Солдаты Омеги (сборник) Глумов Виктор

Глава 5

Цитадель Омега

К вечеру жара спала. Пока кабина отдавала тепло, было терпимо, а вот когда остыла, Артур начал зябнуть, да и все продрогли. На вопли Шкета, умоляющего выдать хоть какую-нибудь ветошь, чтобы укрыться, конвоиры не реагировали. Артур надеялся, что ночевка будет под открытым небом, тогда он попытается сбежать. В благородство омеговцев Артур не верил, а перспектива, описанная Остряком, не радовала. Какая разница: быть пристреленным, пытаясь освободиться, или сдохнуть, защищая чужие интересы.

Когда холод стал невыносимым, пленники сгрудились в кучу, подобрали с пола тряпку и обмотались ею. Артур чувствовал напряженную спину Ломако; прижавшийся к правому боку Жбан мелко дрожал и скрипел зубами.

Дернувшись, грузовик затормозил. Шкет оживился, высунул из-под тряпки голову — ждал, что выпустят. Даже Ломако, застывший камнем, пришел в движение.

На улице переговаривались омеговцы, появился еще один голос — неразборчивый, скрипучий. Хлопали двери, то взрыкивал, то замолкал танкер. Наконец громыхнул замок, двери распахнулись, и в салон втолкнули двоих тощих ободранных парней. Даже в темноте было видно, что у одного из них под носом кровь. Метнувшись в угол, парень растер запястья, оглядел пленников исподлобья и скрестил руки на груди. Второй как рухнул кулем, так и валялся. Осмотревшись, первый сел возле друга на корточки, потрогал его шею и вздохнул. Других пленников он демонстративно не замечал. Обеими руками взъерошил волосы, вцепился в оконную решетку, подтянулся и заорал:

— Мы что, рабы? Мы вольные, дети вольных! Эй, слышите? Шакалы! Дерьмо ползуновье! — Сплюнул и уселся, прижавшись спиной к стенке. Лицо его было бугристым, будто обожженным. Потер расквашенный нос, скривился. Его товарищ в себя так и не пришел. — Что вылупились? — Это должно было прозвучать гордо, но получилось жалобно, как будто мальчишка собирается зареветь.

— Ну шо ты лютуешь, хлопэць? — проговорил Ломако с сочувствием. — Мы-то тебе не вороги.

Мальчишка вскочил, оскалился, точно брошенный в клетку волчонок:

— Мы им все время помогали, а они… налетели, все разворотили, постреляли всех! — Он задышал часто, шумно и отвернулся.

— Кто «мы», кто «они»? — полюбопытствовал Шкет.

— Они. — Мальчишка пнул стенку кузова.

— А «мы»?

— Вы не поймете. — Он махнул рукой и принялся теребить латаную-перелатаную куртку с бахромой на рукавах; на ремне болтались кожаные косички, украшенные клыками панцирных волков. — Вы привыкли жить под кем-то, мы, — мальчишка гордо вскинул голову, — нет.

— Тут такое дело… — заговорил Шкет. — Сегодня в обед на нас напали кетчеры. Омеговцы отбились и связались со своими. Потому вы теперь в немилости.

— Но мы-то при чем?

— Это ты им, — Шкет кивнул на кабину, — объясни.

— А куда хоть едем? — спросил мальчишк, шмыгнув носом-картошкой.

— Нихто нэ знае, — пророкотал Ломако и уставился на серебристый квадрат лунного света, льющегося в окно.

Видно, что мальчишка у бандитов недавно, ершистый, бредит свободой. Но проходит несколько сезонов, и такие гордецы превращаются в убийц с мутными глазами.

Артур замерз, вернулся под тряпку к Шкету и охраннику. Ему повезло меньше других — взяли полуголым, в майке. Благо, мокасины успел обуть. Ломако был одет в старую, заплатанную на локтях кожаную куртку и ношеные штаны, остальные — в рубахи из плотной ткани.

Замычал, заворочался второй парнишка, оглядел пленников непонимающе и схватился за бритую голову. Первый метнулся к нему, помог сесть и изложил суть проблемы.

— Давайте попытаемся поспать, что ли? — предложил Шкет и растянулся прямо на железном полу.

Уснуть Артур не мог: трясло, ребра ныли, голова болела. Он раз за разом переживал события последних дней, свое предательство, пусть и невольное, — так и этак мысленно менял прошлое, «отменял» убийства и снова возвращался в холодную реальность.

Когда удалось вздремнуть, явился батя — до синевы бледный, с удавкой на шее. Пухлые губы разбиты, глаза глядят из-под кустистых бровей строго, с осуждением: «Что ж ты так, сын? Чего тебе не хватало? Я — дрянной человек? По-другому, Артур, в нашем мире не выжить: или ты сожрешь, или тебя сожрут. Вот ты хороший парень, верный друг, и потому валяешься здесь, а мог бы нежиться с девчонкой в кровати. Нужно быть сволочью, сын. Потому что иначе сдохнешь, запомни! Думаешь, все, что у нас было, легко дается? Не-е-ет! Это все для тебя делалось, с собой ведь богатство в землю не унесешь, а ты… Э-эх!» — махнул рукой и отвернулся. И вдруг черты его лица заострились, нос вытянулся, почернел, прорезались клыки… Мгновение, и вот уже не батя — пустынный шакал скалится, щелкает челюстями. Подбирается, прыгает…

Артур проснулся. Сердце колотилось, как молот о наковальню.

На улице занимался рассвет — самое холодное время. Стуча зубами, Артур встал, осторожно переступил через Шкета. Юные кетчеры дрыхли, обнявшись, мальчишка с разбитым носом всхрапывал. Потирая холодные плечи, Артур выглянул в окно — рост позволял не подниматься на носки. Здесь, на юге, трава уже выгорела, и до горизонта простирались рыжеватые холмы, а вдалеке, подернутые серым маревом, маячили скалы. Старая жизнь отступала, освобождая место новой. Где-то там, в горах, — замок Омега…

Серое марево оказалось дымом. От трассы влево забирала узкая дорога и вела к поселку нефтяников Южного братства. Огромные трубы, на фоне которых дома казались игрушечными, подпирали небо. Странно было ехать неизвестно куда мимо чужой мирной жизни, трубопровода, мастерских, лачуг, мусорной кучи, где рылись мелкие мутафаги.

Навстречу попался караван — друг за другом шли два длинномордых грузовика с деревянными кузовами, обтянутыми брезентом. Поравнявшись с омеговцами, торговцы остановились. Из кузовов таращились угрюмые охранники — бородатые, всклокоченные. Впереди колонны ехали два сендера, позади — самоход, из бойниц выглядывали пулеметные стволы. Водитель сендера помахал рукой и крикнул:

— Удачного пути!

В ответ омеговец посигналил. Ломако выругался, перевернулся на другой бок и захрапел.

С тех пор как исчезли летающие платформы, Омега набирала силу, отстраивала гарнизоны по всей Пустоши и подминала близлежащие земли. Люди охотно переселялись поближе к замку: военные обеспечивали порядок. Платить им приходилось щедро, но никто не возражал — безопасность и стабильность дороже. К тому же солдат Омеги всегда можно было нанять в сопровождающие, и это гарантировало защиту от плохо вооруженных и разрозненных кетчеров, а уж про мутантов и говорить нечего.

Любой деревенский мальчишка мечтал попасть в офицеры или хотя бы в наемники, но не каждому улыбалось такое счастье: считалось, что в офицеры брали смышленых и здоровых, в наемники — просто здоровых. Однако повышенная радиация и плохое питание делали свое дело: у каждого что-нибудь да болело. Артур вспомнил, что одному из деревенских мальчишек повезло, причем незаслуженно. Мать у него была алкоголичка, а сам он — размазня и к тому же псих. Однако не побрезговали, забрали в офицеры. Всей толпой тогда ему завидовали. Артур тоже сбежать в Омегу хотел, да мать узнала и не пустила. А того дурачка… как же его звали-то? Лешка… Нет. Алик? Вылетело из головы. Интересно, он живой сейчас или не выдержал нагрузки да сбежал? Или просто помер?

Горизонт окрасился в розовый, появился алый край солнца. Скоро снова станет жарко.

Чем ближе подъезжали к горам, тем выше вздымались холмы. У Артура устали ноги и руки: грузовик трясло, приходилось балансировать, цепляться за решетку окна, чтобы удержаться. Но Артур продолжал смотреть: он никогда здесь не был, не представлял даже, что увидит эти земли и эти пейзажи, так отличающиеся от его родины. Дорога петляла, грузовик то кряхтя взбирался вверх, то скатывался со свистом. Артур сглотнул кислую слюну. Вспомнился бородатый Остряк: будь он здесь, точно заблевал бы салон.

В горах оказались ближе к вечеру, когда все измучились от жары и тряски. В грузовике уже давно молчали, сидели насколько возможно дальше друг от друга и даже наружу больше не выглядывали: узкая дорога жалась к скале, а внизу разверзалась пропасть. Омеговцы за день сделали два привала — утром и в самый зной; пленников покормили, дали умыться, но уже после обеда на Артура навалилось тупое безразличие. Сколько можно ждать, сколько можно ехать? Теперь понятно, почему никто не связывался с омеговцами: к Замку не подберешься…

Когда начало смеркаться, грузовик остановился. Что там, впереди, видно не было.

— Приехали! — крикнули из кабины, открылся люк, и на этот раз несколько пар наручников полетели в Артура.

Одну он успел перехватить, остальные ударили в больной бок. Защелкнув браслеты на запястьях, Артур поднял руки и направился к дверям на негнущихся ногах.

На улице он оторопел: впереди — будто из скалы выросшая высоченная стена из бежевого камня с бурыми прожилками, а въезд… Таких огромных ворот, черных, с золотой подковой и кроваво-красной надписью «Омега», Артур не видел никогда. Справа и слева от них стояли бронированные грузовики, такие же, как тот, на котором привезли пленных, и выглядели детскими игрушками.

Вскоре подтянулись четверо конвойных в черной форме, на пленных они смотрели равнодушно.

— Выстроиться колонной по одному, — приказал сержант, поводя стволом автомата. — Считаю до трех.

И раз, и два…

Не сговариваясь, пленные построились, Артур встал во главе колонны, он чувствовал себя рабом, выставленным на продажу, ничтожным и не заслуживающим лучшей доли. Один омеговец вел пленных, второй замыкал, двое других шагали по бокам, держа людей под прицелом.

Вопреки ожиданиям, створки ворот не распахнулись полностью, они состояли из множества больших и малых дверей. Впереди идущий омеговец покрутил круглую штуковину, похожую на руль, и открылся круглый люк в человеческий рост. Артур шагнул за направляющим.

Позади завозились, донесся вскрик, последовала автоматная очередь, Артур обернулся и получил прикладом по ребрам, в глазах потемнело, но он выдержал, не согнулся.

— Убрать падаль, — распорядился сержант.

Артур все-таки посмотрел назад и не досчитался мальчишки-кетчера с расквашенным носом. Парень выбрал свободу и умер свободным.

Оказавшись на территории Омеги, Артур огляделся. Он рассчитывал увидеть огромный замок, черный и угрюмый, лепящийся прямо к скале, но никаким замком тут не пахло: длинные аккуратные здания из дикого камня, в основном одноэтажные, ровные дорожки, мощенные гравием. Непривычно чисто, такое впечатление, что попал в другой мир: ни грязи тебе, ни хлама. Наверное, те, кто называл это место «замком», не бывали внутри.

Навстречу попадались омеговцы — в основном или в летах, или совсем щенки. Мальчишки шептались, косились с интересом, старшие вообще не реагировали.

Миновали длинную казарму, свернули к вытоптанной площадке с лестницами из тонких труб, лабиринтами из покрышек, странными сооружениями в виде буквы П. Площадка упиралась в опорную стену, возле которой сеткой-рабицей обнесли внушительный кусок земли, а сбоку притулилась неказистого вида казарма. Из помещения вышли двое безоружных солдат.

— Построиться! — скомандовал сержант. — Слушать меня! Ты, — указал он на Ломако, — шаг вперед.

Втянув голову в плечи, киевлянин подчинился. Омеговец расстегнул на нем наручники, повесил их себе на пояс.

— Упал, отжался, сколько можешь!

Ломако с недоумением обернулся. В единственном глазу блестели слезы.

— Выполнять!

— Я нэ разумию, — пролепетал он.

Омеговец сделал ему подсечку — Ломако упал на выставленные вперед руки.

— Локти сгибай. Пошел!

Работал Ломако, как насос. Похоже, он вообще не знал усталости. По красному лицу градом катился пот, он пыхтел и отдувался, но темпа не сбавлял.

— Отставить. Хорошо. Видишь площадку? Чего молчишь, судьба твоя решается!

— Вижу.

— Дорожку вокруг нее видишь?

— Ага.

— Беги по ней как можно быстрее. Пошел!

Прихрамывая, Ломако потрусил к дорожке. Он выжимал из грузного тела все, что мог, но все равно еле тащился, подволакивая ноги, и хватался за поясницу. Артур мысленно подгонял его, желал удачи, ведь если он справится, ему предложат контракт!

— Отставить! Ко мне подошел! Шевелись! Рядом стать, вот так.

Омеговец жестом подозвал конвойных, протянул Ломако наручники, он их тотчас защелкнул на своих запястьях.

— Увести. «Мясо».

Омеговцы повели ссутулившегося киевлянина в казарму. Вскоре они вернулись. Командир указал стволом автомата на Шкета и молодого кетчера, который едва держался на ногах:

— Ты и ты — шаг вперед. «Мясо».

Шкет вытянул шею и завертел головой, приговаривая:

— Какое мясо? Вы что? Я сильный, несмотря на то что легкий! Дайте мне шанс! Я умею и бегать, и это… руки сгибать много-много раз! Во мне и есть-то нечего… ребята…

Сопровождающий тюкнул его по затылку и поволок к открытой двери, как ползун — жертву в холмовейник. Раненый кетчер не сопротивлялся — рухнул в обморок.

— Ты!

Ошалевший Артур некоторое время не мог сообразить, что обращаются к нему.

— Плечистый, шаг вперед!

Артур повиновался. Сейчас расстегнут наручники, и он свернет этой сволочи шею, отберет автомат, после — не важно. Лучше сразу сдохнуть, чем стать «мясом». На Пустоши и подумать не могли, что омеговцы — людоеды, «мясо» уже никому не расскажет, а остальные молчат. Да Омега же гаже мутантов, хуже некроза! И вся эта ерунда вроде черной формы, неприступного замка, хорошего обращения с пленными… Конечно, «мясо» кормят, берегут, чтобы потом сожрать. Он представил себе бойню, заляпанную кровью, крюки, на которых развешены освежеванные тела Ломако и Шкета… Когда сняли браслеты, Артур боковым зрением заметил: автоматчики насторожились, прицелились в него.

— Упал, отжался!

И Артур упал. Отжимался он неторопливо, ждал, когда надсмотрщики потеряют бдительность. Вскочил, бросился на командира, ударил в солнечное сплетение, попытался достать незащищенное горло, но омеговец плавно ушел вниз-влево, ткнул локтем в живот. Артур отшатнулся, принял оборонительную стойку. Противник ухмыльнулся, поправил китель и скомандовал автоматчикам, которые почему-то не открыли огонь:

— Годен!

Налетели омеговцы, скрутили руки и повели в ту же казарму, куда и «мясо», но Артур больше не сопротивлялся. «Годен» — не «мясо». Поселилась крохотная надежда на благоприятный исход. Что случилось с бывшим охранником отца, Артур не знал, даже не вспомнил про него. Какое кому дело? Выживают и умирают поодиночке.

Из казармы спустились в подвал. Артура проволокли по тускло освещенному коридору мимо одинаково ржавых дверей, затолкали в камеру. Потирая многострадальные ребра, он осмотрелся: под самым потолком — окно, куда не высунешь даже голову, на каменном полу — тряпка вместо постели, рядом — миска с кашей и кружка воды.

И что все это значит? Если хотели бы завербовать, то уже сказали бы.

Усевшись на тряпье, Артур принялся есть. Он успел проголодаться и жрал руками, как мутант. Вымазал тарелку хлебом… Вкусно, питательно, даже на хлеб не поскупились. Откармливают на убой или берегут будущего солдата? Артур думал недолго, у него не осталось сил на переживания. Замотавшись в тряпки, он сразу же задремал — сказалась бессонная ночь.

Лязгнул замок. Артур поднял голову, проморгался: на полу стоял завтрак, та же похлебка, что и вчера. «И свиней кормят», — напомнил он себе, но от еды отказываться не стал. Лучше умереть сытым, чем голодным. Перекусил, размялся: отжался раз тридцать, поприседал, проделал весь привычный с детства комплекс упражнений. Мышцы ныли, тело слушалось неохотно, будто после тяжелой болезни.

В окошко под потолком лился свет, значит, уже утро или день. Интересно, долго так сидеть придется? Не успел подумать, как в коридоре затопали, остановились напротив двери. Артур насторожился.

Двое омеговцев вошли в камеру, третий остался в дверях — охранял. Пожилой седовласый офицер протянул пленнику наручники:

— Давай без глупостей. Надень, и я расскажу, что тебя ждет. Что смотришь? Вперед, или мы сделаем это своими методами, но сделаем все равно. Поверь, тебе лучше оставаться целым.

Повертев наручники, Артур сдался, защелкнул их и уставился на седого:

— Теперь говори. Или пристрели на месте, да и дело с концом.

— Идем, храбрец. — Седой не оборачивался, чтобы проверить, успевает ли Артур за ним. — У наших курсантов испытание: спарринг. Ну, бой с противником. Причем противник должен быть убит.

— То есть противник — это я?

— Сообразительный.

Артур споткнулся на лестнице, но устоял, переварил услышанное и спросил:

— То есть шансов у меня нет?

— Почему же, все будет по-честному: если выиграешь, тебя отсюда выпустят. — Офицер пропустил Артура вперед, втолкнул его в тесную каморку, где уже было пять человек, и закончил: — Хочешь — верь, хочешь — нет, но мы слово держим. Запомни, твой номер — три.

Артур оглядел «годных»: все крепкие, рослые, чуть ниже его. Длиннорукий жилистый верзила метался по каморке. Два шага — и он уже у противоположной стены. Кряжистый мужик со шрамом поперек лба бранился, приговаривая:

— Шо, поверили им? Да? Пове-е-ерили. Уши вон развесили, «мясо».

Если собравшиеся здесь — «годные», какая же участь ждет «мясо»?

Дверь распахнулась, крикнули:

— Пятый, на выход!

У кряжистого раздулись крылья носа, он тряхнул головой и проговорил:

— Прощайте, мужики.

Монашек в потрепанной рясе Ордена Чистоты начал икать, верзила вытаращил глаза и заметался сильнее, остальные приникли к стене — хотели слышать, что происходит на улице. Артур будто наблюдал себя со стороны, мысли текли неторопливо. Это все не с ним, а с кем-то другим. Не он стоит грязный, небритый, ожидая приговора. Сейчас Артур проснется, и кошмар закончится.

— Что там? — пролепетал верзила; самому послушать у него не хватало силы духа.

— Не разобрать ни мутанта.

Сосредоточиться. Нервничать нельзя. Артур обязан победить. Отец кое-чему научил, к тому же некоторое время поселок охранял однорукий убийца из Меха-Корпа, который по настоянию бати занимался с Артуром искусством боя. От наставника Артур узнал про точки, куда надо бить, и понял, насколько человек все-таки хрупкий. Вряд ли омеговцы подготовлены хуже, но у него, по крайней мере, будет шанс.

В коридоре затопали. Артур сжался, монах заикал громче. Медленно-медленно отворилась дверь. Вот, сейчас…

— Первый!

— Я не пойду! — Верзила попятился и замахал руками, прижался спиной к стене.

— Считаю до трех, потом стреляю, — предупредил омеговец. — И раз, и два… — Он прицелился.

Верзила вытаращил глаза, замотал головой. На «три» грохнул выстрел, пленник схватился за простреленную грудь и сполз на пол, вытянув ноги. Запахло мочой.

— Значит, второй — на выход! — скомандовал омеговец и прокричал в коридор: — Один испортился, приведите-ка пополнение!

Монашек пулей вылетел за дверь. Артур вздохнул с облегчением. Еще кусочек жизни, хотя говорят, хуже не бывает — ждать. Схватка неизбежна, он это знает, но все равно цепляется за мгновения спокойствия.

Пополнением оказался русоволосый парень, ровесник Артура, его вызвали предпоследним.

И вот Артур остался один. Пока в каморку никто не возвращался — либо всех перебили, либо… «тебя отсюда выпустят» — не пустой звук. Седой говорил это при свидетелях, а ходят слухи, что омеговцы не нарушают данное слово.

Скрипнули петли, и Артур шагнул навстречу судьбе. Время тянулось медленно-медленно. Знакомый мрачный коридор. Затылок омеговца. Тусклая лампочка, о которую бьется мотылек.

— Шевелись. — В спину толкнули.

Омеговцы. Лучшие бойцы. Чужая смерть — их работа. Но они все равно проигрывали схватки. Потому что жизнь всегда сильнее, а загнанная в угол крыса бывает страшнее панцирного волка.

Яркий свет резанул по глазам, ослепил, Артур часто заморгал и вскоре разглядел сетку, натянутую по периметру вытоптанной площадки. На земле кровь — свежая алая и застывшая буроватая. Пахнет бойней.

В руки сунули нож, Артур осмотрел его: добротная сталь, изогнутое лезвие с кровостоком — все честно, как и обещали. В середине арены — противник. Молодой, ровесник или младше. Русоволосый. Узкое лицо, нос с горбинкой и ясные глаза, как у девчонки. Не стоит обманываться, у омеговца тело тренированного бойца: широкие плечи, упругие мышцы.

Артур остановился напротив. «Отключи мысли и стань зверем, тело все помнит», — говорил тренер из Меха-Корпа. Враг не спешил нападать, примерялся, присматривался. Артур закружил вокруг него, делая ложные выпады, — проверял защиту. Безупречна. И реакция что надо.

— Гай, осторожнее, это профессионал, — предупредил седоволосый омеговец, следивший за поединком.

Противник пошел в атаку, он пер как танкер, при этом умудрялся отражать выпады и уходить из-под них. Сердце Артура колотилось часто и гулко, в голове пульсировала мысль: «Слишком сильный враг… Слишком». Пропустил удар в солнечное сплетение (к счастью, не ножом) — задыхаясь, упал и откатился, вскочил. Пот лился градом, в глазах темнело. Поднырнуть, замахнуться — боль обожгла плечо, рука стала непослушной, от липкого и горячего нож заскользил в ладони. Омеговец приближался. Глаза — холодные стекляшки, губы поджаты. Сделал обманное движение — Артур раскрылся, замахнулся, но противник блокировал. Он оказался близко, лицом к лицу, мог бы уже десять раз покончить с Артуром, но почему-то мешкал. Артур рванулся вперед, двинул лбом в переносицу, взмах руки — лезвие погрузилось в мягкое. Чужая кровь смешалась с собственной.

Враг поджал ноги, схватился за рукоять, торчащую из живота. Артур попятился, привалился к сетке. Выжил. Победил… Плевать, что это последняя победа.

Омеговцы слетелись роем, ворвались в клетку, заломили руки. Что они орали, Артур не слышал, просто смотрел в раскрывающиеся рты. Его повели мимо казарм, мимо ржавых, побитых временем сооружений — что это было, уже не разобрать, — мимо дымящихся труб. Куда, зачем, он не думал — не мог.

Глава 6

Преддверие

В курсанты отбираются мальчики одиннадцати-двенадцати лет, без физических и психических дефектов. Обучение длится восемь сезонов, включает в себя теоретическую (изучение естественных наук) и практическую (владение всеми видами оружия, техникой рукопашного боя) части. Курсантам, успешно сдавшим теорию и практику, присваивается звание младшего лейтенанта или лейтенанта в зависимости от достигнутых успехов.

Памятка командирам-наставникам

Из-за испытаний отменили дневное построение и на час перенесли обед. Под дверью столовой гомонили курсанты, Гая среди них не было. Хотелось верить, что он опаздывает или избегает встречи. Неужели отказался убить какую-то тварь? Значит, следовало вчера с ним жестче поговорить.

Лекс смотрел на знакомые лица и не узнавал товарищей. То ли с ними что-то случилось, то ли изменился он сам.

Вымыл руки, глянул на себя в зеркало: да нет, такой же. Криво усмехнулся и протопал за свой любимый столик у стены. Место Гая пустовало. Кир, выпучив глаза, уплетал кашу, ложка в его руке дрожала. С набитым ртом он обратился к Лексу:

— А ты с кем бился? Расскажи.

— Прожуй. Плюешься.

Кир совету не внял, повернулся к Максу:

— У меня пацан был молодой, — тараторил он, сверкая глазами. — В рясе такой… Монах, значить. Я слышал, их там учат драться. А этот, значить, смотрит на меня и трясется. Я к нему с ножом — ха! А он ка-а-ак завизжит свиньей! Даже когда нож поймал, верещал.

— У меня — громила, на мутанта похожий, — сказал Макс. — Я ему горло перерезал. Кровищи было! Вообще неумелые… — Макс внезапно умолк, сник, в тарелку уставился — Андреаса увидел.

Лекс без аппетита съел обед и, наблюдая за Андреасом, медленно допивал компот. Он рассчитывал перехватить командира-наставника у выхода и спросить, почему нет Гая. Да, скорее всего он струсил и теперь стыдится показаться на глаза товарищам. О том, что друг мог погибнуть или получить ранение, Лекс не задумывался, он убедился, насколько воин Омеги превосходит самого сильного из диких.

Кир расправился с обедом и продолжил допекать Лекса:

— Ну, а у тебя-то что?

— То же, что и у всех: убил.

— Ножом? Интересно, кто-нибудь выбрал рукопашную? Жалко, что не давали смотреть бои!

Лекс молча поднялся и понес посуду в мойку, Андреас как раз направлялся туда же.

— Командир-наставник, разрешите обратиться!

— Да, Лекс, — устало проговорил он.

— Курсант Гай… Почему не в столовой?

— Он в лазарете. Ножевое ранение в живот. Ему попался сильный соперник.

— Насколько все серьезно?

— Лекарь говорит, скорее всего выживет.

— Можно к нему?

— Если лекарь разрешит. Не забывай, на вечернем построении быть обязательно.

Ни лекаря, ни Хому Лекс в лазарете не застал. Потоптался возле кабинета, в операционный блок идти не рискнул. Уселся на пороге, сорвал траву и принялся плести косичку из подсохших стеблей. Когда напекло голову, снова постучался к лекарю и собрался уже уходить, но в коридоре раздались шаги и голоса.

— А, курсант Лекс. — Лекарь снял светлый балахон и повесил при входе в кабинет, теперь он был одет по форме, как и все омеговцы. — Плохо дело у твоего друга. Но ничего, парень здоровый, крепкий, будем надеяться, что обойдется.

— Можно к нему?

— Нежелательно.

— Завтра начинаются испытания на Полигоне, — сглотнув, начал Лекс. — Вдруг со мной что-то случится? Мне нужно его увидеть.

— Хорошо, накинь вот. — Лекарь протянул ему хламиду. — Но учти: ему нельзя нервничать, он слаб и потерял много крови. Хорошо, у него самая распространенная группа, если бы не сделали переливание — умер бы, — говорил он уже на ходу. — Еще раз напоминаю: не шуметь и не волновать больного. Ясно?

— Так точно.

— И быстрее давай, я скоро вернусь.

Странное дело, у двери Лекс замешкался. Раньше он думал, что не ведает страха. Он не боялся ни на Полигоне, когда отстреливал волков, ни перед первым спаррингом, ни перед сдачей научной части. Теперь же мялся у порога, не зная, как посмотреть в глаза другу. Это ведь с его подачи Гай, сомневающийся в своих силах, не отказался от испытаний.

Скрипнула дверь — Гай повернул голову и слабо улыбнулся:

— Лекс… проходи.

— Прости, — проговорил Лекс, усаживаясь на стул рядом с койкой.

— Не быть мне офицером. — Гай кисло улыбнулся и вздохнул. — Я мог его убить много раз, но не стал.

Лекс промолчал. Нет, Гай не струсил, тут что-то другое. Вспомнилось, как на пятом курсе, когда волков на Полигоне гоняли, Гай пожалел и спрятал волчонка, за что получил выволочку от Андреаса.

— Да и в наемники к диким не очень-то хочется, — продолжил Гай. — Но вот думаю… мы же ничего не умеем, только драться.

— А ничего больше и не надо, — криво усмехнулся Лекс.

— Что будет завтра?

— Испытание на Полигоне, наверное. Пока держат в секрете.

Воцарилось молчание. Приоткрылась дверь, и лекарь проговорил:

— Курсант Лекс, тебе пора.

Лекс сжал холодную руку Гая:

— Выздоравливай, друг.

— И ты там… поосторожнее, ладно? Я ж тебя знаю. Обещай.

— Хорошо. Я справлюсь, не переживай. И поговорю с Андреасом, чтобы нашел для тебя место в штабе.

— Бесполезно, — прошептал Гай. — Я сплоховал.

— Со всеми бывает. По-моему, он за тебя переживает. Так что держись. — У выхода Лекс обернулся. Поднял сжатый кулак: — Держись, слышишь?

Гай слабо кивнул.

До построения Лекс упражнялся в стрельбе. Во время обучения курсанты осваивали все виды оружия, их даже учили делать самострелы и отливать дробь. Из огнестрела Лексу милее всего была снайперка. Автомат любят ленивые и несдержанные. Тра-та-та, треск, море кровищи, да и расход патронов огромный. Другое дело — снайперка… Улегся, прикрылся рогожей и ждешь. Появилась цель, поймал ее, ничего не подозревающую, в прицел, и всё, и никуда она не денется. Плавно давишь на спусковой крючок — хлоп! — враг падает с аккуратной дыркой во лбу.

Сдав винтовку рядовому Климу, Лекс отправился на турник. Тело, привыкшее к постоянным тренировкам, тосковало по движению. На другом конце площадки плохо знакомый командир-наставник гонял мелкоту.

— Эй, мутант! — позвал сокурсник Кир, товарищ вредный и склочный.

Подъем, переворот. Плавно опуститься на пыльную землю. Оп-па! Кир ухмылялся, уперев руки в бока. Амбициозному Киру не давали покоя достижения Лекса, и он пытался доказать свое превосходство другими способами. Сам он называл себя Зверем, но среди курсантов бытовало другое прозвище — Псих. Услышав его, Кир злился и сразу же затевал драку, за что потом отбывал наказание вместе с обидчиком.

Перед испытанием лезть на рожон не стоило, Лекс смерил Кира презрительным взглядом и смолчал.

— Вызываю тебя на дуэль! — Кир сделал театральный выпад. — Я — убийца мутантов!

— Успокойся лучше. А то, — Лекс с трудом сдержал улыбку, — плюешься. — Он подпрыгнул и повис на кольцах.

— Ах ты шлюхин сын! — вскипел Кир.

Молчание далось с трудом, Лекс перевернулся и повис вниз головой. В детстве ему доставалось из-за того, что его мать слыла женщиной легкого поведения. «Шлюхин сын» было его вторым именем, даже скорее первым. Конечно, он дрался с обидчиками, но почти всегда получал, потому что желающих посмеяться было много. Да и против правды-то не попрешь. Часто, возвращаясь домой, Лекс обнаруживал, что дверь заперта, его впускали, лишь когда уходил очередной мамкин хахаль. Иногда под утро.

Потом появился отец. Лекс понимал, что никакой он на самом деле не отец, но как мог изображал любящего сына. Мужик этот был мал ростом, падок до выпивки, жесток, частенько бивал и мать, и Лекса, и младших братьев. В один прекрасный день он поставил условие: «Никаких чужих щенков, самим жрать нечего». И мать согласилась. Поскольку Лекс был крепким и на удивление здоровым, омеговцы его с радостью забрали.

Лекс снова перебрался на турник и сел, свесив одну ногу, вторую поставив на перекладину.

С тех пор он считает, что его предали, и семьи у него нет. Сейчас он благодарен матери, а тогда согревал себя мыслью, что вернется — гордый такой, весь в черном, на танкере, и прирежет «отца». А обидчикам набьет морды. Даже смешно вспоминать свои детские мечты.

Врезать Киру, конечно, стоило. Прямо промеж наглых лупалок. Повалить его и заставить есть пыль. Но, наверное, Кир на то и рассчитывает. Сам на плохом счету, надо и сокурсника опорочить.

— Чё молчишь? Трусишь?

— Кир, — подавив злость, сказал Лекс, — ты офицер или выкидыш мутанта?.. Вот и веди себя соответствующе.

Что такое «выкидыш мутанта», Лекс не знал. В детстве услышал, как бранятся мужики на ферме, и включил выражение в лексикон — уж очень обидно оно звучит.

Кир вопил, махал руками, но Лекс не слушал — подтягивался.

На вечернем построении, как и вчера, присутствовал генерал Бохан. Будущие офицеры стояли, вытянувшись и задрав подбородки, каждый мысленно уже примерял погоны и командовал строем диких.