Если вчера война… Таругин Олег
— Заходи, подполковник. — Берия придирчиво осмотрел «апартаменты». — А что, вроде нормально правда? Доволен?
— Вполне, товарищ Берия, — поддержал шутку Крамарчук. — Знаете, в моем времени было такое расхожее выражение — «подвалы Лубянки». Так вот это совсем на них не похоже...
— Ты вот что, Юрий Анатольевич, — неожиданно посерьезнел нарком, — не трепись тут особенно, ладно? — Берия неожиданно придвинулся ближе. — Не то чтобы я чего-то боялся, но так, на всякий случай. И для твоего же блага. А то, мало ли, времена сейчас сложные, шпионы кругом, сам должен понимать.
— Простите, товарищ народный комиссар, я...
— Прощаю, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — На первый раз. И вот еще что: о том, кто ты на самом деле такой, знаю только я, майор и еще буквально пару человек в этом здании, поэтому никаких лишних вопросов и... ответов, ясно? Из комнаты — никуда ни ногой, даже просто в коридор.
— Так точно.
— Вот и договорились. Значит, так, сегодня отдыхай и отсыпайся, а завтра с утра тебе принесут бумагу и письменные принадлежности — постарайся вспомнить еще что-нибудь важное, меня интересуют любые технические или исторические подробности, конкретные личности и их роль в будущих событиях, твои собственные размышления, в конце концов. Документы будешь сдавать только лично мне или моему Мише, и никому другому, понятно? Чего-то хочешь?
— В смысле? — искренне не понял сбитый с толку Крамарчук которого отчего-то особенно поразило, что наркомовский майор-ординарец теперь для него просто «Миша».
— Ну еду-то тебе принесут, это само собой, а еще что-нибудь нужно?
— Честно, товарищ Берия?
— А ты попробуй, соври, — ухмыльнулся наркомвнудел.
— Мне б помыться, водочки выпить да поспать, остальное, откровенно говоря, неважно. Ну, разве что газет каких почитать или журналов.
— Скромный, — хмыкнул Берия, протягивая ладонь. — Скромность — это хорошо, это правильно. Ну, до встречи, товарищ скромный украинский подполковник! Все, что нужно, тебе принесут. У двери будет дежурить постоянный пост, если вдруг что срочное — не стесняйся. Только имей в виду: дежурный тоже не в курсе, так что смотри мне, без подробностей.
Круто развернувшись, народный комиссар НКВД быстро вышел в коридор. Дубовая дверь бесшумно повернулась на петлях, закрываясь, лишь негромко щелкнул запираемый замок. Ни ключа, ни какой-либо защелки с внутренней стороны двери не имелось.
Вздохнув, подполковник, на ходу расстегивая куртку, не спеша направился знакомиться со своим узилищем, на сей раз, впрочем, вполне комфортабельным. кране была горячая вода, на настенном крючке в ванной висел — ого, ничего себе! — махровый халат, а на полочке у зеркала нашелся помазок в алюминиевом стаканчике, опасная «золингеновская» бритва и расска. И даже вожделенная кровать, покрытая темном покрывалом, оказалась уже застеленной белоснежным бельем.
Неизвестно чему усмехнувшись — усмешка вышла довольно-таки пессимистичной, — Юрий разделся, сбросив камуфляж на пол комнаты, наполнил ванну прихватив с собой папиросы, заперся в санузле, благо защелка на двери имелась. Закуривая, поймал себя на дурацкой мысли: а вот интересно, привычка курить, сидя на толчке, — исключительно отечественное изобретение или нет?
Когда он, чувствуя себя совершенно расслабленным и просто до отвращения чистым, покинул наконец ванную комнату, его ждали целых два сюрприза. Во-первых, на аккуратно накрытом скатертью столе стояли тарелки с обедом (или скорее ужином), бутылка коньяка и антикварного вида сифон с газированной водой. На краю стола стояла пепельница — подполковник был готов поклясться, что раньше ее не было. Во-вторых, его камуфляж куда-то исчез, зато на спинке дивана лежала отглаженная форма без знаков различия и фуражка с малиновым околышем, рядом с ней — стопка знакомого по срочной службе нижнего белья, а на полу стояли хромовые сапоги. Однако! Это что ж, он теперь уже тоже сотрудник всемогущего наркомата? Правда, пока без звания, но сам факт...
Кстати, интересно, это лично Лаврентий Павлович придумал или, так сказать, местная инициатива? Хотя последнее вряд ли — Берия ведь недаром запретил ему общаться с посторонними. Да и какая ему-то разница? Его дело — исполнить наркомовское указание, то есть отдохнуть и отоспаться, а уж там посмотрим. Как говорится, утро вечера мудренее...
Утро следующего дня началось для подполковника с вежливого, но настойчивого стука в дверь. Привычно взглянув на часы — половина восьмого, — он спустил с кровати ноги, удивленно уставившись на обтягивающие их белые кальсоны. А, ну да, вчера перед сном он переоделся в соответствии с реалиями времени и даже примерил форму и сапоги. И то и другое сидело как влитое — в главупре наркомата работали профессионалы. Наспех натянув висящие на спинке стула галифе — иди знай, там пришел? — Крамарчук прошлепал босыми ногами в первую комнату и разрешил войти. Перед этим окинул тревожным взглядом стол с остатки в черашнего ужина. По той же причине. Со столом все оказалось в порядке: пустые тарелки сложены аккуратной стопкой и накрыты салфеткой с фиолетовым штампом «ГУ НКВД СССР» в углу, а ополовиненную коньячную бутылку он еще вчера, от греха подальше, убрал с глаз.
В раскрывшейся двери показался «майор Миша» с портфелем в руках, следом зашла, толкая перед собой столовского образца тележку с накрытыми салфетками тарелками, миловидная девушка в форме с кубарями сержанта госбезопасности на петлицах. Ранний завтрак, стало быть. Неплохой у них тут сервис...
— Доброе утро, товарищ Крамарчук, — дружелюбно, но и без излишнего панибратства поздоровался майор. - Мы тут с Верочкой решили вас завтраком покормить, не против? Расставляй, Вера, товарищ уже, наверное, проголодался.
Смущенно улыбнувшись, девушка убрала со стола использованную посуду и споро расставила принесенные тарелки. Рисовая каша, вареные яйца, хлеб, масло и запеканка, похоже, творожная. Ничего себе, и это только завтрак? Стол был накрыт на двоих, чему подполковник, пожалуй, даже обрадовался. Завтракать в одиночку не хотелось, а так хоть будет с кем поговорить. Жаль только, что явно не с Верочкой.
— Спасибо, товарищ сержант, — вежливо склонил голову майор. - Идите.
— Слушаюсь, — пискнула девушка, вспугнутой белкой скрываясь за дверью вместе со своей тележкой. похоже, кто такой Михаил Юрьевич, она знала.
Майор придвинул стул и сел напротив подполковника, но есть пока не стал.
— Прощу прощения, Юрий Анатольевич, за столь раннии визит, но уж такие тут правила, так что привыкайте. Вера будет вас обслуживать, но она не посвящена ни в какие подробности, так что от имени товарища наркома прошу вас не вступать ни в какие посторонние разговоры. Если вам что-либо понадобится можете передать либо через нее, либо через дежурного.
— Да я в курсе. Товарищ Берия меня уже... просветил насчет этого. — Юрий склонился над тарелкой Обычно он не привык завтракать в такое время, да еще и столь основательно, но неизвестно, когда у них тут обед. — Приятного аппетита, Михаил Юрьевич, — все-таки припомнил он имя майора.
— Спасибо, и вам того же. — Ничуть не удивившись, майор пододвинул тарелку и принялся за еду. Мысленно пожав плечами — вот и поговорили за едой! — Крамарчук также приступил к завтраку. Покончив с едой, налили себе чаю, благо алюминиевый чайник, словно пришедший из времен курсантской юности подполковника, был еще достаточно горячим. Майор выложил на стол папиросы — не ставшие уже почти привычным «Сальве» и даже не «Беломорканал» или «Казбек», а самую настоящую щегольскую «Герцеговину». Ту самую, которую, если верить будущим историкам, курил тот, с кем Крамарчуку предстояло встретиться в ближайшие дни.
Неспешно закурили. Если честно, большой разницы между одесскими «Сальве» и легендарной «Герцоговиной» Крамарчук не ощутил, но на всякий случаи сделал вид, что последние нравятся ему куда больше. И в этот момент майор сделал то, чего он от него у никак не ожидал, — вытащил из кармана и положил на стол непочатую пачку «Мальборо».
- Наверное, сложновато снова привыкать к папиросам, да? Не удивляйтесь, я уже знаю, что в вашем времени принято курить сигареты. Пробовал, собственно. Вроде ничего, но послабее наших.
— Да я, честно говоря, уж лет восемь как бросил, и тут снова пристрастился. -Подполковник повертел сигаретную пачку, не обнаружив ни привычного акциза, ни надписей на русском или украинском языках — трофей?
— Ага,—_ правильно понял его тот. — Изъяли у одного из матросов с потопленного эсминца. Собственно, ни одну, конечно, пачку изъяли, но все предметы прошли по описи, так что...
— Товарищ майор, - Юрий ухватил наконец не дающую ему покоя мысль, неожиданно навеянную подаренными сигаретами, - можно один вопрос?
— Конечно, — почти искренне разыграл тот удивление, _ Вам все можно. Ну, или почти все. И, кстати, совсем не обязательно называть меня по званию — во-первых, я младше, а во-вторых, вряд ли мое звание имеет для вас хоть какое-то значение. Так что просто Михаил. Или Миша, если хотите.
— Хорошо... Миша, но тогда уж и вы меня Юрием зовите. У меня ведь тоже ни ромбов на петлицах, ни звезд на рукаве. — Крамарчук шутливо огладил нижнюю рубаху. — Небось моя новая форма не без вашего участия появилась. А вопрос такой: среди изъятых вашими коллегами «предметов» не было аппарата с откидывающейся крышкой? На самой крышке — экран, а под ним — кнопки с русскими и английскими буквами? — Подполковник, как сумел, описал ноутбук, показав руками его примерные размеры.
Несколько секунд царило напряженное молчание — майор решал, вправе ли он обсуждать с подполковником наверняка секретную информацию.
— Вы имеете в виду ноутбук? — приняв решение, с потрясающей невозмутимостью произнес он незнакомое слово — Да, подобных приборов было изъято три штуки, правда с русскими буквами на кнопках только один. Два других принадлежали, гм, иностранным гостям. У вас есть какое-то конкретное предложение по эму поводу?
— Ну, мне бы хотелось как минимум на него взглянуть.Вряд ли это будет особенно интересно для всех нас, но...
— Хорошо, думаю, это несложно будет устроить. Например, завтра. Есть еще какие-нибудь пожелания?
— Да какие там пожелания! — Крамарчук отмахнул закуренной сигаретой из вскрытой пачки. — Тут бы с тем, что имеется, разобраться! Вы мне бумагу принесли? Товарищ Берия вчера говорил...
— Конечно. — Майор раскрыл портфель, выложив на стол увесистую пачку бумаги.
Следом появились две авторучки, бутылочка чернил, несколько очинённых простых карандашей, офицерская линейка из целлулоида и ластик.
— Вот, пожалуйста. Единственно, убедительная просьба, — он взял первый по счету лист, продемонстрировав Крамарчуку фиолетовый штамп в углу, — все листы проштампованы, поэтому, пожалуйста, не выбрасывайте их, даже если испортили. И, желательно, нумеруйте. Сдавать будете лично мне, и никому более, причем сдавать и заполненные документы, и испорченные листы. Это ясно?
Подполковник кивнул.
— Вот и хорошо. Думаю, несколько дней у вас есть, вряд ли товарищ Сталин примет вас раньше. Так что работайте. Постарайтесь вспомнить и записать все, что вам известно — любые исторические или технические подробности, касающиеся настоящего или будущего времени. Записывайте все, что придет на ум, найдется кому в этом разобраться. Да, и вот еще что, — на стол легла тощая папочка, естественно, с грифом «секретно» на обложке. — Один наш общий знакомый танкист, как выяснилось, не только увлекается исторической бронетехникой, но еще и неплохо рисует. В папке сделанные им эскизы некоторых еще не созданных танков, артустановок и прочего. Проглядите на досуге, возможно, сумеете их дополнить или, наоборот, заметите какие-нибудь явные неточности и ошибки. Это конечно, не чертежи, но будет полезно ознакомить с ними наших ведущих инженеров. Если что заметите, правьте прямо там, это копии. Сделаете?
— Конечно . Когда-то я неплохо рисовал и чертил, по крайней мере на уровне оформления ротной стенгазеты.
Майор аккуратно затушил в пепельнице папиросу и встал:
— Юрий, я, с вашего позволения, удаляюсь. Если возникнет необходимость связаться со мной, обращайтесь к дежурному. Мне передадут в самое ближайшее время, максимум через полчаса.
Крамарчук встал, провожая раннего гостя, первым подал руку:
— Михаил, мне было приятно вас видеть. Так уж выходит, у меня в этом времени очень мало товарищей... Собственно, их вообще нет. Вы ведь летели вместе с нами, сами все видели. Кстати, что там с Виткиным?
— Да ничего, — вполне искренне пожал плечами майор. — Он тоже здесь, во внутренней тюрьме наркомата. Хотите с ним встретиться?
— Пока нет, а вот после... наверное, захочу. Но сначала хотелось бы поговорить с... ну вы поняли, с кем.
— Поговорите, — совершенно серьезно кивнул Михаил, — в любом случае поговорите. До свидания. Я к вам еще зайду.
— Заходите, конечно, — Крамарчук опустился на стул, не дожидаясь, пока бериевский порученец покинет комнату, — куда ж я теперь от вас денусь.
Не дожидаясь, пока чайник окончательно остынет, подполковник налил себе еще чашку чая и пододвинул оставленную Мишей папку. От напряжения первых дней он за эту ночь вполне отдохнул, однако приниматься за монотонную писанину, снова и снова выворачивая наизнанку мозги в поиске позабытых и исторических фактов и подробностей еще не свершившихся событий, пока не хотелось. А вот посмотреть предложенные «картинки» — это без проблем.
Развязав тесемки, Крамарчук вытащил нетолстую пачку листов. Бегло просмотрел, подивившись тому, что ефрейтор Геманов, оказывается, не только всерьез увлекается историей БТТ, но и вправду весьма неплохо рисует. На каждом отдельном листе был изображен танк, бронетранспортер или САУ во всех четырех основных проекциях — сбоку, сверху, спереди и сзади На обратной стороне имелись написанные от руки технические характеристики, иногда сопровождаемые произвольными ремарками в духе «обратите внимание на боевую массу и ширину гусеницы, а потом вспомните наши дороги в период распутицы — вот ведь идиоты?» или «до сих пор не понимаю, на хрена было производить это г...о аж до конца войны».
Как Юрий и ожидал, техника была исключительно советской или немецкой, начиная от обязательного «Т-34-85» и кончая не менее же обязательным «Королевским тигром». На отдельном листе, пришпиленном к обложке, другим почерком было описано содержание папки — номер страницы и изображенный на ней образец техники. Кроме «тридцатьчетверки» отечественная бронетехника была представлена танками «ИС-2», «ИС-3», «Т-44», «Т-54/55», «Т-62» и не слишком на себя похожим «Т-72». Перечень самоходных установок включал почти всю военную и послевоенную линейку, от «СУ-76» и «ИСУ-152» до современных «Акации», «Гвоздики» и даже «Мсты-С». Немцев представляли еще неизвестные в сороковом году поздние модификации Рг-Ш и IV, несколько разновидностей StuG и истребителей танков, «Ягдпантера», «Штурмтигр» «Ягдтигр». Разумеется, имелись в наличии и «Тигр» с «Пантерой», прорисованные с особой тщательностью и деталировкой — похоже, в своем модельном кружке ефрейтор специализировался в основном на немецкой бронетехнике. На бронетранспортерах автор явно отдохнул, хотя силуэты БТР-152 и БТР-60/70 трудно было бы с чем-либо спутать, а боевые машины пехоты и десанта Германов и вовсе зарисовывать не стал, благо на полигоне НИАБ в Кубинке уже стояли их реальные прототипы.
Отложив листы, Юрии откинулся на стуле: интересно ефрейтор что, вовсе не отдыхал? Нарисовать стойко грамотных эскизов за неполные два дня — ничего себе! Молодец, однако... или его просто очень убедительно попросили поспешить. Хотя вряд ли, такое ощущение, что все это — сугубо его личная инициатива. уж больно с душой сделано. Ну и чем он может здесь помочь, спрашивается? Майор явно преувеличил его познания в этой области. Тем не менее Крамарчук взял карандаш и внес несколько мелких изменений в эскизы, комментируя каждое на полях. В основном это касалось послевоенных и современных образцов, с которыми он соприкоснулся лично и потому кое-что еще помнил.
Исправив несколько наиболее заметных ошибок в ТТХ, он неожиданно ощутил прилив творческого энтузиазма и до самого обеда портил бумагу, излагая свои замечания относительно качества и надежности советских танков периода войны и главных ошибок в их боевом применении. Перечитав написанное, Юрий остался не слишком доволен, но править ничего не стал. В целом из его обзора выходило, что «Т-34» ранних серии требуют капитальной доработки, как в плане конструкции, так и надежности, а катастрофическое неумение маневрировать танковыми соединениями приведет уничтожению большей их части в первые же месяцы войны, в частности из-за размеров этих самых соединений и отсутствия радиосвязи. А поначалу не имевшие по бронезащищенности «КВ» прекрасно зарекомендуют себя в первые годы войны, но морально устареют к ее середине, уже не будучи способными противостоять новым модификациям танков противника.
Далее он расписал, что огромным стратегическим просчетом окажется отсутствие в танковых соединениях самоходных артустановок, как крупнокалиберных, способных разрушать долговременные укрепления противника, так и противотанковых. И что огромное количество безвозвратно потерянных летом 1941 года «БТ» и «Т-26» вовсе не будет подбито в бою, а погибнет под бомбежками, сгорит на железнодорожных станциях или будет брошено экипажами из-за отсутствия горючего или боеприпасов. Ну и так далее...
Поразмыслив с пару сигарет, подполковник отдельным пунктом отметил, что нехватка грузового автотранспорта аукнется в будущем тысячами потерянных бронемашин, как и в сорок первом, оставшихся без боепитания и заправки. Заканчивался обзор довольно-таки категоричным заявлением (а чего бояться? дальше фронта не пошлют, ага, а уж там — как в недавнем сне, пригрезившемся ему в самолете) о том, что наши танки никогда не были хуже немецких. Но неумение их применять, низкая выучка экипажей и варварский размен «один их за три-четыре наших» окажется не просто ошибкой, а самым настоящим вредительством.
Также Крамарчук советовал обратить внимание на «Т-44» с его поперечным расположением двигателя, мощной броней и пушкой, низким силуэтом и отсутствием в лобовом листе люка механика-водителя. На самом деле Юрий прекрасно понимал, что для сорок первого года пушка калибром в сто миллиметров вовсе не нужна, однако, пока озадаченные конструкторы сварганят соответствующую башню и решат, как впихнуть в нее помянутое орудие, пройдет не один год. А уж там и «Тигр» с «Пантерой» на арену выйдут — глядишь, и будет немцам весьма неприятный сюрпризец! Упомянув необходимость установки башенного зенитного пулемета калибром не меньше 12,7 мм, подполковник поспешил завершить абзац, не желая закапываться в сугубо технические подробности.
Похвалил он и «ИС-2», одновременно настаивая на том, что его последователь «ИС-3» явился, по сути, мертворожденным проектом, ничем себя не проявившим ни в сорок пятом, ни в послевоенные годы, что неплохо доказали в боях на Ближнем Востоке израильские танкисты. Правда, попутно Крамарчуку пришлось вкратце описать и историю возникновения в сорок восьмом государства Израиль, равно как и историю основных арабо-израильских военных конфликтов, но тут уж, как говорится, сам напросился.
От призывов «построить «Т-55» в сорок первом» Юрий, внутренне усмехнувшись, отказался. Если все пойдет как надо, этот весьма неплохой танк и вовсе никогда не увидит свет. А вот на «трофейной» «шестьдесятчетверке» зацикливаться не стоит. Припомнив кое-что из своего лейтенантского прошлого, Крамарчук вкратце перечислил известные ему недостатки танка: часто срывающиеся на скорости и при маневре на грунте гусеницы, лишенные бандажей узкие катки с внутренней амортизацией и не слишком надежный автомат заряжания. Напоследок он не удержался, описав, что первый образец танка не прошел в полной мере полигонных испытаний благодаря тогдашнему генсеку Никите Сергеевичу, которому танк очень понравился лично. Конечно, Юрий понимал, что несколько передергивает исторические факты, что речь, в общем-то, идет о первой и абсолютно сырой модификации танка, вовсе не имеющей ничего общего с серийным образцом, но... если уж доводить дело до конца, то доводить! Как бы противно от этого ни было на душе...
Вспомнив еще кое о чем — увы, реалии времени! — Крамарчук отдельно подчеркнул, что ефрейтор бронетанковых войск Геманов (имени единственного в их компании танкиста он так и не узнал) изложил сведения верно и без существенных технических ошибок. Поразмыслив еще с одну сигарету, подполковник приписал: «Однако считаю необходимым заметить что данном документе абсолютно не отражены образ В бронетехники, поступавшие в СССР по ленд-лизу из САСШ и Великобритании, а именно — американские танки типа «Шерман» М4 и «генерал Ли/Грант» М3 и английские танки типа «Валентайн», «Черчилль» и «Матильда». Технические данные по данным образцам могут быть получены по официальным или разведывательным каналам. Упомянутые модели, по моему личному мнению, значительно отставали от советских танков по основным ТТХ и не оказали существенного влияния на ход войны, однако значительно ослабили нехватку танков в период 1941 — 1943 годов».
От работы его отвлекла Вера, после вежливого стука заглянувшая в комнату. Юрий встретил ее искренней улыбкой: миловидная сержант ГБ понравилась ему еще при первом знакомстве. Девушка вкатила в комнату свою тележку, остановившись в паре метров от его рабочего стола.
— Добрый день, Верочка, проходите, пожалуйста! Девушка неожиданно отрицательно встряхнула завитыми по последней моде кудрями, выглядывающими из-под пилотки:
— Не положено, товарищ Крамарчук. Пожалуйста, сначала закончите работу с документами и уберите их, тогда я пройду.
Крамарчук внутренне матюгнулся, но спорить не стал, поспешно собрав исписанные листы в папку и убрав ее в ящик стола.
Улыбнувшись, девушка подошла к столу:
— Обед, товарищ Крамарчук, два часа уже. Разрешите я сначала приберу? — Она быстро переложила на тележку использованные тарелки и выставила на стол новые. — Суп, второе и компот. Чаю хотите?
— Не откажусь, — улыбнулся Крамарчук, — а то мой совсем уж остыл. Как тут у вас с кипяточком вообще?
— А вы дежурному скажите, он распорядится. Может, еще что-нибудь нужно?
— Да нет. Верочка, спасибо. Не составите компанию?
— Простите, не могу. Вы кушайте, я после зайду, приберу. Заодно и поужинать принесу. Приятного апатита товарищ Крамарчук. — Девушка ретировалась, аккуратно прикрыв за собой дверь. Грустно улыбнувшись — а ты чего ждал, старый пень? — подполковник с аппетитом принялся за еду.
После обеда Крамарчук не спеша перекурил, лениво просматривая исписанные страницы. Пожалуй, можно так и оставить, вот только... Пододвинув к себе чистый лист, Юрий набросал нечто вроде небольшого заключения, еще раз упомянув про обязательную радиофикацию танков, рациональность сведения их в более управляемые и малочисленные соединения и важность своевременного снабжения боеприпасами и ГСМ. Хотя для этого, как он уже писал, нужен автотранспорт, тот самый привычный любому современному офицеру «транспортный тоннаж на соединение», взять который пока просто неоткуда, а до тех же ленд-лизовских «Студебеккеров» еще о-го-го сколько времени. Впрочем, в качестве паллиативной меры на первое время сойдут и цилиндрические съемные баки как на поздних «Т-34» и «ИСах». Все ж лучше, чем ничего. Да, и про ячеистый наполнитель в баках, особенно внутренних, не позабыть написать — сколько жизней можно будет спасти.
Подумав, подполковник вкратце описал хорошо зарекомендовавшую себя в начальном периоде войны тактику немецких танковых клиньев, сопроводив ее пояснением, сто основой этих самых «непобедимых армад», все-таки были вовсе не «тройки» с «четверками», как принято было считать в его время, а легкие танки «Pz-I», «Pz-I I» и трофейные чешские «Шкоды». Правда немцы уже в сорок первом активно использовали самоходные установки, как противотанковые, так и мощные 150-мм гаубицы, но это особый разговор, так что зацикливаться на этом сейчас вряд ли стоит.
Почувствовав, что начинает повторяться, ведь радиофикации, и о САУ он уже писал раньше, Крамарчук завершил обзор и, поставив внизу страницы дату и подпись, убрал бумаги в папку. Так, с этим вроде бы все, поскольку лучшее, как водится, враг хорошего лишних врагов ему плодить не с руки.
Подполковник походил по комнатам, разминаясь выпил чаю (бурда, конечно, еще и перестоявшая в чайнике, но за неимением гербовой, как известно...) и покурил, стоя у раскрытого окна, выходящего во внутренний двор. Пользующееся в народе жуткой славой лубянское хозяйство жило своей размеренной жизнью, в которой никому не было дела до одинокой фигурки в окне третьего этажа.
Докурив, Юрий затушил сигарету и хотел было по привычке выбросить окурок в окно, но вовремя вспомнил, что вряд ли это будет хорошей идеей — подобных сигарет в этом времени пока еще не существовало. А выслушивать наутро укоризненные сентенции Михаила: «Ну что ж вы так, товарищ Крамарчук, времена сейчас, сами знаете, какие...» — как-то не хотелось.
С полчаса полежав на диване, Юрий умылся холодной водой и вернулся за стол. Особенного желания работать не было, но подполковник хорошо понимал, что в сороковом году подобные отговорки еще, мягко говоря, непопулярны, а то и опасны для жизни. До времен брежневского застоя оставалось еще несколько десятилетий, да и не был Крамарчук теперь уверен, что Советский Союз окунется в это тихое болото всеобщей сытости и равнодушного согласия, — скорее всего, в новом варианте истории «дорогой Леонид Ильич» и вовсе не взойдет на трон генерального секретаря, крайней мере, он собирался максимально полно описать свои впечатления от периода его правления, начиная от свержения опального генсека и заканчивая БАМом и Афганистаном, а там уж пусть товарищ Сталин сам решает его судьбу. Впрочем, если взглянуть на него сквозь призму времени, Брежнев был вполне адекватным правителем, пожалуй, одним из лучших в истории послевоенного Союза.
Кряхтя, Юрий поднялся с дивана и уселся за стол. Положил перед собой чистый лист, пронумеровал и задумался. Надо бы составить какой-то план, прикинуть, о чем, собственно, писать. Историю ближайших десятилетий он осветил еще в Чабанке, по танкам, спасибо ефрейтору, тоже прошелся, а вот дальше? Хорошо Лаврентию Павловичу — сказал себе «постарайся вспомнить что-нибудь важное» и ушел. Восстанавливать, так сказать, социалистическую законность с холодным разумом, горячим сердцем и, как водится, чистыми руками. А что, собственно, считать этим самым «важным»? С другой стороны, важным с позиций сорокового года может оказаться абсолютно все, что будет происходить в последующие годы. Любая субъективно кажущаяся ему пустяковой мелочь вполне имеет шансы аукнуться в будущем изменениями поистине вселенского масштаба. А значит, нужно попытаться максимально подробно описать все, с чем он столкнулся лично или о чем читал в своем времени. В чем-то ошибется? Да наплевать. Наверняка сейчас тем же самым занимаются и все остальные «попаданцы», а после найдутся те, кто сравнит их показания, выведя некое «среднее арифметическое».
Хмыкнув, Юрий полез под стол, выставив на поверхность припрятанную накануне ополовиненную бутылку. Поморщившись, допил остывший чай и набулькал в стакан граммов сто ароматного напитка. Залпом выпил, походя подумав, что история все-таки имеет нехорошую привычку возвращать все на круги своя: энное количество лет назад именно из таких стаканов он пил с друзьями-курсантами водку, всеми правдами и неправдами пронесенную в училище. Посмотрел на девственно чистый лист и начал писать, набрасывая примерный план всего того, что он посчитал важным. Сначала — еще раз пройтись по основным событиям Великой Отечественной, затем осветить роль в ней Японии, начиная от 7 декабря сорок первого года и заканчивая рейдом через Гоби и Хинган и двумя уродливыми грибами над Хиросимой и Нагасаки. Затем - участие в войне союзников по ОСИ — Италии, Румынии и Болгарии. Не забыть отдельно упомянуть как последние благополучно развернулись к Адольфу кормой, едва только запахло жареным. Что там дальше? Раздел Германии, Будапешт 1956 года и «пражская весна» шестьдесят восьмого? Да, наверное, примерно так Ну и дальше по списку, вернее, по памяти.
«Холодная война», едва не ставший горячим Караибский кризис, выстрел в Далласе, Корея, Вьетнам, Афганистан... Память услужливо подсказывала, казалось, давно позабытые исторические моменты. Наше участие во всех перечисленных горячих точках, оттепель (не позабыть отдельной ссылкой пояснить, о чем — точнее, о ком — речь), период застоя, конец восьмидесятых, перестройка, ГКЧП, Беловежский сговор (первоначально написанное слово «пакт» Крамарчук, подумав, вычеркнул — как говорится, подсознательно вырвалось. Не поймут-с, особенно товарищ Молотов...), бандитские девяностые — ну и так далее.
Проглядев составленный список, Юрий внес еще с десяток пунктов — от Фолклендского конфликта до второй американо-иракской войны, одиннадцатого сентября и безуспешных поисков Бен Ладена — и с отвращением оттолкнул исписанный лист. Да ему тут на пару недель писанины! С другой стороны, а чего он хотел? Глушить коньяк и курить трофейное «Мальборо». Да и кто он такой в этом мире; в мире, принадлежащем, в лучшем случае, его родителям, а не ему. Хочет спасти семью, родных? А что он сделал для этого, Убедил самого Берию в своей правоте? А дальше, дальше то что?
Будто неожиданно на что-то решившись, подполковник вернулся к столу и решительно взялся за авторучку. Да ему есть о чем писать! История историей, но есть ведь и еще кое-что. Он много лет носил это в себе, боясь, навредить карьере и пенсии, но сейчас, когда все это стало лишь бледными воспоминаниями, он не станет молчать. Хватит сомневаться. И бояться больше нечего — вообще нечего больше бояться! Он опишет все именно так, как помнит... и как чувствует.
Настала пора делать окончательный выбор.
Крамарчук взял новый лист, озаглавил его «Опасные просчеты и ошибки внешней и внутренней политики и внутреннего устройства СССР, приведшие к развалу страны и фактической победе капиталистического строя» и принялся писать...
Глава 11
Сталин стоял у окна и мучительно раздумывал, устало глядя в темноту безлунной июльской ночи. Где-то там за мощными кремлевскими стенами жила своей жизнью столица величайшего в мире государства, страны, во многом созданной благодаря его стараниям и жесткой, а порой и жестокой воле. Но не это занимало сейчас мысли Вождя. Слишком многое свалилось на него за последние восемь дней, слишком много он узнал нового.
Он давно привык оперировать огромными объемами недоступной простым смертным информации, но эта информация оказалась какой-то слишком уж сложной и, чего греха таить, страшной. Конечно, с одной стороны, никакой вершитель человеческих судеб не откажется от полученного авансом знания о будущем, но вот с другой – не так все просто. Слишком многое придется теперь менять, многое — вовсе начинать заново, от нуля, а времени остается совсем мало. Всего год до начала войны и тринадцать лет — до его собственной...
Иосиф Виссарионович раздраженно задернул штору и отошел от окна. Разнылся, понимаешь, как гимназистка! А еще большевик! Если уж на то пошло, тринадцать лет огромный срок, и когда ЭТО свершится ему будет уже семьдесят шесть. Да и свершится ли, ведь совсем недавно он самолично заставил себя поверить что семнадцатого июля история уже изменилась, пошла по какому-то иному — лучшему ли, худшему? — пути. А значит, и фатальная дата может измениться правда, неясно, в какую сторону.
Едва ли не впервые в жизни ему ничего не хотелось делать — вообще ничего. Сталин взглянул было на привычный диван, где частенько коротал ночь, однако тут же брезгливо отбросил эту мысль. Он не вправе расслабляться тогда, когда нужно быть собранным, когда дорога чуть ли не каждая минута. Нет, речь вовсе не о том пресловутом марте — Вождь поморщился, — а совсем о другой, хоть и не менее пугающей, дате. Двадцать второго июня. Уже скоро. Как там писал тот подполковник: он, Сталин, будет настолько подавлен случившимся, что даже не выступит с обращением к народу, переложив это выступление на плечи Молотова? Смелый он, это хорошо. Значит, не врет. А насчет обращения? Вот уж хрен вам, дорогие потомки, он выступит, теперь — в любом случае выступит! Но сначала сделает все от него зависящее, чтоб это обращение никогда не прозвучало в эфире, ни от него, ни от Молотова, ни от кого бы то ни было! Вообще никогда не прозвучало, да...
Сталин привычно обошел массивный рабочий стол и опустился в кресло. Освещенная мягким светом настольной лампы раскрытая папка с протоколами допросов по-прежнему лежала на зеленом сукне. Иосиф Виссарионович вытащил несколько скрепленных меж собой листков и, улыбнувшись в прокуренные усы, углубился в чтение. Вот сейчас дочитает этот, гм, опус и спать.
СССР Народный комиссариат внутренних дел.
Управление Государственной Безопасности.
Протокол допроса к делу № 0012 от 18 июля 1940 года.
Общие сведения.
Фамилия: Соломко.
Имя: Юлия.
Отчество: Александровна.
Дата рождения: 21 мая 1983 года.
Место жительства: УССР, г. Киев, проспект 40-летия Октября, 553/1, кв. 112.
Паспорт и/или удостоверение личности: при аресте отсутствовали.
Социальное происхождение: из интеллигенции.
Социальное положение (род занятий и имущественное положение): журналист, работаю.
Состав семьи: мать, Воронина Елена Петровна, 42 года, фармацевт, отец, Соломко Александр Валентинович, 47лет, ассистент кафедры истории и политологии Киевского национального университета им. Шевченко. Брат, Соломко Андрей Александрович, 19 лет, студент экономического факультета КНУ.
Образование: высшее специальное, журфак КНУ в 2005 году.
Партийность (в прошлом, настоящем): беспартийная.
Судимость, участие в бандформированиях, антисоветских движениях, подвергались ли репрессиям со стороны властей: не имела, не участвовала, не подвергалась.
Правительственные награды, поощрения, прочее...».
— Назовите, пожалуйста, ваше имя и дату рождения?
— Соломко Юля. А возраст у дамы спрашивать моветон.
— Полное имя, отчество и фамилию, пожалуйста. И Дату рождения.
— ФУ. Ну, хорошо — Соломко Юлия Александровна, двадцать первое мая восемьдесят третьего. Как вы грубый, а еще офицер — я что, так плохо выгляжу? Конечно, я понимаю, все эти ужасные события >в га эта стрельба, учения...
— Последнее к делу не относится. И прошу не называть меня офицером, подобное здесь не принято «Гражданин следователь» — этого вполне достаточно. Давайте продолжим.
— Давайте, а о чем?
— Простите, что значит «о чем»?
— Ну, о чем будем продолжать?
— Гм, ладно. С какой целью вы находились 17 июля сего года на территории военного городка береговой батареи?
— Так вы же уже спрашивали, разве нет?
— Прошу вас, просто отвечайте на поставленный вопрос. Я должен составить протокол, который вы прочитаете и подпишете.
— Без адвоката? Сама подпишу?
— Да, без адвоката и сама. И, прошу вас, опустите ногу и сядьте как-нибудь более, гм, прилично, вы не в варьете. Гражданка Соломко, я настаиваю.
— Мужлан.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вам напомнить вопрос?
— Не нужно. Я — официально аккридици... аккредитованная журналистка киевского журнала «Столичная жизнь, культура и политика». Находилась на маневрах «Си-Бриз-2008» в качестве представителя украинских СМИ.
— Расшифруйте последнее сокращение? И впредь, прошу, избегайте аббревиатур.
— Что? А, поняла: «средства массовой информации». Пресса, короче говоря.
— Корреспондент?
— Ага, корреспондент.
— «Столичная жизнь, культура и политика» — это ваше издание? Расскажите о нем несколько подробнее.
— Ну, это очень крутой журнал, глянцевый, сто страниц, в первой десятке рейтинга, короче. Кстати, его хозяин держит еще... хотя ладно, не стоит об этом. Не так чтоб сильно уж гламурный, чтоб вы поняли, а вполне серьезное демократическое издание. В духе времени, бла-бла, все дела. В любом случае, не бульварная желтуха, типа того.
— Гм, еще раз прошу, давайте избегать этих неологизмов. Впрочем, хорошо, в целом я понял, а остальное сейчас неважно. Итак, вы должны были освещать для вашего издания некие военные маневры, проводимые совместно с рядом иностранных государств?
— Нуда, а что же еще? Но потом все закрутилось, и вот я здесь, с вами. А вы женаты?
— Это также к делу не относится. Что вы имеете в виду, говоря «закрутилось»? Можно узнать несколько подробнее?
— Какой вы грубый! Что значит «закрутилось»? Ну, сначала вся эта стрельба, потом меня заставили бежать километр босиком, заперли в каком-то подвале... короче, не знаю. И форма у вас странная, и на каком основании меня задержали и допрашивают, не понимаю — вот так и «закрутилось». Нет, я в курсе, что у военных свои тараканы в голове, но зачем же так? Мобилу отняли, обыскали зачем-то... тоже грубо. Я, конечно, в ваши игры для больших мальчиков не лезу, но и без реакции все это оставлять не собираюсь! Я свободная журналистка и опишу все, как говорится, без купюр. Может, главред чего и выкинет, если ему, конечно, шеф отзвониться или кто-то из вашего начальства, но в целом …
— Я перебью вас. И на будущее — старайтесь четко отвечать на заданный вопрос. Ваши размышления и... ощущения меня абсолютно не интересуют. Итак, вы хотите сказать, что до сих пор не поняли, что произошло и где вы сейчас находитесь?
— Что значит где?! Там, где и находилась до начала этого вашего... маски-шоу со стрельбой. На маневрах «Си-Бриз», где ж еще?
— Хорошо, я понял. Посмотрите вон туда. Да, туда, на стену. Видите календарь? Юлия Александровна, вынужден вас разочаровать: сейчас на дворе сороковой год, и ни о каких маневрах с международным участием никто и слыхом не слыхивал. Как и о вашем глянцевом гламурном журнале. К счастью.
— Очень смешно.
— Находите это смешным? А я вот — нет. И, честно говоря, не верю, что вы и на самом деле ничего не поняли. Конечно, вы женщина и можете не слишком разбираться в военной форме или оружии, но неужели вообще ничего не заподозрили?
— Н...нет. Вы о чем?
— Гражданка Соломко, как бы ни было сложно это воспринять, вы сейчас находитесь в прошлом, за сорок три года до своего рождения!
— Может, хватит нести глупости? Ну да, я вспомнила, недавно по телику показывали фильм про войну, там была похожая на вашу форма. И что с того? Календарь можно отпечатать на любом принтере, форму взять напрокат на киностудии или у ребят — военных реконструкторов — я про них как-то статейку писала. Считаете, я должна поверить всей этой чуши? Чего вы от меня хотите?
— Все-таки считаете, что все это чушь? Что ж. Юлия Александровна, похоже, с вами будет сложнее работать, чем мне казалось вначале. А ведь придется поверить. У вас, простите, выхода другого нет. Не захотите сами — найдем способ заставить.
— Бросьте. Мы не на телевидении.
— Простите, не понял?
— Ну, типа, мы не на программе «Розыгрыш». Да и кто станет меня разыгрывать на таком уровне ? Это ж сколько бабла стоит...
— Не знаю, что это такое «программа розыгрыш» и «бабло», но вас и на самом деле никто не разыгрывает. Вы в сороковом году, и поэтому я очень рекомендую принять это как должное и четко и правдиво отвечать на мои вопросы.
— Прекратите . Любая шутка хороша в меру. Ваша — затянулась . Еще скажите, что за дверью сейчас стоят Сталин с Берией и, хлопая друг дружку по плечам ухахатываются, слушая весь этот бред! Юмористы, блин...
Следователь встал и, скрипя сапогами, зашел ей за спину Наклонился — Юлю окатило запахом какого-то незнакомого, явно не «Кензо», одеколона — и неожиданно зло прошипел прямо ей в ухо:
— Если ты, сука, еще раз позволишь себе подобные выражения в адрес товарища Сталина или товарища Берии, Магадан тебе раем покажется. Лично прослежу, чтобы тебя в самый занюханный лагерь отправили, где лето во вторую среду июля начинается. А заканчивается во второй четверг. И в мужскую зону. Поняла, подстилка буржуазная? Или, как ты там говорила — «гламурная» ? Я правильно понял суть твоего долбаного глянцевого журнальчика? В ногах валяться станешь, чтобы по чистой пятьдесят восьмой пойти! Ты меня хорошо поняла ?
И вот тут ее пробрало. По-настоящему. Не то чтоб она сразу поверила всему, о чем перед этим говорил следователь — например, что такое «чистая пятьдесят восьмая», она попросту понятия не имела, да и насчет сорокового года тоже все было весьма спорно, — но... Журналистка неожиданно заплакала, размазывая по щекам оставшуюся тушь.
Следователь же, наоборот, неожиданно успокоился и, опустившись на стул, неспешно закурил и очень вежливо сказал:
— Вам все понятно . гражданка Соломко? Если вы еще раз (дочитавший до этого места Иосиф Виссарионович, хоть и не видел воочию не вошедшей в протокол сцены, снова ухмыльнулся, ощущая, как понемногу возвращается хорошее настроение) упомянете имя товарища Сталина или товарища Берии в подобном контексте, я буду вынужден поговорить с вами несколько иначе. И не так, как сейчас, а гораздо, гораздо хуже. Давайте начнем сначала, хорошо?
Юля судорожно кивнула. С ней, единственной Дочерью в семье, еще никогда ТАК не разговаривали. Да что там «не разговаривали» — на руках носили. И в инстттут пристроили, и в журнал, с главредом в неформальной, так сказать, обстановке познакомили, а тут… тут она, похоже, и на самом деле никто!..
От этой мысли журналистка неожиданно зарыдала в голос, до икоты, что называется.
Следователь терпеливо ждал, пока она успокоится. Не дождался и дернул щекой:
— Ладно, продолжим позже. Сержант, — он устало потер виски, — увести подследственную. Давайте следующего, кто там у вас?..
В ночь на двадцать шестое Крамарчук, считай, и вовсе не спал. Вроде и лег как обычно, приняв на сон грядущий самим же установленную норму в сто пятьдесят граммов коньяка, но уже через полчаса понял, что уснуть вряд ли удастся — не давала покоя завтрашняя встреча со Сталиным. За прошедшие дни Юрии неплохо — с его точки зрения, по крайней мере — потрудился, исписав почти всю принесенную бумагу и перенеся на учтенные страницы все, что сумел вспомнить или посчитал нужным донести до сведения Иосифа Виссарионовича. История предстоящей войны — основные просчеты большевиков, начиная с революции и Гражданской; послевоенные годы — и причины распада Союза; расклад мировых сил в конце двадцатого — начале двадцать первого века. Почти пятьдесят исписанных аккуратным почерком листов; краткая история великой страны, преломленная через призму памяти и мировоззрения конкретного человека, некоего Юрия Анатольевича Крамарчука, 1955 года рождения, подполковника не существующей в этой реальности украинской армии.
К слову, хрестоматийный ноутбук ему доставили, как и обещал майор, еще двадцатого числа. Доставил не сам Михаил — бериевский порученец, видимо, был занят какими-то более важными делами, а незнакомый Юрию капитан госбезопасности, все то время, пока подполковник исследовал содержимое ноута, просидевший с каменным лицом у него за спиной. Контролировал, надо полагать, на тот случай, если он вдруг попытается испортить секретную технику или удалить какие-то данные. Кстати, интересно, получается, капитан хоть немного, но разбирался в компьютере? Значит, местные спецы уже довольно плотно приступили к изучению артефактов, и он — один из них. Что ж, молодцы, не теряют зря времени.
Ничего особо интересного в недрах «пятьсот восьмого» «Самсунга», как он и ожидал, не обнаружилось. Стандартный набор программ для явно нелицензионной ХР, несколько папок с личными фотографиями (никого из сфотографированных он не узнал), какието набранные с кучей ошибок расходно-приходные документы по матчасти на украинском языке и тому подобная лабудень — абсолютно ничего, способного, если верить классикам жанра альтернативной истории, «в корне перевернуть ход будущей войны». Ну, разве что папка с фотографиями боевых самолетов и вертолетов. видимо, прежний хозяин ноутбука увлекался современной авиацией и недавно побывал на каком-то авиасалоне, похоже - московском МАКСе.
Крамарчук с трудом представлял, какая от всего этого может быть польза без чертежей и технических характеристик, даже если и показать их авиаконструкторам. Разумеется, обнаружилась и запрятанная куда подальше папка с не особо жесткой порнушкой, которую Юрий, злорадно ухмыльнувшись, сделал видимой. На этом работу можно было с чистой совестью считать законченной, поскольку сам по себе ноутбук представлял куда большую ценность, нежели его содержимое. Закончив работу, подполковник отключил комп и кивнул сопровождающему:
— Спасибо, товарищ капитан, я закончил. Свои соображения изложу письменно и сдам товарищу майору.
Тот кивнул в ответ, аккуратно убрал «нотик» и зарядное устройство в сумку и, откозыряв, ушел, так и не проронив ни слова.
Крамарчук положил перед собой чистый лист и изложил свои мысли относительно ноутбука и его содержимого. Текста получилось совсем немного, и, поразмыслив пару минут, подполковник вкратце описал перспективы разработки и использования компьютеров, для вящей серьезности документа добавив несколько конкретных имен и названий (ну да, куда ж без Силиконовой долины и лично товарища Гейтса?). Перечитал. Пожалуй, так и оставим. Большим знатоком компьютерной грамоты он себя не считал, да и был весьма далек от мысли, что Лаврентий Павлович не найдет — точнее, уже не нашел — среди «попаданцев» тех, кто сумеет объяснить местным специалистам устройство и принципы работы компьютерной техники.
Больше ничего экстраординарного за эти дни не произошло. Михаил, несмотря на давешнее обещание, заходил только один раз, дня три назад, да и то ненадолго. Одобрительно покачивая головой, — вижу, Юрий Анатольевич, вы времени зря не теряли, очень хорошо! — просмотрел уже исписанные листы, убрал их в свою папку и ушел, осведомившись на прощание, нет ли каких-либо пожеланий или просьб. «Сержант Верочка», хоть и исправно приносила завтрак , обед и ужин (к последнему, как выяснилось, полагалась бутылка коньяка и пачка «Герцеговины»), держалась по-прежнему строго официально, не позволяя ни малейшего намека на более близкое, читай «человеческое».
Чем частенько напоминала Юрию классическую фразу из любого американского боевика: «Ничего личного , просто бизнес».
На дармовой коньяк подполковник особо не налегал, сразу же установив для себя норму граммов в сто-сто пятьдесят, да и то только перед сном; курением тоже старался не злоупотреблять — психологическое напряжение первых после переноса дней схлынуло и курить хотелось уже меньше, что не могло не радовать.
Майор снова появился только вчера после обеда. Зашел, вежливо поздоровавшись, минут десять говорил. в общем-то, ни о чем, незаметно, как ему казалось, поглядывая на наручные часы, и вскоре убрался восвояси, унося с собой как чистые, так и исписанные подполковником листы. Перед уходом предупредил, что завтра с ним, очень может быть, захочет встретиться Сам, и потому стоит получше выспаться и отдохнуть. Никаких вопросов Крамарчук ему не задавал — за неимением оных. Да и не испытывал он, честно говоря, особого желания что-либо спрашивать, смутно подозревая, что и майор ощущает нечто подобное относительно необходимости отвечать. Михаил вообще был какой-то, используя привычный для подполковника сленг, «вздрюченный» — то ли по каким-то своим делам, то ли в связи с предстоящей встречей, и Юрий счел за лучшее ни в какие подробности не углубляться. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. И лучше высыпаешься. Последнее — в том смысле, что на лесоповале поднимают рано...
С этой исполненной глубочайшего оптимизма мыслью он и отправился в койку, подсознательно надеясь, что эта ночь не окажется его последней ночью, проведенной в комфортабельных условиях, с трехразовым питанием, хорошими папиросами и коньяком под рукой. Реакции Сталина он представить себе не мог. В смысле, представить реакции реального Иосифа Виссарионовича. а не того гротескного персонажа из анекдотов и обличительных публикаций конца восьмидесятых — начала девяностых годов. Да, Берия ему поверил — но поверит ли Сам? Посчитает ли «отец всех народов», что изложенные неким подполковником несуществующей армии (эту, впервые произнесенную лейтенантом Качановым словоформу Юрий очень хорошо запомнил и частенько повторял) сведения стоят его высочайшего внимания и, главное, доверия? Если посчитает — хорошо, а если нет? Тогда и думать не чего. Вон, окно открыто, решеток нет, третий, а по меркам конца века почти что четвертый этаж. В любом случае убьется. Хотя если разговор с Вождем пойдет «не туда», до окна его уже не допустят. Факт...
Подполковник встал с кровати, натянул галифе и, нашарив на столе папиросы, подошел к окну. Пожалуй, уснуть уже не удастся, разве что под утро. Юрий с досадой поглядел на пустой стол: ну и на хрена Миша забрал с собой всю бумагу? Сейчас бы сесть да поработать, отгоняя дурные мысли, часиков до четырех. Глядишь, еще чего полезного вспомнил бы. Хотя что уж там вспоминать — выложился он за эти дни на все сто, припомнив все, что знал — от тактики действий германских войск до необходимости отрывать траншеи полного профиля вместо ячеек и замены «смертных» медальонов на обязательные индивидуальные жетоны. Писать больше, по сути, было не о чем.
Вздохнув, подполковник закурил, присев на широкий, не чета нынешним, подоконник. За распахнутым окном спала столица огромной страны, страны, еще не испытавшей ни тьмы светомаскировки сороковых , ни круглосуточного неонового бреда девяностых. Москвичи еще не знали, что их ждет через неполный год, как не знали этого ленинградцы, киевляне и одесситы. Вот только... ждет ли? Или ему все же будет позволено что-то изменить? Нет, даже не Сталиным, а самой Судьбой, с неведомой целью забросившей его в эти далекие годы. Юрий с неожиданной остротой почувствовал свое одиночество и чуждость для этого времени. Кто он здесь? Просто потерявшийся во времени нежданный гость, против своей воли заброшенный в далекое прошлое...
В дверь негромко постучали. Подполковник дернулся было, однако тут же и успокоился: если бы что-то изменилось и пришли за ним, стучать бы по – любому не стали. Хотя Миша вчера и вправду был какой-то... не такой. Не из-за него ли? Да нет, вряд ли... нет, точно не из-за него.
— Войдите, — разрешил Юрий, зажигая настольную лампу.
— Простите, товарищ Крамарчук. — В дверях неожиданно — для Крамарчука, разумеется, неожиданно — возникла «сержант Вера». — Я тут вашу старую форму принесла. И ботинки. Товарищ майор завтра просил в этом быть. Разрешите, я вот тут на крючок повешу, а то вдруг изомнется.
— Вера, — вдруг решился подполковник, немного стыдясь своего вида (хорошо хоть галифе надел), — вы не составите мне компанию? А то что-то не спится. Совсем. И на душе как-то тяжело.
— Мне нельзя, товарищ Крамарчук, не положено.
— Буквально пару минут, а, товарищ сержант? Пожалуйста. Обещаю не разглашать никаких государственных тайн и не приставать. Ни в каком смысле. Мне просто одиноко, понимаете? Хочется с кем-то поговорить. Присаживайтесь. Завтра у меня, похоже, будет тяжелый день. — Едва не сболтнув насчет встречи с одним большим человеком, подполковник вовремя остановился, решив не подставлять ни себя, ни девчонку. Грустно улыбнувшись, он выставил на стол едва початую бутылку коньяка , вторую из принесенных за эти. Остальные так и остались запечатанными. Рюмок, разумеется не было, только стаканы, однако и до них дело не дошло.
— Простите, товарищ Крамарчук, мне пить нельзя.
— Ну, тогда и я не буду. — Он спрятал бутылку обратно под стол. — У вас сегодня, наверное, Суточное дежурство? Уже полвторого, а вы все еще на ногах.
— Нет, товарищ Крамарчук, — девушка вполне искренне улыбнулась, — если честно, я просто ждала, пока подготовят вашу форму. Правда, к чему такая спешка, я не знаю, — на всякий случай добавила она пресекая возможные вопросы.
— Значит, вы теперь из-за меня не выспитесь? Бедняжка.
— Да ну что вы, я ж привычная. Сейчас пойду, покемарю пару часиков, мне хватит.
— Давно служите, Верочка? — Если честно, подполковник понятия не имел, о чем говорить дальше ему просто было приятно присутствие рядом живого человека. Особенно такого красивого человека. Хотя он и понимал, что, несмотря на все эти искренние улыбки и широко распахнутые глаза, завтра с утра на стол майору ляжет ее рапорт с подробным описанием их «посиделок» и списком вопросов-ответов. Впрочем, его это нисколько не волновало: никакой крамолы в происходящем он не усматривал, а рапорт? Служба в НКВД — НКГБ — это, знаете ли, не на текстильной фабрике работать.
— Уж пятый год, — снова улыбнулась девушка, — если честно, я очень хотела сюда попасть. Мне очень повезло.
— Вы москвичка?
— Ага, а вы откуда? У вас очень интересный говор, даже не могу понять, какой.
— С юга. — Юрий помедлил с ответом, решая, не относится ли это к числу запрещенных вопросов. Вроде нет. — Из Одессы. Оттого, наверное, и говор такой.
— Правда? Никогда там не была. Вот бы побывать! Потемкинская лестница, знаменитый броненосец. И истории проходила, а история мне всегда нравилась. Красивый город?
— Очень. Хотя Москва, наверное, красивее.
— А у вас семья есть? — Ого, это она к чему?
— Была. Жена и сын, совсем уже взрослый... был.
— Простите, товарищ Крамарчук, я не хотела. Не нужно больше ничего говорить, ладно?
Подполковник кивнул. Интересно, что она подумала? Впрочем, какая разница...
— Интересная у вас форма... ой, извините, мне об этом нельзя.
— Да, об этом лучше не стоит.
Читать бесплатно другие книги:
