О пользе лени. Инструкция по продуктивному ничегонеделанию Смарт Эндрю

Глава 4

Рильке и праздно изучаемая жизнь

Есть только одна дорога — вглубь себя.

Райнер М. Рильке

Для своей эпохи Рильке был некстати чуток и хрупок. Начало ХХ века в Европе ознаменовалось рождением современной промышленной экономики и ужасами Первой мировой войны. Капиталистический класс с нараставшей одержимостью следил за временем и всеми средствами стремился увеличить производительность труда на заводах и фабриках. Так появилась на свет индустрия тайм-менеджмента, цепкими щупальцами обвившая сегодня нашу культуру. Часы в кабинетах, в цехах и даже дома впервые стали обыденностью, а рабочих приравняли к бездушным механизмам в системе, заточенной под наращивание прибыли для заправил экономики. На фоне разгула этих мегаломанических идей тонкий мыслитель Рильке жертвовал любовью, семьей и материальными благами — ради поэзии.

Рильке знал, что время, проведенное в бездеятельности, крайне важно для творческого процесса. Он стремился к безделью с радостью — что в нашем до одури работящем и до омерзения распланированном XXI веке звучит дико. Наслаждение праздностью в нашей культуре считается позором, мы боимся, что если не будем вкалывать как проклятые, то не сможем развить заложенные в нас способности: этот страх нам внушают с раннего детства.

Но современная наука о мозге готова доказать, что в действительности верно обратное: наше подлинное «Я» претворяется в жизнь лишь благодаря периодам затишья. Как надеялся Оскар Уайльд в эссе «Душа человека при социализме», «человечество сможет предаваться приятным занятиям или наслаждаться возвышенным досугом, ибо в этом, а не в физическом труде призвание человека: создавать произведения искусства, читать прекрасные книги или просто созерцать мир с восхищением и восторгом»[26].

Недавние исследования показывают, что некоторые виды знания о себе мы получаем лишь в состоянии покоя. Сеть пассивного режима работы мозга включается не только во время отдыха, но и когда мы обращаем внимание на себя и «смотрим внутрь». Мысль начинает бродить без цели, и содержание бессознательного просачивается в сознание. Работа этих мозговых структур помогает понять, что мы думаем о своем социальном окружении и месте в мире, раскрывает нам фантазии о будущем и, конечно, чувства.

Рильке провел большую часть своей взрослой жизни в путешествиях по Европе в поисках идеального места — в физическом и духовном смысле — для написания стихов. Он посетил Россию, где встретился со Львом Толстым, жил в Швеции, Италии, Франции и в итоге осел в Швейцарии. Его поэзия столь высоко ценилась некоторыми меценатами, что они приглашали его жить и работать (или, точнее, не работать) в своих поместьях и замках.

В действительности прошло пятнадцать лет между выходом в свет двух главных книг Рильке: «Новые стихотворения» были опубликованы в 1907 году, а «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею», которые считаются главным достижением его жизни, — в 1922 году. Он писал стихи и в промежутке между этими сборниками, но относился к ним как к «случайным». На создание «Элегий» у него ушло десять лет. Величайшие стихотворения сочинялись внезапно, и он относился к ним как к дару свыше, как к посланию ангелов. Да, Рильке говорил, что писал стихотворения словно под диктовку. Один из его лучших переводчиков, американский поэт Роберт Блай отмечал, что Рильке порой пропускал рифмы, пытаясь поспеть за вдохновением и записать стих целиком.

С точки зрения нейрофизиологии, Рильке учился управлять своим мозгом: срединная префронтальная кора поставляла ему образы и ассоциации из гиппокампа и новой коры, содержание которых редко достигает сознания. В постоянных попытках достичь успеха или просто сохранить рабочее место мы используем зоны мозга, которые обрабатывают информацию о текущих внешних событиях. Эта сеть, направленная на распознавание внешних стимулов, выключает сеть пассивного режима работы мозга и закрывает доступ к ее отделам. Однако мозг постоянно порождает эмоции и отвечает на них, и вся эта душевная энергия должна где-то храниться.

Рильке страдал от приступов депрессии, скорее всего потому, что не щадил себя в неустанных самокопаниях. Он допускал в сознание уродливую сторону своего внутреннего мира, чтобы иметь возможность пристально изучить ее. И здесь проходит тонкая грань между вершиной гениальности и бездной депрессии и безумия: большую часть своей взрослой жизни Рильке провел в безрассудной близости от этой черты.

Ленивый человек не стоит на пути прогресса. Завидев прогресс, несущийся к нему на всех парах, он незамедлительно отходит в сторону.

Кристофер Морли. О лени[27]

Потрясающая способность Рильке проникать в бессознательное и возвращаться к давно забытым сценам и чувствам юности, очевидно, развилась благодаря тому, что поэт часто задействовал сеть пассивного режима работы мозга, предаваясь праздности.

Для многих людей это может оказаться проклятием. В нашем бессознательном довольно вздора, который мы бы предпочли не ворошить. Но что если эти тревожные мысли стучат в наше сознание неспроста? Праздность и безделье невыносимы для трудоголиков именно потому, что работой они заглушают душевную боль.

Когда дети начинают ходить в школу, и даже еще раньше, родители наполняют их жизнь потоком занятости: спортивные, музыкальные школы, курсы китайского языка с погружением в среду, летние лагеря, волонтерская деятельность вроде приготовления бесплатных обедов для бездомных, уроки верховой езды, театральные, математические и прочие научные кружки. Некоторые родители словно втайне боятся, что у детей останется время, чтобы шастать без дела и, собственно, быть детьми. Взрослые вынуждены работать все дольше, порой чтобы просто сохранить прежний доход. И они обрушивают на детей нескончаемый вал занятий, заглаживая вину за свое отсутствие в их жизни.

Мы можем получать отзывы от учителей и тренеров об успехах наших детей, даже ни разу не заглядывая в секции, в которые сами их записали. В конце концов, у нас есть дела поважней, например, работа! Неудивительно, что, по мере того как походы детей друг к другу в гости заменяют игры на улице, уровень детских тревожных и депрессивных заболеваний взмывает вверх, вкупе с детским ожирением.

Современное поколение детей может оказаться первым, имеющим более низкую ожидаемую продолжительность жизни по сравнению с предыдущим. Эпидемиологических и клинических подтверждений этому хоть отбавляй, а первопричина довольно проста: каждый день детям нужно проводить несколько часов на улице — бегать с друзьями, играть, бездельничать, — а у них расписан каждый шаг навязанными родителями заданиями, уроками и походами в гости. Полуфабрикаты заменяют им полноценную еду, видеоигры — внутренний мир, и дети толстеют и грустнеют.

Вы найдете сотни книг и журнальных статей об организации детского времени, которые так и называются: «Организация» (Organization), «Тайм-менеджмент и навыки обучения для детей» (Time Management and Study Skills for Children), «Опоздал, потерял и не подготовился: Руководство для родителей, как помочь своим детям с планированием» (Late, Lost, and Unprepared: A Parents’ Guide to Helping Children with Executive Functioning) и даже «Организуйте этого ребенка!» (Get That Kid Organized!).

Для одержимых достижениями родителей и учащихся, не брезгующих лекарствами с производными амфетамина, найдется довольно горе-врачей, которые пропишут эти средства даже в отсутствие диагностированного синдрома дефицита внимания с гиперактивностью, лишь бы ребята обрели искусственно-острый фокус и сразили всех на выпускных испытаниях. Это тот же допинг, и в нравственном плане такие «специалисты» равны нечистым на руку докторам из профессионального спорта. Я убежден, что именно культура «победы любой ценой» взращивает желание любыми средствами достичь по сути бессмысленных результатов тестов.

Дети, вынужденные с малолетства становиться фармацевтически улучшенными и гиперорганизованными подобиями взрослых, лишены ощущения контроля над своим внутренним миром. А между тем депрессия и тревожность тесно связаны с чувством потери контроля.

Психологический опросник «Шкала внешнего и внутреннего локуса контроля Роттера» давно зарекомендовал себя как надежный инструмент. Если вы набираете баллы, которые соответствуют внутреннему локусу, это значит, что вы чувствуете себя источником контроля над своей жизнью, а если большинство ответов относится к полюсу внешнего контроля, это значит, что, по вашим ощущениям, ваша жизнь контролируется кем-то или чем-то извне.

Ряд исследований показал, что чем сильней выражен внутренний локус контроля, тем менее человек склонен к депрессиям и тревожности. Когда исследователи обработали данные по Шкале Роттера за 42-летний период, с 1960 по 2002 год, они обнаружили, что среднестатистический молодой человек из 2002 года был более склонен приписывать контроль над своей жизнью внешним силам, чем 80 % молодых людей из 1960-х.

В 2010 году в журнале Newsweek вышла статья, посвященная так называемому «творческому кризису», не получившая достаточного внимания. В статье сообщалось, что с 1990-х годов количество баллов, набранных детьми в психологических тестах на креативность, неуклонно снижается.

И это при том, что коэффициент интеллекта (IQ) продолжает расти. Проанализировав результаты около трех тысяч детей и взрослых, Кинг Хи Ким, исследователь из Колледжа Вильгельма и Марии, обнаружил, что снижение креативности происходит как раз в том возрасте, когда, по идее, она должна бить ключом: с детского сада по шестой класс. Жизнь детей все больше регламентируется, их все чаще «измеряют» контрольными и проверочными работами, натаскивают на достижения, экипируют всевозможными гаджетами, — неудивительно, что их творческий настрой испаряется.

Рильке сравнивал школу с тюрьмой. Современные родители стали одержимы развивающими методиками, которые якобы призваны улучшить успеваемость детей еще до начала школы. Успех, по их мнению, измеряется в оценках, будущей зарплате и наградах.

В стихотворении «Воображаемый жизненный путь» (Imaginaerer Lebenslauf) Рильке описывает ужасы начала школьного обучения. Лично я первый день в школе проплакал, стоя в шеренге других столь же «счастливых» детей, когда мама оставила меня у входа:

Забавно, но в культуре, одержимой оптимизацией детского развития, обнаруживается все больше подтверждений тому, что отсутствие налагаемых извне целей играет решающую роль в развитии мозга.

Из-за постоянных внешних требований и занятий, в которых дети вынуждены принимать участие, а также из-за бесчисленных часов, проведенных за электронными приборами, у наших чад остается все меньше времени на самонаблюдение, осмысление социальных событий и эмоциональных откликов, на рефлексию.

Более того, у детей, как и у многих взрослых, может развиться неприятие праздности. И тогда, оставшись наедине с собой, они испытывают чувство, которое возникает у курильщика, тоскующего по сигарете: суетливое отчаяние. Ребенок ищет внешнюю стимуляцию в электронных приборах, в одобрении учителей и других взрослых.

В недавней статье «Отдых — не безделка: влияние сети пассивного режима работы мозга на развитие и образование человека» (Rest is Not Idleness: Implications of the Brain’s Default Mode for Human Development and Education) психологи Мэри Хелен Иммордино-Янг, Джоанна Кристодулу и Ванесса Сингх предположили, что погружения в мечты и прочие состояния, сопровождаемые рассеянностью, играют важнейшую роль в развитии социальных навыков.

Авторы проанализировали исследования сети пассивного режима работы мозга за последние десять лет и обсудили влияние этой структуры на раннее развитие и обучение человека. Они утверждают, что, если жизнь ребенка наполнена «систематически высокими требованиями удерживать внимание на внешних объектах», у него будет нарушено развитие способности к рефлексии, к осмыслению опыта и формированию связей между воспоминаниями и текущими событиями. Детскому мозгу нужно время, чтобы осмыслить события дня, увязать их между собой и вписать в более широкий внутренний контекст, в собственную формирующуюся личность.

Этот процесс осуществляется лишь в праздности. Детям каждый день нужно подолгу отключаться от внешнего мира с его требованиями и ожиданиями. Возможно, для укрепления душевного здоровья почти все детство должно быть отдано мечтам, бесцельным играм и беспечной радости.

В одном из «Писем к молодому поэту» Рильке замечает: «Чем тише, терпеливее и откровеннее мы в часы нашей печали, тем неуклоннее и глубже входит в нас новое, тем прочнее мы его завоевываем, тем более становится оно нашей судьбой, и мы в какой-нибудь отдаленный день, когда оно “совершится” (т. е. от нас перейдет к другим людям), будем чувствовать себя родственнее и ближе ему»[29].

Иммордино-Янг и ее коллеги пишут, что навыки «конструктивной внутренней рефлексии» благотворно сказываются на эмоциональной компетентности детей и их общем самочувствии. А когда внимание ребенка весь день направлено вовне, его способность понимать, «какое значение все это имеет для мира в целом и для моей жизни в частности», ослабевает.

Так же, как мускулам нужно время, чтобы восстановиться после тренировки, мозгу требуется передышка, чтобы прийти в себя после контактов с внешним миром. Например, исследования показывают, что молодые люди, которые часто обмениваются текстовыми сообщениями, набирают меньше баллов в тестах, измеряющих нравственную рефлексию. Возможно, это происходит потому, что при каждом новом послании включается сеть целевой активности, которая подавляет сеть пассивного режима работы мозга. Мы начинаем больше идентифицироваться с телефоном в кармане, чем с разумом в собственной голове.

Очевидно, что отдаленная цель родителей, ориентированных на сверхдостижения (Overachievement Oriented Parenting), — протолкнуть чадо в лучший университет[30]. Это главный символ престижа в Соединенных Штатах. И там студенты погружаются в мир безумной активности и деловитости, подобных которым они еще не знали. В недавней статье Крейга Ламберта в Harvard Magazine о «старшекурсниках-супергероях» одна из студенток призналась: «Учиться здесь — как осмелиться переплыть бассейн, не дыша. Каждый заплыв — семестр. Но я хочу сделать все, что от меня зависит». Разумеется, она совершенно измотала себя. Ее усталость имеет несколько уровней: сперва возникает «чувство отупения, как будто ты все время пьяна и не вполне понимаешь, что происходит». Потом, как она говорит, «есть особый уровень усталости, когда чувствуешь, будто в голове ничего нет. Последние четыре недели было именно так. И еще я часто болею». Частые болезни — признак того, что человек действительно доводит себя до ручки. Если вы часто болеете, это значит, что вы не справляетесь.

Другой студент из Гарварда, попавший в статью, удивляется, как мало интересных обсуждений происходит за пределами аудиторий. Видимо, когда впереди не маячит очевидная формальная выгода в виде «галочки» или оценки, умные разговоры бессмысленны. Собственные интересы в науке, которые выходят за рамки курсовых, попадают в категорию «самостоятельное изучение» (есть такая строчка в научной биографии), однако на деле это почти для всех оказывается лишь виньеткой. Студенты очень боятся, что их попросят «объяснить» пропуски в резюме.

Большинство таких студиозусов, похоже, понятия не имеют о том, что такое праздность, и уж тем более как ею наслаждаться. Они не видят ценности в том, чтобы провести несколько часов в кафе с друзьями, обсуждая французский кинематограф. Но по иронии судьбы большинство людей, которых они изучают в Гарварде, были виртуозами праздности.

Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар часами просиживали в кафе, споря друг с другом и с любым, кто решал к ним присоединиться. Эти бурные дискуссии часто служили отправной точкой для создания великих произведений. Но у студентов с безупречными зачетками и тысячами часов скрупулезно распланированных дополнительных занятий время с малолетства структурировано в соответствии с важными задачами, отвечающими их далекоидущим целям.

Современное поколение студентов в элитных университетах готовят, организуют, натаскивают и направляют, не оставляя им времени задуматься о своих подлинных интересах. Более того, в статье отмечено, что, когда администрация Гарварда планирует недостаточно мероприятий для досуга, студенты и их родители начинают нервничать.

Эта безумная, непрекращающаяся активность подавляет деятельность самой важной нервной сети мозга. А мы также знаем, что депрессия и тревожность связаны с аномальной работой сети состояния покоя. Пока еще не сделано крупного исследования, объединяющего эти проблемы, но я убежден, что вполне возможно доказать: то, что мы воспитываем детей гиперсоревновательными трудягами, в будущем ударит по их душевному и физическому здоровью.

Стиль воспитания, ориентированный на сверхдостижения, уже делает наших детей менее творческими, менее общительными и потенциально — менее нравственными. Праздность, особенно в детстве, может оказаться именно тем, что превращает нас в нравственных и социальных существ. Чему мы можем научиться у Рильке и Ньютона, двух ярких личностей в науке и литературе? Оба они жертвовали личной жизнью и зачастую благополучием ради достижения некой высшей цели. В итоге Ньютон преобразил математику и естественные науки так, что мы до сих пор, три века спустя, ощущаем его влияние. Безусловно, Исаак Ньютон обладал уникальным даром — он видел связи между физическими и математическими явлениями, которые немногие люди его времени (да и сегодня тоже) были способны уловить. Рильке же стремился как можно глубже погрузиться в свое бессознательное и открыть истинную природу человека.

В истерической гонке за деньгами и статусом, в состязаниях за рабочие места, которых вечно не хватает, в интригах ради повышения по службе, в попытках слепить из детей гениев в спорте и учебе, распланировать жизнь до секунды мы подавляем естественную способность мозга осмысливать происходящее. А ведь именно эта поразительная способность лежит в основе настоящего и глубокого творчества. Нам становится все очевидней, что этот процесс невозможен без пребывания мозга в состоянии покоя.

И если бы Рильке или Ньютон жили сегодня, их вклад в науку и искусство оказался бы под угрозой из-за современных нормативов продуктивности.

Глава 5

Вы — самоорганизующаяся система

Самоорганизация — это появление структуры или порядка, не навязанного извне.

Фрэнсис Хейлиген[31]

…я… скоро понял, что в серьезных делах командованием и дисциплиной немногого достигнешь.

Петр Кропоткин[32]

Идея самоорганизации противоречит механистическому пониманию причинности. Здравый смысл говорит нам: порядок привносится извне некой разумной силой, он не может возникнуть спонтанно. Но это не так.

В природе адаптивная самоорганизация — скорее правило, нежели исключение. Достижения науки и техники убеждают нас, что крайне трудно и даже невозможно контролировать самоорганизующиеся системы. Наука делает отважные попытки управлять такими явлениями, как погода, эпилептические припадки или спонтанные социальные явления, но все они пока тщетны.

Мы вполне успешно можем описывать и предсказывать погоду, мозг и социальные сообщества. И все же у нас не получается объяснить их. Так почему на протяжении истории правителям, начальникам, руководителям, капиталистам и гуру тайм-менеджмента не удается контролировать самые сложные самоорганизующиеся системы в мире?

Многие ученые даже экономику рассматривают как самоорганизующуюся систему. Однако мы увидим, что, будучи загнанными в состояния «критичности», эти системы распадаются или полностью меняют стиль взаимодействия со средой.

Чем бы ни являлась система — отдельным человеком, целым обществом или климатом, — для стабильности ей необходимо оставаться в определенных рамках. Поэтому людям так нужна праздность: она позволяет им возвращаться к так называемой «стабильной динамике».

Как утверждают польские физики Ярослав Квапень и Станислав Дрождж, сложная самоорганизующаяся система «строится из большого числа нелинейных взаимодействующих элементов, которые проявляют коллективное поведение и могут с легкостью менять внутреннюю структуру и стили деятельности благодаря обмену энергией или информацией со средой»[33]. Примеры таких типов систем — перемещающиеся воздушные массы, турбулентность, фрактальная размерность береговых линий и, разумеется, мозг.

К сожалению, в литературе, обучающей руководить организациями, науку о сложных системах часто используют для рецептов коммерческого успеха. Но, как ни странно, еще никто не предложил взять за образец для подражания самоорганизующуюся активность мозга, а ведь она лучше отражает его внутреннее строение и динамику работы, чем структуры, налагаемые на жизнь извне.

Самоорганизация — признак сложности. Ее второе имя — эмерджентность[34], так как крайне сложное поведение системы в целом отлично от поведения ее составных частей и возникает из их взаимодействия. Самый яркий и очевидный пример — колония муравьев. В книге «Суперорганизм» (Superorganism) Э. Уилсон описывает эти удивительные сообщества. Дело в том, что, хотя колония и состоит из тысяч и даже миллионов насекомых, она адаптируется и ведет себя как единое существо.

Муравьи — один из самых процветающих видов на планете. Считается, что число живущих в наши дни муравьев составляет примерно десять миллионов миллиардов особей. А учитывая, что человек весит в один или два миллиона раз больше этой букашки, наши общие биомассы примерно равны.

Колониям муравьев доступны весьма сложные типы поведения. Например, они способны обучаться. Колония быстро находит лучший путь к источнику пищи, подходящее место для муравьиного «кладбища» и даже приноравливается регулировать внутреннюю температуру гнезда. И хотя каждый муравей все-таки обладает крошечным мозгом, сам по себе он понятия не имеет, что творит. Как же из миллионов глупых насекомых, занятых каждый своим делом, возникает поразительно сложно организованное поведение муравьиных колоний? Особенно если учесть, что в колонии нет правящей элиты.

Отдельный муравей, будь то рабочий, самец или солдат, сам по себе руководствуется набором очень простых правил. Эти поведенческие алгоритмы наследуются генетически. Например, встретив собрата, муравей шевелит возле него усиками и выбирает: если объект пахнет, как он сам, идет за ним, а если иначе — пытается убить. Порой муравьи следуют друг за другом на верную гибель, и это явление получило название «муравьиная спираль смерти».

Еще они передают информацию с помощью химических меток. Следуя за собратьями, они способны учуять тропу, которой те шли, а потому знают, в какую сторону повернуть. Муравьи-добытчики, когда находят источник пищи, выделяют особый секрет, призывая остальных. И вскоре колонна рабочих направляется к еде.

Так данные о местоположении пищи быстро распространяются в колонии. И у каждого муравья есть несколько правил, условия применения которых диктуют ему органы чувств. Когда миллионы муравьев взаимодействуют между собой, возникает единый организм. Например, множество муравьев жертвуют своими жизнями ради защиты сообщества. Адаптивное знание вырабатывается колонией в целом — она обладает качествами, которых нет у ее особей.

Представьте футбольную команду: она тоже имеет характеристики, которых нет ни у одного из ее одиннадцати игроков. Определенные виды поведения можно наблюдать только на уровне целой колонии. Если мы исследуем отдельного муравья, то обнаружим довольно простое существо, способное лишь к принятию быстрых решений. В каждом муравье заложено ограниченное число действий в зависимости от контекста (искать и приносить еду, следовать за другими муравьями или нападать на них), а вся колония обучается поиску лучшего маршрута к источнику пищи, может строить огромные сети туннелей и гнезд и даже растить грибы в сложных подземных садах.

И муравьиные колонии, и мозг являются примерами систем, спонтанно возникающих из бескрайнего океана случайно взаимодействующих элементов. Когда у вас есть миллионы простых муравьев, подчиняющихся всего нескольким правилам, возможные исходы их взаимодействий бессчетны.

Вообще, даже один «компьютерный» муравей, следующий лишь двум правилам, выглядит со стороны сложной динамической системой. В информатике есть знаменитая модель клеточного автомата — муравей Лэнгтона (Langton’s ant). Представьте муравья по имени Лэнгтон, случайным образом бегающего по полю черно-белых квадратов. У Лэнгтона только два правила: 1) попадая на белый квадрат, менять его цвет на черный, поворачивать на 90 градусов вправо и шагать на следующую клетку; 2) попадая на черный квадрат, менять его цвет на белый, поворачивать на 90 градусов влево и делать шаг вперед. Как бы вы ни раскрашивали поле перед началом игры, где-то спустя десять тысяч шагов Лэнгтон совершает дорожку из ста четырех па, которую повторяет до бесконечности[35].

То есть независимо от начальных условий Лэнгтон приходит к этому сложному узору. И это лишь один муравей, который руководствуется всего двумя правилами. Модель помогает нам понять, как строится поведение муравьиных сообществ в реальном мире. Особенно интригующий пример самоорганизующегося поведения колонии можно наблюдать у тропических муравьев-кочевников Нового Света.

Днем колония отдыхает (даже муравьям знакома праздность!) и не тратит времени и сил на постройку гнезд. Вместо этого муравьи разбивают «походный лагерь» — делают гнездо-бивуак, собственными телами закрывая царицу и молодняк от опасностей. Муравьи сплетаются телами и создают некое подобие палатки — и никто ими при этом не командует.

Муравьи регулируют температуру и влажность в укрытии, меняя форму и положение бивуака. Чтобы добыть пищу, колонна из сотен тысяч муравьев выходит из укрытия, хватает все, что движется, и возвращается в колонию, действуя как единый организм, который протягивает за едой руку. Ночью бивуак исчезает — колония движется дальше.

Важно понимать, что отдельный муравей понятия не имеет, что является частью бивуака, и уж тем более — частью колонии. Он сцепляется с соседями просто потому, что время суток, температура и прочие стимулы среды превысили порог чувствительности и запустили правило «хватайся за соседа».

Точно так же отдельные нейроны в мозге сами по себе не знают, что являются его частью или частью некоего «я». Наше сознание очень напоминает бивуак муравьев-кочевников. Многие века философы полагали, что где-то в наших головах живет маленький человечек, Гомункулус, который управляет мозгом. Потом ученые долго считали, что существует особый участок мозга, командно-контрольный центр, диктующий мозгу, что делать.

Но нейрофизиологи выяснили, что такого контрольного центра в мозге нет. Есть крупные узлы мозговых сетей, деятельность которых важнее «периферической» активности, но нет какого-то одного центра, который диктовал бы поведение. Наш мозг скорее похож на колонию муравьев: работа миллиардов нейронов порождает ощущение «я» без какого-либо внешнего или внутреннего воздействия. Иными словами, мы — эмерджентный самоорганизующийся феномен.

Нейроны, как муравьи, следуют алгоритмам и принимают бинарные решения, руководствуясь получаемыми сигналами. Когда входящие сигналы преодолевают в нейроне заданный электрохимический порог, а клетка при этом находится в частичной синхронии с соседями, она отвечает потенциалом действия, который передается нейронам поблизости. В зависимости от контекста, те несут сигнал дальше или, наоборот, прерывают цепь. Невероятно сложная организация возникает из взаимодействия миллиардов мелких и простых элементов.

Общение миллиардов отдельных нейронов, объединенных триллионами связей, дает нам возможность бесконечного творчества. Потому и колония муравьев гораздо более изобретательна и адаптивна по сравнению с отдельной букашкой. Разумеется, сравнение муравьев и людей на этом заканчивается. Как я уже говорил, аналогия работает лишь на уровне нервных клеток мозга. Человек не равен муравью — рабочему, самцу или солдату. Число поведенческих алгоритмов человека неизвестно и потенциально бесконечно.

Мы можем осознавать правила, которым следуем, и обладаем свободой выбора. И, самое главное, можем создавать новые правила. Но есть один важный аспект, в котором наш мозг и муравьиная колония очень похожи: сложные самоорганизующиеся системы привыкают к определенным условиям. Когда эти условия сильно искажаются (например, меняется климат), колонии погибают. Поскольку отдельные муравьи обладают весьма низкой степенью свободы в своем поведении, их коллективная деятельность гармонирует со средой. Нервные клетки тоже мирно уживаются в черепной коробке. Но, в отличие от муравья, человеческий мозг имеет потенциально бесконечное число степеней свободы. Это подарило нам уникальный разум и способность к творчеству. Это же мешает нам наслаждаться рабством — в отличие от муравьев.

Бертран Рассел писал, что «работа бывает двух типов: первый, изменение положения материи на земной поверхности или вблизи нее относительно другой такой материи; второй, повеление другим выполнить это». Он также заметил, что первый тип малоприятен и плохо оплачивается, а второй — приятен и оплачивается высоко[36].

Глава 6

Революция или самоубийство

Работникам Foxconn разрешается выбрасываться из окон, лишь бы не «доставлять хлопот».

Работник Foxconn

Специализация — для насекомых.

Барт Коско, профессор Университета Южной Калифорнии, автор книги «Шум»[37]

И советская коллективизация 30-х годов прошлого века, и развитие сельского хозяйства в английских колониях Северной Америки были попытками создать иерархическую общественную структуру в интересах правящей верхушки. Узкие группы влиятельных людей в обеих странах жаждали символической или экономической власти и для достижения своих целей внедряли в общества систему авторитарного строя.

Люди не участвовали в этих программах добровольно — приходилось угрожать им жестокими наказаниями и постоянно следить, чтобы они продолжали работать.

Природа часто сопротивляется попыткам ею управлять. Например, «научное лесоводство» было изобретено в XVIII веке в Германии для контроля над непослушными естественными лесами. Бюрократы от государства желали получать больше прибыли с определенных деревьев, которые были редки в обычных лесах. А еще они хотели точно знать заранее, сколько древесины, какого сорта и качества получат на выходе.

Антрополог Джеймс Скотт описывает зарождение научного лесоводства в знаменитой книге «Благими намерениями государства»[38]. Ученые-лесоводы заменили сложные экосистемы естественных лесов упрощенными «научными» лесами для выращивания прибыльных сортов древесины. Они сажали лес словно по сетке Excel: ряд за рядом аккуратно воткнутых деревьев одного вида. Монокультура. В первом поколении все сработало превосходно: доходность выросла, древесину было легко собрать, и бюрократы смогли оперативно подсчитать деревья, чтобы составить прогнозы на будущее.

Разумеется, лес взбунтовался. В следующем поколении доходность некоторых видов деревьев сократилась до 30 %. Растерянные немцы придумали для этого новое слово: Waldsterben (смерть леса). Дело в том, что монокультурные посадки необратимо изменили круговорот питательных веществ в почве. Некоторые леса погибли на корню. «Научное лесоводство» потерпело крах из-за полной научной безграмотности.

Леса — тоже самоорганизующиеся системы. Их здоровье поддерживается крайне сложным взаимодействием разных типов почв, животных, насекомых (в том числе муравьев), трав, грибов, деревьев и погоды. Научное лесоводство сломало эту тонко сбалансированную и гармоничную систему единообразием и нацеленностью на «продуктивность». Думаете, принципы «научного лесоводства» отправились в топку истории? Возьмем Apple. Полагаете, Apple, самая дорогая компания в мире, создавшая самые навороченные цифровые приборы, известные человечеству, избегает устаревших принципов немецкого научного лесоводства?

Вы наверняка слышали об ужасных условиях труда на китайских заводах, которые производят почти всю нашу электронику. Возможно, ваше мимолетное беспокойство приглушили недавние заявления этих заводов, что они стараются облегчить труд своих рабочих. Продукция Apple изготавливается тайваньской компанией Foxconn в Китае. Foxconn гордится тем, что применяет к миллионам сотрудников методы так называемого «научного управления».

Причина всегда одна и та же: узкому кругу влиятельных людей хочется контролировать по определению неконтролируемые системы, чтобы заставить их делать то, что они в обычном состоянии делать не будут. Эти краткосрочные решения всегда встречают как откровение. И они дают сказочно прекрасные краткосрочные результаты.

Но и леса, и люди — самоорганизующиеся системы, и их нельзя контролировать извне. Тот, кто принуждает их подавлять естественные колебания и сложности во имя продуктивности, всегда получает революцию, кризис или крах. В случае с лесом немцы получили Waldsterben. А люди могут ответить самоубийством. Можно развалить корпорацию или целую промышленную отрасль.

Подход Foxconn к управлению крайне прост: пусть каждый человек совершает очень мелкое монотонное действие, не требующее особых раздумий или навыков. Такое разделение труда действует в муравьиных колониях, потому что сами по себе муравьи — относительно простые существа и генетически запрограммированы, не задумываясь, выполнять конкретные задачи.

А вот люди отвратительно справляются со специализацией. Поэтому любая попытка превратить их в работающих на благо толстосумов насекомых оборачивается для них пыткой. Терри Гоу, генеральный директор Foxconn, признает это, заявляя, что люди, которые хотят повышения, должны запомнить: «Страдание — брат-близнец роста».

В выдающемся исследовании недавней эпидемии самоубийств у поставщика Apple Пун Нгай и Дженни Чань описывают судьбу семнадцатилетней работницы Тянь У, которая 17 марта 2010 года выпрыгнула с четвертого этажа общежития[39]. Незадолго до этого Тянь переехала из деревни в провинции Хубэй в Лунхуа, чтобы работать на заводе Foxconn. До так называемого «происшествия» ее описывали как беззаботную девушку, любящую цветы.

Поработав в Foxconn 37 дней, она попыталась покончить с собой. В отличие от четырнадцати ее коллег, которые совершили самоубийства в 2010 году, Тянь выжила. Но, скорее всего, она будет прикована к инвалидной коляске до конца жизни.

Заводы Foxconn работают круглосуточно, а работникам навязываются сверхурочные. Людей селят в общежития с вооруженной охраной, а комнаты так малы, что личного пространства в них практически не существует. Жильцов распределяют по комнатам случайным образом, что ослабляет существующие социальные связи и мешает людям объединяться. Гостям нельзя оставаться на ночь. Вся жизнь сотрудника Foxconn посвящена производству дешевой электроники, в основном для потребления на Западе.

Недавно общественность надавила на Apple и другие похожие компании, пытаясь выяснить их отношения с китайскими поставщиками вроде Foxconn. Однако я полагаю, что именно труд как таковой доводит людей до самоубийства. Работа в Foxconn — тайм-менеджмент, доведенный до логического предела. Расписание требует, чтобы водные процедуры, принятие пищи и сон вписывались в график для увеличения эффективности посменной работы.

Мы на Западе гордимся своей новой экономикой, основанной на мобильности, и информационной революцией. Мы считаем промышленное производство примитивным пережитком XX века, словно мы освободились от неприглядного и немодного фабричного труда. Мы все заблуждаемся. По сути, Foxconn — крупнейший частный работодатель во всем Китае. В компании трудится 1,4 миллиона человек, а на одном лишь заводе работают 400 000. 400 000 — население Миннеаполиса — только на одном заводе.

Ассоциация справедливого труда недавно провела расследование в Foxconn и пришла к выводу: «На заводах нарушались законы и правила, касающиеся часов работы, незапланированные переработки не учитывались и не оплачивались, стажерам позволялось работать сверхурочно, что противоречит китайскому законодательству, а в периоды максимальной нагрузки работники трудились более семи дней подряд без выходных. Кроме того, расследование зафиксировало множество недочетов, касающихся здоровья и безопасности трудящихся, и обнаружило, что, хотя в компании существует профсоюз с коллективным трудовым договором, он не соответствует международным и национальным стандартам».

Работник Foxconn признается: «На нас все время кричат. Здесь очень тяжело. Мы увязли в “концлагере” трудовой дисциплины — Foxconn управляет нами, требуя постоянного и абсолютного повиновения! Неужели мы должны жертвовать человеческим достоинством ради производительности?» В этих жестоких условиях исследование Пун Нгай обнаружило мелкие очаги сопротивления: кражи продукции, снижение темпов работы, задержки, мелкие забастовки, а порой даже саботаж, который действительно замедлял производство.

И, конечно, самоубийства — последняя возможность людей обрести контроль над собственной жизнью. Система — в данном случае разум работника — пытается внести разнообразие в свое существование через кражу и саботаж, чтобы обрести стабильность, в которой внутренняя динамика уравновешивается со средой.

Сложные системы существуют на грани порядка и беспорядка — это так называемая «самоорганизующаяся критичность», которая позволяет системам адаптироваться к новым условиям. На грани хаоса системы быстро меняют внутреннюю структуру, пока не обретут стабильное состояние. Но у этой адаптивности есть предел, и он нелинеен. Системы могут достичь порога, после которого полностью и неизбежно распадаются. Яркий пример — таяние ледников. Они выдерживают определенный уровень потепления, но когда таяние достигает критического уровня (хорошее выражение — «последняя капля»), ледник исчезает, даже если температура вновь падает.

Часто для объяснения, как самоорганизующиеся системы балансируют на грани порядка и беспорядка и что такое нелинейный порог, в пример приводят кучу песка. Представьте ровную поверхность, на которую вы с постоянной скоростью сыплете песок. Песчинки падают случайно, формируется горка. Сначала горка мала, и ее склоны очень пологи. Вы добавляете песок, и горка растет в высоту.

В определенный момент склоны становятся достаточно покатыми для возникновения мелких обвалов. Со временем угол склона и частота обвалов создают баланс, который поддерживает форму кучи. Он основан на том, что свободное распределение песка, сбегающего с кучи, компенсируется новым песком, который сыплется сверху. Но если продолжать добавлять песок, склоны станут настолько крутыми, что одной песчинки хватит для огромной лавины, которая сровняет всю кучу с землей.

Непрерывная работа стала новым знаком почета в среде «цифровых» профессионалов. Мы расхаживаем, вцепившись в свои гаджеты, пытаясь использовать их преимущества по полной. Стремление подчинить свою жизнь работе при помощи приложений и календарей происходит из глубокого невежества и нежелания понимать, как в действительности функционирует мозг. Мы отказываемся признавать, что мозг уже является чудом сложной организации.

Альберт Эйнштейн в незаслуженно малоизвестном эссе «Почему социализм?» писал: «Если мы спросим себя, как должны быть изменены структура общества и культура человека для того, чтобы сделать человеческую жизнь как можно более удовлетворяющей, нам следует постоянно помнить, что существуют определенные условия, которые мы не можем изменить. Как уже было сказано, биологическая природа человека не может быть подвергнута изменениям»[40].

Хотя наши представления о «биологической природе человека» постоянно уточняются, Эйнштейн был прав — у мозга есть ограничения. Наша жизнь стала легче, но мы с китайскими рабочими просто расположены по разным краям спектра. Цена достижений одинакова для всех. Сейчас в информационных компаниях появилась мода на «горизонтальную» организацию. Однако чем менее очевидна иерархия, тем больше ответственности приходится на каждого работника. Граница между личной жизнью и работой стирается по мере того, как каждому раздается бесконечный список задач.

Мобильные устройства круглосуточно, семь дней в неделю обеспечивают нас уведомлениями о работе. Физически не осталось таких мест, где мы не можем работать. Разум никогда по-настоящему не отдыхает. Современный информационный работник всегда на посту. С точки зрения капиталистических инвесторов, страх проиграть в бесконечном состязании эффективней довлеющих над работниками начальников и надсмотрщиков. Одержимость работой — разновидность внешне навязанного порядка, будь то расписание, список дел, рабочий процесс, бессодержательные проекты и техники управления временем или требования заказчика, который хотел получить желаемое еще полгода назад.

На другом полюсе находятся работники вроде Тянь У с китайского завода Foxconn. Наша цифровая мобильность порой стоит им жизни. Анархист Михаил Бакунин писал: «Я становлюсь истинно свободным лишь благодаря свободе других»[41]. Он имел в виду, что, пока кто-то порабощен, ни один из нас не свободен по-настоящему.

В «Богатстве наций» Адам Смит писал: «За напряженным трудом, умственным или физическим, продолжающимся подряд несколько дней, у большинства людей, естественно, следует сильная, почти непреодолимая потребность в отдыхе, от которого удержать может только сила или острая нужда. Это естественная потребность, которая требует удовлетворения иной раз в виде простого отдыха, а иногда и в виде развлечений. Последствия неудовлетворения этой потребности часто опасны, а иногда губительны, они почти всегда, раньше или позже, вызывают специфическую профессиональную болезнь. Если бы хозяева прислушивались всегда к велениям разума и человечности, они часто имели бы основания скорее умерять, чем возбуждать усердие многих из своих рабочих»[42].

Мы должны спросить себя, зачем и для кого мы столько работаем? Вспомните, в мозге сто миллиардов нейронов, соединенных двумястами триллионами синапсов. Его деятельность регулируется удивительным оркестром электрической активности, синхронизирующей и десинхронизирующей отдельные нейроны и целые области мозга для создания сложной гармонии, которая позволяет нам быть людьми.

Основной посыл идеи продуктивности и управления временем заключается в том, что естественный способ работы человека должен быть подавлен ради порядка и результата. Например, стратегия продуктивности специалиста по тайм-менеджменту Дэвида Аллена — стирать из головы лишние мысли. Он советует добавлять их в (предпочтительно) автоматические списки дел вроде бесчисленных приложений iPhone. Поручения, ответы на электронные письма, требующие оплаты счета, отчеты, проверка оборудования, стратегические маркетинговые планы для синхрофазотрирования — все, с чем приходится сталкиваться в течение суматошного дня. Когда вы выпишете все эти задачи, они перестанут занимать место в памяти, и вы с меньшей вероятностью забудете о них, а значит, и волноваться не о чем.

Но нигде в наставлениях, как «стать кудесником продуктивности», Аллен не допускает, что раз день нельзя прожить без мнемонических приемов и цифровой гимнастики, то задач слишком много. А я уже говорил, что возможности мозга не безграничны. Современная наука о мозге утверждает, что каждый из нас обладает уникальной структурой, которую мы должны научиться понимать не только через деятельность, но и через праздность.

Эта уникальность нас объединяет. Осознание общих качеств: самоорганизации, сложности и нелинейности — должно освободить нас и успокоить. Именно путем самоорганизации наш мозг обрабатывает информацию. Наша вегетативная нервная система также является нелинейной и динамической. Способность нашего сердца гибко отвечать на изменения активности защищает нас от инсультов и инфарктов. Сниженная вариабельность сердечного ритма надежно предсказывает сердечно-сосудистые заболевания.

Более того, оказывается, что отделы сети пассивного режима работы мозга тесно связаны с регуляцией вариативности сердечных ритмов. Передняя поясная кора играет важную роль в снижении стресса и сердечных нагрузок. Праздность позволяет передней поясной коре и вегетативной нервной системе найти стабильную и гибкую динамику. Стресс снижает вариабельность сердечного ритма: высокий уровень тревожности вынуждает сердце быть вечно настороже, что не может продолжаться бесконечно.

Крайний пример нарушения этой системы — посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Люди с ПТСР вечно «бдят», они неспособны расслабиться из страха, что с ними вновь случится что-то ужасное. Соответственно, их сердце постоянно готово «принять бой», что снижает вариабельность его ритма. Хроническую переработку можно рассматривать как мягкую форму ПТСР.

Как писал Эйнштейн, нам всем нужна свобода — чтобы наши собственные порядок и структура могли проявляться естественно и чтобы мы проводили дни как пожелаем. Никто не любит работать на других. А постоянная безумная занятость не только вредна, но и мешает человеку раскрыться в его первоначальном замысле.

Глава 7

Сигнал и есть «шум»

Он бродил туда-сюда по тропе… и вдруг остановился как вкопанный: ему почудился голос, зовущий его сквозь завывания ветра.

Дональд Прейтер. Звенящее стекло: жизнь Райнера Марии Рильке

В 1912 году Рильке гостил в итальянском замке Дуино, принадлежавшем чешской княгине. Поэт уже длительное время пребывал в глубоком творческом кризисе. Он только учился слушать свое бессознательное, ожидая от жизни, как он говорил, нового «витка».

Замок стоял на вершине отвесной скалы, а внизу бушевало море. Прошло несколько лет с тех пор, как он написал последние значимые стихи. Однажды утром он получил оскорбительное и претенциозное деловое письмо. Раздраженный, поэт решил прогуляться между двумя крепостными башнями замка, соединенными над обрывом тропой. Дул сильный адриатический ветер, в Италии его называют bora.

Дональд Прейтер описывает это так: сквозь рев ветра Рильке услышал голос. То, что он сказал, стало самой известной строчкой «Первой дуинской элегии»: Wer, wenn ich schriee, hrte mich denn aus der Engel Ordnungen?

Ветер ли «говорил» с Рильке в тот день возле замка? Рискну предположить, что внезапно войти в состояние повышенной осознанности поэту помог механизм «стохастического резонанса».

Стохастическим резонансом называют любое явление, при котором шум, внешний или внутренний, повышает результативность ответа нелинейной системы. Шум помогает нелинейным динамическим системам — например, мозгу — работать более упорядоченно. Он усиливает слабые внутренние или внешние сигналы настолько, что органам чувств или сознанию удается распознать их. Шум и стохастический резонанс необходимы сознанию.

Возможно, тем утром на тропе возле замка порывы ветра усилили слабый сигнал, отдаленную мысль Рильке: «Кто бы мой крик одинокий услышал?»

Рильке записал эту строчку в блокнот, который всегда носил при себе, и вернулся в комнату. К вечеру первая элегия была готова. Он работал яростно, стремясь запечатлеть весь поток слов, наполнявший теперь его сознание; словно у него в голове прорвало плотину.

Мы почти всегда считаем, что шум вреден. Что он мешает. Досаждает. Его избыток может привести к глухоте. Инженеры-электрики стремятся избавиться от шума в проектируемых системах, начиная с изобретения телефона и компьютера. Изготовители реактивных двигателей сегодня вынуждены подчиняться строгим предписаниям о допустимом уровне шума возле аэропортов. Современные гражданские самолеты примерно вполовину тише тех, что были разработаны всего двадцать лет назад.

Нейт Сильвер в замечательной книге «Сигнал и шум» (The Signal and the Noise) пишет: «Сигнал — это истина. Шум — то, что отвлекает нас от истины». И хотя определения, данные Сильвером, отражают наши обыденные представления, в действительности очень часто уместный уровень шума усиливает сигнал.

Учитывая постоянное присутствие шума в мозге и во внешнем мире, неудивительно, что эволюция наделила биологические системы способностью использовать шум для нахождения сигнала. По сути, без элемента случайности мозг не мог бы функционировать.

Человеческий мозг хорош тем, что в процессе эволюции он научился распознавать сигналы и подлинную информацию без особых усилий с нашей стороны. Да и вообще, он лучше определяет истину, когда мы бездействуем.

За последние 30 лет стохастический резонанс (СР) стал важной областью исследований. И вот оно, откровение: в нелинейных системах добавление оптимального уровня шума увеличивает долю сигнала в пропорции сигнал-шум. Иными словами, подавая шум вместе со слабым сигналом, мы усиливаем сигнал.

Итальянский физик из Международного института климатологии НАТО Роберто Бенци ввел понятие СР в начале 80-х годов прошлого века, чтобы объяснить повторяющиеся каждые 100 000 лет ледниковые периоды Земли. Этот интервал также соответствует цикл эксцентриситета земной орбиты. Идея очень проста: есть два «энергетических колодца», или двойной колодец, который представляет собой два состояния климата: холодный и теплый, между которыми колеблется планета.

Когда Земля находится на одной стороне колодца, средние климатические температуры значительно выше, когда на другой — значительно ниже. Бенци предположил, что определенное сочетание случайных, или «стохастических», колебаний на орбите в добавление к ее эксцентриситету формирует климатический цикл. Иными словами, все дело в шуме. Поэтому Бенци назвал совмещение эксцентриситета и шума «стохастическим резонансом»[44]. Для Земли источником шума являются случайные колебания эксцентриситета орбиты, которые отклоняют состояния климата в ту или иную сторону.

Взгляните на эти диаграммы.

Представьте, что черный шарик на рисунках обозначает состояние климата в заданный момент времени.

Волнистая линия, на которой покоится шарик, — орбита Земли. Когда климат попадает в один из колодцев (+1 или –1), у нас либо потепление, либо ледниковый период. Когда время t = 0, как на левом верхнем графике, вероятность того, что климат совершит скачок в свою противоположность, крайне низка.

Представьте теперь, что мы оживляем эти рисунки и волнистая линия движется вверх-вниз, а также начинает случайно колебаться. Что позволит шарику перекатиться из одного провала в другой? Это случится, когда шум совпадет в колебаниях с орбитой: возникнет отзвук — резонанс, и шарик перепрыгнет порог.

Самый знаменитый пример СР в зоологии относится к 90-м годам XX века, когда группа исследователей под руководством Фрэнка Мосса из Университета Миссури в Сент-Луисе доказала, что веслоносые рыбы определяют местонахождение добычи в грязной речной воде по электрическому шуму. Веслоносы живут в североамериканских реках и кормятся мельчайшими организмами — планктоном. Вода там бурная и мутная, а потому и видимость почти нулевая. Так вот, «весло» веслоносов, по сути, — электрочувствительная антенна, которая улавливает низкочастотные электрические поля, исходящие от планктона.

Крупное скопление планктона у поверхности порождает фоновые шумы. Когда Мосс с коллегами подавал оптимальный уровень электрического шума в воду в стороне от пятна, это служило рыбам своеобразной подсказкой. Эффект усиления стимула шумом возникает у разных животных: его обнаружили при исследовании механорецепторов ракообразных, усиков сверчков, мозга крыс.

Нейроны человека и животных являются нелинейными пороговыми устройствами, а потому шум для них благотворен. И весьма вероятно, что без шума они вообще не могли бы работать. Определенный уровень возбуждения на время полностью меняет динамику мозга. На уровне нейрона это выражается в переходе от состояния покоя к выстреливанию потенциалов действия.

Наши нейроны общаются между собой будто в замысловатом танце — формируя сложные ансамбли электрических и химических потенциалов действия. Сигналы путешествуют в разные стороны, частично синхронизируя или рассогласовывая активность клеток, если это необходимо. Каждый нейрон имеет свой динамический (то есть непостоянный, гибкий) порог потенциала действия. Нейроны отвечают случайно и по-разному на разные стимулы, и эти ответы затем случайно интегрируются в сеть, к которой принадлежит нейрон.

В черепной коробке человека живет около 100 миллиардов нейронов, каждый из которых выдает сотни потенциалов действия в секунду, — мозг полон шума. Но плох ли этот шум? Возможно, спонтанная, внутренняя активность сети пассивного режима работы мозга обеспечивает нас необходимым фоном для обработки информации. Неправильное функционирование этой сети даст нам слишком много или слишком мало шума.

Шум действительно помогает нейронам распознавать слабые сигналы среды или других нейронов.

На схеме типичной синусоидой показана волна стимула. Им может быть все что угодно: звук, образ, цепочка потенциалов действия от других нейронов или даже чудесное стихотворение из бессознательного. Прерывистая линия — это нейронный порог потенциала действия. Обратите внимание, что синусоида нигде не пересекает порог. Поэтому сигнал на выходе пуст. Это слабый сигнал без шума — он неуловим.

Теперь взгляните, что происходит, когда с сигналом сочетается оптимальный уровень шума, — он показан зубчатой линией на синусоиде. Шум частично пересекает порог (прерывистую линию), и нейрон выстреливает потенциалы действия, что отражено вертикальными черточками над линией сигнала на выходе.

Заметьте, что там, где шум пересекает порог, потенциалы действия соответствуют частоте нерегистрируемого сигнала. Поэтому на выходе мы получаем слабый сигнал. По сути, информация передается через шум.

Этот механизм работает и на уровне органов чувств: шум усиливает подпороговые звуки, улучшает нечеткие изображения. Знаменитый пример стохастического резонанса в исследованиях зрительного восприятия — картинка лондонских часов Биг-Бен.

Слева Биг-Бен запечатлен в черно-белой гамме с разрешением в 256 256 пикселей. Каждый пиксель на картинке, пересекая порог восприятия, вызывает потенциал действия, — принцип тот же, что и в нейронах мозга. Слегка усиливая шум, увеличивая максимум и минимум случайных значений, мы постепенно достигаем резонансной интенсивности шума, которая создает четкий рисунок посередине: оптимальный уровень шума улучшает сигнал. Когда шума становится слишком много, изображение портится, как на иллюстрации справа. Если начертить график этой динамики, получится опрокинутая парабола.

Не ты ли был вечно весь в ожидании, словно тебе все сулило возлюбленную?

Рильке. Первая дуинская элегия[45]

Я учился в аспирантуре в Швеции и под руководством психолога Сверкера Сикстрема исследовал благотворное влияние шума на детей с СДВГ. Мы разработали модель воздействия стохастического резонанса на дофаминовую систему мозга, опираясь на неожиданное открытие психолога Ерана Содерлунда о том, что рассеянные средовые шумы помогают детям с СДВГ запоминать инструкции. Мы предположили, что шум может заменять амфетамины.

Люди с СДВГ часто обладают меньшим объемом рабочей памяти. Рабочая память — это способность временно удерживать в голове информацию после того, как она исчезает из окружения. Кто-то оттарабанил вам номер телефона: как надолго вы его запомните? Сможете ли вы воспроизвести весь набор цифр или совпадут только некоторые?

Благодаря мобильным технологиям мы редко упражняем рабочую память. Однако это важнейший элемент мышления. И если она слаба, приходится заменять ее чем-то еще, например, техниками тайм-менеджмента.

Ученые полагают, что дефицит рабочей памяти при СДВГ связан с уровнем дофамина в префронтальной коре. Дофамин — один из нейромедиаторов, синтезируемых в мозге. Кроме него у нас еще имеются серотонин, норадреналин, ацетилхолин и другие. Без них мы бы не смогли ничего чувствовать, да и вообще думать.

Дофамин участвует во многих важных психических функциях: в обучении, запоминании, наслаждении и мотивации. Из-за генетических мутаций, которые приводят к сниженному уровню так называемого тонического дофамина (постоянного уровня дофамина в синаптической щели), люди с СДВГ имеют «взрывной» или повышенный фазовый дофаминовый ответ на внешнюю и внутреннюю стимуляцию. Дети с СДВГ должны быть очень сильно заинтересованы в деятельности, требующей внимания. Но это трудно, и мозг всегда стремится поддерживать гомеостаз, — дисбаланс часто сглаживается компенсаторным механизмом. Так, при низком тоническом дофамине мозг пациента с СДВГ наверстывает дефицит большими объемами фазового дофамина в ответ на любые стимулы.

Фазовый дофамин мы, «обычные люди», получаем, выкуривая сигарету, выпивая бокал виски или вина, занимаясь сексом, принимая кокаин, поедая дорогой шоколад или бездельничая. Дофамин аполняет мозг, и тому приходится фокусироваться. Но для людей, страдающих СДВГ, всплеск дофамина может вызвать все что угодно. Более того, даже их собственные мысли и желания порой вызывают объемные выбросы дофамина.

В здоровом мозге избыточный дофамин в синаптических щелях появляется как награда, а потом исчезает, чтобы сохранить баланс между тоническим и фазовым дофамином. Но тонический, то есть постоянный уровень дофамина у нас стабильно высок. Он позволяет нам оставаться внимательными и мотивированными. В мозге пациента с СДВГ дофамин в синаптических щелях «подчищается», пока его не остается слишком мало, а стимуляция вновь вызывает избыток вещества. Как следствие, дети с СДВГ чересчур чувствительны к внешним стимулам. Это объясняет многочисленные поведенческие симптомы детей с СДВГ: отвлекаемость, импульсивность, трудности удержания внимания и рассогласованность деятельности. Их вечно швыряет из одной крайности в другую — от чрезмерного возбуждения до полной апатии.

Амфетамины и кокаин блокируют обратный захват дофамина и стимулируют его синтез. Небольшие дозы лекарств на основе производных амфетамина успокаивают людей с СДВГ и позволяют им собраться. Тормозя обратный захват дофамина, лекарства увеличивают тонический уровень этого нейромедиатора, одновременно снижая интенсивность фазовых всплесков.

Кокаин доставляет удовольствие, потому что не только блокирует обратный захват дофамина, но и вызывает его сильный приток. Со временем мозг прекращает синтезировать и высвобождать дофамин самостоятельно, так как приспосабливается к искусственному источнику.

Без дофамина жизнь крайне неинтересна и безрадостна. И мы еще не знаем, каковы долгосрочные последствия приема лекарств от СДВГ, особенно для здорового молодого мозга. Вполне возможно, что происходит адаптация: в мозге вырабатывается меньше естественного дофамина, и в дальнейшем поколение, принимавшее таблетки, столкнется с депрессией.

Мы задались вопросом, не будет ли рассеянный фоновый шум действовать на детей с СДВГ так же, как амфетамины. Мы предположили, что стабильное повышение шума в окружении увеличит тонический дофамин и улучшит процесс запоминания. Иными словами, чтобы собраться, детям с СДВГ нужно больше внешнего шума, чем детям без СДВГ.

Мы дали детям задание на зрительную память: за 1 секунду требовалось запомнить расположение нескольких квадратов на решетке. Обычно дети с СДВГ запоминали лишь 3 или 4 квадрата. Однако при сопутствующем звуковом шуме они верно воспроизводили 5, 6 и даже 7 позиций, что соответствует нормальному объему зрительно-пространственной рабочей памяти у школьников.

Когда дети с СДВГ слушали шум, на ЭЭГ отмечалось поразительное увеличение мозговой активности. Усиленный нервный отклик означал, что их мозгу необходим фоновый шум, чтобы справляться с повседневными задачами. Шум, как и амфетамин, обеспечивал повышенный тонический уровень дофамина, который позволял детям удерживать внимание на значимой для выполнения задания информации.

Я подозреваю, что заметную роль в увеличении уровня заболеваемости СДВГ играют культурные и экономические факторы. Запросы экономики нездорово высоки, и многие дети, которые в прошлом не заболели бы СДВГ, попадают в группу риска. Среди школьников 2–10 % имеют данный диагноз, а в тюрьмах СДВГ больны до 40 % заключенных. Дети, которых не лечат от СДВГ, вырастая, чаще становятся наркоманами. Похоже, эти люди, ускользнувшие от внимания педагогов и медиков, самостоятельно лечат себя веществами, которые стимулируют их мозг.

Любопытно, что дети с СДВГ также отличаются меньшей слаженностью сети пассивного режима работы мозга. Из нее часто выпадает один из узлов, предклинье. В состоянии покоя спонтанные колебания в сети пассивного режима работы мозга у детей с СДВГ протекают быстрее, чем в норме. То есть эти дети живут на другой длине волны. Им трудней «выключать» сеть пассивного режима работы мозга. А чтобы отдыхать, им нужно утомляться, работать.

На протяжении тысячелетий благодаря механизму стохастического резонанса шум на земной орбите способствует смене климатических циклов, и этот же принцип помогает мозгу детей с СДВГ за секунду переключаться между сетями целенаправленной и нецеленаправленной активности. Если у вас есть прибор МРТ, оборудование для ЭЭГ, 20–30 детей с СДВГ, несколько первоклассных программистов, свободная суббота, титаническое терпение, сладости для малышей и немного виски для взрослых, вы и сами можете повторить этот эксперимент. Напишите потом мне, как все прошло.

Следовательно, пора обратить его [шум] из помехи в преимущество.

Томас Уелленс, физик[46]

Даже если у вас нет СДВГ, амфетамины улучшат вашу память и внимание, временно повысив уровень дофамина. Студенты уже прознали об этом и злоупотребляют лекарствами от СДВГ на производных амфетамина, чтобы справиться с сессией, не выдохнувшись на марафоне подготовки к экзаменам.

Опыт показывает, что люди с СДВГ, как правило, удивительно творческие натуры. Видимо, их слабости, мешающие в классах, залах заседаний, кабинетах и на занудных работах, оборачиваются достоинствами в музыкальных и художественных студиях, в научных лабораториях, а также помогают вести увлекательные беседы.

Чтобы достичь величайших высот в нашем обществе, человек должен обладать почти психотическим фокусом внимания. А с ним теряется способность обнаруживать новые отношения между далекими понятиями. Мысли, якобы не связанные с тем, что вы делаете, когда сосредоточены, — это слабые сигналы бессознательного, которое пытается сказать: «То, чем ты сейчас занят, — скука смертная!»

Что плохо для тайм-менеджмента, хорошо для искусства. Но когда у вас возникает творческая мысль, нужно уметь приглушить генератор идей, чтобы собраться и претворить ее в жизнь. Оказывается, шум способен помочь вам поддерживать оптимальный настрой для творчества и сосредоточенности вне зависимости от того, есть у вас СДВГ или нет.

Недавно в Journal of Consumer Research была опубликована статья под названием «Всегда ли шум плох? Исследование эффектов рассеянного шума на творческое мышление»[47]. Авторы (Рави Мехта, Руи (Джульет) Жу и Амар Чима) обнаружили, что умеренный фоновый шум помогал участникам эксперимента в тесте отдаленных ассоциаций (Remote Associates Test, RAT), которым психологи обычно измеряют творческое мышление.

Задача в тесте довольно простая — почти как в телешоу «Пирамида в десять тысяч долларов» (Ten Thousand Dollar Pyramid), где игроки должны отгадать слово, не называя его. В ходе эксперимента человеку дают 3–4 стимульных слова, которые как-то связаны с «загаданным» словом-целью. Например, подсказки: «полка», «читать», «финал», а отгадка — «книга».

Результаты исследования показывают, что при умеренном фоновом белом шуме в 70 децибел люди работают значительно быстрее и дают больше верных ответов, чем при слабом или сильном шуме. Иными словами, умеренный уровень шума способствует творчеству, а высокий уровень шума его снижает (в данном тесте, RAT).

Я уверен, что эти данные идеально объясняются стохастическим резонансом. Я уже описывал, как зоны мозга общаются между собой, синхронизируя колебательную активность. Временные мозговые ансамбли создаются под определенную задачу: увидеть происходящее, послушать песню или сделать презентацию в PowerPoint. Благодаря синхронизации информация распространяется по сети. Уместное количество случайных колебаний в системе облегчает согласованность нейронов. Если шума слишком мало, волна получается слабой и функциональная сеть не возникает, а если слишком много — шум разрушает синхронизацию. Все как на рисунке с Биг-Беном.

Благодаря шуму нейроны в конце цепи подают на выход потенциалы действия, соответствующие частоте нейронов в начале цепи. На уровне сети, в которую входят миллионы нейронов, этот механизм шумовой синхронии фиксирует стабильную разницу между фазами слабо связанных осцилляторов (нейронов). За счет этого мысли получаются связными. Если синхронизация слишком сильная, у человека случается судорожный припадок, если слишком слабая — он вообще не думает.

Лоренс Уорд, нейропсихолог из Университета Британской Колумбии, — первопроходец в изучении явления стохастического резонанса в человеческом мозге. В 2010 году он с коллегами опубликовал революционную статью «Стохастический резонанс регулирует синхронизацию нейронов в корковых центрах и между ними»[48]. Несколько предыдущих исследований показали, что стохастический резонанс улучшает нейронную синхронизацию в мозге человека. Однако в этих экспериментах использовались лишь данные ЭЭГ. По ним мы не могли увидеть, в какой именно области мозга возникает эффект стохастического резонанса. И соответственно, мы не видели масштабов синхронизации в отдельной зоне мозга.

Используя весьма хитроумную экспериментальную схему, которая учитывала предыдущие исследования слухового внимания, Уорд подавал испытуемым в оба уха звуковую стимуляцию подпорогового уровня. Звуки в левом ухе назывались «левые стандартные», а в правом — «правые стандартные». В случайные интервалы их дополняли более громкие звуки, которые назывались «аномальными», и человек должен был жать на кнопку всякий раз, как слышал «аномалию», — но только в левом ухе. Инструкции предполагали, что люди будут обращать внимание только на левый звуковой поток и игнорировать правый. В то же время Уорд включал слева белый шум, варьируя его громкость.

Используя алгоритмы локализации источника ЭЭГ, Уорд обнаружил области мозга, которые задействовались в этом задании почти у всех участников. Ими оказались не только слуховая кора, но и несенсорные зоны мозга, например задняя поясная кора, которая входит в сеть пассивного режима работы мозга.

И наконец, Уорду удалось измерить уровень синхронизации внутри и между этими зонами мозга как функцию уровня шума, который он подавал участникам в левое ухо. Данные показали сильное влияние стохастического резонанса на синхронизацию внутри зон мозга, вовлеченных в обработку слуховых сигналов, и между ними. Иными словами, при оптимальном уровне шума синхронизация между этими отделами мозга была пиковой: мозг отвечал лучше на стабильный поток звуков с добавлением шума, нежели без шума.

Я подозреваю, что нейронный механизм, который обнаружил Лоренс Уорд в эксперименте на слух, является лишь вершиной айсберга. Оптимальный уровень шума во внешней среде и внутри мозга улучшает наши умственные способности и благотворно влияет на творчество. Работа Уорда предлагает весьма убедительное биологическое и физическое объяснение подобных экспериментов, в том числе и тех, которые проводил я сам.

Из моих собственных работ о стохастическом резонансе при СДВГ и более ранних исследований о шуме и творчестве нам известно, что некоторым людям нужно больше шума, чтобы получить пользу от запускаемого извне нейронного стохастического резонанса. В частности, люди, которые показывают высокие результаты по методикам измерения оригинальности, креативности и дивергентного мышления (при котором человек выдает множество решений одной задачи), работают лучше при более высоком уровне шума.

Видимо, это связано с функцией дофамина в ключевых зонах мозга, например, в префронтальной коре. Более того, возможно, что дополнительный шум необходим некоторым людям для повышения функциональной связности сети пассивного режима работы мозга. Поразительно, но за последние 30 лет ни одно психологическое исследование взаимосвязи шума и творчества не учло эффект стохастического резонанса. И это при том, что почти во всех этих экспериментах содержатся психологические и поведенческие подтверждения наличия СР. Иными словами, если мы вернемся к этим исследованиям и обработаем результаты, заложив в них показатель СР, мы получим, что умеренный уровень шума улучшает результаты участников во многих заданиях. А праздность вполне может оказаться источником внутреннего уровня шума, который увеличивает согласованность сети пассивного режима работы мозга.

Шум, который возникает внутри системы, упорядочивает и улучшает мозговую деятельность посредством того же принципа стохастического резонанса. И есть серьезные опасения, что работа и занятость, «съедающие» отдых, снижают и внутренний шум. Мы пока не нашли способ напрямую измерять стохастический резонанс в живом мозге, но приемы, которые использовал Уорд, вполне можно задействовать в исследованиях сети пассивного режима работы мозга и праздного мозга вообще.

Вернемся к Рильке, бредущему по тропе вдоль крепостной стены у моря в ветреный день в северной Италии. Годы вдумчивой праздности сформировали у поэта обширную сеть пассивного режима работы мозга, и время от времени ее активность прорывалась в сознание, которое уже привыкло к ее посланиям. В то самое утро в Дуино порывистый ветер, дувший с моря, обеспечил идеальное дополнение к внешней стимуляции, которая была нужна Рильке, чтобы пробудить в нем вдохновение для величайшего труда его жизни.

Бессознательное Рильке вынашивало в себе эту элегию. Само стихотворение можно рассматривать как слабый сигнал, вроде того что мы видели на диаграмме чуть раньше, нераспознаваемый без шума. Весьма возможно, что тот же механизм усиления нейронной синхронизации, открытый Лоренсом Уордом, сработал у Рильке, когда он шел, преодолевая сопротивление сбивающего с ног ветра.

Событие создало функциональную сеть, которая и соткала в Рильке прославившие его строки. На ветру слабый сигнал стиха достиг его сознания, преодолел критический порог и наполнил его разум. Он показался поэту голосом, взывавшим к нему сквозь ненастье:

Кто бы из сонма ангелов мой крик одинокий услышал?

Лоуренс Уорд и другие ученые доказали, что шум настраивает наш мозг на творческий лад. И вместо того, чтобы бороться с посторонней стимуляцией и рассматривать ее как нечто, отвлекающее от поиска истины, мы должны учитывать, что мозг нуждается в шуме. Приветствуя праздность, мы приветствуем шум своего бессознательного. Ветры веют внутри нас, позволяя нам услышать истину в их свисте, услышать самих себя, и этот голос часто застает нас врасплох.

Глава 8

Шесть сигм — это судорога

Я скажу вам кое-что — из лучших побуждений, поэтому, прошу, не обижайтесь: я не верю в процесс. Вообще, когда во время собеседования кандидат говорит, что «главное — процесс», для меня это плохой знак… Беда в том, что во многих крупных компаниях процесс подменяет мышление. От человека ждут, что он станет винтиком в сложном механизме. А на деле это позволяет работодателю держать людей, которые не слишком умны и не склонны к творчеству.

Элон Маск, основатель Space-X и Tesla Motors

Если вы работаете в крупной компании, вас, скореe всего, заставляли проходить тренинг шести сигм или чего-то подобного. Возможно, ведущий показался вам (мне — да) новообращенным религиозным фанатиком, проповедующим свою веру. Чистый сайентолог или свидетель Иеговы, разве что одет в изящный деловой костюм.

Последователи шести сигм, как дзюдоисты, делятся на бесчисленные категории. Они начинают с «зеленого пояса» и со временем достигают «черного» — если верят всем сердцем и трудятся как пчелки. Есть еще уровень мастера, почти недоступный простому смертному.

Формально шесть сигм — это способ организации и систематизации стратегических процессов с целью их улучшения, а также разработки новой продукции и услуг, основанный на статистических и научных методах и призванный значительно сокращать дефекты, выявляемые конечным потребителем. Не пытайтесь понять, что это значит: даже высшие мастера шести сигм, обладатели черных поясов, не в курсе. Шесть сигм не имеют ни малейшего отношения к статистике и науке. Вы легко можете пройти тренинг, послушно кивая, но мы все же попробуем разобраться.

Статья Р. Шредера о теории шести сигм в Journal of Operations Management вышла в 2008 году[49]. В ней есть несколько определений. Шесть сигм — это «высокоэффективный, практический подход, помогающий анализировать глубинные причины неудач в бизнесе и устранять их». А также «рабочий процесс, который позволяет компаниям значительно увеличивать доходность, формируя и отслеживая каждое направление деятельности, сокращая расходы и привлечение ресурсов, вместе с тем повышая удовлетворенность потребителей», а еще «научно и статистически обоснованный подход к улучшению качества продукции и производственного процесса» и даже «стратегия управления, которая требует культурных изменений в организации».

После нескольких недель тренинга шести сигм я наловчился писать свое имя на бедже, рисовать на флипчартах и передавать бумажки другим членам группы. Все это время ведущий раскрывал нам свои сомнительные познания в статистике. Я обнаружил, что мои попытки докопаться до истины провоцировали его на длительные лирические отступления о любимом псе, оставленном где-то в Аризоне.

Как появились шесть сигм? Что это, провалившаяся секретная правительственная программа? По легенде, шесть сигм создали в компании Motorola в начале 80-х, чтобы находить и устранять неполадки в производстве полупроводниковых чипов, — и, возможно, на этом стоило остановиться. К сожалению, как заразный вирус, взращенный в Центре санитарно-эпидемиологического контроля США, метод распространился за пределы фабрики. Теперь им болеют целые корпорации.

В 80-х годах ХХ века Motorola стремилась производить полупроводники как можно быстрее, экономя при этом миллиарды долларов. И, разумеется, хотела делать чипы с минимумом дефектов. А выработав эффективный процесс производства, закрепить его, чтобы дальше все шло по накатанной. Все операции, которые совершает механизм или рабочий, должны быть одинаковыми. Но что означает сигма? И почему их шесть?

Сигма, или греческая буква , используется в статистике для обозначения стандартного отклонения от среднего (усредненного показателя). По сути, стандартное отклонение помогает определить, как сильно индивидуальные измерения отличаются от их среднего арифметического.

Я поясню на простом примере. Возьмем рост людей. Если мы измерим рост тысячи мужчин-американцев, сложим все данные, а потом поделим их на число измерений (на 1000), то получим примерно 178 см. Где-то половина людей окажутся ниже этой отметки и половина — выше. Но мы не знаем, почему получилась такая цифра: может, мы объединили трехметровых великанов и полуметровых карликов, а может, большинство сосредоточилось возле отметки 178 см.

Стандартное отклонение показывает, насколько большинство людей отличаются от этого среднего. Вообще люди слабо разнятся по росту, поэтому стандартное отклонение будет равно примерно 7–8 см. И так как рост имеет так называемое «нормальное», или гауссово, распределение, его можно изучать параметрическими методами.