
— Не нужно к Маузеру, а то он тебя убьет. Поверь, Артур, эта тайна — не для твоих ушей. И не для этого мира, если уж на то пошло. Просто не нужно тебе этого знать, никому не нужно. И я бы забыть предпочла.
Артур недоверчиво улыбнулся. Можно подумать, он не видел рабов, можно подумать, ужасов не видел…
— У меня жена седая вся. Твоих лет — и вся седая. И ты думаешь, твоя история меня напугает?
Она что-то обдумывала, грызла ногти. Наконец решилась:
— Ладно. Сам напросился. А мне давно хотелось кому-нибудь рассказать, чтобы не Маузеру… он и так знает. И неизвестно, кому от этого хуже — ему или мне. Только давай выпить еще найдем.
Многих слов Артур не понимал, переспрашивал, и Тимми, которая оказалась Томой, Тамарой, объясняла. Она пила, не пьянея, и речь ее становилась все более горячечной, нетерпеливой — Тома выплескивала накопившееся, не заботясь более о слушателе. Все равно, скорее всего, завтра умирать и ей, и Артуру.
…Когда Томке исполнилось пять, мамаша окончательно спилась, квартиру продала за гроши, дочку взяла под мышку и отправилась бомжевать на свалку. Томка не возражала: попробуй возразить, так жопу отобьют — не сядешь даже. А на свалке оказалось хорошо, может, потому, что лето: Томка играла со всякими штуками, в еде отказа не было, что найдешь, то и ешь, люди много вкусного выбрасывают. В общем, не жизнь — малина.
Так оно продолжалось до первых дождей, которые принесли с собой холод и милицию с телевидением. Рычащую, царапающуюся Томку запихнули в машину и куда-то повезли. Так в Томину жизнь вошла ювенальная юстиция, а еще приемник-распределитель и детский дом. В детском доме кормили исправно, хотя и хуже, чем на свалке, там было чисто, но от ребят требовали порядка и послушания. А слова «дисциплина» Томка ни разу до этого не слышала, как и многих других слов. Она вообще изъяснялась так, что воспиталки краснели. И ругались. Но Томке было по фигу.
Впрочем, уже к Новому году девочка пообвыклась. Что-что, а выживать она умела, и подстраиваться под требования сильных — тоже. На елке даже стишок рассказывала, трогательно тянула шейку, отросшие кудряшки падали на плечики. Воспиталки умилялись. Наверное, с умилением взрослых и была связана новая веха Томкиной жизни: однажды в морозный день пришли тетя с дядей и предложили ей жить с ними. Томка не отказалась.
Тетя требовала, чтобы приемная дочь называла ее мамой, но Томка маму помнила и с тетей вообще предпочитала не беседовать — боялась.
Читать бесплатно другие книги:
