Лунная соната для бластера Серебряков Владимир

— Забирайте, — разрешил я.

Все равно ничего ценного там не было. А так ремонтники или местные нарки растащат и тела, и вещи.

Я еще не успел выбраться из Глюколовни, как мне вновь позвонил Вилли.

— Шеф рвет и мечет, — предупредил он.

— Передай, что я уже иду, — бросил я. — Пусть остынет.

От Ахимсы до купола Рейнгард можно было довольно быстро дойти пешком, но я воспользовался транспортером. Не столько ради шефа с его истериками, сколько потому, что мне ужасно хотелось узнать, что творится сейчас в Отстойнике, а больше того — что сталось за время моего отсутствия с уикканцем-оборотнем.

В «обезьяннике» было людно. Кто-то кого-то допрашивал, к скенеру стояла двойная очередь — пент в паре с преступником. В воздухе висели гам, ругань и миазмы. Кто-то шумно жаловался на судьбу. Я протолкался к дверям шефова кабинета (звукоизолированным) и вошел без стука.

Я еще не знал, что выговор спасет мне жизнь, прослужив серьезным предупреждением, и тихонько материл шефа, так некстати вызвавшего пред светлы начальствены очи офицера полиции Макферсона.

В кабинете стоял неприятный холодок. Шеф наш, Борис Педерсен, родился еще на Земле (понятия, признаться, не имею, как он сюда попал, а порыться в его прошлом все духу не хватало), и предпочитал, по его голословным утверждениям, климат родных мест. Плюс восемнадцать по Цельсию мало напоминали лапландскую зиму, но нам, привычным к постоянной температуре коридоров, этого вполне хватало, чтобы ежиться, вздрагивать, икать от холода, терять нить разговора — в общем, беседа с шефом вполне могла сойти за процедуру допроса третьей степени.

— Миша, — шеф был по обыкновению предупредителен и мягок, — что за светотень творится в нашем отделении?

Я промолчал.

— Я еще могу понять, когда некоторые из моих людей, видимо, ведомые неким животным инстинктом, вляпываются в неприятности случайно, — Шефовы щеки тихо розовели, предвещая кровавую зарю. — Но, помилуй меня Бог, я не в силах осознать, какая сила заставляет тебя лезть на рожон по доброй воле.

— А что случилось? — не выдержал я, хотя и знал, что в таких случаях разумнее позволить шефу выпустить пар. Живая иллюстрация к его словам… В первые годы службы я тайно надеялся, что при очередном ругательном спазме шефа хватит, наконец, удар, но куда там!

— Офицер колониальной службы Роберт Меррилл, — выцедил шеф, — недоволен твоим неподчинением его приказу. О чем и заявил — мне и президент-управителю. Община Лаланда подала на тебя — именно на тебя, а не на Эрика! — жалобу за задержание их жреца Эрнеста Сиграма. Да, я знаю, что ты прав, но почему ты все время высовываешься?!

Я с трудом вспомнил, где находится упомянутый Лаланд — некрупный кратер, лежащий на пологом спуске с окраин гористого Моря Облаков (звучит нелепо, но селенография вообще не слишком логичная наука) к равнинам вокруг Коперника и колоссальной впадине Моря Дождей. Только сумасшедшие уикканцы способны забраться в этакую глушь. (Ну, тут я перегнул. В дальних куполах живет немало народу — и алиенисты, и вудуисты, и прочие-разные. Кое-кто залез аж в горы Даламбера, а то и вовсе на оборот, подальше от посторонних глаз. Добраться туда можно только баллистой, через западный лимб — лавовые поля Океана Бурь не слишком надежны сейсмически, желоба транспортера сквозь них не проложишь. А землетрясения — это подсознательный кошмар любого лунаря).

— Так получается, — равнодушно протянул я.

— И нечего передо мной… — Тут шеф разразился длинной тирадой на шведском, из которой я не только не понял, но даже и не запомнил ни слова. Из контекста становилось ясно, что могучий русский язык позволяет уложить пять минут шведской болтовни в два слова — «валять ваньку».

Дальнейшие унижения описывать, пожалуй, не стоит. Скажу только, что вышел я от шефа злой, как слэннер, и красный, как сам шеф. Ничего умного он мне, само собой, не сообщил, а просто злобу хотел сорвать — видно, крепко его приложил колониальщик. Я протолкался в «аквариум» (сиречь комнату дежурных) и перевел дух.

— Привет, Миха! — Леша Межавилк огрел меня по спине.

Я с трудом преодолел желание ответить ему тем же, но по шее. Что-то меня отталкивало в его широкой душе. В полиции русских было только двое, то есть мы с Межавилком — нас на Луне вообще немного, наверное, мы недостаточно сумасшедшие, — и на этом основании Леша полагал, что имеет право со мной фамильярничать. По временам я начинал жалеть, что моя мамаша прибилась к породившей вашего покорного слугу группе генобмена, оставив мне замечательное имя, из-за которой приходилось терпеть Лешину бесцеремонную и невинную подлость.

— Привет. — Я демонстративно подключился к лосу, показывая, что не желаю с ним болтать.

— Слушай, тебе такая блондинка звонила! — жизнерадостно сообщил Межавилк, руками показывая, какая именно блондинка. Я лихорадочно пытался перебрать в памяти всех знакомых блондинок (не так и много с тех пор, как мода на них в очередной раз схлынула). Кто же мог мне звонить в рабочее время?

— Оставила адрес, — добавил Леша. — Познакомь, а?

Я чуть не ответил: «Да, как только вспомню, кто это». Адрес не говорил мне абсолютно ничего, но я позвонил — на всякий случай.

Оказалось, что звонила мне та самая Алиса Релер.

— Добрый день, офицер! — жизнерадостно приветствовала меня она.

Для меня это был, несмотря на восьмой час утра по среднелунному времени, скорее поздний вечер, к тому же не слишком добрый, но я не стал спорить.

— Вы, кажется, обещали позаниматься со мной? — заметила миз Релер полувопросительно, когда я не ответил.

— А…

Я уже и забыть успел о невовремя сделанном предложении. Пришлось пообещать, что встречусь с ней сегодня в зале, в девять часов вечера. Заниматься мне совершенно не хотелось, но слово — не воробей, дал — беги… э-э, то есть крепись. Тем более, что в определенном смысле она мне помогла — за время нашей беседы Леша потерял ко мне интерес и отошел.

Я подключился к лосу и вызвал Вилли. То, что в то же самое время он проводил с десяток допросов и трепался с полутора десятками пентов, лосенка не беспокоило. Во многих отношениях сьюды совершеннее людей — точно слепцы, развившие неимоверно тонкий слух или сверхьестественное осязание.

— Что опять? — бросил он недружелюбно. Странно, но сьюд-подделки эмоций меня не раздражают, как бесят, например, неуклюжие попытки слэннеров изобразить дружелюбие или приязнь. Наверное, я просто более снисходителен к псевдоразумам, изначально лишенным эмоций, чем к выгоревшим наркам.

— Да вот, пришел, — ответил я не менее неубедительной враждебностью. — Решил поискать тихое местечко, чтобы почитать плоды твоих исканий.

Вилли отложил свою мамочку и почесался как следует, копытом — виртуальная шерсть так и полетела.

— Не советую, — отрезал он.

Я чуть не сел. С каких пор псевдоинтеллекты, эти уподобленные личностям агломераты программного кода, дают людям советы?

— Официальное предупреждение, — пояснил Вилли. — Интерес к деятельности Колониальной службы может считаться вмешательством. Последствия… ну, ты понял.

Я понял. За вмешательство в дела Службы расходуют с такой же легкостью, как я давеча перебил горло Танкреду. Правда, как можно приложить «парадокс наблюдателя» к политике, я представлял себе с трудом, но разбираться с колониальными файлами там, где эти файлы могут стать достоянием общественности, мне разом расхотелось (и слава всем лунным богам!). Так что я двинулся домой с намерением отдохнуть и расслабиться.

Полчаса медитации с расслабляющими мушками — и мысли мои пришли в порядок. Оставалось привести в порядок тело. Забравшись в кабину, я раздумывал минуту, включать ли ультразвук, но решил обойтись ионным душем.

Инфор зазвонил, как водится, в самый неподходящий момент — за последние двое суток у меня была масса случаев привыкнуть, так что я даже удивился не очень. Просто выскочил из душевой, судорожно напялил агрегат на голову и включил прием. Перед глазами у меня замаячил призрак групаря, судя по меткам — из дома Л'авери.

— У меня для вас неприятные новости, офицер Макферсон, — проговорил он медленно и подчеркнуто внятно. — Хакер Яго Лаура, местонахождением которого вы интересовались не столь давно, найден окончательно мертвым в собственной квартире.

В той дыре, где обитал в последнее время, перевел я для себя.

— Охрана нашего дома ведет расследование, — продолжил групарь. — Но меня попросили предложить вам сотрудничество. Возможно, вы поможете нам найти убийцу — или доказать, что имел место банальный суицид. Никому не позволено безнаказанно убивать наших работников.

— Я согласен, — ответил я немедленно. — Сбрасывайте адрес, сейчас буду.

Групарь кивнул и отключился. Из полураскрытой двери душевой тянуло ионным холодком, и, хотя в лунных коридорах температура постоянна, меня пробрала дрожь.

Значит, Яго Лаура мертв. Мертв окончательно, без надежды на восстановление. На следующий день после того, как пустил на рынок слух, что Доминиону угрожает некая опасность. Как хотите, а я в такие совпадения не верю, хоть режьте меня бритвой Оккама.

Наспех обтершись салфеткой и отключив ионатор (слишком хорошо помню, что случилось, когда я вылетел из дома, оставив приборчик включенным — потом пришлось все обои заново выращивать), я отправился по адресу, полученному от Л'авери.

Местечко покойный хакер подобрал себе еще то. Глюколовня была бы для подобного типа самым подходящим обиталищем, но он нашел себе берлогу еще лучше — отводку от переходника между дальними куполами Глюков и энергостанцией, на границе с Луна-Голдвин-Майер. Каналы вентиляции работали тут из рук вон плохо — то есть не просто плохо, а почти совсем не работали; в углах скапливалась пыль, висела в воздухе, сушила горло. Впрочем, хакеры презрением к мирским удобствам напоминают отшельников. Что до подобных низких материй тем, кто обитает в горних сферах?

Встретил меня совсем еще молодой парень… Да. Молодец Миша. Самому-то, чай, за сотню стукнуло, да? Но групарь был совсем сопливый, даже для меня — какое там двадцать, я не удивился бы, узнав, что ему пятнадцать! Однако ходил он профессионально — легко, быстро, тихо и мягко. Одного этого хватило, чтобы вызвать мое уважение.

— Бьено, — поздоровался он небрежно. — Вы — офицер Макферсон?

— Бьено. А с кем имею? — поинтересовался я, запоздало сообразив, что групарь так и не представился.

— Лейтенант Хиль Перес де Лара.

Неплохо. Чины в группах свои, и лейтенант среди них — один из высших. Интересно, за что такая честь?

— Мне доложили, что вы искали Яго Лауру.

— Да. Более того, это не пустой каприз.

Лейтенант усмехнулся, обнажив стальные зубы — зрелище блистательное в прямом смысле.

— Что ж, поделимся данными, — произнес он, ведя меня к распоротым дверям хакерской хибары. — Вы расскажете, что знаете, а я — что тут случилось.

— А, может, наоборот? — закинул я удочку. — Знаете, как-то убийство, мне кажется, поважнее…

— Не надо разыгрывать передо мной святую невинность. — На мгновение мне померещилось, что лейтенанту не двадцать лет, а все пятьдесят. — Я не знаю подробностей, но у меня создалось впечатление, что смерть нашего работника — всего лишь эпизод в расследуемом вами крупном деле. Буду откровенен. Нас интересует, что привело его к смерти. Если полиция намеревается затронуть интересы Дома, мы будем действовать соответственно. — У меня мурашки побежали по коже при мысли о том, что может сделать со мной этот милый мальчик, если, не дай Бог, или Кришна, или кто там еще наверху сидит, ему взбредет в голову, что я ущемил ненароком «интересы» его «дома». Кстати же на заметку: слишком он правильно разговаривает для групаря. — Если мы сможем извлечь из ситуации пользу, мы вам поможем. Если ни то, и ни другое, мы ограничимся сотрудничеством в раскрытии этого убийства.

— Проблема в том, что я сам не знаю, замешаны вы в этом деле, или нет, — признался я. — Дом Л'авери, сколько я помню, центровыми не занимается… по религиозным соображениям?

— Именно, — сурово ответил юноша. Я не стал уточнять. Вера — это личное дело каждого.

— Значит, скорее всего, вы тут не при чем, — заключил я. Интересно, а центровые-то — при чем? Или отбрасываем бритву Оккама и начинаем отращивать бороду из гипотез? — Видите ли, если говорить вкратце, сегодня утром от одного стервятника…

— Битхантера, — педантично поправил лейтенант.

Замечательно. Меня будет учить русскому языку полуграмотный групарь.

— …Я получил пакет данных о карантинных куполах. Среди прочего мусора я наткнулся на сообщение покойного Лауры о том, что Земле грозит катастрофа. Степень достоверности у этой байки оказалась неожиданно большая. Я решил проверить. Остальное вы знаете.

— Очень может быть, что мы зря вас вызвали. Не уверен, что между этим бредом и смертью Лауры есть связь. — Лейтенант подумал и добавил: — Но не уверен, и что ее нет.

Чем-то этот парень напоминал мне Маркоса — наверное, склонностью к нездоровому словоблудию.

— А я сейчас вообще ни в чем не уверен, — ощерился я.

— Ну, один неоспоримый факт все же есть, — поправил меня лейтенант. — Яго Лаура мертв окончательной смертью. И притом очень неприятной. Кто-то встретился с ним по ту сторону и пробил бедняге мозги звуковым лучом. Сделал ему из мозгов кисель.

Я зримо представил себе описанную картину, и мне сделалось дурно. Итак, хакер убит на той стороне — в полете, в вирте, в ирреальности, в том киберпространстве, которое для многих обитателей Луны по большей части вытесняет реальное. Значит, кто-то его выследил там; настиг и опробовал на нем резонант-пакет.

— Хотите осмотреть место? — предложил групарь. Я не хотел, но согласиться пришлось; взялся за гуж — не говори, что не дюж…

Комнатушка напомнила мне кинематографический склеп — как размером и формой, так и общим настроением. На полу валялись какие-то мелкие интелтронные блоки, в углу — матрас, на матрасе — брошенный инжектор, во флаконе плещется прозрачная жидкость. На стене — здоровое навесное окно; я глянул в него и содрогнулся. А посреди комнаты громоздилось сооружение из гнутых металлических планок и кусков мягкого пластика. Похоже, Лаура решил сварганить себе полетное ложе, как у серьезных компарей, но остановился, не доведя дело до логического конца. Под ложем лежали в относительном подобии порядка хакерские инструменты: четыре компа, сенс-трансформер, тридрайв — а на ложе… на ложе покоился труп Яго Лауры, по-прежнему облаченный в полетный костюм, непристойно обтягивающий бренное тело гермафродита.

— Врач был, конечно? — задал я риторический вопрос.

— Да, — лейтенант кивнул. — Тело мы оставили до вашего прибытия. Все предметы лежат там, где мы их нашли.

Я по-хозяйски осмотрел комнату… ничего. Лейтенант прав, убийство совершено с той стороны . И это никак уж не банальный суицид. Только мазохист может избрать для собственной смерти столь мучительный способ. А судя по картинкам в окне и кое-каким мелочам, найденным мною при беглом осмотре, Яго Лаура был(а?) кем угодно, но не мазохистом.

С той стороны зеркального стекла… Когда-то криминалисты напрочь отрицали возможность подобного убийства. Жизнь, как это ей свойственно, напомнила криминалистам, что на свете нет ничего невозможного.

Вполне реально установить на входе в систему ловушку, которая выдаст звуковой удар при попытке уйти в полет с данного терминала. И риска поймать не ту птичку почти нет — кто другой может пользоваться инфором полусумасшедшего (иных не бывает) хакера?

Интересно… А не стоит ли мне принять кое-какие меры предосторожности? Сам я на месте убийцы поставил бы одноразовую ловушку, но по ее остаткам — а следы не могут не сохраниться, такова физическая природа интелтронных сетей — вполне возможно проследить создателя смертоносного приспособления. Значит, звуковой капкан может оказаться и постоянным. Так что пользоваться терминалом самого Лауры опасно. А моим инфором — безопасно? Или поостеречься?

Мне почему-то казалось, что связь между бредовыми заявлениями Лауры и его страшной смертью совершенно прямая. А, раз так, то и всем, кто успел прислушаться к словам комп-пирата, грозит опасность. Мне, любимому, в том числе.

— Нет ли у вас личного терминала? — обратился я к лейтенанту. Тот, к моему удивлению, не стал спрашивать, почему я не хочу пользоваться собственным инфором, а просто подал контакт-шлем.

Я решительно натянул устройство, похожее на средневековую сетку для волос, усыпанную самоцветами непрямых контактов, и — с богом, помолясь — скользнул в междуосье.

Хорошая техника у наших групарей. Снимать терминал с мертвеца казалось мне кощунством, а полет в обычном инфоре — это и не полет вовсе, а нечто, напоминающее движение в кабинке транспортера. Контакты считывали импульсы в чувствительных и моторных зонах мозга прямо через кость и скальп, и передавали информацию туда же. Разбогатею — обязательно себе заведу такой же.

Вокруг топорщились немыслимыми изгибами вакуумных станций уродливые конструкции, собранные из многоцветных кубиков; загляни в любой, и ты увидишь бесконечность фрактала, завораживающую, манящую в непредставимую глубину. Меня несло туда, где таился нужный мне блок, один из многочисленных выходов в реальность, принадлежавший Яго Лауре. Вряд ли ловушка, если она существует, приспособлена к атаке изнутри загранья.

Жаль, что не в своем я инфоре. Хранятся у меня в нем кое-какие штучки, которые тут очень бы пригодились — вроде зажигательных бомб. Зажигательных здесь , не в реальности. Там, по человеческую сторону, их называют вирусами ограниченного действия — но это для тех, кто не видел, как горят и плавятся перекрестные ссылки. Придется обходиться подручными средствами.

Чутье и искристо-голубой демон поиска ведут меня к нужному месту, неотличимому на первый взгляд от мириадов прочих дисков темного стекла, испещрявших подсвеченную изнутри радужную махину, которую называли нередко — с двойным смыслом — обратной стороной Луны. Ловушка приняла вид легкой дымки, куполом накрывавшей диск. Я осторожно прикасаюсь к хрупким на вид волоконцам манипулятором. Ничего. Мои импульсы проходят через них, как сквозь туман. Тяну обратно — не тут-то было! Держит, не отпускает серая паутинка. Односторонняя проницаемость, сигналы, идущие снаружи, включают ловушку, а исходящие с этой стороны — проходят свободно. А на такие пробы паутина не рассчитана, вот и вязнут в ней мои информационные манипуляторы. Потянешь чуть сильнее, и порвется, захлопнув страшный капкан.

— Con helm verbal input translate active code actplace object…

Комречь сыпется из меня стальными шариками под медленный танец общедоступных мудр. Я плету саламандру — кибердемона, который сможет прожечь дыру в ловушке. Дальше будет проще.

Пространство перед моим лицом сминается, течет, и с последним словом заклятия из разрыва выплывает миниатюрная шаровая молния. Легким толчком я посылаю ее в туман. Вспышка… и порванный узор нитей сам по себе истаивает в пространстве. Жаль. Поначалу я собирался смотать эти ниточки и посмотреть, кто же их прял. Ну ладно, сделанного не воротишь.

Заглядываю в темное зеркало. Меня оно, как и ожидалось, не отражает. Зато плывут, колыхаясь, какие-то разветвленные битстринги, похожие на пучки водорослей в аквариуме. Даю команду на вычленяющую запись — потом разберемся… Э, нет. Слишком много я всего нагрузил за последние сутки. Почитаю прямо тут, не выходя из загранья.

И еще одно меня волнует. Не клубится ли такой же дымок над моим собственным инфором? Ловушка, конечно, любительская, но безумно надежная, снять ее возможно только с этой стороны, войдя в междуосье с другого терминала. Или у меня паранойя… Стоп!

Если я не ошибаюсь, главная цель этих ловушек вовсе не в том, чтобы убить меня и несчастного двуполого хакера. Они не дают воспользоваться информацией, скрытой в наших терминалах. Кому угодно — любой, вошедший в систему через перекрытые ходы, окажется хладным трупом с перегретыми мозгами. Рассчитано, само собой, на представителей интеллектуальных меньшинств. Будь у меня костюм, я и на чужом инфоре влезу в любой банк данных. Но, с другой стороны, большинство лунарей никогда в жизни не выходило из глоса.

Не стоит мучиться и гадать — проще проверить. Я поворачиваюсь, чтобы ввести новый адрес, и только теперь понимаю, какого свалял дурака.

Тонкая струйка дыма от сгоревшей ловушки уходит в темноту, в провалы между хрустальными глыбами массивов и локальных операционных систем… а оттуда, безошибочно почуяв запах электромагнитных импульсов, надвигается на меня ужасающее нечто.

Разноцветное стекло осыпается миллионом переливающихся осколков, рушится замок из кубиков. Что-то темное и одновременно лопающееся от скрытого света мчится ко мне, разнося по дороге в клочья саму ткань загранья, нарушая ирреальность, не-сущность виртуального мира. Я рефлекторно отбрасываю свое сознание за грань, оказываюсь в комнате с мертвецом, срываю с себя сетку-шлем… и невыносимая боль ударяет по ушам. Я перегибаюсь пополам, пытаясь дотянуться до валяющегося на полу шлема, плещущего в меня лернейским ядом, но рука не достигает гладкого пластика, я спеленут болью, и выбраться нет сил…

Негромкий хлопок на секунду оглушил меня, вспыхнул красноватый огонь, и на месте шлема расплылась мутная кипящая лужа, быстро застывая по краям.

Я перевел взгляд на лейтенанта. Тот весело усмехнулся и убрал бластер.

— Знаете, лейтенант, — прохрипел я, — я вам сделаю подарок. Я не стану вас привлекать за ношение запрещенного оружия.

И мы оба немного истерически расхохотались.

Обнаружилось, что в междуосье я проторчал почти час. Таков один из побочных эффектов вирта — искажение субьективного времени. Когда-то, на заре нашей эры думали, что в ирреальности время должно растягиваться («вся жизнь за пять минут»). Оказалось совершенно наоборот. Несколько часов веселеньких вирт-развлечений могут свободно обернуться парой суток в реальной жизни.

О своих впечатлениях лейтенанту я рассказал кратко, в подробности не вдаваясь. Тот выслушал, не перебивая, покивал.

— Вам не кажется, будто в этом деле есть нечто странное? — спросил он.

— Кажется, — согласился я. — Вся история с карантином дурно пахнет. Теперь убивают хакера, который пустил дурацкий слушок. Ставят ловушку на парня, которого слушок заинтересовал — меня то есть. Бред.

— Не бред, — возразил лейтенант. — Я проанализировал плотности вероятностей.

Я непонимающе посмотрел на него; он, улыбаясь, постучал себя по темени. Еще один аугмент!

— И каков результат?

— Скорее всего, события последних двух суток составляют последовательность. Округленно — семьдесят три процента. В том числе и покушение на вас.

Весело, как марш в морге.

— Что делать намерены?

— Полагаю, что наши пути совпадают. — Хиль оглянулся, будто ожидал увидеть в порно-окне нечто новенькое. — Так что я от имени Л'авери предлагаю вам сотрудничество.

— Хо-орошо, — протянул я в тщетной попытке протянуть время. Решайся, пент! — Согласен.

— Тогда позвольте откланяться. — Лейтенант действительно откланялся на манер не дуэйнсиан даже, а испанских грандов — шляпой помахал бы, будь у него шляпа.

— А как мы с вами встретимся-то? Я, знаете, немножко опасаюсь пока инфор одевать…

— Я вас найду, — пообещал он и вышел. Уже из-за двери донеслось: — О теле не волнуйтесь — наши уберут.

У меня и без трупа хватало поводов для волнения. Я только что оставил групаря без очень дорогого шлема, сам едва не погиб, и все еще не мог понять — почему и ради чего затеяна вся эта катавасия. Только что сложившаяся версия о контрабанде центровых чипов разлеталась в пыль. Я по роду службы прекрасно знаю, какие деньги крутятся в этом бизнесе. Большие по обывательским меркам… но не настолько, чтобы тратить их в бессмысленной охоте на хакеров и пентов.

А неприятнее всего было то, что я всерьез опасался теперь вообще выходить в киберпространство. Если я успел засветиться, смертельные ловушки станут поджидать меня за каждым углом. Резонансные пакеты, взбивающие серое вещество в пену — не единственный способ убить человека через ирреальность. Я встречал парней, хладнокровно лепивших себе по сорок стим-мушек на сонную артерию или резавших вены только потому, что они случайно залезли на по тому адресу. Мне доводилось слышать о людях, просто перестававших дышать в полете, а патанатомы не находили и следа зловредных репрограмм.

А пуще того меня тревожило, что я опять не смогу добраться в ближайшее время до материалов, с электронным терпением ожидающих меня в сеточке осмиевых кластеров. Я опаздывал на занятия мордобойством с длинноногой блондинкой.

Придя в зал — по случаю неурочного времени пустой и тихий, похожий в зеленом полусвете на большой заросший аквариум — я обнаружил, что миз Релер меня уже ждет, и, похоже, нервничает. Удивительные вещи творятся порой на белом свете. Бывает, что женщины не опаздывают!

— Добрый день! — приветствовал я ее.

— Скорее добрый вечер, — меланхолически поправила она.

— На Луне время не имеет особого значения, — напомнил я. — Не забывайте, циклы слишком длинны, чтобы оказывать существенное влияние на жизнь лунарей. Мы поддерживаем счет времени по вращению Луны только ради…

— Чувства собственной независимости? — закончила девушка за меня.

— Примерно. А живем кому как удобно, — усмехнулся я. — Суточные ритмы у большинства лунарей сбиты безнадежно… Так что, начнем?

— Начнем. — Девушка приняла нечто, изображавшее, по ее мнению, боевую стойку.

— Нет, нет, все неправильно! — замахал я руками. — Стойте спокойно. Что вы мне тут изображаете десятый дан?.. И вообще пойдите, переоденьтесь сначала.

Сам я тоже отправился в кабинку, сменил форменные шорты на традиционные тренировочные штаны, потом включил с пульта дневное освещение. Сходство с аквариумом, правда, не исчезло; в окнах плавали рыбки, чья окраска отрицала любую возможность естественного происхождения.

Миз Релер переодевалась долго; я успел проделать на пробу пару ката и обратить внимание на любопытную деталь — сейчас ее присутствие отнюдь не вызывало во мне приступов судорожного обожания. Похоже, при нашей первой встрече она то ли обмазалась феромонными духами с макушки до пят, хотя специфического душка я тогда не уловил, то ли… Есть такая придумка, называется «гейша-чип», разновидность аугмента, заставляющее женщину любым движением подавать подсознательно воспринимаемые сигналы — «я желанна», «я доступна» и тому подобное, детский сад нейромышечного программирования. Шлюхи часто пользуются подобными — эффективная штука, и недорогая. Но я не слышал, чтобы их делали отключаемыми.

— Вы заснули? — донеслось до меня.

Я обернулся…. и придержал кадык, чтобы не икнуть. Судя по всему, передо мною находился один из тех редких экземпляров женского рода, которым пластургия не требуется. К тому же миз Релер решила, очевидно, что в зале жарковато, и предпочла обойтись тем, что стыдливо именуется «минимумом» — то есть тремя наклейками на стратегически важные зоны, общей площадью чуть поболе ладони. Реакцию свою на женские формы я уже научился подавлять (к сожалению, исключительно на время занятий), но, клянусь, покраснел настолько, что это заметила даже моя предполагаемая ученица.

— Ничуть, — промямлил я, усилием воли беря себя в руки.

— Так, может быть, все же начнем занятия?

Следующие полчаса я показывал и рассказывал, как вывести человека из строя, не нанося жестоких увечий. Процесс этот на Луне имеет свою специфику. Низкое тяготение не позволяет добиться желаемого результата простым ударом нападающим об пол, как на Земле. Приходится, наоборот, поддерживать избиваемого, чтобы тот не упал, потому что лежащий враг имеет неприятную привычку хватать за лодыжки, а это сковывает движения.

Наконец я остановился и утер со лба трудовой пот.

— Нет, — заявил я, — так дело не пойдет. Выключите аугмент.

— Откуда вы знаете?..

— Каждый раз вы повторяете движения с абсолютной точностью. И это вам очень мешает. Достаточно чуть сместить центр равновесия, и ваша защита идет псу под хвост. Такие фокусы только для акробатов и хороши.

— Л-ладно, — пробормотала она. — Выключу.

Мне показалось, что я смутил ее. Женская логика напоминает мне генератор случайных чисел. Стоять передо мной в голом виде Алиса может, а вот упоминание о моторных чипах над прецентральной извилиной вгоняет ее в краску, причем даже не мило-розовую, а синевато-бледную.

По отключении аугмента оказалось, что ученица мне попалась на редкость смышленая. К концу занятия мне уже приходилось изрядно потеть, чтобы не пасть жертвой собственного обучения. Мышцы ее, еще помнящие шестикратное земное тяготение, вполне могли поспорить с моими — а меня даже при лютой нелюбви трудно назвать хлюпиком — ну а приемы она и без интелтроники усваивала на лету. Мы позанимались еще с час, после чего как-то синхронно хлопнулись на скамейку.

— Послушайте, — лениво поинтересовался я, глядя в потолок, — а зачем вы эмигрировали?

— Простите? — У Алисы хватило сил обернуться ко мне.

— Вы попали на Луну туристкой, — объяснил я. — Значит, деньги водятся. Тогда зачем остались? Если хотели уехать — Служба была бы в восторге.

— Служба — может быть, — рассеянно отозвалась Алиса. — А вот дядя Ной меня бы нипочем не отпустил… навсегда.

— Угу.

И правда — что может быть проще? Выклянчить у старого и совсем не бедного дяди туристский билетик, да еще в такое место, где нормальные люди обычно не остаются, а, попав на место, совершить поворот оверкиль… или оверштаг… или как это там называется. Полагаю, что даже Ною Релеру несколько затруднительно будет вытащить любимую племянницу с Луны. Очень логично. Только я почему-то все равно ни на грош не верил в эту версию.

— Жалко, — заметил я. — А мне-то мечталось, воспользовавшись знакомством, поболтать с вашим дядей…

— Вряд ли он рассказал бы вам что-нибудь интересное, — фыркнула Алиса. — Оч-чень замкнутый старик.

— А-а… — разочарованно протянул я.

Не знаю, чего я ждал. Мы посидели еще немного, потом я распрощался, поспешно принял душ и заторопился домой. Алисе, видимо, спешить было некуда — когда я уходил, она еще плескалась в соседней кабинке, напевая без слов старый-престарый блюз, такой древний, что я не помнил даже, как он называется. Дивному голосу я не удивился, но вот аугментов для музыкального слуха, кажется, еще не придумали. Если только дядя Релер не сварганил один специально для любимой племянницы. Матово-зеленый пластик двери позволил мне разглядеть смутные контуры тела. Почему-то это казалось более возбуждающим, чем наши занятия. Я пошипел и убрался.

И только в коридоре я понял, что мне показалось таким странным. Когда я застал Алису Релер нервно прохаживающейся в тренировочном зале, ни одно ее движение не выдавало в ней землянку-имми. Она шла, как лунарка, прирожденная, потомственная. И на аугмент это не свалить — моточипы воспроизводят только повторяющиеся, монотонные движения.

Однако об этом я решил подумать утром, когда проснусь. Пока мне хотелось только одного — завалиться набок и продрыхнуть до самого утра (что я и сделал). А назавтра я почти забыл о такой маленькой, почти незаметной детали, всего лишь очередной несуразице в непрерывном потоке бреда, заполнившего лунные коридоры.