Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме (фрагмент) Керман Пайпер
Что он, черт возьми, имел в виду?
Оказалось, что работать нам предстоит с механическим гидравлическим подъемником. Я задумалась, зачем он нужен: все здания были довольно низкими – даже тюрьма возвышалась всего на несколько этажей над землей. ДеСаймон объяснил, что на территории было пару фонарей несколько десятков метров высотой. Подъемник использовался, когда нужно было заменить лампу или починить плафон одного из них.
– Черта с два! – воскликнула Джай, которая как раз добивалась перевода на работу на складе. – Хрен вам я туда полезу!
Остальные были с ней солидарны.
Я отсидела уже половину срока, и месяцы казались мне нескончаемыми.
Но нам все равно пришлось изучить сложный процесс правильной установки подъемника – по сути, он представлял собой небольшую металлическую платформу с ограждением, которая взмывала в небо, стоило только нажать на кнопку. Если напортачить с техникой безопасности, от тебя вполне могло остаться лишь мокрое место.
Когда мы наконец сумели сделать все как надо, ДеСаймон сказал:
– Кто хочет прокатиться?
Несколько смельчаков – Эми, Маленькая Джанет и Леви – по очереди забрались на платформу и нажали на кнопку, но ни одна из них не поднялась до конца.
– Страшно! – сказали они.
– Дайте мне попробовать!
Я залезла на платформу, и ДеСаймон передал мне пульт управления. Выше, выше, выше – сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, пока асфальт, обращенные ко мне лица шести женщин и густая борода становились все дальше. Выше, еще выше. Я видела все на многие мили вперед – о таком обзоре в лагере мечтать не приходилось. Казалось, я могу разглядеть даже свое будущее. Платформа покачивалась на ветру, но я не отпускала кнопку. Мне хотелось подняться до самого конца, хотя я уже изо всех сил цеплялась за поручень и слышала, как в ушах шумит кровь.
В высшей точке подъемник резко остановился, из-за чего я лишь сильнее перепугалась. Мои коллеги, прикрывающие глаза от солнца, с ликованием встретили это достижение. Женщины из других мастерских тоже вышли, чтобы взглянуть на меня.
– Вот сумасшедшая! – восхищенно воскликнул кто-то.
Улыбаясь, я перегнулась через поручень. Мистер ДеСаймон, казалось, тоже прятал улыбку в своей бороде.
– Спускайся, Керман. Никто не хочет соскребать тебя с асфальта.
В тот день он мне почти понравился.
Лагерь постепенно пустел. В начале месяца произошел наплыв новых лиц, включая небольшую банду, которая умудрилась протащить с собой марихуану, запрятав ее между ног (похоже, приседания и кашель не очень-то работали), из-за чего по лагерю пролетел шквал обысков. Но затем заключенные вдруг разом перестали прибывать. Ходили слухи, что Бюро тюрем «закрыло» лагерь и принимало только тех, кто уже отбывал срок в других колониях, не желая, чтобы Марту Стюарт отправили в Данбери. Никто точно не знал причины этого – то ли ее не хотели распределять в эту ужасную дыру, то ли все было и того запутаннее. Однако мораторий не был выдумкой – новые лица появлялись в лагере очень редко. Но освобождения происходили едва ли не каждый день.
Мне очень хотелось и самой скорее отправиться домой. Адреналин начального этапа, когда я все спрашивала себя, смогу ли это вынести, уже прошел, и передо мной маячила оставшаяся часть моего срока. Мы с Ларри много времени и сил потратили на попытки сократить мое заключение до года, считая, что даже это будет огромной удачей. Теперь я отсидела уже половину срока, и месяцы казались мне нескончаемыми.
Но тюремная социализация меня немного отвлекала. Как и многие мои друзья, Джай была Тельцом – я узнала это, когда Большая Бу Клеммонс подошла ко мне в блоке Б и пригласила к Джай на день рождения. Большая Бу была громадной лесбиянкой. Говоря «громадной», я имею в виду, что в ней было не меньше полутора сотен килограммов. Счастливая обладательница белой, как пломбир, кожи, она была самой привлекательной громадной женщиной, которую я когда-либо встречала. Она использовала свое массивное тело для устрашения, но сильнее габаритов пугало ее острословие. Слова она находила мгновенно и считалась нашим штатным стихоплетом. Ее харизма и обаяние мало кого могли оставить равнодушным. Ее девушка Трина, весившая килограммов девяносто, была весьма хорошенькой, но при этом отъявленной стервой. Другие заключенные частенько называли ее Тупицей – но только за спиной. Она любила поспорить и была столь же упрямой, как Бу – мягкой.
Бу сообщила время вечеринки и сказала, что я могу принести чизкейк.
– А где будет праздник? – спросила я.
– Прямо здесь, в блоке Б, – к моему удивлению, ответила Бу.
Тюремные вечеринки обычно организовывались в общих комнатах – иначе надзиратели могли разогнать всех гостей.
Когда наступил день рождения Джай, я задумалась, как она себя чувствует. Это был, должно быть, второй или третий день рождения Джай в тюрьме, и впереди ее ждало еще семь, растянутых, как барьеры на очень длинной дистанции. Я пришла на вечеринку сразу после ужина, прихватив с собой чизкейк (других блюд тюремной кухни я готовить не умела). Гости собрались посреди коридора возле отсека Джай, который она делила с Шиной. Большинство приглашенных составляли обитательницы блока Б, и мы притащили с собой складные стулья и табуреты из своих отсеков.
На празднике была моя соседка, страдающая биполярным расстройством Коллин, приятельница Джай Бобби, крутая байкерша из Бруклинского исправительного центра, Маленькая Джанет, Эми и Лили Кабралес, которую я наблюдала в действии в свое первое утро в блоке Б. Когда я только переехала, Лили чуть не свела меня с ума, постоянно крича через весь блок: «Чем занимаешься, Пупсик? Пупсик, иди сюда! Пупсик, у тебя лапши не осталось? Так есть хочется!» Пупсиком она звала свою ближайшую подругу, очень тихую девушку, которая жила в двух отсеках от меня. Я в такие моменты сидела на своей койке и гадала (а иногда спрашивала Натали), заткнется ли она когда-нибудь. Лили была на редкость крикливой пуэрториканкой из Бронкса, лесбиянкой-срочницей, от которой лучше было держаться подальше. Но вот забавно: когда Пупсик отправилась домой, а Лили немного успокоилась, она постепенно начала проявлять ко мне все больший интерес. Мне она тоже понравилась, и в конце концов мы дошли до точки, когда она прозвала меня «Дельфином» из-за моей татуировки, а я научилась до слез смешить ее разными глупостями.
Веселая любительница поглазеть на мою грудь Делишес тоже была здесь – они с Джай вместе играли в «пики». Делишес вполне могла сойти за двойника моей старой подруги Кэндис. Это может показаться удивительным, ведь белокожая Кэндис родилась в Северной Каролине, окончила Дартмут, работала пиарщицей в одной из высокотехнологичных компаний на Западном берегу, растила ребенка и обожала клоунов, а чернокожая Делишес всю жизнь провела в Вашингтоне, была довольно грубовата, имела кучу татуировок и необычно длинные ногти и работала посудомойкой, одновременно тренируя свой потрясающий певческий голос и отпуская остроты. Но у них были похожие прически, похожие фигуры, одинаковые курносые носы и одинаковое восторженное отношение к жизни. У меня от этого по спине шли мурашки. Делишес постоянно пела. Постоянно. Она больше пела, чем говорила. Как только я переехала в блок Б, она спросила меня: «Крутые книжки у тебя есть?» Когда я рассказала ей о своей подруге Кэндис и объяснила, что они словно близнецы, Делишес посмотрела на меня так, словно ничего более странного в жизни не слышала.
Специально для вечеринки Бу придумала игру: она сочинила стишок-загадку о каждой из приглашенных и предложила нам отгадывать, о ком идет речь. Устоять перед таким необычным развлечением было невозможно, и вскоре мы уже вовсю хохотали друг над другом, хотя в стишках Бу и не было никаких пикантных подробностей.
- Живет она здесь,
- Прямо рядом со мной.
- Как глянешь ей вслед,
- Сразу слышишь прибой.
Когда Бу прочитала этот стишок, я прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, и быстро окинула всех взглядом. Большая часть гостей была озадачена, но некоторые ухмылялись, радуясь, что угадали с ходу.
– Кто это? – спросила Бу.
Многие пожали плечами, и это ее задело.
– Пайпер! – в унисон вскричали ликующие Шина и Эми.
– Ничего не поняла, – упрекнула свою подругу Трина. – Глупый какой-то стишок.
Бу рассердилась:
– «Живет она здесь, прямо рядом со мной» – это значит, что она живет в блоке Б. «Как глянешь ей вслед, сразу слышишь прибой» – это о ее татуировке. Поняли? Прибой? Море? Рыбка?!
– Точно! – просияла Лили Кабралес. – Это мой Дельфин!
10
Репетитор для ВЗ
Я многому научилась за пять месяцев, проведенных в тюрьме: теперь я умела протирать пыль прокладками, чинить электропроводку, отличать лучших подруг от романтических парочек, к месту ругаться по-испански, понимать разницу между «дела ничего так» (хорошо) и «дела так себе» (плохо), быстрее рассчитывать сроки отсидки, за милю чуять продажных девок и проводить черту между нормальными надзирателями и теми, от кого ничего хорошего ждать не приходилось. Я даже освоила один рецепт из тюремной кухни: чизкейк.
Впервые я попробовала приготовить его для вечеринки по случаю чьего-то освобождения. Моя коллега Иветт терпеливо давала мне инструкции, сочетая испанские слова с отчаянной жестикуляцией. В отличие от большинства тюремных рецептов, этот не требовал почти никаких ингредиентов, которые невозможно было бы купить в магазине.
Тюремный чизкейк
1. Для корочки: измельчите пшеничные крекеры и смешайте их с четырьмя частями маргарина, украденного из столовой. В течение минуты запекайте получившуюся смесь в микроволновке, не вынимая из миски, затем остудите и дайте ей застыть.
2. Возьмите одну упаковку плавленого сыра «Веселая буренка», разомните его вилкой и смешайте с чашкой ванильного пудинга. Когда масса станет однородной, постепенно добавьте в нее целый контейнер сухих сливок, пускай это и кажется вам противным. Взбивайте до получения однородной массы. Добавьте лимонный сок из бутылки, дождитесь, пока масса начнет застывать. Обратите внимание: на это уйдет большая часть пластикового лимона.
3. Вылейте получившуюся массу на корочку и поставьте на лед в соседский таз для уборки. Охладите и подавайте на стол.
В первый раз чизкейк получился чересчур мягким – я пожалела лимонного сока. Но это был успех! Иветт удивленно подняла брови, попробовав кусочек.
– Buena! – воскликнула она.
Я почувствовала огромную гордость.
Тюремная кухня и способы выживания были, конечно, хороши, но настало время научиться чему-то более продуктивному. Йогиня Джанет уже давно любезно, но настойчиво звала меня в свой класс, а когда я потянула спину и ничком лежала на койке, она приложила мне лед и мягко упрекнула:
– Тебе правда стоит заниматься с нами йогой. Бег дает слишком большую нагрузку на тело.
Бросать свои пробежки я не собиралась, но несколько раз в неделю стала заглядывать в маленький спортзал на занятия йогой. Когда я рассказала об этом Ларри, он рассмеялся. Он годами пытался заставить меня попробовать йогу в классной городской студии, и теперь ему казалось забавным и в то же время обидным, что в позу собаки мордой вниз меня смогло поставить только тюремное заключение.
Пол в спортзале был покрыт резиной. Сначала мы использовали маленькие голубые подстилки из пеноматериала, но затем усилия йогини Джанет оказались вознаграждены, и нам прислали настоящие оранжевые коврики для йоги, которые пожертвовал лагерю кто-то из внешнего мира. Высокая, спокойная, заземленная Джанет умудрялась создать ощущение, что она обучает нас чему-то важному, при этом не набивая себе слишком большую цену.
Занятия никогда не пропускала Камила из блока Б. Как и многие другие несчастные в Данбери, она обладала запоминающейся внешностью. Заметив Камилу в комнате свиданий, мой дрг Эрик тотчас провозгласил ее «самой горячей штучкой американских тюрем – без обид, Пайпс». Она лучилась здоровьем и красотой. Высокая, стройная, с блестящей черной гривой волос, смуглой кожей, острым подбородком и огромными темными глазами, она всегда громко смеялась. Ее готовность смеяться по любому поводу очаровывала меня, но многие белые заключенные глумились над этим ее качеством.
– Такое впечатление, что эти пуэрториканки даже не понимают, что они в тюрьме. Вечно хохочут и танцуют, как идиотки! – ехидничала высокая, унылая Салли, которая хотела, чтобы все были такими же несчастными, как она. И такими же невежественными – Камила была колумбийкой, а не пуэрториканкой.
Камила была словно рождена для йоги – она с легкостью принимала позы воинов и прогибалась назад и вместе со мной хихикала, когда мы пытались устоять на одной ноге, закручивая вокруг нее другую.
Рядом с Камилой всегда занималась Гхада – одна из немногих мусульманок, которых я встретила в тюрьме. Определить ее возраст было непросто: ее лицо покрывали глубокие морщины, но в ней чувствовалось огромное жизнелюбие – должно быть, ей было около шестидесяти. Свои стального цвета волосы она скрывала под самодельными головными платками – в их роли выступали то наволочки, то контрабандные тканевые салфетки. Я точно не знала, что там происходило, но надзиратели, похоже, частенько конфисковывали ее платки. Нам нельзя было носить с униформой «банданы» – только купленные в магазине бейсболки или выданные при поступлении шерстяные шапки тюремного образца, которые были чертовски колючими. Мне казалось, что для мусульманок должно делаться исключение, но я так и не поняла, был ли хиджаб действительно под запретом в тюремной системе или же Гхаде просто не хватало настойчивости, чтобы получить разрешенный для ношения в тюрьме головной платок. С правилами она всегда была на «вы».
Гхада родилась в Ливане, но много лет прожила в Южной Америке. Она бегло говорила по-испански и вполне сносно объяснялась по-английски. Из-за долгой жизни в Латинской Америке в тюрьме Гхада получила статус уважаемой испанской мамаши, и это к лучшему, потому что она категорически отказывалась признавать главенство надзирателей и не обращала внимания на тюремные законы – ей удавалось избегать изолятора, только благодаря титаническим усилиям подруг, которые всячески пытались защитить ее от последствий такого безразличия к власти. Ее поведение одновременно раздражало других заключенных и заставляло ее уважать. Никто, похоже, не знал, за что Гхада попала за решетку, но все считали, что она тоже вор в законе. Гхада обожала йогиню Джанет и в основном поэтому посещала ее класс. Ей не было особенного дела до правильности поз, но к самому ритуалу она относилась с великим энтузиазмом.
В тюрьме за все приходилось платить. Если у заключенной не было ни среднего образования, ни источника денег во внешнем мире, она была обречена.
Последним членом нашей разношерстной команды любителей йоги была сестра Платт, которая как раз старалась повторять все позы как можно точнее. У сестры Платт были зажаты бедра, поэтому всяческие скручивания и поза голубя вызывали у нее затруднения, а если за обедом она позволяла себе съесть порцию жирной картошки фри, с наклонами вперед ей тоже приходилось нелегко. Всякий раз, когда я делала глубокий выпад, она внимательно изучала меня и жалобно спрашивала: «Что же я делаю не так?»
Мы впятером сдружились, и эти несколько часов становились для нас едва ли не самыми приятными за неделю. Каждый раз мы встречались, чтобы прийти к спокойствию, которое здесь, в Данбери, можно было обрести только в собственном теле. В конце занятия Джанет устраивала сеанс релаксации, мягко объясняла нам, чего мы только что достигли, и перечисляла все, за что мы каждый день должны быть благодарны даже в этой тюрьме. И каждую неделю Гхада засыпала во время этой релаксации и громко храпела, пока кто-нибудь наконец ее не будил.
Однажды вечером мисс Махоуни, веселая заведующая образовательным отделом из тюрьмы через дорогу, многих очень обрадовала. Мисс Махоуни была одной из немногих работников тюрьмы, которые как будто стояли на нашей стороне. Насколько я могла судить, ее присутствие в образовательном отделе считалось несомненным плюсом, что перевешивало многие недостатки системы. У нее была дурацкая привычка «насиловать микрофон», когда она делала объявления по громкоговорителю. В тот вечер она сообщила, что в столовой пройдет лекция о гендерных проблемах, но не уточнила, что именно будет обсуждаться.
Затем она перешла к более важному:
– Следующих дам прошу явиться в кабинет надзирателя за результатами экзамена по общеобразовательной подготовке…
По ее голосу сразу было понятно, что новости всех ждали хорошие.
– Малкольм! – выкрикнула Махоуни.
Я спрыгнула с койки. Натали уже с десяток раз сдавала этот экзамен. Она слишком волновалась во время тестирования и никак не могла справиться с математической частью. Куда же она теперь подевалась?
Когда я вышла в главный коридор, многие уже кричали от радости, а из блоков и камер выходили все новые заключенные. Если женщина двадцати пяти, тридцати пяти, сорока пяти лет пытается в тюрьме получить среднее образование, сдает экзамен за экзаменом, усердно учится по плохонькой программе, сидя в классах среди злостных нарушительниц спокойствия, а затем наконец-то ей вручают аттестат, это настоящая победа. Некоторые из заключенных вылетели из школы тридцать лет назад и теперь извлекали из тюремного срока хоть какую-то пользу – достигали едва ли не единственной вершины, которой можно достигнуть в тюрьме. Кроме того, аттестат позволял этим женщинам наконец-то получать за свою тюремную работу больше минимума – не имея среднего образования, рассчитывать можно было лишь на четырнадцать центов в час, а их едва хватало на оплату зубной пасты и мыла. В тюрьме за все приходилось платить – за предметы гигиены, телефонные звонки, нужные вещи. Если у заключенной не было ни среднего образования, ни источника денег во внешнем мире, она была обречена. Натали много лет трудилась на тюремной кухне и была умелым пекарем – то есть весьма ценным сотрудником, – но платили ей не более пяти долларов шестидесяти центов в неделю за сорок часов работы.
Женщинам, отбывающим семи-, двенадцати-, двадцатилетние сроки, не выжить, если они не начнут считать своим миром тюрьму.
Куда же запропастилась мисс Натали? Ее вызвали пять минут назад, но я не видела ее среди ликующих, кричащих и смеющихся заключенных, снующих по коридору. Куда пропала моя загадочная соседка, эта поразительно сдержанная женщина? Я знала, как сильно Натали хотела получить аттестат, и подозревала, что она очень переживала из-за проблем с математикой. И все же она упорно отказывалась от моей помощи в учебе. Теперь настал ее звездный час! Может, она где-то спряталась, стесняясь присоединиться к развеселой оргии поздравлений и незаконных объятий, устроенной прямо посреди коридора?
Нет, погодите-ка, она же была на беговой дорожке! Я видела, как она надевала кроссовки. Я в шлепанцах сбежала по лестнице, пулей вылетела на улицу и поспешила к стадиону. Она еще ничего не знала! На полпути я крикнула другим заключенным на дорожке:
– Моя соседка там?
Я обогнула спортзал и увидела ее в компании безумной подружки Шейлы.
– Соседка! Результаты твоего экзамена пришли! – выпалила я.
Натали взволнованно улыбнулась.
– Пойдем, соседка! Пойдем проверим!
– Ладно, ладно, я уже иду.
Она и в такую минуту не забывала о хороших манерах и не суетилась.
Я пошла обратно наверх, и мне навстречу попалось несколько заключенных.
– Где Натали? Где мисс Малкольм? Вот она! Пойдем, Натали!
Моя соседка казалась удивленной, но все равно не спешила. У нее на лице читался некоторый скепсис – она явно не позволяла себе радоваться, пока своими глазами не увидит результат.
Когда она вошла в здание лагеря, сопровождаемая целой процессией других заключенных, в коридоре стоял оглушительный шум. Со всех сторон доносилось:
– Где мисс Малкольм?
Ее тут же окружили люди и принялись наперебой поздравлять. Медленно продвигаясь по коридору, Натали улыбалась, смеялась и казалась совершенно ошеломленной.
Возле кабинета надзирателя кто-то уже размахивал ее результатами:
– Натали, ты сдала!
Я вдруг поняла, что вот-вот расплачусь, хотя меня не так-то просто растрогать. Мне было не справиться с таким мощным выплеском всеобщего счастья в столь мрачном месте. Такое впечатление, что потоки горячего и холодного воздуха столкнулись, и в коридоре возникло небольшое торнадо. Я глубоко вдохнула, сделала шаг назад и стала наблюдать, как мою соседку обнимают все доброжелатели. Когда я сама поздравила ее в относительно укромной обстановке нашего отсека, она попыталась скрыть свой триумф, но я все равно видела, насколько она довольна.
Мои друзья и близкие не могли поверить, что я действительно освоилась в тюрьме, но на воле никому не понять побуждающую силу всех лагерных ритуалов, будь они официальными или неформальными. Это коварный, жестокий парадокс: женщинам, отбывающим семи-, двенадцати-, двадцатилетние сроки, не выжить, если они не начнут считать своим миром тюрьму. Но как же им выжить на воле после освобождения? Одним из худших оскорблений в среде заключенных считалось слово «институционализированный», но если ты сопротивлялся системам контроля, печальные последствия не заставляли себя долго ждать. Где именно ты найдешь свое место и насколько комфортно сможешь устроиться, зависело от продолжительности твоего срока, количества связей с внешним миром и качества твоей жизни на воле. Отказываясь искать свою нишу в тюремном обществе, ты оставался отчаянно одиноким и несчастным.
Миссис Джонс сидела в лагере дольше любой другой из заключенных, но на следующий год должна была отправиться домой. Ее отсек находился в углу блока А рядом с дверью на улицу, и был таким уютным, что мы все боялись, что ей будет тяжело его покидать. Соседки у нее не было, потому что работниц щенячьей программы селили поодиночке. «Мне нравится этот отсек. В любой момент можно проветрить, да и с щенками гулять удобно!» – приговаривала она. Днем я часто заходила к миссис Джонс поиграть с лабрадором-ретривером Инки, который под ее руководством должен был превратиться в собаку-поводыря. Я садилась на пол и почесывала Инки живот, пока миссис Джонс показывала мне фотографии женщин, с которыми она сидела, и последние вязаные шедевры (особенно ей удавались рождественские носки) и спрашивала, не хочу ли я забрать у нее какие-нибудь из вещей, которые она скопила за пятнадцать лет в тюрьме.
Миссис Джонс часто выгуливала Инки возле беговой дорожки и восхищалась моими упорными тренировками. Она стеснялась своего лишнего веса, а потому тоже решила заняться бегом. «Давай наперегонки! – восклицала она, ударяя меня по плечу. – Посмотрим, на что ты годишься!» Но миссис Джонс была обладательницей выдающейся груди, поэтому после первого же круга она садилась на скамейку, отчаянно пытаясь отдышаться. Я предложила ей вместо бега заняться скоростной ходьбой. Это оказалось ей вполне по силам, и она принялась с маниакальным упорством каждое утро на предельной скорости ходить по стадиону.
Однажды миссис Джонс пришла навестить меня в мой отсек. Я писала письма, лежа на койке. Она, как маленькая девочка, заглянула за перегородку, и я смутилась.
– Что такое, миссис Джонс?
– Ты занята?
– Для вас, ВЗ, у меня всегда найдется время. Проходите.
Она подошла ближе к моей койке и заговорщицки прошептала:
– У меня к тебе просьба.
– Выкладывайте.
– Ты ведь знаешь, я занимаюсь по программе колледжа?
Ларри пришлось работать неполный день каждый четверг или пятницу, чтобы он мог навещать свою девушку в тюрьме.
Это был базовый бизнес-курс, который читала пара преподавателей из находящегося неподалеку аккредитованного колледжа. Диплом колледжа после такого курса было не получить (для этого нужно было оплачивать заочные курсы), но в личном деле заключенной он засчитывался за пройденную «программу». За ведение наших личных дел отвечали специальные координаторы, которые следили за отбыванием наказаний, рассчитывали сокращение срока за хорошее поведение (при хорошем поведении нам нужно было отсидеть только 85 процентов срока), собирали штрафы с наших банковских счетов (если ты не мог оплачивать штрафы, досрочного освобождения тебе было не видать) и распределяли нас по «программам», включая обязательные повторные курсы. Обитательницам лагеря было доступно не так уж много «программ», да и те были слабоваты. Бизнес-курс был одним из немногих вариантов, но, после того как я несколько раз помогла заключенным с проверкой домашнего задания, я начала сомневаться в его полезности. К примеру, составленный Камилой бизнес-план для конкурента магазина Victoria’s Secret был довольно интересен, но очень условен и уж точно никак не перекликался с тем, чем она сможет заняться, когда через пять лет выйдет с этого человеческого склада.
– Как там дела, миссис Джонс?
Она объяснила, что дела у нее идут не очень. Ей поставили плохую оценку за бизнес-план, и ВЗ встревожилась.
– Мне нужен репетитор. Поможешь мне? Мы посмотрели фильм и теперь должны написать эссе. Я тебе заплачу.
– Миссис Джонс, не надо мне платить. Конечно, я вам помогу. Несите работу – давайте посмотрим вместе.
Согласившись помочь ВЗ, я решила, что у нас установятся типичные отношения репетитора и ученика: я буду обсуждать с ней задания, задавать наводящие вопросы, проверять и исправлять ее работы. Она вернулась с тетрадкой, бумагами и книгой, которую положила мне на койку. Это было «Управление в обществе будущего» Питера Друкера.
– Что это?
– Наш учебник. Тебе его придется прочитать.
– Нет, миссис Джонс, это вам придется его прочитать.
Она страдальчески посмотрела на меня:
– У меня от него голова болит.
Я вспомнила, что миссис Джонс была немного не в себе не только из-за более десяти лет, проведенных в тюрьме, но и из-за того, что ее в свое время поколачивал жестокий муж, и нахмурилась.
– Давайте посмотрим ваше эссе о фильме.
Услышав это, миссис Джонс снова жалобно на меня посмотрела.
– Тебе нужно его написать, я просто не могу! Прошлая моя работа им не понравилась, – сказала она, смущенно вытаскивая свой бизнес-план, на котором красной ручкой была выведена плохая оценка.
Я пролистала его. У миссис Джонс был неразборчивый почерк, но я поняла, что даже при идеальном оформлении эта работа оставляла бы желать лучшего. Мне стало не по себе. Пускай я и сидела в тюрьме за совершение преступления, мухлевать с домашними заданиями мне претило – не зря меня воспитывали два преподавателя.
– Миссис Джонс, мне не следует писать работы за вас. К тому же как мне написать эссе о фильме, которого я не видела?
– Я делала заметки! – воскликнула она и торжествующе сунула мне в руки тетрадь.
Прекрасно. В фильме, похоже, рассказывалось о промышленном перевороте.
Что было лучше – позволить миссис Джонс провалиться или помочь ей обмануть систему? Я понимала, что не могу ее подвести.
– Миссис Джонс, может, я задам вам несколько вопросов насчет фильма, потом мы вместе составим план, и вы попробуете написать эссе?
Она упрямо покачала головой:
– Пайпер, взгляни на мой бизнес-план. Я не могу ничего написать. Если ты мне не поможешь, поможет Джоани из блока А, но ты ведь умнее.
Джоан Ломбарди гением было не назвать, к тому же она точно взяла бы с миссис Джонс плату за такое «репетиторство». Да и я уже не могла отступиться от новой задачи.
– Давайте посмотрим заметки, – вздохнув, согласилась я.
Сумев вытащить из нее немного конкретных деталей о фильме, я начала писать невероятно общее трехстраничное эссе о промышленном перевороте. Закончив, я принесла аккуратно написанную от руки работу в отсек ВЗ в блоке А.
Миссис Джонс пришла в восторг.
– Миссис Джонс, вы ведь перепишете эссе своей рукой?
– Не, никто и не заметит.
Я прикинула, что может быть, если ее преподаватели все же обратят на это внимание. Вряд ли меня за такое могли сослать в изолятор.
– Миссис Джонс, хотя бы прочитайте работу, чтобы знать, о чем она. Обещаете?
– Клянусь, Пайпер! Даю честное слово.
Когда работу проверили, миссис Джонс чуть не ополоумела от радости.
– Пятерка! Мы получили пятерку! – Она сияла от гордости.
Мы получили пятерку и за следующее эссе по фильму. Миссис Джонс ликовала. Мне не верилось, что ее преподаватели ничего не сказали по поводу разительного отличия этих работ от ее бизнес-плана – они ведь даже написаны были другим почерком.
Теперь миссис Джонс посерьезнела:
– Осталось последнее эссе. Пайпер, это пятьдесят процентов итоговой оценки!
– Какое задание, ВЗ?
– Нужно написать об инновациях с опорой на сведения из учебника. И работа должна быть длиннее!
Я застонала. Мне ужасно не хотелось читать книгу Питера Друкера. Все годы своей учебы и профессиональной деятельности я сознательно избегала подобных книг о бизнесе, и вот теперь они настигли меня в тюрьме. Но как ВЗ окончить курс, не обращаясь к этой книге, я не знала.
– Тема довольно широкая, миссис Джонс. Может, мы ее сузим?
Она беспомощно посмотрела на меня.
– Ладно, как насчет… экономичных автомобилей? – предложила я.
Миссис Джонс сидела за решеткой с середины 1980-х. Я попыталась объяснить ей, что такое машина-гибрид.
– Звучит неплохо! – кивнула она.
Ларри пришел в замешательство, когда я попросила его найти в Интернете и приложить к очередному письму несколько простых статей о гибридных автомобилях. Я рассказала ему об итоговом эссе ВЗ, но его мысли были заняты другим. Ларри только что устроился редактором в «Мужской журнал», и на собеседовании ему пришлось договариваться о возможности работать неполный день каждый четверг или пятницу, чтобы он мог навещать свою девушку в тюрьме. Я попыталась представить себе, как он заводит такой разговор. Ради меня он шел на огромные жертвы. Вскоре при выдаче почты я получила конверт с необходимой информацией и начала листать «Управление в обществе будущего».
Когда кого-то отправляли в одиночку за какой-нибудь мерзкий поступок, по дороге на казнь со всех сторон слышались одобрительные возгласы.
Среди последних новичков, прибывших в мае, перед тем как лагерь был «закрыт» от Марты Стюарт, оказались трое политзаключенных, борцов за мир, таких же как сестра Платт. Их арестовали и отправили в тюрьму за протест перед Школой Америк – расположенным в Джорджии тренировочным центром армии США для латиноамериканского военного персонала (читай: тайной полиции, мучителей и палачей). Эти новенькие были типичными левыми, глубоко убежденными в своих воззрениях: они были готовы идти на жертвы в стремлении к своим идеалам и до посинения обсуждать эти идеалы с другими людьми. Одна из активисток была похожа на мистера Бернса из «Симпсонов»: водянистые голубые глаза, сутулые плечи, выступающий кадык – она, казалось, была рассержена своим положением. Другая напоминала юную послушницу монастыря – у нее была короткая стрижка, а на лице постоянно читалось удивление. Третья, по имени Элис, была всего метра полтора ростом и носила огромные очки с толстенными линзами. Она была дружелюбной, как пес из щенячьей программы, и столь же разговорчивой, сколь замкнутыми ее коллеги. Иногда она приходила к нам на занятия йогой.
Эти трое прибились к сестре Платт и всюду ходили за ней по пятам. Я радовалась, что сестра наконец встретилась с другими борцами за мир. Да, правительство попусту тратило миллионы долларов налогоплательщиков, осуждая и заключая за решетку сторонников мирного сопротивления, но теперь, в тюрьме, политзаключенные сколотили сообщество единомышленников. Сестре явно нравилось проводить время с этими активистками: сидя в столовой, они часами обсуждали стратегию и тактику низвержения военно-промышленного комплекса. Новенькие сумели получить направление на учительские позиции в образовательной программе – когда-то и мне хотелось туда попасть, но мой интерес к этой работе уже угас.
Мне было стыдно, что я предпочитаю работу в строительной службе, но я наблюдала за печальными изменениями в отделе образования и старалась держаться на расстоянии. После зимнего закрытия программы из-за нашествия плесени все испорченные книги и учебные материалы выбросили, но новыми их так и не заменили. Руководство перевело приятную штатную преподавательницу из лагеря в тюрьму – видимо, она уж слишком сопереживала заключенным. Заведующим лагерным отделом образования стал нахальный мужик с прической из восьмидесятых, который приезжал на работу на «понтиаке» модели «Файрберд Транс-Ам». Я прозвала его Коротышкой. Ходили слухи, что его выгнали с почты, после чего он и попал в Бюро тюрем. На преподавателя он никак не тянул, ограничиваясь (и явно наслаждаясь) угрозами и словесными оскорблениями учеников. Его ненавидели все обитательницы лагеря и почти все заключенные-учителя, работавшие вместе с ним. По их словам, к ученикам он относился просто: «Мне плевать, узнают ли они, что один плюс один равняется двум. Мне платят за восемь часов работы».
Однажды я вернулась из электромастерской и обнаружила, что в лагере царит суматоха. В тот день Коротышку в классе так и несло, он ругался больше, чем обычно, и пацифистка Элис наконец этого не вынесла. Она попросила об освобождении от работы учителем. Коротышка пришел в бешенство, принялся орать и брызгать слюной, грозя ей обвинением в неповиновении, или неподчинении прямому приказу, или еще в чем-то подобном.
Присутствовавшая в классе Пенсатукки (которая, возможно, и была объектом его изначальных нападок) сказала, что его дебильное лицо побагровело. Он выбежал из лагеря и бросился в тюрьму, и теперь повсюду шептались, что он пытается добиться отправки Элис в изолятор. Все негодовали.
И действительно, после ужина и выдачи почты мы услышали топот тяжелых ботинок и звяканье цепей. В здание вошли крупные мужчины, чеканившие шаг, как стереотипные штурмовики. С собой они принесли наручники. Миновав телефоны, они спустились по лестнице и подошли к кабинету лагерного надзирателя. Услышав их поступь, все заключенные, где бы они ни находились, спешили своими глазами увидеть процессию, поэтому коридор быстро заполнялся женщинами. Когда кого-то отправляли в одиночку за какой-нибудь мерзкий поступок или когда нарушительницу порядков многие не любили, по дороге на казнь со всех сторон слышались одобрительные возгласы. Но не в этот раз.
В громкоговорителе раздался треск, затем мистер Скотт выкрикнул фамилию обреченной:
– Джерард!
Маленькая Элис Джерард подошла к кабинету и вошла внутрь. Дверь закрылась, и она осталась одна в обществе трех здоровых мужчин. Надзиратель зачитал жалобу, которую на нее подали.
Среди заключенных поднимался гул. Послышались возгласы:
– Это БРЕД какой-то!
– За что ее в одиночку отправлять?.. Бедняжка правильно поступила.
Кто-то заплакал.
– Поверить не могу, что этим ничтожествам больше заняться нечем, кроме как ссылать Элис в изолятор!
Дверь кабинета распахнулась. Элис вышла в коридор в сопровождении троих тюремщиков. Они возвышались над ней, и на их фоне она казалась совсем крошечной. Оглядев собравшуюся толпу сквозь толстые очки, она четко и ясно сказала:
– Я ухожу!
Один из мужчин не слишком осторожно надел на нее наручники, и шепотки заключенных переросли в низкий рев. Затем Шина принялась скандировать:
– Э-лис, Э-лис, Э-лис, Э-лис, Э-лис!
Под эти крики маленькую пацифистку вывели из лагеря. Никогда прежде я не видела такого испуга на лицах надзирателей.
Одним жарким днем я сидела под деревом, прячась в его тени от солнца. Ко мне подошла миссис Джонс со своим неизменным спутником – лабрадором Инки. Я закончила ее итоговую работу – довольно незамысловатое эссе о роли гибридных автомобилей в экономике будущего. Я постаралась включить в свои рассуждения основные идеи из «Управления в обществе будущего» и упомянула об экономике знаний, глобализации и влиянии демографии на общество. Но думать о том, какую роль в обществе будущего смогут сыграть миллионы американцев, освобожденных из тюрем, было тяжело. Из информационных писем организации «Семьи против обязательных тюремных сроков», которые получали многие заключенные, я знала, что каждый год на свободу выходит более 600 000 человек. Большинство из них до того, как попасть за решетку, участвовало лишь в подпольной экономике, а в тюремной системе не было ничего, что могло бы подсказать им другой путь. Я могла по пальцам пересчитать всех женщин Данбери, которые прошли хоть какую-то профессиональную подготовку. Поп получила диплом повара еще в тюрьме через дорогу, Линда Вега работала в лагере стоматологом-гигиенистом, и еще несколько заключенных трудились в компании UNICOR. Что касается остальных, может, их умение скоблить тюремные полы и прочищать засоры и могло помочь им в поиске настоящей работы, но я в этом сомневалась. Тюремная экономика, включая все рабочие места, не имела никакого отношения к обычной.
– Эй, миссис Джонс! Эссе уже проверили?
– Я как раз собиралась с тобой об этом поговорить. Я вне себя!
Я насторожилась. Неужели она попалась? Может, ее из вредности выдала другая ученица? Это меня бы не удивило.
– Что случилось?
– Мы получили пять с минусом!
Я рассмеялась, и от этого она рассердилась пуще прежнего.
– Но в чем проблема? – воскликнула она. – Эссе ведь прекрасное! Я прочитала его, как и обещала! – Ее негодованию не было предела.
– Миссис Джонс, может, он просто не хотел, чтобы вы зазнавались. По-моему, пять с минусом – отличная оценка.
– Хм… Не знаю, чем они там думают. Ладно, я все равно хотела сказать тебе спасибо. Ты хорошая девочка.
С этими словами она дернула Инки за поводок и пошла прочь.
Через пару месяцев состоялся выпускной. Вручение аттестатов и сертификатов всем заключенным, которые окончили школьную программу или бизнес-курс, было организовано в комнате свиданий. Мисс Натали, Пенсатукки, Камила и, конечно же, миссис Джонс вместе с остальными женщинами надели выпускные шапочки. Каждой выпускнице позволили пригласить на церемонию несколько человек из лагеря или с воли, и я стала гостьей ВЗ.
Право прочесть речь отдали Бобби, которая лучше всех сдала экзамен за среднюю школу. Несколько недель перед церемонией она обдумывала, что скажет, снова и снова переписывая свою речь. В день выпускного было очень жарко. В комнате свиданий друг напротив друга поставили две скамьи: одну для выпускниц, а другую – для гостей. Заключенные прекрасно выглядели в своих мантиях и шапочках – черного цвета для школьниц и насыщенно синего для студенток колледжа. Для Бобби была устроена небольшая сцена, но сначала с нее должна была выступить начальница тюрьмы Дебу. Это была ее лебединая песня – под ее руководство отдавали только что построенную тюрьму в Калифорнии, а нам обещали прислать нового начальника из Флориды.
Было жутковато надрываться на тюремной работе, слушая, как твой надзиратель тренируется в тебя стрелять.
Бобби произнесла прекрасную речь. Она выбрала тему – «Мы с этим справились!» – и принялась поздравлять других выпускниц с достижением этого. Она напомнила собравшимся, что в таких условиях получить диплом весьма непросто, но у них это вышло, и заявила, что теперь, зная, что им это по плечу, они смогут свернуть горы, а диплом поможет им доказать это всему миру. Меня впечатлило, сколько заботы Бобби вложила в эти слова и как хорошо донесла свою мысль, в которой слышался сдержанный вызов. Речь была короткой, жесткой и хлесткой, в ней подчеркивалось, что это праздник выпускниц, а не лагеря. Бобби говорила смело, гордо и страстно.
После церемонии заключенным позволили сфотографироваться. Я стояла в углу комнаты свиданий на фоне задника, на котором были изображены цветущие вишни, и позировала вместе с подругами, гордясь знакомством с каждой из них. В своей особой мантии с золотым шнуром на фоне нашей защитной формы Бобби казалась маленькой и очень серьезной, но ее кудрявые волосы торчали во все стороны. На каком-то из снимков Пенсатукки радостно улыбалась в камеру вместе с еще одной эминемщицей – их было не отличить от любых других выпускниц Америки. Рядом с ними я казалась совсем старой. Но больше всего мне нравится фотография, где я улыбаюсь, стоя рядом с сияющей миссис Джонс, которая сидит на стуле в синей мантии и шапочке и гордо держит перед собой только что полученный диплом. На оборотной стороне ужасным почерком написано:
Спасибо.
Дорогой подруге. У меня получилось. Храни тебя Бог.
Миссис Джонс
11
Ральф Крамден и Ковбой Мальборо
Как только я вписалась в тюремную жизнь, дни как будто пошли быстрее. Я миновала одну веху за другой – четверть срока, треть срока, – и в лагере становилось все терпимее. Гуляя на свежем воздухе, я наблюдала естественную смену времен года, что редко увидишь в городе: сначала я ходила по льду, затем по грязи, затем по траве (которую подстригали заключенные). Деревья зазеленели, распустились полевые цветы и даже пионы. На лужайке возле стадиона появились крохотные кролики, которые прямо у меня на глазах превратились в дерзких кроликов-подростков, пока я тысячами нарезала круги длиной четверть мили. По федеральной резервации, где находилась тюрьма, свободно расхаживали дикие индейки и олени. Я глубоко возненавидела канадских казарок, пачкавших мою дорожку своим темно-зеленым дерьмом.
Одним солнечным днем я нежилась на солнце на скамейке возле электромастерской и без особого интереса читала «Кандида», присланного мне каким-то умником. Мистер ДеСаймон не явился на работу, что было делом обычным. Тем утром читать было затруднительно из-за оглушительной пальбы. Совсем недалеко от мастерских, скрытый в лесу примерно в четверти мили в стороне, находился тюремный полигон. Надзиратели могли использовать его, чтобы практиковаться в стрельбе, и часто рабочие часы мы проводили под грохот выстрелов. Было жутковато надрываться на тюремной работе, слушая, как твой надзиратель тренируется в тебя стрелять.
Когда мы вернулись с обеда, пальба прекратилась. Больше ничего не нарушало безмятежность этого летнего дня. Возле столярной мастерской ко мне подъехал один из белых тюремных пикапов.
– Какого черта ты здесь делаешь, заключенная?
За рулем был мистер Томас, заведующий мастерской. Столярная и строительная мастерские находились в одном здании, слева от электромастерской и по другую сторону от кособокой теплицы. В электромастерской не было туалета, поэтому по нужде приходилось бегать в соседнее здание. В туалете была всего одна кабинка – просторная приватная комната, стены которой кто-то разрисовал красивыми синими узорами. Мне нравился этот туалет. Порой, когда мои коллеги по электромастерской начинали пререкаться или тайком смотрели всякий бред по телевизору, пока ДеСаймона не было рядом, я просто выходила в туалет, чтобы несколько минут побыть в приятном одиночестве и спокойствии. Это была единственная тюремная дверь, которую я могла закрыть на замок.
Строительной мастерской заведовал мистер Кинг, а столярной – мистер Томас. Полный мистер Томас обладал взрывным темпераментом и был склонен пошуметь, пошутить и время от времени поболтать – этакий новый Джеки Глисон[9]. Долговязый и жилистый мистер Кинг был молчалив и угрюм, а в зубах у него вечно была зажата сигарета. Он напоминал Ковбоя Мальборо. Они давно работали под одной крышей и довольно близко общались друг с другом. Когда я заходила в мастерскую, чтобы воспользоваться туалетом, мистер Томас обычно приветствовал меня восклицанием: «Привет, преступница!»
И вот теперь он хотел знать, какого черта я делаю. На пассажирском кресле пикапа сидела моя соседка по блоку Б Алисия Роббинс. Она родилась на Ямайке и дружила с мисс Натали. Сейчас она хихикала, так что я усомнилась, что попала впросак.
– Э-э… ничего не делаю?
– Ничего?! А поработать хочешь?
– Конечно?
– Тогда залеза-а-а-ай!!!
Алисия подвинулась, и я села рядом с ней, решив, что у меня не будет проблем, пока я с надзирателем. Мистер Томас надавил на газ, и пикап тронулся с места. Мы проехали мимо мастерской водопроводчиков и уборщиков территории, обогнули тюрьму и резко вывернули на круто уходящую вниз проселочную дорогу. Я понятия не имела, куда она ведет. Постройки быстро закончились, вокруг остался лишь лес – деревья, каменные валуны, маленькие ручейки. Мы спускались все ниже.
По радио гремела классика рока. Я взглянула на Алисию, которая все так же хихикала.
– Куда он нас везет? – спросила я ее.
Мистер Томас фыркнул.
– Он чокнутый, – только и смогла выдавить Алисия.
Читать бесплатно другие книги:
