Детоубийцы Донской Сергей

Глава 1

Слезами горю не поможешь

Братья Беридзе появились в детском лагере «Зорька» в первых числах июня, незадолго до заезда. Один из них, Гоги, носил ухоженную бороду, делавшую его похожим на итальянского гангстера в исполнении молодого Аль Пачино. Другой, Гиви, ограничивался мексиканскими усами и был старше ровно на четырнадцать минут и сорок две секунды. Они были зеркальными близнецами. Зеркально были расположены не только их родинки, но и сердца: у Гоги оно билось слева, как у всех нормальных людей, а у Гиви – справа. Первый был левша, второй – правша. И у обоих были идентичные отпечатки пальцев, только в зеркальном отображении.

Прибыв в лагерь, оба пахли одинаковым одеколоном, расточали неотличимо ослепительные улыбки и наперебой демонстрировали свое уважение к будущему начальству.

«Нам их сам Бог послал», – провозгласил начальник лагеря на совещании, состоявшемся следующим утром. Сотрудники дружно закивали головами. Два прежних охранника лагеря – крепкие, почти непьющие мужики из соседнего поселка Макопсе – куда-то запропастились, поставив под угрозу срыва начало летнего сезона. Уже потом, когда название лагеря прогремело на всю страну и Лазаревский район оказался наводнен представителями всевозможных спецслужб, пропавших обнаружили на берегу, тщательно заваленных камнями и галькой. Обоих зарезали – умело и хладнокровно, как баранов. Было ли это делом рук Гоги, Гиви или обоих Беридзе сразу, установить не удалось. В любом случае, они своего добились: устроились в лагерь сторожами, назвавшись беженцами из Грузии. По их словам, во время войны восьмого года они сражались на стороне Абхазии, за что подверглись на родине репрессиям. Начальник им поверил. Почему бы и нет, если близнецов Беридзе сам Бог послал?

Близнецы тоже были христианами и тоже верили в божественное предначертание. В ту памятную войну вся их семья погибла под руинами дома, в который попала шальная российская ракета, выпущенная с вертолета. Отец, мать, сестры, дальние и ближние родственники, собравшиеся под одной крышей, так и остались там, словно в одной большой братской могиле. Четыре долгих года Гоги и Гиви вынашивали план кровавой мести, понимая в глубине души, что злобные мечты их неосуществимы. А потом появились люди, объяснившие, что и как следует делать. Не бесплатно. И не на свой страх и риск. После завершения операции братьев обязались не только доставить в безопасное место, но также обеспечить им прикрытие, новые документы и безбедное существование в любой точке мира. Двадцатипроцентный аванс составлял два миллиона долларов. Произведя несложные арифметические подсчеты, Гиви и Гоги почувствовали, как усиливается жажда мести, притупившаяся с годами.

Утро одиннадцатого июня, отмеченное в российских календарях траурной краской, выдалось пасмурным. Слегка штормило. Измерив температуру моря, врач лагеря (исполнявшая по совместительству обязанности медсестры) приняла решение отменить выход на пляж, расположенный в сотне метров от «Зорьки». Детям предстояло провести день на территории, обсаженной кипарисами, магнолиями и платанами. После завтрака многие из них собрались на баскетбольных и волейбольных площадках. Во второй половине дня намечался футбольный матч и турнир по настольному теннису. Домоседы остались в пятиместных номерах однотипных корпусов. А братья Беридзе неспешно наполняли магазины своих автоматов маленькими блестящими патронами калибра 7,62 миллиметра.

Между делом они курили слабенькую сочинскую коноплю, заставлявшую их не столько похохатывать, сколько кашлять. Это позволяло не думать о предстоящем деле. Не то чтобы Гиви и Гоги боялись, нет. Но спокойствия и уверенности они тоже не испытывали. Их движения были нервными, патроны выскальзывали из пальцев, раскатываясь по полу.

Между тем объявление о распорядке дня подходило к концу.

– Внимание, внимание! – донеслось из допотопных репродукторов, развешанных на столбах. – В девятнадцать тридцать все желающие могут принять участие в «Детектив-шоу» и эстафете «Веселые старты». Завтра в это же время будет проводиться конкурс «Мистер и мисс лагеря». Запись участников производится в актовом зале. Не стесняйтесь, друзья! Мы вас ждем.

Кто из ребятишек в возрасте от семи до четырнадцати лет успел сделать выбор? Кто записался на эстафету, кто побежал разыскивать теннисную ракетку?

Гиви выплюнул обслюнявленный окурок, выпустил дым через сложенные трубочкой губы и передернул затвор «калашникова»:

– Пора.

– Я готов, брат, – откликнулся Гоги.

– Запасные магазины не забудь, – сказал Гиви.

Вместо ответа Гоги похлопал по карману своей пятнистой куртки.

Близнецы были одеты в стандартную камуфляжную форму, столь излюбленную всеми охранниками Российской Федерации. Ношение огнестрельного оружия инструкцией не предусматривалось. Беридзе плевать хотели на инструкции. Автоматы им выдали представители заказчика. Бесплатно. С полными боевыми комплектами.

Беспощадный отстрел детишек начался на спортивной площадке. Первые очереди прозвучали ровно в 10.00, скосив трех мальчишек, собравшихся у турника. Спустя несколько секунд все трое, обливаясь кровью, лежали на песке, включая девятилетнего Машкина, показывавшего, как крутить «солнышко». Бросившихся врассыпную били одиночными, целясь в спины. Они падали совершенно одинаково, словно наткнувшись на незримое препятствие. Гиви занялся баскетболистами, Гоги сосредоточился на волейболистах. И те и другие валились на землю и оставались лежать там, неподвижные, как брошенные на площадках мячи, оранжевый и желто-синий.

В шесть минут одиннадцатого от пуль убийц погибло полтора десятка детей.

К этому моменту мобильная связь в районе Лазаревского была выведена из строя безымянным спутником, зависшим над местом событий. Никто не успел вызвать полицию, хотя попытки такие делались. Гоги вскинул автомат, и рой пуль, выпущенных из ствола, прошил голову завхоза вместе с мобильником, прижатым к уху.

– Алло, алло, – успел просипеть завхоз, прежде чем его голосовые связки перестали слушаться.

Этот отчаянный призыв и он сам канули в небытие. А братья Беридзе шли по территории лагеря, стреляя в каждого, кто оказывался у них на пути. Падали мальчики, девочки, воспитатели, выскакивавшие на шум. Никто толком не понимал, что происходит. Вспышка, удар, темнота. Вспышка, удар, темнота. Разогретые автоматы трещали деловито и безостановочно, словно подключенные к невидимому компрессору. Только гнали они не сжатый воздух, а пули, пули, пули. Крохотные слитки металла, обрывавшие жизнь за жизнью. Взрывались сердца, лопались черепные коробки, сипели продырявленные легкие.

Как будто смерть прошлась по лагерю со своей косой. И прожорливые чайки носились в небе, предвкушая обильное пиршество. Своими пронзительными голосами они словно передразнивали кричащих и плачущих ребятишек. Ветер сносил их, но они упрямо возвращались, наблюдая сверху за происходящим.

Около трех десятков маленьких трупов лежали на спортивных площадках и дорожках, когда убийцы разделились, войдя в два разных жилых корпуса. Очереди сделались глуше, вопли жертв – тише. А когда братья вновь появились снаружи, деловито вставляя запасные магазины, пятнистые штаны их, от щиколоток до колена, были пропитаны быстро остывающей на ветру кровью.

– Сколько у тебя? – проорал Гиви, кося стайку детворы, удирающую по аллее.

– Не считал, брат, – отозвался Гоги, приканчивая одиночными выстрелами физрука, вздумавшего броситься на него с пятикилограммовой гантелью. – Там один придурок был. С аккордеоном. Играть начал со страху, прикинь?

Он зашелся безумным, пьяным смехом, слышать который было страшнее, чем выстрелы. Он и впрямь был безумен и пьян. Подобной легкости, подобной свободы Гоги не испытывал даже во сне. Маленькие человечки, пойманные на мушку, бежали и падали, бежали и падали. Взрослые, дети – какая разница?

– На пляж пошли, – предложил он громко, переступая через подергивающееся тело бухгалтерши, не добежавшей до приобретенной в кредит «Шкоды». – Туда все рванули.

Держа автомат одной рукой, Гиви добил девчушку, которая никак не могла умереть, оглашая округу жалобными стонами. Пуля попала точно в макушку, как и было задумано.

– Уходить пора, – возразил Гиви. – Да и патроны на исходе.

– На пляж, – настаивал Гоги. – Я их, мандавошек, голыми руками передавлю.

– Остынь. Нас машина ждет. – Гиви снял прицельным выстрелом неизвестно какую по счету тщедушную фигурку, бросившуюся через парк. – Мы должны живыми уйти. Чтобы эти твари знали.

– Они нас еще долго вспоминать будут.

– Их проблемы. Уходим.

Гоги посмотрел на мальчугана, скорчившегося под общим умывальником. Тот затравленно смотрел на Гоги и трясся, словно через него пропустили ток высокого напряжения. Лица у него не было. Одни лишь глаза, даже не глаза, а глазищи, наполненные слезами. Гоги вдруг вспомнил, как отец застал его за овчарней с дымящейся сигаретой в руке. Отца больше не было. Гоги нажал на спусковой крючок, и глазищ тоже не стало – оттуда, откуда они смотрели, хлестнули красные брызги.

– Уходим, – согласился Гоги и понял, что брат его не слышит. – Уходим, – крикнул он.

Ему вдруг показалось, что все убитые им дети и взрослые лишь притворились мертвыми. Сейчас встанут и, пересмеиваясь, начнут сходиться со всех сторон, беря их, братьев, в кольцо. Одна за другой липкие ладони будут хватать их за одежду, чтобы утащить туда, откуда нет возврата. И отстреливаться будет бессмысленно. И бежать будет поздно.

– Уходим, – завопил Гоги, озираясь.

Никто его не окружал. Вокруг было безлюдно. Так безлюдно, как будто братья Беридзе остались одни на всем белом свете. Не считать же за людей тела, разбросанные повсюду…

– Я не хотел, – прошептал Гоги.

К кому он обращался? К десяткам трупов? К чайкам, рыдающим на все голоса? К небу? К тому, что выше неба?

Значения это не имело. Никто не ответил грузину Гоги, гордившемуся сходством с Аль Пачино.

Все закончилось. Кровь пролилась до последней капли. Настало время лить слезы.

Расплакалась в прямом эфире телеведущая, сообщившая о трагедии в Сочи. Рыдали родители и родственники убитых, съезжающиеся со всех концов огромной страны под названием Российская Федерация. Не удержался от слез губернатор Краснодарского края, позвонивший президенту после кровавой бойни.

– Их надо найти, – повторял губернатор, кусая кулак. – Их надо найти во что бы то ни стало.

С каждым разом его голос взлетал на пол-октавы выше.

Напрасно он надрывался. Президент его услышал.

– Найдем, – произнес он ровным, бесцветным тоном. – Найдем и покараем. И без истерик, пожалуйста. Слезами горю не поможешь.

Закончив разговор, президент положил трубку. Рука его не дрожала. Разве что самую малость.

Глава 2

Жертвоприношение

Три недели спустя далеко-далеко от Сочи, в Африке, в угандийской столице Кампала, на улице имени известного американского экстремиста Малкольма Икса, российский посол Петраков раскладывал простенький компьютерный пасьянс под названием «Косынка».

У посла Петракова было открытое, симпатичное лицо, которое выглядело бы еще симпатичнее, если бы не маленький кукольный ротик, придававший ему сходство с осетром. Манипулируя электронными картами, Петраков рассеянно взвешивал свои шансы получить направление в какую-нибудь другую страну, пусть менее экзотическую, но зато более цивилизованную. Назвав Уганду жемчужиной Африки, Черчилль, вероятно, находился в весьма благодушном настроении, вызванном алкогольными парами. Природа тут действительно радовала глаз, но какой прок современному человеку от всех этих саванн, джунглей, водопадов и диких животных? Географией Петраков не увлекался, охотником не был, да и рыбу ловил лишь в далеком детстве. Ну и на кой черт ему африканские красоты? Фотографировать их на память? Тогда уж лучше виды Нью-Йорка или Лондона.

Если пасьянс сойдется, загадал Петраков, чувствуя холодок предвкушения в груди, то будет мне и Нью-Йорк, будет и Лондон, все будет. Некоторое время он азартно перекладывал карты, но везение закончилось, и компьютер бесстрастно предложил начать новую игру. Выругавшись, Петраков подошел к окну.

Вид был так себе. Посольство размещалось в индийском квартале с высоченными заборами, увитыми колючей проволокой. По непонятной причине здешние негры терпеть не могли индусов и регулярно устраивали погромы, так что работники посольства чувствовали себя как на пороховой бочке. За оградами на фоне оранжевого закатного неба высились небоскребы фешенебельного района Кампалы, но он был чем-то вроде оазиса, окруженного неказистыми домишками, огрызками пальм и толпами чернокожих. Грязь, крысы, паразиты, уличные пробки, антисанитария и нищета, нищета, поголовная нищета. Пока одних безумных диктаторов сменяли другие, еще более безумные, Уганда не имела шансов выбраться из экономической пропасти.

А у Петракова не было шансов выбраться из Уганды.

Не зная, как отвлечься от безрадостных мыслей и чем себя занять, он собрался уже вернуться к компьютеру, когда зачирикал мобильный телефон, исполнивший последний хит Меладзе. Российские рингтоны служили чем-то вроде музыкального противоядия против ностальгии. Петраков патриотом себя не считал, но домой его иногда тянуло. Когда годами торчишь в клоаке вроде Уганды, не то что в Москву, в какой-нибудь Урюпинск потянет. Чтобы ни пальм, ни бананов, ни песен и плясок народов Африки.

Прежде чем ответить, Петраков посмотрел на светящееся окошко. Звонил Генри, его малолетний осведомитель. Подобно любому послу, Петраков занимался множеством разных дел, далеких от дипломатии. Разведка, сбор компромата, подкуп, шантаж, распространение дезинформации. Толку от сети осведомителей было мало, но, экономя на выплате вознаграждений, Петраков имел источник постоянного дохода.

– Слушаю, – сказал он в трубку.

– Это я, – проверещал Генри.

Разговаривали они на английском языке, считавшемся в Уганде официальным. Кое-какие словечки из языков банту посол тоже усвоил, но лингвистика давалась ему плохо.

– Что у тебя? – спросил он, машинально вертя пластмассовый стаканчик с карандашами и ручками.

– Я кое-что раздобыл, – ответил Генри. – Кое-что очень важное.

Он так тараторил, что последнее слово состояло из одних только согласных: ИМПРТНТ.

Important? Петраков насторожился. В середине июня из Москвы поступило распоряжение выяснить, не въехали ли в страну граждане Грузии, некие братья-близнецы Беридзе, скорее всего, скрывающиеся под другой фамилией. Насколько Петраков понял, точных сведений об их местонахождении у ФСБ не было, однако он поднял на ноги всех своих информаторов, мысленно положив себе в карман пару сотен долларов, которые планировал списать на оплату поисков. Неужели Генри действительно пронюхал что-то? Или просто морочит Петракову голову, рассчитывая урвать несколько лишних десятков тысяч шиллингов? Мальчонка уже получил пятьдесят тысяч, что соответствовало примерно пятнадцати долларам. Платить ему больше было не в правилах Петракова.

– Что именно ты раздобыл? – сухо спросил он, ставя стаканчик на место.

– Меня возили к генералу. Я провел там целых два дня, – гордо произнес Генри.

Подразумевался генерал-майор Тананзе, назвать которого серым кардиналом мешал цвет его очень темной, почти эбонитовой кожи. Он был одной из самых важных персон в Уганде и обожал худеньких, шустрых, голодных оборванцев, предпочтительно сирот. Генри полностью соответствовал всем этим параметрам. Маленький курчавый гомик с невинным взглядом и порочной улыбкой.

– По-твоему, меня интересуют твои похождения? – осведомился Петраков.

Он вытащил из стаканчика карандаш, взял листок бумаги и на всякий случай приготовился записывать. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Один раз он привел меня в свой кабинет, – продолжал Генри. – Я увидел там документы. Они лежали на столе.

– Какие документы?

– Вы их увидите, мистер. Я сунул их в этот… в ксерокс. Копии при мне. Я хочу за них миллион.

Карандаш в пальцах Петракова изобразил на бумаге цифру 1 000 000. Долларовый символ он рисовать не стал. Разумеется, подразумевались местные шиллинги. На самой крупной купюре достоинством в 50 тысяч были изображены трудолюбивые негры, собирающие урожай. На самой мелкой, тысячной, – первобытное каменное жилище, откуда они вылезли.

– О вознаграждении поговорим при встрече, – сказал Петраков, прикидывая, что малолетний осведомитель мог затребовать в два раза больше, почему бы и нет? – Но сначала я должен взглянуть на документы. Ты где?

Он взял карандаш на изготовку.

– В городе, – ответил Генри. – Я смылся от генерала, как только сделал копии.

Петраков застыл, сжимая карандаш:

– Смылся?

– Ага. – Генри то ли хихикнул, то ли всхлипнул. – За мной была погоня. Наверное, генерал догадался.

Грифель карандаша, прижатый к листочку, хрустнул. Петраков швырнул его на пол.

– Идиот! – воскликнул он. – Кто тебя просил бежать? Надо было задержаться, чтобы не вызвать подозрений.

– Вы сами говорили, что дело срочное, – напомнил Генри. – И обещали хорошо заплатить.

– Ты о чем-нибудь, кроме денег, способен думать?

– Конечно. Так когда мы встретимся, мистер?

На часах было восемь вечера. В последнее время Петраков засиживался на работе допоздна, чтобы поменьше видеться с женой, наставившей ему рога с одним улыбчивым молодцем из дипломатического корпуса США. «Сука, – подумал он. – Лживая, похотливая сука».

– Что? – подал голос Генри.

Петраков досадливо поджал маленькие розовые губки. Это все нервы. Прежде у него не было привычки произносить затаенные мысли вслух.

– Never mind, – сказал он. – Не обращай внимания.

Невидимый Генри ойкнул.

– Они идут, – прошипел он.

– Кто?

– Те двое, что гнались за мной в саванне. Наверное, опять ищут меня.

«Набивает цену, – решил Петраков. – Хочет заставить меня раскошелиться. Все эти черные одинаковы. Бездельники, воры и жулики. Во всех заложено одно и то же, только в разных пропорциях».

– Полагаю, ты ошибаешься, Генри, – сказал он. – Полагаю, никто тебя не ищет.

Мальчишка не уловил сарказма:

– Ищут. Они рядом.

– И что ты намерен делать?

– Встретиться с вами и получить свои денежки, – был торопливый ответ. – Приходите в «Империал Синема», мистер. Сегодня в десять. Я вас найду.

Связь оборвалась. Петраков сверился с часами и вновь сел за пасьянс. Какое-то смутное волнение нарастало в его груди. И невозможно было разобрать, тревога это или предчувствие большой удачи.

Без пятнадцати девять Петраков вышел на улицу, решив слегка перекусить перед встречей. К нему тотчас подкатил шоколадный парень на велотакси. Его трескучий, нещадно чадящий агрегат назывался бода-бода, потому что в свое время эти юркие мотоциклы перевозили пассажиров от границы до границы – from border to border. Теперь бода-бода лавировали преимущественно между городскими бордюрами. Петраков никогда не пользовался их услугами. Так же как не ездил в местных маршрутках, именуемых матату. Обитатели Кампалы вызывали у него брезгливость. А за что их можно было любить или хотя бы уважать?

Уганда принадлежала к полутора десяткам самых нищих стран мира с ужасающим уровнем бедности и преступности. Все эти народы, когда-то объединенные в одну британскую колонию, упорно не желали жить вместе, затевая все новые и новые междоусобицы. Тон задавали этнические угандийцы, навязывавшие остальным вкусы, взгляды, обычаи, культуру. Гражданские войны сделались явлением регулярным и почти обыденным, как сезоны дождей или засуха, и во время политических кризисов пепел пожарищ заменял выжившим соль. Самые страшные времена настали с приходом к власти африканского «отца народов», фельдмаршала Иди Амина, провозгласившего себя «повелителем всей живности на земле и в море», оставившего после себя трехсоттысячную гору трупов соотечественников. Сам он, к счастью, давно издох, однако население Уганды оставалось все таким же нищим, исхудавшая скотина шаталась от ветра, а вдоль разбитых дорог возвышались кучи мусора, над которыми кружили грифы и коршуны.

И запах, этот неистребимый запах гнили, падали и разложения!

Садясь в машину, Петраков не стал открывать окна, предпочитая духоту вони бедных кварталов. Спустившись с холма Накасеро, на котором сосредоточился центр столицы, он вплотную приблизился к миру, где царили средневековые, а порой и первобытные нравы. Здесь испражнялись на улице, избивали жен, исполняли какие-то дикие колдовские обряды и продавали детей. Взывать к полиции было так же бесполезно, как к древним африканским божкам. В трущобах Кампалы царили свои собственные законы, не прописанные в кодексе.

Не углубляясь в этот опасный лабиринт, Петраков остановил свой лимонный «Форд» возле ресторанчика «Литтл Парадайз», где кормили дешево, но сытно и плотно. Расположившись на веранде под тростниковым навесом, он полакомился вкуснейшим матоке – пюре из зеленых бананов в арахисовом соусе, а заодно умял большущий блин, в который был завернут помидорный омлет и обжаренная на гриле кукуруза. К сожалению, трапезничать пришлось под бой уличных барабанов, от которых жутко разболелась голова. Шуметь в Африке было так же естественно, как на молодежной тусовке. Здесь все орали, гоготали, слушали громкую музыку или – что было хуже всего – музицировали сами. Петраков, склонный к созерцательным размышлениям, лишь досадливо морщился.

Без пятнадцати десять он подкатил к кинотеатру «Империал», настолько же неприглядному, насколько пышным было его название. В двух залах из трех крутили порнуху, о чем свидетельствовали афиши, на которых резвились невероятно грудастые и задастые бабенки. Под афишами дефилировали целые полчища алчущих шлюх, разноцветных, размалеванных, расфуфыренных. Одни носили искусственные шубки под леопарда, другие обходились минимумом одежды. Но больше всего впечатляло разнообразие обуви на женских ногах – от мушкетерских ботфортов до «танкеток» на чудовищных платформах с подсветкой.

Стоило Петракову высадиться возле кинотеатра, как он был тут же атакован дюжиной проституток, сопровождаемых настырными, крикливыми сутенерами. Сделав вид, что он собирается пустить в ход травматический пистолет, Петраков отвязался от этого сброда, купил билет и уселся на середине последнего ряда. Кроме него в зале находились лишь трое зрителей – страстная темнокожая парочка и толстый индиец, украдкой наблюдавший за ней. Может быть, он задумал внести дополнения в Камасутру?

Стараясь не прислушиваться к похотливым стонам и похрюкиваниям, Петраков рассеянно следил за происходящим на экране и ждал появления Генри. Шла какая-то белиберда про похождения Шерлока Холмса. Не детектив – блокбастер. Реанимированный Голливудом, сыщик целым и невредимым выходил из-под артиллерийских и пулеметных обстрелов, без конца палил сам, а между делом демонстрировал приемы карате, укладывая злодеев штабелями. Надо полагать, бедняга Конан Дойл все это время вертелся в своем гробу, а Петраков ерзал в кресле, поминутно поглядывая на часы. Генри как в воду канул. На звонки он тоже не отвечал.

«Лживый паскудник», – сердито подумал Петраков и покинул зрительный зал, решив немного поколесить по округе в поисках осведомителя. Очень уж хотелось надрать ему уши, давая выход своему раздражению.

Между тем Генри находился совсем рядом. Его маленькое сердце отчаянно билось в грудной клетке, словно птичка, стремящаяся на свободу. Мальчик тоже страстно желал перенестись куда-нибудь за тридевять земель. Если бы не обещанные русским деньги, он бы давно покинул пределы города. Но без денег далеко не убежишь, это Генри знал на собственном опыте.

Он представления не имел о том, как его обнаружили, но его обнаружили. Преследователей было двое: оба здоровенные, с темно-коричневыми мускулистыми торсами, обтянутыми яркими майками, один бритый наголо, второй просто коротко стриженный. Скорее всего кто-то сообщил им по телефону, что Генри крутится возле кинотеатра. Это мог быть кто угодно – дружок, стрельнувший у Генри сигарету, продавец лепешек, ласково потрепавший его по голове, одна из шлюх, трясшая сиськами у входа в стрип-бар, попрошайка возле перехода. Теперь это не имело значения.

Важной казалась лишь собственная жизнь.

Спасая ее, Генри четырежды пересек запруженную дорогу, протискиваясь между автомобилями или проползая под автобусами, после чего во весь дух припустился вдоль Масака-роуд. Он уж решил, что ему удалось оторваться от погони, когда бритоголовый в зеленой майке вырос у него на пути, расставив руки на манер крестьянина, ловящего поросенка. Его глаза, налитые кровью, едва не загипнотизировали Генри. Каким-то чудом он увернулся от мускулистой конечности и ринулся в обратном направлении. Но долго бегать после визита к генералу мальчик не мог. Резкая боль раздирала беднягу изнутри, а шорты его стали липкими от кровавых выделений. Постанывая от усталости, боли и страха, он свернул в узкий проулок и, оскальзываясь на зловонной слизи, забился в щель между мусорными баками.

На протяжении всего кросса в его кармане трижды начинал жужжать мобильник, подаренный русским. Чтобы не выдать себя звонком, Генри поспешил отключить телефон.

Он сидел на корточках, прижимаясь спиной к стене. Разбежавшиеся было крысы вернулись обратно, принюхиваясь к скрюченной фигурке мальчика. Но крыс он не боялся. Он боялся тех двоих, что шли за ним по пятам.

«Господи, пожалуйста, пусть они пройдут мимо», – взмолился Генри, совершенно не представляя себе, как должен выглядеть тот бог, к которому он обращался. Белокожий или темнолицый, бог почивал на облаках где-то в заоблачных высях и вряд ли слышал обращенный к нему призыв. И все же Генри не переставал молиться.

ГОСПОДИ, НУ ЧЕГО ТЕБЕ СТОИТ СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ОНИ ПРОШЛИ МИМО? ПРОШУ ТЕБЯ! СПАСИ!

В тишине было слышно, как колотится собственное сердце. Рядом шуршали и попискивали крысы, а в отдалении раздавался неумолчный гул города. А больше ничего. Совсем ничего.

Затаив дыхание, Генри осторожно высунул голову из укрытия. Улица пролегала всего в десяти шагах от мусорных баков. Прохожие, идущие по ней, даже не смотрели в сторону проулка.

Быстро прошагала грациозная мулатка на шпильках, цокающих, как козьи копытца.

Прошел, шаркая кроссовками, небритый блондин с рюкзачком за спиной.

Медленно проплыл мимо знакомый желтый автомобиль.

Генри узнал его. Кажется, это был «Форд» русского, обладавшего такими маленькими губами, что при виде их всегда подмывало расхохотаться. Но не сегодня. Не этой ночью.

– Мистер, мистер!

Позабыв не только имя русского, но и всяческую осторожность, Генри выбежал из темного закутка на освещенную улицу и… налетел прямо на преследователя в красной майке.

– Привет, – сказал он, фальшиво улыбаясь. – Ты ведь не очень спешишь, правда? Нам нужно поговорить.

– Помо…

Крик о помощи застрял в горле Генри, прихлопнутый большой влажной пятерней. Краем глаза он увидел, что желтый «Форд» притормозил метрах в пятидесяти, заехав колесами на тротуар. Оттуда высунулась мужская голова. Генри был уверен, что это русский и что он смотрит прямо на него.

Он вцепился зубами в ладонь, она отдернулась, давая возможность крикнуть снова:

– Я здесь! Сюда, мистер!

Без видимого усилия, словно котенка, мужчина приподнял Генри и швырнул его в глубь проулка.

– Ах ты, засранец!

Бросок был так силен, что, прежде чем упасть на загаженный асфальт, мальчик успел сделать в воздухе несколько движений ногами, словно крутя педали воображаемого велосипеда. Едва коснувшись земли, он, не обращая внимания на ободранные локти и колени, устремился в противоположный конец переулка, неожиданно прегражденного фигурой здоровяка в зеленой майке.

– Куч-куч, – пропел он, что означало: «ку-ку».

В темноте он был черен, как сам мрак. Лишь зубы да белки глаз выдавали местонахождение головы мужчины. Она маячила так высоко, что Генри почувствовал себя ничтожной козявкой. Запустив руку под штанину, черный мужчина в зеленой майке достал оттуда большущий, размером чуть ли не с мачете, нож.

– Куч-куч, – пропел он снова, растягивая губы до ушей.

Оглянувшись на шорох, Генри увидел прямо за своей спиной второго преследователя, разворачивающего шуршащий пакет для покупок. Было совершенно непонятно, для чего понадобился этот дурацкий пакет здесь, в темном переулке, и от этого Генри сделалось еще страшнее.

– Не надо, – попросил он.

Таковы были его последние слова в финале короткой, бестолковой, заведомо проигрышной игры, именуемой человеческой жизнью.

Петраков не был трусом, но и героем тоже. Не менее трех минут ушло у него на то, чтобы собраться с духом и направиться к щели проулка, куда втолкнул Генри какой-то плечистый негр в красной майке.

«И зачем только я остановился?» – спрашивал он себя потом. Неоднократно спрашивал.

Ответа на этот вопрос не было. Может быть, сработала интуиция, а может быть, Петраков что-то заметил боковым зрением или услышал краем уха. Как бы то ни было, он затормозил, а потом выбрался из салона, чтобы оглядеться по сторонам.

– Я здесь, мистер! – прокричал Генри.

Что-то в этом роде.

Петраков сразу отыскал взглядом тщедушную мальчишескую фигурку в великоватой пестрой рубахе. А в следующее мгновение мальчишка исчез из виду. Схвативший его негр в красной майке повернул голову в сторону Петракова. Несколько томительно-долгих секунд негр изучал его лицо, а потом перевел взгляд ниже. Не требовалось дополнительного освещения, чтобы разглядеть, куда обращены его блестящие глаза. Они запоминали номерной знак «Форда».

Петраков судорожно сглотнул.

Негр в красной майке был высок и мускулист. Чем-то он напоминал самца гориллы, сумевшего выпрямиться во весь рост. Взглянув на номер автомобиля, он снова уставился на Петракова. Медленно качнул угольной головой из стороны в сторону. И скрылся за углом здания.

Все вместе это длилось семь, от силы десять секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы колени Петракова сделались мягкими, как воск. Ему захотелось побыстрее вернуться за руль и поехать дальше, не оглядываясь и не задумываясь о дальнейшей судьбе Генри. С какой стати Петраков должен о нем беспокоиться? А что, если малолетний гомик просто развлекается со старшими товарищами? Или его изловили за то, что он стащил какую-нибудь вещь с прилавка? Или…

«Чушь», – сказал себе Петраков. Он знал правду. Чувствовал ее кожей. Негр в красной майке излучал угрозу. Настоящую, смертельную угрозу, от которой холод полз вдоль позвоночника, а мошонка уменьшалась в размерах, обтягивая яички все туже и туже. Это был один из двоих преследователей, о которых упомянул Генри в телефонном разговоре.

«Они идут, – прозвучал в мозгу Петракова срывающийся детский голос. – Те двое, что гнались за мной в саванне. Наверное, опять ищут меня».

«Нашли», – подумал Петраков. В горле было сухо, колени по-прежнему противно дрожали. Тем не менее Петраков заставил себя оторваться от автомобиля и сделать шаг к опасному проулку. Все-таки он был профессиональным разведчиком, к тому же получившим конкретный приказ. Если Генри действительно напал на след грузинских братьев, то Петраков просто обязан разобраться в этом. Иначе о переводе из Уганды в какую-нибудь другую страну нечего и мечтать.

Из проулка донесся приглушенный мальчишеский дискант, выкрикнувший «ай» или «ой». Петраков остановился, нащупывая рукоятку травматического пистолета. Он проделал приблизительно половину пути, и с каждым метром его шаги становились все короче и короче. Как назло, прохожие куда-то запропастились, и улица была почти пустынной. Проносившиеся мимо машины можно было не брать в расчет. В данной ситуации они были все равно что самолеты, спутники и неопознанные летающие объекты, которым нет никакого дела до маленьких земных трагедий. Впрочем, на помощь прохожих или прибытие полицейского патруля рассчитывать тоже не приходилось. Дело происходило не где-нибудь, а в африканской столице. Темной ночью. Посреди неблагополучного района.

Сделав над собой усилие, Петраков продвинулся вперед еще на несколько шагов. Ему некстати вспомнился Мюнхгаузен, вытаскивавший себя из болота за волосы. Обычная ходьба по тротуару требовала от российского дипломата не меньших усилий. Готовый отпрянуть, он заглянул в темную щель между домами.

Генри нигде видно не было. Только два темных мужских силуэта возле мусорных баков. Один держал в руке нож. Второй что-то запихивал в шуршащий пакет. При появлении Петракова оба подняли головы. По какой-то таинственной причине это синхронное движение вселило в него неодолимый ужас. Он чувствовал себя так, словно имел дело с оборотнями или хищниками-людоедами.

– Вы что здесь делаете? – хрипло спросил он почему-то по-русски. – А ну, пошли отсюда. Я стрелять буду.

В подтверждение своих слов Петраков выставил перед собой пистолет. Это был рискованный момент. Если бы негры бросились на посла, он успел бы выстрелить, а вот добежал бы до спасительного автомобиля вряд ли. Резиновыми пулями этих бугаев не остановишь, понимал Петраков. С таким же успехом можно было наставлять пугач на носорога.

– Я буду стрелять! – завопил Петраков по-английски, да так пронзительно, что сам не узнал собственный голос.

Коротко переглянувшись, негры уставились на него. Непонятно как, но Петракову удалось заставить себя шагнуть в глубь каменной расщелины. Он отчетливо видел поблескивающий клинок в руке одного из противников. Он ожидал, что вот-вот негры бросятся на него, и тогда жизнь его оборвется в этом вонючем закутке, среди обшарпанных стен, исписанных иностранной матерщиной. Однако произошло невероятное. Снова обменявшись взглядами, чернокожие попятились, развернулись и обратились в бегство. Петраков уже собирался выстрелить им вдогонку, когда сообразил, что делать этого не следует. Если бы негры догадались, что он вооружен обычной хлопушкой, они могли вернуться.

Они не вернулись. Пробежали до противоположного выхода и скрылись. Проулок опустел. Взмокший с головы до ног, Петраков постоял немного на месте, а затем осторожно двинулся вперед. Возле мусорных баков он наткнулся на тело мальчика.

Головы у Генри не было, так что узнать его можно было лишь по пестрой рубахе. «Почему воротник темный?» – спросил себя Петраков, а когда понял, вынужден был опереться о стену, чтобы не упасть.

Борясь с тошнотой, он все смотрел и смотрел на маленький труп у своих ног. Шорты и трусы, спущенные до колен, позволяли отчетливо разглядеть еще одно увечье, нанесенное телу Генри. На месте пениса зияла рана, показавшаяся Петракову сквозной дырой. Оттуда сочилась кровь, похожая в темноте на густое варенье из черной смородины.

Рядом сидела крыса, щетинистая мордочка которой была перепачкана этим тошнотворным вареньем. Вокруг нее постепенно собирались остальные, волоча за собой хвосты, похожие на розовых дождевых червей.

«Сейчас меня стошнит», – отрешенно подумал Петраков, ощущая, как недавний ужин бурлит и поднимается в пищеводе. Сплюнув тягучую кислую слюну, он топнул ногой.

Крысы отпрянули, но не разбежались. Опасливо поглядывая на них, Петраков наклонился над трупом.

Обыск продлился недолго. В правом кармане шортов Генри хранились орешки, надкушенное печенье и какая-то мелочь. Из левого Петраков выудил сложенные в несколько раз листы белой бумаги. Она была захватана грязными пальцами, а один уголок пропитался кровью.

Вот тогда-то Петракова и вывернуло наизнанку.

Глава 3

Без дипломатического протокола

Проснулся он очень рано, а вернее, толком и не поспал вовсе. Было такое впечатление, что всю ночь ему крутили отрывки какого-то фильма ужасов, местами сюрреалистического, а местами – до отвращения правдоподобного. Перед самым рассветом Петракова стали кромсать ножницами, он вскрикнул и открыл глаза. Понятно, что после такой кошмарной ночи он чувствовал себя усталым и разбитым.

Кое-как приведя себя в порядок, он начал собираться на работу. Супруга сонно спросила, не разогреть ли вчерашнюю пиццу на завтрак, на что Петраков посоветовал ей запихнуть пиццу в такое место, которому не было названия в дипломатическом лексиконе.

– Глупый, – вздохнула супруга. – Сколько можно дуться? Я же только тебя люблю.

– А трахаешься с другими? – завелся с пол-оборота Петраков.

– Только раз и было. И мне совсем не понравилось.

– Тогда продолжай в прежнем духе, шлюха!

Хлопнув дверью, Петраков вышел. Развестись он не мог, потому что неженатых послов быстро задвигают на дипломатические задворки. Приходилось терпеть, хотя постоянное нервное напряжение сказывалось на здоровье. До посольства было каких-то сорок метров, но, преодолев их, Петраков отдувался, будто ему пришлось забираться в кабинет по водосточной трубе. Плюхнувшись в кресло, он включил компьютер, а сам стал рассматривать бумаги, найденные при Генри. Это были затемненные черно-белые ксерокопии двух чистых паспортов, выданных двум гражданам Уганды, братьям-близнецам Берри, Джорджу и Джиму. На титульных страницах красовались две физиономии, словно бы намалеванные тушью. Единственное, что можно было утверждать наверняка, так это наличие усов у Джима и бороды у Джорджа. Петраков почти не сомневался, что это и есть те самые братья Беридзе.

Догадку подтвердила секретная электронная депеша, поступившая из Москвы в ответ на сообщение Петракова. Федералы благодарили посла за службу и писали:

ЛИЧНОСТИ ОБОИХ МУЖЧИН УСТАНОВЛЕНЫ. ПАСПОРТА ПРИНАДЛЕЖАТ ГИВИ И ГОГИ БЕРИДЗЕ, СОВЕРШИВШИМ МАССОВОЕ УБИЙСТВО ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ. ПОДРОБНОСТИ ВАС НЕ КАСАЮТСЯ, НО СТАВИМ ВАС В ИЗВЕСТНОСТЬ О ТОМ, ЧТО ДЛЯ ОБНАРУЖЕНИЯ БРАТЬЕВ БЕРИДЗЕ НАЧАТА ОПЕРАЦИЯ ПОД КОДОВЫМ НАЗВАНИЕМ «КАРА». РУКОВОДСТВО ОПЕРАЦИЕЙ ОСУЩЕСТВЛЯЕТ НАЧАЛЬНИК ШТАБА АНТИТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО ЦЕНТРА, ГЕНЕРАЛ АРМИИ ВОРОТНИКОВ.

Дойдя до этого места, Петраков принялся потирать затылок. Удача, которую он так долго ждал, была готова ему улыбнуться. Так или иначе, но посольство будет задействовано при проведении операции, а значит, генерал Воротников не раз услышит фамилию посла. Возможно, она ему запомнится, и тогда – прощай, немытая Уганда!

Петраков заставил себя сосредоточиться на чтении.

ВЫШЕУКАЗАННЫЕ БРАТЬЯ БЕРИДЗЕ СЧИТАЮТСЯ ОСОБО ОПАСНЫМИ ПРЕСТУПНИКАМИ, ТАК ЧТО ПРИНИМАТЬ ПРОТИВ НИХ КАКИЕ-ЛИБО САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ ВАМ СТРОГО ВОСПРЕЩЕНО. ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ ОПЕРАЦИИ В КАМПАЛУ НАПРАВЛЕН СПЕЦИАЛИСТ, КОТОРОМУ ВЫ ДОЛЖНЫ ОКАЗЫВАТЬ ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ. О ВРЕМЕНИ ЕГО ПРИБЫТИЯ И О СПОСОБЕ СВЯЗИ С НИМ ВАМ БУДЕТ СООБЩЕНО ДОПОЛНИТЕЛЬНО.

РУКОВОДСТВО БЛАГОДАРИТ ВАС ЗА БДИТЕЛЬНОСТЬ И ОПЕРАТИВНОСТЬ. ВАША ФАМИЛИЯ ВНЕСЕНА В СПИСОК СОТРУДНИКОВ, ПРЕДСТАВЛЕННЫХ К ВЫСОКИМ НАГРАДАМ РОДИНЫ.

Ага, вот оно!

Отстранившись от экрана, Петраков закинул руки за голову и подумал, что не напрасно рисковал вчера жизнью. Его наконец-то заметили и оценили. Очень скоро он будет ходить в героях России.

Усталости как не бывало. Бодро поднявшись с кресла, Петраков подошел к зеркалу и окинул себя критическим взглядом. Откинув голову назад, он прищурился и подвигал ртом, пытаясь придать лицу выражение суровой решимости. Провел пальцем по верхней губе и подумал: «Гм, усы отпустить, что ли?»

В девять явилась секретарша, подала кофе, принесла свежие газеты. Она была смуглой, как мулатка, и, глядя на нее, невозможно было не думать о том, загорала ли она нагишом или в купальнике. Петраков был уверен, что да. И живо представлял себе, как выделяются интимные места секретарши на загорелом теле. Размолвка с женой давала о себе знать. Посол начинал потихоньку сатанеть от неутоленного желания.

Проводив взглядом ягодицы секретарши, перекатывающиеся под юбкой, Петраков отхлебнул кофе и развернул «Нью вижн». Материал об убийстве Генри напечатали на второй странице, что было уверенным шагом к славе… увы, посмертной. Репортаж назывался «Еще одно ритуальное жертвоприношение ребенка». Автор с труднопроизносимой угандийской фамилией писал:

НАШ ГОРЬКИЙ ОПЫТ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ О ТОМ, ЧТО ПОДОБНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕ РАССЛЕДУЮТСЯ ПОЛИЦИЕЙ И МАЛО ЧТО ДЕЛАЕТСЯ ДЛЯ ЗАЩИТЫ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ ЖЕРТВ.

СОГЛАСНО ОТЧЕТУ, ОПУБЛИКОВАННОМУ НЕДАВНО БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ CHILDREN OF THE WORLD, ЖЕРТВАМИ РИТУАЛЬНЫХ УБИЙСТВ В НАШЕЙ СТРАНЕ СТАЛИ ОКОЛО 1000 ДЕТЕЙ.

СТРАШНЫЙ РИТУАЛ ОТРЕЗАНИЯ ГОЛОВ И ПОЛОВЫХ ОРГАНОВ, КОТОРЫЙ, КАК СЧИТАЮТ НЕКОТОРЫЕ, ПРИНОСИТ ЗДОРОВЬЕ И ОМОЛАЖИВАЕТ ОРГАНИЗМ, ВОЗВРАЩАЕТ НАС К ВРЕМЕНАМ ДИКОСТИ И ЛЮДОЕДСТВА. ЕСЛИ РАНЬШЕ ПОДОБНОЕ ПРОИСХОДИЛО ЛИШЬ В ОТДАЛЕННЫХ ДЕРЕВНЯХ, ТО ТЕПЕРЬ КРОВАВАЯ ОХОТА ПЕРЕМЕТНУЛАСЬ НА УЛИЦЫ КАМПАЛЫ. КАК ДОЛГО ПРОДЛИТСЯ ЭТОТ УЖАСАЮЩИЙ РАЗГУЛ СУЕВЕРИЯ?

Петраков отложил газету. Если бы кто-то поинтересовался его мнением, он сказал бы, что убийство Генри вовсе не было ритуальным, а суеверия в Африке будут процветать всегда. Петраков прекрасно помнил тот случай, когда толпа восставших с камнями и палками обратила в бегство до зубов вооруженные войска Амина, использовав для победы не что-нибудь, а магию. Колдуны снабдили оппозиционеров заговоренными камнями и бутылками самой обычной воды. Чтобы защититься от пуль, следовало лишь повесить камешек на шею и представить, что он увеличился до размеров скалы. Ну а водой рекомендовалось брызгать перед собой, дабы пули тонули в образовавшихся морях и озерах. И это сработало! Автоматы, пулеметы и даже танки оказались бессильны перед колдовскими чарами. Ни один из восставших не был убит, армия отступила, авторитет колдунов вырос до невероятных масштабов.

«И этот темный народ пытается преодолеть суеверия?» – мысленно спросил Петраков, но ответить на свой риторический вопрос не успел, потому что зазвонил мобильный телефон.

При взгляде на него у Петракова зашевелились волосы на голове, а по коже поползли холодные мурашки. Звонили с телефона Генри, которого, кстати, в карманах у мальчика не было. Значит…

При мысли о том, что это ЗНАЧИТ или МОЖЕТ ЗНАЧИТЬ, Петраков покрылся ледяной испариной.

«Не отвечай! – надрывался внутренний голос. – Не отвечай, не отвечай, не отвечай!!!»

– Алло, – произнес он в трубку.

Как будто его языком и голосовыми связками управляли с помощью той самой магии, в которую он не верил.

В кабинете, залитом солнечным светом, сделалось зябко и неуютно. Петраков не верил в загробный мир, он ни на мгновение не допускал возможности того, что ему звонит мертвый мальчишка. Это было бы полбеды. Настоящая беда заключалась в том, что мобильником Генри завладел кто-то из убийц. Иного объяснения звонку Петраков не находил. И он не ошибся.

После зловещей паузы с ним заговорили – заговорили на плохом английском языке, заговорили медленно и уверенно, словно наперед зная реакцию российского дипломата, обливающегося холодным потом в своем кабинете. Слушая голос незнакомца, Петраков проклинал себя за вчерашнюю опрометчивость и уже не мечтал ни о каких наградах. Когда говоривший закончил и поинтересовался, все ли понял мистер Петраков, он подтвердил:

– Понял, понял.

Когда говоривший спросил, принимает ли он выдвинутые условия, Петраков сказал: