Остановка на жизнь. #дневник из клиники неврозов Шкарупич Оля

День 1

9.00. 25 февраля.

Приемный покой клиники нервных болезней.

Смс от Оли:

Напиши, как заселят, очень интересно.

Я:

Пока еще сижу и жду, когда заселят)))))) пока немного страшно, взяли мазок из горла, носа… И поставили ширму, чтобы я сама у себя взяла мазок из… попы… Блин, я не уверенна, что здесь лечат только здоровых людей… Здоровый человек не засунет себе в задницу какую-то фигню на 1 см, когда его от живых людей отделяет всего-то ширма)))))

Потом я пошла в другой кабинет… Там меня встретила доктор-психиатр. Она спросила, что меня беспокоит и как я дошла до жизни такой? Я объяснила, что меня довела работа и личная жизнь. Она спросила: пыталась ли я решить этот вопрос суицидальной попыткой? Я сказала, что не догадалась о таком выходе и решила пока обойтись медикаментами))) … Приготовила попу для очередного анализа, но не пригодилось. Теперь сижу в коридоре. Жду пока «пригласят на отделение».

Я тут как купец: у меня больше всех вещей. Сапоги, куртка, несколько свитеров, пакет косметики, новый домашний костюмчик, тапочки и носочки с мишками. Специально для больницы купила. Вчера маникюр, педикюр сделала. Даже фен взяла волосы выпрямлять)) еще прикол: тут все в черном. Видимо, чтобы не подумали, что у нас само все прошло.

11.00. 25 февраля.

Приемный покой клиники нервных болезней.

Бодрая медсестра вышла из кабинета доктора и сказала:

– Встречаемся на вахте, бахилы с собой.

Мы, в составе 7 человек, пошли через улицу, а она, видимо, через главный корпус больницы. В пункт назначения мы прибыли одновременно. Она заглянула в свой бланк и назвала несколько фамилий людей, которых увела с собой. Нам сказала: «Ждите».

Мы переглядывались между собой, пытаясь найти «нормального человека» или же откровенно больного. Без результатов. Вернулась медсестра и забрала меня. Привела на пост дежурной медсестры.

Любовь Алексеевна, так зовут медсестру. Женщина средних лет с короткой стрижкой и каштановыми волосами. Она больше похожа на воспитателя детского сада, чем на медсестру психиатрической больницы. Любовь Алексеевна сказала мне: «Садитесь, Викуля» и стала оформлять. Записала телефоны близких мне людей, к кому обращаться в экстренном случае. Что за случай она не объяснила, но и так было понятно, о чем она. На этом же листочке я расписалась, что ответственность несу за каждое действие доктора и готова понести ответственность и за его ошибки. Подпись, подпись, подпись. Любовь Алексеевна выдала мне 2 баночки для сдачи анализов. И тоненькую брошюрку, объясняющую, что такое клиника неврозов, какие тут порядки и режим.

Когда поступаешь в больницу для лечения неврозов, то кажется, что ты один здесь случайно, а все остальные – по призванию. На отделении тем временем началось обычное утро. Женщины в спортивных костюмах и тапочках гуляли по коридору. Кто-то шествовал с чашкой, кто-то с полотенцем. Все улыбались и радовались непонятно чему. Мужчины, также одетые в спортивные костюмы, заносили в палату новую кровать. И тоже улыбались, и были довольны. Я сидела на стуле, ждала, когда меня поместят в палату. Рядом была дверь с табличкой «Палата №6». Символично. Дверь открылась, из нее вышла девушка, вся в бриллиантах и с чашкой. Она посмотрела на меня и спросила у Любови Алексеевны: «Новенькая?». Любовь Алексеевна ответила, что да. Девушка сказала: «Она молодая, давайте ее к нам». И меня поместили в большую 20-ти метровую палату на 8 человек. Сейчас нас было шестеро.

Маша, та самая девушка в бриллиантах, в клинике 31 день. У нее длинные блестящие волосы и фигура модели. Она сидит на кровати у стены и читает книгу Чехова «Палата №6». На соседней кровати лежит Регина. У нее светлые волосы чуть ниже плеч. На вид ей лет 35. Лицо, как у фарфоровой куклы: белое, с правильными чертами и голубыми глазами. Сегодня 41 день ее пребывания здесь.

Рядом с ее кроватью стоит кровать Марины. Мне кажется, что ей лет 25. Круглое лицо, волосы собраны в тонкий хвостик на затылке, она одета в свободный спортивный костюм, который скрывает фигуру. Марина недовольна тем, что ее завтра выписывают. Сказала, что 31 день в клинике – это очень мало.

На кровати у окна лежит Арина, крупная женщина тридцати лет. Сказала, что оказалась здесь после того, как повесилась ее мама. В период стресса набрала 20 килограмм. В клинике 44 дня. Завтра ее выписывают.

И последняя наша соседка Диана. Она нервничает, потому что выписывается сегодня. Длинные волнистые волосы убраны в хвост, большие зеленые глаза. Черное платье, которое она надела, ей велико. В стационаре она провела 35 дней. Первые дни она пролежала в кровати, накрывшись с головой одеялом и плача сутки напролет. У Дианы умер любимый муж.

Я сказала, что меня зовут Вика и, в общих чертах, объяснила, как здесь оказалась. Много плакала, злилась и раздражалась. Мало ела, мало спала. Все с пониманием закивали.

В палату заглянула медсестра и пригласила меня в кабинет заведующей. Вера Константиновна, стройная женщина средних лет, жестом пригласила меня войти и сесть в кресло. Напротив расположился интеллигентный мужчина с проницательным взглядом, лет 35, в белом халате.

Вера Константиновна сказала, что нам нужно немного побеседовать, чтобы подобрать курс лечения. Бросила взгляд на мою карту и спросила: «Вы у нас в шестой палате, да?». Я ответила, что если уж и лежать здесь, то, как у классика, в шестой палате. Она рассмеялась: «Тем более у вас там одна молодежь. Настоящий пионерлагерь». Я кивнула и начала рассказ о том, как оказалась здесь. Сложная работа – договариваться с клиентами во время кризиса, развод с мужем, которого совсем не любила, за что виню себя до сих пор. И про моего возлюбленного из Польши, с которым быть вместе нам не суждено. Я поделилась, что не чувствую больше опоры и не понимаю, что меня ждет впереди. Просто живу на автомате, лишь изредка испытывая прежний вкус жизни. И часто ощущаю раздражение к окружающим и желание остаться в одиночестве. Просто помолчать.

Вера Константиновна вдумчиво слушала меня, а когда я закончила, представила мне мужчину, сидящего напротив:

– Виктория, познакомьтесь, это Виталий Станиславович, ваш лечащий врач.

Виталий Станиславович сказал, что позовет меня позже, чтобы пообщаться, а пока я могу идти в палату. Надо отметить, что в клинике неврозов очень уважительное отношение к пациентам. Весь медицинский персонал общается исключительно на «вы». Каждый медработник помнит имя пациента.

Я вернулась в палату и стала выбирать себе одну из четырех свободных кроватей. Девчонки подсказали, где дует и каких кроватей стоит избегать.

Зная, что ложусь, минимум на месяц, я застыла посреди палаты и не могла принять решение, какую кровать выбрать. Как будто от этого зависела моя жизнь. Я не могла просчитать, какие последствия принесет тот или иной выбор. Мне было стыдно перед девочками. Мне казалось, что я выгляжу, как безумная. Разрешить ситуацию помог Виталий Станиславович, который пригласил меня на беседу.

Мы долго шли по лабиринтам коридоров больницы.

– В больнице давно не было ремонта, – сказал Виталий Станиславович, перехватив мой взгляд. Именно поэтому сейчас его затеяли, и в вашей палате стало восемь кроватей вместо пяти.

Странно, что я не видела облупившейся краски, выцветшего линолеума, старых деревянных оконных рам. Здесь было нечто особенное – доброжелательная атмосфера и ощущение безопасности, что для меня важнее, чем отсутствие ремонта.

Когда я училась на психологическом факультете, один из наших преподавателей сказал, что все наши друзья красивые. Я задумалась и поняла, что это правда. Я перебирала в памяти лица друзей и не могла найти в них изъянов. Он сказал, что это связано с тем, что внутренние качества намного важнее, чем внешние. И со временем, любовь к внутреннему содержанию создает в нашем представлении привлекательную внешность близкого человека. Атмосфера клиники создавала такой же эффект.

Мы дошли до кабинета Виталия Станиславовича, он открыл дверь, пропустил меня вперед и зашел следом. Мой лечащий врач сел за стол, открыл ежедневник, потер ладони, сказал: «Ладушки» и начал задавать стандартные вопросы:

– Хронические заболевания?

– Нет.

– Гепатит? СПИД? Инфекционные заболевания?

– Нет, нет, нет.

– Операции?

– Нет.

– Больничные листы за последние полгода?

– Да, три раза.

– Как долго? Какие периоды?

– По неделе, ноябрь, декабрь, январь.

Виталий Станиславович оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на меня.

– Чем болели?

– ОРВИ.

– ОРВИ учащаются, когда организм находится на пределе. Так он дает себе возможность отдохнуть и наполниться энергией.

И мы снова затронули тему напряженной работы с клиентами. Страх проявить свои искренние эмоции и уйти с этой работы, послав всех к черту, в один день. Развод, женатый любовник и новый выбор своего пути в 30 лет. Точнее, кризис старого пути. Я поняла, что как жила раньше, теперь жить совсем не хочется, а понимания «как хочется жить дальше» пока нет.

Виталий Станиславович посмотрел на меня и сказал:

– Виктория, давайте на чистоту: мы не решим здесь ваши проблемы с работой. Потому что в стране кризис. Мы не решим здесь проблему вашей личной жизни, но вам, слава Богу, не семьдесят лет, поэтому мы понимаем, что у вас все впереди! – в этот момент он выразительно на меня посмотрел и продолжил:

– И будет обязательно. Что касается вашего внутреннего состояния, то здесь мы помочь сможем. Вы выспитесь, уйдет хроническая усталость, приведете мысли в порядок, начнете улыбаться и увидите жизнь в другом свете. А еще, в более ярком и интересном ракурсе.

Он взглянул на меня и продолжил:

– Будем наблюдать динамику вашего самочувствия. Многие спрашивают меня, смогу ли я их вылечить за неделю…

Я его перебила:

– Я никуда не тороплюсь…

Виталий Станиславович улыбнулся:

– Ну, вот и правильно.

Мы договорились, что я зайду к нему через два дня, в пятницу. Сегодня он пропишет мне лекарства.

В клинике есть мужское и женское отделение. Мы встречаемся в столовой и можем проводить вместе время в гостиной. Возвращаясь в палату, я проходила через гостиную. Большая, залитая солнечным светом комната с окнами от пола до потолка. Женщины сидели на удобных диванах и вышивали, мужчины читали книги, журналы и разговаривали друг с другом. Они были похожи на счастливых людей. Их не интересовали ни квартальные планы, ни результаты, они не занимались планированием чужого дохода и не бежали, как гончие за кроликом на металлическом крюке. У них был здоровый цвет и расслабленное выражение лица, улыбки. Создавалось ощущение, что здоровы как раз эти люди, которые перестали напрягаться из-за неважных вещей. Перестали суетиться, заниматься нелюбимым делом и жить чужой жизнью.

У них появилась возможность вылезти из колеса, которое они крутили долгие годы по инерции. Как хомячки. Просто потому, что надо крутить. А сейчас и я больше не кручу это колесо. Я смотрю по сторонам и пытаюсь понять, где мои реальные потребности, а где те, которые навязывает мне общество, работодатель, семья.

Я вижу себя в зеркале – уставшую, раздраженную, вымотанную, сравниваю с пациентами психиатрической клиники и понимаю, что я больше похожа на больного человека, чем они. И это разрушает мое предыдущее представление о жизни и восприятие мира.

Самый главный вопрос: занимаюсь ли тем, что меня радует? Полезна ли я? Или пытаюсь доказать всем, что я чего-то стою? Если да, то зачем я это делаю?

Я вернулась на отделение к обеду. В столовой выстроилась очередь из пациентов в домашней одежде со своими чашками и ложками. Я тоже встала в очередь. Тарелки у меня с собой не было и девочки, соседки по палате, попросили у повара для меня тарелку. Повар, женщина с перманентным макияжем и в синей шапочке, сказала:

– Вика, не проси привезти тебе тарелку из дома. На вот эту, – она подала мне глубокую тарелку с орнаментом из цветов, – вернешь, когда будешь выписываться.

И она улыбнулась, отчего лицо стало добрым и приветливым.

– Чашка-то есть?

– Есть.

– Неси сюда, компот тебе налью.

И она еще раз улыбнулась, наливая мне в тарелку гороховый суп.

Надо заметить, что питание в нашей клинике как в хорошей платной столовой.

За каждой палатой закреплен стол. Мы сели за свой столик, и Маша начала рассказывать, как оказалась в клинике.

– Три года назад я родила сына. Сначала все было нормально, но знаешь, – она поправила волосы и посмотрела на меня, – я не могла его никому доверить. Слишком долгожданным он для нас был. Я мало спала: все время к нему вставала, проводила с ним каждую минуту своего времени и была безгранично счастлива.

Она мечтательно улыбнулась и посмотрела куда-то вдаль, как будто вспоминала счастливое время. Потом нахмурилась и грустно продолжила:

– А в последние полтора года я стала раздражаться и срываться на ребенке и муже. Потом потеряла сон, аппетит и желание вставать по утрам. Не могла заснуть от сильнейшей головной боли, боли в сердце и животе. Муж забеспокоился. И я начала ходить по врачам, они назначали магнитно-резонансную, компьютерную томографию, ультразвуковую диагностику, но все обследования показывали, что я абсолютно здорова.

Она наклонила тарелку, чтобы зачерпнуть остатки супа и продолжила:

– А потом мы обратились к очень дорогому психотерапевту. Лечение 2 раза в неделю по 5 часов, перерыв 10 дней. Потом снова 2 раза в неделю по 5 часов и перерыв на 20 дней. В третью сессию стало понятно, что терапия не помогает.

Маша замолчала и отставила пустую тарелку в сторону. Взяла стакан с компотом, выпила глоток и хихикнула:

– Ты знаешь, сейчас весело вспоминать, как дорогущий психотерапевт сказала на третьей сессии, что ее лечение не поможет, потому что «она не справится» и направила меня сюда, в клинику нервных болезней.

Маша улыбнулась, поставила стакан с компотом на стол, нежно обняла его руками и закончила:

– Я уже и не помню, когда у меня в последний раз болела голова. Каждый день с удовольствием просыпаюсь. Я выспалась, книг начиталась, отдохнула. И еще поняла, что очень важно оставлять время для себя. Тогда мой сыночек, – она крепче сжала стакан в ладошках, – будет видеть всегда довольную маму. Мы еще долго разговаривали о сыне и муже, и постепенно в столовой никого не осталось. И пришла наша очередь дежурить.

В клинике обязательным условием лечения является трудотерапия. Это значит, что пациенты одной из палат после еды моют полы в столовой и убирают со стола, а также наводят порядок в своей палате каждый день по очереди.

И это весело. Кто-то сдвигает столы, чтобы проще было мыть пол, кто-то убирает стулья и протирает столы.

Столовая – это большое и светлое помещение с телевизором, чайником и холодильниками. Телевизор можно включать дважды в день на пару часов, в холодильник – класть свои продукты (обязательно с пометкой: фамилия пациента и номер его палаты), чайником можно пользоваться круглосуточно.

После обеда все моют свою посуду и расходятся по палатам: время тихого часа. Волшебные минуты для тех, кто на износ трудится на работе, которую не любит.

Перед тихим часом я написала список, что мне потребуется в больнице, но, чего я с собой не взяла. Он получился внушительным и некоторое вещи были нужны еще вчера.

Туалетная бумага

Ватные диски

Одноразовые перчатки

Чай

Маленькая ложка

Кофе и сливки

Кефир

Фрукты

Что-нибудь к чаю.

Поняла, что не знаю, где ближайший магазин и спросила:

– Девочки, а где здесь супермаркет?

Маша лежала на кровати, закутавшись в уютный плед, и читала книгу. Она отложила книгу и сказала:

– В магазин тебе пока нельзя. Первые три дня ты должна провести на отделении. На четвертый день можешь выйти во двор и погулять, но только на территории…

Я испугалась и перебила ее:

– Маш, как нельзя выходить? Мне никто не сказал, что будут какие-то ограничения в перемещении. Более того, доктор, которая меня принимала, сказала, что на выходные отпустят домой.

Маша поспешила успокоить меня:

– Не переживай! Это для того, чтобы тебе плохо не стало где-нибудь. Тебе же таблетки выпишут, а у них бывают побочные эффекты. Поэтому первые дни все новички под наблюдением.

Я немного успокоилась. Подумала о маме и спросила:

– А когда домой отпустят?

Маша села удобнее и ответила:

– Через 2—3 недели отпустят в первый раз домой. Дома, по стандартам, надо провести 11 выходных дней. Получается 6—7 недель в стационаре. За это время, в соответствии с подобранным для тебя лечением, пьешь таблетки (у всех разные и разная доза), ходишь на физиотерапию, которую назначит доктор. И занимаешься творческой терапией по желанию (рисование, вязание, рукоделие). Доктор может назначить терапию танцами и лечебную физкультуру (ЛФК). Кстати, ЛФК – это отличный пилатес.

Маша так легко об этом говорила, что мои тревоги рассеялись.

Регина, которая все это время внимательно слушала нашу беседу, добавила:

– В соседнем здании находится Андреевский храм. Туда можно приходить на службу и для беседы с настоятелем. Записки «за здравие» и «об упокоении» от пациентов принимают бесплатно.

Я поймала себя на мысли, что мне все больше нравится это место.

Дверь открылась, и в палату зашла высокая, полная женщина с короткой стрижкой и карими глазами на круглом, как блинчик, лице. В руках у нее была куча подушек, белье и полотенца. Она весело уточнила:

– Новенькая?

Я кивнула.

Она выдала мне белье, 2 подушки, 2 одеяла, вышла из палаты, вернулась и занесла 3 матраса.

Я удивленно округлила глаза:

– Зачем так много?

Она подмигнула:

– Чтобы было удобно спать.

Я застелила кровать, повесила часть одежды на старые вешалки, заселила свою тумбочку новыми жителями и почувствовала… радость от того, что здесь нахожусь.

Позвонила маме и сообщила, что все хорошо, чтобы она не волновалась. Выключила телефон, потому что мне не хотелось никого ни слышать, ни видеть с работы. И поняла, что здесь настоящий рай для психологически выгоревших и уставших от жизни людей.

На девочек, которые здесь давно, приятно смотреть: они очень спокойные и сдержанные. Они не смеются громко, как на грани нервного срыва. Их не раздражает мелодия телефона, который кто-то забыл поставить на режим «без звука».

Когда начинается какофония звонков, они продолжают мирно разговаривать друг с другом. В то время как у меня сводит скулы от злости и возникает желание выкинуть в окно телефон и следом его хозяйку. И я понимаю, что у них с нервами все в порядке. А у меня очевидно нет.

И, слава Богу, что я здесь оказалась до того, как стали отказывать руки и ноги.

Так было у Арины. Она спокойно рассказывает свою историю:

– Несколько лет назад я развелась с мужем и потеряла смысл жизни. Я продолжала читать лекции в институте, работала с заказчиками. Только я изменилась: вместо приветливой Ариши, стала злобной и крикливой Ариной.

Она тяжело вздохнула и продолжила:

– Это случилось в декабре. Я поздно вернулась домой после лекции в институте. Открыла дверь своим ключом, включила свет и увидела… – она шумно сделала вдох, – ноги мамы, висящие в полуметре от пола. Дальше ничего не помню.

Она замолчала, чтобы не заплакать. В палате стало тихо. Мы все внимательно смотрели на Арину. Маша встала с кровати и сделала шаг в ее сторону, но Арина жестом остановила ее и грустно улыбнулась. Перевела взгляд на свои колени и тихо сказала:

– Помню только, что оказалась здесь. Меня волокли друзья, потому что идти самостоятельно я не могла. У меня началась истерика. Вкололи 2 кубика феназепама, чтобы я уснула. Но это не помогло. Заведующая сидела со мной всю ночь. Я просила еще успокоительное, а Вера Константиновна объясняла, что ее задача «не заколоть» меня, а вылечить. Так закончилась моя первая истерика.

Арина подняла на нас глаза и затараторила:

– А дальше 44 дня приема разных медикаментов для крепкого сна, для полного спокойствия, и я вернулась в мир улыбок и возможностей, – она замолчала и расправила плечи, как будто избавилась от тяжелого рюкзака.

Арина вызвалась провести экскурсию по нашему отделению. Мы вышли в коридор. Она показала розетки, где можно подзарядить телефон.

– Вот здесь, – Арина открыла дверь в подсобное помещение и указала на кран, – наливают воду в чайник. За соседней дверью находится ванная комната, а здесь, – она открыла белую дверь рядом с ванной, – туалет.

Мы возвращались в палату, и она продолжала со мной делиться:

– Ты знаешь, раньше мне было страшно возвращаться домой. Я каждый раз представляла, что снова увижу мамины ноги, висящие в нескольких десятках сантиметров от пола. Я думала, что не смогу жить в этой квартире и продам ее. Теперь понимаю, что не продам. Все в порядке, я смогу жить там дальше.

Я обратила внимание на ее важные, вскользь брошенные слова: «Все в порядке, я смогу жить там дальше».

Было время тихого часа, и я легла на кровать. Маша и Регина спали, а девчонки, возбужденные завтрашней выпиской, о чем-то шептались. Я провалилась в сон. Яркие цветные образы сменяли друг друга. В моем сне не было людей, даже Мартина, просто двигающиеся цветные горы и холмы.

Вдруг я услышала слово «кофе» и почувствовала, как морфей разжимает свои объятия. Мне страшно захотелось выпить черного кофе.

Нужно было этот кофе где-то достать. Так как мама сдала свою машину в ремонт, я попросила закупить и привезти все необходимое Глеба. С ним мы познакомились четыре года назад и стали общаться. Несмотря на то, что Глеб – высокий широкоплечий красавец с карими глазами, между нами никогда не было даже намека на любовные отношения. Мы дружили. Потом он женился, я вышла замуж, но мы продолжали общаться. Глеб из тех людей, которые «кто, если не я?». Его можно просить о помощи, и он никогда не откажет. Он спасет котенка на дороге, замерзающего на морозе бомжа. Он никогда не пройдет мимо, если требуется мужская помощь. Его жена этого не оценила, поэтому сейчас у него сложный период после развода. И даже в этой ситуации Глеб не сказал о ней ни одного плохого слова. Более того, он даже помогает ей по необходимости. Я его безгранично уважаю. Именно поэтому он один из немногих, кто знал о том, что я ложусь в клинику.

Я позвонила Глебу. Глеб сказал: «Пиши смс».

Я написала:

– сахар (лучше кусочками)

– кофе маленькую баночку

– маленькую ложку

– чай зеленый

– что-нибудь к чаю (вафельки/мармелад/печенье)

– ватные диски

– хлебцы

– кефир (2 шт.)

Аптека:

Стрепсилс от горла

И заранее спасибо!! К маме обращаться не хочу, она машину в ремонт сдала, потащит все это на себе. А больше никого просить не хочу… Поэтому еще раз спасибо, если получится. Телефон у меня почти всегда выключен, чтобы с работы не беспокоили. Поэтому, если не сложно, напиши приблизительно, когда тебя ждать, чтобы я телефон не выключала.

Обнимаю

Глеб:

))))))))))), ты жжешь, а когда надо?

Могу завтра в обед постараться

Я:

Было бы супер. Но с трех у меня тихий час, выбраться не смогу.

P.S. А еще очень хочется бананов… Здесь, знаешь ли, с бананами… напряженно;))))))

Глеб:

Я смотрю, ты туда совсем не собиралась, да?

Я:

Ты прав, даже перчатки одноразовые забыла))

Глеб:

Ок)

Ну, все, запас продуктов на неделю мне обеспечен. Спасибо Глебу. Рулон туалетной бумаги мне дали девочки, одежда пока есть. Жизнь налаживается.

После ужина мы встали в очередь за лекарствами. У медсестры карточка с нашими фамилиями и перечнем препаратов, которые прописаны каждому. Мне на ночь полагалось выпить только половинку успокоительной таблетки. Меня это очень обрадовало. Самое страшное, что могут предложить вам, по мнению новичков в нашей клинике – это феназепам. Все знают, что к нему возникает привыкание и состояние сна наяву. Мне выписали половинку успокоительного. Я почти здорова. Это приятно.

С половины восьмого до десяти часов вечера можно включать телевизор в столовой. Там есть такая специальная корзинка, на которую скотчем приклеена бумажка с надписью «для пульта». Мы всей палатой пришли в столовую, чтобы попить чаю. Телевизор был включен, телеведущий новостей вещал о чем-то кровавом и опасном.

Маша взглянула на экран и сказала:

– У меня возникают сомнения: действуют ли на нас антидепрессанты во время просмотра новостей? Мне кажется, для тех, кто следит за новостями, дозу таблеток надо увеличивать вдвое.

Я кивнула и добавила:

– Знаешь, мне жаль моих бабушек, которые привыкли, что по телевизору говорят только правду. Теперь они считают, что самолеты разбиваются каждый день, педофилы постоянно пристают к детям, а корабли тонут не реже раза в неделю.

Они часто не понимают, что самолеты падали и раньше, просто этого не показывали крупным планом, не снимали чужое горе и не пускали по всем каналам, стремясь привлечь как можно больше зрителей к экрану, чтобы дать рекламу. Знали бы они, сколько стоит реклама в прайм-тайм…

Регина поставила кружку с горячим чаем на стол и задумчиво произнесла:

– И не было раньше Андрея Полтахова, который находит страшную историю из малого села Ивановской области и не рассказывает о ней на всю страну! А между тем, телевидение – это четвертая власть!

Я вспомнила, как папа однажды сказал:

– Психика человека буквально заточена на переработку негативной информации. И поэтому, переключая каналы, мы чаще останавливаемся на программах «кровь-кишки», чем на телепередаче «в гостях у счастливой фиалки». И этим пользуются журналисты, составляя новости, ток-шоу и другие программы.

Он добавил:

– Все новости давно уже строятся по схеме «много плохих – одна нейтральная – одна хорошая», чтобы приковать телезрителя к экрану и помочь сформироваться установке «мир страшен и опасен и, пожалуй, посижу-ка я дома… Посмотрю телевизор»!

А между ненужной и страшной информацией, придется смотреть рекламу, призывающую:

«Не зарабатывай деньги – возьми кредит.»

«Не лечи простуду шерстяными носками и малиной – сразу хватайся за антибиотик!..»

«Твоей машине уже 2 (!!!!) года, пора менять! И вот, кстати, скидка!..»

«Тебе некогда сделать ребенку пюре в блендере? Вот тебе – готовая баночка!»

«И для кота некогда? Вот тебе – пакетик!»

«И не забудь, что единственный путь наладить отношения со свекровью – это вовремя достать мезим…»

И, конечно же, майонез поможет выйти замуж!

Я поняла, что кто-то зарабатывает на этом деньги, а кто-то теряет нервы и веру в себя.

Регина подвела итог:

– И сотни опытных манипуляторов составляют программу телепередач с одной единственной целью: привлечь к экрану как можно больше зрителей, чтобы показать рекламу товаров, которые мы потом захотим купить.

Мы пили чай. Я смотрела на Регину и пыталась угадать, сколько ей лет. Лучики морщинок на тонкой коже вокруг глаз позволяют угадать возраст женщины. Но больше чем морщинки возраст женщины выдает ее взгляд. Несмотря на идеальную кожу, девичью фигуру и звонкий смех, благодаря которым Регине не дашь и тридцати лет, было достаточно заглянуть в ее глаза, чтобы понять, что она значительно старше, чем может показаться. Ее глаза потухли. Так, как она, смотрят женщины, которые перестали верить мужчине.

В палате нас встретила недовольная Марина. Она поделилась:

– Я не хочу отсюда выходить! Посмотрите на мои руки, – она вытянула вперед ладони, – они трясутся! Я не могу уснуть! Мне не вздохнуть, – она демонстративно набрала в грудь немного воздуха, – меня не долечили!

Она резко села на кровать. Казалось, она сейчас начнет топать ногами от бессилия и злости. Зазвонил телефон, она взяла трубку и грубо сказала:

– Да! Ну чего тебе?