Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона Лансинг Альфред

Глава 39

Остальные легли спать, но Шеклтон никак не мог уснуть и постоянно выходил на берег, чтобы проверить погоду. Небо прояснялось, но очень медленно. Уорсли тоже встал около полуночи, чтобы узнать, что происходит с погодой.

К двум часам ночи в небе ярко светила луна, а воздух был удивительно чист. Шеклтон сказал, что время пришло.

Последнюю похлебку приготовили так быстро, как только смогли. Шеклтон хотел уйти без лишней суеты, чтобы не подчеркивать значимость их ухода в глазах тех, кто оставался. Все необходимое собрали буквально за несколько минут, пожали друг другу руки, после чего Шеклтон, Уорсли и Крин выбрались из-под «Кэйрда». Макниш прошел с ними около двухсот ярдов, еще раз пожал всем руки и пожелал удачи, а затем вернулся в лагерь Пегготти.

В три часа десять минут началось их последнее путешествие. Три человека прошли вдоль побережья, а затем начали взбираться вверх по довольно отвесному снежному откосу. Шеклтон шел впереди быстрым шагом и задавал хороший темп всей команде. В течение первого часа они поднимались вверх без остановок. Но снег под ногами примерно до лодыжек был мягким, и вскоре все почувствовали усталость в ногах. К счастью, когда они поднялись примерно на две с половиной тысячи футов, угол наклона горной вершины стал меньше.

На карте, по которой они шли, было отмечено лишь побережье Южной Георгии, основная часть территории просто отсутствовала. Данных относительно центральных районов острова не было вообще, а значит, они могли ориентироваться только на то, что видели сами. Шеклтон жаждал поскорее узнать, что их ждет впереди. Было около пяти часов утра. Снег под ногами казался реальным только в тот момент, когда на него ставили ногу. Шеклтон решил, что в целях безопасности будет лучше связать друг друга веревкой.

К рассвету Уорсли подсчитал, что они прошли около пяти миль. Когда солнце поднялось выше, туман стал рассеиваться. Вглядываясь вперед, они увидели чуть левее их восточного курса огромное, покрытое снегом озеро. Наличие озера было редкостной удачей: значит, по всей его длине должен идти более-менее ровный путь, поэтому они направились к нему.

В течение часа с легкостью спускались вниз, несмотря на то что на пути все чаще встречались расселины. Сначала они были узкими, но вскоре стали шире и глубже. Люди поняли, что спускаются по леднику. Это было необычно, потому что на ледниках редко бывают озера. Но оно было тут, прямо перед ними.

К семи часам солнце поднялось совсем высоко, остатки тумана рассеялись, и вскоре они увидели, что озеро тянется до самого горизонта.

Теперь они шли к заливу Позишн — открытому морю на северном побережье Южной Георгии.

Пройдя около семи миль, они почти пересекли остров по узкому перешейку. Но ни к чему не приблизились. Даже если бы они спустились по отвесному мысу, то внизу не было береговой линии, вдоль которой можно было бы идти дальше. Ледник спускался прямо в море. Ничего не оставалось делать, кроме как вернуться назад по своим же следам, и они начали подниматься.

Самое плохое, что при этом терялось драгоценное время. Если бы они никуда не торопились, можно было бы искать и прокладывать наилучший маршрут, отдыхая по мере необходимости и отправляясь в путь только тогда, когда все участники похода были к этому готовы. Но сейчас им приходилось идти на риск ради сохранения скорости. Они не брали ни спальных мешков, ни палаток. И если в этих горах вдруг резко ухудшится погода, они не смогут спастись. Снежные бури Южной Георгии считаются одними из самых опасных на Земле.

Два утомительных часа ушло на то, чтобы вернуться туда, откуда они спустились, и далее держать курс на восток. К половине девятого они увидели впереди четыре небольшие горные вершины, похожие на костяшки сжатого кулака. Уорсли просчитал, что лучше пойти между первой и второй горой, и они двинулись в этом направлении.

В девять часов они остановились, чтобы поесть впервые за все время пути. В снегу вырыли небольшую ямку и поставили туда примус, на котором разогрели пайки для санных походов с несколькими печеньями и съели все горячим. К половине десятого они уже снова были в пути.

От этого места начинался крутой подъем, и они медленно двинулись вверх. Шеклтон шел первым. Склон казался почти вертикальным, и они поднимались при помощи тесла.

К половине двенадцатого добрались до вершины. Шеклтон первым посмотрел вниз. Он увидел отвесный спуск, который примерно через полторы тысячи футов заканчивался расщелиной, усыпанной кусками льда, падавшими оттуда, где он сидел. Шеклтон жестом подозвал остальных. Путь вниз был закрыт. Более того, справа высились огромные глыбы ледяных скал, усеянных расщелинами, — территория, которую невозможно пройти. Слева расположилась линия отвесных ледников, круто спускавшихся в море. А прямо впереди, в том направлении, куда им надо было идти, виднелся достаточно пологий заснеженный склон протяженностью примерно восемь миль. Стало ясно, что нужно добраться до него, — только бы удалось спуститься.

Они потеряли около трех часов — напряженных и драгоценных, — чтобы добраться до вершины, на которой сейчас стояли. Однако теперь вынуждены были отступить, вернуться обратно по своим следам и попробовать найти другой путь, возможно, вокруг второй горной вершины.

Отдохнув не более пяти минут, люди начали спускаться вниз тем же путем, по которому поднимались. Физически спуск ощущался намного легче и занял не более часа, но сам факт возвращения поверг всех в уныние. Спустившись вниз, они обошли вокруг подножия горы, осторожно пробираясь между нависающими ледяными скалами и гигантской трещиной, которая представляла собой вырубленный ветрами овраг в форме полумесяца не менее тысячи футов глубиной и около полутора миль длиной.

В половине первого сделали привал, подкрепившись похлебкой, а затем продолжили путь. Подъем был извилистым, крутым, мучительным, а скалы — более отвесными, чем раньше, поэтому уже на полпути к вершине им то и дело приходилось вырубать теслом зазубрины, куда можно было поставить ногу. Высота и напряжение ужасно утомили людей, они больше не могли продолжать двигаться в таком же ритме. Примерно каждые двадцать минут они потягивались, распрямляя спины, разводя в стороны руки и ноги, пытаясь дать мышцам отдых и судорожно глотая разреженный воздух.

Наконец, около трех часов дня, они увидели перед собой шапку бело-голубого льда — горный хребет.

С вершины спуск казался таким же пугающе невозможным, как и первый, только на этот раз все выглядело гораздо страшнее. Была середина дня, и внизу уже образовывался туман. Оглянувшись назад, они увидели, что с востока в их сторону движется еще более огромная полоса тумана.

Ситуация казалась предельно простой: если не спуститься вниз, то они погибнут от холода. По предположению Шеклтона, они находились на высоте около четырех с половиной тысяч футов. На такой высоте температура могла упасть значительно ниже нуля. Им негде было укрыться, а одежда давно потерлась и износилась.

Не теряя ни секунды, Шеклтон решительно начал спускаться, за ним последовали остальные. На этот раз он пытался держаться как можно выше, осторожно огибая третью вершину и снова поднимаясь вверх.

Они двигались так быстро, как могли, но сил почти не осталось. Ноги дрожали и отказывались повиноваться.

Наконец в пятом часу они добрались до вершины. Горный хребет был настолько острым, что Шеклтон смог сесть на него так, что его ноги оказались с разных сторон. Уже начинало темнеть. Оценив ситуацию, Шеклтон понял: спуск был довольно крутым, но все же лучше, чем два предыдущих. Ближе к основанию он переходил в равнину. Однако это были лишь предположения, потому что долину внизу покрыл туман, и быстро исчезавший солнечный свет становился очень тусклым.

Более того, сзади на них продолжал стремительно надвигаться туман, заполоняя собой все вокруг и угрожая оставить измученных людей на этой вершине навсегда.

Времени на раздумья и колебания не оставалось. Шеклтон перебрался на другую сторону хребта и начал яростно прорубать теслом путь вниз по склону. Мороз крепчал с каждой минутой, солнце почти исчезло. Спускались они невыносимо медленно.

Примерно через полчаса твердая поверхность льда стала мягче, а это значило, что спуск был менее крутым. Шеклтон остановился, как будто вдруг осознал бессмысленность того, что делал. С той скоростью, с которой они спускались, им потребовалось бы еще несколько часов. Да и возвращаться уже было поздно.

Он прорубил теслом небольшую площадку и позвал к себе остальных. Ничего не нужно было объяснять. Они стояли перед выбором: либо остаться на месте, но тогда через два-три часа все замерзнут; либо спускаться вниз так быстро, насколько возможно. Поэтому он предложил съехать вниз…

Уорсли и Крин были в шоке, в особенности от того, что именно Шеклтон предложил этот безумный план. Но он не шутил — и даже не улыбался. Он имел в виду именно то, что говорил, и все знали об этом.

Крин спросил, что будет, если они налетят на камень.

Шеклтон на повышенных тонах возразил, что они не могут оставаться на месте.

Уорсли тоже вступил в спор: его волновал склон. Что, если он не пологий и внизу их ждет еще один обрыв?

Шеклтон начал терять терпение. Он снова спросил, могут ли они оставаться на месте.

Ответ был ясен всем — Уорси с Крином нехотя признали это. Действительно, по-другому быстро спуститься вниз они не могли. Все согласились с таким решением. Шеклтон сказал, что они будут катиться вместе, держась друг за друга. Они быстро сели на снег и привязали себя веревкой друг к другу, чтобы держаться вместе. Уорсли обхватил Шеклтона ногами вокруг пояса, а руками — за шею. Крин точно так же уцепился за Уорсли. Они стали похожи на трех саночников без саней.

На все ушло чуть больше минуты, и Шеклтон никому не дал времени на раздумья. По сигналу готовности он оттолкнулся — и сердца этих трех мужественных людей замерли. На какое-то мгновение они как будто зависли в воздухе, а затем в ушах безумно засвистел ветер, и они помчались сквозь белые клубы снега. Вниз… вниз… Они кричали, не столько из-за ужаса, сколько от того, что просто не могли сдерживаться. Быстро нараставшее напряжение в ушах и груди выжимало из них эти крики. Все быстрее и быстрее — вниз… вниз… вниз!

Склон стал более пологим — и скорость начала постепенно снижаться. Через несколько мгновений они резко остановились в сугробе.

Осторожно встали. Сердца бешено стучали, они еле могли дышать. Еще миг — и все безудержно захохотали. То, что сотню секунд назад было ужасающей надеждой, превратилось в потрясающую победу.

Они посмотрели на быстро темневшее небо, на то, как вокруг горных вершин примерно в двух тысячах футов над ними собирается плотный туман, и почувствовали особую гордость человека, который в опасный момент решается на что-то совершенно невозможное, — и побеждает.

Перекусив печеньем и содержимым пайков, они пошли на восток по снежному склону. Путь в темноте был нелегким, опасались расщелин. Но с юго-западной стороны силуэты горных вершин слегка подсвечивались. Примерно через час свечение усилилось — теперь дорогу путешественникам освещала полная луна.

Какое это было зрелище! В лунном свете любая расщелина была хорошо заметна, каждый холмик отбрасывал тень. Они продолжали идти дальше, сопровождаемые дружественной луной, но после полуночи все чаще стали останавливаться, чтобы передохнуть, — усталость становилась невыносимой. Сил придавало только осознание того, что цель все ближе.

Около половины первого они поднялись уже примерно на четыре тысячи футов. Склон стал еще более пологим, затем выровнялся и постепенно начал спускаться вниз, слегка изгибаясь к северо-востоку — как раз к бухте Стромнесс. Все больше надеясь на удачу, люди двинулись в ту сторону. Между тем мороз крепчал, а может быть, из-за усталости они начали чувствовать его сильнее. Поэтому в час ночи Шеклтон разрешил всем остановиться и немного перекусить. В половине второго они уже снова были в пути.

Спускались больше часа, затем увидели воду. Там в свете луны виднелся остров Муттон, расположенный в середине бухты Стромнесс. Двигаясь дальше, они узнавали многие знакомые места и с радостью указывали на них друг другу. Через час или два они уже будут внизу.

Вдруг Крин заметил расщелину справа… а впереди еще несколько расщелин. Они остановились, сбитые с толку. Это же ледник! Но вокруг бухты Стромнесс не было никаких ледников. И тут все поняли, что жестоко обмануты собственными стремлениями и надеждами. Остров перед ними был совсем не островом Муттон, а знакомые элементы пейзажа оказались плодом воображения.

Уорсли достал карту, и все собрались вокруг него, освещаемые лунным светом. Они спустились к тому, что, скорее всего, было заливом Фортуны, который находился к западу от бухты Стромнесс. Значит, придется снова возвращаться по своим следам. Ужасно разочарованные, они начали подниматься обратно.

Два утомительных часа двигались назад, удаляясь от залива Фортуны и пытаясь дойти до той вершины, с которой спустились. К пяти часам преодолели основную часть пути и подошли к еще одной горной гряде, похожей на ту, которая накануне днем встала на их пути. Только на этот раз там было виден небольшой проход.

Все устали до изнеможения, поэтому нашли небольшое укромное место за камнем и сели там, обняв друг друга руками для сохранения тепла. Уорсли и Крин почти тут же уснули, Шеклтон тоже почувствовал, что засыпает. Он резко встряхнул головой. Многолетний антарктический опыт подсказывал ему, что это опасный знак — фатальный сон, который мог привести к замерзанию, верная смерть. Пять долгих минут он боролся со сном, а затем разбудил остальных, сказав им, что они проспали полчаса.

Даже после такого короткого сна их ноги замерзли настолько, что было тяжело выпрямить их и снова начать движение. Перевал между горными хребтами должен был находиться примерно в тысяче футов над ними, и они двинулись туда в полном молчании, боясь предположить, что их ждет на той стороне.

Когда они наконец благополучно преодолели перевал, было шесть часов утра, и в первых лучах рассвета все увидели, что путь им больше не преграждают ни горы, ни обрывы — перед ними лежала весьма ровная дорога, тянувшаяся так далеко, насколько они могли видеть. Где-то за долиной виднелись высокие холмы, находившиеся западнее Стромнесса.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — сказал Уорсли.

Они начали спускаться. Дойдя примерно до двух с половиной тысяч футов, решили отдохнуть и приготовить завтрак. Уорсли и Крин сделали ямку для примуса, а Шеклтон тем временем пошел смотреть, что ждало их впереди. Он забрался на большой утес, пробивая теслом углубления, чтобы подняться повыше. Вид сверху показался не таким обнадеживающим. Кажется, их путь заканчивается обрывом, но такой вывод вполне мог быть ошибочным.

Шеклтон стал спускаться, и в этот момент до него долетел какой-то звук. Слабый и неясный, но до боли знакомый… он напоминал паровой свисток. Шеклтон знал, что сейчас было около половины седьмого утра… Время, когда люди на китобойной базе просыпались.

Он поспешил вниз по склону, чтобы сообщить Уорсли и Крину эту потрясающую новость. Завтрак проглотили моментально, после чего Уорсли бережно снял с шеи хронометр. Шеклтон с Крином, словно завороженные, стояли рядом, не отрывая взглядов от его рук. Если Шеклтон услышал паровой свисток из Стромнесса, значит, он должен снова прозвучать в семь часов, собирая всех на работу.

Шесть пятьдесят… Шесть пятьдесят пять… Они даже дышать боялись, чтобы не издавать никаких звуков. Шесть пятьдесят восемь… Шесть пятьдесят девять… Секунда в секунду ровно в семь часов по воздуху пронесся звук гудка.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Затем, не сказав ни слова, пожали друг другу руки.

Не самая обычная вещь, чтобы ободрить человека — гудок с фабрики, услышанный на склоне горы. Но для них это был первый с декабря 1914 года звук из внешнего мира — с тех пор прошло семнадцать невероятных месяцев. В тот момент они испытали ни с чем не сравнимое чувство гордости и успеха. Несмотря на то что они не сумели даже близко подойти к достижению поставленной перед экспедицией цели, все знали, что каким-то образом им удалось достичь чего-то большего. Намного большего, чем то, что они планировали сделать.

Теперь всем казалось, что Шеклтон одержим идеей спуститься вниз как можно быстрее. Хотя слева был более безопасный, но более длинный маршрут, он решил идти кратчайшим путем, рискуя попасть на крутой склон. Быстро собрали вещи — все, кроме примуса, который без топлива теперь был пуст и бесполезен. Каждый нес с собой остатки пайка и одно печенье. Люди поспешили вниз, спотыкаясь в глубоком снегу.

Но буквально через пятьсот футов поняли, что Шеклтон действительно видел обрыв в конце склона, к тому же пугающе отвесный, почти как церковный шпиль. Однако желания возвращаться никто не выразил. Шеклтон спустился на край обрыва и начал прорезать уступы в его ледяной поверхности, постепенно спускаясь вниз. Пройдя пятьдесят футов — именно такой была длина веревки, на которой они спускались в связке, — он дождался Уорсли и Крина. Затем все повторилось снова. Они продвигались к цели, пусть даже этот путь был медленным и опасным.

Через три долгих часа, примерно к десяти часам, им удалось добраться до низины. Теперь оставался лишь маленький спуск в долину, а затем небольшой подъем.

Это был долгий спуск, хоть он и занимал всего около трех тысяч футов. Но они очень, очень устали. То, что перед ними оставался всего один холм, придавало сил. К полудню они прошли половину пути, а к половине первого добрались до небольшого плоскогорья и остановились, чтобы посмотреть вниз.

Под ними всего в двух с половиной тысячах футов разлеглась китобойная база Стромнесс. В одной из верфей стоял парусник, а в бухту заходило китобойное судно. Они видели крошечные фигурки людей, ходивших между доками, сараями и навесами.

Все трое долго смотрели на это, не произнося ни слова. Казалось, говорить нечего. Да и нужных слов, судя по всему, ни у кого не находилось.

«Пойдем вниз», — тихо сказал Шеклтон.

Они подошли так близко, что старая добрая осторожность Шеклтона снова вернулась к нему: он должен быть уверен в том, что сейчас все будет хорошо. А потому спускаться нужно крайне осторожно. Спуск был непростой, полностью покрытый льдом и напоминавший стенки миски, скруглявшиеся со всех сторон к гавани. Оступишься — и придется, барахтаясь, лететь до самого низа, потому что на пути нет почти ничего, за что можно уцепиться.

Они двигались вдоль вершины горного хребта, пока не обнаружили небольшое ущелье, по которому можно было нормально спускаться вниз. Через час стены ущелья стали круче. И по прошествии какого-то времени люди оказались по колено в потоках ледяной воды, стекавших с заснеженных вершин. Но шли дальше.

Около трех часов они увидели, что эти потоки резко заканчиваются водопадом.

Подойдя к самому краю, они посмотрели вниз. Высота около двадцати пяти футов. Но это единственный путь. Ущелье в этом месте напоминало желоб с почти перпендикулярными стенками, поэтому из него не было возможности выбраться.

Им ничего не оставалось, кроме как прыгать через край. Относительно быстро удалось найти достаточно большой валун, который мог выдержать их вес. К нему привязали веревку. Все трое сняли куртки, тщательно завернув в них тесло, котелок и дневник Уорсли, а затем бросили все это вниз.

Крин должен был спускаться первым. Шеклтон и Уорсли начали опускать его, и он, сдерживая дыхание и захлебываясь в потоках воды, благополучно достиг земли. Затем сквозь водопад спустился Шеклтон. Уорсли шел последним.

Это был леденящий душу спуск, но теперь они находились внизу, практически на земле. Веревку пришлось оставить, поэтому они взяли свои последние три вещи, обернутые куртками, и пошли к базе, до которой оставалась всего одна миля.

Почти одновременно все вспомнили о том, как они выглядели. Волосы, свисавшие почти до плеч, спутанные бороды, перепачканные солью и тюленьим жиром. Грязная, изношенная и рваная одежда.

Уорсли залез под свитер и осторожно достал четыре ржавые булавки, которые хранил там почти два года. Ими он скрепил самые большие дыры в штанах.

Глава 40

Матиас Андерсен служил станционным бригадиром на базе Стромнесс. Он никогда не встречал Шеклтона, хотя, как и все на Южной Георгии, знал, что «Эндьюранс» вышла отсюда в 1914 году… и, несомненно, вместе со всем экипажем погибла в море Уэдделла. В тот момент его мысли были очень далеки от судьбы Шеклтона и неудавшейся Имперской трансантарктической экспедиции. Долгий рабочий день Андерсена начался в семь утра, а сейчас часы показывали уже четыре вечера, и он изрядно устал. Он стоял в доках, контролируя разгрузку припасов с корабля.

В этот момент раздался какой-то крик. Два маленьких мальчика лет одиннадцати бежали к нему. Они явно не играли — в глазах отражался настоящий страх. За ними Андерсен разглядел фигуры троих людей, которые медленно и как будто через силу двигались в его сторону.

Он был озадачен. Эти трое определенно были чужаками. Но странным казалось даже не это, а то, откуда они шли — не с доков, куда может прийти корабль, а с гор, с внутренней части острова.

Когда люди приблизились, Андерсен увидел, что они были очень бородаты, лица, за исключением глаз, покрыты черным слоем грязи. Волосы, длинные, как у женщин, спускались почти до плеч. Почему-то они казались волокнистыми и жесткими. Одежда тоже очень отличалась от привычных свитеров и ботинок, которые носят моряки. На этих троих были парки, хотя разве определишь точно, если их вещи так ужасно потрепаны?

Все рабочие остановились, изумленно рассматривая приближавшихся незнакомцев. Бригадир вышел вперед, чтобы поприветствовать их. Человек, шедший посредине, заговорил по-английски.

«Отведите нас, пожалуйста, к Антону Андерсену», — спокойно произнес он. Отрицательно мотнув головой, бригадир пояснил, что Антона Андерсена больше нет в Стромнессе. Его заменили обычным управляющим фабрики Торальфом Сорлем.

Англичанин казался довольным. «Прекрасно, — сказал он. — Я знаю Сорля довольно хорошо».

Бригадир показал дорогу до дома Сорля, стоявшего справа от них буквально в ста ярдах. Почти все рабочие с причала сбежались, чтобы посмотреть на незнакомцев, появившихся у доков, и теперь выстроились цепью вдоль дороги, с любопытством наблюдая за бригадиром и его тремя спутниками.

Андерсен постучал в дверь управляющего, и через мгновение Сорль собственной персоной предстал перед ними, одетый в рубашку без рукавов и, как всегда, с закрученными усами.

Увидев незнакомцев, он отшатнулся, по его лицу пробежала тень изумления. То, что он видел, казалось невозможным. Повисло долгое молчание.

«Кто вы такие, черт побери?» — оправившись от шока, произнес Сорль.

Человек, стоявший посредине, сделал шаг вперед.

«Мое имя Шеклтон», — ответил он тихим голосом.

Повисла тишина. Некоторые говорили, что Сорль отвернулся и заплакал.

Эпилог

Кроме Шеклтона, пересечь Южную Георгию удалось лишь одной экспедиции, да и то почти сорок лет спустя, в 1955 году. Это сделала исследовательская группа под руководством Дункана Карса. Команда состояла из профессиональных альпинистов и была оснащена всем необходимым для подобного путешествия. И несмотря на это, они говорили, что маршрут был ненадежным и опасным.

В своих записях, сделанных во время этой экспедиции, в октябре 1955 года, Карс объяснял, что у них было два пути: по верху и по низу.

Он писал: «По расстоянию они различаются не более чем на десять миль; но по сложности едва ли сопоставимы.

Сегодня мы идем не спеша и довольно просто. Все хорошо подготовлены физически, у нас есть сани и палатки, достаточно еды и времени. Мы идем по никем не пройденной дороге, но у нас есть свободное время и возможность исследовать, что будет дальше. Мы сталкиваемся только с рассчитанным и предполагаемым риском. Ничьи жизни не зависят от нашего успеха, кроме наших собственных. Мы выбрали путь по верху.

Они — Шеклтон, Уорсли и Крин — пошли по низу.

Я не знаю, как они это сделали. Знаю только одно: это были три мужественных человека из того самого героического века великих антарктических исследователей, имевшие при себе только пятьдесят футов веревки и плотничье тесло».

Все удобства, которые только можно было предоставить, китобойная база, конечно же, предоставила Шеклтону, Уорсли и Крину. Сначала они насладились роскошью настоящей ванны и побрились. Затем им дали новую одежду из хранилища базы.

Вечером после обильного ужина Уорсли на борту китобойного судна «Самсон» отправился вокруг Южной Георгии к лагерю Пегготти, где их ждали Макниш, Маккарти и Винсент. К утру «Самсон» причалил к бухте Короля Хокона. Об этой встрече почти ничего неизвестно, кроме того, что обитатели лагеря сначала не узнали в тщательно выбритом человеке в новой одежде своего товарища Уорсли — уж слишком его внешний вид отличался от того, к которому они привыкли. Макниш, Маккарти и Винсент забрались на борт китобоя, туда же погрузили и многострадальный «Кэйрд». «Самсон» прибыл обратно в Стромнесс на следующий день, 22 мая.

Тем временем Шеклтон начал прилагать все усилия, чтобы как можно быстрее отправиться на деревянном китобойном судне «Южное небо» к острову Элефант и спасти остальную часть команды.

Вечером был организован настоящий мужской прием «по-простому» в месте, которое Уорсли описал, как «большую комнату, заполненную капитанами, помощниками и матросами, всю в густом тумане от табачного дыма». Вперед вышли четыре седых норвежских капитана. Главный говорил на норвежском, и Сорль переводил его слова. Капитан сказал, что они с товарищами бороздят антарктические моря уже сорок лет и знают о них все. Поэтому хотят пожать руку людям, которые смогли дойти от острова Элефант до Южной Георгии через пролив Дрейка на двадцатидвухфутовой шлюпке.

Все, кто был в комнате, встали, и четыре старых капитана с чувством пожали руки Шеклтону, Уорсли и Крину, поздравляя их с такой немыслимой победой.

Многие из китобоев были бородаты, одеты в теплые свитера и морские ботинки. Не было никаких формальностей, никаких речей, никаких медалей или подарков. Все хотели только одного: выразить свое восхищение тем, что, вероятно, лишь они могли оценить по достоинству. Искренность китобоев делала эту сцену простой, но особо торжественной. Потом в жизни путешественников было немало поздравлений, но, наверное, ничто не сравнится с той ночью 22 мая 1916 года. В темной складской лачуге на Южной Георгии, насквозь пропитанной запахом гниющих китовых туш, китобои южного океана выходили по одному вперед и молча пожимали руки Шеклтону, Уорсли и Крину.

На следующее утро, меньше чем через семьдесят два часа после того, как они спустились с горного перевала к Стромнессу, Шеклтон с двумя своими товарищами отправились к острову Элефант, положив начало целой серии мучительных попыток спасения, продолжавшихся на протяжении трех с лишним месяцев. Казалось, льды, окружавшие Элефант, решили, что ни один спасательный корабль не пройдет сквозь них, чтобы забрать потерпевших кораблекрушение людей.

«Южное небо» столкнулось со льдами уже спустя три дня после выхода из Южной Георгии, и меньше чем через неделю ему пришлось вернуться в порт. Тем не менее в течение десяти дней Шеклтону удалось получить от уругвайского правительства небольшое исследовательское судно «Институто де Песка № 1»[40], на котором предприняли вторую попытку спасти команду. Это судно вернулось назад через шесть дней, сильно поврежденное льдами, через которые Шеклтон пытался провести его.

Третья попытка была предпринята на капризной деревянной шхуне под названием «Эмма». Они провели в море почти три недели, в течение которых стало понятно: это судно тяжело даже просто удержать на плаву, не то что кого-то спасти на нем. «Эмма» не смогла подойти к острову Элефант ближе, чем на сто миль.

Уже было 3 августа — три с половиной месяца прошло с тех пор, как «Кэйрд» вернулся в Южную Георгию. С каждой неудачной попыткой спасти своих людей напряжение Шеклтона все больше возрастало; Уорсли заметил, что никогда не видел его таким нервным. Он постоянно обращался к британскому правительству с просьбами выделить нормальное судно, способное пройти сквозь паковые льды. Стало известно, что корабль «Дискавери», на котором в 1901 году в Антарктику отправился Скотт, уже вышел из Англии. Но ему потребовались бы недели на то, чтобы доплыть до места, а Шеклтон не мог просто сидеть и ждать.

Он обратился к чилийскому правительству с просьбой использовать старый морской буксир «Елчо»; но пообещал не заводить его во льды, поскольку тот имел стальной корпус, способность которого выдержать опасные перемены в погоде, не говоря уже о льдах, вызывала сомнения. На эту просьбу ему ответили согласием, и 25 августа «Елчо» отплыл.

На этот раз повезло больше.

Спустя пять дней, 30 августа, Уорсли записал в дневнике: «Пять часов двадцать пять минут утра. Полная скорость… Одиннадцать десять [утра]… показалась земля. Путь: между кусками льда, рифами и стоячими айсбергами. Час десять дня… на юго-западе виден лагерь…»

Для двадцати двух человек на острове Элефант 30 августа начиналось почти так же, как и любой другой день. На рассвете было безоблачно и холодно, погода в этот день обещала быть хорошей. Но вскоре появились плотные облака, и все стало, как записал Орд-Лис «мрачным, к чему мы уже так привыкли».

Как всегда, почти все начали забираться на смотровую скалу, чтобы еще раз убедить себя в том, что никакого корабля нет. Сейчас они делали это скорее по привычке, чем в надежде. Этот ритуал они просто привыкли выполнять, поэтому теперь взбирались на скалу без надежды и возвращались в хижину без разочарований. С тех пор как ушел «Кэйрд», прошли долгие четыре месяца и шесть дней. Среди команды не осталось ни одного человека, который все еще серьезно верил бы в то, что шлюпка выдержала путешествие до Южной Георгии. Теперь требовалось решить только один вопрос: когда именно «Уиллс» отправится в опасное путешествие до острова Десепшен.

После завтрака все начали расчищать снег вокруг хижины. Но позже утром начался отлив, и они отложили все дела, чтобы собрать немного моллюсков и рачков, оставшихся после него на берегу. Уолли Хоу решил побыть поваром и сварил обед из вареного тюленьего хребта — полюбившегося всем блюда.

Похлебка была готова примерно к двенадцати сорока пяти, и в хижине собрались все, кроме Мэрстона, который искал интересный утес, чтобы сделать небольшие зарисовки.

Через несколько минут все услышали, как он бежит к хижине, но никого это не удивило. Он просто опаздывает на обед.

Мэрстон просунул голову внутрь и обратился к Уайлду таким сдавленным голосом, что многим сначала он показался вполне обыденным: «Может, нам послать дымовой сигнал?»

На мгновение повисла звенящая тишина — в ту же секунду все поняли, что имеет в виду Мэрстон.

«Прежде чем кто-либо успел ответить, — писал Орд-Лис, — все бросились на берег, перелезая друг через друга, побросав миски с похлебкой. Дверной навес тут же разорвали в клочья. Те, кто не успевал пробиться через этот выход, выбегали сквозь “стену”, точнее через то, что от нее оставалось».

Некоторые успели надеть ботинки, а другие второпях позабыли об этом. Джеймс, лихорадочно натягивая обувь, спутал левую ногу с правой.

И действительно, всего в миле от берега они увидели небольшой корабль.

Маклин бросился на смотровую скалу, снимая на бегу свою куртку «Барберри». Затем он привязал ее к веслу, служившему им флагштоком. Но смог только наполовину поднять его, поскольку фал заклинило на середине. (Шеклтон увидел, что сигнальный флаг наполовину спущен, и, как он признавался позже, задохнулся от ужаса, решив, что кто-то из членов команды погиб.)

Херли собрал всю осоку, которую только смог найти, вылив на нее масло из тюленьего жира и два галлона парафина, которые у них оставались. Он долго пытался все это поджечь, и когда наконец его усилия увенчались успехом, результат больше напомнил взрыв — много огня, мало дыма.

Но это было не важно. Корабль двигался в их сторону.

Уайлд подбежал к самой кромке воды и подавал сигнал оттуда. Хоу открыл коробку с драгоценным печеньем и принялся всем раздавать. Но разве сейчас время, чтобы есть? Даже такое невероятное лакомство не могло сравниться с восторгом этого момента.

Маклин вернулся в хижину, посадил Блэкборо к себе на плечи и отнес к камням, возле которых неистово сигналил Уайлд, чтобы парень тоже мог насладиться этим чудесным моментом.

Корабль подошел еще на несколько сотен ярдов и остановился. Стоявшие на берегу увидели, как на воду спускают шлюпку. В нее забрались четыре человека, крепкая фигура последнего из них была им до боли знакома — Шеклтон! Всех охватило настоящее ликование. На самом деле радость тех, кто находился на берегу, была настолько сильной, что многие даже начали истерически хихикать.

Через несколько минут шлюпка подошла достаточно близко, чтобы можно было услышать Шеклтона.

— Вы все в порядке? — закричал он.

— Все в порядке, — ответили ему с берега.

Уайлд показал шлюпке безопасный проход между камней, но из-за льда, окружавшего берег, невозможно было причалить к земле, поэтому шлюпка осталась ждать на некотором удалении от берега.

Уайлд уговаривал Шеклтона выйти на берег и посмотреть, как они обустроили хижину, в которой жили эти долгие четыре месяца. Но Шеклтон, радостно улыбаясь и чувствуя явное облегчение, все еще был заметно напряжен и хотел лишь одного — поскорее уплыть. Он отклонил предложение Уайлда и призвал всех как можно быстрее сесть в шлюпку.

Долго уговаривать никого не пришлось, все по одному перепрыгивали с камней в шлюпку, совершенно забыв о множестве личных вещей, которые всего час назад были для них едва ли не самыми необходимыми.

Команду переправляли на «Елчо» двумя партиями.

Все это время Уорсли пристально наблюдал за происходящим с борта корабля. Позже он написал: «Два часа десять минут. Все в порядке! Наконец-то! Два часа пятнадцать минут. Полный вперед!»

Маклин написал: «Я остался на палубе, чтобы посмотреть, как вдалеке растворяется остров Элефант… Все еще видно, как на холме развевается моя [куртка] — не сомневаюсь, что она будет развеваться там к удивлению чаек и пингвинов до тех пор, пока одна из наших знакомых [бурь] не разорвет ее в клочья».