Приключения Алисы в Стране Чудес Кэрролл Льюис

Глава Х. Омаровая кадриль

Якобы Черепаха тяжело вздохнул и вытер ластой глаза. Он взглянул на Алису и попытался заговорить, но минуту или две рыдания душили его. «Словно ему кость в горло попала», – сказал Грифон и принялся трясти его и хлопать по спине. В конце концов голос вернулся к Якобы Черепахе, и, со слезами, стекавшими по щекам, он продолжил рассказ:

– Ты, может быть, не жила достаточно долго на дне морском («Не жила»,

– сказала Алиса), и тебя, возможно, ни разу не представляли Омару (Алиса начала было: «Однажды я пробовала…» – но поспешно прикусила язык и сказала: «Нет, никогда») – так что ты и понятия не имеешь, какая восхитительная вещь Омаровая Кадриль!

– И впрямь, – призналась Алиса. – А что это за танец?

– Ну, – сказал Грифон, – первым делом все выстраиваются в линию вдоль берега…

– В две линии! – крикнул Якобы Черепаха. – Тюлени, морские черепахи, лососи и так далее; затем, когда с дороги уберут всех медуз…

– Это обычно занимает некоторое время, – перебил Грифон.

– Делаете два шага вперед…

– Все – с омарами в качестве партнеров! – крикнул Грифон.

– Разумеется, – согласился Якобы Черепаха, – два шага вперед, поворачиватесь к партнерам…

– Меняетесь омарами и отходите назад в том же порядке, – закончил Грифон.

– Затем, стало быть, – продолжал Якобы Черепаха, – бросаете…

– Омаров! – завопил Грифон, подпрыгивая в воздух.

– Как можно дальше в море…

– Плывете за ними! – крикнул Грифон.

– Делаете в воде кувырок! – закричал Якобы Черепаха, дико прыгая вокруг.

– Снова меняете омаров! – заорал во весь голос Грифон.

– Возвращаетесь на сушу, и – это конец первой фигуры, – сказал Якобы Черепаха, неожиданно понизив голос, и два создания, которые только что скакали вокруг, как безумные, снова тихо и печально уселись на песок, глядя на Алису.

– Наверное, это очень милый танец, – робко сказала Алиса.

– Хочешь малость посмотреть на него? – спросил Якобы Черепаха.

– Конечно, очень, – ответила Алиса.

– Давай, попробуем первую фигуру! – обратился Якобы Черепаха к Грифону. – Мы ведь сможем сделать это и без омаров. Кто будет петь?

– Давай ты, – сказал Грифон, – я забыл слова.

И они принялись величаво танцевать вокруг Алисы, постоянно наступая ей на ноги, когда оказывались слишком близко, и размахивая в такт передними лапами, в то время как Якобы Черепаха тоскливо и протяжно пел:[ 32 ]

– Спасибо, очень интересно было посмотреть на этот танец, – сказала Алиса, которая была счастлива, что он, наконец, закончился, – и мне так понравилась эта удивительная песня про треску!

– Кстати, о треске, – сказал Якобы Черепаха, – она… ты ведь ее, конечно, видела?

– Да, – ответила Алиса, – она часто бывала у нас на обе… – она прикусила язычок.

– Не знаю, где эта ОбА, – сказал Якобы Черепаха, – но раз ты встречалась с ней так часто, то, конечно, знаешь, как она выглядит.

– Наверное, да, – задумчиво ответила Алиса. – С хвостом во рту и вся в сухарях.

– Насчет сухарей ты ошибаешься, – сказал Якобы Черепаха. – в море их бы сразу смыло. Но хвост у нее действительно во рту, по причине… – тут Якобы Черепаха зевнул и закрыл глаза. – Объясни ей причину и все такое, – велел он Грифону.

– Причина в том, – сказал Грифон, – что она очень любит танцевать с омарами. Так что ее бросают с ними в море. Так что ей приходится далеко лететь. Так что она от страха закусывает хвост. Так, что потом не может его вытащить. Вот и все.

– Спасибо, – сказала Алиса, – это очень интересно. Я прежде не знала столько всего о треске.

– Я могу рассказать тебе и больше, если хочешь, – сказал Грифон. – Знаешь, почему ее называют треской?

– Никогда об этом не думала, – призналась Алиса. – Почему?

– Треску от нее много, – важно ответил Грифон.

Алису это озадачило.

– Много треску? – удивленно переспросила она.

– Ну да. Ты что, никогда не слышала, как трещит огонь в камине?

– Ну, в общем, слышала, – Алиса на всякий случай немного подумала, прежде чем задать следующий вопрос: – А что, разве в море тоже есть камины?

– Разумеется, есть. Недаром говорят: «топить в море», – низким голосом пояснил Грифон. – Вот, теперь ты знаешь.

– А чем же их топят? – с огромным любопытством спросила Алиса.

– Угрем, конечно, – ответил Грифон уже с некоторым раздражением, – это тебе любая креветка скажет!

– Я бы на месте трески, – сказала Алиса, чьи мысли все еще вертелись вокруг песни, – сказала бы дельфину: «Держись подальше, пожалуйста, мы не собираемся брать тебя с собой!»

– Им положено иметь его при себе, – сказал Якобы Черепаха, – ни одна здравомыслящая рыба не позволит себе остаться без дельфина.

– Что, правда? – изумилась Алиса.

– Конечно, – ответил Якобы Черепаха. – Какой рыбе захочется прослыть бездельфицей?

– Вы имели в виду «бездельницей»? – спросила Алиса.

– Я имел в виду то, что сказал, – обиделся Якобы Черепаха. А Грифон добавил:

– Давай, теперь ты расскажи о своих приключениях.

– Я могу рассказать вам о них, начиная с утра, – сказала Алиса Алиса с некоторой робостью, – но нет смысла возвращаться ко вчерашнему дню, потому что тогда я была другим человеком.

– Объясни это все, – потребовал Якобы Черепаха.

– Нет, нет! Сначала приключения, – нетерпеливо воскликнул Грифон, – объяснения отнимают ужасно много времени.

И Алиса начала рассказывать о своих приключениях, начиная с того момента, как она впервые увидела Белого Кролика; поначалу ее слегка беспокоило, что оба существа придвинулись к ней слишком близко, каждый со своей стороны, и открыли глаза и рты слишком уж широко, но в процессе рассказа она постепенно осмелела. Ее слушатели молча внимали, пока она не дошла до того, как читала Гусенице «Ты уж стар, папа Вильям», а слова получались совсем другими; тут Якобы Черепаха протяжно вздохнул и сказал:

– Это очень странно.

– Все это страннее некуда, – согласился Грифон.

– Получались совсем другими! – задумчиво повторил Якобы Черепаха. – Я бы хотел услышать, как она сейчас что-нибудь прочитает. Вели ей начать, – он посмотрел на Грифона, словно полагал, что тот имеет какую-то власть над Алисой.

– Встань и прочти «Это голос лентяя»,[ 33 ] – распорядился Грифон.

«Как же эти существа любят командовать и заставлять отвечать уроки! – подумала Алиса. – Можно подумать, я в школе!»

Тем не менее, она поднялась и начала декламировать, но голова ее была полна Омаровой Кадрилью, так что она сама не знала толком, что говорит, и слова, разумеется, получились очень странными:

– Это не то, что я учил в детстве, – сказал Грифон.[ 34 ]

– Ну, я прежде этот стих не слышал, – сказал Якобы Черепаха, – но, по-моему, это редкостная чепуха.

Алиса ничего не сказала; она снова села, закрыв лицо руками и думая, встанут ли вещи на свои места хоть когда-нибудь .

– Я бы хотел, чтоб она объяснила это, – сказал Якобы Черепаха.

– Она не может объяснить, – поспешно возразил Грифон. – Читай дальше.

– Но насчет носков? – упорствовал Якобы Черепаха. – Как это он мог развернуть их носом, спрашивается?

– Это первая балетная позиция, – ответила Алиса; однако все это ее ужасно озадачило, и ей хотелось поскорей сменить тему.

– Читай следующую строфу, – нетерпеливо повторил Грифон, – она начинается: «Я в саду его видел…»

Алиса не осмелилась ослушаться и, хотя и была уверена, что все опять получится неправильно, продолжила дрожащим голосом:

– Какой смысл читать всю эту чушь, – перебил Якобы Черепаха, – если ты ничего не объясняешь? Это, уж наверняка, самая запутанная вещь, какую я когда-либо слышал!

– Да, думаю, лучше остановиться, – сказал Грифон, и Алиса была только рада так и сделать.

– Попробуем еще одну фигуру Омаровой Кадрили? – продолжал Грифон. – Или ты хочешь, чтобы Якобы Черепаха спел тебе песню?

– Ой, песню, пожалуйста, если Якобы Черепаха будет так добр! – ответила Алиса столь горячо, что Грифон довольно-таки обиженно заметил:

– Гм! Ну, о вкусах не спорят! Ладно, старина, спой ей «Черепаховый суп»!

Якобы Черепаха тяжело вздохнул и запел прерывающимся от рыданий голосом:[ 35 ]

– Еще раз припев! – крикнул Грифон, и Якобы Черепаха только было начал его повторять, как вдалеке послышался крик «Суд начинается!»

– Вперед! – воскликнул Грифон и, схватив Алису за руку, помчался, не дождавшись конца песни.

– Какой еще суд? – пыталась спросить задыхавшаяся от бега Алиса, но Грифон в ответ лишь повторил «Вперед!» и побежал еще быстрее, а сзади бриз доносил до них все слабевший и слабевший печальный голос:

Е-э-да ве-э-э-черняя,

Красивый, красивый суп!

Глава XI. Кто украл торты?

Когда они прибежали, Червонные Король и Королева сидели на своем троне, а вокруг собралась большая толпа – всевозможные мелкие птички и зверьки, а также целые колоды карт; перед ними стоял Валет, в цепях, под охраной двух солдат с обеих сторон, а возле Короля находился Белый Кролик, с трубой в одной руке и пергаментным свитком в другой. В самом центре зала суда стоял стол, а на нем – большое блюдо с фруктовыми тортами; они выглядели столь аппетитно, что Алиса от одного взгляда почувствовала изрядный голод. «Хорошо бы суд поскорей закончился, – подумала она, – и роздали угощение.» Но, похоже, шансов на это не было, так что она принялась осматривать все вокруг, чтобы как-то убить время.

Алиса никогда прежде не бывала в зале суда, но читала об этом в книжках, и к немалому своему удовольствию обнаружила, что знает, как называется почти все здесь. «Это судья, – сказала она себе, – потому что у него большой парик.»

Судьей, кстати говоря, был Король, и ему пришлось надеть корону поверх парика (если хотите увидеть, как ему это удалось, взгляните на картинку), что, по всей видимости, доставляло ему изрядное неудобство и, разумеется, совершенно не шло.

«А это скамья присяжных, – думала Алиса, – и эти двенадцать созданий,

– (она была вынуждена назвать их «созданиями», поскольку некоторые из них были зверьками, а некоторые – птицами) – полагаю, и есть члены жюри присяжных». Она повторила про себя эти последние слова два или три раза, весьма гордясь собой, ибо считала (и была права), что очень немногие девочки ее возраста знают, что это означает. Впрочем, «присяжные заседатели» тоже было бы подходящим названием.

Все двенадцать присяжных очень деловито писали на грифельных досках.

– Что они делают? – шепотом спросила Алиса Грифона. – Им ведь нечего записывать, пока суд не начался!

– Они записывают свои имена, – прошептал в ответ Грифон, – потому что боятся забыть их до конца процесса.

– Какие глупые! – начала Алиса громким возмущенным голосом, но тут же осеклась, поскольку Белый Кролик выкрикнул «Тишина в зале суда!», а Король надел очки и принялся обеспокоенно оглядываться по сторонам, высматривая говорившего.

Алиса могла видеть – столь же отчетливо, как если бы заглядывала им через плечо – как присяжные пишут «какие глупые!» на своих досках, и она даже заметила, что один из них не знал, как пишется «глупые», и вынужден был спросить об этом соседа. «Воображаю, во что превратятся их доски к концу заседания!» – подумала Алиса.

У одного из присяжных скрипел карандаш. Этого, разумеется, Алиса не могла вынести, так что она обошла зал кругом, подошла к нему сзади и очень скоро улучила момент, чтобы выхватить карандаш. Она сделала это так быстро, что бедный маленький присяжный (это был Ящерица Билл) не смог понять, что случилось; так что, поискав карандаш вокруг, он вынужден был до конца дня писать пальцем; толку от этого было немного, ибо палец не оставлял следа на доске.

– Герольд, зачитайте обвинение! – сказал Король.

Заслышав это, Белый Кролик трижды громко дунул в трубу, развернул пергаментный свиток и прочел следующее:

– Выносите вердикт,[ 37 ] – обратился Король к присяжным.

– Не сейчас, не сейчас! – спешно перебил Кролик. – До этого еще полно дел!

– Вызовите первого свидетеля, – сказал Король; и Белый Кролик, трижды дунув в трубу, возгласил:

– Первый свидетель!

Первым свидетелем был Шляпник. Он вошел с чашкой в одной руке и куском бутерброда в другой.

– Прошу прощения, ваше величество, – начал он, – за то, что я принес сюда это, но я не совсем закончил пить чай, когда за мной прислали.

– Вам следовало закончить, – сказал Король. – Когда вы начали?

Шляпник посмотрел на Мартовского Зайца, который сопровождал его в суд рука об руку с Соней.

– Четырнадцатого марта. Думаю , тогда, – сказал он.

– Пятнадцатого, – сказал Мартовский Заяц.

– Шестнадцатого, – добавила Соня.

– Запишите это, – велел Король присяжным, и те, охваченные рвением, записали на свои доски все три даты, затем сложили их и перевели ответ в шиллинги и пенсы.

– Снимите вашу шляпу, – приказал Король Шляпнику.

– Она не моя, – сказал Шляпник.

– Краденая!

– воскликнул Король, поворачиваясь к присяжным, которые немедленно зафиксировали для памяти этот факт.

– Я держу их на продажу, – добавил в качестве объяснения Шляпник, – своей собственной у меня нет. Я шляпник.

Тут Королева надела очки и принялась пристально вглядываться в Шляпника, который сразу же побледнел и засуетился.

– Давайте ваши показания, – сказал Король, – и не нервничайте, не то я велю казнить вас на месте.

Это, похоже, совсем не ободрило Шляпника; он продолжал переминаться с ноги на ногу, с тревогой поглядывая на Королеву, и в растерянности откусил большой кусок от чашки вместо бутерброда.

Как раз в этот момент Алиса почувствовала очень странное ощущение, которое сильно ее озадачило, пока она не поняла, что же это было: она снова начала расти. Сначала она подумала, что ей надо встать и покинуть зал, но затем решила остаться, пока для нее будет хватать места.

– Может, не будешь так давить? – сказала Соня, которая сидела рядом.

– Я еле могу дышать.

– Я ничего не могу поделать, – кротко ответила Алиса, – я расту.

– Ты не имеешь права расти здесь , – сказала Соня.

– Не говори вздор, – сказала Алиса уже более резко, – ты ведь тоже растешь!

– Да, но я расту с пристойной скоростью, – сказала Соня, – а не этаким смехотворным манером.

И она встала, очень рассерженная, и ушла в другой конец зала.

Все это время Королева продолжала разглядывать Шляпника и, как раз когда Соня пересекла зал, приказала одному из судейских чинов: «Принесите мне список певших на последнем концерте!»; при этом несчастный Шляпник затрясся так, что с него слетели ботинки.

– Давайте показания, – сердито повторил Король, – или я велю вас казнить независимо от того, нервничаете вы или нет!

– Я человек маленький, ваше величество, – начал Шляпник дрожащим голосом, – и я лишь только что начал пить чай… не больше недели назад или около того… и что-то с бутербродом, он стал такой тонкий… и потом… пари, пари…

– Пороть кого ? – удивился Король.

– Пари, пари, нето… – попытался ответить Шляпник.

– Разумеется, не то! Совершенно не то вы тут порете! – гневно перебил Король. – Вы что, за дурака меня держите? Продолжайте показания!

– Я человек маленький, – продолжал Шляпник, – и многие вещи парили… только Мартовский Заяц сказал…

– Я не говорил! – тут же перебил Мартовский Заяц.

– Говорил! – настаивал Шляпник.

– Отрицаю, – заявил Мартовский Заяц.

– Он это отрицает, – сказал Король, – опустите эту часть.

– Ну, во всяком случае, Соня сказала… – продолжал Шляпник и с опаской поглядел на Соню, ожидая, не станет ли и она отрицать; но Соня ничего не отрицала, потому что крепко спала.

– После этого, – возобновил рассказ Шляпник, – я отрезал себе еще бутерброд…

– Но что сказала Соня? – спросил один из присяжных.

– Это я не могу вспомнить, – сказал Шляпник.

– Вы должны вспомнить, – заметил Король, – или я велю вас казнить.

Бедный Шляпник выронил чашку и бутерброд, и упал на одно колено.

– Я человек маленький, ваше величество… – начал он.

– Вы и впрямь небольшой мастер говорить , – сказал Король.

Тут одна из морских свинок зааплодировала и была немедленно подавлена судейскими чинами. (Поскольку это довольно сложное слово, я объясню вам, как это было сделано. Они взяли большой холщовый мешок, засунули туда морскую свинку головой вперед, затянули отверстие мешка веревкой и уселись сверху.)

«Хорошо, что я увидела, как это делается», – подумала Алиса. – Я часто читала в газетах 'Беспорядки были подавлены', и никогда не понимала, что это значит – теперь буду знать.»

– Если это все, что вам известно, то вы можете идти, – продолжил Король.

– Я не могу идти, – сказал Шляпник, – я ведь стою на коленях.

– Тогда вы можете ползти , – ответил Король.

Тут вторая морская свинка зааплодировала, и была подавлена.