Полное собрание рассказов в одном томе Шукшин Василий

– Это… осколок, однако, начал выходить. Вот он – колется, змей. С вечера чуял…

– Где?

– Ну, где?.. Куда ранило-то, не знаешь, что ли?

– Там? – изумилась Соня.

– Но.

– Чо же ты, двадцать лет сидел на ем и не чуял? Как так?

– Так и не чуял! Как… Да большой! – Ефим горько прицокнул языком. – Замучает, паразит.

Соня засмеялась.

– Как теперь сидеть-то будешь? Боком, что ли?

– Смешно! Тебе бы счас… не веселилась бы.

Помолчали.

– Что делать теперь, ума не приложу.

Соня не выдержала и опять засмеялась, уткнувшись лицом в подушку.

– Смешинка в рот попала? – сердито спросил Ефим. – Как дура…

– Не сердись, Ефим. Шибко на интересном месте он у тебя… – Соня повозилась, вытирая слезы уголком наволочки. – А чего уж так испугался-то? Не рожать ведь. Ну, выйдет. Они сами, что ли, выходют?

– Пока он выйдет, на самом деле родить можно. Вырезают их. Было у ребят в госпитале…

– Ну и вырежи.

Ефим промолчал на это. Он и сам подумал: «Придется вырезать». Но вспомнил, что у них в больнице нет ни одного врача-мужчины. Мало того, хирург – совсем молодая женщина. Двадцать лет назад, в госпитале, он, не раздумывая, улегся бы спиной кверху перед кем угодно – тогда не совестно было. А сейчас при одной мысли коробит.

– Посмотрим, – сказал он. – Спи.

А сам долго еще думал, как теперь быть.

Весь следующий день он старался быть на ногах – не сиделось. Больно. В кабинете (он был председателем колхоза), принимая народ, ходил около стола, нервничал… Материл про себя «того урода», который всыпал ему под Курском горсть железных конфет ниже пояса. Рана, в общем-то, некрасивая. В госпитале долго ржали. Но тогда – что! А сейчас ему, председателю преуспевающего колхоза, солидному человеку, придется штаны снимать перед молодыми бабенками. А те, конечно, начнут подмигивать друг другу… Еще какая-нибудь скажет: «Вот, Ефим Степаныч, теперь снова можете в президиуме заседать».

Домой пришел рано. Мрачный. Сообщил:

– Назревает.

– Да иди ты в больницу, господи! – воскликнула Соня. – Чего ты носишься с ним, как… не знаю кто.

– В больницу!.. – Ефим закурил и стал ходить по комнате. – У нас не больница, а монастырь какой-то! Откуда их понагнало, черт их знает, – одно бабье!

– Чего они тебе?

– Ничего! Чего… Зарабатывал, зарабатывал авторитет, да пойду теперь растелешусь перед кем попало… Одним махом все перечеркнуть.

– Тьфу! – Соня даже рассердилась на такую глупость. – Да что же ты, ей, что ль, авторитет-то зарабатывал?! Какая же она у тебя такая, что ее и показывать нельзя?

– Никакая. Не вякай, раз не понимаешь. Сразу вся деревня узнает, начнут потом языки чесать, черти. Не знаю я их! Им после – одно, а у них на уме – другое. Зубоскалы, черти. – Ефим злился, понимал, что это глупо, а злился. Он действительно не знал, что делать. В город ехать – чуть не сто верст. А приедешь, скажут, у вас своя больница есть. Не примут. Да и как ехать, стоя, что ли?

Ночью стало совсем плохо.

Ефим скрипел зубами, стонал.

– Дурак, вот дурак-то, – выговаривала Соня. – Ну чего мучается? Авторитет он боится потерять! Скажи кому – засмеют. Мало мужиков лежат?..

– Лежат! Лучше рак какой-нибудь, чем эта зараза. Был бы я какой-нибудь простой человек – одно дело: позубоскалил вместе бы со всеми да ушел. Взятки гладки. А тут пальцем начнут все показывать…

– Не подставлял бы ее тогда, раз такое дело.

– Я бы хотел на тебя посмотреть, там… Хоть одним глазком. Что бы ты, интересно, подставила?

– Ну и не переживала бы сейчас, как дура.

– Дура и есть.

Боль сводила спину и ногу. Временами казалось, что осколок выходит. Ефим, стиснув зубы, подолгу оглаживал нарыв, но под пальцами ничего острого или твердого не чувствовал. Нарыв сделался мокрым.

– Врачи, мать их!.. Все вытаскали, а один надо обязательно оставить!

К утру понял Ефим, что в больницу придется идти. За ночь не сомкнул глаз, измучился.

Собирался как на муку – тянул время.

– Если придут из конторы: скажешь – в район уехал. Не проболтайся, смотри.

– Да иди ты, иди, ради бога.

…Чем ближе подходил Ефим к больнице, тем больше беспокоился и трусил. Ясно представлял себе, как сейчас войдет в больницу, подойдет к кабинету принимающего врача… Там, конечно, старушки сидят. С утра пораньше. Увидят его, закивают головками…

– Тоже, Степаныч? Чем занедужил, родной?

«Старух надо почаще гонять из больницы, – только место занимают. Молодому колхознику день приходится тратить, чтобы пробиться к врачу».

…Ну, допустим, его пропустили без очереди.

Врач. Молодая важная женщина.

– Что с вами?

– Осколок.

– Где?

– Там.

– Где «там»?

– Ну, там… – Может, здесь посмеяться надо для блезира? – Хе-хе-хе… Да в самом, знаете, интересном месте, как сострила моя жена.

– Покажите.

«Господи! За что мне наказание такое?! Не мог он, подлец, еще-то лет десять пролежать там!»

Во дворе больницы Ефим пошел совсем тихо.

«Мужиков в такую рань здесь никого, конечно, нет, – мучился он. – Хоть бы покурить с кем, отвести душу перед тем, как… штаны снимать в кабинете».

Мужиков действительно никого не было в коридоре. Зато полно баб. Сидят на белых скамейках, на диване – все несчастные и немножко торжественные. Тихо переговариваются между собой, вздыхают. Есть и молодые. Одна молодая рассказывает другой, постарше:

– Как вступит, вступит, ну, думаю, конец пришел. Прямо сюда – как вступит, вступит…

Пожилая, понимающе, чуть принахмурившись и строго глядя в окно, кивает головой.

А еще две шептались. Одна тихонько ахает, а другая трогает ее за колено и торопится досказать:

– …Я грю, да ты чо же, змей подколодный, делаешь-то?.. У тебя, грю, чо, кулак-то ватный, ли чо ли?..

Увидев Ефима Степаныча, перестали жужжать, с любопытством уставились на него.

«Несдобровать, – с отчаянием подумал Ефим. – Мигом разузнают – к обеду вся деревня хаханьки будет разводить».

Подошел к очереди, насмешливо оглядел страждущих.

– Многонько вас! А вот в праздники-то, когда они бывают, никого ведь нету тут. Не хвораете, что ль, в праздники? – Спросил и сам не понял – зачем?

– У нас по праздникам, Ефим Степаныч, без того хлопот много, – откликнулась одна.

– Вот то-то и гляжу: много хворых. Где у них тут главный сидит?

– Главврач?

– Но.

– А вон кабинет. Во-он, клеенкой-то обшитый.

Ефим пошел в указанный кабинет, стараясь не хромать.

Главного еще не было. В кабинете сидела красивая полная женщина с родинкой на щеке.

– Главного нет. А вы что хотели? – вежливо спросила женщина.

– Я председатель здешний. Она насчет дров обращалась…

– Да, да, да, я в курсе дела. Дрова очень нужны – зима скоро.

«А то я сам не знаю, скоро зима или не скоро», – съехидничал про себя Ефим.

– Можете брать. Но транспорта у меня нету.

– А на чем же мы?

– Это уж я не знаю. В сельсовет обратитесь. Мое дело – дрова.

Из больницы Ефим шел злой. «Шестьдесят кубометров – как псу под хвост. Черт дернул с дровами-то вылететь!.. Неужели нельзя было какое-нибудь другое заделье найти».

Дрова все равно пришлось бы доставить в больницу, но так вот: прийти и самому навялить – это анекдот, так никакой, самый захудалый председателишко не сделает.

«Совсем сдурел».

А сзади болело так, что каждый шаг отдавался аж в затылке.

«Пойду сам сделаю операцию», – решил Ефим.

Соня встретила восклицанием:

– Ну, вон как скоро! А ты боялся…

– Не шуми. Сейчас будем сами резать. Вскипяти воду, положи туда ножик… В общем, я буду подсказывать.

– Да ты чо, Ефим!.. – заговорила было Соня, но Ефим так глянул на нее, что та осеклась на полуслове.

– Хватит! Надоело мне с ним нянчиться. Ребятишки в школе?

– В школе.

– Запирайся на крючок и… устроим полевой лазарет.

– Я не буду, Ефим. Я боюсь.

– Чего боишься?

– Резать боюсь. Ты чо, сдурел?

– Да чо тут бояться-то?!

– Не буду, – уперлась Соня. – Мы же заражение сделаем.

– Прокипятим как следует – никакого заражения не будет. Как в войну резали!.. – прямо в окопах.

– У врача-то не был?

– Не пойду я к врачу. Все. Давай сами. Сейчас за милую душу операцию сварганим.

– Не дури, Ефим. Хошь, я сама схожу в больницу и приведу кого-нибудь – прямо здесь вырежут. И никто не узнает…

– Опять за свое?! – взорвался Ефим. – Говорят дуре такой – не могу, дак нет – свое! Кипяти воду!

Соня тоже была упрямая баба.

– Не дурачься – не дурней тебя. Черт недорезанный… Заражение сделаем, – куда потом одна с ребятишками-то денусь? Только о себе думает! Вон какие люди хворают, да и то к врачам ходют, а он, видите, не может свой зад показать. Кому он нужен к черту!.. там глядеть-то не на что…

Ефим как-то непонятно спокойно посмотрел на жену. Сказал:

– Выйди на пять минут за дверь. Мне надо ее обследовать перед зеркалом.

Соня, в свою очередь, подозрительно взглянула на мужа.

– Чего затеял?

– Выйди, я ее смотреть буду! Что, шибко охота глянуть?

– Тьфу! – Соня вышла.

Ефим достал из сундука чистую простынь, расстелил на полу, приспустил штаны… Постоял, подумал… Отошел немножко, разбежался и сел с маху на простынь. И еще проехался маленько…

Соня в сенях услышала глухой, сквозь стиснутые зубы, вскрик мужа, бросилась в избу.

Ефим лежал на боку, держал в руках штаны и тихонько матерился.

– Все, теперь выйдет… Без ножа обойдемся.

Кукушкины слезки

Ехали краем леса.

Телега катилась по пыльной дороге, подскакивала на корневищах; в передке телеги звякала какая-то железка.

Солнце клонилось к закату, а было жарко. Было душно. Пахло смольем, пылью и земляникой.

В телеге двое: мужчина и женщина. Примерно одних лет – под тридцать.

Женщина сидит впереди, у грядушки, правит. Мужчина лежит за ее спиной на охапке зеленой травы, смотрит вверх, в безоблачное небо, курит.

Молчат.

Женщина, склонив голову, постегивает концом вожжей по своему сапогу. Думает о чем-то.

Ехали со станции уже часа два. Поговорили о здешних краях, о том о сем… И замолчали.

Рослый гнедой мерин бежит ровной неторопкой рысью. Фыркает, звякает удилами… Женщина время от времени поднимает голову, дергает вожжами и говорит лениво:

– Но-о!.. Уснул?

Гнедко косит назад фиолетовым глазом, навостряет ухо, но рыси не прибавляет. Женщина опять склоняет голову и похлестывает по голенищу сапога скрученным концом вожжей. Когда телега наклоняется в ее сторону, она упирается руками сбочь себя и подвигается немного в глубь телеги. При этом белая кофточка плотно облегает ее спину. Мужчина поворачивает голову и подолгу напряженно смотрит на женщину, на красивую шею ее, на маленькие завитушки русых волос около ушей. Потом опять курит и глядит вверх.

С неба льются мелко витые серебристые трели жаворонков. В горячем воздухе висит несмолкаемый сухой стрекот кузнечиков. Вокруг – в лесу, в поле – покой. Покой и горячая истома на всем.

Мужчина сел, бросил окурок на дорогу, закурил новую.

– О чем думаете? – спросил он.

– Так. Ни о чем, – негромко ответила женщина, продолжая постегивать вожжами по сапогу.

Мужчина откинул с высокого красивого лба льняную прядь волос, сел рядом с женщиной. Она посмотрела на него. Глаза у нее серые, ясные.

– А жаркий денек. Я не предполагал, что у вас такая жара бывает. Сибирь все-таки.

– Бывает, – отозвалась женщина и дернула вожжи. Мужчина глубоко затянулся… Над головой его колыхнулось тонкое синее облачко и растаяло.

– А вы что, специально встречать на вокзал ездите?

– Нет, мы врачиху свою ждали, а она чего-то не приехала. – Женщина опять повернулась к попутчику.

Тот поспешно отвел от нее глаза… Потянулся, сказал с чувством:

– А вообще хорошо тут у вас! Благодать!

– Хорошо, – просто согласилась женщина и посмотрела далеко в поле.

– Только скучно, наверно? А? – Мужчина улыбнулся.

– Кому как. Нам не скучно. Чего скучать?

– Так уж не скучно? – Мужчина все улыбался.

Женщина шевельнула покатыми плечами.

– Нет.

– Ну, как же нет!

Женщина посмотрела на него, непонятно усмехнулась и снова принялась было постегивать вожжами по сапогу.

– У вас муж-то есть? – спросил вдруг мужчина.

Женщина оглянулась.

– Нету. А что?

– Да так. Я почему-то так и подумал.

Женщина прищурила в усмешке ясные глаза – они стали хитрые. Яркие, по-девичьи сочные губы ее чуть приоткрылись, чуть приспустились уголками книзу.

– Почему же?

– Не знаю. Угадал, и все. Разошлись?

– Ну, допустим.

– Из-за чего?

Женщина отвернулась. Ей не хотелось говорить об этом.

– Так, – сказала она. – Из-за дела.

– М-да… – Мужчина опять поправил волосы. – Бывает.

Некоторое время молчали.

– Ну и как же теперь? – спросил мужчина.

– Что?

– Как… жизнь-то вообще?

Женщина, не оборачиваясь к нему, усмехнулась.

– Ничего.

– Ничего – это, знаете, пустое место. – Мужчина засмеялся. – Ничего – это ничего.

– Господи!.. – Женщина качнула головой и посмотрела в глаза мужчине.

Тот перестал смеяться… Какое-то время смотрели друг на друга – один пытливо, другая с дурашливым удивлением. И вдруг засмеялись. У женщины в серых глазах заискрились крохотные, горячие огоньки.

– Чего вы смеетесь, а?.. Нет, вы скажите!.. Чего вы?.. – показывая на женщину пальцем, спрашивал мужчина и сам радостно смеялся.

– Смешинка в рот попала. – Женщина отвернулась и вытерла платком глаза. И уже серьезно спросила: – Вы зачем к нам? Уполномоченный, что ли?

Мужчине жалко было, что они перестали смеяться. Он бы посмеялся еще.

– Художник я, – сказал он. – На натуру еду. Рисовать.

Женщина с интересом посмотрела на него.

– Что? – спросил художник.

– Ничего. У нас в клубе тоже художник есть.

– Да?.. – Художник не нашел, что сказать о том художнике, который у них в клубе, кивнул головой. – Художников много.

– А вы кого рисуете?

– А все. Тебя… вас могу. Хотите?

Женщина улыбнулась.

– Ну, меня-то… чего меня? А вот у нас виды шибко хорошие есть. На реке. Иной раз придешь по воду утром и глаз не отведешь – до того красиво! Сама думала: вот бы нарисовать.

– Не пробовала?

– Да уж… Вы правда, посмотрите те места. Только рано надо. А скажите: рисовать учат, что ли, или это уж с рожденья в человеке заложено?

– И с рожденья, и учат… Учиться долго надо… – Художнику не хотелось говорить об этом. – Ты вот расскажи лучше, как ты живешь? – Он вдруг спрыгнул с телеги, пошел рядом. Улыбался, смотрел на женщину. – А? Как ты живешь вот в этом раю?! – Он раскинул руки, оглянулся кругом.

Женщина улыбалась тоже.

– Хорошо живу.

Мужчина вздохнул всей грудью… Отбежал в сторону, сорвал несколько пыльных теплых цветков, догнал телегу, подал цветы женщине. Та приняла их с благодарной улыбкой.

– Кукушкины слезки называются, – сказала она, бережно складывая цветы в букетик. – Нету ей своего гнездышка, она плачет. Где слезинка упадет, там цветок вырастет.

– Нравятся? – Художник прыгнул на телегу. Прыгая, задел рукой сгиб колена женщины, метнул в ее сторону быстрый взгляд…

Женщина поправила юбку и продолжала складывать букетик. На короткое мгновение в глазах художника встала картина: здоровая, красивая, спокойная женщина бережно складывает маленький букет из нежно-голубых скорбных цветов – кукушкины слезки. Но властное сильное чувство, как горячая волна, окатило его с головой… Картина пропала. Все в мире, вокруг, представилось вдруг ярким, скоропреходящим, смертным.

– Вообще что жизнь? – громко заговорил он. – Все кончится – и все! – Он глядел на женщину – ждал, что она поймет его. – Ну, сделаем мы какое-то свое дело, то есть будем стараться!.. – Художник досадливо поморщился – слова были глупые, мелкие. – Черт возьми!.. Ты понимаешь? Ну, сделаем – ну и что? А всю жизнь будем себя за горло держать! Такие уж… невозможно хорошие мы, такие уж… А посмотри – лес, степь, небо… Все истомилось! Красотища! Любить надо, и все! Любить, и все! Все остальное – муть. – Он как будто спорил с кем, доказывал – говорил запальчиво, взмахивал рукой… И смотрел на женщину. Ждал.

Она внимательно слушала. Она хотела понять. Мужчина тронул ее за руку.

– Ну, что смотришь? Не понимаешь меня? – Положил руку на ее мягкое плечо, хотел привлечь к себе.

Женщина резко вывернула плечо, в упор, до обидного спокойно, просто – как по лицу ударила – глянула на него. Сказала чужим резким голосом:

– Понимаю. – И отвернулась.

Художник отдернул руку – точно обжегся… Растерянно улыбнулся.

– О!.. О, какие мы! – Помолчал, глядя на женщину, потом сердито сказал: – Поживем… и нас не будет. И все. Вообще, к черту все! – устало, с тихой злобой добавил он. Поднял ноги на телегу, лег и уткнулся лицом в пахучую траву.

Долго ехали так.

Звякала в передке телеги железка. Фыркал Гнедко. В лесу, пронизанном низким солнцем, звенели хоры птиц. Нечто огромное, светлое, мягко ступая по травам, шагало по земле.

Женщина раза два оборачивалась назад, смотрела на своего попутчика. Тот не шевелился. На узкой спине его, под дорогой шелковой рубашкой, торчали острые лопатки. Около уха, на виске, трепетно пульсировала голубая жилка.

– Сколько времени сейчас? – спросила женщина.

Мужчина сел, глядя вперед, на дорогу, тихо сказал:

Страницы: «« ... 2324252627282930 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Мечта каждого астронома – открыть новую планету. Раньше это случалось редко: одна-две за столетие. Н...
«Каждый из нас несет в себе некое количество боли, и рано или поздно эта ноша делает жизнь невыносим...
В нашей стране живет 146 544 710 человек.Из них, как минимум два миллиона смотрели телеканал «Культу...
Если вы стремитесь построить карьеру в одной компании или, напротив, хотите сменить сферу деятельнос...
Это первая часть повести об отце и дочери, которые оказались в водовороте начинающегося зомби-апокал...
Главный герой произведения отчаялся зажить нормальной жизнью и решил, что его спасение — это Живой С...