Проклятие Гавайев Томпсон Хантер
– Быть того не может, – сказал я, – мне сказали, это вдали от узкой проселочной дороги.
Он захохотал, затем внезапно ударил по тормозам и указал сквозь узенькую щель в кустарнике за дорогой.
– Приехали, – сказал он, еще раз затормозив, чтобы не вписаться в зад авто мистера Хима, которое было припарковано у кучки дешевых лачуг метрах в 45 от шоссе. Рядом никого не было, а дождь зачастил.
Мы выгрузили багаж и затолкали в ближайшую лачугу, жалкую коробочку, в которой из мебели предлагались две койки и диван Армии Спасения. Раздвижные двери смотрели на море, как и обещалось, но мы боялись их открыть из-за гула прибоя. Здоровущие волны обрушивались прямо перед верандой. Белая пена колошматила по стеклу, и вода забегала в гостиную, где все стены кишели тараканами.
Шторм продолжался всю неделю: угрюмое солнце утром, дождь днем и страшный прибой ночью. Мы даже не могли купаться в бассейне, не говоря уже о подводном плавании. Капитан Стив приходил во все большее исступление от нашей неготовности зайти в воду или хотя приблизиться к ней. Мы совещались ежедневно по телефону, слушали метеорологические сводки и ждали у моря погоды.
Проблема, объяснял Стив, была в заморском шторме – возможно, циклон в Гуаме или что похуже к югу от Таити. В любом случае, мы не могли ни контролировать это, ни хотя бы установить местоположение. Но это что-то посылало по океану мощные буруны откуда-то издалека. Гавайи настолько заброшены в сердцевину, что даже слабый порыв ветра в проливе Малакки, в 5 километрах отсюда, может обратить 15-сантиметровую рябь на воде по достижении Коны в 5-метровую волну. Нет другого такого места на планете, где люди терпели бы столько прихотей чужой погоды.
Побережье Коны расположено на одной из сторон Большого Острова. Выдающиеся бугры двух 4-километровых вулканов предохраняют побережье от преимущественно северных ветров. Все восточное побережье – это шершавые пустыри с папоротником и черной галькой, овеваемые теми же арктическими ветрами, благодаря которым северное побережье Оаху считается раем для серферов.
Но та же волна, что подхватывает доску, может легко подхватить и лодку и отправить ее к пляжу на бешеной скорости. Никто из тех, кому довелось так проветриться и выжить, не желает этого повторять.
– Вырулить оттуда невозможно, – сообщил мне Капитан Стив, – если попробуешь вести лодку прямо, тебя размажет по скалам, как сырое яйцо, а если решишь повернуть, волна поднимет судно и закрутит волчком. Так или иначе, ты обречен.
Это случилось с одним его другом, сказал он.
– Однажды днем он шел с партией туристов, которые пребывали в ужасном настроении, потому что никто ничего не поймал, в связи с чем одним глазом он поглядывал на них, а сам был занят разговором с женой по рации. За волнами он не следил, как вдруг внезапно осознал, что лодка в трех метрах над водой несется на порт с такой скоростью, что единственное, что ему оставалось – это сигануть за борт. Лодка продолжала свой полет, и он сказал, что слышал крики бедолаг весь ее путь до скал, – Стив печально улыбнулся, – один парень находился внизу, меняя портки, когда лодка впечаталась в препятствие; он оказался в ловушке из воздушной полости под лодкой на два часа, прежде чем нам удалось его вызволить. Пришлось пролезть снизу с баллонами, взять его за ноги и волочить метров пять, – он покачал головой, уже не улыбаясь.
– Боже, – добавил Стив, – надеюсь, ничего подобного я впредь не увижу. Он был в чем мать родила и истерил на полную, когда мы доставили его ко врачу. Жуткая сцена. Все над ним ржали, и это срывало ему башню еще больше. Один из парней со спасательной шлюпки хотел ему помочь. У него до сих отпечатки зубов по всей руке. Потом этот кекс закрылся в машине, и нам пришлось выбить окно, чтобы его оттуда вытащить.
– Лодка – в муку, – добавил он, – порядка 50–60 тысяч долларов улетели в трубу. То, что от нее осталось, в конечном счете, село на мель и заблокировало вход в порт на пять дней.
Всю жизнь нам талдычат о "Тихом, беззаботном океане", "мягком и чарующем маршруте на Бутербродные острова", "размеренном занятии ремеслами", над которыми не властно время, и все наше детство уходит на прочтение историй о том, как полоумный старпер Бальбоа, вскарабкавшийся на верхушку высокой скалы в морских просторах, столь же спокойных и мирных, сколь лесное озеро, и пришедший в экстаз от удовольствия, как любой другой макаронник от любой другой безделушки, кричащий на тарабарском и размахивающий флагом своей страны и назвавший великое открытие "Тихим океаном" – вот как тиражируется ложь, которая овладеет умами одного за другим обманутых поколений везде, где простирается океан. Если бы я был там, с моим-то опытом, я бы сказал этому Бальбоа:
– Теперь, если считаешь, что достаточно поизголялся, выделывая курбеты на видной скале, советую собрать манатки и вернуться в лес, потому что ты уже дошел до лампочки, окрестив этого спящего мальчугана женским именем, даже не удостоверившись в его половой принадлежности.
Из всего этого можно сделать вывод, что если этот иностранец назвал океан "Четырехмесячным Тихим", ему следовало получше разобраться в предмете. По моей информации, лето сопряжено с теплой порой, гладким морем и ровными ветрами, еще месяц держится хорошая погода в конце весны и в начале осени. Остальные 7–8 месяцев года, как правило, обещают встречные ветры и полные ветры, ветры с раковины и ветры в верхних слоях атмосферы, а также ветры, дующие с нижней точки, а еще ветры, которые дуют с такой силой, что нос утлегаря пронзает их, как лезвие. А море бушует и жонглирует кораблями, как хочет, когда приходит буря; а когда она уходит, является норд-вестовый накат ветровых волн и стоит на страже, поддерживая морское землетрясение, пока ветры не будут готовы безобразничать вновь.
Словом, Тихий океан «суров» семь-восемь месяцев в году – речь не о штормах, поймите меня правильно – но он трудный и очень "суровый".
В силу вышесказанного, если бы удав Бальбоа придумал для него имя «Дикий» или «Неукротимый», в его поддержку высказались бы лишние пара месяцев в году.
Марк Твен, "Письма с Гавайев"
Волны вроде той – редкое явление на побережье Коны, где воды обычно менее агрессивны, чем где-либо на островах, за исключением тех дней, когда погода поворачивается задом, как говорят здесь, и с запада задувают ветры.
Марк Твен не лгал – по крайней мере, не о Тихом океане зимой. Побережье Коны в декабре условиями граничит с чистилищем. Самым большим чистилищем на земле, куда только может добраться примат. И это левая сторона Большого Острова – тихая его сторона. Одному Богу известно, что творится с подветренной стороны, в районе Хило… это "мокрое побережье", говорят тут, и даже настоящие риэлторы отговорят вас от поездки туда.
А вот на счет Коны они промолчат… и тут за дело берусь я; пока трава зелена, и реки впадают в море, побережье Коны может сойти за заманчивую дестинацию на пару часов в самый жаркий день июля – но даже рыба сюда не сунется зимой; если вас не прикончит прибой, за него справится Волна, и любому, кто скажет вам обратное, следует повышибать все зубы стамеской.
Х.С.Т.: Я звоню по поводу штормового предупреждения по радио. Сами мы люди не местные, туристы, в общем.
КОП: Да-а? Где остановились?
Х.С.Т.: За Магическими Песками.
КОП: Прямо на пляже?
Х.С.Т.: Прямо, блин, на пляже.
КОП: Ладно – ожидается высокий прибой около четырех утра.
Х.С.Т.: Чем это грозит конкретно мне? У нас тут и так прибой высокий.
КОП: Ага, ну, стало быть, к четырем часам высота гребня может составить пять метров.
Х.С.Т.: Пять метров? А как это измеряется? Это же – ой – это высокая волна, да?
КОП: Верно. Что-то вроде шторма к северу от островов или типа того. Тем не менее, пока это только уведомление. Но если наметится что-то серьезное, вам следует принять меры.
Х.С.Т.: И что, камни из океана принесет ко мне в спальню?
КОП: Нет, все не так плохо. А, ну, разумеется, если будет хуже, если ситуация усугубится, сразу будет подключена ГО, Гражданская Оборона.
Х.С.Т.: Ну, в четыре поутру большинство из нас, хочется надеяться, будет спать. Как мы узнаем, когда надо волноваться?
КОП: Мы, видимо, задействуем полицейские машины или пожарных с громкоговорителями, которые поедут по Алии-Драйв, предлагая эвакуацию. Но пока это только совет.
Х.С.Т.: Это тот же шторм, что хозяйничает на Севере? Он набирает обороты?
КОП: К четырем прилив достигнет своего предела.
Х.С.Т.: Предела.
КОП: Точно. Но в данный момент он выглядит довольно спокойным.
Х.С.Т.: Это да. Я только что из центра – там прилив действительно спокойный.
КОП: Волны в Кайлуа-Бэй насчитывают полтора метра; в Кахео-Бэй тихо, вообще ничего не происходит.
Х.С.Т.: Какого размера были волны недели две назад? У нас тут были проблемы. Заливало крыльцо.
КОП: Даже не знаю, по всей видимости, у меня тогда был выходной, раз не помню.
Х.С.Т.: Тревоги не было. Волны были не очень высокие. Может, 2,5–3 метра – я просто пытаюсь сравнить. Ну, поживем увидим, правильно?
КОП: Ага, как я сказал, пока мы только советуем – если у вас что-то лежит на крыльце, лучше обезопаситься.
Х.С.Т.: (смеясь) Обезопаситься…
КОП: Мы предпримем шаги по предупреждению населения на пляже.
Х.С.Т.: Шаги? Шаги какого рода? Звонки по телефону? Сирены? Как мы узнаем? Я ж говорю, мы, скорее всего, будем дрыхнуть.
КОП: Ну, как я сказал, мы задействуем громкоговорители на машинах полиции и пожарной охраны либо будет использована (ПАУЗА) будет использована сирена Гражданской Обороны, она вас гарантированно разбудит.
Х.С.Т.: Хорошо, главное, нас не вынесет из постели цунами?
КОП: Никакого цунами. Не переживайте.
Х.С.Т.: Ладно, спасибо.
КОП: Не за что. Пока.
Сиськи – шаровые молнии
Какая-либо работа в нашем лагере прекратилась в преддверии праздников. Я сел за футбольные матчи, по-крупному споря с Уилбором по телефону на результаты и проматывая выигрыши на пиротехнику. Рождественская пора на Гавайях – это еще и время выхода ежегодника "Пир Лоно", бога бесчинств и изобилия. Миссионеры, может, и научили местных любить Иисуса, но где-то в глубине их языческой души он им не нравится: Иисус для них слишком негибкий. У него не было чувства юмора.
Иерархически выстроенные боги и богини древней гавайской культуры, в основном, разделены по подвластным отраслям, но отнюдь не по степени непорочности. Их почитают за недостатки точно так же, как и за приводящее в трепет число добродетелей. По существу, они не отличаются от самих людей – только крупнее, круче и лучше во всех отношениях.
Фаворитов двое – Лоно и Пеле, распутная богиня вулканов. Когда она устраивала вечеринки, приходили ВСЕ; соблазнительная, длинноволосая красотка танцевала обнаженной в плавящейся лаве с бутылями джина в каждой руке, и любого, кто имел что-то против, немедленно убивали. У Пеле были свои проблемы – обычно с чокнутыми любовниками и периодически – с целыми армиями – но она всегда побеждала. Говорят, она до сих пор живет в своей пещере под вулканом на горе Килуэа и изредка выходит прошвырнуться по острову в том обличье, какое сама выберет – иногда в теле прекрасной девушки на волшебном серфе, иногда – потасканной шлюхой, в одиночестве сидящей в баре "Вулкано Хаус"; но, как правило – по причине, которую легенды никогда не объясняли – в обличье умудренной жизнью старухи, автостопом движущейся по острову с литром джина в рюкзаке.
Встречались ли Пеле и Лоно – момент, по сей день окутанный тайной, но, как игрок, я бы сделал ставку. На этих островах не хватит места для двух самых могущественных божеств в гавайской истории, чтобы те мотались туда-сюда 1000 лет и ни разу не поцапались.
Король Лоно, правивший островами еще до появления на них письменности, слеплен не из того теста, что Иисус, хотя у него превалируют почти те же хорошие манеры. Он мудро заправлял на своей земле, и период его царствования вспоминается как эра мира, счастья и великого изобилия в королевстве – Старые Добрые Деньки, сигувшие с приходом белого человека, который сумел повлиять на потерю божественного статуса Лоно, воспользовавшись его физическим отсутствием.
Кроме того, Лоно слыл хроническим, необузданным буяном. Острый глаз до голой правды жизни и тяга к крепким напиткам в любое время суток. Эта сторона его натуры приносила обожание поклонников и постоянные проблемы в быту. Жена Лоно, прелестная Королева Кайкилани Алии, тоже славилась отвратным характером, и королевский семейный очаг часто раскалывали принципиальные ссоры.
В ходе очередной перебранки Король Лоно мутузил королеву по всей хижине так жестко, что ненароком убил. Смерть Кайкилани породила в нем такой приступ скорби, что он забросил королевские обязанности и пошел скитаться по островам, множа боксерские и рестлерские матчи, в которых уделывал всех претендентов. Вскоре его это утомило, и он, говорят, непобежденный, ушел в отставку, где-то в конце восьмого или в девятом веке. Заскучав и обезумев, он сел в каноэ и отбыл в тур по "заморским землям" – откуда вскорости обещал вернуться, как только выпадет удачный момент.
Аборигены по-прежнему ждут его, передавая эту клятву от одного поколения другому и честно празднуя дни памяти их давно ушедшего Бога/Короля в конце каждого года двумя неделями угара диких вечеринок и фейерверками космической мощности. Миссионеры сделали все, дабы выбить из туземцев их веру, что выразилось в своего рода сильно запоздалой вариации Христа, а современные политики пытались укорачивать или даже запрещать ежегодную оргию пиротехники в Рождественский сезон, но бесполезно.
Бои без правил
Обо всем этом – ну, во всяком случае, о чем-то – мы узнали от Капитана Стива, местного чартерного рыболова, поддержавшего нас по прибытии в аэропорт Кайлуа и ставшего впоследствии главной опорой на острове. Капитан Стив владел во все щели вытраханной рыбацкой лодкой и был непреклонен в намерении вывезти нас половить марлина – жест здорового гостеприимства, обещавший еще больше обогатить и встряхнуть наше пребывание в Коне с самого начала. Помимо этого, рыбалку для нас приготовил Уилбур; имелась лодка и у Стена Дзуры, старого товарища из Колорадо, который предлагал воспользоваться ею, как только возникнет желание.
В этой связи возникало ощущение, что положение наше наладится, и по мере приближения зимнего солнцестояния я достаточно проникся оптимизмом, чтобы пригласить сына Хуана на Гавайи на неделю или около того ради шикарнейшего спорта на воде. Побережье Коны предлагает одни из лучших в мире угодий для ловли промысловой рыбы, признанные серьезными рыбаками как ничуть не худшие, чем те, что можно отыскать на Багамах или на Большом Барьерном рифе в Австралии.
И Ральф, и я были очень довольны непредвиденным джек-потом. В дополнение к собственному бассейну на закрытом пляже перед нашим жилищем, где можно было плавать и нырять с аквалангом, теперь нам в распоряжение отходили собственные лодки, готовые к выходу в океан и поимке крупного марлина. Деньги не проблема, объяснил Капитан Стив. Чартерные лодки в Коне обычно обходились в $500 в день, но для нас – задарма; все что требовалось – притаранить своей еды и выпивки…
Ну и ну. От одного вида этих слов на бумаге по моей спине даже сейчас бежит дрожь, хотя прошло достаточно времени, мы спаслись и успели пережить другие муки. О деталях после, но предпосылки истории таковы:
1) Ранним декабрем нас принесло во что-то наподобие приморского поместья, состоящего из бассейна и трех деревянных домиков – в одном обитал сторож, в другом – Ральф с семьей, а в третьем – я, Лэйла и Хуан.
2) Капитана Стива, жившего на пляже неподалеку от нас, обуяла одержимость вытащить нас в море половить рыбу.
3) В декабре того года побережье Коны страдало от серии ужасающих штормов, превращавших нашу жизнь в ад.
И 4) наше групповое поведение стало безобразным и оскорбительным и периодически выражалось в играх с фейерверками, злоупотреблении виски и погромах на территории, поэтому нас остерегались даже местные.
Все это время рыболовный флот Коны спокойно стоял в порту, отводя Капитану Стиву и другим мореходам уйму свободного времени – которое большинство из них проводили на высоких табуретах с мягким сиденьем, неустанно проклиная погоду, нехватку платежеспособных туристов на острове и первое скверное предзнаменование, которое кое-кто из них окрестил угрозой скорого обвала местного рынка недвижимости. Гавайи были единственным штатом, не отдавшим голоса за Рейгана, поэтому попадалось много типов, праздно шатавшихся по барам и беспрестанно твердивших "А я что говорил?" любому, кто готов был их слушать.
Вот какая трясина нас засосала, и единственным спасением – по крайней мере, для меня – было смотреть футбол по телевизору, чем я с энтузиазмом и занимался, чем все больше нервировал Ральфа. Ввиду его пожизненной неприязни к спорту он не мог разделить со мной времяпрепровождения за ставками, и мы медленно расходились – он, как мудак, высиживал яйца, а я общался с телевизором, обычно выбираясь в горы к Стену Дзуре. В те редкие разы, когда мы выходили в город вместе, эксцентричное поведение Ральфа так коробило местных, что кое-кто из них называл его «педиком», а другие – «оборотнем». К тому моменту, когда со дня нашего приезда минуло две недели, Ральф повсеместно числился Тем Самым Оборотнем-Гомиком, и это отнюдь не приводило его в восторг.
Один за другим мы покидали нашу дружную лодку. Первым был Ральф, как всегда – и, как всегда, винил в этом меня. В известной степени, справедливо. Я был виноват. Сорвавшийся план принадлежал мне, а не Ральфу, и теперь вся его семья билась в небезосновательных психопатических судорогах. Кто-то в состоянии выдержать десять дней в пасти урагана, а кто-то нет.
Ральф все больше запаривался над этим аспектом ситуации, поскольку ее катастрафичность усугублялась с каждым днем. Его примитивный валлийский предок, проснувшись, помогал ему вновь обрести душевное равновесие. Он это чувствовал. Но в способности своей жены и дочери пережить шок такой интенсивности Ральф уверен не был.
– Сколько дней террора и унижений может вынести восьмилетняя девочка? – спросил он меня однажды, после того, как мы расправились с пинтой жгучего джина у него на кухне. – Первые признаки уже налицо. Она постоянно уходит в себя, грызет узлы веревки, а по ночам разговаривает с тараканами.
– Для того и нужны психбольницы, – сказал я. – Когда твои соседи заведут телегу про своих детей в Кембридже и Оксфорде, ты похвастаешься, что твоя дочь в дурдоме.
Он остолбенел, потом одернулся и загоготал:
– Вот именно. Я смогу навещать ее по выходным и приглашу друзей на выпускной.
На этой стадии мы оба были полубезумны. Все отчаянные усилия, положенные на то, чтобы смыться с Большого Острова, дали нулевой результат. Не получилось достать даже билеты до Гонолулу, не говоря уж о других направлениях… Но наша воля к тому, чтобы СМЫТЬСЯ, была вполне реальна: я собирался выписать фальшивый чек за чартер до Таити, 42 километра в один конец – но шторм вырубил телефонное сообщение, и мы распрощались с надеждой связаться с кем-то, находящимся далее, чем в двух-трех километрах от нас. Единственное место, куда мы точно могли добраться – это бар таверны "Кона".
Долгая и утомительная церемония, наконец, закончилась, и Кук заявил о том, что желает устроить лагерь в хеиау. Вожди Пареа и Канина сразу это поняли, и когда Кук выбрал огороженное поле батата и принялся гаранитровать хорошую компенсацию владельцу, жрецы воткнули свои жезлы в забор, чтобы освятить и "табуировать".
Они возвращались к шлюпке. Когда Кук проходил мимо деревни – в своем красном плаще – мужчина, женщина и дети скопом бросились на колени и не поднимали головы с земли, пока моряки не скрылись. Лоно!.. Лоно!..
Чего Кук так и не узнал, чего так и не смог осмыслить, так это того, что его признали за воплощение бога Лоно, чье появление стало величайшим событием в истории Гавайев. Лоно был гавайским богом сезона изобилия и отдыха от работы, который должен был причалить к острову, двигаясь по часовой стрелке, чтобы его встретили белыми стягами и церемониями поклонения. Кук прибыл в назначенное время, а, согласно его решению плыть медленно мимо берега для поиска наилучшей пристани, корабль действительно двигался по часовой стрелке вокруг острова, и команда отчетливо разбирала с топа мачты белые флаги на берегу. И, действительно, в соответствии с легендой, Кук прибыл отдохнуть в Килакекуа, бухту, которую называли "тропой богов", на своем чудесном гиганстском каноэ в период великих церемоний почитания, посвященных ему за изобилие богатств, которые он снизошел им даровать.
Кук немного припозднился к Арктическому лету, но дату его прибытия на Гавайи можно считать безошибочной. Его дальнейшие поступки и впрямь напоминали деяния божества, а апофеозом стали церемонии, которым он только что подвергся.
Все, что он пережил в последующие две недели согласовалось с мифом о боге Лоно. Немного удивляет его ремарка – "это небывалое благоговение" – о впечатлении от приема на Гавайях, которого он не получил нигде в Полинезии, а также о том, что аборигенов бросало в состояние, близкое к истерике. Даже у самого древнего жителя не было предка, который рассказывал бы ему, как присустствовал при появлении живой реинкарнации великого бога Лоно.
Ричард Хью «Последнее путешествие капитана Джеймса Кука»
Пидорская западня
Ночь на понедельник, побережье Коны, два дня до Рождества. Три часа ночи. С футболом по понедельникам покончено. Закончился сезон. Ни Говарда Косселла, ни этого лунатика-говноеда в парике в стиле афро, исполосованном всеми цветами радуги. Этого урода надлежит усыпить, не дожидаясь повода. Нам на Гавайях этого дурачества не нужно, даже по ТВ… особенно, сейчас, когда прибой так вздыбился, и одичалые сорвиголовы шастают по улицам Вайкики, а погода настолько мерзкая, что люди звереют и теряют способность адекватно реагировать. Гораздо больше народу, чем обычно, съедет с катушек, если солнце не покажется к Рождеству.
Это называют "погодой в Коне"; серое небо и жесткое море, горячий дождь поутру и гнусные пьянки ночью, скверная погода для демонов-нюхачей и желтопузых беженцев… Огромное уродливое облако неотрывно висит над островом, а это паскудное море неустанно наседает на мою веранду… Уебище никогда не спит и вообще не отдыхает; только прибывает, накатывает, гремя, набрасываясь на камни и сотрясая дом каждые две-три минуты.
Море практически у моих ног, даже сейчас, когда я сижу и это печатаю, даже в моменты нервозного затишья, которое обыкновенно означает, что Большая Волна набирается сил там, во мраке, для очередного нападения на сушу.
Моя рубашка влажная от смеси пота и соляных брызг. Мои сигареты гнутся, как резина, а бумага настолько дряблая, что писать на ней приходится водонепроницаемыми ручками… а теперь эта зловещая белая пена бежит по моей траве, в двух метрах от крыльца.
Вся лужайка может быть на полдороге к Фиджи на следующей же неделе. Той зимой Большой Шторм вынес мебель со всех веранд на этом отрезке побережья и метал валуны размером с телевизоры в спальни. Половина лужайки к ночи исчезла, а бассейн наполнился камнями такой величины, что их пришлось доставать краном.
Теперь бассейн ближе к морю. В ночь, когда мы прибыли, меня чуть не засосало в прибой волной, которую прибило, пока я стоял на трамплине для ныряния, а на следующий день другая, покрупнее, перемахнула через бассейн и едва меня не прикончила.
Несколько дней после этого к бассейну мы не подходили. Начинаешь предвзято относится к помоям в вольере, в который может забрести море и застать тебя там без предварительной договоренности. Словно на тебя упал моетер. Мептпр? Меотор? Метеор… да, так правильно: все равно что попасть под метеор на шоссе по пути на работу.
Ральф сидит за соседней дверью, всецело поглощенный состоянием "террора и унижений". Его семья спит на полу гостиной с упакованными вещами под боком, в полной боевой готовности свалить по первому свистку. Когда я хотел спереть у Ральфа ТВ, чтобы посмотреть поздний баскетбол, я чуть не наступил на голову его ребенку, переступив слизистый деревянный порог.
Зачем они лгут нам?
Этот вопрос меня сейчас не покидает, роковой рыболовный крючок в этой истории, не дающий мне запросто положить на все с прибором. Я, как какая-то скотина, впопыхах карабкаюсь по отполированному, горящему столбу и вдруг нахожу… да, выход.
Линять… Руки в ноги, с места в карьер, резиновый жилет внизу. А потом бежать, по-стайерски, без оглядки… поскольку то, что может оказаться сзади, наверняка находится в лучшей форме, нежели я, и оно не даст мне форы.
Эти пидоры последовательно пробегают 42 километра за несколько минут каждый. Но даже этого недостаточно, чтобы обогнать ту штуку, что продолжает нарастать…
Почему они не гоняют на мотоциклах?
И впрямь, почему?
С этим мы разберемся позже, раз и навсегда.
Все, что нам известно на данный момент, и все, что нам нужно знать – это то, что его величество говенный прибой по-прежнему громыхает на лужайке в пять утра, и длится этот антисанитарный гавайский кошмар вот уже битых тринадцать календарных дней.
Бомбовая лихорадка
После двух недель на побережье Коны я осознал, что получаю удовольствие от разбегающихся дворняг, каждый раз въезжая в город… и чем сильнее я пьянел, тем больше мне хотелось их поубивать.
Единственное, что имеет смысл – это бомбы. К такому заключению мы пришли в канун Рождества.
Эти исступленные каракули, датированные 25 декабря, я обнаружил в своем блокноте: "Поганое море все еще неистовствует и бомбардирует камни перед моей террасой. Где-то на западе хозяйничает чудовищный шторм с ветрами в 40 узлов и высотой волн в 10,5 метров. Я думаю, это тайфун. Мы башляем $1000 в неделю за то, что торчим здесь под дождем на краю дикой черной глыбы в ожидании ежегодного тайфуна – как будто мы везде с собой носим табличку «дурачье». Что ж, ебать их всех. Нам наврали, и от этой лжи мы всерьез настрадались… а, значит, мы должны пойти к этим тюфякам и рвануть их так, чтоб в море повыбрасывало. Мы, как тупые измочаленные животные, ютимся здесь 15 дней, тогда как и десять – уже слишком. Мы живем у океана, но не можем приблизиться к воде. Ныряние с этих камней перед домом сулит мгновенную смерть. В пятнадцати метрах от моей печатной машинки – клокочущий ад белой пены, волновой толчеи и пули брызг, в которых даже акула окочурится. Время мстить".
Это было вчера. В районе полуночи нам окончательно свернуло башни, и мы решили заложить огромную китайскую бомбу прямиком на крыльцо местному чартерному рыболову. Она сработала с поистине ужасающим грохотом через 3/10 секунды после того, как я поднес спичку к фитилю.
Мне неоднократно доводилось баловаться со взрывчаткой, но ничто из того, что я поджигал, не било так, как эта хреновина. Я попытался сбежать, но фитиль обуглился так быстро, что я успел сделать только полтора шага, когда мир озарился, полыхая желтым, и я шлепнулся в кусты метрах в трех от пешеходной дорожки. Я убирался на четвереньках с опаленной растительностью на ногах, оглядываясь на дом, исчезающий в зарнице огненного шара, уверенный в том, что это последнее, что я вижу.
То, что я поджег, не было шутихой; я держал в руках полноценную Бомбу – 2490 ярко-красных китайских фейерверков, упакованных в 5-килограммовый шмат, любезно обернутый фитилем, создающим иллюзию того, что до детонации – целая вечность. Большая часть шутих взрывается и сразу тухнет, но эта сработала, как барабанная дробь самого Дьявола… и продолжала рокотать, набирая громкость, пока меня не охватил Страх. Шум был чересчур мощным, а огненный шар рос; крыльцо, казалось, расползается в замедленной съемке, и изнутри послышался шум.
Обитателей было двое, и нечеловеческий крик ясно дал понять, что один уже рехнулся – а бомба не собиралась угоманиваться – и мысль об этом вселила в меня ужас. Я стоял на коленях на дорожке, настолько близко к сполохам, что понимал – с открытыми глазами я ослепну – но стиснуть веки не мог; меня парализовал испуг от штуковины, которую я ебнул.
На это я никак не рассчитывал, подумалось мне. Не-не-не, совсем не рассчитывал. Я планировал прикол, своего рода жест… самое время, почувствовал я, восстановить древний гавайский "Закон Весла".
Закон Весла
Во времена, когда Гавайи еще не были объединены, их раздирали межостровные войны, разжигаемые конкурирующими вождями. Король Камехамеха Первый сам участвовал в серии разрушительных и безжалостных рейдов на мирные побережья и поселения.
В ходе одного из них он атаковал какого-то рыбака, а тот в ответ дал Камехамехе веслом по голове. Сила удара была такой, что второго король не пережил бы. Позднее, когда рыбак был схвачен в плен и предстал перед Камехамехой, тот пощадил его, признав, что зря напал на него, а также, что все эти неспровоцированные атаки напрасны как таковые. В результате, был принят Закон Весла, обеспечивший защиту мирным жителям от рейдов и беспощадного мародерства соперничающих вождей.
Вскоре меня посетила идея, как это обычно делают все хорошие идеи, и я незамедлительно направился к телефону. Было 11 вечера, канун Рождества, наш четырнадцатый день на этой туманной, избитой прибоем скале в растущем напряжении. Между тем, мне никто не врал часа три-четыре, в связи с чем я уже почти расслабился, когда сторож ни с того, ни с сего стал затирать что-то наподобие низкопробного рэпа по поводу продажи мне жестяной лодки, которую он, дескать, припрятал в бухте на Аляске. Он просил $12000 – зато я мог ловить сельдь в океане и делать в день по 50 кусков.
Если б у меня была лодка (плюс лицензия – еще $60 авансом), я бы выходил в море и на всех набрасывал сеть. Да. И последующие три недели мы бы бодрствовали 24 часа в сутки, объедаясь «спидами» и ловя друг друга в сеть.
– Там слегка свихиваешься, – предупредил сторож, – но оно того стоит. Пятьдесят штук в день.
Я кивнул и уставился на море, чувствуя, как подкатывает желчь. Господи, подумал я, да у них ни у кого совести нет. Сперва побережье Коны, потом селедочное кидалово на Аляске. В канун Рождества, $12000 налом…
Я резко встал.
– Ладно, – сказал я, – шутки кончились. Час бомбы пробил.
– Что? – спросил он. – Тебе нужна бомба?
– У меня ЕСТЬ бомба, – ответил я. – У меня шесть сраных бомб и длинная седая борода, а все это вранье ВЫВОДИТ МЕНЯ ИЗ СЕБЯ. Где телефон?
Он показал, и я набрал первый пришедший на ум номер. Трубку снял Капитан Стив, поведший нас за рыбой на собственной лодке за день до того и не поймавший ни одной рыбины. Вообще ни единой – что нисколько не удивило меня, но ранило Ральфа. На рассвете его пристегнули к креслу и развернули спиной к нашим бдениям и густому туману от дымящего дизеля; затем ему всучили гигантскую удочку с рулеткой и сказали держаться, потому как его крючок в любой момент заглотнет рыбу размером с лося-культуриста, которая вырвется из пучины морской, как торпеда, и "понесется над кромкой воды со скоростью 110 километров в час".
Ральф торжественно кивнул, натягивая леску:
– Так-так-так. Это быстровато, я б сказал.
Меня пробрал смех.
– Не волнуйся, Ральф, лажа это все. Ни хуя мы не поймаем.
Он нервно улыбнулся:
– Это офигительно прыткая рыба. Навскидку 110 километров в час? Размером с быка, говорите?
Он бегло глянул на свою леску:
– А у нас подходящее снаряжение?
– Еще бы, блин, – сказал Капитан Стив, – просто держи руки подальше от лески, когда клюнет. Рулетка завертится, и леска станет такой горячей, что сможет взорваться у тебя в ладонях.
Рыба так и не показалась.
В отличие от бомбы. Ничего личного, но я знал, что это нужно сделать…
Ральф с семьей отродясь не бывали к западу от Сан-Франциско, а единственная увиденная ими пальма росла на участке голливудской компании «Юниверсал»… Но сейчас, на пороге Рождества, они маются дурью в деревянной лачуге на периферии какой-то бесплодной, черной скалы посреди Тихого океана, где никто не говорит на их языке, и даже их ближайшие друзья ими пренебрегают.
Британцы очень сентиментальны по части Рождества. Им подавай снег и слякоть Англии, болезненных попрошаек, колокольчики на каждом углу, новости о продовольственных бунтах по телику, известный простудный холодок каменного дома без центрального отопления и семейство, бодро сбившееся в кучу рождественским утром вокруг горшка с сжигаемым углем.
Им претит сама идея о Святом Нике, которого принесет на серфе с мешком тараканов и «ТВ-гидом», нашпигованным невразумительным американским футболом на следующие две недели.
Несколько дней спустя Кук узнал, что король Гавайев, никак не меньше, прибыл в Килакекуа, чтобы встретиться с ним. Король Джеймс в это время базировался на берегу в командовании лагерем, проверяя его защищенность. От аборигенов не было никаких неприятностей. Они изредка сидели на стене, наблюдая за непостижимой для них деятельностью бога и его помощников, особенно, плотников с их восхитительными инструментами, которые могли управляться с лесоматериалами со столь очевидной легкостью и аккуратностью.
Сопровождающие вожди, облаченные в затейливые плащи и шляпы, принялись петь, когда достигли берега, мыча с невероятной торжественностью, а потом встали. Когда они приблизились, принимающая сторона увидела на борту другого каноэ Главного Жреца Коа, сутулого и безостановочно трясущегося, дородно одетого и окруженного сборищем отталкивающего вида оборванцев. Их тела покрывало разноцветное оперение, глаза словно жемчужницы, перекошенные рты с зубами, как у собак.
Сам король остался сидеть, когда его каноэ пришвартовалось к сходням. На нем была пышная мантия и не менее роскошная корона из перьев на голове. Песнопения прекратились, раздался возглас. Внезапно стало ясно, что король прибыл, дабы всего-навсего составить Куку компанию по дороге на тот берег, где намечались церемонии.
Кука в его шлюпке доставили на берег, Король отказался от сопровождения матросов, которые уже успели выставить напоказ свою неопрятность и неряшливость. Официальная часть должна была проходить в самой большой палатке, и лейтенант внимательно следил за тем, как приближались король со свитой. По флангам от короля находились его сыновья, позади них – вожди; племянник короля, вождь Камехамеха, навскидку свирепый человек с длинными волосами, по всей длине забитыми пылью и перемазанными глиной; очень энергичный и величавый вождь Калирну; другой атлет – вождь Куа и еще несколько. Парад настолько же внушительный, насколько дикий.
Король терпеливо сетовал в пользу начала церемонии с тоскливым выражением на лице. Он возвышался среди обитателей острова, несмотря на сутулость человека средних лет. Потом он выступил вперед, держался король прямо и без помощи, не уступая при этом в трясучести верховному жрецу.
Король сорвал с себя мантию и набросил на плечи Куку, снял шляпу и одел ему на голову, и только тогда на его лице появилась тень эмоции. Как и верховный жрец, он был оборван и покрыт нарывами, красные глаза слезились, но выражение лица за счет действия кавы было счастливым и благодушным.
К изумлению лейтенанта Король Гавайев был никем иным, как Террибу, который встретился им на Мауи; Король Террибу принимал великого бога Лоно собственной персоной.
Ричард Хью «Последнее путешествие капитана Джеймса Кука»
Южная точка
Мы пытались выйти на лодке Капитана Стива почти неделю, но море так бушевало, что не имело смысла даже покидать порт.
– Возможно, выйти в море и удастся, – изрек Капитан Стив, – но обратно нас ждать не стоит.
Спустя неделю горчайшего пьянства и раздумий у него созрел план. Если правда, что погода улучшается, логично предположить, что беспощадные воды на той стороне уже утихомирились до кондиции озера.
– Раз плюнуть, – божился Капитан Стив. – От нас это южная точка, командир. Давай готовить лодку…
Что мы и сделали. Но прибой только усиливался, и после пяти-шести дней мрачного ожидания у меня началось размягчение мозга. Мы ездили на верхушки вулканов, пили, как сапожники, рванули много бомб… Шторма все прибывали, счета росли, а дни влачились, как полудохлые звери.
В канун Нового года мы осознали, что непременно пойдем на любой отчаянный шаг, лишь бы залезть в воду. Вместо дайвинга, рыбной ловли или хотя бы заурядного купания нас с Хуаном принуждали играть в гольф, с которым я расстался 20 лет назад, когда мы с Биллом Смитом подмазались к команде по гольфу средней школы для мальчиков в Луисвилле и слили во всех матчах. У каждого из нас имелся свой ночной кошмар, и моим был именно плохой гольф… хотя это далеко не последнее, к чему прибегнешь, сражаясь с прибоем.
В ночь перед тем, как Хуану надо было возвращаться обратно на его каторгу в Колорадо, мы устроили в честь проводов что-то наподобие семейного ужина в таверне «Кона». Перед этим позвонил Капитан Стив, сообщивший, что накат волн, наконец, спал достаточно, чтобы мы рискнули выйти из порта, скажем, завтра, но к этому моменту никто ему уже не верил, да и путешествие к Южной Точке заняло бы два дня… то есть, даже если все на мази, мы брались за дело без Хуана.
Ральф расстался с водой раз и навсегда. Единственный поход на лодке запомнился ему как кошмар, поэтому он сфокусировал все остатки сил на поисках досуга на суше. Его поездка в "Вулкано Хаус" дала немного, поэтому теперь он вознамерился повстречаться с призраком капитана Кука, а заодно и легендарным королем Камехамехой. После того, как я проинформировал его о том, что памятник капитану Куку на противоположной стороне бухты Килакекуа документально заверен как клочок Британии на территории США, он решил сделать то, что на его месте сделал бы любой англичанин – податься туда и припасть к обломку родины на краю чужого острова.
По морю открывался простой путь, но не при погоде Коны; поэтому он заявил, что возьмет всю семью в поход – в мучительную пятимильную пешеходную экскурсию вниз по скалам от шоссе. Прогулка вниз не представлялась катастрофой, чего нельзя было сказать о дороге обратно. Анна и Сейди с готовностью восприняли идею экскурсии и преклонения перед единственной святыней, какую они могли здесь нарыть.
Тошнотворное путешествие, иметь хоть малейшее отношение к которому я не желал. Мы с Капитаном Стивом наблюдали за ними с лодки, двигаясь вдоль побережья. Памятник Куку представлял собой маленькую мраморную колонну наподобие миниатюрного монумента в честь Вашингтона, всаженнего в склон черных камней.
Правительство США официально и документально отдало этот крохотный обрезок Англии в качестве жеста деликатной благодарности за все деяния капитана Кука: он, в сущности, отдал жизнь за то, что открыл груду камней, которой позже суждено было стать 50-ым штатом Союза и нашим единственным реальным форпостом в Тихом океане.
История Гавайев настолько изгажена алчностью, дилетантством и тупой ковбойской дипломатией, что свора декадентов, руливших Англией в тот период, заслужила повешенья за ноги на манер Муссолини за то, что позволила обменять эти острова на бетонный кол. Англия контролировала бы весь Тихий океан последующие 200 лет, если бы Граф Сэндвичский не получал такого субсидирования от Короля Георга III за членство в "Клубе Геенны Огненной", что не видел ничего дальше кончика собственного шишака. Граф в тот год не вылезал из оргий, пока Король пытался совладать с гаденьким восстанием, получившим имя "Американская Революция". К тому дню, как капитан Кук пристал к пляжу в бухте Килакекуа, британская армия увязла в грязище в штате Вирджиния в местечке под названием Йорктаун, а Граф Сэндвичский – первый лорд из адмиралтейства и покровитель, в честь которого острова получили прозвище Бутербродных – был так занят, суя туда-сюда, что времени озаботиться чем-то еще просто не хватало.
Точно так же сэр Френсис Дэшвуд, один из наиболее позорных дегенератов, когда-либо топтавших улицы Лондона, ведя переговоры с Бенджаменом Франклином, игнорировал тот факт, что его друг Сэндвич, по сути, обнаружил территорию, которая позволила бы Англии контролировать весь Тихий океан.
Камехамеху отличали предприимчивость, энергия, решительность, неутомимость и упорство в достижении целей. Вдобавок, у него было мощное телосложение и непревзойденная осведомленность по части военных игр и физических упражнений его страны. За эти качества тела и духа за ним, вероятно, и признавали огромную власть и многолетнее владычество над Бутербродными островами.
Несомненно, Камехамеха был проницательным принцем с твердым характером. В его правление люди стали более образованными, улучшилось и материальная сторона; приобретение железных инструментов облегчило их труд; появление огнестрельного оружия изменило военное ремесло; и во многих случаях ткань с Европейских мануфактур заменяла местная хина. Но эти новшества, по-видимому, явились скорее результатом общения с пришельцами, нежели принятых мер их владыки; хотя постоянное поощрение Камехамехой прибывающих визитеров, несомненно укрепило его позиции.
Его прозвали Альфредом Гавайским, хотя он скорее был их Александром, которым большую часть его жизни двигали амбиции и жажда завоеваний, и затмевало их только корыстолюбие.
Судовой журнал Уильяма Эллиса
Первым, кого я увидел, войдя в таверну «Кона» тем вечером, был Эккерман. Он сидел у барной стойки с каким-то ушлепком в колоколообразных «левайсах», в котором я узнал отъявленного юриста-нарка из Калифорнии. Мы общались на одной из марафонских тусовок в Гонолулу, где он совал свои визитки всем, до кого мог дотянуться, со словами:
– Вот, держите. Рано или поздно пригодится.
Боже, подумал я. Вот пиявки хреновы, они везде. Сначала они просто шмалили дурь, потом принялись ее распространять, а теперь точат корни всей наркокультуры, как выводок диких кротов. Пробьет час, и они еще вырастут соляными столбами у нас на пороге.
Одна из причин, почему я отважился поехать на Гавайи – чтобы хоть немного отдохнуть от юристов, поэтому я собрал нашу вечеринку подальше от них за столиком с видом на волнорез. Семья Ральфа уже была в сборе, а сам он надрался в дрова. Когда мы дошли до столика, он посмотрел на Капитана Стива и прорычал:
– Опять ты здесь! Какие байки ты на сей раз продаешь? Новые рыбные истории?
Стив нервно улыбнулся:
– Нет, Ральф. Сегодня обойдемся без вранья. Я выучил урок – ты человек, которому лучше не врать.
– Вот отличие от меня, – сказал я. – Я – легкая добыча. Мы сегодня снимаемся и движемся к Южной Точке.
Я сел за стол и закурил косяк, который, похоже, никто не заметил. Ральф пялился на меня, лицо выражало шок и отвращение.
– Невероятно, – заворчал он. – Ты опять собираешься выйти в море на этой придурочной лодке?
– Верно, Ральф, – кивнул я. – До нас, наконец, дошло – если на этой стороне острова шухер, значит, на другой стороне его быть НЕ МОЖЕТ.
Капитан Стив улыбнулся и пожал плечами, словно логика говорила сама за себя.
– А Южная Точка, – продолжил я, – ближнее место на той стороне, где погода совсем другая.
– Айда с нами, Ральф! – предложил Капитан Стив. – Там тихо, как на озере, и места там поистине загадочные.
– Земля По, – сказал я, – безлюдная мотня в океане, в пределах видимости одни скалы на берегу, – я кивнул, как грамотный. – Ты ищешь могилу короля Камехамехи – может, найдешь ее там.
Ральф одарил меня презрительным взглядом, но промолчал. Он уже успел влюбиться в короля Камехамеху – главным образом, из-за того немногого, что он знал о "Законе Весла" – и он был убежден, что наш материал лежит где-то в древних погребальных пещерах возле Города-Заповедника в бухте Килакекуа. Как бы там ни было, это не на море.
– Рыбы нет, – пробрюзжал он. – Ее нет даже в меню. Все, что они подают сегодня – это замороженная кукурузная каша из Тайваня.
– Не переживай, Ральф, – сказал я, – у нас будет навалом свежей рыбы, когда я вернусь с Южной Точки. Как только мы доберемся до тихих вод, я обую море, как никто до меня не обувал.
Теперь меня сверлила глазами невеста. Хуан таращился на потолочный вентилятор, а Капитан Стив оскалился так, будто во всем этом еще оставались крупицы здравого смысла.
В эту секунду мне на плечо опустилась рука.
– Привет, Док. А я-то все думал, куда ты пропал.
Я рывком развернулся на стуле, чтобы увидеть улыбающегося Эккермана. Рука была по-прежнему голубой. Я встал, мы поздоровались, и я представил его сидящим за столом. Всем было начхать. По подсчетам Ральфа, мы уже встретили двоих чудиков, Капитан Стив явно был знаком с Эккерманом, а Лейла посмотрела на его голубую руку и холодно кивнула, словно в помещение ворвался странный и тревожный запах.
Я был рад Эккерману и отвел его в сторону, когда увидел, что он встряхивает торчка-юриста. Мы прошлись по газону, и я протянул ему косяк.
– Слушай, – начал я, – как на счет завтра дернуть на Южную Точку?
– Куда? На Южную Точку?
– Ага, – ответил я. – Только ты, я и Стив. Он говорит, там отменная погода.
Эккерман захохотал:
– Дурдом. Но какого черта, почему бы и нет? Стив – свой чувак. И моряк он классный.
– Вот и славно, – сказал я, – так и поступим. Хотя бы в море сходим.
Он захихикал:
– Ага. Мы СДЕЛАЕМ это.
Эккерман добил косяк и пульнул его в океан.
– Химию я беру на себя, – сказал он, – она может пригодиться.
– Химию?
– Ага, – кивнул он, – у меня есть убойный мескалин. Я его притараню.
– Правильно – хороший резерв на случай, если мы выдохнемся.
Эккерман хлопнул меня по спине, когда вы вернулись к столику.
Читать бесплатно другие книги:
