Полное собрание рассказов в одном томе Шукшин Василий
В воздухе заметно посвежело. Пыль на дороге стала холодной.
– Чего тебе в жизни надо, Витька?
Молчание.
– Почему ты не учишься, как все люди?
Опять молчание.
– Работать хочешь?
– Хочу.
– Кем? Конюхом?
– Не обязательно конюхом…
Дядя тоже сплюнул на дорогу и замолчал.
– Сопляк, – сказал он через некоторое время.
Витька посмотрел на него снизу чистыми честными глазами и отвернулся.
– У нас в родне все в люди вышли, авторитетом пользуются, а ты… Вот осел-то! – громко возмутился дядя. – Ты думаешь, конюхом – хитрое дело? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в конюхи-то идет. Голова садовая! Ну, ничего! Я возьмусь за тебя.
Витьку посадили за большой стол, рядом с толстой девушкой, которую все называли Лидок.
Лидок внимательно посмотрела на Витьку… И вздохнула:
– Надо же, такие глаза и парню достались.
Витьке это почему-то не понравилось. Вообще все тут ему не понравилось. Контора была большая и бестолковая, как показалось Витьке. Много шумели, спорили и, главное, целыми днями сидели на месте. Дядя Витькин, главбух объединенного колхоза, занимал отдельный кабинет. Время от времени он, озабоченный, выходил оттуда и требовал у какой-нибудь из девушек «балансовый отчет» или «платежную ведомость». И внимательно и строго смотрел на Витьку.
Девушек в конторе было четыре. Все, как одна, скучные и глупенькие. Когда никого не было, они сплетничали о парнях и смеялись. Очень много смеялись. И без конца ели конфеты. Витька презирал их. Но больше всех он невзлюбил Лидок.
– Ты таблицу умножения знаешь, конечно?
– Знаю, конечно.
– Перемножь вот эти цифры. Только не сбейся!
Витька умножал скучное число на число еще более скучное, получал скучнейший результат и подавал Лидок. Лидок сосала конфетку и проверяла на арифмометре Витькино вычисление.
– Пра-льно. Тренируйся больше.
– Ну и дура ты! – не выдержал Витька.
Лидок сделала большие глаза и перестала сосать конфетку.
– Ты что это?
– Кто же тут тренируется? Тренируются на турнике или в волейбол.
– Егор Васильевич! – позвала Лидок.
Из кабинета вышел дядя, строгий и озабоченный.
– Он на меня говорит «дура».
– Зайди ко мне.
Витька не без робости вошел к дяде в кабинет.
– Вот что, дорогой племянничек, – заговорил дядя, стоя посреди кабинета с бумажкой в руке, – если ты будешь тут язык распускать, я с тобой по-другому поговорю. Понял? Я тебе не мать. Понял?
– Понял.
– Вот так! Иди извинись перед девкой. Она в два раза старше тебя, сопляк. Не хватало еще с тобой тут возиться.
Витька вышел из кабинета, прошел на свое место.
Девушки щелкали на счетах и неодобрительно посматривали на него.
– Попало? – спросила Лидок.
Витька взял чистый лист бумаги… задумался, глянул на солидную Лидок и написал крупно, во весь лист: «ФИФЫЧКА». И показал Лидок.
Лидок тихонько ахнула, посмотрела на дверь кабинета, потом взяла лист и тоже что-то написала. И показала Витьке.
«КОНЮХ» – было написано на листе.
Витька взял новый лист и написал: «СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА».
Лидок фыркнула, взяла новый лист и быстро написала: «ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОРОС».
Витька долго думал, потом написал в ответ: «СВЕЖАСРУБЛЕННОЕ ДЕРЕВО ДУБ».
Лидок быстро нагнулась и выхватила лист у Витьки. И пошла с ним в кабинет.
Витька, недолго раздумывая, поднялся и пошел из конторы, осторожно прикрыв за собою дверь.
Близилась осень. Ее дыхание тронуло уже лес и поля. Листья на деревьях пожелтели. Трава поблекла, сухо шуршала под ногами.
Витька вышел за деревню, на косогор, сел и стал смотреть в степь.
День был серый, темное небо образовало над степью крышу. Под этой крышей было пасмурно, тепло и просторно. На западе сквозь тучи местами пробивалась заря. Ее неяркий светло-розовый отсвет делал общую картину еще печальней. Стал накрапывать мелкий-мелкий теплый дождик. Витька свернулся калачиком и лег. Земля была тоже теплая. Витьке сделалось очень грустно. Вспомнилась мать. Захотелось домой. Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами – с дорогой, с дождиком, с печкой… Когда они откуда-нибудь идут с Витькой уставшие, она просит: «Матушка дороженька, помоги нашим ноженькам – приведи нас скорей домой». Или если печка долго не разгорается, она выговаривает ей: «Ну, милая, ты уж сегодня совсем что-то… Барыня какая». Витька любил мать, но они, к сожалению, не понимали друг друга. Витьке нравилась жизнь вольная. Нравились большие сильные мужики, которые легко поднимали на плечо мешок муки. Очень хотелось быть таким же – ездить на мельницу, перегонять косяки лошадей на дальние пастбища, в горы, спать в степи… А мать со слезами (вот еще не нравилось Витьке, что она часто плакала) умоляла его: «Учись ты ради Христа, учись, сынок! Ты видишь, какая теперь жизнь пошла: ученые шибко уж хорошо живут». Был у них сосед-врач Закревский Вадим Ильич, так этим врачом она все глаза протыкала Витьке: «Смотри, как живет человек». Витька ненавидел сытого врача, одно время подумывал, не поджечь ли его большой дом. Ограничился пока тем, что выбил его свинье левый глаз.
– Матушка степь, помоги мне, пожалуйста, – попросил Витька, а в чем помочь, он точно не знал. Он хотел, чтобы его оставили в покое, хотел быть сейчас дома, хотел, чтобы Лидок не мучила его вычислениями. Стало легче оттого, что он попросил матушку степь. Он незаметно заснул.
Разбудил его дядя.
Когда Витька проснулся, дядя стоял над ним и снимал с себя брезентовый плащ. Сеялся нехолодный мелкий дождь. Было уже темно.
– Замерз? – спросил дядя.
– Нет.
– Нет… – Дядя поднял Витьку и стал закутывать в плащ. Плащ громко шуршал, а дождик тихонько шумел. – Ох, Витька, Витька… обормот ты мой!.. – Дядя взял Витьку в охапку и понес. Тут только увидел Витька, что рядом с ними стоит конь. – Садись.
Витька устроился на теплой конской спине. Дядя сел сзади.
– Ну что? – спросил дядя, когда поехали.
– Ничего.
– Не хочешь быть бухгалтером?
– Нет.
– Ни в какую?
Витьке показалось, что дядя сейчас начнет ругаться, и он промолчал.
– Ну и черт с ней! Знаешь… тоже, я тебе скажу, не велика пешка – бухгалтер. Ничего, Витька, проживем. Ты только, я прошу тебя, не хулигань. Разобидел давеча девку до слез. Она ж невеста, а ты ей такие слова. Чудо!
– Она сама начала.
Дядя закурил и задумался.
Дождь перестал сеяться. Кое-где показались на небе звезды. Крепко запахло картофельной ботвой и гнилой древесиной. По селу лаяли собаки. Хлопали калитки. Разговаривали невидимые люди, слышался молодой беспечный смех. Где-то недалеко били палкой по чему-то мягкому, наверное, по перине, и приговаривали:
– Ты гляди, что делается – пыли-то! Пыли-то!
– Завтра пойдем с тобой к председателю, посоветуемся, – заговорил дядя. – Я бы тебя к машине какой-нибудь приставил. Хочешь?
– Конечно. А домой я не поеду?
– Нет, домой пока не надо.
– Почему?
Дядя помолчал.
– Мать твоя замуж, наверно, выйдет. Она ведь молодая еще. Сватается там один…
Витька чуть с коня не свалился – настолько поразило его это известие. Во-первых, он с удивлением узнал, что его мать еще молодая, во-вторых… как это так? А как он, Витька?
– Он неплохой мужик. Я его знаю немного, – рассказывал дядя, а Витька с болезненной остротой представил себе, как ходит по ихнему дому этот «неплохой мужик» и зевает. Почему-то зевает.
«Из-за меня это она. Потому что я непутевый», – догадался Витька, и ему стало до слез жаль свою мать.
Когда приехали домой, у Витьки окончательно созрел план действий.
У ворот дядя соскочил с коня, открыл одну воротину, впустил Витьку.
– Расседлай его и насыпь овса. Седло в сенцы занеси – дождь, наверно, опять будет. Я пошел на собрание. Сам раздевайся и лезь сразу на печь.
Дядя пошел от ворот и сразу пропал из виду, растворился в чернильной темноте.
Витька подождал, когда затихнут его шаги, выехал из ворот, подстегнул лошадь.
До Игринево, где жила мать Витьки, было километров семь. Витька пробежал их скоро: лошадь разохотилась в беге, несла ровно и быстро. Витька сперва ждал, что она где-нибудь споткнется, потом успокоился и стал думать о матери. Не терпелось поскорей увидеть ее и сказать… что-нибудь хорошее, ласковое. Витька ругал себя, свой дурной характер, который привел к тому, что мать вынуждена впускать в дом чужого мужчину. Ей, конечно, трудно одной – это Витька и без дяди понимал. Теперь они будут вдвоем, теперь Витька никогда не обидит мать, не причинит ей горя.
Мать уже спала, когда Витька въехал во двор. Она услышала стук ворот, вскочила. Прильнула лицом к окну.
Витька спрыгнул с коня, набросил повод на колышек плетня, постучал в дверь.
– Кто там? – Мать не на шутку испугалась.
– Я, – сказал Витька.
– Витя!.. Ты чего, сынок? – Открыла дверь, обняла второпях сына, потом спохватилась. – Ты чего, сынок? Не с Егором ли чего? Он с тобой?
– Нет. – Витька прошел в избу, дождался, когда мать засветит огонь. Огляделся.
Мать во все глаза смотрела на сына. Какой-то он был… странный.
– Что случилось-то, Витька?!
– Ничего. – Витька присел на краешек кровати, долго молчал. – Мам… – Голос его чуть дрогнул. – Ты… замуж, что ли, выходишь?..
Мать вспыхнула горячим румянцем. Помолчала, потом заговорила торопливо, с усмешечкой, которая должна была скрыть ее растерянность:
– Да ты что?.. Кто тебе сказал-то? Господи… Ты откуда взял-то это?
«Врет», – понял Витька. И встал.
– Пойду коня расседлаю.
Когда он вышел, мать быстро натянула платьишко, покружилась по избе, не зная, что сделать, потом села к столу и заплакала. Плакала и сама не понимала от чего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет… Так и пройдет.
Когда Витька вошел, она еще плакала.
Витька сел напротив матери. Неловко, осторожно провел рукой по ее волосам.
– Не надо.
– Я ничего, сынок. Я – так. Чаю хочешь?
– Я насовсем приехал, мам.
– Ну и хорошо! Хорошо, сынок! Я тебе чаю сейчас поставлю.
Демагоги
Солнце клонилось к закату. На воду набегал ветерок, пригибал на берегу высокую траву, шебаршил в кустарнике. Камнем, грудью вперед, падали на воду чайки, потом взмывали вверх и тоскливо кричали.
Внизу, под обрывистым берегом, плескалась в вымоинах вода. Плескалась с таким звуком, точно кто ладошками пришлепывал по голому телу.
Вдоль берега шли двое: старик и малый лет десяти – Петька. Петька до того белобрыс, что кажется: подуй ветер сильнее, и волосы его облетят, как одуванчик.
Старик нес на плече свернутый сухой невод.
Петька шел впереди, засунув руки в карманы штанов, посматривал на небо. Время от времени сплевывал через зубы.
Разговаривали.
– …Я ему на это отвечаю, слышь: «Милый, – говорю, – человек! Ты мне в сыны три раза годишься, а ты со мной так разговариваешь». – Старик подкинул на плече невод. Он страдал глухотой, поэтому говорил громко, почти кричал: – «Ты, конечно, начальство!.. Но для меня ты – ноль без палочки. Я охраняю государственное учреждение, и ты на меня не ори, пожалуйста!»
– А он что? – спросил Петька.
– А?
– А он что на это?
– Он? «А я, – говорит, – на тебя вовсе не ору». Тогда я ему на это: «Как же ты на меня не орешь, ежели я все слышу! Когда на меня не орут, я не слышу».
– Ха-ха-ха! – закатился Петька.
Старик прибавил шагу, догнал Петьку и спросил, тоже улыбаясь:
– Чего ты?
– Хитрый ты, деда!
– Я-то? Меня если кто обманет, тот дня не проживет. Я сам кого хошь обману. И я тебе так скажу…
Под обрывом, в затоне, сплавилась большая рыбина; по воде пошли круги.
Петька замер.
– Видал?
Старик тоже остановился.
– Здесь рыбешка имеется, – негромко сказал он. – Только коряг много.
Петька как зачарованный смотрел на воду.
– Вот такая, однако! – Он показал руками около метра.
– Талмешка… Тут переметом. Или лучить. Неводом тут нельзя – порвешь только. – Старик тоже смотрел на воду. Он был длинный, сухой, с благообразным, очень опрятным свежим лицом. Глаза молодые и умные.
Еще сплавилась одна рыбина, опять по воде пошли круги.
– Ох ты! – тихонько воскликнул Петька и глотнул слюну. – Может, попробуем?
– А? Нет, порвем невод, и все. Я тебе точно говорю. Я эти места знаю. Здесь одна девка утонула. Раньше еще, когда я молодой был.
Петька посмотрел на старика.
– Как утонула?
– Как… Нырнула и запуталась волосами в коряге. У нее косы сильно большие были.
Помолчали.
– Деда, а почему так бывает: когда человек утонет, он лежит на дне, а когда пройдет время, он выплывает наверх. Почему это?
– Его раздувает, – пояснил дед.
– Ее нашли потом?
– Кого?
– Девку ту.
– Конечно. Сразу нашли… Вся деревня, помню, смотреть сбежалась. – Дед помолчал и добавил задумчиво: – Она красивая была… Марья Малюгина.
Петька глядел на воду, в которой притаилась страшная коряга.
– Она здесь лежала? – Петька показал глазами на берег.
– Где-то здесь. Я уже забыл теперь. Давно это было.
Петька еще некоторое время смотрел на воду.
– Жалко девку, – вздохнул он. – Ныряет в воду, и косы зачем-то распускать. Вот дуреха!
– А?
– Я про Марью!
– Хорошая девка была. Шибко уж красивая.
Шумела река, шелестел в чаще ветер. Вода у берегов порозовела – солнце садилось за далекие горы. Посвежело. Ветер стал дергать по воде сильнее. Река наершилась рябью.
– Пошли, Пётра. Ветер подымается. К ночи большой будет: с севера повернул.
Петька, не вынимая рук из карманов, двинулся дальше.
– Северный ветер холодный. Правильно?
– Верно.
– Потому что там Северный Ледовитый океан.
Дед промолчал на это замечание внука.
– Деда, а знаешь, почему наша речка летом разливается? Другие весной – нормально, а наша в середине лета. Знаешь?
– Почему?
– Потому что она берет начало в горах. А снег, сам понимаешь, в горах только летом тает.
– Это вам учительша все рассказывает?
– Ага.
– Она верно понимает. Какие теперь люди пошли! Ей небось и тридцати нету?
– Это я не знаю.
– А?
– Не знаю, говорю!
– Ей, наверное, двадцать так. А она уж столько понимает. Почти с мое.
– Она умная. – Петька поднял камень и кинул в воду. – А я на руках ходить умею! Ты не видел еще?
– Ну-ка…
Петька разбежался, стал на руки и… брякнулся на задницу.
– Погоди! Еще раз!!!
Дед засмеялся.
– Ловко ты!
– Да ты погоди! Глянь!.. – Петька еще раз разбежался и снова упал.
– Ну, будет, будет! – сказал дед. – Я верю, что ты умеешь.
– Надо малость потренироваться. Я же вчера только научился. – Петька отряхнул штаны. – Ну ладно, завтра покажу.
…Подошли к месту, где река делает крутой поворот. Вода здесь несется с бешеной скоростью, кипит в камнях, пенится. Здесь водятся хариусы.
Разделись. Дед развернул невод и первым полез в воду.
Вода была студеная. Дед посинел и покрылся гусиной кожей.
– Ух-ха! – воскликнул он и сел с маху в воду, чтобы сразу притерпеться к холоду.
Петька засмеялся.
– Дерет?
Дед фыркал, крутил головой, одной рукой выжимал бороду, а другой удерживал невод.
– Пошли!
Поставили палки вертикально и побежали, обгоняя течение. Невод выгнулся дугой впереди них и тянул за собой. Петька скользил по камням. Один раз ухнул в ямку, выскочил, закрутил головой и воскликнул, как дед:
– Ух-ха!
– Подбавь! – кричал дед.
Вода доставала ему до бороды; он подпрыгивал и плевался.
Вдруг невод сильно повлекло течением от берега вглубь. Петька прикусил губу, изо всех сил удерживая его.
– Держи, Пётра! – кричал дед. Вода заливала ему рот.
Петька напрягал последние силы.
Голова деда исчезла. Невод сильно рвануло. Петька упал, но палку из рук не выпустил. Его нанесло на большой камень, крепко ударило. Петька хотел ухватиться одной рукой за этот камень, но рука соскользнула с его ослизлого бока. Петьку понесло дальше.
Он вытянул вперед ноги и тотчас ударился еще об один камень. На этот раз ему удалось упереться ногами в камень и сдержать невод.
Огляделся – деда не было видно. Только на короткое мгновение голова его показалась над водой. Он успел крикнуть:
– Ноги! Дер… – И опять исчез под водой.
Невод сильно дергало. Петька понял: ноги деда запутались в неводе. Петька согнулся пополам, закусил до крови губу и медленно стал выходить на берег. Упругие волны били в грудь, руки онемели от напряжения. Петька сморщился от боли и страха, но продолжал медленно, шаг за шагом, то и дело срываясь с камней, идти к берегу и тащить невод, на другом конце которого барахтался спутанный по ногам дед.
…Дед был уже без сознания, когда Петька выволок его на берег.
– Деда! А деда!.. – звал Петька и плакал. Потом принялся делать ему искусственное дыхание.
Деда стало рвать водой. Он корчился и слабо стонал.
– Ты живой, деда? – обрадовался Петька.
– А?
Петька погладил деда по лицу.
Читать бесплатно другие книги:
